Кольцо нибелунгов

6 ГУНДОМАР И ОГНЕННОЕ ДЫХАНИЕ

Прошло два дня и две ночи с тех пор, как Гундомар отправился убивать дракона. Радость по этому поводу быстро прошла. Тучи, словно прибой, метались над страной, удушая свет солнца днем и сияние луны ночью. Стражники на зубцах башни наблюдали за лесом, но никаких признаков, свидетельствующих о славной победе короля, не было. И в первую, и во вторую ночь после начала похода в облаках на северо-востоке появлялись сполохи, но это были не молнии, возвещавшие о надвигающейся грозе, а отблески огненного дыхания Фафнира.

Кримгильда и Гернот тоже все дни напролет проводили в башне, обратив свои взоры в сторону леса, где решалась судьба Бургундии. Брат и сестра стояли обнявшись и смотрели вдаль.

На закате каждого дня церковные колокола призывали горожан к молитве. Молились сейчас повсюду — и всем богам.

Зигфрид метался по кузнице, словно дикий пес, которого привязали к дереву цепью. Регин даже не пытался его успокаивать — он сам чувствовал, что в воздухе запахло несчастьем.

Когда на третий день сгустились сумерки, Гернот, уставший и разочарованный, спустился со сторожевой башни и отправился к покоям придворных. Ему хотелось поговорить с кем-нибудь, но так, чтобы при этом не пришлось обсуждать что-то важное. Кримгильда сейчас была занята своими собственными мыслями: уверенная в том, что именно она привела к происшедшему, девушка страдала от мучившего ее чувства вины, и Гернот не хотел надоедать ей своим обществом.

Принц думал, что Эльза пошутила, пообещав приготовить для него суп, и укорял себя за легкомыслие, с которым он отнесся к дочери советника. Вскоре он обнаружил девушку, бледную, с печальными глазами, в кухне для слуг возле небольшого котелка, от которого поднимался ароматный запах свежего супа.

Она стояла к нему спиной и нарезала грибы для бульона. Тот факт, что Эльза спокойно и тщательно выполняла скоропалительно данное обещание, впервые в жизни заставил Гернота почувствовать, что эта девушка для него не загадка. Он получил все ответы на вопросы, которые никогда не приходили ему в голову. Почему Эльза так стеснялась в его присутствии, хотя часто пыталась к нему подойти? Почему его слова оскорбляли ее, хотя ему казалось, что он отпустил безобидную шутку? Почему она не любит Кримгильду, словно та была ему не сестрой, а любовницей? Почему ее глаза всегда такие печальные, будто она видит не то, что есть, а то, чего не может быть?

— Эльза… — осторожно начал Гернот.

Она подняла голову, и на мгновение что-то вспыхнуло в ее взгляде, словно на глаза навернулись непрошеные слезы.

— Принц Гернот… — произнесла она, глубоко вздохнув.

Он неуверенно указал на котелок.

— Признаться, я не был уверен… Мне очень жаль, что ты каждый вечер готовила его для меня зря.

Она мягко улыбнулась.

— А мне не жаль, поскольку стражники всегда благодарны тому, кто принесет им теплую еду, тем более в полночь.

Он взял с полки деревянную миску и протянул ее Эльзе.

— Я тоже был бы благодарен.

На этот раз Эльза следила за тем, чтобы не коснуться пальцами его рук, как это произошло во время их встречи у зубцов башни. Тогда она, казалось, перешла невидимую границу, которую теперь старалась не нарушать.

— Я могла бы принести вам суп.

Кивнув, Гернот сел за стол, стоявший в кухне.

— Мне кажется, мы редко встречаемся, потому что ищем общества друг друга в разное время.

Он не думал, что, имея такую бледную кожу, можно покраснеть, но Эльза все же зарделась от смущения. Чувствуя жар у себя на лице, Гернот и без зеркала понял, что он тоже покраснел. Чтобы преодолеть охватившее его волнение, он указал ложкой на деревянную лавку и мягко произнес:

— Мне хотелось бы, чтобы ты посидела со мной. Когда мы договаривались насчет супа, разве ты не обещала разделить его со мной?

Некоторое время они ели молча, избегая смотреть друг на друга. Это было неуверенное молчание, в котором так и не произнесенное слово боролось за свое право выйти наружу, но снова и снова проигрывало.

— Что, до сих пор нет новостей? — наконец спросила Эльза.

Гернот покачал головой.

— Сейчас мы обсуждаем, стоит ли нам собрать поисковую группу, но Хаген считает, что это посеет сомнения в победе Гундомара.

Эльза опустила глаза.

— Слабость… это то, чего мой отец не понимает.

— Никто не любит признаваться в своих слабостях, — сказал Гернот. — Мне было легче самому отказаться от участия в охоте на дракона, чем получить отказ со стороны отца.

— Вы огорчены, что не пошли бороться с Фафниром? — удивилась Эльза.

— Нет, — ответил Гернот. — Мне не хочется проявлять свое мужество, защищая Бургундию с мечом в руках. И все-таки в тяжелые времена мне хотелось бы помочь отцу и братьям. А как же иначе?

— Вы там, где в вас нуждаются, — прошептала Эльза, с трудом сдерживаясь, чтобы не положить свою руку на пальцы Гернота.

Принц взглянул на девушку и почувствовал тепло, исходившее от нее. Он удивился, что до сегодняшнего дня не замечал, сколько в ней было любви и печального миролюбия. Принц явно чувствовал что-то, о чем нельзя было думать, хотел чего-то, чего нельзя было допустить.

Внезапно звуки трубы разорвали тишину, а вместе с тишиной и связь, установившуюся между Эльзой и Гернотом.

— Отец! — Гернот вскочил и так поспешно выбежал из кухни, что даже забыл позвать с собой Эльзу.

Девушка вылила остатки супа в котелок и накрыла его деревянной крышкой: еще один ужин для голодных солдат. После этого она пошла за Гернотом. Какими же будут новости этой ночи? Впрочем, Эльза понимала, что новости вряд ли будут хорошими.

Четверо мужчин, две лошади и ни одного меча.

Те, кому удалось вернуться в замок, едва ли выглядели лучше тех, кто остался в лесу. Сплошь обожженная кожа, страшные гноящиеся раны, покрытые пеплом. Одежда, сплавившаяся в огне с человеческой плотью. И люди — изнуренные, еле-еле волочащие ноги и безвольно опустившие руки. Взгляд воинов умолял о смерти из милосердия. У лошадей, по которым, казалось, прошлись огромным плугом, были разорваны бока.

Вернулись Гундомар, Гунтер и двое их верных вассалов. Они прошли на ощупь вдоль стены к воротам, и Гунтер надломленным голосом приказал привратникам не трубить в триумфальные фанфары по поводу возвращения короля.

Несмотря на поздний час, все придворные выбежали им навстречу, решив, что лучше уж увидеть ужасные последствия битвы с драконом, чем сидеть в неизвестности.

Вассалы опирались на лошадь, которая уже не могла нести всадников. Гунтер вел под уздцы вторую лошадь, с которой свисало безжизненное тело короля. Щит Гундомара был по-прежнему прикручен к его руке, но он был полностью обуглен, и при каждом шаге от него отламывались куски и с глухим стуком падали на землю.

Одна из штанин принца полностью пропиталась кровью. Левая половина лица была воспалена, словно кости пытались пробиться сквозь кожу. На левой руке на месте двух пальцев белела повязка, под которой скрывались окровавленные культи.

Мрачное, внушающее ужас возвращение. Мужчины превратились в калек, а их гордость — в прах. Сложно сказать, что еще удерживало на ногах эти жалкие остатки воинства. Учитывая их раны и потери, трудно было даже представить, как им удалось проделать обратный путь к замку.

Вассалы, державшиеся за поводья лошади, с благодарностью смотрели на сочувствующих им воинов, которые бережно взяли их под руки и повели залечивать раны. Бедное животное, не способное сделать больше и шагу, избавили от страданий у края стены.

Гунтер же, наоборот, не хотел останавливаться. Он провел лошадь прямо к входу в тронный зал. Никто не сказал принцу и слова, никто не решился протянуть ему руку.

Гернот, крепко сжимая в объятиях рыдающую Кримгильду, не мог справиться с охватившим его страхом. После этого чудовищного зрелища он не в силах был перейти к действиям.

Когда Гунтер приблизился к тронному залу, ему открыли дверь и он вошел, ведя за собой лошадь по ступеням лестницы. Как Гернот ни пытался усилием воли заставить себя не верить в происходящее, он все же понимал, что в этот горестный час ему надлежит выполнять свои обязанности. Обняв Кримгильду за плечи, он повел ее в тронный зал.

Хаген последним переступил порог зала и жестом приказал солдатам захлопнуть дверь, чтобы скрыть плачевное зрелище от глаз придворных.

Зигфрид и Регин, которые сидели перед кузницей, наслаждаясь вином и хлебом, в ужасе переглянулись.

