Конан идет по следу

ГЛАВА 20 …И НЕ ОСТАЛОСЬ НИЧЕГО

Конан и Кейлаш молча смотрели на запертую дверь. Кейлаш налег плечом, но она и не подумала открываться. Когда глаза попривыкли к потемкам (во входной покой почти не проникало света), могучий горец сказал:

– Тут еще три двери. Попробуем?

Конан с большим подозрением оглядел двери. Очень уж нехорошо щерились над ними каменные горгульи… не ловушки ли поджидают внутри?

– Лучше четвертую, – сказал он и тоже примерился к той, через которую они вошли. Увы, толстые створки не поддались бы и дюжине воинов, вооруженных тараном. Кейлаш и Конан налегли вместе, усилие было поистине сверхчеловеческим… Железо и камень словно издевались над их усилиями. Они наконец сдались и, тяжело дыша, прислонились к стене.

– Почему она вдруг закрылась? – вслух задумался Кейлаш. – Во имя Митры! Ловушки в этой поганой башне срабатывают с дьявольской точностью! А может, здешние двери приказов ведьмы слушаются?

Конан ответил несколькими неразборчивыми ругательствами. Озираясь в поисках выхода, он обнаружил, что в комнате вроде как прибавилось света. Он заново обшарил глазами стены и потолок, но свет шел не оттуда. Светился амулет погибшего жреца. Голубое сияние становилось все ярче. Конан поднял амулет повыше, освещая им комнату.

– Ага!.. Смотри-ка, следы в пыли!.. – крикнул он Кейлашу, указывая на следы туфель перед одной из дверей.

Горец вопросительно посмотрел на амулет, но Конан только передернул плечами. Кейлаш обследовал закрытую дверь.

– Спорю на что угодно, что заперто или заложено с той стороны… – проворчал он. На всякий случай взялся за ручку… и не мог сдержать изумленного восклицания, когда дверь легко отворилась.

Конан предостерегающе взял его за плечо.

– Погоди, – сказал он коротко. – Я пойду первым и буду светить. – И указал мечом на промоченную кровью повязку на ноге товарища: – Ступай осторожней… Мало ли какие ловушки нам здесь еще приготовлены!

Кейлаш кивнул и поудобнее перехватил свой клинок. Конан толкнул носком ноги дверь и распахнул ее полностью. Амулет осветил большую полукруглую комнату. Она была пуста, если не считать примерно полудюжины статуй. Посредине виднелась железная винтовая лестница, поднимавшаяся к высокому, футов двадцать-тридцать, потолку. Конан осторожно шагнул внутрь и жестом позвал за собою Кейлаша. Кезанкиец обвязал больную ногу еще одной полоской материи и, хромая, двинулся следом.

Семь статуй стояли как раз напротив двери, лицом к ней, на равном расстоянии друг от друга. Они были вполне похожи на отвратительных горгулий, помещенных снаружи, только превосходили их размерами и никаких шариков в лапах не сжимали. Конану почему-то очень не хотелось подходить к ним вплотную. Он крался, как кот, прямо к лестнице посредине покоя.

Кейлаш принес кол, все еще влажно блестевший от крови Ламици. Уперев его в косяк, он надежно заклинил дверь острием. Еще не хватало, чтобы она, как та первая, захлопнулась у них за спиной!

Когда Конан поставил ногу на нижнюю ступеньку лестницы, из входного покоя донесся громкий треск. Конан одним прыжком слетел с лестницы и оказался подле Кейлаша. Следом за треском долетел глухой удар камня о камень, и в дверь вплыло облако серой пыли. Конан выставил вперед амулет, надеясь с его помощью разглядеть, что происходит снаружи.

Вот рассеялась пыль, и друзья, выругавшись, попятились прочь… В дверях стояла горгулья. Серый камень сменила змеиная зелень живой чешуи, глаза кроваво светились. Люди еще не пришли в себя от изумления, когда горгулья метнула в них свой шар.

