Комендор

09:18. 9 марта 1989 года. Вторник. Вашингтон. Округ Колумбия. Соединенные Штаты Америки. Овальный кабинет Белого дома

Несмотря на ранее утро, президент Рейган был собран, хмур и зол. Именно в таком порядке.

— Еще раз, адмирал, повторите, пожалуйста, — обратился он, усаживаясь в скрипнувшее кожаное кресло, к директору ЦРУ адмиралу Уэбстеру.

— Есть, сэр. Корабельная ударная группа русских, осуществившая массированные учебные пуски крылатых ракет большой дальности, исчезла, сэр. Предположительно, погибла под ударом астероида. — Адмирал поправил парочку оставшихся волос на лысине и продолжил: — Там сейчас жуткий переполох, сэр. Пропало пятнадцать кораблей, из них восемь крейсеров, три фрегата, два корвета, и два океанских буксира. Буксиры, собственно, изначально не входили в эту эскадру, только-только пришли на Черное море с Балтики и были приписаны к эскадре. Вот и пережидали шторм вместе с ними. В двенадцать часов двадцать две минуты по Гринвичу произошло падение астероида. В результате этого эскадра русских пропала с радаров и перестала наблюдаться со спутников.

— В Москве сейчас паника, Рональд. — Госсекретарь, Джеймс Бейкер, нервно дернул плечами. — Все войска приведены в повышенную боевую готовность, нам сейчас в сторону Советов лучше вообще не дышать. Горбачев в истерике, его военные и силовики, напротив, готовы стереть весь наш мир с лица земли. И плевать им на разрядку и перестройку. И на Горби им тоже плевать, они вполне могут снести его к чертовой матери.

— Сэр, нами тоже подняты по тревоге высшей категории все войска. — Адмирал Кроу, Председатель Комитета начальников штабов, поглядел на отстраненно задумавшегося и молчаливо передавшему право доклада Френка Карлучи, министра обороны. — Лучше перебдеть. У русских после такого вполне может снести крышу, сэр, так что стоит вам обратиться к нации.

— Я тоже так думаю, — кивнул один из советников.

— Сэр. Нам совершенно не понятен этот астероид. Вспышка от взрыва астероида равна вспышке от взрыва эйчбомб мощностью примерно в сорок — пятьдесят мегатонн, но вот нет ни радиации, ни цунами. А от такого удара обязательно должна быть волна высотой около ста метров, не меньше. Вспышка зафиксирована прямо на поверхности, по крайней мере, именно это зафиксировали наши спутники и корабли наблюдения, — директор НАСА поглядел на данные траектории астероида и недоуменно развел руки: — Совершенно не понятно, сэр.

— Так… — Рейган встал и прошелся по кабинету, едва не цепляя ноги собравшихся. Тесновато тут все-таки. — Связь с Москвой, немедленно.

Через две минуты он приносил соболезнования Горбачеву, предлагал помощь в поисках пропавших моряков и кораблей, уверял в приверженности политике разрядки и мира.

После чего сел в свое кресло и обратился к министру обороны:

— Френк, что там твои специалисты думают о новых крылатых ракетах русских, которые они разместили на кораблях?

— Ну… — Министр достал из папки один из листов. — По их предварительному мнению, это полностью компенсирует наши «томагавки». Вся Европа снова под ударом. И, что особо для нас неприятно, под ударом наши побережья и крупные города. Русским достаточно пустить вдоль наших берегов на удаление миль в триста-четыреста десяток носителей, аналогичных нашим «Висконсинам». Правда, тут аналитики поспорили, есть ли у русских эти носители именно сейчас. Все-таки такой демонстративный пуск со старых крейсеров, он может быть и испытательным.

— А может и не быть. Мы проспали этот чертов старый крейсер, и это ваша вина, и вашей конторы, Уильям! — президент хлопнул немаленькой ладонью по антикварному столу. — ЦРУ и военная разведка прошляпили появление у русских морских крылатых ракет большой дальности! Да с их гребаной секретностью уже сейчас на ближних подступах могут ходить сухогрузы, которые несут эти гребаные ракеты! Мы, если вы помните, сами продумывали такой вариант! Правда, решили, что у нас достаточно военных бортов, которые можно сделать носителями «томагавков». Короче, учитывая нынешнюю крайне напряженную обстановку в связи с падением астероида и гибелью русской эскадры, а так же новый внезапный козырь русских, приказываю свернуть всю работу против русских, и вообще против коммунистов. В том числе, и в Восточной Европе. Сейчас нам надо отступить. А вы, — президент повернулся к директору НАСА, — вы и ваши специалисты полетите в Москву и повезете все — записи спутников, расчеты, часть снимков с кораблей наблюдения. Нам надо сейчас максимально снизить градус кипения, джентльмены. Так, мне сегодня надо выступить перед нацией, готовимся к этому шоу. Мне нужны названия всех кораблей русских, количество членов экипажа, принадлежность к флотам и эскадрам. Будем сочувствовать полной мерой. Тем более что эти моряки выполняли свой долг!

На окраине иного мира.

Меня еще раз толкнули в живот и в бок, руки соскользнули с упругой поверхности и уперлись в песок. Сильная волна толкнула меня еще дальше на берег, переворачивая и набивая рот и нос песком.

— Кха, кха… — Кое-как, на корточках, не соображая, где и что, я выкарабкиваюсь подальше от соленой воды и падаю на мелкий, прогретый солнцем песок.

Тут же меня выворачивает, тело само исторгает соленую воду, которой я наглотался, и выкашливает ее же из легких. И только после этого я открываю глаза и вижу набегающие на пологий берег волны и пару дельфинов, которые, стоя на хвосте, приплясывают неподалеку.

Убедившись, что я вроде как очухался, эти хвостатые плюхнулись в воду, выдали пару свечек и исчезли в море. Наверное, они стрекотали и трещали, но я вообще ничего не слышу, вода в ушах, похоже.

Итак, где я и кто я?

Я, Евгений Эдуардович Жменев, тысяча девятьсот шестьдесят восьмого года рождения, русский, комсомолец, старший матрос и старший комендор. Это вроде как помню. Так, выпал за борт, грудь, ребра и бок болят, но дышу, кровью не плююсь. Так что, скорее всего, просто сильные ушибы, бушлат со спасательным жилетом ослабили и рывок страхового конца, и удар снарядного ящика мне в грудь, да и шлепок мною об борт крейсера.

А вот где я? И где мой правый ботинок вместе с носком?

Я пошевелил босыми пальцами и засмеялся. Потом сильнее и сильнее, и хохотал так минут пятнадцать, катаясь по то ли по крупному песку, то ли по мелкому галечнику с множеством ракушек. Истерика закончилась так же внезапно, как и началась, я сидел, всхлипывая и вытирая слезы мокрым рукавом бушлата.

— Где я, все-таки? — оглядевшись, я поглядел на довольно отвесные склоны, окружающие небольшую бухточку с симпатичным пляжем. Справа, метрах в полусотне от меня, на боку лежит какая-то посудина и, судя по всему, лежит давно, основательно занесена песком, илом и прочим мусором. Между мной и этим напоминанием о кораблекрушении валяются несколько снарядных ящиков, еще один прямо на моих глазах выкинуло волной. Кстати, о волнах…

Я поглядел на скалы. Нет, судя по всему, сильных приливных волн тут нет. Хотя откуда они в Черном море, тут прилив около десяти сантиметров. Ладно, надо попробовать встать и оглядеться.

Встав на ноги, я аккуратно выпрямился. Нет, нормально, не мотает, голова не кружится, вроде как сотрясухи нет. Видимо, мозгов недостаточно много. Угораздило вылететь за борт, охренеть. Ладно, хоть с спасжилете был, а то бы утоп.

Стоп. Если я не утонул, то почему я от холодной морской воды не загнулся? Почему мне сейчас не холодно? Почему вокруг зелень, а солнышко не просто греет, а прямо-таки жарит?

