Комната ужасов

Глава 11

Во вторник никто из объединенной семьи не поднял раньше одиннадцати. Как всегда после таких вечеринок, на них напал голод. Боб занялся приготовлением блинчиков с фруктовым сахаром. Сверху он полил их лимонным соком. Уничтожив три блинчика и выпив три чашки кофе со сливками, Джейми попросил мать позвонить в школу.

– Скажи, что я заболел или что-нибудь в этом роде.

– Почему бы тебе самому не позвонить, дорогой, – попыталась возразить Векки. – Ты же знаешь, я так неловко вру.

Сын скривил физиономию:

– Ну ма, ты же можешь каждый раз говорить им правду. Скажи, что я чувствую себя разбитым после оргии, продолжавшейся до двух часов ночи. После оргии, что мы устраиваем каждый раз, как покормим наше очаровательное чудовище. Чего проще?

– Джейми! – Рон с усилием глотнул. – Джейми, а я думал, что Оно питается страхом и страданием. Несчастная Эйлин умерла счастливой, правда ведь?

– Рон, – Джейми нахмурился, – тебе нравятся блинчики?

Рон кивнул.

– От хорошего бифштекса ты бы ведь тоже не от казался?

– Конечно.

– Здесь то же самое. Когда Оно было моложе, Ему хватало чего-нибудь полегче, например страха. Питательная смесь, типа Бебимикс. Теперь Оно выросло. Вчера Оно вкусило Материнской любви, да еще с хорошей порцией крови. На очереди, возможно, ревность, воодушев ление, сочувствие, религиозный экстаз, кто знает? Хотя, я думаю, страх и боль всегда будут основной Его пищей. Как хлеб и картошка. Не думаешь же ты, что наши вечеринки устраиваются только ради нас?

– Что-то такое приходило мне в голову. Это вроде кнута и пряника, да?

– Конечно, но это ведь не только вознаграждение. Мы Его кормим бифштексами или еще чем-нибудь в этом роде, а на десерт Ему хочется сладенького, вкусненького. Страсть, любовь, называй это как хочешь. Оно не отблагодарит нас, пока не завершит трапезу. Может, для правильного обмена веществ, Оно должно получать раз ныеощущения. Нам-то вот нужны витамины?

Рон задумался.

– Значит, ты хочешь сказать, что Оно это делает для нас не потому, что разумно. Просто это одна из функций Его аппетита. Так вышло, что эта функция оказалась целесообразна, в смысле выживаемости, с эволюционной точки зрения.

– Похоже.

– Но как же тогда получилось так, что в результате отбора уцелело только лишь Оно одно? Если Оно такое жизнеспособное?

– С чего ты взял, что одно?

– Я никогда не слышал раньше ни о чем подобном.

– Нет, их много. Это все очень глубоко запрятано, но, если подумать, можно засечь Его следы.

– Где?

– В истории. В преданиях, к примеру. Дракула, Инкубы и суккубы, Синяя Борода, Джек-потрошитель. Все их зверства. Гитлер. Сталин. Ты подумай, сколько е есть убийц, которых так и не поймали, или тех, кто уходил от разоблачения непонятно долго.

– А мы, что, – на очереди?

– Может быть. – Джейми сосредоточенно глядел в свою тарелку. – Эфраим выжил. Возможно, мы уже опоздали. Его аппетит растет. Эфраим посмел найти ответ, но он с Ним боролся, пока Оно еще было маленьким. Оно не собирается возвращаться в свинцовую комнату и дохнуть от голода, лишь бы только угодить нам.

Остаток завтрака прошел в молчании.

Харвест обнаружила Баунти в библиотеке.

– Что ты читаешь?

– Каталог.

– Купить что-нибудь?

– Ага. В моем гардеробе нет ни одной вызывающей вещицы. – Она подтолкнула красочный журнал Харвест. – Выбери что-нибудь для себя.

Харвест взяла проспект.

– Я не смогу! Это неприлично. Это от Фредерика?

– Нет, это от Слатса. Как там говорила мне продавщица? Рядом с этим голливудский Фредерик просто «синий чулок». Я его присмотрела давным-давно, еще по дороге сюда. Так, из пустого любопытства. Во всяком случае, тогда.

– Я не смогла бы надеть это. – Харвест залилась краской.

– Отчего же?

– Это. Ну, это неприлично. Дешевка.

– Тебе не хочется осчастливить Джейми?

– Джейми меня любит.

– Счастливица! Наш хозяин ее любит. – Баунти скривила рот. – Потрясающе. Когда приходит пора ус траивать вечеринку, он ведь не выбирает, правда? Вот что я тебе скажу, вечеринки будут все лучше и лучше, пока Ему не надоест. А потом что? «С» и «М»?

Харвест не поняла.