Меч Конана взметнулся навстречу и столкнулся в воздухе с молочно-белой сферой, выбив сноп синеватых искр. Не попав в цель, шар свалился на пол в нескольких футах от киммерийца. Он чуть слышно шипел, от него поднимались завитки тошнотворного дыма. Сразу стало нечем дышать. Конан двинулся вперед, замахиваясь на горгулью мечом.

Чешуйчатая тварь проявила отменное проворство. Она схватила кол, которым Кейлаш заклинил дверь, и угрожающе ткнула им в Конана. Варвар, однако, тоже был проворен. Он увернулся, а лотом с жутким боевым криком полоснул горгулью по незащищенному боку. Клинок глубоко впился в тело и отсек кусок плоти, мокро шмякнувшийся на каменный пол.

Горгулья отскочила, схватила дверь за ручку и захлопнула ее, заслоняясь от нового выпада Конана. Из бока раненой твари вовсю хлестал серовато-желтый ихор, но она успела просунуть кол в ручку двери и тем самым запереть ее. А потом, еще держась лапами за кол, вновь обратилась в камень.

Конан бросился на дверь изнутри, но она лишь содрогнулась. Кейлаш закричал, о чем-то предупреждая, и Конан обернулся. Кезанкиец, с пепельным от ужаса лицом, взирал на статуи, расставленные вдоль стены. Конан тоже посмотрел в ту сторону… и увидел, что все семь медленно к ним приближались! Их тела ожили и покрылись зеленой чешуей. Киммерийцу эти новые монстры показались еще страшнее их родственницы с шариком в лапе.

Шарик, между прочим, по-прежнему исходил едким дымом, от которого резало в горле и слезы текли из глаз. При каждом вздохе в легкие словно вонзались ножи, грудь сводило мучительной судорогой.

Одна из бывших статуй, та, что стояла посредине, взмахнула кожистыми крыльями и взвилась к потолку. Две ближайшие к Конану неумолимо подступали. Кейлаш оказался отрезан от друга. Он кое-как прохромал к лестнице; сразу четыре зубастые, когтистые твари последовали за ним.

Конан встал спиной к двери и приготовился отбивать нападение крылана. Тот спикировал прямо на него – сплошные зубы, когти и хлопающие крылья. Варвар не двигался с места, пока грозные когти не оказались в каких-то дюймах от его лица. Только тогда он с криком отпрянул в сторону, перекатился через голову и вскочил на ноги. Его меч просвистел в воздухе – силы удара хватило бы срубить дерево. Горгулья врезалась в дверь со всего разлету. По комнате разнесся треск ломающихся костей…

Конец Конанова меча попал как раз по крыльям, под корень смахнув их со спины твари. Они остались лежать на полу, по-прежнему слабо шевелясь. Горгулья сползла на пол, корчась в агонии и марая дверь кровью. Еще несколько мгновений, и изуродованные останки обратились в камень. Однако на двух других это не произвело ни малейшего впечатления. Они все так же неуклонно приближались и готовы были вот-вот нанести удар.

Кейлашу, загнанному в центр комнаты, приходилось несладко. Покалеченная нога не давала как следует развернуться и вынудила ограничиться обороной. На шкурах горгулий зияли кровавые следы, оставленные мечом кезанкийца, но и самому ему пришлось уже познакомиться с их когтями. Одна из горгулий сумела подобраться так близко, что в кровь разодрала ему челюсть. Шаг за шагом теснили они взмыленного горца и заставляли его отступать вверх по ступеням. Он и так находился уже в дюжине футов над полом. Беда только, оттуда, где он теперь находился, Конана больше нельзя было рассмотреть.

Кейлаш медленно пятился вверх, заботясь только о том, чтобы не позволить сбить себя с ног. Постепенно поднявшись до самого верха ступеней, он смог заглянуть, что делалось этажом выше. Он увидел небольшую, но прочную с виду деревянную дверь, служившую единственным выходом из комнаты. Он хотел занять оборону возле этой двери, но две горгульи опередили его и отрезали от выхода. Еще несколько подкрадывалось снизу, не давая спуститься обратно. Горец обернулся к тем, что были ближе всего. Если он сумеет их зарубить, то все-таки прорвется к двери… Острые когти, словно ножи, прошлись по его правой руке, кровь потекла из дюжины ран.