Ошалевший, я автоматически вытащил так и болтающийся за мной пропиленовый шнур и намотал его на руку. Лишними десять метров веревки не будут, это однозначно. Так с веревкой на руке подошел к ближайшему обрыву и поглядел на траву и листья. Однозначно не весна, совершенно однозначно. Вон, на ежевичном кусте цвета почти нет, больше половины ягод вызревшие, остальные еще зеленые.

Поглядев на крупные ягоды, понял, что просто жутко хочу жрать. Это сколько меня бултыхало, что так проголодался? Но после первой горсти кисло-сладких ягод эти мысли вылетели из головы и я довольно долго набивал живот. Перемазал руки и морду лица ежевичным соком, но хоть немного заморил червячка, да и пить меньше стало охота. Впрочем, пройдя еще десяток метров вдоль обрывистого берега, я нашел небольшой родничок, бьющий из щели меж мраморных каменюк. Вода оказалась чистой, холодной и вкусной.

Так, смерть в ближайшее время от голода, жажды и холода мне не грозила, и потому я разделся донага, ополоснувшись сам в небольшой калуге[5] под склоном и выполоскав в ней же свою одежду. Труселя и тельник, изо всех сил выжав, надел, остальное разложил на горячих камнях. Так… надо бы определиться, где я, сколько времени, и прочее. Судя по всему, время к полудню. И потому я воткнул палку в мокрый песок и сел рядом, сняв свои часы. Удивительно, но вода в них, похоже, не попала, да и не расшиб со своими акробатическими номерами. Так что надо поймать полдень, пусть астрономический. А потом определиться со сторонами света.

И интересно, если я на Черном море, то почему так пусто? Вообще ни одного парохода на воде в обозримом пространстве.

Выловив при помощи солнечных часов полдень и установив время на своих механических часах, я надел высохшие брюки и решил осмотреть берег на наличие дров и хоть чего-либо на счет пожрать посерьезнее. Все-таки ягоды есть ягоды, они уже сгорели, и снова есть хочется. Поглядел на оставшийся ботинок и грустно усмехнулся. Отсутствие обуви — это плохо. Очень плохо. Хотя можно из жилета выкроить что-нибудь вроде мокасин, но надолго этого не хватит. Но хоть что-то будет.

На паре крупных валунов нашлись колонии мидий, что меня здорово обрадовало. Конечно, черноморская мидия намного мельче дальневосточной, но возьмем количеством. Слава богу, зажигалка и ножик у меня с собой, так что наколупаю ракушек и нажарю их в углях. Сытно и довольно вкусно. Полазить бы еще в лесочке на склоне, в этом соснячке вполне могут расти боровики. По крайней мере, наш комбат именно в таких местах их собирал в прошлом году. Но вот я совершенно в грибах не разбираюсь, можно и травануться очень всерьез. Так что рисковать не буду.

Дровами меня обеспечил пляж, сухих веток и палок хватало. Нашлось даже несколько пластиковых пакетов, но очень старых, просто расползающихся в руках. Ржавая банка, сопревшие поплавки из пенопласта от сетей, и все. Ни газет, ни прочего мусора, которого так много на черноморских берегах.

Короткий внешний осмотр выброшенного на берег суденышка ничего особого не дал, кроме понимания того, что это когда-то была прогулочная яхта, и ее приложило об склон очень и очень нехило. Да еще сверху каменюкой навернуло, проломив моторный отсек. Но нужно будет осмотреть, только потом.

А именно сейчас я аккуратно лез наверх. Босиком, так как лезть в одном прогаре глупо. Именно так я лезу раз в десять аккуратнее, чем полуобутый, а значит и поймать колючку или занозу меньше в разы.

Забравшись на вершину, я огляделся. И ничего — только какие-то руины вдалеке, причем тоже старые, сквозь них пророс небольшой лесок. М-да.

Повернувшись к морю, я с удивлением увидел вдалеке другой берег. Так, высота этого холма метров триста, вряд ли больше. Так что до того берега километров пятьдесят-шестьдесят, не больше, это я еще по школьным походам помню. А в Черном море таких мест-то и нет, разве с побережья до крымских берегов… ладно, без паники. Мы из тихоокеанцев, нас просто так не запугать. В любом случае придется вести себя очень осторожно, буду считать себя находящемся в натовском тылу. Конечно, здорово бы попасть в Болгарию или Грецию… хотя, непонятки с погодой и временем года это не отменяет.

Наверху я сидел долго, наблюдая за небом и морем. И ничего, ни самолетных инверсионных следов, ни кораблей. Разве разок что-то показалось далеко, но я толком не понял, что это. То ли парус, то ли просто блик солнечный. Далеко, бинокля нет, ничего не понятно.

Зато увидел нехилое такое кабанье стадо, издалека. Стоило мне пошевелиться, как кабаны, до того внаглую ковырявшие какие-то заросли с желтыми цветами, исчезли. Похоже, людей они все-таки встречали. И это с одной стороны неплохо, а с другой я даже не знаю… места незнакомые, лесистые, народу мало. Тут случаем не медведь в прокурорах? Лесов-то тут хватает. А у меня из оружия только складной ножик.

В общем, спустился я вниз и решил подтащить ящики в ту пещерку, которую выбило штормами в скалах. Уж очень удобное местечко получается, если костер жечь: и дым развеет, и с трех сторон прикрыто. Да и нехилый стог сухих полусгнивших водорослей в углу, есть где примоститься. А ящики прикроют огонь костра от лишних глаз с четвертой, северной стороны. Да и тех же мидий в ящик закидать куда как лучше, чем их в ладошках таскать. А тем более гребешков, которых тут на удивление много. Три ящика я припер без проблем, а вот четвертый… четвертый открыл мне тайну, что именно потерял тот маслопупый карасина, чтобы его приподняло и хлопнуло на баке в штормягу.

В ящике лежала непочатая жестяная банка с пшеничными сухарями, целлофановый пакет с кусковым сахаром, чьи-то хромовые ботинки размера этак сорок шестого и рундук, то есть вещевой мешок, с новехоньким офицерским бельем. Тоже здоровенным.

То есть, судя по всему, ночной беглец перепрятывал свою заначку. Похоже, в трюмах ему устроили гигантский шмон, вот и додумался, идиотина, в снарядный ящик заныкать.

Под рундуком обнаружилась наша старая противогазная сумка с инструментом. А я ее обыскался перед тем, как меня к большому заму позвали.

Тут меня снова накрыло. До этого то, что я сиротой остался, как-то было задвинуто далеко назад, и не вспоминалось. А тут… тут как обухом по голове.

Я сидел в пещере, тупо глядя на сваленные дрова, выгруженные из ящика мокрые вещи довольно долго. Потом хлопнул себя по коленям и натянул на ноги хромачи. Они и так мокрые, а лазить босиком по мелководью не самая удачная затея. Наступлю на морского ежа, волком выть буду. Медблок далеко, можно и гангрену заполучить за здорово живешь. И вообще поаккуратнее надо.

И, вытряхнув из промасленной сумки ключи, выколотки, молоток и пару пассатижей, я повесил ее через плечо и направился к облепленным мидиями валунам. Сначала та добыча, что попроще. А за гребешками поброжу потом, когда наколупаю ракушек достаточно для плотного ужина.

Печеные в костре мидии, гребешки и два довольно больших краба, плюс пшеничные сухари и сахар на десерт — это просто царский ужин. Пусть запивал я все это простой водой из родника, но все равно, неимоверно вкусно. И главное, я понял, что мне сейчас не комплексовать нужно, а хотя бы до людей добраться. Причем до тех, кого я смогу точно назвать своими. Вот кажется мне все больше и больше, что Советский Союз, наши союзники по Варшавскому Договору, а также американцы и прочие натовцы ну очень далеко. Просто неимоверно далеко. Ну не может быть в черноморском регионе настолько безлюдно.

