Конан и мрачный серый бог

9. Кровавые игры

— Сделайте уже что-либо с северным дикарем, Эрлик! — кричал Ригмус, генерал из армии Рейдна. Покраснев от волнения он, качаясь, вставал на ноги.

Дорогое вино из его золотого кубка выплескивалось на его шелковистую белую рубашку и запятнало подушки в углу комнаты отдыха «Чертополоха и Винограда». Не обращающий внимания на эту показуху, участившуюся, когда гхазское вино помутило разум. Ригмус, пьяно качался и искоса поглядывал на симпатичную спутницу варвара.

Телохранитель генерала, гора мускулов и плоти по имени Валег, возвышался из-за маленького стола, за которым он сидел. Конан потел нос к носу через него.

Суставы побелели, и бицепс выпирал, поскольку каждый человек стремился наклонить руку другого к столу.

После двух ранее проигранных состязаний тем вечером, Конан победил девятнадцать претендентов. Кайланна держалась рядом, одновременно успевая всюду. К удивлению киммерийца принцесса действовала как опытная женщина с момента их прибытия в комнату отдыха. Она применяла свою женскую хитрость, чтобы приманивать, флиртуя с несколько колеблющимися соперниками, а других упрашивала, увлекая противоборством с Конаном. Ее улыбка расширилась, также как и их кошелек от выигрыша. И офицеры, угрюмые сначала, казалось, потеплели к красивой женщине и агрессивному незнакомцу.

Владелец гостиницы скоро увидел, что соревнования, казалось, высушили горла беспокойных офицеров Рейдна. Много раз владелец гостиницы посетил свой подвал, где годами хранились более дорогостоящие в изготовлении вина, и его казна теперь наполнялась монетами.

Когда генерал Ригмус прибыл со своим потрясающим эскортом, волнение скоро достигло своего пика. Склонность пузатого генерала к заключению пари превзошла его любовь к винопитию, и он тратил золото в изобилии, чтобы удовлетворить свои желания. Он был столь уверен в мастерстве Валега, что немедленно предложил ставку на десять золотых корон Аквилонии — самых полновесных ценящихся из хайборийских монет.

То первое состязание выиграл Конан. Второе, теперь продолжающееся, казалось сомнительным и пари удвоилось.

Узлы мускулов слегка колебались под кожей мощной руки Конана. Его абсурдная рубашка с рукавами, закатанными до массивных бицепсов, была мокрой от пота. Он сжимал свои губы в гримасе и отчаянно смотрел в унылые, подобные бусинкам, глаза Валега. Там он не видел проблеска мысли, просто взгляд бессмысленного животного. Гигант не произнес ни слова всю ночь, кроме ворчания. Разве могла такая грубая сила быть порождением людей? Конан, несмотря на свою победу в первом столкновении, начал задумываться, не так ли просто Валег проиграл. Он, возможно, захватывал руку гранитной статуи, и на сей раз эта рука не переместилась более чем на широту крупицы. Собственное запястье Конана болело, и щепка от стола впилась в его локоть, когда он упирался, препятствуя своей руке скользить.

— Синим глазам никогда не победить Валега, — донеслись первые гортанные слова из скривлённого рта.

Конан хмурился, поскольку он узнал специфический, все же знакомый, хотя и искажённый акцент Kосалан. Где он слышал это прежде? Память ускользала от него, когда он боролся. Вены выделились фиолетовым цветом на его висках, и пот лился снова со лба, когда он вспомнил столкновение минувших лет и предположил природу жестокой мускулатуры Валега. В тайном храме Замбулы киммериец боролся с Баалом-Птеором из Косалы, тем, кто назвал себя душителем Йота-понга. На той варварской и злой земле, где мужчины поклонялись кровожадному демону-богу Яджару, жрецы обучали молодых людей убивать людей удушением. Голыми руками палачи жестоко откручивали головы тысячам жертв, не отрывая их с плеч. Так обученный человек, был идеальным телохранителем для генерала слишком полного и слабого, чтобы защититься.

