Кольцо нибелунгов

12 ХАГЕН И РУКА СУДЬБЫ

Гернот был рад, что наконец-то может сойти на твердую землю. Корабли прибыли в Вормс.

Постоянная качка совершенно выбила его из колеи, и он страдал не только из-за плохого настроения, но и от ужасного самочувствия.

Конечно, все говорили только хорошее, и ни одного грубого слова не слетело с губ ни Брюнгильды, ни Зигфрида, ни Гунтера. Придворный этикет требовал скрывать истинные чувства, и если бы царившее во время поездки напряжение измерялось в хлебах, то этим хлебом можно было бы накормить целое королевство. Гернот замечал взгляды, которые он не мог истолковать, да и поведение его спутников не предвещало светлого будущего. При каждом привале Брюнгильда отправлялась на охоту, не разрешая ни Зигфриду, ни Гунтеру сопровождать ее. Когда девушка приносила добычу, было видно, насколько жестоко она расправлялась со своими жертвами, словно ее душа горела жаждой убийства.

Гунтер пользовался любой возможностью, чтобы как ни в чем не бывало поболтать с Зигфридом, однако между ними будто выросла стена — невидимая, но достаточно ощутимая.

Когда же Гернот хотел поговорить с другом или с братом, они оба старались поскорее от него избавиться. У принца возникло ощущение, будто Зигфрид и Гунтер стоят на скользкой земле, пытаясь удержать равновесие, но не могут при этом опереться друг на друга.

Сейчас Герноту нужны были нежные руки и милое лицо его Эльзы. Он быстро оторвался от толпы, которая шла по улицам ликующего Вормса, и, срезая дорогу, поспешил к замку. На молодого принца, который вряд ли как-то поспособствовал успеху поездки в Исландию, практически не обращали внимания.

Он надеялся, что уже у ворот замка сможет заключить свою возлюбленную в объятия, но его надежды не оправдались. Ее комната была пуста, как и кухня. На сторожевых башнях замка сегодня были только солдаты. Никто из стражников не видел Эльзу, что, в общем-то, не удивило его.

Разочарованный и обеспокоенный, Гернот сдался и решил передохнуть после длительного вояжа, чтобы позже спуститься на вечернюю праздничную трапезу. Его комната наверняка была приготовлена, и он, немного поспав, сможет все хорошенько обдумать. Закрыв дверь своей спальни, Гернот расстегнул куртку и уже собрался лечь, как вдруг обнаружил, что его постель занята.

На льняном покрывале лежала Эльза. Ее простое серое платье было расстегнуто, лицо расслаблено, а глаза закрыты. Она размеренно дышала, прижавшись щекой к его накидке.

Гернот медленно подошел к кровати. От легкого дыхания девушки ворсинки на меховой оторочке чуть заметно подрагивали. Во сне Эльза тихонько поскуливала. Гернот пожалел, что он не художник, иначе с удовольствием запечатлел бы в красках этот прекрасный образ. Жаль, что он не был и бардом, чтобы воспеть ее в песнях. Но вот если бы он был богом, то мир замер бы в этот день, дабы навеки сохранить чудесную картину.

Гернот осторожно сел рядом с Эльзой, не сводя глаз с ее лица. Оно казалось ему воплощением покоя и красоты, которого Гернот даже представить себе не мог. Все, чем была для него Эльза, настолько отличалось от придворных интриг и стремления к власти, что принц необычайно остро ощутил свою любовь к этой девушке. Она была его силой, его совестью и его жизнью. Сейчас он с болью вспоминал каждый час, который провел без нее, и запретил себе даже думать о том, чтобы покинуть ее снова.

Время утратило свое значение, минуты пролетали, и в какой-то момент его голова коснулась подушки, лицо оказалось рядом с лицом любимой и он взял ее за руку. Не просыпаясь, Эльза прильнула к нему, и они уснули, единые в своей любви.

Они все занимались и занимались любовью в покоях принцессы, пока Кримгильда в изнеможении и счастье уже не способна была найти счет их страсти.

— Так ты по мне скучал? — спросила она после того, как Зигфрид достиг очередного пика наслаждения.

Тяжело дыша, он по-мальчишески озорно улыбнулся.

— Я скучал еще больше и сейчас собираюсь наверстать каждую ночь без тебя.

Она обвила руками шею Зигфрида и поцеловала соленую капельку пота на его лбу.

— Мое тело жаждало тебя так же, как и моя душа, — с нежностью прошептала Кримгильда. — Мне казалось, что крик моего тела был слышен даже в Исландии.

Зигфрид откинулся на кровати, довольный и усталый.

— Исландия. Да уж, не лучшее место в этом мире, холодное и неприветливое.

— Как и королева этой страны, — улыбаясь, заметила Кримгильда.

В комнату ворвался ледяной ветер, словно сам разговор об Исландии вызвал духов этой страны. Зигфриду не хотелось рассказывать о своей ссоре с Брюнгильдой, и он с нарочитым спокойствием произнес:

— Она будет Гунтеру хорошей королевой и сильной спутницей жизни.

Кримгильда посмотрела на него с наигранным возмущением, и он поспешно добавил:

— Точно так же, как и ты будешь мне хорошей королевой и сильной спутницей жизни.

— Мужчинам этого двора повезло со своими женщинами, — рассмеялась принцесса, но тут же, посерьезнев, сказала: — И все же я рада, что мы после свадьбы уезжаем в Ксантен. С тех пор как Брюнгильда появилась в замке, мне здесь уже не так уютно, как раньше.

Зигфрид нахмурился.

— Она выказывает тебе неуважение? Она как-то не так с тобой обращается?

Кримгильда погладила его по щеке.

— Нет… Просто она… неприветливая и к тому же все время старается не находиться со мной в одном помещении.

— Дай ей время, — ответил Зигфрид. — Брюнгильда отказалась от своей родины и короны. Она научится любить тебя. Тебя невозможно не полюбить.

Они поцеловались, и из их поцелуя снова родилась страсть.

На карте Бургундии, нарисованной на выдубленной коже, в ярких красках был изображен Рейнталь. На карте были отмечены реки и леса, города и границы. Гунтер следил за пальцем Брюнгильды, скользившим по карте, и, как только он останавливался, король объяснял ей условный знак.

— Виноградники на юго-востоке. Там на лозах висят настолько сочные гроздья, что их хочется съесть, не дожидаясь, когда они превратятся в вино. Но тот, кто пробовал хотя бы каплю бургундского вина, сумеет оценить время, которое делает это вино столь великолепным.

Брюнгильда указала на темно-зеленое пятно, и Гунтер снова стал серьезным.

— Это лес нибелунгов. Вряд ли кто-то отважится туда отправиться даже после того, как Зигфрид убил Фафнира.

— Легенда о драконе дошла и до нас в Исландию, — пробормотала королева.

Гунтер взглянул на невесту, рассчитывая на уважение с ее стороны.

— Фафнир может быть чем угодно, только не легендой. Это чудовище убило моих отца и брата.

Она посмотрела ему в глаза.

— Если бы я знала, что Фафнир — это не просто бабские сказки, то пришла бы сюда сама, чтобы убить его. Череп дракона великолепно смотрелся бы в моем тронном зале.

Голос Брюнгильды звучал весело, но Гунтер почувствовал в ее словах оттенок презрения и решил поставить свою суженую на место.

— Вам не кажется, что коль я победил вас, а дракон победил меня, то вам вряд ли удалось бы одолеть Фафнира? — спросил король, усмехаясь.

Брюнгильда задумалась, подбирая слова.

— Да, очевидно, это так. И все же я не могу поверить, что дракон мог одержать верх надо мной. Возможно, не следует делать скоропалительных выводов о том, кто кого сильнее.

Гунтер отхлебнул вина.

— Что ж, тут рассуждать не о чем. Судьба дракона, как и ваша судьба, уже решена. Лес нибелунгов теперь безопасен, как и королевство.

Брюнгильда с уважением отнеслась к его намерению сменить тему.

— Я думаю, мне следует почаще ездить в этот лес, когда мы отпразднуем свадьбу. Нужно показать народу, что никакой опасности там больше нет.

— Давно мы не ездили кататься на лошадях, — сказала принцесса.

Она отпустила поводья, и ее лошадь спокойно пошла по лесу, в котором осень уже принялась раскрашивать листья в красный и желтый цвета.

Гернот, сидевший на белом коне, скакал рядом с сестрой.

— У нас просто не было такой возможности с тех пор, как ты обручилась с бывшим кузнецом, — заметил он. — Ходят слухи, что ты начала исполнять супружеские обязанности еще до свадьбы.

Кримгильда изумленно взглянула на него.

— Что за гнусные сплетни? — возмущенно воскликнула она. — Неужели я похожа на шлюху, которая готова продать себя за пару монет?

Принц равнодушно пожал плечами:

— Может, ты хочешь обвинить этих сплетников в клевете? В твоем ответе, признаться, я не услышал однозначного отрицания.

Кримгильда шутливо шлепнула брата по руке.

— Маленький принц слишком уж любопытен для человека, который сам влюблен.

Гернот покраснел, и она рассмеялась.

— Не смущайся. Сейчас мы должны поговорить о более важных вещах.

Принц замолчал, чувствуя, что момент доверительного разговора прошел. Теперь он уже выступал не в роли ее брата, а в роли шпиона.

— Исландия? — вздохнув, спросил Гернот.

— Исландия.