Уже давно стемнело, прогорел костер, угли покрылись слоем белого пепла. Я вылез из своей пещеры и сидел на снарядном ящике, глядя в море и яркое звездное небо. Один раз углядел какой-то огонек в море и разок немаленький летательный аппарат, больше всего похожий на дирижабль, расцвеченный огоньками как новогодняя гирлянда, неторопливо пролетел с северо-востока куда-то на запад.

— Наверное, пора спать. — Я встал было с ящика, когда легкое зеленовато-болотное свечение около старой яхты привлекло мое внимание. Удивленный, я сделал пару шагов в ту сторону, и навстречу мне рвануло самое настоящее приведение.

— Сгинь, нечисть! Чур меня! — я шарахнулся назад, запнулся о ящик и грохнулся на спину, когда надо мной нависла эта светящаяся хрень. В голове раздался дикий, торжествующий визг, и я каким-то наитием рванул рукой место, где у обычного человека должно быть сердце. Ощущение было, как будто я руку в обжигающий лед засунул и ухватил что-то скользкое и мерзкое.

Визг из торжествующего превратился в перепуганный, а после того, как я рванул эту хрень на себя, он стих.

Зеленый силуэт просто рухнул на землю и растаял, а из моей руки вырвалось что-то небольшое, светящееся ровным золотым светом, и облетев вкруг меня, сначала медленно, а потом все быстрей улетело в поднебесье, к звездам.

Мать твою разэдак, в перехлест через клюз! Что за хрень это была?!

Я сидел на заднице и смотрел на свою дрожащую руку минут десять, пока пришел в себя. Гребаный крейсер, я не знаю, что это такое, меня этому не учили и совершенно не готовили! Меня только что попыталось убить нечто, больше всего похожее на призрака, а я каким-то манером его загасил врукопашную! Я что, ведьмак, что ли, как в том польском фантастическом рассказе?

Зло хохотнув, я поднялся на ноги и обтер руку об штаны. Нет, я явно вляпался в какую-то непонятную историю. Это совершенно определенно. Дирижабли, призраки… я, может, не кэгэбешник и не разведчик, но все ж таки далеко не дурак. Отсутствие признаков цивилизации, старые вещи среди нанесенных волнами, точнее, очень старые, эта посудина, около которой возникло приведение. Кстати, завтра надо бы его осмотреть. А сейчас нужно спать. Если честно, глаза слипаются.

Так что, убедившись, что тлеющие уголья костра никак не доберутся до ящиков или до кучи плавника, я завалился на эту кучу, подсунул под голову свернутый спасжилет, накрылся бушлатом и вскоре крепко спал.

Проснувшись, я несколько секунд пытался понять, что за освещение и в каком посту я нахожусь. Но все вспомнилось, быстро и в подробностях. Покачав головой, я сходил, предварительно внимательно осмотревшись и вслушавшись, за угол, для выполнения утренних физиологических потребностей, так сказать. Кстати, дальше практически весь берег такой же. А примерно километрах в двух-трех, накренившись на левый борт, валяется здоровенная посудина, похоже, какой-то сухогруз. Нужно будет глянуть, но это не к спеху.

Умывшись в море, я скинул робу и тельник, после чего проделал оба комплекса вольных упражнений, отжался десяток раз и сделал полсотни приседаний с выпрыгом. Провел короткий бой с тенью, после чего умылся уже серьезнее, в калужине под родничком. Позавтракал, схрумкав пару сухарей с сахаром и запив водой. Блин, надо бы хоть ежевичного взвара сделать, но не в чем. Разве в самой жестянке?

Ладно, раз надо мной сейчас начальство не висит, то буду выполнять свой воинский долг, но с учетом обстоятельств. То есть торопиться не будем.

В первую очередь я прополоскал рундук и комплект белья, разложив на обратной от моря стороне валунов и прижав камнями, чтобы не сдуло.

Потом сложил в противогазную сумку пассатижи, отвертки и молоток, повесил через плечо моток веревки и отправился осматривать яхту, точнее, то, что от нее осталось. Ну а что, я потом же сам себе все мозги проем за то, что не осмотрел.

Корпус яхты оказался сварен из добротного алюминиевого сплава и потому практически не окислился, как и верхняя палуба. Зато валун, который когда-то рухнул на яхту сверху, проломил палубу и практически раздавил двигательный отсек. Зато не повредил рубку, дверь в которую я открыл практически без проблем, так, пару минут повозился с отвертками и три разу стукнул молотком. Отрезав метровый кус шнура и распустив его на тоненькие веревочки, я привязал броняху за ручку к уцелевшей леерной стойке и, постучав по переборке, спросил:

— Прошу разрешения войти?

Смешно вроде бы, но мне бабушка еще в детстве накрепко объяснила, что в старый заброшенный дом без спроса не входят. Ну а родители, хоть и посмеивались над этими «крестьянскими пережитками», но не возражали. Просто заметили, что не стоит про это рассказывать в школе.

Рубка сохранилась на удивление неплохо. Видимо, остекление из какого-то оргстекла, раз выдержало такой удар и не разлетелось вдребезги, разве покрылось множественными трещинами и помутнело от времени. Но света в рубке все равно хватало.

Собственно, это была не совсем рубка, к каким привык я. Нет, штурвал и серьезная приборная доска были, причем приборы были совершенно незнакомы и непонятны, множество сейчас мертвых экранов.

Но при этом здесь же, в этом же помещении, было несколько вполне себе комфортных, оббитых кожей диванов, причем комфортных даже сейчас. Два стола, которые я просто не мог обозвать на военно-морской манер баками, множество шкафчиков, холодильник и какие-то кухонные приборы.

Правда, вся палуба засыпана хрустящими и звенящими осколками стеклянной и фарфоровой посуды, винных бутылок и каких-то бытовых приборов, множество газет и журналов. Но самое главное — в рубке лежало тело, точнее, ссохшиеся останки мужчины. Причем я не знаю откуда, но точно знал, что именно его приведение или духа, не знаю, как точнее, я упокоил вчера вечером.

— М-да… и чего делать? — В задумчивости я присел на диван и взял с палубы валяющийся под ногами красочный, почти невыцветший журнал. — Испанский, что ли? Или итальянский? «Космополитен». Ох, ничего себе!

На передовице, над красивой полуобнаженной девицей сбоку от названия скромненько была дата выпуска. Февраль две тысячи семнадцатого года. Я попал в будущее! Теперь понятно, почему я ничего не смог понять в приборах. Только что случилось? Неужели атомная война? Если война, то кто победил, наши или НАТО? Блин, и оружия никакого, кроме молотка и отверток! Может, стоит внимательнее осмотреть эту яхту? В американских фильмах на таких яхточках целые арсеналы бывают, нужно проверить.

Но похоже, я выбрал лимит того, от чего мог охренеть, и просто принялся собирать раскиданные журналы и газеты. К сожалению, ничего похожего на карты я не нашел. Впрочем, в шкафчике под панелью рядом со штурвалом и пультом управления нашлась лоция на английском, большой бинокль и панель с анероидом и гирокомпасом. Насколько я понял, эта панель могла ставиться прямо над местом находки, там и специальные выемки были и гнезда для крепления болтами с головками-барашками. Там же нашлись документы на яхту и сигнальный пистолет-ракетница с десятком больших бумажных патронов.

— Ну, хоть что-то. — Я вытащил из кожаной кобуры тяжелый стальной пистолет-переломку. — «Геко». Полегче, чем СПШ, вроде как. Интересно, патроны не протухли? Хотя, если они, как наши, на черном порохе, то только отсырения боятся. Попробовать, что ли?

Недолго думая, я вложил в ствол патрон с белой ракетой, взвел курок и выстрелил в сторону моря.

Грохнуло, руку подкинуло отдачей, в сторону воды улетел белый огненный шар, а рубка наполнилась дымом, как возле батарей на Бородинском поле в «Войне и мире».

