Кондитер Ивана Грозного

Глава 6

Напечь хлеба – дело нехитрое, поэтому кухонный персонал, несмотря на откровенно нарочитые проволочки одних, «испанскую забастовку» - это когда все делается правильно, но очень медленно – других и недовольное бурчание третьих к завтраку успел с запасом в час. Перебдел все-таки батюшка келарь, а монастырские повара, насколько бы им ни были противны перемены, себе не враги, и откровенно саботировать процесс на глазах Богоданного начальства не стали.

Батюшка келарь в Бога верит крепко, а вот в людей, походу, не очень, потому что на оставшийся час мы с ним и Михаилом осели на табуретках в уголочке с видом на готовый хлеб, отправив соответствующих работников подальше – на другой конец кухни, к обеду приготовления вести – а остальных и вовсе выгнав «до времени».

- Обед смотреть надобно, но покуда работает, - осторожно оценил батюшка келарь.

- Сейчас братья привыкнут, и станет намного лучше чем было, - повторил я то, что уже многократно озвучивалось. – А когда вы добро на другие придумки дадите, станет и вовсе благостно.

- Давай чего-нибудь простое, - не утерпел батюшка келарь. – Чтобы уклад привычный не ломать покуда.

Человек все же, не говорящая функция, а любопытство не только не порок, но и неотъемлемая черта человеческого характера.

- Можно этакую печку сложить, у нас она «тандыр» называется, - выкатил я предложение. – Простая штука: нужно в земле яму вырыть особую, глиною огню не поддающеюся снутри обмазать, тряпицей мокрой накрыть и оставить дней на десять, чтоб высохла. Сейчас лето, тепло, поэтому даже хворост для просушки жечь не придется.

- А дальше? – спросил Николай.

- А дальше можно в ней лепешки печь, - пожал я плечами.

- Как-то оно в земле хлеб выпекать… - пошевелил в воздухе руками батюшка. – Чай не черви. Может иначе можно?

- Можно, - не был я против. – Кирпич нужен навроде того, что в горнах железоделательных пользуют, чтоб жар держал хорошо, да раствор под них такой же, от жара не рушащийся.

- Это у нас есть, - похвастался Николай.

- По вашему слову готов помочь каменщикам сложить, - вызвался я.

- Некуда спешить, - одернул келарь. – И что же, хороши ли с этого «тындыра» лепешки?

- Очень, - не стал скрывать я. – Корка получается хрусткая, румяная, низ – потверже. А запах какой! – втянул носом, зажмурившись от удовольствия.

И без лепешек аромат на кухне, если пренебречь гарью очагов да лучин, прекрасный – свежих хлебушек вам не ароматизатор химический, от его запаха на самой душе теплеет!

- Опосля обеда строить начнем, - решил келарь. – Илюшка, подойди, - повысив голос, вызвал к нам монахов. – Ступай к Ярославу, каменщику, путь готовит раствор да кирпичи кузнечные.

- А арматура? – влез я.

- А зачем тебе арматура? – удивился келарь. – С кем воевать собрался?

Не понял.

- Слово неверное подобрал видать, батюшка. Что на Руси арматурою зовется?

- Сбруя воинская – шелом, доспех, наручи да прочее все вместе арматурою зовется, - пояснил Николай.

Ясно. Стоп, а с чего я решил, что арматура в строительном смысле здесь вообще используется? У них же не такой бетон, мало стали, и вообще – тот раствор, что применялся в моем времени не даром «железобетоном» звался. Эх, мне бы Васильича сюда, он про строительство все знает, недаром самый уважаемый девелопер нашего района.

- Неверное, - покивал я. – Я о другом спрашивал – о том, чем раствор крепят в основании зданий.

- А, деревяшки в фундамент! – поразил меня келарь знанием термина.

С другой стороны, чему удивляться? Обряд у нас тут греческий, но латынь вполне известна – мастера-архитекторы и прочие не первый год на Русь поработать приезжают, вот и принесли.

- Они, батюшка, - подтвердил я.

Нету арматуры, только «деревяшки». Запомним.