— Как же такое могло произойти? — спросил Зигфрид. — Тринадцать мужчин, тринадцать мечей — против всего одного чудовища?

— Железо против магии, — проворчал Регин. — Король дорого заплатил за свое высокомерие.

— Я должен был тоже находиться там, — подавленно произнес Зигфрид. — Может, я…

— Может, тебя разорвали бы на части вместе с остальными девятью воинами, которые так и не вернулись обратно, — оборвал его наставник. — Не завидуй другим в их смерти.

— Что же случилось с Гизельгером? — спросил Зигфрид.

Регин сплюнул.

— Все, что с ними произошло, необязательно видеть, чтобы потом рассказать об этом. Я уверен, что кронпринц поскакал прямо на Фафнира, громко крича и подняв меч. Гордыня неизбежно приводит дурака к смерти. Вот увидишь, очень скоро барды начнут слагать песни о его геройстве.

— Сейчас мне даже кажется, что лучше бы мы поехали в Ксантен, — пробормотал Зигфрид.

В зале поспешили зажечь пару факелов, которые мгновенно наполнили помещение теплым светом. Хаген обеими руками отодвинул кубки и тарелки, которые остались на столе после ужина.

— Что произошло в лесу?

Гунтер снял отца с лошади и осторожно, стараясь не задеть раны, уложил его на стол.

— Мы никогда не будем говорить об этом, а ты никогда не будешь нас спрашивать.

Король был еще жив. Его душа цеплялась за тело, не желая покидать израненную плоть. Хотя его сердцу не хватало крови, которую оно могло бы перегонять по венам, а дыхание мешалось со слюной, король поднял правую руку, подзывая к себе самых близких людей. Хаген, Кримгильда и Гернот присоединились к Гунтеру, который стоял возле короля.

Гундомар с хрипом выдавил несколько слов:

— Мы… заглянули в глаза дьяволу. Пламя… адское пламя…

Гунтер оперся о край стола и положил свою ладонь на руку короля.

— Все в порядке, отец. Мы вернулись в Бургундию. Когда наступит день и твои раны обработают, молитва принесет тебе утешение.

Вместо ответа Гундомар повернул голову к Хагену.

— Ты будешь теперь… заботиться обо всем… — с трудом произнес он. — Ты станешь мечом и щитом Гунтера… короля Гунтера…

Хаген, который вел себя с присущей ему невозмутимостью, казалось, был не более встревоженным, чем обычно, но все же склонил голову.

— Клянусь жизнью.

Кримгильда бросилась к отцу, взяла его окровавленную руку и, рыдая, стала ее целовать. Голос Гундомара умолк, а улыбка, появившаяся на его губах при виде дочери, застыла, превратив лицо в маску смерти.

Оставшиеся трое детей короля Бургундии опустились на колени и стали молиться. А Хаген тихо повернулся и вытащил меч. Кто-то должен был позаботиться о смертельно раненой лошади.

Корабль саксов, построенный для плавания по рекам королевства, боролся с гигантскими волнами, которые бросали его вглубь, чтобы потом вытолкнуть наверх, к черному ночному небу. Дул попутный ветер, и паруса были готовы вот-вот порваться. Весла уже давно подняли на борт: вода сломала бы их, как тяжелый ботинок ветку.

Эдельрих, сын Талриха, кронпринц Саксонии, стоял на носу корабля, ухватившись тонкими руками за поручни. Дождь хлестал его по лицу; ветер, исходящий, вероятно, из Утгарда или из самого ада — в зависимости от того, какому богу поклонялись те, кто испытал на себе их неистовую силу, — срывал одежду. Эдельрих ненавидел море. Он ненавидел эту поездку. Он ненавидел каждую капельку, опускавшуюся на его волосы. Его не влекло в Исландию ни желание приключений, ни стремление сделать Брюнгильду своей королевой. Как только к ним прибыл гонец с исландского двора, его отец тут же снарядил быстрый корабль. Саксония и Дания уже давно находились в напряженных отношениях, стремясь завоевать друг друга. Талрих был не в состоянии противостоять вторжению войск из Дании и Ксантена, но союз Саксонии с Изенштайном мог бы обеспечить равновесие, которое поддержало бы мир. Саксония и Исландия против Дании и Ксантена — это звучало так заманчиво, что Талрих ради выгодного союза готов был пожертвовать своим упрямым сыном.

Нельзя сказать, что Эдельрих, наделенный острым умом и политической дальновидностью, не понимал стратегии отца. Несмотря на полное отсутствие интереса к женщинам, он был не против того, чтобы жениться ради короны, и надеялся, что впоследствии сумеет разобраться со всеми проблемами и мелкими неприятностями, вызванными таким решением.

Но Брюнгильда? Исландия? Эдельрих узнал об этом варварском народе и его холодном королевстве больше, чем ему хотелось бы. Там презирали музыку и литературу, а все, что создавали ремесленники, служило определенной цели, и при этом никто не заботился об украшении изделий. Пища была жирной, а земля — бедной. Конечно, красота Брюнгильды вызывала восторг, но это была грубая красота воина, женщины-воительницы, которая не думала ни о духах, ни об изяществе.

Предполагалось, что Эдельрих будет править Исландией вместе с Брюнгильдой до тех пор, пока его отец не оставит трон Саксонии. После смерти Талриха два королевства, скорее всего, объединятся, а Эдельрих вернется на родину, чтобы объявить Исландию провинцией.

Такая перспектива заставляла принца мечтать об убийстве своего отца уже в день свадьбы с Брюнгильдой. Смерть короля позволила бы Эдельриху не задерживаться в этой чудовищной северной стране, где лето длилось меньше, чем пиршество при дворе Саксонии.

На горизонте возникла огненная стена, широкая и яркая, которую было хорошо видно, несмотря на непрерывный дождь. Эдельрих повернулся к кормчему и, перекрикивая шторм, спросил:

— Откуда этот свет? Это Исландия или край земли? Я готов поверить и в то, и в другое!

— Должно быть, это Исландия! — прокричал в ответ человек за штурвалом. — Я еще никогда не видел такого пламени!

Эдельрих снова посмотрел вперед, наблюдая за тем, как из туманной ночи медленно возникают очертания горного королевства. Казалось, что из воды поднимается черный великан, замерзший и злой, и пытается согреться у костра. Это зрелище было в одинаковой степени поразительным и пугающим. Когда корабль приблизился к Исландии, шторм немного поутих, словно остров был защищен от плохой погоды волшебным обручем. Можно было даже различить, где пролегает граница между серым морем и мутным небом. И все же остров из вулканической породы по-прежнему производил впечатление угрожающей непоколебимости.

Эдельрих увидел, что устье фьорда, который вел к замку Изенштайн, закрыто огненной стеной, от которой поднималось яркое пламя. Казалось, что огонь зарождается в воде, а полыхающие языки пламени лижут небо. Корабль же напоминал щепку, которую океан нес в огонь. От горячего ветра саксы начали обливаться потом, а влага на их коже испарялась, оставляя после себя соляную корку. Двое воинов, веривших в бога христиан, в испуге перекрестились.

Но на принца Саксонии эта устрашающая картина не произвела особого впечатления. Истории о том, что исландцы заключили союз с древними богами и теперь используют магию и темные силы, рассказывали во всех тавернах на континенте. В определенной степени Эдельрих даже любовался великолепным зрелищем, которым королева Исландии пыталась отпугнуть всех своих женихов.

— Мы должны поворачивать обратно! — закричал кормчий и попытался крутануть штурвал.

— Если ты развернешь корабль, я отрублю тебе руку! — пригрозил ему Эдельрих.

Несмотря на свою образованность и презрение к варварству, принц Эдельрих был знаменит своим буйством и вспышками гнева, делавшими его непредсказуемым. Кормчий ни капли не сомневался в серьезности угрозы и вынужден был держать прежний курс.

— Это всего лишь иллюзия — игра света и красок, призванная обмануть наши глаза, — объяснил Эдельрих таким тоном, как будто пытался убедить самого себя. Принц сбросил накидку и, перегнувшись через поручни, опустил ее в воду. Когда ткань пропиталась водой, он накрыл ею голову и сказал: — Те, кто не нужен на палубе, могут спрятаться в трюме. С нашей скоростью мы очень быстро доберемся до замка Изенштайн и вскоре сойдем на берег.

Солдаты, в отличие от принца менее убежденные в безопасности огненной стены, поспешили укрыться под деревянным покрытием палубы. Воздух был таким горячим, что стало трудно дышать, хотя корабль еще не приблизился к огненной стене.

Эдельрих и мысли не допускал, что он мог ошибаться. Принц Саксонии чувствовал себя Одиссеем, которого боги послали на священное задание, и приготовился гордо выступить навстречу опасности. Ему было даже немного обидно, что Брюнгильда пыталась испугать его такими глупостями.

