Конан и слепая богиня

Глава 10

Беглецы сидели в углублении вокруг костра в тени громадных деревьев, скрывающих их и делающих невидимыми с дороги. Невдалеке гиены рвали брюхо Бартакуса. Город, казалось, был слишком близко. Они пребывали в мрачном молчании, каждый охваченный собственными раздумьями. Их урчащие полупустые желудки сжимало. Зурну удалось подбить камнем заблудшую куропатку, но невозможно было одной пернатой накормить девять оголодавших людей. Хотя пламя потрескивало и согревало, настроение было паршивое.

Вместо продолжительных и успешных выступлений в щедром на оплату Шадизаре комедиантам предстояли некомфортное и опасное путешествие через заморанские приграничные пустоши, утомительный переход до заледенелых Карпашских гор, лишения и мучения в нищей Коринтии, где едва ли возможно заполучить хоть какие-либо хорошие деньги, и только после всего этого они наконец достигнут цивилизованных окраин Немедии или Аквилонии. Последние недели Бел — бог воров, комедиантов, бродяг и других сомнительных личностей — их надежд не оправдывал. Угрюмые, раздражённые актеры постепенно засыпали с урчащими животами и пустыми желудками.

Настроение Конана, пожалуй, было ещё хуже, чем у них. Кром явно изменил свои привычки, оставил обычное равнодушие и теперь играет с его судьбой, словно с простым шаром из радужных перьев, служащим лишь для кратковременных развлечений расточительных дворян. Из Махраабада он бежал со слепой рабыней, но так и не смог до сих пор от неё отделаться, равно как не смог в Шадизаре избавиться от изумруда, похищенного из рамки портрета Ары и спрятанного где-то на дне его мешка с деньгами. И с той шкатулкой он с радостью бы расстался за подходящую цену, не болтайся как бремя у него на шее эта бывшая невольница. Перед его мысленным взором открывались весьма привлекательные картины ближайшего будущего: объятия весёлых девок, столы местных таверн, ломящиеся от еды и выпивки.

«Проклятый Эрлик и яростная Эримия, богиня мщения, гонятся за мной по всей Дороге королей, по которой я так бессмысленно волочусь! И пусть стихнет убийственный рог Орэба подобно стирающимся от времени узорам, которые украшают древний потасканный орнамент, или иссякнет как пустая утомительная похвальба кичащегося былыми поступками старика! Почему же меня забыл Бел, ведь для его большей славы — и своей потехи — я намеревался окунуться в опасные соблазны крупнейших городов… О Имир, беспощадный повелитель морозов и войн, я иначе всё представлял, когда расставался и прощался с Элаши!»

Варвар, крайне недовольный всем пантеоном богов западного мира, прислонился спиной к стволу кедра и прикрыл глаза, чтобы хотя бы во сне смягчить своё разочарование.

Блестящие локоны волос Антары ниспадали на землю, голова склонилась к земле. Её раздирали противоречивые чувства. К тёте в Шадизар она не добралась из-за того, что события развивались слишком уж стремительно. Её мечты о тёплой постели с пахнущими свежестью чистыми простынями исчезли где-то вдали, но сильно это её не заботило. Впервые в жизни она ощутила свободу. Она омывалась в студёных потоках и спала, завернувшись в одеяло, пропахшее дымом и конским потом, но больше не была дешевой игрушкой дворян, обуреваемых похотью, или служанкой господских жён и их испорченных размалёванных дочурок. Пустой урчащий живот скручивало, но Кермар обещал ей завтра преподать следующий урок игры на мандолине. И ещё ей хотелось, чтобы тот хмурый мрачный киммериец хоть иногда обращал на неё внимание. Кочевать и странствовать на самом деле гораздо интереснее, чем жить в замке. Когда Таурус перестанет хмуриться, она попробует его спросить, может ли ей достаться хоть небольшая роль в их представлениях.

Она зарылась в одеяла и сжалась в комочек, чтобы как можно дольше сохранить тепло догорающего пламени. Уже полусонная, она вдруг ощутила мужскую руку, которая пробежала по её плечам, задержалась на миг на талии и бедрах, потом спустилась к коленям.

Сколько дней уже минуло с того как ею овладел Ара?..

Сильная, теплая, сухая ладонь тем временем возвращалась между бёдер вверх. За спиной она ощутила чьё-то тело. По её шее мягко и нежно скользили чьи-то губы, горячее дыхание щекотало затылок. Антара очутилась в страстных мужских объятиях. Руки, теперь уже обе, уверенно проникли под её рубаху и, не встретив сопротивления, стали настойчиво ласкать грудь. Она ощутила возбуждение. Тихо вздохнула, сдвинулась немного вверх и поддалась нажиму. Ладони мужчины крепко сжали её талию.