Сохранив самообладание, горец применил против своих сверхъестественных противников неожиданный маневр: кинулся прямо на них, а потом… свалился на пол. Ему удалось прокатиться как раз между ошеломленными тварями. Не теряя времени даром, он рванулся к двери. Растерзанная ступня слепила сознание казнящими вспышками боли, но все-таки он добрался до двери и схватился за ручку, мысленно умоляя Митру, чтобы дверь открылась. И Митра услышал. Незапертая дверь легко поддалась его усилию, и он вывалился в соседнюю комнату, еле увернувшись от тянувшихся к нему жадных когтей.

Там, куда он попал, было совершенно темно. Амулет остался у киммерийца, и чем дальше уходил от него Кейлаш, тем слабее делался свет.

Нашарив ручку двери, горец захлопнул ее за собой, а в следующий миг она затряслась под ударом тяжелого тела. Кейлаш ощупью отыскал засов, вогнал его на место и испытал величайшее облегчение, когда тот уверенно лязгнул. Дверь выглядела достаточно прочной, чтобы задержать горгулий по крайней мере на некоторое время. Привалившись для верности к ней спиной кезанкиец попробовал отдышаться, а заодно оценить свое положение. Его глаза успели несколько освоиться с темнотой, но рассмотреть комнату по-прежнему не удавалось.

Наклонившись поправить на ноге повязку, Кейлаш вдруг услышал из глубины комнаты какой-то странный звук. Мгновенно замерев, он напряженно прислушался, но шум горгулий, продолжавших штурмовать дверь, заглушал все остальное. Решив довериться безошибочному инстинкту, горец приготовил меч и ощупью двинулся вдоль стены, решив отыскать уголок, удобный для последнего боя. Когда шум за дверью на некоторое время стих, настороживший его звук послышался снова, и на сей раз громче. Это был шорох кожи по камню. Левая рука Кейлаша наконец коснулась угла, и он выпрямился, вставая в боевую стойку. Сколько еще сможет выдержать дверь?.. Он подозревал, что горгульи неплохо видят в темноте. Если они сумеют ворваться внутрь, его мгновения будут сочтены.

Но тут с его ногой произошло нечто такое, отчего остальные мысли разом разлетелись прочь. Что-то… едва заметно ощупывало его раненую ступню! У него мурашки побежали по телу от этого прикосновения. А потом что-то маленькое и зубастое впилось прямо в рану и гнусно зачмокало!..

Содрогаясь от отвращения, Кейлаш отдернул ногу, пытаясь стряхнуть неведомого вампира. Существо шлепнулось на пол и рассерженно зашипело. Судя по звуку, его тело было мягким, кожистым и округлым. Что еще за ужас, явившийся из мрака пить его кровь?.. Горец вслепую махнул мечом. Сталь чиркнула по камню, полетели искры. Он понял, что промахнулся. Да и искры не дали ему возможности что-либо разглядеть.

На всякий случай он изготовился для нового удара, но в это время комнату заполнило тусклое оранжевое свечение, а ноздрей коснулся запах дыма. Кейлаш увидел, что комната совсем невелика. И по другую сторону ее виднелась открытая дверь, а за ней – лестница, уводившая наверх, в башню. Ни мебели, ни окон – только та дверь, в которую он вкатился несколько минут назад.