Валег был серьёзным противником. У Конана был убитый Баал-Птеор, но Валег представлялся ему более сильным, чем Баал-Птеор. Хотя Конан знал, что он способен одолеть почти любого человека, но он не спал в течение почти двух дней. Он перенёс нелёгкий день после побега из тюрьмы ассири, и слишком долго этой ночью участвовал в этих силовых состязаниях.

Широкий оскал лица Валега перешёл в усмешку, и он хлопнул рукой Конана о стол, почти ломая кости запястья киммерийца. Одна из досок поверхности стола раскололась под воздействием.

Поражение Конана разожгло огонь ярости в его груди. Кром! Он когда-то победил душителя из Косалы, и он мог сделать это снова! Прошедшие годы с тех пор не иссушили его силу. Его гнев снова наполнил энергией его огромные мускулы, и он, глядя ясно через стол на Валега, улыбнулся.

— Моя левая рука всегда была самой слабой, — бросил он вызов. — Другая игра, на сей раз предназначенная для правой руки, и ты проиграешь! Кайланна одарила Конана хитрой улыбкой, затем вздохнула от разочарования, поскольку она почти опустошила свой кошелек в протянутые пальцы генерала. Поражение Конана стоило им почти весь их выигрыш. Она приблизилась к киммерийцу и опустила свое лицо ближе к его уху.

— Хорошо играй, Конан! — шепнула она. — Ты хорошо изучил эту игру, я вижу.

Сейчас мы удвоим пари до сорока золотых корон, достаточных для проведения оставшейся поездки с надлежащим комфортом до моего возвращения в Аренджун.

Конан медленно кивнул, соглашаясь. Он был уверен в успехе против душителя из Kосалы. Они испытывали недостаток в средствах, чтобы поддержать такое пари, но он теперь заботился только о строгом наказании Валега.

Кайланна стояла перед генералом и облизнула свои губы.

— Что скажите Вы, генерал Ригмус? Мы удвоим долю? — Пересостязание! — генерал воскликнул, брызжа слюной, слетающей с губ, поскольку он подкладывал монеты в большой мешок, висящий на его поясе. Он потирал руки и искоса смотрел на приоткрытый рот Кайланна. — Сорок корон кажутся пустяком для такого соревнования. Почему не сто? Восклицания удивления этой диковинной суммой слегка колебались, распространяясь по комнате. Беззвучная пауза сопровождала зрителей, ждавших ответа женщины. Только Конан и Валег казались безразличными к ее ответу, поскольку они смотрели отчаянно друг на друга. Валег громко хрустнул суставами пальцев и согнул свой огромный бицепс, как будто он разделил рвение Конана сделать, чтобы другой ушёл.

— Договорились, Ригмус, — сказала Кайланна.

Глаза — бусинки генерала мерцали. Он сорвал свой мешок с пояса и хлопнул это на стол.

— Теперь покажите свою долю, — потребовал он.

Кайланна прикусила нижнюю губу на мгновение.

— Вы сомневаетесь относительно моего слова, что я буду соблюдать наше общее соглашение? — спросила она, притворно негодуя.

— Покажите мне свое золото, — настаивал он.

— Его несут наши люди, — начала она. — Большая часть его спрятана далеко, но в пределах неполного дня конной прогулки.

— Ха! Таким образом, ты признаешься в своем явном злоупотреблением нашим доверием.

Генерал направился к ней. Конан подготовил себя к броску ей на помощь, и его рука отклонилась к рукоятке. Напряженная тишина висела в воздухе. Прежде, чем Кайланна могла выступить, Ригмус заговорил снова.

— В этом случае, я могу назвать свои условия для соревнования. Если мой чемпион победит, то ты будешь иметь удовольствие разделить со мной кровать сегодня вечером. — Он скривил свои заляпанные вином губы и захихикал с вожделением. — Конечно, если твой телохранитель победит, золото станет вашим.