Они молча скакали по лесу. Кримгильда дала Герноту время собраться с мыслями. Наконец он заговорил, немного запинаясь.

— Брюнгильда… Я не думаю, что она… Если Зигфрид был с ней знаком…

— Ты выяснил, что они уже давно были друзьями?

Он покачал головой.

— Не друзьями. Их отношения были очень натянутыми, будто когда-то им пришлось пережить какое-то горе и теперь они скрывают это.

— Они настолько важны друг для друга? — прикусив губу, спросила Кримгильда.

Гернот пожал плечами:

— Раз уж на то пошло, то, скорее всего, общее прошлое их и разделяет. Они словно хищники, которые не могут делить одно логово.

Такой ответ должен был успокоить Кримгильду, однако принцесса, наоборот, разволновалась. Причина натянутости в отношениях между Зигфридом и Брюнгильдой, которую она и сама заметила, могла объясняться только очень сильными чувствами. Но Кримгильда не понимала, откуда взялись эти чувства и какого они были порядка.

С другой стороны, уже через несколько дней она со своим супругом поедет в Ксантен, и тогда им придется встречаться с Брюнгильдой лишь пару раз в году, и то по каким-нибудь формальным поводам. Мысль об этом навела Кримгильду на размышления о другой проблеме, которую стоило обсудить.

— Гернот, а каким будет твое будущее?

Услышав вопрос, он опешил, ведь в их династии младшему принцу не была предопределена никакая роль, да он этого и не хотел.

— Какое будущее?

Кримгильда перевела лошадь через чистый ручей, холодная вода которого напоминала о приближении зимы.

— Бургундия стала больше, чем во времена отца, да и Ксантеном с Данией не под силу править одному человеку. Если Гунтеру не хватит ума посадить тебя на трон Исландии, то мы с Зигфридом с радостью доверим тебе Данию.

Любовь к Эльзе сделала из Гернота мужчину в большей степени, чем он сам подозревал. Мальчишка, которым он был всего несколько месяцев назад, услышав такое предложение, просто развернулся бы и убежал. Сейчас же Гернот остановился и соскочил с лошади.

— Я не был рожден королем, — ответил он, — и не был воспитан королем.

Спешившись, Кримгильда привязала лошадь и улыбнулась. Брат и сестра уселись на поросший мхом камень.

— Ни того, ни другого не нужно, чтобы стать хорошим королем. Зигфрид был рожден, чтобы сидеть на троне и править, но вырос кузнецом. В Гунтере течет кровь династии королей Бургундии, но ему пришлось быть военачальником при Гизельгере. А теперь они оба надели короны огромных королевств.

Герноту всегда было легко жить сегодняшним днем, но после того, как он влюбился в Эльзу, ему приходилось все чаще задумываться об их будущем. Стать наместником короля в провинции было, конечно же, заманчивым предложением, но Гернот не мог на это пойти, ведь тогда его женитьба на любимой девушке стала бы невозможной. Кровь Тронье была не столь благородной, как кровь королей Бургундии.

— Я не знаю, могу ли я…

Кримгильда положила руку ему на плечо.

— Тебе необязательно отвечать здесь и сейчас. У тебя еще есть много дней и даже недель, чтобы принять решение.

Он усмехнулся:

— По крайней мере, одно я могу сказать тебе точно. Если мне придется выбирать, то я выберу Данию. Исландия для меня неподходящее место.

Кримгильда чмокнула его в щеку.

— Ах, мой дорогой Гернот, что бы я делала без твоего благородного сердца?

Для Бургундии это был удачный год, хотя он и начался с неудачной битвы с драконом и смерти короля. Вот уже в третий раз за несколько месяцев в Вормсе играла музыка, стояли накрытые столы, а улицы были празднично украшены. Двойная свадьба в церкви должна была превзойти все предыдущие праздники, в том числе празднество в честь победы над Фафниром и ликование после триумфального возвращения из похода против Хъялмара. Дети собрали осенние цветы и настолько густо засыпали ими церковь, что здание буквально купалось в цветах. Солнечные лучи, проникая сквозь разноцветные витражи, освещали неф церкви, окрашивая его в яркие тона. Свет и радость царили повсюду.

Сообразно традиции, будущие супруги направились к месту венчания пешком. Жених и невеста держались за руки, и обе пары шли рядом. Гунтер и Зигфрид надели рубашки с гербами своих династий, а на головы водрузили гордые короны. Из уважения к христианству ни у кого на поясе не было ни меча, ни кинжала. Несмотря на теплую погоду, на обоих женихах были роскошные меховые накидки.

Кримгильда облачилась в белое платье с длинным шлейфом и изящным поясом из переплетенных серебряных нитей. В ее волосах сверкала диадема. На Брюнгильде было очень узкое темно-синее, казавшееся почти черным платье, немного расклешенное от бедер, чтобы королева могла идти. Она отказалась от украшений, а волосы заплела точно так же, как в тот день, когда сражалась с Гунтером на Поле Огня и Льда.

Четыре гордых потомка королей шли впереди торжественной процессии по улицам Вормса, окруженные ликующими горожанами, которые не могли сдерживать свою радость. За ними следовали благороднейшие мужчины и женщины двора во главе с Гернотом, Хагеном, Эльзой и военачальниками. Воздух был настолько наполнен восторгом и любовью, что молодому принцу с трудом удавалось не смотреть на свою возлюбленную и не брать ее за руку. Они договорились признаться во всем Хагену, как только подвернется удачный случай. К тому же Зигфрид намекнул Герноту, что для этого нужно, чтобы венчание прошло как по маслу.

Группа свернула к небольшой площади перед церковью, которую со всех сторон охраняли солдаты. Когда пение труб возвестило о прибытии королей, раздался приветственный звон церковных колоколов.

Зигфрид почувствовал, что у принцессы дрожат руки.

— Ты боишься этого шага? Ты еще не готова стать моей женой? — тихо прошептал он.

— Нет, — улыбнулась в ответ Кримгильда. — Я немного волнуюсь от радостного ожидания.

Услышав слова сестры, Гунтер почувствовал то же самое и повернулся к Брюнгильде.

— А ты, любимая? Ты рада, что через несколько минут станешь королевой Бургундии? — спросил он.

Брюнгильда не смотрела на него. Ее взгляд был прикован к нефу церкви, словно это был крест, к которому сейчас ее начнут прибивать.

— Я бы отказалась быть королевой Исландии только ради того, чтобы стать королевой Бургундии. Позвольте мне проверить, правильно ли я поступила, променяв одно на другое.

Гунтер не ждал такого ответа, но он не уловил в словах Брюнгильды скрытой враждебности. Казалось, исландская королева начинает свыкаться с ситуацией.

Дверь церкви открылась. Прохладный ветерок подхватил лепестки цветов и закружил их над площадью. Настроение было настолько праздничным, насколько того требовал повод.

Эльза краем глаза заметила, что ее отец замедлил шаг и остановился перед ступенями, ведущими в церковь. Она обернулась, но Хаген быстрым жестом указал ей следовать дальше.

— Я займусь здесь приготовлениями к обратному пути.

Конечно же, Эльза знала, что он лжет. Несмотря на то что далеко не все бургунды склонялись к новому вероисповеданию, большинство из них достаточно спокойно относились к богу христиан и продолжали молиться древним богам, стараясь при этом не попадаться на глаза королю, чтобы не раздражать его. Хаген же был всегда чрезвычайно прямолинейным в своем отказе от христианства, хотя и старался не конфликтовать по этому поводу с Гунтером. Учение о всепрощении и покорности казалось ему слабым, отвратительным. Это было учение для трусов и слабаков. Отказавшись войти в церковь, он выразил сегодня свой протест христианству и даже не думал это скрывать.

На площадь упала тень, и только сейчас присутствующие заметили, что вокруг Вормса начали собираться тяжелые серые тучи.

Небо потемнело от низко нависших над землей туч задолго до того, как зазвонили колокола. Предательство и смерть, зависть и похоть, обман и интриги притягивали их, потому что они знали: человеческие пороки приведут к золоту. Это они, бестелесные духи природы, пришедшие из леса нибелунги, скользили меж деревьев и зарослей, витали над камнями и пригорками. Их шепот звучал в завывании ветра и журчащих ручьях, а руки переплетались в тени деревьев; они были многим и в то же время единым, они были народом и в то же время духом Альбериха, Регина и еще сотен и сотен душ, чьи имена никогда не произносили чьи-либо губы. Мрачные предвестники беды, нибелунги надвигались на город облаками.

Они остановились над холмами севернее Вормса и стали смотреть на город, на церковный купол, устремленный к небу.

— Глядиии…

Нибелунги хихикали, не видя радости в пышном праздновании свадьбы.

— Любовь расцветает на краже и предааательссстве…

Слово попытались взять отдельные частички подрагивающей пелены, окутавшей кусты и деревья:

— Сегодня в Бургундии нет ненависти…

Эта мысль об умиротворении тут же потонула в злобном шипении голосов:

— Ненависссть повсссюду… И черные сердца… Хаген… Брюнгильда… Нет прощения…

Они спорили там часа два, ожидая, когда церковные колокола возвестят о бракосочетании двух пар и коронации нового короля.