И он был в комнате не один. По полу к нему подбирался здоровенный паук. В бледных зенках твари горела ярость. И разум. Еще Кейлаш увидел, что его первый удар не пропал даром: на полу валялось несколько отсеченных лап. Не иначе сам Митра направил его отчаянный замах в темноте! А на клыках паука багрово блестела его, Кейлаша, кровь, только что высосанная из раны. Горца едва не вырвало, он отвел взгляд…

И в который раз ахнул от изумления. Он увидел источник дымного света. Вниз по узкой лестнице спускалась женщина, державшая в одной руке чашу из темного камня. Из этой-то чаши растекался дым и исходило тусклое оранжевое сияние. Дым не давал рассмотреть черты лица, но горец ни на мгновение не усомнился: перед ним была жрица мутари собственной персоной. Она выглядела безоружной, но Кейлаш сразу вспомнил рассказы Мадезуса. Против нее, говорил мигрант, бессильны мечи…

Вот она достигла нижней ступеньки, вошла в комнату и поставила свою чашу на пол. Дым расступился, и оказалось, что жрица совершенно обнажена. Свет зловеще играл на ее гладкой коже и переливался в блестяще-черных волосах, достигавших плеч. Она лениво расправила пальцами волосы, погладила шею, потом провела ладонями по своему безупречному телу. Вот ладони коснулись роскошной груди, скользнули вниз, к животу… Живот был, между прочим, не плоским. Он явственно выпирал наружу, как если бы она была беременна. Кожа над пупком пульсировала – ни дать ни взять, там билось сердце. Кейлаш отвернулся. Зрелище было не для его глаз.

Она засмеялась, и от этого звука у кого угодно кровь застыла бы в жилах.

– Приветствую тебя, горец! – сказала она и заметила его опушенные глаза. – Что, кишка тонка лицезреть истинную красоту?

Кейлаш почувствовал, как его взгляд против воли устремляется выше. Невидимые руки схватили его голову и заставили повернуться к ней. Он плотно зажмурился, вовремя вспомнив, что ни в коем случае не должен смотреть ей в глаза.

Она вновь засмеялась, еще с большей жестокостью:

– А впрочем, все это неважно. Ты видишь? Во мне плод. Он только что зачат, но до чего быстро растет! Еще не успеет смениться луна, как родится первенец новой расы мутари! Знай же, несчастный, что твое убогое тело и твоя горячая кровь станут пищей для него и для меня. Я могла бы остановить твое сердце одним движением руки. Но нет! Я пожру твою живую плоть и упьюсь твоими криками! Ведь ты силен – для смертного, конечно. Ты будешь жить еще долго, пока я не вырву из твоей груди бьющееся сердце и не выпью его соки… Смотри же на меня! Смотри на прекрасный лик своей смерти!..

Все те же незримые руки заставили Кейлаша открыть глаза и посмотреть на Азору – горец только сдавленно ахнул. Ее глаза были двумя багрово-черными безднами, втягивавшими его в себя. Он не мог оторвать от них взгляда. Его разорванная, кровоточащая челюсть безвольно отвисла, а все тело налилось свинцом, выходя из повиновения воле. Он тяжело свалялся на пол. Он был еще в сознании и пытался сопротивляться, но что он мог? Кейлаш так стиснул меч, что тот словно врос в его парализованный кулак. И он по-прежнему не мог оторвать круглых от ужаса глаз от лица жрицы мутари…

Ее ярко-алые губы растянулись в улыбке, обнажая хищные ряды загнутых черных зубов, смертоносных словно кинжалы. Она склонилась над поверженным горцем и с нечеловеческой силой рванула его кольчугу, располосовав ее, словно тонкую ткань. Злобные глаза все так же впивались в его зрачки. Когтистая рука коснулась его обнаженной груди… оторвала кусок плоти и отправила в рот!..

Несчастный Кейлаш не мог даже закричать: губы и горло не повиновались ему.

Азора вновь потянулась к нему, но тут из-за ее спины послышалось громкое рассерженное шипение. Жрица стремительно обернулась, и Кейлаш освободился от ее сковывающего взгляда. Оказывается, это пораненный им паук ухватил ее за лодыжку клыками.

– Твоя обещала Кзим человеческой крови!.. – пыхтел он, не отпуская ее ноги. – А сама забирать от Кзим! Кровь – это для Кзим!..

