Комната в гостинице «Летучий дракон»

Глава восьмая ТРЕХМИНУТНОЕ ПОСЕЩЕНИЕ

В разные периоды жизни мне приходилось переносить потерю сознания и страшную боль, но — благодарение Богу — ни прежде, ни потом, по окончании этой истории, я не испытывал ничего подобного. От всей души желаю, чтобы такое состояние не походило ни на один род смерти, которому подвержено человечество. Я чувствовал себя, словно бесплотный дух, запертый в темнице; безмолвие и неподвижность причиняли невыразимое мучение.

Способность отчетливо видеть происходящее вокруг сохранялась столь же необъяснимым образом, как и ясность мысли. Безотчетный ужас сковал душу. Чем кончится приступ? Неужели это и есть смерть? Зрение и слух не ослабевали ни на секунду, лишь воля моя словно утратила всякое влияние на движения тела.

Я уже говорил, что маркиз, не погасил своей дорожной лампы, когда вышел на станции. Призывая всеми силами души его возвращение, я вслушивался в малейший шорох в надежде на некую счастливую случайность, которая выведет меня из каталепсии.

Дверцы кареты неожиданно распахнулись, хотя не было слышно приближающихся шагов, и совершенно незнакомый человек вошел и сел возле меня.

Лампа горела ярко, как восковая свеча. Я вполне мог рассмотреть неизвестного при ее свете. Он был молод; поверх костюма на нем был наброшен темно-серый плащ с капюшоном, закрывавшим лоб. Когда он входил, мне показалось, что в темноте мелькнула золотая кокарда фуражки; из широких рукавов выглядывали обшлага и пуговицы военного мундира.

У непрошеного посетителя были густые черные усы и эспаньолка; кроме того, я заметил пунцовый рубец, пересекавший правую щеку и верхнюю губу.

Итак, он сел возле меня и тихо закрыл за собой дверцы. Все произошло в одно мгновение. Наклонившись ко мне, он заслонил глаза от света лампы рукой в перчатке и внимательно всматривался в мое лицо несколько секунд.

Человек этот появился беззвучно, как привидение; все, что он делал, исполнялось с быстротой и решительностью заранее обдуманного и определенного плана. Очевидно, весьма недоброго. Я подумал, что он собирается ограбить меня и убить, и тем не менее оставался неподвижен и бессилен, словно мертвое тело. Он сунул руку в мой боковой карман и вынул из него драгоценную белую розу вместе со всеми письмами, которые там находились, и среди которых имелась важная для меня бумага.

На письма он едва взглянул. Очевидно, ему не было до них никакого дела. И мое сокровище, белую розу, он отложил в сторону. Весь интерес для него, должно быть, заключался в бумаге, о которой я упоминал. Развернув ее, он принялся бегло отмечать карандашом в записной книжке ее содержание.

Его хладнокровие и неторопливость, как мне показалось, изобличали в незнакомце переодетого полицейского.

Сложив бумаги по возможности в прежнем порядке, он опустил их обратно мне в карман и бесшумно выскользнул наружу.

Посещение не длилось и трех минут. Вскоре после ухода незнакомца я вновь услышал голос маркиза. Он сел в карету, поглядел на меня и улыбнулся, вероятно, завидуя моему крепкому сну. Боже, если бы он знал правду!

Он снова углубился в чтение писем при свете лампы, только что сослужившей службу подосланному шпиону.

Мы выехали из городка неторопливой рысью. Место полицейского осмотра, которому я подвергся, осталось мили за две позади, когда у меня вдруг странно застучало в одном ухе, и я почувствовал, как воздух через него проникает мне в горло. Словно огромный шар, внезапно надувшийся глубоко в ухе, теперь вдруг лопнул. Невыразимое оцепенение тотчас исчезло: в голове как-то удивительно зажужжало, и каждый нерв в моем теле слегка содрогнулся — вроде того, как бывает, когда начинает отогреваться замерзшая рука или нога. Я вскрикнул, приподнялся и снова упал на сиденье; возникшая слабость была невероятной.

Маркиз удивленно взглянул на меня, взял за руку и озабоченным голосом осведомился, не болен ли я. Вместо ответа я издал тяжкий стон.

Постепенно ко мне возвращалось нормальное состояние. Вскоре я уже мог поведать очень слабым голосом, как жестоко страдал от неведомого приступа, о появлении незнакомца и нахальном осмотре моих писем и бумаг в отсутствие маркиза.

— Проклятье! — воскликнул он. — Уж не добрался ли негодяй и до моей корреспонденции?

Я успокоил его. Тем не менее он поставил свой ящик рядом на сиденье и принялся проверять его содержимое.

— Слава Богу, ничего не тронуто, — пробормотал он себе под нос. — Я везу с собой с полдюжины писем, которые ни за что на свете не желал бы увидеть в чужих руках.

Затем он с участием начал расспрашивать меня обо всем, что я чувствовал во время странного припадка.

— Один мой хороший знакомый, — сказал он, выслушав меня, — испытал точно то же, что и вы, насколько я могу судить. Произошло это на корабле и, полагаю, вследствие сильного волнения. Подобно вам, ему пришлось проявить отвагу и мужество, но спустя два часа усталость взяла свое, и он впал в глубокий сон. На деле же он находился в состоянии, которое потом описывал совершенно так же, как и вы свои нынешние ощущения.

— Признаться, для меня облегчение слышать, что мой припадок не единичное явление. Повторялся ли он у вашего знакомого?

— Я знаю его уже много лет и никогда не слышал ни о чем подобном. Меня поражает сходство причин, вызвавших тот и другой припадок. Ваш отважный вызов такому опытному бойцу, как этот полупомешанный драгунский полковник, ваше утомление и, наконец, сон — все в точности согласуется с тем, что испытал мой друг.

Желал бы я знать, — заговорил он немного погодя, — кто этот каналья, кому вздумалось осматривать ваши бумаги? Однако возвращаться назад не стоит; мы ничего не узнаем. Такие люди искусно обделывают свои дела. Полагаю, что это был агент полиции. Грабитель обобрал бы вас.

Я отвечал мало, все еще чувствуя себя нехорошо, но маркиз поддерживал разговор.

— Наше знакомство требует от нас хоть изредка встречаться в Париже, — сказал он. — Я могу быть вам полезен. Только позвольте напомнить вам, что маркиза д’Армонвиля сейчас не существует, а есть один месье Дроквиль. Назовите мне, пожалуйста, гостиницу, где вы предполагаете остановиться. Как вы понимаете, за отсутствием маркиза, который путешествует, его дом стоит пустым, и находятся в нем только двое или трое старых слуг, а те и мельком не должны видеть месье Дроквиля. Тем не менее ваш покорный слуга постарается достать для вас место в ложе маркиза в опере, может быть, откроет доступ в другие места, которые открыты для немногих избранных. И так как скоро дипломатическая миссия маркиза д’Армонвиля завершится, и он будет волен называться своим настоящим именем, то ни под каким предлогом не разрешит своему другу мистеру Бекету не сдержать данного им слова навестить его осенью в замке д’Армонвиль.

Разумеется, я горячо благодарил маркиза.

Чем ближе мы подвигались к Парижу, тем выше я ценил его покровительство. Поддержка столь высокопоставленного лица и его дружеское участие к случайно встреченному иностранцу могли придать более привлекательности моему пребыванию в столице Франции, чем я был вправе ожидать.

Маркиз рассыпался в любезности, покоряя своим обращением и манерами. Я еще благодарил его за будущие милости, когда карета остановилась у станции, где нас ждали свежие лошади и где, как вскоре выяснилось, нам предстояло расстаться.