— Работает. — Я довольно улыбнулся, перезарядил пистолет и вложил его в кобуру. После чего с удовольствием нацепил ее на пояс. Хоть какое-то оружие, хоть что-то. А то словно голый здесь торчу. Вообще на корабле я такого не замечал, но ведь дело в том, что я там был не один. Да и сам крейсер был просто битком напичкан вооружениями, да еще он находился в составе флота, а еще другие флоты и Советская Армия, да и Советский Союз за спиной маячил нехилым таким медведем с балалайкой и ядерной бомбой. А сейчас я один у черта на куличках, так сказать. Хероватенькие ощущения, прямо скажем.

Чем дольше я лазил по этой посудине, тем больше она мне нравилась, и тем больше я завидовал покойному буржую-хозяину. Это ж не кораблик, а просто сказка! Даже если ее сейчас спустить на воду, то, несмотря на размозженый моторный отсек эту посудинку хрен утопишь. Очень умно и хорошо сделана, замечательный кораблик.

Конечно, роскошь просто пошлая, но если ее убрать, то прекрасная экспедиционная яхточка выйдет. Эх, каким бы макаром ее скоммуниздить? Мечты, мечты…

В процессе раскулачивания мною были обнаружены отличный чайник из нержавейки. Такая же кастрюлька на шесть литров (пришлось, скрепя сердце, выбирать из комплекта), чудом уцелевшая стеклянная кружка примерно на пол-литра, ложки-вилки-ножи, в том числе два приличных охотничьих, закаменевшая соль в пластиковом пакете, литровая банка меда. Остальные продукты, хоть и смотрящиеся симпатично в красивых упаковках, мною были забракованы. Вот любят буржуи полуфабрикаты, нет бы перловки хоть пару килограмм в стеклянной банке. Или жестяной. Ничего бы с зерном не случилось в сухом месте хоть за сотню годов.

Нашлись крупные рыболовные крючки, на серьезную рыбу, и отличный шнур-нитка. Я аж порезался, когда пробовал его порвать. Много чего нашлось, но вот оружия больше не было. Не считать же оружием искусственные члены, пусть и таких размеров, что жеребец позавидует? Интересно, чем здесь занимались, на яхте? Видал я как-то шведскую порнуху на видео… блин, зря вспомнил, сейчас хер штаны проткнет.

В общем, с борта яхточки я сошел довольный, собрал сброшенные вниз узлы с мягкой рухлядью и аккуратно спущенные с металлом и стеклом, после потопал к себе в пещеру. Надо будет рассортировать найденные вещи и собираться к путешествию на север.

Вечером, раскидывая рассортированное барахло и хорошие вещи, отобранные на яхте, я периодически помешивал томящийся густой суп из рыбы. Не уху, а именно суп, с диким луком и черемшой в качестве специй, в котором ложка стоймя стоит. Пробная рыбалка оказалась на диво успешной. Я такого совершенно не ожидал.

На яхте было несколько мощных и тяжелых удилищ с такими же мощными катушками. Я забрал две самые легкие, с болью в сердце упаковав остальные и убрав шкафчик. Если я когда-либо сюда вернусь, то заберу обязательно. И подводный пневматический арбалет заберу, который сейчас для меня совершенно бесполезен. Сжатого воздуха у меня нет, и нет компрессора, чтобы подкачать. Так вот, я решил опробовать эти удилища и, смастерив обычные донки, забросил снасти, в качестве наживки используя все тех же потрошеных мидий.

К моему удивлению, вторая закидушка не успела лечь на дно, как мощный удар едва не выбил из моих рук удилище. Вытаскивая рыбину после подсечки, я ощутил еще один удар, и сопротивление возросло. Так что на берег я выволок две здоровенные рыбины. Вот не знаю, ставриды ли, скумбрии или еще кто, но килограмма по три эти прогонистые и мощные рыбки точно были. Пока я их глушил и складывал в снарядный ящик, дернулось второе удилище. На этот раз я выволок очень приличную камбалу. После чего, плюнул на все и решил качественно поужинать.

С рыбин я срезал килограмма четыре чистейшего мяса, которое и пустил в наваристый бульон, вытащив сварившиеся хребты, хвосты и головы. Позже туда же ушла хорошая приличная жменя, то есть пригоршня, заранее собранных черемши и лука, и сейчас я просто пускаю слюни, принюхиваясь к доносящимся из-под стеклянной крышки ароматам. Ладно, хоть общипал мясца с голов и хребтов, да еще сухарем зажевал, а то бы все слюной закапал.

А так, сейчас просто ложечку попробую, рюмашку дербалызну, красотень. Ну да, несколько бутылок виски и водки я нашел, уцелели в добротных картонных коробках, молодцы фирмачи. Я вообще разжился основательно, тот же стиральный порошок и зубная паста, к моему немалому удивлению, неплохо сохранились. Жаль, в аптечке я забрал только йод, аспирин, бинты и вату. Все остальное взять не решился, бог его знает, как пережили десятилетия эти лекарства в красивых упаковках. Да и не разбираюсь я в них, сплошь незнакомые названия, ладно хоть йод и аспирин на английском остаются йодом и аспирином.

Все мною набранное, в общей сложности, выходило килограмм на тридцать, не меньше, это я еще удочки не считаю. И все мне надо. А еще нужнее мне серьезное оружие, я видел еще один дирижабль и хорошо рассмотрел его в мощный морской бинокль, прячась в тени. Так вот, хоть на дирижабле есть русское название, но есть и английское, а самое главное — на борту тот несет аж восемь пулеметных и пушечных огневых точек. А это значит что? А значит это то, что мирное и тихое житье-бытье здесь не имеет места быть. О, как завернул. Кстати, я заметил, что пару раз сам с собой говорил. Интересно. Это из-за одиночества или оттого, что хорошенько башкой приложился?

Незаметно-незаметно, но этим вечером я основательно наклюкался. Высосав под супешник почти литровую бутылку хорошей водки, кстати, нашей, «столичной», просто иностранными буквами написана этикетка. В общем, уснул хорошо и крепко, да и спалось отменно. Правда, опять комары погрызли, ну да что уж теперь поделать, берег есть берег.

Следующим утром, почесывая свою небритую физиомордию, я составил план, записал последовательность действий карандашом в перекидной блокнот и начал воплощать его в жизнь. Ибо сидеть тут сиднем вроде как неплохо, но малополезно. Хоть и говорят китайцы, что если долго сидеть на берегу, то мимо проплывет труп врага, но мне надо к людям. Желательно — к своим.

А потому я целую неделю готовился к походу. А именно готовил сушик. Это такая хитрая хрень, которая делается из свежей рыбы. То есть она высушивается до состояния деревяшки, или точнее, сухаря. А дело это сложное, я два дня только печь собирал, потом сжег килограмм двадцать чистейшего рыбного филе.

И только к концу недели наловчился, в результате чего у меня сейчас около шести килограмм абсолютно правильно приготовленного сушика. Плюс мною отложено около килограмма сахара, примерно три кило сухарей, банка засахаренного меда, соль и сушеные в той же печи дикий лук и черемша. Да еще ежевичных ягод насушил для заварки. То есть у меня почти пуд высококачественной, очень калорийной пищи. Да еще две пластиковые бутыли по полтора литра и одна на пять, для воды, и две бутылки виски «Белая лошадь». Водку и коньяк я подобрал за эту неделю. Еще есть бутылка с ирландским сливочным ликером. Но ее я уж на самый край приберегу.

Кроме этого, у меня почти двадцать килограмм вещей, которые уже упакованы в рундук и хорошую синтетическую сумку. Итого почти сорок килограммов носимого имущества, бросить которое невозможно. И это без инструмента, ножей, топора, ракетницы и патронов. Но! У меня есть маленькая тачка!

Откуда? Так сделал! Я ж советский моряк, комендор-механик первого класса, неужто такую простую вещь себе не соображу? Тем более было из чего и было чем.

Каменюка, рухнувшая на моторный отсек яхточки, кроме того, что повредила двигатели, еще и раздавил пару велосипедов, когда-то принайтовленных на юте.