Конан возмутился, но Кайланна поместила свою тонкую руку на его большое плечо и заговорила прежде, чем он мог выступить.

— Согласны, — ответила она, поскольку ее непокорный пристальный взгляд встретил свинские, замутнённые напитком глаза Ригмуса.

Генерал бросился вперед, хватая ее гибкое тело, покрывая своим большим туловищем, целуя в ее полные губы.

— Вкус радостей, которые ждут тебя, — произнёс он нечленораздельно, заглушая отрыжку. — Ты этой ночью — моя! Нет человека сильнее, чем Валег! Кайланна вырвалась из объятия Ригмуса и дала ему пощечину.

— Никакой человек не трогает меня так без моего согласия! Руки Конана сжались в кулаки. Ригмус отшатнулся, растирая толстыми пальцами красную, опухшую щеку.

— Нахальная шлюха! Когда Валег победит, и я привяжу тебя к своей кровати, ты будешь сожалеть об этом! В этот момент Ярл хотел вмешаться. Его рука дрожала, когда он вылил щедрую меру своего самого редкого, годами выдержанного гхазского вина в кубок генерала. Ригмус посмотрел с негодованием, но оказался довольным, позволив расслабиться без вопроса. Момент затаившей дыхание напряженности прошел.

Офицеры обменялись ставками, и даже возбужденный владелец гостиницы принял участие в действии. Из монет, на которые держали пари, меньшая груда была за киммерийца.

Гул стих, когда Конан и Валег наклонились вперед и подняли свои правые руки. Ярл хлопнул, начиная соревнование. Узлы мускулов слегка напряглись вдоль побронзовевшей от солнца руки Конана, и его жестокий облик выражал тот его аспект, который был более звериным, чем людским. Лицо Валега было лишено выражения. Он брюзжал, поскольку он сгибал свои пальцы, наименьшие из которых были более толстыми, чем большой палец Конана. Его рука, охватившая киммерийскую с сокрушающей кости силой, и его бицепс и предплечье, преодолевали сопротивление, подавляли силой. Суставы пальцев Конана громко трещали и его запястья склонялось, но он обладал нечеловеческими силами, позволяющими сопротивляться. Дыхание шипело между его сжатых зубов, когда он противодействовал сильному косаланцу. Он превосходил его только выносливостью. Валег обладал огромной силой, но Конан предполагал, что человек утомится скорее чем он, как случилось с Баал — Птеором. Внезапные проявления усилий просто разбились бы как волна на подобной скале руке Валега. Если он удержится, то может пережать косаланца.

— Валег! Валег! — Крики поддержки предназначались для человека генерала, и многие глаза мерцали в ожидании. Рука Конана начала склоняться. Иронические крики и оскорбления полетели в его адрес.

Валег проворчал и стол заскрипел под напряжением рук борцов. Тогда гигант преодолевал, дожимая руку Конана до предела широты пальца от поверхности стола. Низкое, звериное рычание вырвалось из горла киммерийца. Украшенный бисером пота, катящегося по его членам, дрожащим от напряжения, но внешность варвара не выражала ни страха, ни поражения.

Рычание Конана стало подобно реву дикого льва. Его запястье поднялось и вывернуло косаланца, дёрнув выше, потом вниз, разбивая о треснувшую доску.

Стол распался на куски, когда рука Валега ударила по нему. Поскольку дерево треснуло и раскололось, мешок золота упал к полу каскадом монет, хотя никто не предпринял достать их. Стоны тревоги заполнили воздух, и Ригмус в своей с золотым обрезом тунике, проклиная, швырнул свой кубок вина через комнату.

Потом он ударил в лицо Валега своей раскормленной рукой.