— Зииигфрииид… Перед сссвоим новым богом… с нашшшим золотом…

В отличие от человека, который не смог бы ничего разглядеть на таком расстоянии, нибелунги подмечали каждую мелочь. Когда короли со своими королевами вышли из церкви, нибелунги увидели не только их кожу и плоть, но и заглянули в сердца и души. От взглядов бестелесных призраков не укрылось ни истекающее кровью сердце Брюнгильды, ни честолюбивая радость Гунтера, которому казалось, что он наконец-то достиг своей цели.

В Бургундии началась гроза, короткая и яростная, с громом и молнией, словно старые боги протестовали против новых правил.

— Стооолько ссстран… стооолько состраданий… чем же всссе завершиться?

Увидев начало нового акта этой пьесы, нибелунги, шипя и подвывая, возвратились в свой лес.

— Крооовью… только крооовью…

Во время грозы Хаген не стал прятаться, не стал набрасывать на голову накидку. Капли дождя били его по лицу, в то время как жители Вормса бегали вокруг, словно муравьи. Хаген думал о том, была ли гроза знаком богов, которые отвернулись от Бургундии. С другой стороны, исходя из его опыта, боги очень редко вмешивались в дела людей и предпочитали наблюдать за тем, как человек сам распоряжается своей судьбой.

Именно это Хаген и собирался сделать.

Когда дождь прекратился, он заметил неясное движение на холмах к северу от Вормса. Ничего конкретного, просто мерцание в воздухе и теплые потоки, поднимавшиеся вверх от земли. Хаген знал, что это нибелунги. Он был одним из немногих людей в Бургундии, которые разбирались в темной магии и злых духах. Лишь поэтому он мог чувствовать присутствие призраков — их существование требовало веры. Появление лесных духов не предвещало ничего хорошего. Нибелунги любили наблюдать за страданиями людей, разжигать забытое чувство вины и радоваться падению королевств.

— Что ж, вы получите свою кровь, — хрипло прошептал Хаген. — Но чья это будет кровь, мы еще посмотрим.

Празднество шло полным ходом, когда Гунтер под ликующие возгласы мужчин объявил гостям, что собирается отправиться в свои покои с королевой Брюнгильдой. Хриплые здравицы сопровождались радостными криками гостей. Брюнгильда, в отличие от всех присутствующих, во время праздника выказывала лишь хорошее настроение, к которому ее обязывал этикет. Сверх того, что от нее требовалось, она не говорила, не ела и не пила. Гунтер же, чувствуя облегчение, оттого что шаг к мирному будущему уже сделан, хорошенько приложился к жаркому и вину.

Общая спальня королевской пары была великолепно украшена. Отблески многочисленных факелов плясали на шелковых покрывалах. На широкой кровати лежало столько вышитых подушек, что они, казалось, приглашали скорее к развлечениям, чем к отдыху. Пол был устлан коврами и мехами, а на небольшом столике стояла ваза с фруктами. В чашах была ароматизированная вода, а рядом лежали салфетки для освежения. В комнате царила чувственная и в то же время умиротворенная атмосфера, соответствующая единственной цели этой ночи.

Гунтер сбросил меховую накидку, затем снял рубашку. Весь вечер он жадно смотрел на жену, и вино только усилило его страсть. Отныне Брюнгильда была его королевой, и он хотел прочувствовать это сполна.

Властительница Исландии, ставшая теперь всего лишь супругой короля Бургундии, не очень-то радовалась предстоящей брачной ночи. Она стояла перед кроватью и задумчиво смотрела на подушки. Гунтер подошел к ней сзади и стал расстегивать пуговицы, удерживающие платье на спине. Это давалось ему не очень легко, так как от алкоголя перед глазами все плыло, а руки дрожали. Брюнгильда не шевелилась. Через несколько мгновений, которые тянулись бесконечно, она повернулась к мужу. В ее глазах затаилась легкая насмешка.

— Как же мой супруг собирается насладиться своим подарком, если даже не может его распаковать?

Гунтер толкнул Брюнгильду на кровать и опустился на нее сверху. Он придавил ее своим телом, дыша на нее едой, поглощенной за ужином.

— Я могу сорвать платье с твоего тела или разрезать его. Я могу заставить тебя ждать меня обнаженной, пока я не возжелаю твоего тела.

Разорвав платье, он жадно схватил ее за грудь. Брюнгильда перехватила его руку, чтобы направить грубые пальцы туда, где их ждал бы успех в разжигании страсти. Почувствовав слабое запястье, она неожиданно замерла и с любопытством вывернула его. Гунтер закричал, его страсть угасла, как факел под дождем. Король напряг мышцы, но королева без труда столкнула его тело на кровать. Гунтер вцепился другой рукой в ее плечо, однако Брюнгильда была намного сильнее короля. Она обхватила ногами бедра мужа и с силой сжала их.

Гунтер застонал, боль выбила хмель из его головы. Он принялся барахтаться, пытаясь вырваться из хватки собственной жены. Брюнгильда лежала на спине. Ее расслабленное лицо было спокойным, а король дергался, словно рыба, которую медведь только что выбросил из реки.

— Отпусти… меня… — прохрипел он, покраснев от ярости и напряжения.

— Что с тобой, мой король? — спросила молодая жена, не скрывая иронии. — Я что, не получу в постели того воина, который победил меня на поле боя?

У Гунтера рябило в глазах, он отчаянно сражался с тошнотой, поднимавшейся от желудка. Однако он понимал, что ему нечего противопоставить силе Брюнгильды. Конечно, можно было бы списать свою слабость на долгую дорогу и опьянение, но это ничего не меняло. Король не видел другой возможности высвободиться, кроме как дать ей пощечину.

Уже в следующее мгновение из левой ноздри Брюнгильды потекла тонкая струйка крови, очень яркая на фоне белой кожи. Королева на секунду замерла, а потом закричала, как валькирия, и стала бить Гунтера кулаком в лицо. Снова и снова. Удары так и сыпались на короля, но он не мог сопротивляться. Она удерживала его ногами, так что у него даже не было возможности откатиться в сторону, и он висел над ней, словно в цепях.

Наконец ярость Брюнгильды немного утихла, и она ногами столкнула с себя Гунтера, который почти потерял сознание. Когда он свалился с кровати, меха немного смягчили его падение.

Брюнгильда, все еще полностью одетая, выпрямилась в постели. Она медленно вытерла кровь с губы и процедила сквозь зубы:

— Никто из тех, кто когда-либо бил меня, не прожил настолько долго, чтобы успеть об этом рассказать. Считай, что твой статус и наш брак спасли тебе жизнь. Если ты хочешь обладать моим телом, используй свою силу, но не насилие. А до тех пор будешь спать в другой комнате.

Гунтер помотал головой, чтобы хоть немного прийти в себя. Он поднялся на ноги, осторожно ощупывая лицо, уже начавшее заплывать.

— Ты моя, Брюнгильда. Ты покорилась мне на Поле Огня и Льда!

Она засмеялась, и боль от ее смеха была сильнее, чем боль от всех его ран.

— Я покорилась воину и вышла замуж за короля. Но я не отдамся жалкому ничтожеству.

Она явно наслаждалась тем, что впервые за несколько недель снова держит власть в своих руках, пусть это и была власть над ее собственным телом.

Гунтер, прихрамывая, поковылял к двери. Он был рад, что не поставил там охранников. Видно, его судьба в том, чтобы становиться объектом для насмешек двора и народа.

Холодный вечерний ветерок, дувший в коридоре, остудил боль короля, но не его душу. И как Брюнгильда посмела это сделать? Они были женаты, она была его женой, и право этой ночи принадлежало ему. Брюнгильда отказала королю, унизила его, и он не собирался мириться с этим. И все же единственный шанс сломить сопротивление Брюнгильды состоял в том, чтобы снова обратиться к человеку, у которого он не хотел просить помощи, ибо запретил себе это делать.

После того, что произошло в Исландии, Гунтер никогда не говорил с Зигфридом о своем поединке с Брюнгильдой. Он подозревал, что молодой король Ксантена обладал магическими артефактами из сокровищ нибелунгов, но разговор об этом был бы унизителен для Гунтера, поскольку дал бы ему понять, что его судьбой, как и прежде, продолжает управлять бывший кузнец. Гунтер надеялся, что после свадьбы ему удастся избавиться от этой зависимости и от самого Зигфрида, но именно сейчас он понял, что напрасно этого ждал.

Король сумел, не обращая на себя внимания, проникнуть в покои своей сестры, где теперь жил Зигфрид. Стоя у двери, Гунтер слышал влюбленный смех, и ему стало больно, оттого что его брачная ночь оказалась совсем другой. Гунтер тихо постучался и, услышав звуки шагов, спрятался в тени, чтобы не показывать свое избитое в кровь лицо.

Зигфрид высунул голову в дверной проем. Он был радостным и раскрасневшимся.

— Гунтер, что привело вас сюда в эту праздничную ночь?

Король услышал еще чьи-то шаги и поспешно прошептал:

— Кримгильда не должна меня видеть.

Зигфрид не понял, что его друг имеет в виду, но жестом попросил жену оставаться в комнате, а сам вышел в коридор. На нем были короткие штаны, а на груди виднелись красные полосы от ноготков Кримгильды. Увидев следы побоев на лице короля, Зигфрид озабоченно нахмурился.

— Что произошло?

Гунтеру потребовалось некоторое время, чтобы взять себя в руки.

— Это Брюнгильда, она… она отказывается со мной лечь!

Зигфрид помрачнел еще больше.

— Возможно, ей нужно время. Она еще не привыкла к Бургундии.

Гунтер в ярости указал на свои кровоподтеки.