Раздавил вдребезги, но у одного уцелела передняя вилка с колесом. Конечно, за столько годов что-то заржавело, что-то сгнило, камера и шина превратилась практически в труху. Но во время моего шмона на яхточке я наткнулся на пару толстых гидравлических шлангов, которые примерно подходили по диаметру вместо камеры. Так что обрезанный шланг, запиханный вместо сгнившей камеры в полугнилую шину, встал как будто он там и родился.

Остальное было очень просто. Несколько досок из ящиков, три часа работы — и у меня есть достаточно удобное транспортное средство. Конечно, транспорт еще тот, спина в мыле будет. Но зато грузоподъемность у нее раза в два выше, чем у меня персонально. А где сама тачка не проедет, там перенесу груз и ее, и поеду дальше.

Ночевал я в своей пещерке в эту ночь на удивление спокойно. Вроде как завтра собираюсь в дорогу, дальнюю и неизвестную, но как-то совершенно не волнуюсь. Напротив, за эти дни я отожрался, капитально загорел (именно загорел, а не зажарился на солнце, все-таки я товарищ южный, да и с морями уже третий год дело имею, с солнышком осторожен). В общем, я от души отдохнул.

Все-таки военная служба, пусть и в мирное время, тяжелая и сложная. Допустим, я уже годок, но все едино, человек подневольный, и распоряжалось мной государство через командование. А тут сам себе хозяин, что хочешь, то воротишь. Ну да, пропах дымом и немного похудел, хоть вроде как кормежка очень и очень неплоха. Но вольная воля есть вольная воля. Хотя присяга есть присяга, если я смогу добраться до Союза — дослужу до конца.

Утром я неторопливо перетащил наверх свой багаж, пришлось сделать четыре ходки. Все-таки склон крутоват, а груза много. Впрочем, упакован он хорошо, новый рундук, отличная сумка из синтетики (за такую у нас барыги-фарцовщики и любители фирмы точно удавились бы), две инструментальные сумки-саквояжа или чемодана, на знаю как правильно.

Загрузив все в тачку, я закинул через плечо противогазную сумку. В ней лежат патроны к ракетнице, перочинный нож, запас продуктов на два дня, кус лески и пара крючков. За пояс слева заткнул здоровенный топор, сделанный в Швеции. Шикарная штука, кованый, лезвие точено так, что бриться можно. Рукоять из какого-то темно-красного дерева, кожаный чехол на лезвии. Я его из коробки вытащил, он так на яхте и пролежал нетронутым бог знает сколько времени.

Конечно, тяжеловато, и если бы не широкие мощные подтяжки, то я так грузить свой военно-морской ремень никогда бы не стал. Килограмм ракетница, почти два кило топор — с меня бы штаны сползали. А так, с подтяжками, нормально. Разве робу пришлось в штаны заправить, как будто на вахте.

Кстати, на ноги я себе обмотки сделал. А то штанины цепляются за каждый сучок, тормозят. А так вырезал из какой-то плотной зимней куртки полосы, намотал и закрепил прозрачной изолентой. Удобная штука, кстати, эта широкая тоненькая пленка.

Жаль, конечно, что вся одежда на яхте оказалась мне маленькой. Разве пара трусов оказалась в размер, но они явно не хозяйские были. Хорошие труселя, широченные. Правда, расцветка павлинья и длина чуть ли не до колена. Зато с карманами. Повезло, прямо скажем, иметь сменку белья в походе это здорово. Вот с плащом не повезло, мелковат, пришлось спарывать пуговицы, срезать рукава и зашивать проймы. Теперь это у меня плащ-накидка. Еще подфартило, что этот явно цивильный плащик оказался неброского оливкового цвета.

В общем, затащил я все на горушку, собрал в тачку и уже приготовился спускать, как с моря донесся стрекот мотора, тихий такой. Обернувшись, я увидел, как к берегу от небольшого кораблика летит на большой скорости моторка, оставляя на поверхности широкие пенные усы. А в моторке несколько оружных человек.

— Твою маман… — я схватил бинокль, лежащий в специально сшитой мною сумке поверх груза, и поймал корабль, после чего потратил пару мгновений на фокусировку.

Увиденное мне не понравилось. Корабль не новый. Какой-то сейнер, судя по всему, но на мостике пара крупнокалиберных пулеметов, а на баке длинноствольная пушка, явно с сухопутным прошлым. Флаг неясно чей, какая-то херня на постном масле. На мостике на меня смотрит в мощный, явно военный, визир, мужик, про которого я сейчас могу сказать только то, что на нем фуражка гражданского капитана и вроде как АПС в деревянной кобуре через плечо. Остальные тоже одеты как гражданские, но все с оружием.

Те, кто в лодке, понравились мне еще меньше. Молодые, в бронежилетах, с карабинами и автоматами. Ни одного в советской форме или форме армий стран Варшавского Договора. Все в какой-то мутной гражданке. На транцевой доске сидел жилистый мужик в тельнике и с повязанной красной повязкой башкой. Рожи у парней азартные, злые. Всего в лодке пятеро с мотористом, на меня, практически безоружного, просто чересчур много. И у берега они будут максимум через пять минут.

Оглянувшись на лесок внизу, до которого было метров шестьсот, я сунул бинокль в сумку и, подхватив рукояти тачки, кинулся вниз по пологому травянистому склону. Длинная рукоять топора била по заднице, ракетница колотила по бедру, тачка старалась вывернуться и опрокинуться, а я прямо-таки чуял, как моторка пристала к берегу. Как пара самых молодых парней кинулась наверх, а двое постарше аккуратно осматривают берег. Мою ночлежку в пещере в том числе. Как пожилой моторист подошел к яхточке и внимательно и задумчиво осматривает.

Вбежав в лесок, я рванул как бешеный носорог, распугав приличное стадо то ли коз, то ли косуль. Какого лешего они не слиняли раньше, ведь я гремел тачкой на весь склон.

Не знаю как, я не оглядывался, но точно знаю, что молодые выскочили на склон, запыхано дыша. Увидели след на траве и рванули за мной вниз по склону.

Пробежав по лесу метров сто, костеря тачку с грузом, готовый ее уже бросить и бежать налегке, я увидел здоровенный, сгоревший от удара молнии ствол какого-то древесного исполина. Почему-то я решил, что это был дуб. Дальше шла небольшая травянистая полянка, после чего снова густой подлесок и кусты орешника и то ли дикой сливы, то ли алычи.

В голове родился чокнутый план, совершенно идиотский, но единственно возможный, судя по всему. И я ломанулся через полянку в сторону кустов…

Через пять минут преследователи выскочили на край поляны. Я, замерев, стоял с поднятым топором, втеревшись в ствол мертвого дерева, почти не дыша, представляя себе, что я сросся с обгоревшим дубом, что я есть часть его.

От преследователей разило яростным и азартным весельем, я чувствовал частое биение их сердец, жажду преследования и победы.

И когда первый из них как-то плавно и медленно проскочил мимо меня, я изо всех сил сверху вниз, с разворота, ударил топором по бедру второго, отрубив ему ногу напрочь. И, выхватив из-за пояса ракетницу, выстрелил в глаз притормозившему и оборачивающемуся на звук удара и удивленный вскрик первому. Точно попал, преследователя сбило с ног, а в глазу яростным белым пламенем горела магниевая смесь. Вот только падал он медленно, а второй только разевал рот для крика, глядя на валяющуюся отдельно ногу и хлещущую из артерий кровь.

Время вернулось в нормальное течение, подстреленный наконец упал на землю, а я рванул за ствол винтовки второго, вырывая ее из рук падающего парня. По ушам резанул дикий вопль, на поляне густо пахнуло кровью и дерьмом. А я, на мгновение удивившись магазинке, рванул кверху загнутую рукоять затвора, проверяя наличие патрона в патроннике. Да и вообще надо понять, что это такое и с чем его едят и как из этого стреляют.