Яростно взвизгнув, жрица вперила в паука свой страшный взгляд и коротко взмахнула рукой. Кзима мгновенно расплющило, словно невидимым молотом. Азора брезгливо отшвырнула размозженные останки прочь.

Когда она отвернулась, Кейлаш почувствовал, что снова может управлять собственным телом. И как ни был он потрясен и истерзан, его самые первые движения были продиктованы воинским инстинктом, тем самым, что выручал его в бесчисленных стычках на бритунийской границе. Поудобнее перехватив тяжелый меч, горец вогнал его в ближайшую мишень – во вспухшее, пульсирующее чрево Азоры. Удар был направлен со всей силой и яростью: отточенная сталь прошла насквозь, так что кончик меча высунулся из спины. Жестокая судорога сотрясла ее тело…

Сердце Кейлаша застучало, как сумасшедшее. Неужели убил?.. Неужели это вправду возможно?.. Но безумной надежде не суждена была долгая жизнь. Жрица зашевелилась и неторопливо стала вытаскивать трехфутовый клинок из своего пропоротого живота. Кейлаш рванул меч на себя, только тут заметив, что ее тело не кровоточило. Из раны тек вонючий ихор, но она как будто и не замечала этого. С трудом поднявшись на ноги, Кейлаш отступил в угол, приготовил меч и стал ждать…

Азора ощупала свое чрево, и у нее вырвался яростный вопль.

– Плод погиб!.. – Она повернулась к горцу, красные глаза горели адским огнем. – Двуногий слизняк!.. Твой жалкий меч для меня – как комариный укус!.. Но за этот удар ты познаешь страдания, каких не ведал еще ни один смертный! Каждая капля твоей подлой крови будет исходить из тела с мучениями, большими, чем может выдержать человек!..

Кейлаш почувствовал, как вновь одеревенели все его члены. Азора шевельнула рукой, и меч выскочил у него из кулака. Новое движение кисти жрицы – и замаранный темной жидкостью клинок перевернулся в воздухе и пронзил горцу бок. Невидимая рука всаживала его все глубже и наконец с чудовищной силой вогнала в каменный пол. Боль пламенем охватила мозг. Парализованные мышцы не давали Кейлашу ни увернуться от удара, ни даже беспомощно скорчиться. Пот ручьями тек по его телу, из страшной раны хлестала кровь…

– А ведь никакие жизненно важные органы не затронуты, – издеваясь, сообщила ему жрица. – Ты будешь умирать несколько долгих дней, точно кролик, попавший в силок…

Ее рука вновь указала на рукоять меча, и тот начал раскачиваться туда-сюда, еще больше раздирая рану, Мутари наклонилась и приложила к окровавленной плоти ладонь. Из ее ладони вырвался огонь и обжег рану вокруг клинка, останавливая кровь. Жуткий запах горелого мяса и крови поплыл под сводами комнаты. Кейлаш ощутил, как душа отделяется от тела, словно пытаясь покинуть этот чертог, превращенный в камеру пыток…

…Он едва заметил, как рухнула дверь, наконец-то сокрушенная дружными усилиями ломившихся горгулий. Почти все чувства, заглушенные нечеловеческой болью, отказали ему. Это было как сон. Он видел происходившее, но не слышал, не чуял и не осязал. Три горгульи, ворвавшиеся в пролом, сразу бросились в угол и окружили жрицу и распростертого горца. Кейлаш вяло удивился тому, что они накинулись не на него, а на Азору.

Откуда ему было знать о происхождении горгулий и о том, что направляло их действия! Между тем это были древние твари, родившиеся еще до эпохи мутари. Змее-люди, жившие в Валузии, вывели их и использовали как стражей. Скаурол повелевал горгульями с помощью некоторых тайных познаний, силой вырванных им у одного стигийского колдуна. Азора понятия не имела об этой науке. Не знала она и о том, что ее волшебство против горгулий бессильно. Их сознание было слишком примитивно и просто не содержало не то что человеческих, даже и животных эмоции, на которых зиждилась вся ее магия.