Королева Исландии стояла на стене крепости и с непроницаемым выражением на лице наблюдала за тем, как маленький кораблик двигался к полыхающей стене. Его очертания искажались в отблесках огня, словно руки богов изменяли форму судна каждую секунду.

— Вероятно, это лангобарды[4] — пробормотал Эолинд. — Или франки.

— Это саксы, — проворчала Брюнгильда. — Только Талрих мог так быстро отреагировать на новость наших гонцов. Его королевству требуется поддержка Исландии в войне против Хъялмара. Он уже дважды слезно просил моего отца заключить с ним союз. А теперь он хочет принудить нас к этому союзу, прислав своего сына.

Эолинд внимательно посмотрел на свою королеву.

— Вы можете снять действие заклинания и пропустить корабль во фьорд. Никто не поставит вам в укор, если вы позволите Эдельриху живым добраться до берега Исландии.

— Таковы правила, — напомнила ему Брюнгильда. — Гонцы изложили мои требования слово в слово всем королям. И каждый из женихов должен их уважать. Я не могу унизить гордость Эдельриха своим великодушием, которое сделает его моим врагом так же, как его смерть сделает моим врагом его отца. Судя по тому, что о нем говорят, Талрих едва ли схватится за меч, чтобы защитить честь сына, который настолько глуп, что плывет на верную гибель.

Из-за бушующего пламени трудно было определить, насколько далеко находится корабль Эдельриха от устья фьорда.

— Прежде чем вы выберете себе супруга, половина всех королевств возненавидит Исландию, — задумчиво произнес Эолинд. — Дипломатия обязана помогать политике в предупреждении войн, а не в их развязывании.

— Мой отец был невысокого мнения о дипломатии, — отрезала Брюнгильда.

Королевский советник покачал головой.

— Хакан был настроен на уход от дипломатических отношений, но никак на неуважительное поведение по отношению к ним. Король не искал друзей, но он был достаточно умен, чтобы не наживать себе врагов.

Судя по всему, Брюнгильде больше не хотелось говорить на эту тему. Она нагнулась вперед, чтобы лучше видеть корабль саксов.

— Мы поговорим об этом позже, Эолинд. Кажется, представление начинается.

Корабль Эдельриха как раз достиг внешнего края огненной стены, и его нос врезался в нее. В какой-то миг показалось, что корабль на полном ходу может войти во фьорд. Пламя набросилось на судно, но не смогло сожрать его сразу, так как дерево впитало в себя слишком много морской воды.

И тут запылали паруса. Они стали рваться на глазах, а ветер, подхватив пылающую ткань, разбросал ее по палубе. Гордый флаг Саксонии тоже вспыхнул, что было дурным предзнаменованием. Корабль мгновенно остановился, дрожа в огненных когтях пламени. Эолинду казалось, что даже в замке были слышны крики саксов, чьи тела сейчас пожирал огонь. У Брюнгильды мурашки побежали по коже. Зрелище, которое должно было доставить ей удовлетворение от своей жестокости, вызвало лишь печаль.

— Они могли бы прыгнуть в море, — с грустью произнесла Брюнгильда.

— Если бы они были рыбами, — подавленно пробормотал Эолинд. — Где бы они ни вынырнули из воды, их уже будет ждать огонь. Вы действительно хорошо продумали это испытание.

Он еще никогда не чувствовал себя таким далеким от своей королевы и боялся, что она сошла с ума.

Крики утихли — сожженные легкие не способны были издавать звуки. И тут вспыхнул сам корабль, причем не в одном месте, а полностью, целиком, как будто дерево только и ждало того, что огонь высушит его, подготовив к уничтожению. Увидев в огне бешеные движения двух солдат, Эолинд закрыл глаза. Медленно, почти осторожно, корабль вынырнул из огненной стены. Словно пылающий факел, он вошел во фьорд перед замком, и от него начали отваливаться обуглившиеся части. В горячем воздухе кружили хлопья золы. Корабль так и не доплыл до берега. Он распался на части и утонул, предоставив саксам могилу в океане.

Нельзя сказать, чтобы Брюнгильда была довольна, но она все же чувствовала некоторое облегчение.

Вот уже три недели, как бургунды закрыли границы и, сообразно своим традициям, поминали умершего короля. Гундомар был первым королем страны, чье тело отныне покоилось в крипте недавно возведенной церкви, в каменном саркофаге. Рядом с саркофагом построили усыпальницу для Гизельгера. Пусть его тело и не удалось спасти от когтей Фафнира, но все равно нужно было почтить память кронпринца и позволить его душе покоиться возле отца.

Королевство, которое уже много месяцев изнывало от ига дракона, теперь еще глубже погрузилось в апатию. Жизнь бургундов превратилась в ожидание смерти. Единственное, что теперь процветало в стране, — это чудовищные драки в тавернах, распаляемые слишком большим количеством выпитой медовухи и подкрепленные безумием.

Рассказывали о том, как дракон убил всю королевскую свиту одним ударом лапы, как Гизельгер погиб, грудью защищая отца, в то время как Гунтер трусливо спрятался за скалой, спасая собственную жизнь.

Зигфриду, который не мог оставаться равнодушным к тому, что произошло с королем и его воинами, все же удалось по крупицам собрать правду об этом походе, но еще больше его волновало другое. Все его мысли по-прежнему вращались вокруг Кримгильды. Ему было плохо, оттого что принцесса страдала, а он не мог ей помочь. Когда Кримгильда проходила через двор мимо кузницы, он часто пытался поймать ее взгляд, чтобы выразить свою поддержку. Но девушка ни разу даже не повернула голову в его сторону.

Так продолжалось до одного вечера, когда в кузницу пришел солдат. Зигфрид и Регин как раз чистили свои инструменты после окончания работы.

— Кузнец Зигфрид! Принцесса хочет с тобой поговорить. Через час она будет ждать тебя на балконе над ее покоями.

Вот и все. Эти несколько слов заставили сердце Зигфрида трепетать и наполнили его душу светом. На Регина же сообщение солдата возымело обратное действие: кузнец и принцесса… так не должно быть. Это неправильно.

Рассмеявшись, Зигфрид похлопал его по плечу.

— Да что ты такое говоришь! Все отлично! Только как мне выдержать этот час? Ведь я не могу побежать к ней прямо сейчас. Нет, я не вынесу этого!

Регин криво улыбнулся.

— Вероятно, она не зря предоставила тебе этот час. Кримгильда дает тебе возможность явиться к ней не таким грязным и потным.

Зигфрид осмотрел себя. И действительно, его старая рубашка, прожженная искрами, лоснилась от грязи, а руки были черными. Он сорвал рубашку со своего тела и намочил ее в ведре, а потом принялся мыться.

— Регин, что бы я делал без твоих советов?

— Все то же самое, — пробормотал старый кузнец.

Гунтер сидел на троне, хотя никогда к нему не стремился. Принц, которого смерть брата сделала кронпринцем, не хотел надевать корону короля.

Хаген ходил перед ним туда-сюда и описывал ситуацию в стране.

— Произошло именно то, чего мы пытались избежать, надеясь победить дракона, — говорил он. — Бургундия полностью ослаблена, и на нее могут напасть с любой стороны. Многие королевства забрали отсюда своих послов, и короли уже начали изучать карты, планируя военное вторжение.

Гунтер невольно поднял правую руку к левому плечу, на которое была наложена повязка. Бинты по-прежнему каждую ночь пропитывались кровью.

— А Фафнир?

Хаген презрительно пожал плечами:

— Довольный своим бесчинством, дракон отдыхает в лесу.

Гунтер потер ладонями щеки. Болезненные раны не давали ему спать, а совесть отнимала остатки покоя, который он утратил.

— Что же мне делать?

— Оглянитесь, и вы увидите: Бургундии необходим король. Если вы будете затягивать с коронацией, то королевство распадется.

В голосе Хагена чувствовалось раздражение — наверняка этот вопрос казался ему неуместным.

— Но вы же слышали, что говорят женщины, стирая белье, и мужчины, которые работают в мастерских? Возможно, народу нужен какой-то король, но не этот.

— Представляю, каким бы королевством была Бургундия, если бы вопрос о том, кому править, решал народ, — мрачно рассмеялся Хаген. — Ваша кровь дает вам право и налагает на вас ответственность.

— Мне нужно время, — неуверенно пробормотал наследник трона.

— То, что вы называете временем, за городскими воротами оценивают как медлительность! — в ярости воскликнул советник. — Я знаю, что именно Гизельгера с самого детства воспитывали нести ответственность за корону. Но это не умаляет вашего долга перед страной и народом.

Гунтер заглянул в почти пустой кубок, стоявший на подлокотнике трона. Со времени возвращения с битвы вино стало его лучшим лекарством: оно притупляло не только физические страдания, но и душевную боль. Он отбросил кубок в сторону, и тот упал на каменный пол.

— Я никогда не хотел быть королем.