— Это что, по-твоему, похоже на действия напуганной женщины? Зигфрид, она насмехается надо мной. Ее нужно победить в спальне точно так же, как и на поле боя!

Только сейчас Зигфрид начал догадываться, чего требует от него друг, и решительно замотал головой.

— Как ты можешь просить меня о том, чтобы я помогал тебе в постели? Это было бы предательством по отношению к королеве Бургундии и к королеве Ксантена!

Гунтер схватил Зигфрида за плечи и в отчаянии стал трясти его.

— Но другого выхода нет! Я же не требую, чтобы ты исполнял за меня мой супружеский долг. Если я заставлю Брюнгильду покориться хотя бы раз, я смогу сломить ее волю и все пойдет так, как уготовано судьбой.

Закрыв глаза, Зигфрид вздохнул:

— Я не могу этого сделать, Гунтер, и не проси меня о том, что будет стоить моей души.

Глаза Гунтера потемнели, его голос охрип.

— Если Брюнгильда посмеется надо мной, то это будет стоить мира. Ты забыл, что наш план союза между королевствами зависит от счастья в обоих браках?

Борьба Зигфрида с самим собой была не менее тяжелой, чем когда-то борьба с Фафниром. Он машинально крутил на пальце кольцо, и оно дарило ему уверенность в себе, советовало помочь другу.

Кримгильда все-таки вышла в коридор и в ужасе коснулась кончиками пальцев воспаленного лица Гунтера.

— Братишка, что произошло? Кто это сделал с тобой?

Король недовольно мотнул головой, и Зигфрид ответил вместо него:

— Гунтер… подрался. Пьяные солдаты неудачно пошутили, и король хотел поставить их на место. К сожалению, из-за хмеля они забыли об уважении перед короной.

— Брюнгильда позаботится о тебе, — мягко произнесла Кримгильда. — Она поможет тебе, и боль пройдет.

Гунтер кивнул, явно чувствуя себя не в своей тарелке, и с мольбой в глазах посмотрел на Зигфрида.

— Да, конечно, — сказал тот, соглашаясь с женой. — Но сперва мне придется пойти с Гунтером и наказать этих нахалов.

— Ты ведь не собираешься оставить меня одну мерзнуть на простынях в нашу брачную ночь? — кокетливо подмигнув, спросила Кримгильда. В ее голосе таилось обещание сладких утех.

Зигфрид грустно улыбнулся.

— Я ненадолго. Я вернусь прежде, чем ты заснешь.

— Ну ладно. Эх вы, мужики, вам бы только подраться.

Кримгильда не сумела понять, чем же вызваны облегчение на лице Гунтера и ужас в глазах Зигфрида.

Брюнгильда никак не могла успокоиться. Ее душа воина была начеку. Королева прислушивалась к шагам в ночи, в каждом шорохе усматривая намерение напасть на нее. Она знала, что Гунтер не смирится с унижением. Но это был не ее выбор. Ей было бы легко покориться тому, кто победил ее на Поле Огня и Льда. Но король Бургундии лишь казался воином. Ни его душа, ни его сердце не были сильнее ее духа. Воля Гунтера была громогласной, но слабой.

Она потушила факелы и отбросила в сторону подушки, а затем попыталась влажной салфеткой стереть следы его дыхания со своей кожи, но ей это не удалось.

Когда Гунтер вошел в освещенную лунным сиянием комнату, Брюнгильда даже не поднялась с кровати.

— Ты явился, потому что позор тяготит твою душу, или тебе не терпится, чтобы я сделала это еще раз?

Гунтер подождал, пока дверь закрылась, а потом медленно подошел к постели и прорычал:

— Ты хочешь воина в спальне? Так пусть же наша любовь будет твоим поражением!

Брюнгильда попыталась его ударить, но он уклонился, схватил жену за запястье и, резко дернув ее руку вверх, прижал к подушке. Брюнгильда перекатилась на живот, но не успела поджать ноги, чтобы вскочить. В этот момент она почувствовала на себе тело короля, который прижал ее к кровати. Она попыталась ударить его левым локтем, но ее рука словно впечаталась в камень. Брюнгильда хотела повернуть голову, и снова какая-то сила вдавила ее в подушки, так что она едва могла дышать.

Гунтер приподнялся и грубо дернул за ремни, стягивающие платье. Болезненно впиваясь в тело девушки, они порвались не сразу.

— Гунтер, не надо… — прохрипела Брюнгильда. Его руки были повсюду; они задрали подол разорванного платья, сжали ее бедра, сдавили плечи, жадно впиваясь в каждый участок обнаженной плоти.

— Ты не хотела Гунтера, — рычал он, — что ж, получи своего короля!

Тело Брюнгильды напряглось, а мышцы стали твердыми, как дерево, но мощный удар по затылку лишил ее силы, с которой она сопротивлялась. Словно издалека, она услышала, как рвется ткань и падают на пол тяжелые кожаные штаны Гунтера. Грубая похоть переросла в грубое действие, и Гунтер взял свое право насилием.

Сердце и душа Брюнгильды были сломлены, но не ее воля. Воля королевы страдала от этих сильных рук, но она лишь отступила на время, поклявшись отомстить насильнику. Желание мести спряталось в ней так глубоко, что Гунтер даже не заметил его, когда грубо взял ее тело, словно замок, который нужно было штурмовать. Она не кричала, не умоляла о пощаде или, по крайней мере, об осторожности. Не было слез и плача, который должны были приглушить подушки. Жар и похоть грязного изнасилования длились недолго, и вскоре Брюнгильда почувствовала, как Гунтер, громко сопя, скатился с нее.

На кровати лежало два тела, но на подушки капал пот трех человек, а через несколько секунд дверь, словно от сквозняка, открылась и закрылась.

Кримгильда с нетерпением ждала короля, прикрыв свое совершенное тело тонкой простыней. Она надеялась, что стычка с парой нахалов утвердит Зигфрида в его мужественности, хотя, собственно, в этом не было никакой нужды. Когда бы Кримгильда ни вожделела Зигфрида, он дарил ей больше, чем она могла мечтать.

Один вид его сильного мускулистого тела, появившегося в полутьме комнаты, заставил ее задрожать и истекать не только потом. Но когда она увидела его лицо в слабом свете единственного факела, горячая страсть превратилась в холодный страх. Отбросив простыню, королева вскочила и поспешно подбежала к супругу.

Зигфрид дрожал. Он был бледен. Пот стекал по его вискам, словно он только что повалил дерево тупым топором. Казалось, он искал своими глазами ее глаза и в то же время старательно отводил взгляд.

Кримгильда обняла его, даря ощущение силы и уюта, и осторожно повела к кровати. Когда он упал на спину, она улеглась рядом с ним. Но стоило Кримгильде положить руку ему на грудь, как он тут же отодвинулся. Зигфрид застывшим взглядом уставился в потолок, будто увидел там какую-то картину, от которой никак не мог оторваться.

— Что с тобой? — мягко спросила Кримгильда. В ее голосе не было и следа упрека.

— Ложь — это чума. Она заразна и очень быстро распространяется, если ее не остановить. Она будет требовать все больших и больших жертв, — хрипло выдохнул Зигфрид, и впервые в жизни Кримгильда увидела, как он плачет. — Так учил меня Регин.

— О какой лжи ты говоришь? — волнуясь, поинтересовалась она.

Наконец Зигфрид повернулся к ней.

— С этой ложью я не хочу привести тебя и наш брак к краху. Я хочу говорить правду. Всегда.

Она губами сняла слезинку с его щеки.

— Говори, прошу тебя.

Он оперся на локоть, глядя во тьму комнаты.

— Гунтер… он на самом деле не победил Брюнгильду.

— Как? — с беспокойством в голосе спросила Кримгильда. — Гернот рассказал мне, что…

— Гернот может рассказать лишь то, что он сам видел и слышал, — перебил ее Зигфрид. — Но на Поле Огня и Льда был третий воин, который оставался невидимым. С помощью волшебного шлема нибелунгов я сделал так, чтобы поединок закончился в пользу Гунтера.

Подлость этого поступка Кримгильда могла оправдать лишь желанием Зигфрида жениться на ней. Именно это подвигло его на то, чтобы помочь Гунтеру. Ей трудно было смириться с этим, но любовь прощала и не такие поступки. Взяв влажное полотенце, Кримгильда вытерла им шею Зигфрида.

— Кто об этом знает?

Зигфрид печально взглянул на нее.

— Никто! Ни один человек. Я могу довериться только тебе, потому что не хочу строить нашу жизнь на лжи.

— А что произошло сегодня ночью?

Кримгильда подозревала, что чудовищное предательство по отношению к королеве Исландии — это лишь начало исповеди, которая должна была вывести зло на чистую воду.

Король Ксантена, терзавшийся от вины и отчаяния, сел, опустив голову в ладони.

— В постели Брюнгильда заметила, что Гунтер — вовсе не тот воин, который покорил ее на Поле Огня и Льда в Исландии.

Эта простая фраза заставила Кримгильду сделать вполне определенные выводы, и она побледнела от негодования.

— Так это Брюнгильда избила его в брачную ночь? — спросила она, чувствуя, как у нее участилось дыхание.

Зигфрид кивнул, мучаясь болью воспоминаний.

— Единственным выходом, который нашел Гунтер, было продолжение этого кошмарного розыгрыша.