— Сын неряхи! — он бушевал. Красными лентами из его рта текли слюни. — Твои мускулы стали столь же слабыми как твой ум? Я считаю тебя непригодным охранять меня, нет, больше не будешь ты наслаждаться честью и престижем прислуживая мне! Он бросил другой кубок вина в стену. Владелец гостиницы вздрогнул от действия, но отправился, чтобы принести новый. Лицо Валега очевидно выражало огорчение и озадаченность, его плечи опустились, но он не издал слов протеста.

Пьяный пристальный взгляд Ригмус метнулся вдоль чувственного тела Кайланны.

— Твоё золото, — произнёс он нечленораздельно. — Но за эту цену, ты будешь этой ночью у меня, распутная девка.

— У тебя ничего не будет, кроме лезвия в твоих кишках, если ты тронешь ее снова, — проворчал Конан, поднимаясь со своего стула.

— Что?! И кто ты, мерзавец — отбросы, наемная пена, чтобы угрожать генералу армии Рейдна? Твой наглый язык вырыл тебе глубокую могилу! Со скоростью, которая не свойственной его опьянению, Ригмус захватил плечо Кайланы и приник к нему. Кайланна вырвалась от Ригмуса.

— Конан, нет! — вскрикнула она. — Не делай… Проклятия вместо ответа Конана заглушили ее протест, и летящий кулак, разбивающий ухо Ригмуса с унылым треском. Генерал, заваливаясь на бок, ударился головой, его тело отбросило назад. Кровь прыснула из одной его ноздри.

Его глаза закатились вверх, пока не стали заметны только белки, и он осел на пол, содрогаясь. Кровавая пена мгновением пузырилась из его рта, пока он не затих неподвижно.

Комната отдыха затихла, мерцающие лампы осветили размышляющие потрясенные лица офицеров Рейдна.

— Он мертв, — бормотал сержант с лицом ястреба. — Собака убила генерала из-за шлюхи! — Злая собака! — завопил лысый, широкоплечий капитан, ослабляя ремень своей рукоятки.

— Свинья! Варвар! — вторили два смуглых лейтенанта, обнажившие оружие.

Они бросились к киммерийцу.

Конан вступил перед Кайланной, поднял стол над головой и швырнул его в этих двух лейтенантов, сбивая и их товарищей. Сердитые крики смешивались с приглушенным треском ломающихся костей. Эти двое мужчин не поднялись.

— Иштар! — воззвал лысый капитан, когда он прыгнул вперед и ударил, но его лезвие впустую раскололо воздух. Конан ожидал нападение и отпрыгнул в сторону, как раз когда он достал свой меч из ножен. Контратака киммерийца прошла издали снизу, сильной дугой, рассекая обе ноги капитана посередине бедра. Солдат упал к полу с мучительным стоном, его меч выскользнул из бессильных пальцев.

Внезапное начало насилия, казалось, парализовало на мгновение других офицеров, но они опомнились. Оружие было обнажено, и немногим позже Конана и Кайланна были окружены.

Киммериец смотрел с яростью, кровь капала с лезвия, перемещаемого из рук в руки. Он охватил комнату глазами, жгущими мрачным синим цветом, и никакой человек не мог выдержать тот внушающий страх пристальный взгляд. Но Конан знал, не смотря на это, что он обречен, он не может спасти себя и девочку. Эти шемитские офицеры могли быть трусами, но они были также ветеранами, которые сокрушат его одним только количеством. Он дразнил их с гортанным смехом, поскольку он не будет сжиматься как напуганная злая собака перед зияющей утробой смерти.

— Кто умрет следующим? — грохотал он.

Два десятка сердитых офицеров уставился на него, воины, жаждущие крови, лезвия, мерцающие в сверкающем свете масляных ламп. Но ни один не смел ударить, и боялся, изощряясь во всех выражениях… кроме Валега. Лицо жестокого косаланца не выражало ничего, кроме скотской ненависти. Он снял декоративную, но годную к употреблению булаву с ее места на стене и заревел как разъяренный бык, его руки, направили шар оружия с огромного размера шипами к голове Конана.