— А я никогда не хотел потерять глаз в сражении, — прошипел Хаген, указывая на кожаную повязку, скрывавшую пустую глазницу на его лице. — Но иногда боги ставят нас перед задачами, которые мы должны выполнять. Я обещал вашему отцу помогать вам во всем. Помогать королю Гунтеру!

Его слова повисли в тишине пустого тронного зала. Угроза и обещание.

Гунтер выпрямился, расправив плечи, и провел рукой по волосам.

— Ты прав, Хаген. Время жалости к себе прошло. Отправь послов во все страны и начинай приготовления к празднеству. В следующее воскресенье у Бургундии будет новый король.

Хаген решительно кивнул и ударил себя кулаком в грудь.

— Так и будет! Ради Бургундии!

Ему стоило огромных усилий не выказать свое злорадное удовлетворение и не улыбнуться. Гунтер был не таким глупым крикуном, как Гизельгер, которым Хаген управлял, начав приобщать мальчика к делам королевства, когда тому едва исполнилось пятнадцать лет. Гунтер умел распознавать интриги и принимать решения по собственному усмотрению. Конечно же, таким человеком непросто манипулировать и намного сложнее контролировать его поступки и слова. Но важнейший шаг был сделан — Гунтер выразил готовность стать королем. К счастью, время бездействия закончилось. Бездействие было самым главным врагом Хагена; он сравнивал его со стоящей на месте лошадью, которая боится бежать в каком-либо направлении.

Зигфрид явно поторопился и слишком рано пришел на балкон. Но он уже не мог больше ждать. У него внутри все пылало, словно его кровь превратилась в раскаленное железо из кузницы. Он удивился, что девушка назначила ему свидание именно здесь, где их могли увидеть.

Кримгильда, как и полагается принцессе, пришла с опозданием. В знак траура по Гундомару она надела темно-синее платье и заплела волосы в косу. Гордая и даже надменная, она вышла на балкон, не выказывая ни спешки, ни стыдливости. Зигфрид хотел подойти поближе, прикоснуться к ней и уже сделал шаг навстречу, но Кримгильда подняла руку и приказала кузнецу остановиться.

— Я бы хотела, чтобы ты стоял в трех шагах от меня.

Зигфрид ничего не понял, но подчинился. У принцессы на сердце сейчас лежал тяжкий груз, поэтому кузнец решил подождать. Едва сдерживая себя, он наблюдал за Кримгильдой, тщательно подбиравшей слова.

— Ты молишься, Зигфрид?

Он покачал головой.

— Древним богам не нужны молитвы до тех пор, пока мы чествуем их своими делами.

— Я молилась, — прошептала Кримгильда. — В ту ночь, когда ты пришел в мою комнату. Я молила Бога подать мне знак, действительно ли Этцель тот мужчина, за которого мне нужно выйти замуж. Должна ли я выбрать любовь или долг? Я просила у Бога силы, чтобы сделать правильный выбор.

— Это и был правильный выбор, — уверенно произнес Зигфрид.

Кримгильда взглянула на него, и по ее щеке скатилась слезинка.

— Из-за того, что я отказала сыну Мундцука, моему отцу пришлось умереть от когтей Фафнира, как и моему брату! Страна по-прежнему страдает от злодеяний змея, а все наши соседи рассматривают Бургундию как легкую добычу. И ты считаешь, что я поступила правильно? Это было глупо, необдуманно и недостойно принцессы!

Зигфрид был поражен столь бурным проявлением чувств, поскольку ожидал совсем другого. Все клятвы и обещания, которые он приготовил, теперь казались пустыми и ненужными.

— Кримгильда, ты не можешь винить себя в происшедшем…

— Не сомневаюсь, Господь знает, что я не хочу этого замужества… Но я должна поступиться своими желаниями. Зигфрид, неужели ты не понимаешь? Так должно быть.

Ему было больно от ее слов.

— Неужели твоя любовь ко мне… прошла?

Девушка отвернулась от него и опустила ладони на поручни балкона.

— Зигфрид, моя любовь к тебе — единственное, что удерживает меня в этой жизни. Но в то же время она не может определять мою жизнь.

— Если не любовь определяет твою жизнь, — спросил Зигфрид, — то что же?

— Долг! — воскликнула принцесса в яростном отчаянии. — Как Гундомар и Гизельгер не хотели идти убивать дракона, как Гунтер не хочет садиться на трон, точно так же и я не хочу искать короля, брак с которым позволит мне восстановить Бургундию. И все же я это сделаю, потому что для меня долг важнее счастья!

Зигфрид, уязвленный словами Кримгильды, невольно выпрямился, хотя понимал, что движет принцессой.

— И ты позвала меня сюда, чтобы сказать мне об этом?

Она снова повернулась к нему.

— Нет. В ту легкомысленную ночь мы дали друг другу обещание. Хотя я и не произнесла тогда этих слов, но все же это было обещанием с моей стороны. Однако судьба, послав смерть и пламя, объявила нам, что мы не можем исполнить свою клятву. Освободи сердце от любви ко мне, и я попытаюсь сделать то же самое.

Зигфриду не пришлось задумываться и тщательно подбирать слова. Он опустился на колени.

— В ту легкомысленную ночь мы принесли клятву, это правда. И сегодня я готов повторить ее. Я всего лишь кузнец Зигфрид, который никогда не знал своих родителей и который не сумел добиться разрешения пойти убить Фафнира. У меня нет ничего, о чем бы я мог вспоминать с гордостью, и ничего, за что стоит бороться. Кроме сердца принцессы.

— Ты не можешь бороться за мое сердце! — закричала Кримгильда, и эти резкие слова прозвучали в ее устах как-то странно. — А теперь уходи!

— Но я…

— Уходи!

Впервые в присутствии принцессы Зигфрид позволил себе выплеснуть накопившуюся в нем ярость. Он вскочил на ноги и бросился бежать. Ему хотелось кричать, ломать деревья, вызвать на поединок самих богов!

Коридоры замка превратились в серые тени, а он все бежал и бежал. Время от времени юноша видел дрожащий свет факелов, которые горели в темноте, подобно чьим-то желтым глазам. Он перепрыгивал через три ступеньки, колотя кулаками по стенам, пытаясь убедиться в том, что происходящее — реальность. Скоро по его разбитым пальцам начала стекать кровь.

Выбежав во двор, юноша бросился к кузнице, ни разу не оглянувшись на балкон. Он не хотел сейчас видеть убитую горем Кримгильду, не желал прощать ей слова, которые ранили его душу.

Ему нужно было увидеть Регина. Ему нужен был человек, который поговорил бы с ним не о долге и уважении, а о простых вещах, составляющих жизнь любого человека. Впервые за много недель Зигфрид мечтал о том, чтобы вернуться в лес Одина.

Оказалось, что сегодня не только он пребывал в столь возбужденном состоянии. Еще издалека юноша услышал доносившуюся из кузницы ругань. Там скандалили двое мужчин, и Зигфрид сразу узнал голос Регина. Он мог бы сначала послушать, о чем идет речь, но это было не в его правилах. Кроме того, голос незнакомца становился все громче, все агрессивнее. Зигфрид боялся, как бы ссора не перешла в рукопашную, и решил помочь своему наставнику.

Он как раз открыл деревянную дверь, когда худой старик вцепился Регину правой рукой в ворот рубашки.

— Жизнь во лжи! И это ты называешь покоем?

Регин и сам был в ярости и поэтому не заметил появления Зигфрида. Своей сильной рукой он разжал пальцы противника.

— Да, я променял право его крови на его жизнь. Да, именно это я называю покоем. И этого хотела Лина!

В следующую секунду они увидели Зигфрида, который замер в проеме двери. Его лицо, освещенное пламенем, казалось растерянным. Он не бросился в драку, так как старый воин, потерявший в сражениях левую руку, едва ли мог быть достойным противником жилистому Регину.

— Простите, — пробормотал Зигфрид. — Я не хотел вам мешать. Но мне показалось, что Регин вот-вот схватится за оружие, и я подумал…

— Это он? — спросил покрытый шрамами незнакомец и прищурил глаза, осматривая Зигфрида с головы до ног.

— Зигфрид, это Лоренс, — пояснил Регин вместо ответа. — Он… он был другом твоей матери.

На это Зигфрид не рассчитывал, не мог рассчитывать. Он и не думал, что ему придется столкнуться с этим прямо сейчас, когда Кримгильда дала ему от ворот поворот. Он не знал, сколько уважения и радости он должен выказать Лоренсу, поэтому ограничился кивком.

— Друг моей матери… Что ж, это хорошая новость. Я очень мало знаю о ней. Долгими зимними вечерами Регин рассказывал мне о ее простой жизни.

Лоренс взглянул на Регина так, словно хотел задушить его.

— О ее простой жизни?

Регин казался удрученным, даже пристыженным. Зигфрид еще никогда не видел своего наставника таким неуверенным.