В голове Кримгильды началась лихорадочная круговерть образов, перетекавших один в другой, танцевавших и искрившихся и в конце концов выстроившихся в ее сознании в той последовательности, в которой происходили последние события.

— Ты ведь не был в ее комнате, правда? — прошептала она внезапно осевшим, каким-то чужим голосом.

Когда Зигфрид, помедлив, кивнул головой, ей показалось, что ее разрезали мечом от горла до пупка.

— Скажи мне, что ты не был сегодня ночью в ее комнате! — с вызовом воскликнула Кримгильда.

Голос Зигфрида надломился:

— Ты хочешь услышать ложь и вызвать чуму, которая разрушит нашу жизнь?

Отвращение Кримгильды было слишком велико, чтобы она смогла найти в своем сердце хоть каплю понимания.

— Ты спал с Брюнгильдой?!

Зигфрид взглянул на нее красными от слез глазами.

— Нет! Никогда! Я держал ее, в то время как… Гунтер… Его соучастие в этом преступлении было не менее гнусным, чем поступок короля, и он замолчал, чувствуя отвращение к самому себе.

— Вон из моей комнаты, — сдавленно произнесла Кримгильда.

Ее муж и король понимал, почему она не желает видеть его рядом с собой, но в то же время ему так хотелось получить ее прощение…

— Любимая, но я думал, что это все… ради нас.

— Пошел вон, пока я не смогу свыкнуться с мыслью, что мой возлюбленный с моим собственным братом изнасиловали женщину в нашу брачную ночь. Если этот момент никогда не настанет, то тебе придется жить с этим.

— Что же мне делать?

В ее глазах не было даже намека на любовь.

— Иди спать со свиньями. Сегодня, мне кажется, ты больше похож на них, чем на человека.

Зигфрид уныло встал и поплелся к двери.

— Когда рассветет, — напоследок бросила Кримгильда, — начинай готовиться к отъезду в Ксантен. Я не останусь в этих стенах ни минутой дольше, чем будет продолжаться погрузка багажа.

Зигфрид ошибался. Сказанное отравляло воздух при дворе Бургундии точно так же, как и несказанное. Хотя свадьба должна была оставить после себя радостное ощущение, солнечные лучи казались тусклыми, а в замке царила подавленная тишина, пронизанная ненавистью.

— А ты уверен, что вы должны уезжать через пару дней? — спросил Гунтер, хотя заранее знал ответ Зигфрида.

Король Бургундии сидел на троне, нервно постукивая кончиками пальцев по подлокотнику.

Король Ксантена кивнул:

— Так хочет Кримгильда. К тому же ты сам говорил, что королевствам нужны короли. Пройдут многие годы, прежде чем заживут раны, нанесенные Ксантену и Дании Хъялмаром.

— Ты ведь не рассказал моей сестре о том, что произошло прошлой ночью, правда? — недоверчиво глядя на друга, спросил Гунтер.

Зигфрид покачал головой:

— Нет, но Кримгильда обладает таким умом, который я всегда мечтал видеть в своей жене. Твоя сестра не знает, что произошло, однако она понимает, что это было что-то ужасное.

— Ужасное? — прошептал король. — Что ужасного сделал супруг, который потребовал любви своей супруги в брачную ночь? Ужасно то, что мне пришлось брать силой принадлежащее мне по праву…

Зигфрид не ответил ему, понимая, что эти слова произнесены лишь для успокоения совести Гунтера. Король, несомненно, понимал, насколько чудовищным был его поступок, и его оскверненная душа корчилась в муках.

От каменного пола взлетело эхо шагов, и в комнату, гордо выпрямив спину, вошла королева Бургундии. Подойдя к Гунтеру, она села на трон по правую руку короля.

Он неуверенно кивнул и попытался заглянуть ей в глаза, но она смотрела в никуда. В пустоту.

— Моя королева?

Брюнгильда протянула ему документы.

— Хотя народ признает наше право на праздничный отдых, мне представляется необходимым уже сегодня приняться за разрешение повседневных проблем государства. Я осведомилась в канцелярии по поводу данных списков и позаимствовала там эти документы. Речь идет о территориальных спорах, устаревших законах и приеме на работу советников, необходимых для создания правительства Исландии и Бургундии.

Гунтер опешил от официальности тона Брюнгильды и ее настойчивого желания править страной, но в то же время почувствовал облегчение, потому что сейчас он должен был заняться вещами, в которых хорошо разбирался. Его не удивляло, что королева скрывает свои чувства, поскольку он понимал, что они были не из приятных. Гунтер верил, что со временем ярость Брюнгильды поутихнет, потеряв свою остроту, как меч, ржавеющий под дождем, и не собирался усложнять этот процесс выяснением отношений.

Королева, помедлив, взглянула на Зигфрида:

— Нас несколько огорчает то, что вы, по слухам, вскоре собираетесь уезжать. Зная мнение моего супруга, я хочу высказать вам свои искренние пожелания и пригласить вас для дальнейшего общения. Король и королева Ксантена и Дании — всегда желанные гости при нашем дворе.

Короткий кивок Гунтера сделал это предложение официальным, и Зигфрид, склонив голову, принял его.

— Наши королевства всегда будут связаны дружбой, и если того потребуют дела государства или какое-то торжество, ждите наших кораблей в вашей гавани. Мне даже не нужно спрашивать Кримгильду, ведь я знаю, что это предложение исходит и от нее тоже.

— Вам все же следовало бы спросить вашу жену, — заметила Брюнгильда. — Любая супруга предпочла бы, чтобы муж поинтересовался ее мнением, прежде чем принять какое-либо решение.

Она даже не взглянула на Гунтера, которому были адресованы эти слова, но Зигфрид понял их скрытый смысл и предпочел удалиться, дабы не вызывать своим присутствием дальнейших ссор.

— Пойду посмотрю, не нужна ли Кримгильде моя помощь в сборах, — сказал он и почтительно склонил голову.

Зигфрид вышел из тронного зала, но напряжение, витавшее в воздухе, не исчезло. Делая вид, что он читает документы, принесенные Брюнгильдой, Гунтер тихо пробормотал:

— Как я вижу, ты чувствуешь себя нормально.

Брюнгильда, углубившись в документы, ответила с подчеркнутым равнодушием:

— Ты победил меня, и, кроме воительницы Брюнгильды, тебе теперь принадлежит и женщина Брюнгильда. Я не буду ждать тебя в постели с радостью, но все же соглашусь с тобой спать.

Конечно, это не было идеальным выходом, но Гунтер почувствовал себя намного спокойнее.

— Послушай… — запинаясь, произнес он. — На самом деле я совсем не такой…

Она взглянула на него спокойно, почти дружелюбно.

— Я в этом уверена. Но если ты когда-нибудь еще раз попытаешься причинить мне вред, прольется кровь. Если я не смогу лишить жизни тебя, то умру сама.

После этого, не сказав больше ни слова, королева вернулась к своей работе.

— Такое ощущение, будто я не могу спокойно разговаривать в собственном замке! — выругался Гунтер, ударив кулаком по дереву с такой силой, что посыпалась кора.

Хаген, напротив, был спокоен. Его левая рука, как всегда, лежала на рукояти меча.

— И поэтому мы должны встречаться здесь как заговорщики? Неужели в своем доме король — нежеланный гость?

Они стояли на небольшом холме к северу от замка, привязав лошадей к веткам деревьев.

— Все дело в Зигфриде, только в Зигфриде, — прорычал Гунтер. — Эта языческая магия возвышает бывшего кузнеца над всеми, и одно-единственное слово из его уст может уничтожить меня в любой момент.

— Вы имеете в виду то, что его рука вела вас на Поле Огня и Льда? — спросил Хаген и, увидев изумленный взгляд Гунтера, добавил: — В мои обязанности входит забота о вашем благополучии…

— Для человека с одним глазом ты видишь больше, чем можно было бы ожидать, — с невольным уважением сказал Гунтер.

— Возможно, я просто внимательнее наблюдал за битвой, чем все остальные, — продолжил Хаген. — Неважно, что совершил Зигфрид. Победа в Исландии — это ваша победа, и слово Зигфрида не будет весить больше, чем слово короля Бургундии. Я в любой момент могу поклясться, что во время поединка не упускал короля Ксантена из поля зрения даже на минуту.

Гунтер положил руку ему на плечо.

— Мой добрый старый Хаген, твоя верность — это единственное, что не зависит ни от времени, ни от ситуации. Но если бы речь шла только о том дне в Исландии, моя забота была бы не столь велика. Я намного больше в долгу у Зигфрида.

— Расскажите мне, в чем дело, и мы вместе попытаемся отдать этот долг, — предложил Хаген. — Король Бургундии не должен ни от кого зависеть.

Гунтер бросил взгляд на свой замок, казавшийся таким мирным на расстоянии и обещавший беззаботную жизнь. У Гунтера не осталось другого выбора, кроме как довериться этому человеку, который был советником еще у его отца.

— Мне пришлось просить Зигфрида о помощи, чтобы обуздать собственную жену в брачную ночь.

Хаген обдумал поступок короля и его возможные последствия, а затем уточнил:

— А Брюнгильда знает о соучастии Зигфрида?

Гунтер покачал головой, радуясь, что на этот раз его никто не упрекает.

— Нет, она даже не догадывается об этом.

— Что ж, тогда вы в руках у Зигфрида. Стоит ему рассказать о случившемся Кримгильде или вашей супруге, и королевства падут. Будет уничтожено все, ради чего вы так храбро сражались и чему принесли столько жертв.