Серая тушка патрона была на месте, я загнал затвор назад и, прицелившись, хотел выстрелить в орущего парня, но тот уже затих, видимо потерял сознание от кровопотери. Оглянувшись на первого, я подошел к тихо лежащему, уже с потухшей глазницей, загонщику и поднял его винтовку. Обычная короткая трехлинейка, мы с такими на седьмое ноября по Севастополю разгуливали, изображая революционные патрули. А парень уже того, готов, кстати. Меня едва не вывернуло, от взгляда на страшную черную дыру вместо глаза, а после повторного взгляда на отдельно валяющуюся ногу второго меня все-таки вывернуло. Но, блевать мне особо некогда, и потому на подгибающихся ногах я побежал в сторону опушки, надо занять оборону, там голый склон, хрен они у меня по нему пройдут.

В это время внизу, с той стороны холма, на берегу моря, пожилой моторист склонил голову набок и сказал по-немецки:

— Все. Златан и Вуйко мертвы. Охота закончена. Альберт, свяжись с «Тунцом», пусть аккуратненько идут сюда. Надо бы эту яхточку забрать, она почти целая.

— Но… — заикнулся было один из его помощников.

— Охота закончена, у молодых был шанс, они его не использовали. Лезть за тем, кто только что убил двоих, я не буду. И кроме того, это был некромант, похоже. То есть, он нас чует, где мы и сколько нас. Займите оборону по гребню, но на ту сторону не лезьте и не высовывайтесь, под случайную пулю не подставьтесь. Не хмурься, Альберт, эти болгары нам никто, а тут хороший кораблик. Удачно причалили, удачно. — И моторист похлопал по борту яхточки.

До самого вечера я провалялся под удобным выворотнем на краю леса, кормя налетевших комаров и наблюдая за гребнем, стараясь углядеть, что там, прямо, справа и слева. Все-таки, имея под руками моторку и сейнер, нет нужды ломиться в лоб, на возможную засаду. Вполне можно отойти на пару километров левее или правее и высадить десант там. А еще можно вызвать полицию или национальную гвардию с вертолетами. Гребаные натовцы. Нет, нам много чего рассказывали и показывали, и по ТВ, и политруки, да и ребята знакомые, прошедшие Афган… но что вот такое может случиться со мной, пусть и вроде как в будущем. Долбаный капитализм и его принцип «человек человеку волк». Не поздороваться, не спросить, а сразу устраивать загонную охоту. Неужто американские боевики сняты по жизни? Тогда я могу понять Джона Рэмбо, озвереешь с такой жизни. Сказка, конечно, сказочная, особо про тот же Вьетнам и Афган, но понятно, почему амеры в нее поверили.

Но нет, никто за мной не погнался, никто не обходил с тыла и флангов. Только двух наблюдателей учуял, скорее, а не разглядел, и как будто с той стороны, на берегу, копошение нехилое. Хотя, чего уж там, яхточку наверняка утащат. Там-то делов, прокопать канаву и буксиром сдернуть на воду. Для пяти мужиков работы на три часа. Эх, жалко кораблик, я-то на него губу раскатал.

Кстати, над нами прошел еще один дирижабль. Интересно, у них тут что, постоянный маршрут? Красивы эти воздушные гиганты, обманчиво легковесны и неторопливы, и очень изящны. Вот бы полетать на таком. Жаль, ни на одном «СССР» и «Аэрофлот» не написано. Наверное, наши в загранку не летают.

Пока валялся, успел немного изучить оружие и стукнуть себя по лбу. Ведь я запасные патроны с тел не взял, болван! Так что у меня всего двадцать в магазинке с отъемным рожком, вроде как испанской, и что меня удивило, целых семь в мосинке. И патрон отличается от привычного — винтовочно-пулеметного, без закраины, и вроде как диаметром поменьше.

Ближе к вечеру наблюдатели снялись, и берег, по моим ощущениям, опустел. Не знаю, как мне это удается, но буквально с каждым часом я все лучше людей ощущал, да и не только людей. То же стадо коз-косуль, не видя, но мог точно про каждую рассказать. А еще что-то ощущалось там, где я видал руины, что-то темное, нехорошее. Ну нафиг, туда даже не сунусь.

Выждав какое-то время, я не выдержал и поднялся на гребень. Знаю, что глупо, но вот терпежа не стало, охота было проверить, прав я или нет. Да и если всю жизнь бояться, то проживешь как премудрый пескарь и сдохнешь так же глупо.

Внизу было безлюдно, и не было моей яхточки. Только катки из бревен на берегу. Блин, аж до слез обидно. Одно хорошо, получается, что я кораблик на две винтовки с каким-то количеством патроном разменял и что на меня не спустили сразу полицаев с вертолетами и собаками.

А потому, надо уходить, пока светло, и подальше, подальше. Только вот трофеи соберу и потопаю.

На полянку я вышел уже в сумерках, так что долгого шмона не получилось. Да и противно это. Скидал все, что набрал с тел загонщиков, в том числе пару неплохих сапог вроде как моего размера, и ушел, не оглядываясь. Некогда мне хоронить, для этого их корифаны есть, с того сейнера. Пусть возвращаются и хоронят.

Выйдя на опушку, я долго шел на северо-запад, периодически выходя на берег моря. Шел, пока полностью не стемнело, и идти стало тяжело и просто опасно. Тогда я остановился у небольшой группы деревьев, осмотрел местность насчет муравьев и вытащил из телеги одеяла и сумку с одеждой. Ее решил использовать в качестве подушки, одно одеяло, потолще, бросил на землю, туда же спасжилет, все спать помягче, нашел бушлат, положил в головах винтовку с большим магазином и завалился спать, укрывшись шерстяным одеялом с нарисованным тигром.

Есть, кстати, совершенно не хотелось, несмотря на то, что я весь день голодный пробыл и завтрак оставил на поляне около дуба. Да и спать тоже, в голову лезла всевозможная чушь,

Я долго лежал, глядя в звездное небо, и наконец понял, чем оно отличается от моего привычного. Спутников здесь нет, вот чем. А так, просто чудо, не небо. Огромные звезды, которыми усыпан свод, метеоры, словно из рога изобилия сыплются — красотища. Эх, вот бы на межзвездном корабле полетать… хотя, как там у Ефремова? Наша Земля — это тоже звездный корабль, летящий сквозь бесконечность.

Уснул я незаметно. И сон мне снился просто сказочный — космический корабль. Я в странной форме, стою около огромного иллюминатора. Смотрю вниз, на планету, здорово напоминающую Землю, но только напоминающую. Рядом отец, в своей аэрофлотовской форме, он командир корабля. Мать сидит в глубоком кресле. Братишка гоняется за роботом на антигравитационной платформе, бабушка что-то вяжет, точнее, управляет специальным роботом, подозрительно похожим на Громозеку. Все улыбаются, состояние радости и покоя. Мимо иллюминаторов прошла эскадра наших крейсеров, та самая, с которой я свалился. Играет захождение, я и отец стоим по стойке «Смирно», приложив ладони к козырькам фуражек. Головной крейсер стреляет из пушки, отдавая салют, яркие брызги фейерверка расцвечивают горизонт, падая вниз метеорами.

Проснулся я поздно, отоспавшись за милую душу. Встав и оглядевшись, я понял, что нашел великолепную точку для короткой стоянки. Небольшой ручеек, полянка, пара выворотней, создающих отличную защищенную огневую точку. Решено, сегодня никуда не иду, отдыхаю здесь, тем более что вчера был очень суматошный день. Ну очень насыщенный, я никогда никого не убивал. И очень надеялся, что никогда не придется. Впрочем, особо я не каялся. Никто не заставлял тех парней охотиться на меня, сами вдогон рванули. И, судя по всему, если бы повезло им, то мне мало бы не показалось.