— Антара…

— Конан…

Хриплый шёпот прозвучал почти одновременно. Испугавшись, она замерла и резко повернулась. И взглянула прямо в удивлённые глаза Кермара.

— Я…

Ладонь приглушила протестующий вскрик. Прежде чем Антара успела возразить поэнергичней, Кермар снова притиснул её к себе и опытным поцелуем заставил умолкнуть. Он не отпускал её, даже когда она выгнула спину, пытаясь освободиться, и равномерным покачиванием охватывал её уста снова и снова, пока сбивчивое дыхание не успокоилось. Порабощённая охватившим её желанием, Антара, всхлипнув, прекратила сопротивление. Двойное возбужденное дыхание стало громче. Наконец парочка внезапно поднялась и направилась прочь от светящихся угольков. Вскоре в ночи зазвучал девичий смех, а потом опять смолк.

«Окаянная девка! — Киммериец решительно стиснул кулаки и снова закрыл глаза. — Зачем бороться за то, что всегда доступно и предлагается походя? Ведь не убивать же комедианта из-за женщины, племени непритязательного, неразборчивого, вероломного, коварного…»

Крайне недовольный, он снова попытался заснуть.

Прохладная вода сладко проникала через жабры, и каждодневные жгучие боли, терзающие грудь, отступили. Воспалённые белки понемногу зажили, глаза обзавелись бледно-фиолетовыми узкими зрачки и могли теперь ясно видеть даже безлунной ночью. Когти на пальцах больше не росли, но с каждым днем становились сильнее, крепче, изогнутее и смертельно опаснее. Крылья он ещё опробовать не отваживался — те были всё ещё хрупки и слабоваты. Слишком гибкие хрящи ещё не могли хорошо удержать форму, поэтому приходилось спать на брюхе. Нежные прикосновения к полупрозрачной серебристой оболочке, соединяющей благородные изгибы запястья и узкие бедра, его тешили, радуя почти так же, как когда-то волновали его изгибы податливого женского тела. Когда он, элегантно скользя, проплывал глубоко под водой около тёмных утёсов, расположенных вокруг озера Венна, вода вокруг него вспенивалась в диких вихрях.

Воспоминание о человеческом лице, которое Нар-Дост когда-то видел в зеркале, уже его не беспокоило. Когда-то из-за этого он и расколол зеркало. У вендийских купцов пришлось доставать новое, с массивной резной золоченой рамой. И, всматриваясь в него, он преисполнялся огромным удовлетворением. Строение черепа не очень изменилось. Темя и затылок окрепли, волосы выпали — вместо них голову покрыли роговые чешуйки. Они были велики, как полновесные дукаты, но гораздо прочнее. И служили более надёжной защитой, нежели железный шлем. Глазные дуги немножко изогнулись и отошли, однако форма и разрез глаз остались неизменны. Но фиолетовая радужка и сам зрачок, похожий на кошачий, уже не имели ничего общего с человеческими. При этом во взгляде Нар-Доста читался жестокий хищный интеллект. Носового хряща уже не было, а ноздри уплотнились и расплющились. Узкий бескровный рот скрывал небольшие закруглённые резцы и могучие клыки, острые как бритва, которые, вырастая, становились ещё сильнее. Откусить край хлеба, как человек, у него теперь едва ли получилось бы, а людская усмешка осталась только как мимолётное воспоминание. Зато сейчас он легко мог вырвать из тела извивающейся добычи клочок мяса величиной с кулак человека.

Матовая кожа Нар-Доста блистала лёгким серебром и везде, кроме лица, превратилась в твёрдые сверкающие чешуйки. Его новое тело начинало становиться красивым. Удивительное сочетание неестественных форм наделяло его своеобразной гармонией, хотя и нечеловеческой, но по-своему впечатляющей. Не было сомнений — он становился зверем. Уникальным, единственным в своём роде — и сильным. Наисильнейшим. Ещё немного, еще мгновение — и он взлетит в первый раз. Земля, вода, воздух — всё это будет его. Он овладеет стихиями.