Сверкая красными глазами, она повернулась к наседающим тварям, лихорадочно размахивая руками… Заклинания не срабатывали! Жрица разразилась бранью, видя, что горгульи подбираются все ближе. Монстры знали только, что перед ними стоит ЧУЖАЯ. Много столетий назад Скаурол велел им ловить и уничтожать всех ЧУЖИХ.

И они выполнили приказ. Бездумно и неумолимо.

Азора не успела ничего предпринять. На полу комнаты заклубился вихрь из лязгающих клыков и смертоносных когтей. Горгульи сцапали ЧУЖУЮ и разорвали на мелкие части. Крови в ней не было, но плоть оставалась уязвимой. И Азора перестала существовать.

Кейлаш, вновь получивший свое тело обратно, отвернулся от невообразимо мерзкого зрелища…

Он вполне понимал, что его положение безнадежно. Азора пригвоздила его к полу, как насекомое, приколотое булавкой… Но когда он отважился посмотреть на свой меч, то увидел, что меч лежит рядом с ним на каменных плитах. Так неужели… погодите-ка… неужели пытка была иллюзорной?.. Горец торопливо оглядел и ощупал себя. Раны на груди были вполне реальны. Кровь еще сочилась там, куда впились ее руки, но на боку не осталось ни следа. Однако радоваться было особенно нечему. Покончив с Азорой, горгульи займутся следующей жертвой…

Он очень ослаб и к тому же потерял порядочно крови. Голова кружилась, в ушах стоял звон. Он совсем не чувствовал боли в раненой ноге. Нога попросту онемела ниже колена. Кто другой на его месте, быть может, смирился бы с мыслью о смерти, лег, закрыл глаза и стал ждать конца. Но Кейлаш был кезанкийцем. А кезанкийцы славились невероятным упрямством. Пусть эта комната станет его могилой, но прежде хотя бы несколько поганых чешуйчатых тварей отправятся из нее прямиком домой – в преисподнюю!.. Кейлаш мысленно вознес молитву, мрачно поручив себя Митре. Кое-как поднялся на ноги и приготовился к последнему бою…

Этажом ниже Конан вел неравную битву с точно такими же монстрами. Вскочив на окаменевшие останки горгульи, разбившейся о дверь, он полоснул мечом ту, что была справа. Тварь с необыкновенной ловкостью увернулась и бросилась на киммерийца. Промахнувшись с ударом, он на миг потерял равновесие и не смог вскинуть меч. Он уже готовился к рукопашной, когда слева подскочила вторая горгулья и попыталась вырвать у него из руки амулет. Кинжальные когти коснулись пылающего серебра… и чешуйчатый ужас мгновенно окаменел. Зато правая горгулья со всего маху врезалась в Конана. Они вместе обрушились на дверь, и у варвара едва не затрещали все ребра.

Дверь, получившая уже немало тяжких ударов, на сей раз не выдержала. Она распахнулась, и сцепившиеся противники выкатились во входной чертог. Конан оказался внизу, и амулет отлетел по полу прочь. Массивное тело монстра придавило его правую руку, но каким-то образом он ухитрился удержать меч.

Началась борьба не на жизнь, а на смерть. При всей мощи славного киммерийца тварь была гораздо сильнее. Ее мускулистые руки были вдвое толще, чем у него. Быстрота и искусство Конана могли только оттянуть неизбежный конец: рано или поздно чудовище задушит его. В ближнем бою меч только мешал, и он выпустил рукоять. А до кинжала, висевшего на поясе, дотянуться не удавалось. Он стал озираться, ища взглядом хоть что-нибудь… хоть какое-нибудь подходящее оружие…

Глаза уже застилал багровый туман, когда он заметил зазубренный кончик кола, сломавшегося, когда распахивалась дверь. Кол торчал острием вверх, зажатый между косяком и кучей каменного мусора. Кое-как выдернув прижатую руку, Конан стал искать, за что бы уцепиться на гладком чешуйчатом теле горгульи. Одна лапа чудовища уже сжимала его горло, и загнутые когти вонзались все глубже, полосуя кожу и впиваясь в шейные мышцы. Вторая дала мертвой хваткой держала Конана за левое предплечье…

Но тут киммериец наконец нашел точку опоры, и мускулы на правой руке отчаянно вздулись. Рванув на себя, он умудрился бросить тварь прямо на торчавший конец кола. Зазубренное острие глубоко вошло в короткую, толстую шею страшилища. Пронзенная горгулья дернулась раз, другой… и застыла каменным изваянием.