– Садо-мазохизм. Плетки и цепи.

– Джейми не из этих, извращенцев.

– Пока – нет! А если Оно решит, что ему следует ЭТИМ заняться? Твой драгоценный возлюбленный ведь не уклоняется от обязанности Его кормить.

– Это он делает ради нас. Причина только одна.

– А если ему будет приказано избить меня, ради тебя?

– Но.

– Что – но?

– Да ладно, если ты любишь, это. – Она подтолкнула проспект Баунти. – Не нужно.

– Нужно-хренужно. Послушай, моя милая, но уже не невинная сестричка! Если бы все было по-другому, ты бы и тогда выряжалась. Теперь давай представим ракой вариант: ладно, вы любите друг друга, так? Так. И в результате ты отдаешь себя, свое тело, так? Что папа говорит о еде? Половина дела в том, как подать! А как ты вела себя на Рождество? Ведь ты из тех, кто сходит с ума по бантикам и прочей ерунде. Не ты говорила, что, если подарок ценный, его нужно соответствующим образом завернуть? Ты ведь не станешь заворачивать дорогую вещь в газету, правда? Значит, если ты отдаешь себя, свое тело, не лучше ли его «завернуть», чтобы это выглядело прилично, или я не права? Как насчет бикини или моего халата, который ты носишь, демонстрируя свои ляжки?

– Это другое. Это нормальная одежда, которая просто…

– Просто идиотка! Чертова ты ханжа, Харвест! Назовешь это «случайностью», и ты – сама добродетель. А скажешь «для определенной цели», так ты шлюха. Ну, я-то лучше буду честной шлюхой, чем стану обманывать себя. Не желаю быть двуличной маленькой воровкой.

Харвест закрыла гадкий каталог, чтобы не видеть этого пошлого лифчика с четвертушками чашечек, который Баунти присмотрела для себя. Взгляд ее упал на картинку, где девушка демонстрировала джинсы. На девушке выше пояса не было ничего, за исключением болтающихся на сосках висюлек.

– Фу-у, я бы не смогла! Как можно выставлять себя на такое позорище?

Баунти ухмыльнулась:

– Дорогая моя сестричка, пора взрослеть! Кое-чему надо поучиться. Любовь, похоже, тебе в новинку. Да и Джейми тоже. Поза миссионера, классика, мужчина сверху, раз, раз и готово – блеск!

Харвест залилась краской и отвернулась. Баунти стиснула ее запястье.

– Слушайте, Мисс Чистая Любовь, слушайте внимательно. Все мы зависим от Джейми. Поддерживай его в состоянии счастья! Чего бы он ни захотел в постели, с любыми вывертами, выполняй как требует. Служи ему с улыбкой. Не важно, нравится тебе это или нет, впрочем, никогда нельзя сказать ничего, не попробовав. Все равно, если тебе это не нравится, может понравиться Ему. Ты должна охранять счастье Джейми, и Его. Помнишь, как Джейми говорил, что секс у него вместо сладкого. Послеобеденный десерт. А? Оно еще совсем дитя. Что будет, когда Оно наберется опыта? Как ты думаешь, что будет заменять Ему сыр и портвейн?

Харвест выкручивалась и вырывалась, мотая головой. – Дай, – продолжала Баунти, – дай Джейми и Ему все, что они захотят, слышишь, детка? И как следует. Удивляй его, их. Пусть он находится в приятном незнании того, что будет дальше. Призови на помощь фантазию. Если в голову ничего не придет, спроси у меня или возьми книжку. Не давай ему быть все время ведущим в этом деле. Стаскивай с него штаны, в буквальном смысле. Заставляй его все время изумляться. Держи его в возбуждении. Тогда и Оно будет заинтересовано, не допускай падения напряжения, Бог его знает, до чего Оно дойдет! Ты меня слышишь?

Харвест выпрямилась и взглянула в глаза Баунти.

– Я не могу. Я личность. Ты хочешь, чтобы я была рабыней Джейми. Хуже того – рабом, жаждущим, ищущим, как услужить!

– Опомнись, сестрица! Ты и есть рабыня Джейми! Нравится тебе это или не нравится. Уж поверь мне, желание и старательность пересилят все остальное. Лучше быть рабыней Джейми, чем кормовым скотом Этого. Выбирай: отдать свое тело на растерзание Джейми или закончить, как Эйлин Гуч, а может, и похуже. Ты правда понимаешь? В этом доме желание Джейми – закон.

Все его: что он пожелает и кого пожелает.

Ноздри Харвест затрепетали, уголки рта побелели. – Например, тебя. Я же вижу, как ты трешься около него, потаскуха!

– А хоть и меня: если он хочет, то рано или поздно он свое получит. Он может спать и с тобой, и со мной. И мы сделаем что угодно, то, что тебе никогда и не снилось. Рон тебя не защитит. От Этого, я имею в виду.