Киммериец отразил удар плоскостью меча, который согнулся и быстро сломался. Сломанный кусок стали полетел в Конана и рассек плоть его черепа.

Булава задела его плечо, её шипы оставили красную борозду.

— Зубы Крома! — рявкнул Конан, поскольку он направил обломок стали, все, что оставалось от его меча, в сторону Валега.

Косаланец невозмутимо поднял булаву для смертельного удара. Конан рванулся вперед и сцепился с Валегом, укрываясь от убийственных шипов. Его рывок откинул большого человека назад, но не свалил его. Колено киммерийца хлопнуло в промежность Валега, вызвав отчаянный рев. Kосаланец вышел из себя и захватил Конана, падающего на него, их кулаки, мелькали, когда они упали на пол.

— Прикончи его! — кричали короткий капитан и большой сержант вместе, и полдюжины мужчин включились в борьбу с опрометчивой энергией, нанося удары и хлеща двух борющихся мужчинах.

Сержант с лицом ястреба сделал выпад. Его остриё неслось в сторону Конана, но скользнуло мимо, где проникло между ребрами Валега. Все же косаланец продолжал бороться, когда сержант выдернул своё лезвие, проклиная собственную неуклюжесть.

Конан ввел свой локоть в рану. Обнажённые ребра расколотыми концами, проникли в сердце Валега. Последнее дыхание косаланца хрипело из него, поскольку киммериец откатился в сторону и потянул массивный труп на себя, чтобы оградить от града ударов, наносимых офицерами. Он нащупывал упавший меч, но его пальцы сжались вместо этого вокруг булавы Валега.

Офицеры игнорировали Кайланну, медленно отступавшую к стене. Но все время она держала меч остриём вверх, ее ноги были расставлены в позиции опытного меченосца. Теперь она принялась действовать узким лезвием, мерцающим как стальной язык змеи. Голова офицера слетела с его плеч с темно- красным потоком, в то время как внутренности другого человека вылезли из его рассечённого живота. Двое других отступили в ужасе перед окровавленным оружием. Их лезвия опустились к полу.

Офицеры бросали взгляды смешанного страха и изумления в ее сторону, когда они отступили осторожно, затем приближаясь к схватке более медленными, более выверенными шагами. Шаг за шагом, они оттесняли Кайланну дальше от стены таверны. Ее меч кружил и крутил в великолепном танце стали, которая бросала вызов каждому противнику. Все же она не ранила их, и это явно воодушевило нападающих. Пот лился вниз с её лица и блестел на ее грудях, выступающих из ее влажной туники.

Конан исчез в массе крутящегося оружия, меча и блеске лезвий. Проклятия, завывания боли, столкновение металла, и мясистый звук лезвий, проникающих в плоть, заполнили воздух запутанным шумом скотобойни. Шемит за шемитом падали, превращенные в мягкую массу с пробитым черепом, порванным горлом, или сокрушенным туловищем. Некоторые отступили или отползали, получив менее страшные раны, но неспособные или несклонные сражаться. Ослепленные яростью, в беспорядке некоторые офицеры наносили удары своим товарищам, действуя против них.

Залитый запекшейся кровью, из-за груды искореженной, кровавой плоти, доходящей ему до пояса, появился киммериец. Он теперь сжимал окровавленный кинжал, отобранный в безумной драке у врага. Залитый с головы до пальца ноги кровью, он более походил на дикое животное, чем на человека, его горло, испускало несвязные рычания, его воспалённо-красный пристальный взгляд, вспыхивал, ища большее количество крови для её пролития.

Глаза Конана сузились при виде Кайланны, отчаянно сражавшейся против четырех противников. Он прыгнул по насыпи трупов на стол, воткнул свой кинжал в горло одного человека и поразил чей — то спинной хребет страшным поперечным пинком.

Кайланна быстро расправилась с одним воином. Последний шемит умер несколькими мгновениями спустя, поскольку он повернулся к Конану, получив брошенный кинжал Конана в грудь и нисходящий разрез от Кайланны через живот.