— Что-то не так?

— Ты сейчас же все расскажешь ему, — прорычал Лоренс. — Нужно открыть ему правду.

— Тебе легко говорить о правде, — с укоризной сказал Регин. — Твоя правда всегда была простой — правдой воина, который всю свою жизнь провел в поисках войны.

— Тогда я сделаю то, чего не сделал ты! — В голосе старого солдата слышалась неприкрытая угроза.

Регин повернулся к своему воспитаннику:

— Зигфрид, оставь нас на некоторое время наедине. Не буду скрывать, что наш разговор касается тебя, но все же прошу об этом одолжении.

Зигфрид, чуть помедлив, кивнул и вышел из кузницы. Регин подождал еще немного, пока не удостоверился, что парень не слышит их.

— Да как ты смеешь упрекать меня? — закричал он на Лоренса. — Мальчик прожил в моем доме восемнадцать мирных и спокойных лет! С твоей правдой он побежал бы с мечом на датчан еще до того, как у него начала расти щетина на лице!

— Наследному принцу Ксантена не к лицу трусливо отсиживаться в убежище! — возразил Лоренс. — Только познав собственное величие, он сумеет исполнить предназначенный судьбой долг и освободить свое королевство от датчан!

— Чего будут стоить твои разговоры, когда ты будешь горевать у трупа Зигфрида? — спросил Регин. — Ты уже потерял своего короля и свою королеву. Кто же на самом деле желает смерти Зигфрида — ты или Хъялмар?

Вместо ответа Лоренс сунул руку в походный мешок, лежавший рядом с ним на полу. Вытащив оттуда какой-то предмет, завернутый в грязную кожу, он бросил сверток к ногам Регина.

— По крайней мере, он был там, как мы и договаривались. Когда я нашел его, мне стало ясно, что ты решил лишить Зигфрида его наследства.

— И ты нашел нас даже здесь, в Бургундии? — насмешливо спросил Регин.

Лоренс покачал головой.

— Это было счастливое совпадение, меня направили сами боги. Бывшие военачальники Зигмунда послали меня в Вормс, чтобы просить Гундомара о помощи в борьбе против Хъялмара.

— Гундомар пал жертвой дракона, как и его сын Гизельгер, — сказал Регин.

Лоренс кивнул.

— Я об этом уже слышал. Что ж, тогда придется королю Гунтеру меня выслушать.

— Ты выбрал неудачное время, — предупредил Регин. — Гунтер еще не король и не чувствует настроения народа и своего войска. К тому же сейчас королевство больше всего беспокоит проблема, связанная с бесчинствами дракона. Его уничтожение для бургундов важнее любых политических союзов. Я бы посоветовал тебе попытаться заключить союз с Мундцуком.

Они оба, казалось, уже немного успокоились, и общее прошлое остудило их головы. Лоренс, тщательно подбирая слова, заявил:

— Я бы так и сделал, если бы нападение готовилось на королевство Мундцука.

Несмотря на ссору, у Регина не было причин сомневаться в искренности Лоренса.

— Хъялмар собирается напасть на Бургундию? Ты уверен?

— Уверен. Послы часто продают информацию за деньги.

Хъялмар знает, что Бургундия сейчас ослаблена и легко уязвима. Он надеется, что победа еще над одним королевством усмирит беспорядки внутри страны. Прошло уже почти двадцать лет после его победы над Ксантеном, но ему так и не удалось поставить королевство под свое знамя.

— Да, нидерландцы готовы склонить голову лишь перед одним из них, — сказал Регин с уважением к людям, которым он когда-то служил.

— Только перед одним из них, — подтвердил Лоренс, — и мы оба знаем, кто этот человек.

Регин понимал, что его ложь о происхождении Зигфрида была разоблачена, но решил стоять до конца.

— Юноша не готов, — продолжал настаивать на своем кузнец.

— Если он сын своего отца, то готов! — пылко возразил Лоренс. — Он просто должен это понять.

Зигфрид стоял на сторожевой башне замка и смотрел на лес, в котором жил Фафнир. Там было тихо и спокойно — наверное, чудовище отдыхало, довольное своими убийствами.

Молодой кузнец чувствовал в себе гнев и в то же время безграничное разочарование. Он потерял любовь Кримгильды и доверие Регина. К тому же рядом с ним происходили события, на которые он никак не мог повлиять. Простому крестьянину легче было распоряжаться своей судьбой, чем ему.

Он услышал шаги и в темноте ночи узнал коренастую фигуру Регина.

— Я так и думал, что найду тебя здесь.

— Почему? — недовольно спросил Зигфрид. — Это что, место для собак, которых выгнали из дому?

Не ответив на укор, Регин махнул в сторону леса.

— Отсюда открывается вид на приключения.

— Что ж, очень зря, ведь приключения меня не любят, — пробормотал Зигфрид.

Регин понурился, словно ожидал другого ответа, а затем протянул юноше испачканный сверток.

— Приключения — это твоя жизнь, Зигфрид. Может, Лоренс прав. Может, я действительно виноват в том, что скрывал от тебя твою жизнь.

Зигфрид взял тяжелый сверток и провел пальцами по жесткой шершавой коже.

— Что это?

Регин положил руку ему на плечо.

— Это решение, которое я до сегодняшнего дня принимал за тебя. Подумай как следует. Когда ты развернешь его, завтрашний день увидит уже другого Зигфрида.

При иных обстоятельствах Зигфрид со смехом отказался бы от такого предложения. Юноша любил жизнь, и даже если иногда ему было тоскливо, он все же понимал, насколько хорошо ему живется в отличие от многих людей. Однако сейчас он думал о Кримгильде, о драконе, о судьбе Бургундии и злился, что не мог найти ответы на мучившие его вопросы. Он взвесил тяжелый сверток в руке, словно собирался принять важное решение.

— А я смогу жить по-прежнему, отказавшись от этого?

Регину было приятно, что ему не нужно больше лгать.

— Нет. Если приезд Лоренса и доказал мне что-то, то только одно — тебя ожидает твоя судьба.

Зигфрид положил сверток между зубцами башни и потянул за ремни, которыми он был связан. Узел развязался, но старая задубевшая кожа сохранила свою форму, словно пыталась сберечь покоившуюся в ней тайну. Молодой кузнец обеими руками с хрустом разорвал сверток.

В свете луны он с трудом мог определить, что же это такое. Металл. Скорее всего, железо. Два куска. Хорошо выкованные и гладкие, как шелк.

Он изумленно взглянул на Регина, держа на ладони необычно теплый металл.

— Сломанный меч?

На лице старого кузнеца появилась вымученная улыбка.

— Если бы это был простой меч, у меня не возникло бы причин утаивать его от тебя. Но это не просто оружие. Это Нотунг. Твое наследство. Такого меча больше нет в мире. Это меч короля.

— А что мне с ним делать? Я-то тут при чем?

Регин обнял Зигфрида за плечи, как давно уже не поступал.

— Скоро поймешь.

Сначала Герноту показалось, что по мощеному двору галопом несется какая-то лошадь. Но звук был слишком размеренным, слишком сильным и слишком… громким? Понимая, что заснуть при таком шуме ему уже не удастся, он сел в кровати и изумленно прислушался. Это были удары молота, ритмичные и решительные. Металл по металлу.

Встав, Гернот подошел к окну. Несмотря на довольно внушительную толщину стен, этот звук, казавшийся сейчас еще громче, проникал в крепость, не давая никому спать. И тут принц увидел, что в маленькой кузнице горит свет. Который час? На дворе ночь? Или… уже утро? В любом случае разводить огонь в кузнице и что-то ковать было не ко времени.

Гернот замер в нерешительности. Он не знал, что ему делать. В других окнах тоже замелькали тени, и принц решил посмотреть, что же происходит в кузнице. Надев накидку, Гернот вышел из комнаты и чуть не столкнулся с испуганной Кримгильдой, бредущей по темному коридору.

— Слушай, ты можешь мне объяснить, что этот безумный кузнец делает?

Гернот пожал плечами:

— Судя по звуку, он кует. Вероятно, есть некоторые странные вещи, на которые он способен.

— Но сейчас Час Волка, и в замке никто, кроме стражи, не работает. И не должен работать!

— Особенно если учитывать, что через два дня пройдет коронация Гунтера. Народу не понравится, если придворные во время торжества будут сдерживать не свой восторг, а свою сонливость, — ухмыльнулся Гернот. — Пойду посмотрю.

— Ну хорошо, тогда я возвращаюсь в свою комнату. Закрою уши подушкой, — прошептала Кримгильда, продолжая вздрагивать при каждом ударе молота.

Сделав пару шагов, она остановилась.

— Гернот?..

Брат попытался разглядеть сестру в темноте коридора, но не смог различить даже ее силуэт.

— Да?

— Я была бы тебе очень благодарна, если бы ты потом зашел ко мне и рассказал, что происходит в кузнице.