Костер я решил не разводить. Меня на этой полянке не видно и не слышно. А вот запах дыма и, тем более, готовки, разлетается очень далеко. Да и визуально дым обнаружить можно очень издалека. Обойдусь. Сухого пайка навалом, вода в вырытом мной в чистеньком песчаном бережке бочажке уже набралась и совершенно прозрачна, вряд ли какая отрава в нее попала. А если я в нее водки или виски плесну немного, то и большинство бактерий погибнет. А если я наберу земляники, которой, как оказалось, просто дохренища вокруг, от запаха которой голова кругом идет, ополосну ее, надавлю в кастрюльке, сахару туда, водки, водицы — это же просто сказочно вкусно будет!

Чем я и занялся. И сотворив полную кастрюли этой толкушки, точнее, ополовинив эту кастрюлю (и заодно потребив при этом грамм двести водки), в самом благодушном настроении, принялся за разбор трофеев.

Взял я с преследователей не так, чтобы слишком много. Но и не сказать, что мало. Главное — винтовки и по полсотни патронов на каждую. Это для меня неимоверно много. До того я был практически безоружен, топор и ракетница — это не автомат Калашникова. А сейчас — я обладатель винтовок, то есть перехожу из разряда добычи в разряд опасных охотников.

Кстати, об охотниках. Мне показалось, или там, где я оставил тела преследователей, шакалы выли? Да и бог с ними всеми.

Так же мне достались два подобия бронежилетов. Именно подобия, самоделки со стальными вкладышами. Но грудь, живот и пах от дробона защитят однозначно, да и от мелкого осколка тоже, скорей всего. Какой-то плотный кожаный шлем, жаль, маловат, мой череп в него лезть не хочет. Пара ножей, кованных и весьма неплохих. Небольшие рюкзачки, даже скорее, сумки, в которых было по небольшому набору из вяленого острого мяса, сухарей и плитки спрессованных сушеных ягод с медом. Фляги, добротные медные фляги. Ремни, портупеи. Две пропотевшие рубахи, которые я уже выстирал, и сейчас они висят в лесу, сушатся. Портянки, новые и те, что я с сапогами забрал, тоже уже выстирал. Мне каждое лыко в строку, я жадный.

И самое удивительное — деньги. Три золотые монеты, с надписями на русском, две золотые с каким-то арабским шрифтом, восемь серебрушек, пригоршня разнообразной никеле-бронзовой мелочи, начеканенной в полудюжине стран. Причем медяшки-никелюшки старые, полуистертые, года выпуска на них до две тысячи семнадцатого. А на серебрушках и золотых — от две тысячи пятидесятого (самый истертый, с арабским шрифтом) до две тысячи сто девяностого. Вот так то. Два века разброс. Судя по всему, тут на самом деле что-то крякнулось, что-то ужасное. Это что должно было случиться, что бумажные деньги исчезли? Насколько я помню рассказы бабушки, даже после революции и царские деньги, и керенки какое-то время ходили.

Остаток дня я провел в благостном почти безделии, разве винтовки вычистил до блеска. Похвалил себя за то, что нацедил машинного масла из непочатой, герметично запечатанной канистры в пол-литровую пластиковую бутылку. Кстати, на магазинке не было шомпола, ладно хоть на трехе сохранился. Хотя, какая треха, калибр шесть с половиной миллиметров у винтовки выбит на ствольной коробке, не зря мне патрон другим показался. Вот так, видом все та же мосинка, а и патрон иной, и магазин больше на два патрона. И магазинка оказалась испанской, хотя, чему удивляться? Испанцы делали шикарное оружие еще при царе Горохе.

Винтовки были очень не новые. Очень-очень не новые. Следили за ними, но сразу видно, старье. Затворы и ствольные коробки в местах фиксации основательно стерты, воронения ни на стволах, ни на коробках практически не осталось, дерево очень старое, кой-где трещины, стянутые толстой латунной проволокой. Но главное, они есть, есть оружие. Я хотел даже попробовать отстрелять по паре патронов, но пока отложил. Не стоит почти полное безмолвие беспокоить.

Ночевать я завалился под тем же деревом, выматерившись про себя на комаров. Уж на что их было много около моря, но по сравнению с этими местами их на берегу практически не было. А тут меня за первую ночь сгрызли, хоть и спал, натянув одеяло на голову. Хотя, к моему удивлению, укусы почти не чесались, видимо, привыкает организм к комариным токсинам. Но все равно, этот постоянный зудеж просто кошмарен.

И все-таки я уснул, причем к моему удивлению, едва коснувшись ухом накрытой тряпкой сумки. И спал сладко-сладко, пока меня не вырвало изо сна чувство опасности. Примерно такое же, когда я того призрака врукопашную ухайдокал.

Открыв глаза, я увидел летящую на меня серебристую молнию, и едва успел перекинуть ее через себя ногой при помощи приема самбо. А потом, ухватил топор, с маху влепил в грудь обухом какому-то седому как лунь, но при этом шустрому как вода в унитазе, деду.

Шагнув вперед, к моему немалому удивлению, пытающемуся встать дедку, я прижал лезвие топора к его горлу.

— Дед, а дед. Ты чего на людей кидаешься? И что это у тебя из жопы торчит? Хвосты, что ли? — Картинка полный сюр, ежели честно. Дедок с пятью хвостами, валяющийся у меня под ногами, полнолуние, вой, а точнее, плач-тявканье шакалов где-то неподалеку. Какая-то странная сказка.

— Не убивай, некромант. Я не виноват, Луна мозги свернула. За свою жизнь выкуп дам, — дед, наконец, смог что-то сказать вменяемое и на русском.

— Соврешь ведь, и не дорого возьмешь, — я усмехнулся, пытаясь понять, как себя вести.

— Клянусь своей жизнью и посмертием, что ни силой своей, ни магией не причиню тебе вреда. — Дед поднял руку, которую коротко окутало синее пламя. — Видел? Я не соврал. И вообще, знал бы, что ты некромант, просто мимо прошел. Впервые вижу вашего брата не с ножом, а с топором. Обычно вы что-то более компактное предпочитаете.

— На вкус и цвет все фломастеры разные, дед. Чем откупаться будешь? Учти, во всякие клады не верю, а то к ним полгода идти и год копать. — Меня несло, прямо скажем. Говорю всякую чушь с умным видом, и бровью при этом не веду…

— Дирижабль, иномирный. Лежит тут, километрах в шести, в распадке. Не разграбленный, но я к нему подойти не могу, рунная охрана от нелюди и нежити. Но с тобой пропустит. — Дедок оскалился и аккуратно прикоснулся к топорищу. — Может, уберешь свой топорик? А то знаешь, дрогнет рука, и не узнаешь, где сокровища.

— Уберу, — я кивнул, вынимая из кобуры ракетницу и взводя курок. Выстрелить из этого пистолета сложно, очень сильное усилие на спуске, хотя чего только не бывает. Но хоть какая-то гарантия. — Дед, тут серебро в огнесмеси, оборотней с гарантией гасит. Понял? Тогда я тебя сейчас свяжу, и посидишь тихонько до утра…

После чего я встал, держа на прицеле притихшего дедка, и взял свою веревку, с которой свалился с крейсера. Кстати, мне еще кажется, что дед такой смирный потому, что я каким-то манером его придерживаю. Неясно, как и каким образом, но вот уверен я в этом. Эх, и спрашивать его стремно, к сожалению.

Деда я замотал как гусеницу шелкопряда, и уселся неподалеку. И закемарил, совершенно не опасаясь. Опять-таки из-за уверенности, что я смогу понять, что собирается творить дедок, уж слишком хорошо я его ощущаю, страх, злобу и неуверенность. Это что, у меня как у Кашпировского или Чумака сверхспособности проснулись?

На удивление хорошо выспавшись, я утром снял с хвостатого деда большую часть веревок, и кляп вытащил.

— Тьфу, тьфу! Слушай, некромант, я оборотень-лис, у меня очень нежное обоняние. А ты меня грязной тряпкой заткнул. И еще связал просоленными веревками, это что, ты специально так издеваешься. Я ж пошевелиться не мог, руки печь начинало! — отплевавшись, начал ругаться дедок. И продолжал до тех пор, пока не получил от меня сухарь и кусок сушеной рыбы.