— Белл, Бадб, и Дагон, — задыхался киммериец, опуская руки на свои колени и наклоняясь вперед в истощении. — Немногие женщины или мужчины, обладают Вашим мастерством игры с мечом, девочка! Даже Валерия, Белит, или Kaрелa могли бы считать Вас достойным противником. Где в Девяти Аде Зандру Вы приобретали свой навык? Скажите мне, Вы обучались элитными солдатами Тиридатеса, так как никакая пузатая дворцовая стража когда-либо не владела лезвием так ловко как, Вы.

С открытым подозрением он изучил ее лицо.

Кайланна прислонялась к стене, и устало вздохнула. Она положила свой меч на стол и поглаживала своей рукой лезвие.

— Конан, — медленно начала она. — Я обманула тебя. Сражение разоблачило меня. Но без тебя, я была бы в воротах ада! — Да, дважды я спас Вас, — грубо отрезал Конан.

— Нет, только сегодня вечером, киммериец. Знай, что когда мы встретились в лагере ассири, я не подвергалась никакой опасности.

— Кром, девочка, Вы действительно безумны? Тот мучитель… — …Был мой человек, — прерывала она, — которому приказано было играть роль насильника. Я не знала, что ты убьешь его, хотя это не имеет значения. Он десять прошедших лет был убийцей, заслуживающим быстрого отправления в ад. Что касается моего капитана Тусало в другой камере, то он был одним из моих ассири, кого ты убил днём раньше. Никогда его не мучили; те крики были обманными.

— Для чего? Нет, скажите мне, пока я не знают Вашего истинного лица. Если Вы — принцесса Заморы, я являюсь главным полководцем на всех пиктских землях.

— Гнев вспыхнул в его глазах. — И диадема…

— Не существует, — сказала она, пожимая плечами. — Это был рассказ, чтобы соблазнить тебя.

Конан треснул кулаком об стол.

— Сивитри — имя, данное меня при рождении, — она продолжала. — Я действительно дочь Тиридатеса, хотя он этого не знает. Прежде, чем тот декадентский старый алкоголик отдал предпочтение молодым мальчикам, он держал мою мать как привилегированную наложницу в Шадизаре, я росла там во дворце, но моя мать уделяла мне небольшое внимание, проводя свои дни в наркотическом дурмане и свои ночи в любой кровати, где лучше всего удовлетворяла свои потребности. Она была слаба и в уме и в теле. Я поклялась стать сильной, быть владельцем своего духа и своей плоти. Это стало после того, как я смогла всегда побеждать капитана дворцовой стражи в наших ложных поединках, когда Нефрит… — она остановилась и откашлялась, — когда он, ставший моим наставником, интересовался мной и дал мне цель намного лучше чем я, возможно имела, признай Тиридатес меня непосредственно дочерью.

— Нефрит? — Конан усмехнулся. — Он всего лишь миф. Я воровал всюду от дворцов Немедии в Белверусе до башен Вендии, в Айодхе, и все мужчины знают, что он всего лишь легенда.

— Миф — да, в соответствии с его планом, — ответила Сивитри. — Для чего известность вору? Это приносит нежелательное внимание и возможное крушение.

Конан нахмурился, но не стал возражать, поскольку знал, что это верно.

Лучший вор тот, кто дорожит своей репутацией, сберегая её, так же как и его ценности.

— Не говори о нем, — предостерегла Сивитри. — Те, кто упоминал его имя слишком часто, исчезают. Так или иначе, знай, что его империя более обширна чем у любого короля, многие, из которых двигаются как марионетки, завися от ее обширной сети последователей. Поскольку ее власть простирается от западных королевств Хайбории к Камбуйе юго-восточному углу мира.

— Я знаю о Камбуйе, — пробормотал Конан.

— Возьми Кхитай, Стигию и Черные Королевства, у нее есть гильдии в каждой земле, или, по крайней мере, в каждом городском поселении, имеющим название.