Конан с трудом поднялся на ноги. Он никак не мог отдышаться, его трясло от изнеможения. На его изодранную шею было страшно смотреть. Перед глазами плавал кровавый туман, в голове звенело: горгулья едва не задушила его. В сознании билась только одна мысль: подобрать меч и амулет… и скорее выручать Кейлаша… если горец еще жив. Что-то подозрительно тихо было во второй комнате…

Он поднял меч, убедился, что клинок безнадежно погнут, и бросил его, а взамен вытащил из ножен широкий кинжал. И вот тут-то у него вдруг зашевелились волосы на затылке, и, несмотря на то что в башню проникал жар пустыни, киммерийца окатила волна ледяного холода.

Перед ним стоял человек в черном. Безоружный и босой. Его правую руку окутывало облачко огня, освещавшего лишенное возраста лицо и темные глаза как два камня. Конан не без усилия подавил в себе врожденный ужас перед колдовством и покрепче перехватил рукоять кинжала. Перед ним явно был демон. Или колдун. Шут его разберет.

По позвоночнику растекался отвратительный холодок страха, но Конан был не из тех, кого легко обратить в бегство.

– Я бы приветствовал тебя, гость, будь я любезным хозяином, – чуть заметно улыбаясь, проговорил человек. – Но я таковым не являюсь. Что же касается моей жены, ради встречи с которой вы проделали столь долгое путешествие, она… несколько нездорова.

Конан прикинул расстояние, отделявшее его от чародея, и приготовился бросить кинжал. Он не сомневался, что попадет. Оставалось надеяться, что демону, или кто он еще там, мало не покажется угодившего в сердце кинжала. Он уже начал отводить руку назад… когда магия Скаурола вдруг оторвала его от пола.

– Юзмек, – прошептал колдун и указал вверх. – Акмак.

Железные внешние двери с грохотом растворились, и Конана понесло вон из комнаты. Вылетая в двери, он попытался дотянуться до косяка, но его только закрутило в воздухе. Скаурол поднял его высоко над каменной лестницей, сдвинул в сторону и подвесил над чащей кольев, угрожающе торчавших из песка.

– Азалъмак-дельмек.

И Конан ринулся вниз, прямо на подставленное острие!..

Он видел, как несся на него блестящий наконечник кола. Зазубренное лезвие пронзило бедро и процарапало по кости. Рыча от невыносимой боли, Конан схватился за древко, чтобы не дать колу совсем разворотить ногу. Железная воля и могучая жизненная сила уберегли его от потери сознания. Он даже сумел повернуться лицом к магу, который наслаждался его мучениями, стоя в дверях.

– Жалкий муравей!.. – выкрикивал Скаурол. – Сто таких, как ты, бессильны против меня! Изведай же судьбу глупцов, у которых не хватало ума бояться мутари! Ты, пожалуй, доживешь до заката. Если раньше до тебя не доберутся стервятники…

С этими словами Скаурол отвернулся, и его холодный смех донесся до слуха Конана уже из входного покоя…

В минувшие тысячелетия, когда империя ужаса, основанная Скауролом, переживала свой расцвет, никто в цивилизованном мире и слыхом не слыхивал ни о каких киммерийцах. Великий мутари никогда не сталкивался с варварами из Киммерии.

Иначе он ни за что не оставил бы – пусть даже и временно! – в живых такого врага.