Блин, я порой смеялся над бабушкой, когда она оставляла сдобные сухарики на блюдечке, или сметану в миске, ставя их за газовую плиту. А тут… дедок просто мурчал от удовольствия, стараясь не проронить ни крошки. И сухарь, и сушик он умял с огромным наслаждением, как какой-то неземной деликатес. А я сделал в памяти заметку, что в этом бабуля была права. То есть она может быть права и в другом.

— Ну, веди, Сусанин. — Я ухватился за рукояти тачки. А вообще, она у меня удачно вышла, крепко и надежно, вон как я от тех загонщиков мчался. И ничего, выдержала все эти прыжки через кочки.

Шли долго. Я через три часа здорово устал толкать свою тачку, но дедок сказал, что почти пришли, и показал на поросшие лесом невысокие холмы.

— Только не шуми здесь особо, Лешему может не понравиться, — заходя в дубовую рощу, предупредил оборотень. Блин. У меня точно крыша съехала, и я лежу в психиатрическом отделении Севастопольского госпиталя и пускаю слюни от убойных лекарств. Иду за дедом с четырьмя хвостами. Который заявляет, что он оборотень, что надо не шуметь в лесу, ибо придет Леший… сказка какая-то. Осталось Василису Прекрасную найти и Елену Премудрую. Надеюсь, эти две барышни войдут в мое положение и спасут от спермотоксикоза ударным сексом, которого у нас в Союзе нет.

Через сорок с небольшим минут я стоял, вытирая пот со лба и глядя на потерпевший катастрофу дирижабль. Здоровенная машина удобно улеглась в распадке меж двух холмов, завалившись на один из них правым боком. На уцелевшей части обшивки виднелись остатки названия, выполненные готическим шрифтом, и немецкий крест, причем времен Первой Мировой.

Дирижабль, даже в таком состоянии, вызывал нешуточное уважение. Серьезная машинка, прямо скажем. Метров под полтораста, не меньше, в длину, высокий и широкий. Кой-где сквозь лохмотья обшивки проглядывает дюралевый скелет и внутренние баллоны. Корабль не горел, ну, так как тот, Третьего Рейха, «Гиндербург» который, но явно побывал в серьезной заварухе. Верхняя огневая точка практически сметена прямыми попадания, множественные следы пулеметно-пушечных очередей на обшивке. Интересно, насколько я помню, в Первую Мировую автоматических пушек не было.

Оборотень стоял рядом, хмуро поглядывая на меня и дирижабль. Грустно так, печально, хвосты свесил. Кстати…

— Дед, а у тебя вроде же как пять хвостов было? — поинтересовался я, и тут же был вынужден швырнуть себя вбок перекатом. Дедок, до того мирным пенечком стоявший рядом, превратился в оскаленную пасть и чуть не вцепился мне в глотку. А сейчас валялся с воем по поляне, схватив себя за шею, и дымился потихоньку. А на моих глазах от его роскошных серебристых четырех хвостов остался один, и тот куцый.

— Охренеть концерт, это что, на тебя так твоя клятва подействовала? Силой и магией? Надо же… — я почесал затылок, помогая мыслительному процессу, и вытащил из сумки три пшеничных сухаря и крохотную бутылочку сливочного ирландского ликера, которые поставил на пенек сломанного на краю леса дерева. Кстати, ни одного пенька от срубленных или спиленных деревьев я тут не видал. Где люди, куда делись?

— Прими дар, Хозяин леса, я пришел и уйду с миром. — Бабушка говорила, что в лесах, где Леший озорует, стоит оставить на опушке, на пеньке, хлеб, вареные куриные яйца и сметану. Сметаны и куриных яиц у меня нет, надеюсь, их «Айриш крим» заменит, отличная вещица. Блин, пару недель назад я над таким смеялся и пальцем у виска крутил, а сейчас у меня на глазах оборотень чуть не издох за нарушение клятвы, и я на полном серьезе делаю подношения Лешему.

Дедок так и валялся на полянке, поскуливая, а я держал в руке взведенную ракетницу и никак не мог заставить себя выстрелить. Тогда, около обгорелого дуба, думать особо некогда было. А тут стрелять в безоружного… с души воротит.

— Чего задумался, молодец? — справа из раздавшихся кустов вышел высокий и крепкий немолодой мужик с посохом. Бородат, чуть сутул. Явно очень силен, плечи широченные, ладони как лопаты. А глаза как весенняя трава зелены, так и тянут…

Я встряхнул головой, разгоняя наваждение.

— Силен, силен ведьмак. Спасибо за подношение, уважил старика. Обычно ваш брат-некромант силой берет, да наглостью, а ты древние обычаи блюдешь, стараешься лишнего не рушить. Я за тобой приглядываю, как ты из моря выполз. Скромный ты, но крепкий, сам никуда не лезешь, но тех, кто на тебя посягает, враз последней смерти придаешь. Кстати, спасибо тебе за подношение под Перуновым дубом, давно его кровью не кропили.

— Э-э-э… дедушка, про какой именно дуб вы говорите? — если честно, то я не понял его завершающую фразу.

— Ну, тот, под которым ты, внучек, тех двоих прикончил. От зарубленного тобой знатно кровушкой плеснуло, знатно. И под корень, и на ствол, и в землицу натекло… хорошее подношение, давно такого не было в моем лесу. — Старик усмехнулся и сел на внезапно вывернувшийся из земли корень. Поглядел на валяющегося и поскуливающего оборотня, усмехнулся и ткнул его посохом. — Хватит скулить, сам виноват. Ишь ты, столько годов серебристым ходил, а тут решил масть на огневку сменить. Радуйся, что жив, особливо после этой твоей выходки. Ты ж своей сутью поклялся, неумок.

— Еще раз извините, но тому дереву вряд ли больше двухсот лет. А культ Перуна был свергнут во времена становления христианской веры, — вежливо перебил я Лешего, прервав воспитательный процесс.

— Парень, глуп ты и зелен, по молодости. И если молодость пройдет сама, то вот глупость может и остаться. Ишь ты. Свергнут христианством. Ты же про Перуна помнишь? «Чур меня» говоришь? Значит, он пусть и не в полной силе, но живет. А насчет дуба… любое дерево, в которое ударила молонья, Перуново. Так-то, отрок! — старик гулко прихлопнул по корню ладонью. Поглядел на меня, на дирижабль, и спросил:

— Ты когда это железо разбирать-то будешь?

— Не знаю, — честно ответил я. — Я с кораблями такого типа дел не имел, я понятия не имею о внутреннем устройстве, разрушениях, полученных в результате боя и жесткой посадки, последствий коррозии. Тут думать надо и не торопиться. Операционная и вообще госпиталь я даже не знаю где.

— Ишь. Не торопится он… — Леший снова усмехнулся. Хлопнул ладонями по коленям и встал с импровизированного кресла. — Ну. Тогда добро пожаловать в мои приделы. И это… этого полухвостого или добей, или в фамильяры введи. Мне такой неудачник в моем лесу даром не нать и с деньгами не нать. Озлобится он, шалить начнет, людишек драть… мне это надо, карательную экспедицию Северного Союза? Некроманты и боевые воздушные машины в боевом единении — страшная сила. Еще выжгут мне пол-леса.

— Какой Северный Союз, извините? — я удивился. Такой страны я не помню вообще. — Может, Советский Союз?

— Нет, СССР давно почил… Мыш! Мыша! Где ты, толстяк хвостатый?! — неожиданно гулко рявкнул старик.

— И нечего так орать. Я готовил документы, так как кое-что давно понял. Этот молодой человек является иномирянином, и его здорово заинтересуют особенности нашего мира, — откуда-то из-под ног раздался негромкий, слегка писклявый, но полный собственного достоинства голос. — Сегодня двадцатое июля две тысячи двести сорокового года.