Гернот кивнул. Интерес его сестры к молодому кузнецу не остался для него незамеченным, и если бы он не сомневался в ее сознательности, то мог бы подумать, что она отказала Этцелю именно по этой причине.

Когда принц вышел во двор, оказалось, что там уже собралось много слуг и солдат. Разбуженные среди ночи люди возмущенно перешептывались. Среди сонного бормотания то и дело слышались голоса, поносящие кузнеца. Окинув взглядом толпу, Гернот увидел и Регина, стоявшего в углу двора. На его лице отражалось скорее удивление, чем беспокойство. Значит, это Зигфрид бешено стучал молотом по наковальне!

До сих пор никто не решился зайти в кузницу, так что Гернот был первым, кто открыл в нее дверь. Звуки ударов металла по металлу казались здесь почти невыносимыми, а угли в горне полыхали таким жаром, будто там зажглось маленькое солнце.

В отблесках пламени Зигфрид казался демоном, который бросался с огненным бичом на беззащитные души. Он был раздет до пояса, и его тело покрылось потом и пеплом. Было видно, как напрягаются мышцы его рук, а в глазах отражаются странные синие искры, слетавшие с лезвия, которое лежало на наковальне. Металл, казалось, противостоял кузнецу, но Зигфрид сейчас не ковал железо — он пытался покорить его.

Создавалось впечатление, что юноша священнодействовал, и Герноту, честно говоря, не хотелось отвлекать его от работы.

— Зигфрид?..

Хотя принц стоял прямо за спиной кузнеца, ему пришлось повторить его имя еще несколько раз, прежде чем тот остановился. Запыхавшись, Зигфрид обернулся и сощурил глаза, чувствуя, как в них затекает пот. Искры попадали ему на кожу, но он не замечал этого.

— Принц Гернот? Что привело вас сюда?

Принц, не ожидавший от Зигфрида такого вопроса, опешил.

— Шум, Зигфрид. Шум и время, которое нельзя назвать ни слишком поздним, ни слишком ранним, потому что оно обычно предназначается лишь совам и другим ночным существам. Ты перебудил ползамка!

Зигфрид словно очнулся ото сна. Его мысли путались.

— Э-э-э…

Гернот мягко улыбнулся.

— Что бы ты ни ковал, тебе придется подождать с этим до завтра. Ты же знаешь, что мы готовимся к коронации моего брата.

Зигфрид решительно кивнул и отложил молот.

— Простите меня. Мне вскружила голову неожиданная новость.

— Что же это за новость? — поинтересовался Гернот, который был готов разделить радость кузнеца.

Вместо ответа Зигфрид завернул инструменты в кожу и переложил горящие угли в специальную емкость.

— Что ты надумал? — изумленно спросил Гернот.

Взяв инструменты, Зигфрид посмотрел принцу в глаза.

— Я пойду в лес, подальше отсюда, чтобы никому не мешать.

Ответ был настолько невероятным, что Гернот не сразу нашелся, что ему сказать. И только когда Зигфрид уже направился к двери, принц произнес:

— Ты хочешь пойти в лес? Ковать? Но ведь сейчас глубокая ночь! А что… если твоя работа разбудит дракона?

Молодой кузнец улыбнулся, сохраняя при этом почтительность.

— Мой принц, звуки этого молота заставят Фафнира спрятаться от страха в норе. И он, и я, мы оба знаем, что нам предстоит. — В этот момент Зигфрид решил довериться Герноту и спросил его: — Вы не могли бы кое-что передать вашей сестре?

Гернот сдержался, хотя с его языка уже готовы были слететь слова о том, что Кримгильда интересуется судьбой кузнеца не меньше, чем он интересуется судьбой девушки.

— Честно говоря, мне еще не приходилось бывать в роли гонца, но я постараюсь.

— Она говорила мне, что ей нужен герой и король, — решительно сказал Зигфрид. — Если будет угодно богам, то ей не придется долго ждать.

Регин без труда нашел своего воспитанника, хотя земля, словно одеялом, была укутана ранним туманом. Он шел на звук сквозь влажную завесу, похожую на светлый прозрачный океан.

В отличие от всех остальных жителей замка, Регин почти не удивился, услышав, как Зигфрид с усердием орудует молотом. Цепи, сковывавшие юношу, порвались, и судьба, которая так долго ждала своего героя, теперь нетерпеливо звала его по имени.

Регин обнаружил Зигфрида у небольшого ручья, где он пытался перековать меч своих предков. Это было великолепное зрелище: молодой сильный кузнец с молотом в руке в предутренних сумерках, сквозь которые пробивались первые лучи солнца. Зигфрид хорошо справлялся со своей работой. На лезвии Нотунга не было видно следов разлома, словно он всегда оставался целым.

— Нотунг нельзя ковать против его воли, — сказал Регин вместо приветствия. — Будь осторожен с ним, и когда он признает тебя господином, то прислушивайся к его голосу.

Зигфрид благодарно кивнул и продолжил бить по тому месту, где он соединил разлом. Кроме звуков удара металла по металлу, в воздухе слышался еще какой-то высокий звук, словно звенела струна музыкального инструмента.

— Следуй музыке, — приказал Регин.

Зигфрид еще раз ударил по тому же месту, прежде чем звук успел стихнуть. И еще раз. Он наносил удары молотом так размеренно, что необычная мелодия сохранялась. Регин с удовлетворением отметил, как хорошо его воспитанник обрабатывал Нотунг, постоянно поворачивая меч, чтобы выковать обе стороны одинаково.

Неожиданно Зигфрид остановился. Его молот упал на землю, и кузнец схватился за рукоять меча, пытаясь опустить его в ручей. Но лезвие вибрировало так сильно, что он вообще едва мог удерживать его. Внезапно лезвие стало мягким, гибким, и музыка рванулась вверх, достигнув высот, уже не воспринимаемых ухом человека.

Зигфрид сжал рукоять Нотунга обеими руками, как будто пытаясь подчинить себе меч. Мышцы на предплечьях кузнеца вздулись, и он изо всех сил старался устоять на ногах.

— Он борется со мной, Регин! Он борется!

В голосе Зигфрида не было страха, лишь изумление.

— Он ищет господина! — воскликнул Регин. — Покажи, кто его господин!

Зигфрид сжал зубы. Вибрации лезвия передавались на его руки, тело, череп. Перед глазами все плыло, в ушах стучало, виски пульсировали, а сердце выскакивало из груди.

— Я… — с трудом начал говорить он и осекся.

Нотунг швырял его из стороны в сторону, и Зигфрид чуть не упал, когда меч потащил его по кругу на лесной полянке. Кузнецу нужна была вся его сила, чтобы удержаться и не упасть на землю. Левой ногой он уперся в мягкий лесной грунт, а правую поставил на камень. Нотунг попытался вывихнуть ему руки, но Зигфрид успел среагировать, отпустив левую руку и повернувшись вправо.

— Я — Зигфрид! — закричал он. — Зигфрид из Ксантена!

Меч тянул его, выворачивал ему руки, бросал его в разные стороны.

— Следуй за ним! — громко советовал Регин. — Используй его энергию!

Теперь Зигфрид скакал на носках, так как Нотунг тянул его вверх, к небу. Внезапно меч дернулся вниз, и Зигфрид упал на колени.

Пот ручьем лил по его лицу, а тело свело судорогой. Он рычал, как дикий зверь. Меч нес его влево, к воде. Зигфрид сменил тактику и расслабил мышцы. Он быстро следовал за мечом, повторяя его движения и не борясь с ним. Без сопротивления хозяина сила Нотунга была бессмысленна, и когда он потерял размах, Зигфрид потянул его к себе. Но меч заупрямился, как необъезженная лошадь.

Зигфрид позволил энергии меча выходить наружу. Теперь Нотунг совершал мягкие рывки, и Зигфрид не удерживал его силу. Их борьба превратилась в танец, в игру, наполненную плавными, красивыми движениями. Силы хозяина и меча переливались друг в друга. Зигфрид внезапно развернулся, занес Нотунг над головой и, издав громкий крик, ударил мечом по камню, на котором он его ковал. Меч задрожал и в конце концов успокоился.

Совершенно обессиленный, Зигфрид упал перед камнем на колени, словно собирался молиться. Голос у него срывался:

— Ты… мой! Я… Зигфрид.

Регин, молча наблюдавший за происходящим, только сейчас понял весь ужас своего обмана. Все эти годы Зигфрид не был кузнецом. Он никогда им не был. В его груди билось сердце воина, а в жилах текла кровь короля. Для него не имело значения, с кем ему предстояло сразиться — с драконом, войском или даже богами. Он должен был встретить свою судьбу.

Уставший, но счастливый, Зигфрид взглянул на наставника.

— Он дикий… — улыбаясь, произнес юноша. — И он хочет бороться.