- У нас чаще «основанием» или «подошвою» фундамент называют, - продолжил урок древнерусского языка Николай. – Свои-то слова они как-то привычнее да правильнее.

- Запомню. Спасибо, батюшка келарь.

- Батюшка Николай уж тогда, - шутливо приосанился келарь. – А то я-то тебя по имени зову, а ты мне «келарь» да «келарь».

Репутационный левел-ап, как в тех богомерзких японских играх, в которые играл мой горе-сыночек: там девок рисованных на свидания водить нужно, называется – «романсить». Нет бы с живой девушкой уже сойтись, тьфу! Ладно, я сам виноват – надо было воспитывать нормально.

- Спасибо, батюшка Николай, - поблагодарил я келаря за оказанную честь.

Под дальнейшие разговоры про тандыр и его преимущества – дрова экономит, хлебушек запекается быстро и так далее – время до завтрака пролетело быстро, и мы втроем проконтролировали процесс нарезки, сервировки и «подачи» хлебушка на столы. Запивается это все квасом да киселем. Первый плюс-минус такой же, потому что рецепт почти не изменился, а вот второй отличается от привычного мне совсем. Здесь он не сладкий, потому что «квасится» (точнее - "киселится") из злаков. В нашем случае – ржи, но на Руси в большом почете и овсяный с гороховым. А еще он не вязкий, а густой настолько, что его впору резать ножом. Проходит по категории «еда», и насчет «запивать» это я по привычке: кисель можно найти почти в каждом доме, и он составляет изрядную долю рациона средневековых русичей. Монастырь – не исключение, и кисель здесь сопровождает каждый прием пищи. Кисель настолько важен, что я пару раз слышал от окружающих в обоих временах (пусть в XXI веке кисель свои позиции и сильно утратил) поговорку «с ним и в могилу».

Ну а квас столь же повседневен, как и кисель, но является полноценным напитком. По всей Руси его пьют цистернами, гораздо охотнее, чем воду – предки люди наблюдательные и конечно же заметили, что шанс подхватить желудочно-кишечное заболевание от воды куда выше, чем от кваса.

А какое разнообразие! Только в одном нашем монастыре варят хлебные (очевидно), ягодные – сейчас, кстати, сезон ягод, и мы регулярно ими лакомимся – яблочные, грушевые и несколько видов «пряного» кваса: с мятой да хмелем. Отдельные, склонные ко греху послушники да трудники (а еще крестьяне, за которыми никто особо не присматривает) порою перегоняют квас, получая алкогольный его вариант, который так и называют – «крепкий квас». Но это уже, конечно, не ежедневный напиток для всех от мала до велика.

Завтрак прошел как обычно, под чтение «поучений» дежурным монахом. В отсутствие «богатырей» право сидеть за одним столом с самим игуменом я утратил, но батюшка келарь, не забыв своего обещания подтащить меня повыше по социальной лестнице выбил мне местечко за вторым по почету столом, где сидят важные для монастыря ремесленники да опытнейшие повара во главе с Михаилом. С краешка сижу, да, но это лучше, чем коротать трапезы с послушниками. Нет, они отличные, добрые люди, но мне бы к элите, там мне привычнее. Да я самому Президенту на бизнес-форуме руку жал, грамоту от него имею за вклад в развитие района, и это не считая совершенно неприличного количества наград от губернаторов и мэров, а меня с голытьбой в один ряд ставили! Нет уж, мне надо вон туда, «одесную» от самого Его Высокопреподобия, да чтобы он сам мне в тарелку лучшие кусочки подкладывал!

Хотя бы потому, что сам их прожевать не может из-за проблем с зубами – батюшке игумену специально нарезают и трут продукты помельче. Улыбнувшись, я с удовольствием вгрызся в краюху хлеба – есть у меня одна идейка как сильно понравиться Его Высокопреподобию, нужно только с кузнецом потолковать, справится он или нет.

***

К моменту, когда мы уселись обедать, я был мокрый как мышь, привычно-«копченый» от дыма очагов и уставший настолько, что с ужасом думал о том, что завтра этот кошмар повторится.