— Я сам этого не понимаю, — признался Гунтер. — Чем больше мы сближаемся с Зигфридом как друзья, чем чаще я принимаю его помощь, тем более опасным становится он не только для меня, но и для Бургундии.

— Все, как я вам говорил, — прошептал Хаген.

Гунтеру нечего было ему возразить.

— Да, именно так…

— А вы знаете, что Зигфрид уже начал грузить золото нибелунгов вместе с остальными вещами? — спросил старик, переводя разговор в другое русло.

— Что ж, это его собственность, — заметил Гунтер.

— Да, это его собственность, но не по праву, — возразил Хаген. — Ведь сокровище было взято с бургундской земли, а здесь каждый валун — собственность короля. Этим золотом вы могли бы помочь Бургундии избежать всех бед, которые ей угрожают, разве не так?

Король развел руками.

— Что же мне делать? Я ведь не могу отобрать у народного героя его награду за подвиг? Приставить меч к его непробиваемой груди и нарушить данное слово?

Хаген подошел к Гунтеру так близко, как никогда не подходил раньше, соблюдая правила этикета. Его тихий голос звучал настойчиво:

— Вы должны подумать о том, насколько лучше выглядело бы наше будущее, если бы в нем не было Зигфрида.

Гунтеру потребовалось время, чтобы понять услышанное. Осознав смысл слов Хагена, он побледнел.

— Ты говоришь о подлом убийстве моего лучшего друга, который спас нас всех от дракона, убийстве короля Ксантена?

Хаген старательно избегал называть вещи своими именами.

— Вы только подумайте, насколько более дружелюбно будут настроены по отношению к нам Ксантен и Дания, если Кримгильда станет вдовствующей королевой. Там, где Зигфрид сам принял бы решение, вашей сестре потребуется наш совет, чтобы нормально управлять государством. Ваше влияние было бы более значительным. Кроме того, бюджет государств стал бы общим. И к тому же никто не мог бы разболтать Брюнгильде о том, что произошло в брачную ночь. Связи между странами укрепились бы, и все стало бы на свои места.

Гунтер начал медленно пятиться, пока не натолкнулся спиной на дерево.

— Ты говоришь о подлом убийстве, Хаген! Убийстве человека, которому Бургундия столь многим обязана!

— Я говорю о человеке, который в любой момент может привести к падению нашего королевства. Только прикажите мне, и все будет устроено. Мне нужен ваш приказ, без него я не стану ничего предпринимать.

Гунтер решительно покачал головой.

— Ни в коем случае! Я не был бы ни мужчиной, ни христианином, ни королем, ни воином, если бы дал на это свое согласие.

Разговор был окончен. Не говоря ни слова, король вскочил на коня и галопом понесся к замку.

Хаген остался стоять на холме, задумчиво глядя на земли Бургундии. Он надеялся, что сумел подлить масла в огонь, и Гунтер настолько распалился от ненависти, что готов был согласиться с ним. Но, судя по всему, трусость короля оказалась не менее сильной и помешала ему принять правильное решение. Что ж, в ближайшем будущем нужно постараться изменить ситуацию.

— Они уехали, — шепнула Эльза и повернулась к Герноту, который прислонился к дереву.

Принц был бледен. Он смотрел на возлюбленную так, словно только что утратил свою веру.

— Что же происходит здесь, при дворе, в этой стране, которую я называю родиной?

Эльза осторожно обвила его руками и покрепче прижала к себе. Они бежали из замка, чтобы насладиться несколькими часами уединения, но тайная встреча Хагена и Гунтера сделала их невольными соучастниками заговора.

— Не бойся, Гернот. Ты же слышал, как твой благородный брат резко отклонил подлое предложение моего отца.

Он провел пальцами по ее щекам.

— В тебе есть что-то от него, Эльза. Ты такая же Тронье, как и Хаген?

Девушка испуганно отступила на шаг.

— Ты обвиняешь меня в моем происхождении?

Гернот провел рукой по глазам.

— Нет, я… прости меня. Мне просто трудно поверить в то, что кто-то хочет смерти Зигфрида.

— Ты должен предупредить Кримгильду, — сказала Эльза. — Даже если Гунтер воспротивился его плану, я уверена, что мой отец и дальше будет бередить раны, которые так ослабляют короля. Кримгильда могла бы стать посредником, нитью, связывающей Гунтера и Зигфрида.

— Но можем ли мы рассчитывать на то, что при этом сами не проиграем? Если моя сестра не воспримет мое предупреждение всерьез и подумает, что это поспешно сделанные выводы, ребяческое преувеличение, то нам вообще не стоит этого делать. Если же Кримгильда поверит мне, она прогонит советника, замышляющего это преступление. Что тогда будет с тобой? И с нами?

Эльза обняла его и поцеловала в одну щеку, а затем в другую.

— Ты уедешь ради меня из Бургундии?

Гернот, не задумываясь ни на секунду, кивнул.

— Я уйду с тобой ночью и в дождь, пешком и без гроша за душой.

Эльза поцеловала его в кончик носа.

— Тогда я никогда не попрошу тебя об этом, а если вдруг так случится, то я буду вечно ждать тебя. До тех пор пока ты будешь оставаться здесь, я, словно зверь, буду кружить вокруг замка, надеясь увидеть тебя. Так будет всегда, пока мы любим друг друга. Но для этого мы должны поклясться на крови, что справедливость не должна быть менее важна, чем семейные узы.

Он взглянул на нее с любовью, которая была сейчас больше всего существующего в мире.

— Но кем мы будем, утратив положение при дворе, оставив наши семьи и родной дом?

Ее ответ нес в себе дыхание страсти.

— Ты — Гернот, которого любит Эльза. А я — Эльза, которую любит Гернот. Нужно ли нам что-то большее?

За те годы, что Брюнгильда поездила с отцом по свету, она стала достаточно проницательной и легко умела распознавать характер человека. Большинство людей не были плохими — они просто были слабыми, и от этого их дружба становилась опасной. Кроме Хакана, Эолинд был единственным человеком, ради которого она была готова пожертвовать жизнью. К его советам она всегда прислушивалась. По ее мнению, придворный советник был главным залогом благосостояния исландского королевства. Именно по этой причине она с первого же дня, когда бургунды вылезли из перевернутого корабля на берег Исландии, внимательно наблюдала за Хагеном Тронье. Несомненно, он не обладал ни добротой Эолинда, ни его порядочностью. Однако ум и хитрость одноглазого старика нельзя было недооценивать. В связи с тем, что Гунтер явно зависел от Хагена, Брюнгильда еще не выгнала старого лиса из Бургундии мечом. Пока не выгнала.

Роясь в комнате Зигфрида, обследуя каждую коробку и каждый ящик, Брюнгильда думала о мотивах Хагена. Она ни секунды не верила в то, что его упоминание о «магичесских артефактах», принадлежавших Зигфриду, было случайностью. В конце концов, он сам искал этого разговора с ней. Да и не зря он произнес такие слова, как «непобедимый» и «невидимый», — наверняка они должны были стать семенами, из которых прорастут ненависть и зависть. И все же она не могла не проверить свое подозрение, свой невысказанный упрек. Эта мысль казалась слишком невероятной, слишком чудовищной. Что бы ни приписывали Гунтеру, Зигфрид, несомненно, не мог в этом участвовать. Разве он не обещал если не любить ее, то всегда относиться к ней с почтением?

Она нашла в комнате Зигфрида лишь одежду и домашнюю утварь, всякий бесполезный хлам. Брюнгильда вспомнила, что Гунтер рассказывал ей о том, как кузнец Зигфрид приехал ко двору и ему вместе с наставником предоставили в распоряжение кузницу. Возможно, именно там новый король Ксантена скрывал свои тайны. Она отправилась туда, не обращая никакого внимания на солдат и придворных, почтительно уступавших ей дорогу. Дверь в маленькую деревянную постройку была не заперта. Там были уголь и пепел, не до конца выкованные мечи, кузнечные инструменты, холодный горн и грубые стулья и стол. В углу лежала пропитанная воском ткань, и когда Брюнгильда отбросила ее в сторону, то обнаружила небольшую шкатулку без всяких изысков. Свет из щелей между ставнями позволял увидеть то, что открылось ее взору.

Накидка, кинжал, огромный зуб, который, скорее всего, когда-то принадлежал дракону. Несколько золотых монет в кожаном кошеле, в которых богатый король теперь не очень-то нуждался. Там же лежал шлем настолько тонкой работы, что вряд ли его можно было использовать в битве.

Поддавшись порыву, Брюнгильда надела его на голову, и он оказался настолько легким, что даже не сдерживал ее упрямые волосы.

Услышав поспешные шаги у входа в кузницу, Брюнгильда вскочила. Королеве Бургундии не пришлось бы просить прощения, но в то же время ей не хотелось отвечать на вопросы о том, что привело ее в кузницу. Она оглянулась, но не увидела, где можно было бы спрятаться. В этот самый момент дверь резко открылась.

Это был Зигфрид. Очевидно, он заметил, что кто-то рылся в его комнате, и пришел к такому же выводу, как и Брюнгильда.