— Такая возможность еще представится, — пообещал Регин. — Нотунг не успокоится, пока его хозяин не победит или не утратит милость богов.

— Именно так произошло с моим отцом? — спросил Зигфрид.

Регин пожал плечами:

— Я не знаю. Боги капризны, и то, что сегодня им нравится, завтра может их обозлить. Цена за власть зависит как раз от этого произвола.

Было раннее утро. Гунтер с отвращением наблюдал за суетой, которую вызвало объявление о предстоящей коронации. При дворе украшали залы, повара целый день вносили на кухню мясо, птицу и овощи. Повсюду пахло свежим хлебом, испеченным к торжеству.

— Вам нужно проще относиться ко всем этим приготовлениям, — успокаивал его Хаген, как обычно стоявший возле трона. — Очень скоро вы станете королем Бургундии.

Гунтер, пребывая в плохом настроении, рассматривал карты.

— Но у меня сейчас нет никакого желания танцевать или что-либо праздновать.

— Чернь хочет напиться и подрыгать ногами, — возразил Хаген. — В наше время у простого народа не так уж много поводов для хорошего настроения.

Стражники у двери в тронный зал ударили копьями по дереву, чтобы возвестить о приходе посетителя.

В зал вошел старый человек, очевидно побывавший во многих битвах. Вместо левой руки у него была культя, но в его взоре читались гордость и непоколебимость.

— Это Лоренс, бывший военачальник Ксантена, — пробормотал Хаген. — Обращайтесь с ним с уважением, но поостерегитесь с заключением каких-либо союзов. Его статус может вызывать уважение, но месть Хъялмара не должна пасть на Бургундию.

Гунтер мрачно кивнул. Его послы уже сообщили об оживленности в датском войске. Хъялмар так и не смог полностью присоединить Ксантен к своему королевству, и непокорная провинция сумела накопить много сил для сопротивления. Однако без союза Бургундии с франками или гуннами об открытой конфронтации не могло быть и речи.

Помощи от Рима ждать не приходилось. Когда-то могущественное королевство установило правление в Бургундии, но власть оккупантов сильно ослабела. Не нужно было обладать ясновидением, чтобы предсказать отступление легионов Рима до самых Альп.

— Лоренс, — дружелюбно и вежливо сказал Гунтер, — я слышал, что вы были верным помощником Зигмунда. Мой отец часто рассказывал мне о храбрых поступках короля Ксантена.

Лоренс благодарно кивнул.

— Принц Гунтер, для меня большая честь прибыть к вашему двору. Ксантен стал причиной, вызвавшей мою поездку в прекрасный Рейнталь.

— Говорят, что повстанцы в Ксантене раздражают Хъялмара, словно муравьи, от которых он чешется до крови.

— Вы хорошо осведомлены, ваше высочество, — ответил Лоренс. — Нидерландцы противостоят бесчинству датчан, стараясь не потерять при этом собственную жизнь. Мы не посылаем этому подлецу Хъялмару ни наши урожаи, ни наши налоги. Но под игом оккупантов народ страдает вот уже двадцать лет. Слишком много крови впитала земля Ксантена. Слишком много детей умерли от голода. Раз уж Хъялмар не сумел поработить страну, он пытается уничтожить ее жителей.

— И что мы можем сделать? — Вопрос Гунтера был откровенным, поскольку он знал, что у Лоренса нет ответа.

Старый, израненный в боях воин явно опешил.

— Я приехал сюда не для того, чтобы просить помощи. Я знаю, что Бургундия переживает не лучшие времена. Цель моего приезда — предостеречь ваше королевство от ошибок, чтобы ее не постигла судьба Ксантена!

Гунтер и Хаген переглянулись.

— О чем ты говоришь? — воскликнул Хаген. — Конечно, бургунды и датчане не друзья, но Хъялмар не осмелится нарушить наши границы.

Лоренс опустился на колени, надеясь вызвать больше доверия таким выражением покорности.

— Хъялмар знает о бедах вашего королевства. Плохой урожай, слабое войско, новый король. К тому же Мундцук вряд ли придет вам на помощь.

— Я докажу Хъялмару, что он недооценивает обороноспособность Бургундии, — прорычал Гунтер. — Потери были бы огромны с обеих сторон. Вы уверены, что он готов зайти настолько далеко?

— Он будет готов, как только выяснится, кто живет у вас при дворе, — заявил Лоренс, и внезапно его голос, утратив нотки покорности, зазвучал уверенно и требовательно.

Зигфрид бросил на стражников гордый взгляд, остановился у ворот замка и попросил пустить его внутрь. Он снова завернул Нотунг в кусок кожи и держал меч под мышкой, чтобы не привлекать к себе излишнего внимания. Время для этого наступит чуть позже — когда кузнеца Зигфрида назовут героем.

Юноша надеялся, что, несмотря на подготовку к коронации, у Гунтера для него найдется минутка и он получит благословение будущего короля Бургундии. Регин посоветовал Зигфриду обсудить цену за победу над драконом прежде, чем он отправится убивать Фафнира. Старый кузнец предупредил, что Гунтер, ввиду опасности и неуверенности в силах молодого кузнеца, скорее всего, пообещает намного больше, чем это будет после славного возвращения Зигфрида, когда обещание станет долгом.

Зигфрид шел, обдумывая совет наставника, как вдруг двое стражников схватили его за руки, а еще двое направили копья прямо ему в сердце. Кузнец даже не успел пройти в ворота замка. Инструменты и Нотунг упали на землю. Их поднял Регин, на которого стражники не обратили внимания.

— Что такое?! — возмутился Зигфрид.

— Гунтер хочет поговорить с кузнецом! — рявкнул один из солдат.

— Этого же хочу и я! — запротестовал Зигфрид. — А раз мы едины в наших желаниях, то зачем это оружие?

Регин отошел в сторону, решив, что лучше уж подождать и выяснить, почему будущий король ведет себя подобным образом.

Зигфрида сопроводили в тронный зал. Мужчины и женщины двора украдкой смотрели, как молодого кузнеца вели к королю, словно какого-то вора. Юноше оставалось только надеяться, что Кримгильда не видела этого позора. Солдаты втолкнули его в зал, а сами, захлопнув дверь, остались стоять возле нее.

Когда глаза Зигфрида привыкли к полумраку зала, сквозь маленькие окна которого едва пробивался свет, он увидел Хагена и Гунтера. В глазах королевского советника светилась неприкрытая ненависть, в то время как человек, который завтра должен был стать королем, казался мрачным и разочарованным.

— Я надеялся, что ты не станешь вредить нам, зная о том горе, которое переживает сейчас Бургундия, — начал Гунтер. — Недопустимое поведение Кримгильды, жестокость Фафнира… а теперь еще ты пытаешься втянуть наше королевство в губительную войну…

Эти слова вонзились в душу Зигфрида, словно острие кинжала. Не чувствуя за собой никакой вины, он растерялся, не зная, что и сказать.

— Гунтер, да я бы никогда…

— Назови свое имя, слепец! — в ярости закричал советник короля, хватаясь дрожащей рукой за рукоять меча.

В голове Зигфрида мелькнула догадка.

— Мое имя такое же, как и раньше, — Зигфрид!

Гунтер чуть наклонился вперед и уточнил:

— Зигфрид, кузнец из леса Одина?

Зигфрид надеялся сообщить радостную новость в более подходящей обстановке, но понял, что лучше сделать это сейчас.

— Я — Зигфрид. Я вырос в лесной кузнице Одина, но в моих жилах течет кровь королей Ксантена! — В голосе юноши звучала такая твердость, как будто открывшаяся ему истина могла избавить его от всех обвинений.

Развернувшись, Хаген отошел на несколько шагов в глубину зала, чтобы скрыть исказившееся от ненависти лицо. Гунтер устало потер глаза.

— Значит, это правда, что ты — Зигфрид, сын Зигмунда и Зиглинды, законный наследник трона Ксантена?

— Я клянусь в этом как вашим богом, так и моими богами, — с достоинством ответил Зигфрид.

Хаген снова подошел к трону.

— Гунтер, давайте я убью этого кузнеца и отправлю его голову в корзине Хъялмару. Может, тогда он на нас не нападет.

Гунтер отмахнулся, хотя на его лице по-прежнему читалось беспокойство.

— Зигфрид, ты понимаешь, что из-за твоего присутствия при нашем дворе Бургундия, ослабленная и лишенная союзников, теперь стала желанной добычей для Хъялмара Датского? Ты должен осознавать это. Неужели ты не задумывался о создавшейся ситуации?

Зигфрид, который ни разу даже не вспомнил о других королевствах с тех пор, как Регин рассказал ему о его происхождении, поспешно опустился на колени, чтобы выразить свою покорность.

— Гунтер, я взываю к вашему сердцу. Поверьте моим словам! Я знаю о своем происхождении не больше двух дней. Когда я приехал в ваше королевство, я был кузнецом Зигфридом, и только.