Нар-Дост лениво вытянул коготь — на некогда бывший руке сверкнули серебром чешуйчатые пластины, отклонившиеся мембраны наполнились водой, и на поверхности водной глади отразились вспышки света. Хотя он и не особенно старался, другие водные обитатели не имели теперь ни малейших шансов против его молниеносных рефлексов. В когти ему попала корчащаяся трепещущая щука. Игривым, почти ласкающим движением одного пальца он распорол её от жаберной щели до хвоста. Вода стала красной от крови, и блестящие чешуйки, медленно трепеща, опустились ко дну. Нар-Дост задумчиво взирал на последние проявления утекающей жизни. Жажда использования освобождающейся магии теперь пульсировала в его венах всё чаще. Почти каждый день он представлял изящную девичью шейку, из которой потоком хлестала яркая кровь.

Он отпустил неподвижное тело рыбы, которое медленно упало на дно. Равнодушно проследил за ним — и насторожился. Не более чем в двух саженях под ним что-то мелькнуло золотом. Изгиб тела, ещё один поворот — и в его стиснутых когтях замерцала чаша Кетта. Сама судьба возвращала её. В неё когда-то стекала жертвенная кровь — конец и начало одновременно, кровь, которой всё начинается и заканчивается. Кровь преобразований и превращений. Та, которая принесёт желаемое. Он словно услышал биение сердца девственницы.

Приближались дни исполнения задуманного.

Воск плавился и стекал на дубовый стол. Свеча, толщиной с женскую руку, затрещала и вспыхнула ярким пламенем. Первый даже не повёл бровью и не шелохнулся, когда из ниоткуда внезапно возник рыжий молодой человек с бородкой. Не среагировал он даже на тот поток слов, которые обрушились на него скороговоркой.

— Один человек умер. Другой до смерти искалечен. Шадизарские стражи наготове. И Далиус с Кинной… — молодой человек резко умолк в тот самый миг, когда двое упомянутых бесшумно, словно летучие мыши, вышли из тени на освещённое пространство.

— Продолжай, Неннус. Что «Далиус с Кинной»?

Неннус под тяжёлыми взорами обоих несколько смутился, но переполняющее возмущение заставило его продолжить:

— У них сорвалось и ничего не удалось. Я вас всех предостерегал! Тот варвар абсолютно непредсказуем. Он ещё более опасен, чем целая свора охотящихся за детскими душами дьяволов Зандру, и такой же кровожадный. Вам надо было лично вмешаться!

— А ты бы не испугался? Тот, кто взял шкатулку Армиды у законного владельца, умер. И что ещё хуже — вы абсолютно уверены, что у того не возникало соблазна её отворить? Властвовать не только нашим миром, но и всей Вселенной? — Шепелявый голос не обвинял — констатировал.

Вокруг стола воцарилась мёртвая тишина.

— Ни ты, ни Далиус, ни Кинна в этом не можете быть уверены. Равно как и я сам. Но что известно определенно — шкатулка должна находиться под контролем и оставаться скрытой от посторонних глаз людей или магов. Мы должны вынудить варвара повернуть к границам нашей страны, где лучший дом для шкатулки. Там мы будем сильны настолько, что убедим дикаря в необходимости передать шкатулку нам. Нам всем необходимо действовать сообща, чтобы ни у кого не появилось шанса поддаться соблазну.

Неннус склонил голову, соглашаясь с его словами.

— Нам четверым не стоит действовать опрометчиво, — внезапно заговорила Кинна, — но, возможно, и вправду стоит поторопиться. Этот варвар действительно удивил нас. Будет непросто заставить его что-нибудь сделать.

— Сомневаешься в наших собственных силах? — Первый немного повысил голос. Вокруг его головы появилась яркая фиолетовая аура.

Кинна, однако, не дала себя обескуражить и устрашить.

— Я знаю, что некоторые вещи могут быть более могущественными, нежели колдовство. Гармония Вселенной. Могущество богов подпитывается верой и воображением. Зверей насыщает энергией текущая в их жилах кровь и жажда крови. Людей — ненависть и любовь.

— Варвар может грезить, жаждать крови, ненавидеть и любить. Однако за всеми нами стоят коринтийские боги, магические таланты и годы тяжёлых усилий. Мы не можем проиграть. — Властный голос Первого, совладавшего с эмоциями, стал спокойней, но пробирал до дрожи.

— Но та шкатулка… За ней — сила целой Вселенной.

— … которую не каждый может использовать, — резко прервал её слова старик. — Теперь уже нельзя отступать. Годами мы готовились, верили, что когда-нибудь добудем эту шкатулку. Уже несколько месяцев знали, что она снова проявилась на свет. Пару дней назад её использовали — впервые за столетия — и теперь шкатулка находится на пути к нам. Необходимо верить и оставаться вместе, иначе мы всё утратим.