Он увидел шкатулку и в три прыжка оказался возле нее, так что Брюнгильда испуганно отпрянула в сторону. Уже в следующее мгновение Зигфрид понял, что шлем пропал, и в ярости ударил кулаком в деревянную стену. Брюнгильда удивилась тому, что он не обращает никакого внимания на ее присутствие и продолжает разглядывать шкатулку. Ей было жаль, что она решила действовать за его спиной, полагаясь лишь на слова этого подлеца Хагена. Разве обещание Зигфрида относиться к ней почтительно не требовало ответной откровенности? Надо было поговорить с ним об обвинениях в предательстве и дать ему возможность оправдаться.

Брюнгильда протянула руку, чтобы коснуться плеча Зигфрида, но ее руки не было видно! Она осмотрела свое тело и обнаружила, что оно стало невидимым. Напуганная, но не настолько, чтобы закричать, она коснулась рукой шлема на голове. Золото вибрировало.

Зигфрид явно был в панике. Он провел рукой по волосам и озлобленно притопнул ногой, а затем выбежал из кузницы, хлопнув дверью.

Брюнгильда осторожно сняла шлем и с изумлением наблюдала за тем, как контуры ее рук начинают проступать в воздухе. Она была воспитана в вере старых богов, поэтому сам по себе шлем ее не удивил. Ее поразило другое — как могло случиться, что этим шлемом владеет человек.

Ощущая странное спокойствие, Брюнгильда стала раздумывать над тем, что же ей делать. У нее больше не было вопросов, и все, что с ней произошло в последнее время, сложилось в единую картину. То, что казалось ей странным, необъяснимым, теперь стало очевидным. Предательство двух мужчин в первый и второй раз невозможно было опровергнуть, и слова о любви и уважении оставляли горький привкус измены и обмана.

У Брюнгильды подкосились ноги, и ее стройное тело сползло на пол кузницы. Вспомнив о пережитом позоре, она потеряла сознание. По-прежнему сжимая в руке инструмент предательства, она лежала в пыли, словно падшая рабыня.

Ей казалось, что она скачет на небольшой черной лошадке по белым облакам, а далеко внизу пылает Исландия. Холодный ветер поднимал пепел пожарищ к ее волосам, а молнии гнали и гнали вперед. На горизонте показалась Валгалла, и валькирии в приветственном жесте подняли мечи. Облака превратились в кровь, и из-под копыт лошади полетели красные брызги. Отовсюду к ней тянулись чьи-то руки. Они рвали ее платье, хватали ее плоть. Слыша раскаты грома, Брюнгильда схватилась за меч, но нити тумана, словно сеть, связали ей руки. Лошадка исчезла, а с ней и движение. Брюнгильда видела руины, черные обломки вулканической породы и белый камень, соединенные в уничтожении.

Когда она пришла в себя, ее глаза были наполнены слезами, но в то же время в них светилась решимость. Благодаря этой галлюцинации в ней вновь проснулась исландка. Мысли о мести выползли из своего укрытия. Брюнгильда приняла решение. Она отправилась в тронный зал, не обращая внимания на придворных дам и солдат, которые осмеливались с ней заговорить. Королева хлопнула дверью с такой силой, что застонали петли, на которых она держалась. Никто, кроме Гунтера и Хагена, не отважился противостоять ее приказу.

— Вон! Все вон! — хриплым голосом закричала Брюнгильда.

Придворные любимчики и слуги молниеносно исчезли, как будто у каждого из них был с собой такой же волшебный шлем, как у Зигфрида. Гунтер и Хаген смотрели на королеву, не зная, что делать при виде такого неслыханного поведения. Король чувствовал себя застигнутым врасплох, в то время как советник пытался скрыть за маской равнодушия радость, оттого что его план, судя по всему, будет определять события предстоящих дней.

Когда они остались втроем, Брюнгильда подошла к возвышению, на котором стоял трон, и обвиняющим жестом указала на Гунтера.

— Ты обо всем знал. Но я сомневаюсь, что у тебя хватило мужества придумать все это.

Гунтер видел, как ложь прошедших дней рушится на его глазах под своим собственным весом, но все же пытался сохранить вид оскорбленного достоинства.

— Пожалуйста, Брюнгильда, сядь. Что бы тебе ни рассказали…

Вместо ответа Брюнгильда схватила один из длинных столов и с такой силой подбросила его в воздух, что тот перевернулся и упал на пол. От удара во все стороны полетели щепки.

Король попытался надавить на жену своим авторитетом, который он уже давно утратил, и, вскочив с трона, закричал:

— Брюнгильда! Возьми себя в руки! Скажи, что тебя рассердило, и мы спокойно все обсудим. Я не потерплю…

Сделав два огромных прыжка, Брюнгильда оказалась возле него — уже не королева, не жена, а воительница. Ее руки сжались на горле Гунтера, и она стала душить его, шипя ему на ухо:

— Ты не мой муж и не мой король. Меня победил Зигфрид. Я должна была бы одним движением сломать тебе шею за такую подлость, но ты не заслужил моей ненависти, лишь мое презрение. А чтобы удовлетворить жажду ненависти, мне понадобится твоя жизнь.

Хаген изо всех сил сдерживался, чтобы не ударить собственную королеву мечом.

Побледневший Гунтер судорожно ловил ртом воздух, а Брюнгильда настолько приблизила свои губы к его рту словно хотела его поцеловать.

— Мне наплевать на Бургундию. Мне наплевать на тебя. Но и то, и другое может стать инструментом моей мести, и поэтому я предлагаю тебе сделку.

— Я сделаю все что угодно… чтобы искупить твой позор, — с трудом выдавил король.

— Ха! — воскликнула Брюнгильда, отбросив Гунтера, и отступила на два шага. — Мой позор? Гунтер, из трех игроков в этой грязной игре лишь двое живут в позоре, и я не отношусь к их числу.

Гунтер массировал шею.

— Чего ты хочешь?

— Смерти, — отрезала Брюнгильда.

— Чьей смерти?

— Мне все равно, — сказала она. — Если бы ты был настоящим мужчиной, я могла бы ждать от тебя, что ты лишишь жизни себя, лишь бы смыть позор. Если ты настолько труслив, что и дальше будешь ждать лучших дней, то на рассвете найдешь мое мертвое тело. Но если в тебе есть хоть немного чести и в будущем ты хочешь видеть возле себя в Бургундии сильную королеву, то я требую у тебя жизнь Зигфрида.

Уже во второй раз за столь короткое время Гунтеру говорили, что необходимо убить его друга. Он изумленно взглянул на Хагена, не подозревая, что именно советник спровоцировал Брюнгильду на этот поступок.

— Вы хотите… ты хочешь, чтобы Зигфрид умер?

Брюнгильда кивнула.

— Смерть короля Ксантена должна стать твоим искуплением и ценой миру, который я тебе предлагаю. Если ты мне откажешь, то мое самоубийство приведет к концу нашего брака и через несколько дней Эолинд соберет войско.

Глаза Гунтера потемнели. Стараясь не показывать своего страха, он попытался перевести разговор в другое русло.

— Ты называешь себя человеком чести и требуешь от меня голову моего лучшего друга?

Брюнгильда плюнула на пол перед ним.

— Я готова заплатить любую цену, которую ты можешь назвать.

Король закрыл глаза и склонил голову на руки, словно мог таким образом спрятаться от мира.

— Прошу тебя, Брюнгильда, уходи. Возможно, я совершал достойные презрения поступки, но моя совесть осталась чиста. Сейчас ты требуешь от меня коварного убийства. Мне понадобится много вина, чтобы сковать свой ужас и отдать приказ.

Брюнгильда гордо вскинула подбородок.

— Так что, мы договорились?

На этот раз слово взял Хаген:

— Все будет так, как вы сказали, моя королева. И все же позвольте нам выбрать место и время, а мне самому выполнить ваше распоряжение.

Словно боясь нерешительности Гунтера, Брюнгильда подождала еще мгновение, а затем поспешно удалилась.

В тронном зале повисло мрачное молчание. Хаген наслаждался своим триумфом, в то время как Гунтер с тоской прислушивался к голосу своего разума. В какой-то момент король наконец-то собрался с мыслями.

— Как это произойдет?

Хаген обнял его за плечи.

— Ни слова об этом более. Отвлекитесь, подумайте о чем-нибудь приятном. Вы будете удивлены не меньше, чем весь остальной двор, когда это произойдет. И тогда между королевствами наступит мир — под предводительством Бургундии.

Мир между королевствами. Это было целью Гунтера. И эта цель маячила перед ним, словно морковка перед носом осла. Впервые король почувствовал, как жестокая судьба зло смеется над ним, а его отчаявшийся рассудок уже не находит покоя во лжи. Понимая, что на крови мир не построишь, он отбросил мысли о справедливости в надежде, что когда-то его совесть будет чиста. От него теперь ничего не зависело.

Сердце Кримгильды замерло, когда в дверь кто-то постучал. Она прогнала Зигфрида, но так тосковала о нем, что он легко мог бы завоевать ее вновь.

Однако в комнату вошел Хаген.

— Моя принцесса, — произнес он с выражением наигранной почтительности на лице.

Она вежливо, но отстраненно кивнула ему. За всю свою жизнь Кримгильда не обменялась с ним и десятью фразами. Он был советником короля, а ее никогда не учили тому, чтобы занять этот пост.

— Что привело вас сюда?

Хаген сложил руки так, словно собирался помолиться, и переплел пальцы.

— Ни от чьего внимания не укрылось, что вы с Зигфридом… поссорились. И что произошло какое-то… недоразумение, которое омрачает ваши отношения.

Кримгильда резко вскинула голову.