— Даже если мы ему поверим, — шепнул Хаген принцу на ухо, — это ничего не изменит. Узнав, что мы выгнали его из королевства, Хъялмар все равно нам отомстит.

Гунтеру не нравилось, что у него были связаны руки.

— Мне кажется неправильным предавать смерти обладающего добрым сердцем кузнеца, чтобы успокоить кровавого тирана.

Зигфрид встал.

— А что, если я предложу вам сделку? Сделку, в результате которой вы только выиграете?

— Его карманы пусты, Гунтер, — прошипел Хаген, — а его слово ничего не стоит.

Гунтер бросил суровый взгляд на своего советника.

— Возможно, я еще не король, но все же хозяин своих мыслей. Пускай он говорит.

Зигфрид на шаг приблизился к трону.

— Бургундию ослабляет это чудовище Фафнир, которое убивает народ, начиная от крестьян и заканчивая солдатами. Я обещаю вам прекратить его злодеяния в качестве подарка к вашей коронации!

Хаген злобно рассмеялся, а Гунтера, очевидно, начали мучить воспоминания о собственной неудаче.

— Громкие слова для юноши, который признался мне, что не умеет владеть мечом. Почему ты думаешь, что победишь, если даже мой отец и брат не сумели этого сделать?

Зигфрид глубоко вздохнул.

— А вам не все равно? Если змей убьет меня, вы можете отправить Хъялмару мою голову в подарок, и он не станет нападать на Бургундию. Но если мне удастся победить, то это приумножит силу и славу вашего королевства, так что Хъялмар не решится затевать войну против вас.

Гунтер, не скрывая изумления, посмотрел на Хагена и сказал:

— Что ж, звучит неплохо.

— А мне кажется, что это попытка сбежать из замка прежде, чем я убью его своим мечом, — возразил Хаген, презрительно сплюнув на пол.

Зигфрид бросил на весы все, чем обладал.

— Мой наставник Регин останется при дворе, — напомнил им юноша. — И вы знаете, как я люблю его, знаете, что я не подвергну жизнь близкого мне человека опасности, легкомысленно бросив все и сбежав отсюда. Кроме того, я хочу, чтобы король выполнил мою просьбу, когда я освобожу страну от ига дракона!

Хаген хотел было возразить, но Гунтер приказал ему молчать.

— Если ты победишь Фафнира, то я выполню любое твое желание, насколько это будет в моей власти.

Зигфрид улыбнулся.

— Когда я вернусь с хорошими новостями, вы уже станете королем и будете обладать необходимой властью.

Гунтер принял решение.

— Твое поведение при дворе было безупречным, и я не могу ставить под сомнение мужество, которым ты обладаешь. Никто не может сказать, что Гунтер не умеет ценить хорошую службу.

Хагену с трудом удавалось скрывать свою ненависть.

— Если коронация закончится, — процедил он сквозь стиснутые зубы, — а ты не вернешься в замок, то смерть Регина станет лишь первой смертью, в которой ты будешь повинен.

Зигфрид с серьезным видом кивнул и поклонился.

— Я обещаю вам: мой наставник, зная, что я не разочарую ни его, ни вас, будет спокойно спать сегодня ночью. До этого момента лучше сохранить тайну моего происхождения.

Гунтер кивнул, а Зигфрид повернулся и быстро вышел из зала.

— Он искренен, и у него сердце воина, — пробормотал Гунтер после паузы. — Очень жаль, что мы уже сейчас должны готовить ему могилу.

— Боюсь, что беда не в том, какой он, — сказал Хаген. — Все дело в крови Зигфрида, которая, возможно, делает его если не врагом, то опасной личностью для нашего королевства.

— Однако его предложение достаточно выгодное, — возразил Гунтер.

Советник обиженно засопел.

— Это глупая идея, порожденная излишней самоуверенностью. Но если вдруг по какому-то капризу судьбы он победит Фафнира, тогда из наших шести ушей четыре уха должны притвориться глухими. Нам следует сделать вид, будто вы никогда не давали сегодняшнего обещания.

Гунтера поразило хладнокровие Хагена, готового нарушить данное слово.

— Хаген из Тронье, я не собираюсь лишать воина-победителя награды за его героизм. К тому же я очень хорошо знаю, что нужно Зигфриду. Когда я выполню его желание, у нас будет одной заботой меньше.

Хагена оскорбило, что его будущий король на этот раз оказался более дальновидным, чем он.

— Если это не голова Хъялмара…

— Да, ему нужна голова, — улыбнулся Гунтер и добавил: — И все, что к этой голове прилагается. Если я не ошибаюсь, Кримгильда противиться не станет.

Хаген опешил.

— Рука принцессы? Вы хоть понимаете, что не можете выполнить это желание?

Гунтер мягко улыбнулся.

— Но почему? Может, Зигфрид и не король Ксантена. Пока еще не король. Но когда он вернется ко двору победителем дракона, его королевской крови будет достаточно для бракосочетания.

Хаген явно упивался своей правотой.

— Его кровь не имеет при этом никакого значения. Таков закон Бургундии: король должен жениться раньше наследника трона. А так как Кримгильда на год старше Гернота, вы не можете пообещать ее Зигфриду, пока не женитесь сами.

Гунтер заметно побледнел. Он не знал об этом законе.

— Так что, я должен нарушить свое королевское слово?

— Ничего не поделаешь, — проворчал Хаген, — такова ирония ситуации: сейчас у вас еще есть возможность пообещать ему это, но она исчезнет, как только корона коснется вашей головы.

Сплетни при дворе распространялись так же быстро, как поглощалась вода в изнывающей от жажды стране. Болтали о том, как солдаты с пиками вели молодого кузнеца Зигфрида к будущему королю; как он, жив и невредим, вышел из тронного зала; как из кузницы раздавались яростные крики и неистовые ругательства, когда кузнец ссорился со своим наставником.

А вскоре поползли первые слухи о том, что Зигфрид собирается совершить какой-то геройский поступок, приурочив его к торжественной коронации Гунтера. Кто-то произнес имя Фафнира, и двор поделился на две части: на тех, кому был безразличен Зигфрид (они насмехались над его безумным намерением), и на тех, кто сочувствовал юноше и волновался за него.

Оставшиеся родственники Гунтера, Кримгильда и Гернот, явно относились к тем, кто полюбил Зигфрида с того дня, как они с Регином постучались в ворота замка. Принцесса с братом стояли подальше от окна, чтобы их не увидели придворные дамы, и наблюдали, как Зигфрид — не очень-то героически — покидает замок. Это зрелище никак нельзя было сравнить с великолепным выездом тринадцати рыцарей, которые совсем недавно собирались на сражение с Фафниром и потерпели чудовищную неудачу.

Зигфрид отправился пешком и взял с собой лишь походный мешок с едой и меч, который он тщательно завернул в кусок кожи. Даже из окна было видно, насколько оскорбленным чувствовал себя Зигфрид из-за насмешек, которые шептали ему вдогонку придворные дамы и солдаты. Он рассчитывал стать героем, но при этом оказался в одиночестве. Подойдя к воротам, юноша оглянулся и посмотрел на Регина, который стоял в дверном проеме охраняемой теперь кузницы. Затем его взгляд скользнул по высоким створкам дверей, ведущих в тронный зал, и наконец остановился на окне покоев принцессы. Там он тоже никого не увидел, поскольку не знал, что Кримгильда находится в комнате брата и наблюдает за ним оттуда.

— Он умрет, — сказала принцесса до странности ровным голосом. — И почему мужчины в Бургундии так стремятся найти свою смерть?

— Как самому главному трусу в семье, мне едва ли стоит рассуждать об этом, — пробормотал Гернот. — Но что касается Зигфрида, то причина тут очевидна.

Кримгильда с укоризной посмотрела на него, словно хотела упрекнуть за невысказанную мысль.

Гернот, пожав плечами, продолжил:

— Он делает это не за деньги и не ради высокого положения при дворе. Даже если Зигфрид победит дракона, он не станет богаче.

Принцесса изо всех сил старалась не разрыдаться, понимая, что, возможно, в последний раз видит мужчину, которого любит.

— Это глупо! Это недостойно любви! — воскликнула она. — И почему он считает, что должен ради любви размахивать мечом?

Гернот взглянул на нее немного рассерженно.

— Кримгильда, если ты любишь Зигфрида, то беги во двор и скажи ему об этом, ведь все, с чем он сталкивался в Бургундии, должно было убедить его в обратном.

Девушка посмотрела на закрывающиеся ворота замка, а потом повернулась к брату.

— Я бросилась бы ему в ноги, — сказала она, — если бы была уверена, что смогу остановить его и убедить не совершать эту глупость подобным образом. Но, к сожалению, все, что происходит сейчас, предопределено судьбой. Мы же с тобой должны делать то, что является нашим долгом и нашей радостью. Нам следует готовиться к коронации брата.