Харвест вырвалась и влепила Баунти пощечину.

– Никогда! Я лучше умру!

– Выбор за тобой, сестра. Вот только как именно ты хотела бы умереть? На руках у тебя осталось девять ногтей, на ногах – десять. Ты еще долго будешь при годна для того, чтобы тебя трахать, не правда ли? А вот почесать спинку тебе уже будет непросто.

Вздернув узкие плечики, Харвест выбежала из комнаты.

В два часа ночи Харвест выскользнула из постели. Она натянула джинсы, надела рубашку и свитер, переложила несколько банкнот и мелочь из кошелька Баунти в свой, взяла туфли без каблуков и носки, еще одни сунула в карман. Девушка вышла, тихонько прикрыла входную дверь. Велосипед старика стоял на своем месте, в саду за сараем.

Баунти убрала приборы Харвест со стола, перед тем как все сели завтракать.

– Зачем ты это сделала? – спросил отец.

– Она не будет завтракать. Харвест ушла.

– Ушла?

Баунти вызывающе посмотрела на отца.

– Удрала, слиняла, сделала ноги. Ушла.

– О Господи! – Боб, упав в кресло, закрыл лицо ладонями.

– Когда? – В голосе Векки звучала надежда.

– Не знаю. Ночью. Я спала.

– Она что-нибудь сказала? – спросил отец, не отнимая рук от лица.

– Нет.

– Она вернется, – заявил Джейми.

– А может, нет? – Рон тоже надеялся. – Оно, на верное, спало. Может, она ушла уже далеко, достаточно далеко.

– Размечтался, – отрезал Джейми. – Она, так же как и мы, у Него на привязи. Не улизнуть ни нам, ни ей. Не выйдет. По-крайней мере, просто убежав. Ма!

– Что, Джейми?

– Позвони-ка в школу. Скажи, что я все еще болею.

– А Харвест?

– Нет, про нее не говори. Думаю, к полудню они забудут, что она когда-то туда ходила.

Плечи Боба тяжело опустились и затряслись.

– Нет, Джейми! Оно не смеет! Я Ему не позволю! Разве мы… ты., недостаточно сделал? Иди, найди Ему кого-нибудь еще, Джейми. Пожалуйста, сынок! – Мать опустилась перед ним на колени и сжала его руку. – Вдруг ей удалось убежать, а? Я так надеюсь!

– Не говори так, ма. И думать забудь об этом! – Джейми похлопал вцепившуюся в него руку.

– Я не позволю Ему! Кто угодно, только не из нас! – Она вскочила на ноги.

– Она больше не одна из нас, мама. Оно не прощает. Оно не знает, что такое прощать.

– Нет, нет, я не дам Ему, – твердила Векки. – Оно не может нас заставить.

Она подошла к стойке, протянула руку и взяла электрический нож, большим пальцем надавила кнопку.

Отточенные лезвия с готовностью зашелестели, разгоняясь, и слились в ровном движении. Сосредоточившись, женщина положила левую руку на стойку ладонью кверху, затем убрала палец с кнопки. Лезвия закрутились медленнее, стало видно каждое по отдельности, потом нехотя остановились. Векки приложила сдвоенные ножи к багровому шраму, пересекавшему ее ладонь между большим и указательным пальцами. Слезы катились у нее по щекак, но она не проронила ни звука. Большой палец застыл над кнопкой. Женщина слушала, как в ушах бухает сердце.

– Прости, – взвыла она вдруг. Я сделаю все, что ты хочешь. Не заставляй меня делать это. Пожалуйста! Сделай это с ней! Сделай это с Харвест! – Ей было разрешено вернуть нож на место. – Джейми, почему Оно не заставило меня это сделать?

– По нескольким причинам. Во-первых, ты была действительно огорчена. Во-вторых, Оно еще не проголодалось. В-третьих, у нас ведь нет электрического ножа. Ты же их боишься.

Векки посмотрела на деревянную ложку, безобидно лежавшую на стойке.

– Но главная причина, я думаю, в том, что Оно не хочет портить себе аппетит к тому времени, когда вернется Харвест.

Векки вырвало прямо на тарелки в раковине.

Все еще сидели на кухне, когда услышали два глухих удара в дверь. Боб поднял голову. Глаза красные и печальные. Вновь стук. Рон открыл дверь. Через порог перевалилась Харвест.

– Оно заставило меня вернуться ползком, – про бормотала она, – всю дорогу. Километр за километром. Через канавы, колючки, крапиву. Я пыталась броситься под грузовик. Оно не дало. Заставило вернуться. Не дало даже встать, чтобы постучать в дверь. Пришлось биться головой. Мне так больно! Папа! Оно ведь уже достаточно наказало меня, правда, пап? Оно меня вернуло. Я все сделаю, что угодно сделаю. Только не разрешай Ему дальше меня мучить. Пожалуйста, папочка!