Издав вопль звериной ярости, Конан устремил всю свою силу в руку, еще державшую кинжал. Несмотря на расстояние, глазомер его не подвел. Скаурол даже не увидел серебристого клинка, мчавшегося к нему подобно стреле, выпущенной из доброго лука. Широкое лезвие длиной в фут ударило чародея мутари в бок и рассекло несколько ребер. Кинжал был лишен крестовины, и невероятная сила удара вогнала его по самый эфес.

…Обычный клинок не мог серьезно ранить мутари. Бросок пригвожденного киммерийца стал бы последним бесполезным усилием обреченного… если бы не вмешалась рука Судьбы, определенно направившая внимание варвара. Древний кинжал, который облюбовал себе Конан, был перекован из наконечника особенной серебряной пики. Эта пика была священной реликвией из Пелиштии: король Назук велел сделать из нее кинжал и в таком виде послал в подарок Мельсинису, бритуннйскому самодержцу. Назук же взял пику из гробницы Дераннасиба, того самого святого, что некогда сразил Скаурола. Этот-то Дераннасиб и предстал Конану во сне. И завещал повторить свой подвиг.

Скаурол схватился за бок и согнулся пополам, судорожно вбирая воздух. А потом завертелся на одном месте и завыл. Нечеловеческий крик разнесся над пустыней, и эхо еще гуляло между барханами, когда тело мутари рассыпалось мельчайшими песчинками. Клинок же горел огнем, на пороге. Лезвие было оранжево-красным, словно только что из кузнечного горна. Порыв ветра дохнул над ступенями лестницы. Он рассыпал кучку песка и замел ее в комнату…

Сжав зубы так, что свело челюсти, Конан подался вперед всем своим весом и переломил кол, пронзивший бедро. А потом стал вытягивать его сквозь рану. Каждый дюйм давался пыточной ценой. Но вот кол вышел полностью, и Конан с отвращением его отшвырнул, спеша сделать жгут из перевязи для меча: кровь из раны хлестала вовсю.

Потом он поднялся и, хромая, проковылял по лестнице обратно в башню.

Разорвав плащ Ламици, он перевязал рану в бедре. Хотел было подобрать кинжал, но тот, вместо того чтобы остывать, как будто раскалялся все больше и из красного уже сделался желтым. Конан хотел идти искать Кейлаша, но жар, исходивший от клинка, заставил его остановиться. Того гляди, испечешься, как хлеб в печи. Бронзовая кожа киммерийца, опаленная солнцем пустыни, покраснела, и он принужден был отступить. Он сказал себе, что Кейлаш наверняка мертв. Он не мог уцелеть в схватке с четырьмя горгульями сразу. Да и последним криком горца, который успел услышать Конан, был ужасный вопль умирающего в муках…

Что ж! Он отомстил за гибель друга. И выполнил свое обещание.

Конан выбрался из дымившейся башни, прихватив с собой последний оставшийся бурдюк. Когда под ноги ему попалось что-то маленькое, металлическое, он не думая подобрал этот предмет. Он выскочил бегом (насколько он вообще был способен бежать). И только потом с удивлением обнаружил у себя в кулаке амулет Мадезуса. Он не помнил, когда это он его подхватил.

А кинжал на полу раскалился уже добела, и чертог стал содрогаться. Когда Конан выбрался за торчавшие колья, стены башни угрожающе зашатались.

Неожиданный взрыв потряс крепость до основания. Гигантские каменные плиты растрескались и рухнули с грохотом, от которого заложило уши. Казалось, некий бог сокрушил своим молотом твердыню мутари. Обрушившись, Скауролова башня начала рассыпаться, как и сам ее создатель несколькими минутами ранее.

Конан ковылял ко внешней стене со всей скоростью, какую мог из себя выжать. Когда он добрался до разломанных ворот, на том месте, где совсем недавно гордо высилась цитадель, осталось лишь каменное кольцо да куча битых булыжников.

Киммериец тяжко вздохнул… Прощайте, сокровища, которые он надеялся отыскать! И на том спасибо, что живым уйти удалось. Опустив голову, чтобы солнце не так било в глаза, он с мучительным трудом потащился на север…