Тон его голоса вибрировал теперь нескрываемо властно. Он вызывал у слушавших возбуждение и почитание, позволяя им одновременно ощутить и заботу, и твёрдость назидания, словно невысказанный упрёк за проявленное детское непослушание. Первый давал ясно понять, что всё понимает, но тем не менее настаивает. Он не оставлял места для других решений.

Сосредоточение воли старца вторглось в мысли других чародеев. Комната наполнилась крошечными искорками психической энергии. Пламя свечи заколебалось и почти затухло. У обоих мужчин свесились головы, будто от сильной усталости. В их затуманенных глазах понемногу исчезало недоверчивое выражение.

Кинна, однако, всячески сопротивлялась. Она с усилием встряхнула головой, словно отгоняя назойливую мошкару. Она уже настроилась к отповеди, но когда отыскала взором оставшихся двух магов, опустила глаза. Пожала плечами и ничего не возразила. Её взгляд, однако, был ясен, и лицо отрыто выражало сомнения. Чародейка кивнула на прощание и жестом призвала своего брата следовать за ней. Брат и сестра исчезли, растаяв в воздухе, оставив после себя только очертания своих фигур, всё ещё смутно фосфоресцирующих в тёмной комнате. Неннус с изумлением смотрел на чародея.

— Чего ещё ждёшь? — ошарашил его раздражённый голос Первого. — Встреча закончилась.

Молодой человек дёрнулся, вздрогнул, как будто кто-то вылил на него ведро холодной воды, и смущённо посмотрел вокруг.

— Уже уходить?.. Я просто размышлял. Так много всего произошло за последнее время. До встречи, Первый. — И по примеру Кинны и Далиуса он исчез так же внезапно, как и появился.

Старик свесил голову, прикрывшись ладонями, и облегчённо выдохнул. Наконец-то все убрались! Как получилось, что его — наилучшего и могущественнейшего чародея Коринтии — только что заставили применить мошенническую уловку, использовать принуждение, вынудили прибегнуть к таким вульгарным средствам? Кинна явно сопротивлялась, и теперь будет раздумывать, почему он прибегнул к нечестному трюку, вместо того чтобы использовать убедительные аргументы. А потом, естественно, не забудет поделиться своими сомнениями с братом. Хорошо, что ещё самый младший ничего не приметил.

Такого долго не выдержать. Его сила убывает, а цель по-прежнему ускользает. Он уподобился ослу, которому дали нюхнуть свежей моркови. И теперь он бежит, и бежит, и бежит, не глядя по сторонам, и из последних сил тащит телегу с довольным хитрым возницей, который обманул его этим примитивным трюком.

А что, если это предположение верное? Что, если и правда кто-то размахивает перед его лицом пучком моркови, а он послушно бредёт туда, куда направляет его неведомый возничий? С какой целью снова объявилась шкатулка? И как долго придётся ждать, чтобы это узнать?

Мелодичный, звонкий, жестокий, знакомый смех. Конан пробирался через снега, не обращая внимания на ледяные вихри и колющие хлопья. Где-то глубоко внутри него горело пламя. Страсть пульсировала в артериях, необузданное желание жить. Тот огонь не давал ему остановиться, не позволял вздохнуть и упорно гнал его дальше.

— Конан!

Отчаянный девичий крик, крик о помощи. Потом он её увидел. Нагое девичье тело, стройное и бледное, немилосердно вплетённое в спицы гигантского колеса, которое, раскачиваясь, шатаясь и подрагивая, катилось прямо на киммерийца. Кровь из небольших ранок застыла на морозе. Яркие чёрные глаза были полны слёз и наполнены мольбой. Удивительно зрячие глаза.

— Митанни!

Колесо накатывалось прямо на него, неумолимое как судьба, и измученное тело пытаемой девушки вращалось вместе с ним, то и дело обращаясь к варвару. И он пошёл навстречу колесу, полный решимости остановить его любой ценой, но по пояс увяз в сугробе и мог только беспомощно наблюдать, как оно мчится. Конан отчаянно дёргался в тщетной попытке ослабить мёртвую хватку, удушливо давящую и сжавшую его аж до груди. Колесо, словно в насмешку, продолжало надвигаться, шатаясь, раскачиваясь, наклоняясь из стороны в сторону и оставляя за собой глубокую борозду, окроплённую капельками алой крови. Оно было уже так близко, что слышался скрип снега под ним. Киммериец вытянул руки в последней отчаянной попытке остановить его. Замёрзшие руки скользнули по гладкому дереву, круг чуть разминулся с его головой и вдавил плечо в снег.