Хороший запас времени позволил нам не опозориться, заставив Его Высокопреподобие ждать обеда. Но какой ценой! Ладно, «ценой»-то невеликой: так, немного стандартных порезов, парочка закончившихся синяками столкновений между непривыкшими к новой планировке послушниками, обильное бурчание опытных кухонных работников, которым все эти перемены вообще не уперлись и все мои ментальные и физические силы.

Если бы отдельные бородатые личности меня откровенно не стебали, прося помощи в нахождении висящего прямо перед их глазами инвентаря и по другим надуманным поводам, я не вымотался бы так и на треть. Стебут, сволочи, валенками топорно прикидываются, но приходится держать лицо и делать вид, что я этого не замечаю. Батюшка келарь на происходящее взирал отстраненно, то ли как своеобразное испытание меня воспринимая, то ли армейский принцип «инициатива имеет инициатора» зародился нифига не в Красной армии.

Сейчас Мясоед, а батюшка игумен имеет некоторую склонность к чревоугодию (уверен, он очень усердно отмаливает этот грех), поэтому питание сейчас трехразовое. С ужином проблем не будет – там в меню хлебушек с киселем да остатки овощей с обеда. Нормально, жить можно – по паре часиков борьбы с толоконными монашьими лбами в день я легко выдержу.

После обеда обитатели монастыря работают, как, в принципе, и все остальное свободное от Служб, сна и приема пищи время. Наша закадычная троица новаторов и рационализаторов пищевого производства – не исключение. Батюшка келарь привел нас на внутренний двор «столового» здания, где послушники при помощи досок, столбов и жердей огораживали дальний уголок, чтобы никто тандыра не увидел раньше времени. Правильно: дела тишину любят, особенно новые и полезные.

- Ярослав, Ярослава сын, - представил низкорослого, но компенсирующего это завидной широтой плеч и очевидной с первого же взгляда силой волосатых ручищ русоволосого бородача лет тридцати батюшка келарь.

Натуральный дворф!

- Лучшего каменщика во всей округе не сыскать, - отрекомендовал «дворфа» Николай. – Отрока сего, - кивнул на меня. – Гелием зовут, он на «грека» обижается.

Каменщик ухмыльнулся, а я фыркнул – юморист, блин.

- Здрав будь, Гелий, - протянул мне каменщик лапищу.

Не сломал бы.

- И ты здрав будь, Ярослав, - протянул я в ответ.

Каменщик сжатием мою тщедушную ладошку проверять на крепость не стал – полагаю, потому что неспортивно.

Одет Ярослав в классическую одежду послушника – длинный, до пят, наглухо застегнутый подрясник с узкими рукавами и стоячим воротником из некрашеного сукна-сермяги темно-серого цвета. Статус лучшего каменщика, тем не менее, в его одежде подчеркивался: поясом с почти незаметными узорами тонкой золотистой нитью и поршнями на ногах. Это такие современные кожаные ботинки, средняя по стоимости и статусу обувка между лаптями и нормальными сапогами или чоботами.

Как и все остальное в Церкви, одежда послушника имеет символическое значение. Во-первых – демонстрация смирения через согласие носить то, что выдали. Грубость и износостойкость ткани в совокупности с практичным кроем служат «знаком труда», ибо такая одежда трудиться не мешает. Та же грубость ткани еще служит этаким испытанием – ежели способен ее безропотно носить, значит готов к лишениям монашеской жизни. Ну а простые, темные цвета напоминают о тленности земного бытия.

- Гелий из Оттоманских земель к нам прибыл, - продолжил знакомство Николай. – Привез оттуда печку иноземную, сказывает, хлеб в ней изрядный получается.

- А где? – посмотрел по сторонам каменщик.

- Вот сложишь, тогда и найдешь, - хохотнул батюшка келарь.

- А, в голове принес! – догадался Ярослав. – Начертить сможешь? – кивнул на землю.

- А уже, - ответил батюшка келарь и извлек из сумы берестяной свиточек.

В промежутке между суетой «завтрачной» и «обеденной» нацарапал «в разрезе».

- Печка, значит? – одной рукой держа чертеж перед сощуренными – «резкость наводит» - глазами, а другой задумчиво поглаживая бороду, уточнил Ярослав.