Боб отер рот тыльной стороной ладони и отвернулся от дочери. Рон. бережно перевернул ее. Свитер был мокрым от пота и грязи. Руки покрылись ссадинами и кровоточили. Искусанные губы распухли. Голубые джинсы висели от бедер клочьями. К запекшейся на ногах крови прилипли лохмотья.

Векки замочила одежду в теплой воде, а Боб поднял Харвест и положил на кухонный стол.

– Ножницы, – отрывисто кинула Векки Баунти. – Нужно срезать эти ошметки.

– Я приготовлю для нее теплую ванну, – предложил Рон.

– Ванну? – задумался Джейми.

Это сделаю я. – Он взял миску с макаронами и высыпал ее содержимое в мусорное ведро под раковиной.

Оставшиеся трое принялись помогать Харвест, кто чем мог.

Слышно было, как Джейми мечется из комнаты в комнату. Время от времени звуки его шагов прерывались шумом и грохотом, сверху доносился звон бьющегося стекла.

Рон вышел из кухни.

– Это зеркала, – доложил он вернувшись. – Все зеркала со стен. И стеклянные безделушки тоже. Что он надумал, а?

С Харвест сняли одежду, закутали в халат. Раны обработали ртутно-хромовой мазью и перевязали. Вернулся Джейми.

– Ну, ванна для Харвест готова, – бодро объявил он, – снимайте халат.

Все уставились на юношу. В руках у него были две пары наручников.

Джейми перевернул лежавшую беспомощно девушку на живот, снял с нее халат. Харвест осталась голой. Он скрутил ей руки за спиной и защелкнул наручники на запястьях. Нагнувшись, парень закрепил половинку оставшейся пары на одной лодыжке, свел ее ноги за спиной, прикрутив цепочки кандалов, и прикрепил их к другой щиколотке. Согнутая дугой, плененная девушка перекатывалась и стонала, теряя от ужаса рассудок. Струпья на ногах у нее содрались, из ранок сочилась кровь.

Джейми потер руки.

– Пошли, Рон. Помоги-ка. – Джейми взялся за за пястье, а Рон сжал тонкую щиколотку. Они стащили Харвест со стола и понесли как корзину. Девушка вскрикнула, ударившись о дверной косяк, и заплакала, когда ребята проволокли ее грудью по жесткому ковру на лестнице. Баунти пролезла вслед за ними и открыла дверь ванной. Векки и Боб тащились сзади, держась за руки.

Оно ждало. Его длинное тело растянулось на кафельном полу.

Ванна была полна битого стекла. Братья свалили хныкающую Харвест на холодный пол. Джейми взял ее за плечи, а Рон за коленки, подняли: тело Харвест зависло над осколками стекла. Слезы высохли враз. Розовая кожа и широко распахнутые глаза тысячекратно отразились в кусочках расколотых зеркал.

– Бросаем? – спросил Рон.

– Опускаем осторожно, – Джейми скривил губы. – Так она дольше будет жить.

Обнаженное тело опускали бесконечно долго. Когда первые зазубренные обломки впились в бедро, Харвест вскрикнула. Потом стеклянные лезвия воткнулись в грудь и живот. Девушка напряглась, старалась не шевелиться. При малейшем движении осколки начинали двигаться, кромсая плоть, под тяжестью тела хрупкие частички распадались на крохотные игольчатые кристаллы.

Выгнувшееся дугой тело девушки не двигалось. Посеребренные зубы-кристаллы пронзили бледно-розовую кожу и мягкую плоть, удерживая ее в жутком равновесии над морем зубчато-игольчатого стекла.

Оно оттолкнуло Рона и поднялось на дыбы, устремляясь к кровавому роднику.

Длинный тонкий язык слизнул кровь, нащупал рваную ранку на нежной груди, пробрался внутрь. Люди вышли.

В коридоре Баунти подошла к Джейми, сделала книксен и почтительно взглянула на него снизу: – Я пойду готовиться к вечеринке, Джейми?

Юношу обдало теплом ее тела, он отшатнулся, проглотив комок в горле.

– Иди, начинай. Мне надо еще кое-что сделать. – На дрожащих ногах Джейми сбежал по лестнице. Был промежуток, пока Оно ело: короткий антракт между рабством страха и рабством страсти, радости, которые принесет Его насыщение. Он отогнал бессильную тоску и отвращение к самому себе, поборол и непрошенную похотливую радость.

Оставалось еще кое-что, что он должен сделать, пока еще может – пока он еще Джейми.

Вечеринка началась без него. Поначалу все удивлялись, почему его нет, но когда неудержимое наслаждение овладело ими, про парня забыли.