— Гильдии воров? — Конан протер свой подбородок.

— Воры, торговцы, мудрецы… и в Белверусе и Замбуле, гильдии убийц.

Приблизительно триста гильдий убийц во всех, нет, вероятно, значительно больше, что признают её, или платят ей в той или иной форме.

— Одной женщине? — Конан нахмурился.

Прозвучавшее в его словах сомнение зажгло вспышку гнева в глазах Сивитри.

— Будь он мужчиной, я предполагаю, что ты не сомневались бы относительно этого.

Каковы мужчины — чурбаны с развитыми мускулами, с мозгами, расположенными в их задницах? Как легко я использовала тебя, варвара. Несколько взглядов с глазами как у лани на твои мускулы, осторожный показ моего тела, чтобы ты глазел, и твои чувства такие острые на охоте или в сражении, затуманены.

— Будь ты мужчиной, я расколол бы твой череп! — он скрипнул сердито зубами.

Но она говорила достаточно справедливо… Он был глупцом, поддавшись на игру лживой распутной девки. Но какова была ее игра? Он рискнул только предположить, что правда лежит слишком глубоко для того, чтобы понять.

Смех Сивитри резко ворвался в его уши.

— И так лает собака на тигрицу прежде, чем она вырвет ей горло. Вложи в ножны свой меч и свой язык, киммериец, поскольку я клянусь Беллом, Затом, и Деркето, что я не буду пытаться убить тебя. И я знаю достаточно много о тебе и твоих приёмах, способных убедить, что ты свалили бы меня, если только я напала на тебя! Конан разъярился, но не возразил.

— Мы здесь напрасно тратим время. Только глупцы спорят в горящем доме и мы только что предали эту таверну огню. — Она указала на кровавые кучи у их ног. — Вероятно, целая армия будет преследовать нас до Турана, когда узнает об этом.

Нам следует убраться как можно дальше. Я обещаю объяснить тебе мою цель, но не здесь! Конан заворчал и стал обыскивал груду трупов, чтобы забрать их ценности. Он собрал затоптанное золото, которое он выиграл в состязании с Валегом и наполнил им просторный мешок. Он вырвал прекрасно сделанный коринфский длинный меч из жестких пальцев безголового сержанта, все время, следя за Сивитри.

— Я вижу, — она покачала головой. — Ты хочешь избавиться от меня? Ты убьёшь меня так, чтобы я не могла последовать за тобой? Судьба — хозяйка, которая выбирает своих собственных партнеров, Конан, и она сковала нас цепью вместе специально для данного случая.

— Я не буду вредить тебе, но мы разъедемся сегодня вечером. Я ничего не должен тебе! Он снял широкий пояс с талии офицера и осмотрел его критически.

— Я оставлю тебя связанной! Дверь скрипнула, и их головы повернулись к ней вовремя, чтобы заметить поспешный отъезд владельца гостиницы.

— Кости Крома! — Конан выразил раздражение клятвой. — Собака, должно быть, скрылся в подвале и выполз, в то время как ты отвлекала меня. Я не оставлю тебя мстительным солдатам, поскольку, хотя ты и навлекли это сражение на нас, ты собственноручно помогла этим вечером уладить проблему.

— Я пыталась помешать тебе убить того неотесанного генерала, — парировала Сивитри.

Конан заворчал в ответ и шагнул к двери.

— Когда владелец гостиницы приведёт подкрепление, я буду далеко. Если ты останешься в этой скотобойне, то я не буду виноват в твоей смерти. Следуй за мной, если ты должна…И если ты можешь.

Он резко вскочил и бросился в открытую дверь.

— Что?… — начал он прежде, чем слова удивления застыли в его горле. Он остановился настолько внезапно, что почти упал, столь неожиданным был вид, представший перед его расширившимися глазами.