Пока мы знакомились между собой и с чертежом, трудники с послушниками успели натаскать в наш уголок кирпичи, доски, деревянные кадки со следами прежде замешанных в них растворов и все остальное из того, что «заказывал» батюшка келарь.

- Печка, - подтвердил я. – Но очень жаркая.

- Долгая работа, батюшка Николай, - выдал заключение Ярослав. – Ежели благословишь, до Вечерни образ из дерева при помощи Василия-плотника справлю, а завтра уж с молитвою за основание примемся.

- Добро, - кивнул келарь. – Гелий тебе в помощь да подсказчики остается, а нам идти пора.

И они с Михаилом покинули продолжающий обрастать изгородью закуток. Следом за ними отправился трудник, которого Ярослав отправил за плотником.

- Подержи-ка, чтоб ветер не скрал, - вручил мне чертеж Ярослав и направился к штабелю досок и брусков, к моему удивлению не став в них копаться, а тупо усевшись сверху. – А ты, стало быть, грек.

- Грек, - не стал скрывать я и уселся рядом.

Устали ноги, чего бы не посидеть.

- И много печей ты этаких видывал? – спросил каменщик.

- Изрядно, - не стал я скрывать. – Да сам не складывал и складывать не помогал. Но с Божьей помощью, даже если поначалу оплошаем, справимся.

- Справимся, тут одна сложность-то всего, - Ярослав отжал бересту обратно и указал красующимся ушибленным, лиловым ногтем пальцем в нужное место. – Тут вот, придется кирпичи хитро класть, чтобы, значит, купол вышел.

- Ежели говоришь так, Ярослав, стало быть так оно и есть, - не стал я сомневаться в квалификации каменщика.

Он же прав.

- А чертежик-то ладный, - похвалил Ярослав Ярославович. – Может и дом какой али крепостицу начертить сможешь?

Такой себе чертежик, выше «трояка» в школе за такой бы не поставили, но несколько веков развития инженерной графики и моя личная прилежность свое дело делают. А вопрос понятен: любопытство не порок, и средневековому мастеру интересны пределы моей компетенции.

- Поваренок я, Ярослав, - признался я. – Делу ни воинскому, ни строительному не учился. Печки, плиты варочные, посуда всякая да хлеба с похлебками – этому только и учился.

- Хорошо, видать, учился, - похвалил меня Ярослав. – Батюшка келарь у нас строгий и с кем попало днями напролет лясы точить не станет.

- Пользу через меня хочет монастырю, а то и самой Церкви принести, - ответил я. – Доверие батюшки келаря мне приятно, и я не подведу.

- Ты уж не подведи, - хохотнул Ярослав. – Нето мигом за ворота выставит.

«За ворота» мне не надо. Точнее – когда-нибудь будет «надо», но только со стартовым капиталом, солидной репутацией, рекомендательными письмами да с четкой целью: зачем мне куда глаза глядят брести? Это не наш метод, мы себе цель достойную выбрали и аккуратно к ней движемся.

- Василий плотник добрый, - добавил Ярослав. – Но норов у него, прямо скажу, поганый, но незлобливый.

- Это как? – заинтересовался я.

- А он обидит кого просто потому что такой вот он козел, - хохотнул каменщик. – А потом сам из-за этого виноватится, епитимьи себе просит да виниться по три раза на день приходит к тому, кого обидел.

- Тяжело с таким норовом жить, - посочувствовал я.

- И не говори, - согласился он.

Тут в проем изгороди вошел высоченный, метр семьдесят пять где-то «на глазок», тощий до безобразия послушник с такой же как у меня, «козлиной» бородкой и очень грустными зелеными глазами.

- Знакомься, Гелий – сей муж великих плотницких дарований Василием зовется, сыном Ивана, - представил новое действующее лицо Ярослав. – Знакомься, Василий, это грек Гелий, сын… - посмотрел на меня.

- Далмата.

- Далматов сын, - закончил каменщик.

- Будем знакомы, - ничем не выдав своего «поганого норова», подвел итог знакомству плотник. – Чего делать будем?

- Помолимся за дело новое, - предложил Ярослав.

Ну что, пора за работу.