— Конан, помоги мне! Прошу!

Парализованный болью, он с ужасом наблюдал, как неумолимое колесо от толчка отклонилось, зашаталось и упало на бок. Но не остановилось, а вращаясь всё быстрее и быстрее, стало скользить по крутому склону, устремляясь вниз к обрыву — с распятым девичьим телом, теперь обращённым лицом к небесам. Последний укоризненный взгляд тёмных очей, вскрик ужаса — и колесо исчезло из виду. Стих грохот падения, и воцарилось бесконечное белое безмолвие, нарушаемое лишь завыванием ветра.

— Беспомощность и бессилие — вот чего ты боишься, — отчётливо произнёс насмешливый голос за его спиной.

Киммериец быстро повернул голову.

Даже дочь Повелителя мороза не могла быть настолько красива. И даже она не столь бесчеловечна и опасна. Каскад золотых волос волнами окутывал, словно вуалью, идеальные изгибы нагого тела, полупрозрачного, точно вытесанного из одного цельного куска льда. Солнце озаряло её розовым, проникая насквозь, и поблёскивало на гладкой поверхности кожи. Конану ещё не встречалась такая женщина, чтобы только от взгляда на её лицо ощутимо напряглись бёдра. А сейчас…

«Небось, ты уже давно смирился с тем, что ты трус?»

Варвар понимал каждое слово, хотя её уста не шевелились. Напоминание о несчастной бедняжке Митанни прошло сквозь него, как раскалённое лезвие. Свирепая ярость затмила разум. Он разгребал сугроб, ослеплённый охватившей его жаждой мести.

Никто — хоть с того света, хоть с этого — не посмеет утверждать, что он трус!

Как сумасшедший он яростно расшвыривал снег, невзирая на боль и усталость, и ненавидяще ревел, стиснув зубы. Всё человеческое в нём исчезло, осталось только звериное желание убивать. Киммериец протянул руку к шее стройной женщины, которая так жестоко с ним играла. Что-то вроде тени озабоченного удивления мелькнуло на неподвижном лице, и женщина спокойно шагнула ему навстречу. Однако рука киммерийца не ощутила физического тела. Вместо прикосновения к прохладной коже его вдруг обожгло раскалённым вихрем. Он изумлённо заревел от опаляющего ожога, бросился вниз и начал лихорадочно кататься по снегу, пытаясь погасить палящую боль.

— Перестань, проснись, да проснись же!

Встревоженная Антара изо всех сил трясла киммерийца, в то время как покачивающийся Кермар неловко мелькал за её спиной. Конан неожиданно очнулся.

— Не тронь меня, ты… — сердито выпалил он.

Пораженная Антара отскочила от него, а он словно проглотил слово «давалка», которым намеревался закончить фразу. Киммериец не мог не заметить румянца на её лице, рубаху, которая бог знает почему соскользнула с плеч, и синяки на шее. Кермар неловко заёрзал под его метающим молнии взором. Варвар уже вставал, чтоб разрядить на них накопившийся во сне гнев, когда его глаза встретились с невидящим взором тёмных очей на удивлённом личике. Остальные спали, или, по крайней мере, сочли за лучшее таковыми притвориться и не смотреть.

Кермар с Антарой, воспользовавшись мгновением заминки, тихо прокрались под одеяло и спокойно легли. По тому промежутку, который их разделял, мог спокойно проскакать всадник на коне. Но Митанни однако потихоньку встала и на ощупь пошла к месту, где лежал Конан. Нащупала его лицо, склонилась и прижалась к нему, обнимая.

— Я там была, привязанная на том колесе, — зашептала она тихонечко. — Знаю, ты хотел меня защитить и спасти. Она тебя нарочно провоцирует. Хочет тебя. И хочет меня. Я знаю это. И знаю, что моя судьба лежит там, я это чувствую, — и она указала пальцем прямо на фиолетовые горы на горизонте.

— Тогда я пойду с тобой, — вынужденно пробормотал в ответ варвар без особого энтузиазма.

И до утра уже ему ничего не снилось. Не очень бережно он уложил девушку наземь, прислонился к её спине и натянул одеяло на голову. И мгновенно овладевшие им сны уже не тревожили его, видимо выбирая, кого ещё из безмятежно спящих потревожить беспокойным ночным кошмаром.