«Виноград и Чертополох» располагался на гребне низкого холма, предоставляя южную часть поселения. Там горели огни, и дым вздымался в вечернее небо. В свете пламени он видел заполненные воинами ассири предместья. Они гнали, очевидно, обескураженную толпу воинов Рейдна, которые падали как зрелое зерно под мечами захватчиков. Сражение напоминало резню.

Конан понял сразу, что Вархия падет.

Толпа воинов, преследуемых конниками, разбегалась вдоль улицы к гостинице. Они указывали на Конана и вопили. Он слышал их голоса, но расстояние искажало смысл слов. Как раз когда они приблизились, шум сражения нарушил неестественную тишину улицы.

— Приближаются всадники Балвадека! — Конан кричал через плечо.

Он бросился к конюшне, надеясь, что он сможет уехать далеко прежде, чем ассири достигнут северной части. Конан выбил тяжелую деревянную дверь, почти швырнув себя через неё. Aрен, верный данным словам, бережно отнёсся к их лошадям. Пока Конан торопливо накидывал упряжь на лошадь, Сивитри появилась в разрушенном дверном проеме.

— Шесть ассири направляются к нам, — она задыхалась. — Они убили нескольких пеших перед ними.

— Слишком много для одного из нас, — сказал Конан недовольно. — Кажется, что мы еще не должны расстаться.

— Еще, — Сивитри согласилась.

Она накинула одеяло на свою лошадь, схватила упряжь, и торопливо прилаживала её на место.

Они миновали переулок с обнаженными мечами. Жар отдаленных огней осветил узкую улицу, по которой неслись налетчики ассири.

— Мы никогда, возможно, не расстанемся, киммериец, — спокойный тон Сивитри не соответствовал их опасному трудному положению. — Мы можем гореть вместе всегда, в любом Аду ждут нас.

Нервный смех сорвался с ее губ.

— Ты когда-то сказал, что скорее окажешься перед армией ассири, чем вынесешь мой язык. Боги исполнили твоё желание! Лицо Конана выразило тревогу, когда он сосчитал врагов. Не шесть ассири, а трижды превышающие это количество надвигалось на них. Переулок не давал выхода для прорыва через плотные ряды воинов. Усталость обрушилась на его плечи как мешок камней, и каждый мускул от головы до пальца ноги, болел. Но он был киммерийцем, с огнем в своих венах и сталью в руке. Он должен заплатить перевозчику смерти, по крайней мере, одним шемитом.

— Кром! — Конан промычал хрипло.

Даже для военного клича, казалось, не осталось сил.

— Кром и сталь! Он шлепнул по крестцу коня плашмя своим лезвием и помчался уставший, но вызывающей, в пасть смерти. Сивитри сделала глубокий вдох, высоко подняв волнистую саблю, и погнала свою лошадь за ним.

Киммериец встретил первого шемита прямо, своим мечом, столкнувшимся с таким же мечом воина в вихре искр. Его направленный вниз удар отразил ассирийское лезвие и пробил защитный панцирь из кожи. Пронзенный воин выпал из седла. Конан высвободил свой меч, но не смог поднять его вовремя, чтобы отразить удар нацеленный на его шею. Он отклонил свою голову в сторону и уклонился от лезвия.

Рухнув с коня, он треснулся головой и его череп зазвонил, как будто все дьяволы в Аду ревели в его уши. Он моргнул и заметил, как два ассири спешились и двинулись по направлению к нему… Один из них в позолоченном шлеме, указывающий на капитана и другой, нанесший Конану удар. Капитан закричал и поднял руку, но Конан услышал не слово. Образы и звуки смазались для него в мозаику дрём, и его меч выпал из его руки.

Он развернулся в сторону и увидел Кайланну- Сивитри… кем бы она ни была, увидел её связанной и вытащенной из ее седла, избитую и израненную. Затем капитанский ботинок ударил его в подбородок. Пальцы Конана нащупывали рукоятку оружия, но веки его глаз наливались свинцовым весом. Он погрузился в черное море боли и больше ничего не воспринимал.