— Вы не смеете говорить мне подобные вещи! С каких это пор советник короля вмешивается в семейные дела?

Хаген протестующе поднял руки.

— Ни в коем случае! Простите меня, если я неправильно подобрал слова. Мое дело — политика, не более того. И все же король, мне кажется, страдает от вашей ссоры, и так как речь идет об отъезде, я надеюсь, что мои слова облегчат вам примирение. Ради Бургундии.

— Если вас это успокоит, — проворчала Кримгильда, — то знайте, что я всегда буду на стороне своего мужа, но буду делать это по собственной воле и тогда, когда мне этого захочется.

Хаген энергично закивал.

— Да, несомненно. Конечно же, я зря переживаю. Но если мы завтра выступим против гуннов…

Принцесса прислушалась.

— Против гуннов? О чем вы говорите?

— А вы что, не слышали? — спросил Хаген. — По ту сторону Рейна уже рыщут шпионы из авангарда армии Мундцука. Гунтер решил встретить их, используя все наши ресурсы и демонстрируя силу, которой обладает новая Бургундия. А Зигфрид предложил сопровождать его.

— Мужчинам полезно проводить время на войне, — сказала Кримгильда. — Возможно, это укрепит их дружбу.

— Я тоже на это надеюсь, — заметил Хаген. — Но Зигфрид проявляет слишком уж большое рвение. В конце концов, это ведь вы спровоцировали Этцеля, и ваш супруг теперь, кажется, едет защищать вашу честь. Что ж, ему повезло — мечи не берут его тело. Мы можем просто стоять и наблюдать за тем, как он победит целое войско.

Хаген поклонился и посмотрел на Кримгильду с таким видом, будто его план провалился и он не сумел склонить ее на свою сторону. Советник уже положил руку на дверную ручку, когда раздался голос Кримгильды.

— Хаген!

— Да, принцесса? — Он повернулся, выказывая готовность исполнить любое ее пожелание.

Кримгильда стояла, ломая руки.

— Пускай дерется, как того хочет его сердце, но пообещайте мне всегда оставаться рядом с ним и щадить его дар непобедимости.

— А что, это необходимо?

Кримгильда чувствовала, что недоверие к этому человеку разъедает ее душу. Она не хотела полагаться на Хагена, но страх за мужчину, которого она любила, несмотря ни на что, перевесил все остальные чувства.

— Я боюсь. На теле Зигфрида под левой лопаткой есть место… Однажды он показал мне там раны, которые никак не хотели заживать…

Хаген почтительно кивнул:

— Я клянусь вам жизнью, что ни один клинок гунна не коснется этого места.

Кримгильда склонила голову:

— Я благодарю вас за это, Хаген.

Протрубили сигнал. Только что взошло солнце, на бледном небе еще виднелись звезды, а на траве лежала роса. Пение птиц приветствовало новый день.

Шести мужчинам подвели лошадей, и Гунтер, Хаген и Зигфрид вышли во двор. В кожаных сумках были стрелы и ножи, а в перевязях — мечи, призванные на охоте лишить жизни вепрей и козлов.

Три солдата поехали с ними, чтобы загонять добычу, собрать ее и привезти в замок. Охотничьи трофеи должны были появиться на столе во время большого праздничного ужина в честь отъезда Зигфрида и Кримгильды.

— Я рад, что ты поехал с нами, — сказал Гунтер, вскакивая на лошадь. — За прошедшие недели у нас было мало возможностей повеселиться на охоте.

Улыбнувшись, Зигфрид кивнул:

— Да, я тоже так думаю. Живя в лесу Одина, я охотился с огромным удовольствием. Теперь, когда мне придется поднимать меч, не преследуя никаких политических целей, это будет настоящим отдыхом. Как ты думаешь, кто добудет самый лучший трофей?

Гунтер рассмеялся:

— Я — король этой страны. Если не мой талант, то хотя бы твое уважение должно позаботиться о том, чтобы этим человеком оказался я.

— Что ж, посмотрим. — Зигфрид пришпорил коня и поскакал вперед.

Гунтер взглянул на Хагена. Тот мрачно улыбался.

— О мой король, самый лучший трофей добудете вы, в этом я вас уверяю.

Брюнгильда слышала сигнал трубы и стук копыт: небольшая компания выехала из замка на охоту. Ей никто ничего не говорил, но она знала, что настал день мести. День, когда Зигфриду придется заплатить за ее любовь и ненависть.

Она вызвала слугу, которого привезла из Исландии. Он был грамотным и написал для нее подробное письмо Эолинду, чтобы в этот же день отправить его на север самым быстрым скакуном. Затем Брюнгильда сложила свои платья, отполировала оружие и тщательно расчесала роскошные черные волосы. Корону Бургундии она презрительно отбросила в сторону.

Наконец она взяла стул, вынесла его на балкон и, сев, стала смотреть на лес, ощущая дуновение прохладного ветерка.

Брюнгильда Исландская закрыла глаза, пребывая в томительном ожидании.

Гернот обнаружил свою сестру рядом с солдатами, переносившими груз с ее запакованными вещами на повозки, чтобы потом переправить их на корабль, уже приготовленный для поездки в Ксантен. Она внимательно следила за происходящим, но ее глаза выдавали горечь сердца. Увидев брата, она искренне обрадовалась.

— Гернот! Я так редко видела тебя в эти дни.

Он обнял ее. Ему хотелось избавить Кримгильду от всех переживаний, но он не сумел скрыть то, что его беспокоило.

— Кримгильда, я могу поговорить с тобой наедине?

— Конечно, — сказала она. — Давай погуляем и насладимся сегодняшней прекрасной погодой.

Они вышли из ворот замка и направились к зеленым лугам, раскинувшимся перед стенами Вормса. Некоторое время они просто радовались встрече друг с другом, лишенной придворного лицемерия.

— Я надеюсь, что ты пришел не для того, чтобы убедить меня в необходимости простить Зигфрида, — наконец сказала Кримгильда. — То, что произошло, касается только его и меня.

Гернот покачал головой.

— Так и должно быть. Но ты, как и я, знаешь, что злые сплетни могут привести к плохим последствиям. Не все, что совершал Зигфрид, делает его любимчиком двора. Ему нужна твоя поддержка и твоя помощь.

Кримгильда взяла Гернота за руку.

— Зигфрид сам выбирает свой путь. И кто же может оказаться его противником на сей раз?

— Ты ведь знаешь о зависти Хагена, — осторожно начал Гернот.

— Даже Хаген Тронье пытается помирить нас, — улыбнувшись, перебила его Кримгильда. — Только вчера он пришел…

На этот раз конца фразы не дождался Гернот. Сжав руку сестры, он внезапно остановился и воскликнул:

— Хаген хочет вас помирить? Сестренка, Хаген замышляет убийство!

Кримгильда возмущенно отдернула руку.

— Гернот, да что ты такое говоришь? Глупо желать зла народному герою.

— Король завидует его славе и популярности, — возразил Гернот. — Кримгильда, я далек от глупой болтовни и сплетен. Я лично присутствовал при том, как Хаген Тронье предлагал нашему брату отдать приказ об убийстве Зигфрида!

Королева побледнела, и в ее ушах зазвучали слова, которые вчера сказал ей Хаген. Только сейчас она услышала в них фальшь.

— И что… что сказал Гунтер?

— Он с возмущением отмел это предложение, — успокоил ее Гернот. — Но сама возможность разговора о смерти Зигфрида свидетельствует о том, насколько хрупкой стала их дружба. Прошу тебя, Кримгильда, поговори с Зигфридом. Позаботься о мире в Бургундии.

Привычным движением Кримгильда провела кончиками пальцев по его щеке.

— Я так рада, что твое чистое сердце заботится обо мне в столь тяжелое время. Когда Зигфрид вернется после битвы с гуннами, вы, несомненно, подружитесь.

— Какой битвы? — недоумевая, спросил Гернот.

— Против людей Мундцука по ту сторону Рейна, — объяснила Кримгильда. — Они выехали сегодня утром. Как говорит Хаген…

— Они поехали на охоту, — перебил Гернот. — Они просто поехали на охоту. Я сам видел ножи и стрелы для дичи. Они поехали в лес, а не к реке.

Брат и сестра замерли, пораженные чудовищной догадкой. Кримгильда сразу же вспомнила вчерашний разговор, увязав его с тем, что сказал Гернот. Учитывая, что она открыла Хагену тайну уязвимости Зигфрида… Кримгильда испугалась.

— Зигфрид, — в отчаянии произнесла она имя своего мужа.

В следующее мгновение Кримгильда закричала:

— Зигфрид!

Она бежала в замок.

— Зигфрид!

Она вскочила на лошадь и поскакала в лес.

— Зигфрид!

Ее надрывный голос распугивал птиц, срывал листья с деревьев, загонял лис в норы.

— Зигфрид!

Ветки хлестали принцессу по лицу, залитому слезами, но она, не слыша ничего, кроме своего голоса, продолжала кричать:

— Зигфрид!

Только сейчас она осознала, что такое предательство и какая чудовищная опасность грозит ее мужу. Она напрочь забыла о государстве и политике. Речь шла о любви и жизни.

— Зигфрид!

И только лес слышал, как к громкому стуку копыт и к хриплым крикам несчастной женщины примешивается многоголосый смех нибелунгов.

— Зигфрид!

Хаген обнаружил Зигфрида там, где и ожидал, — у небольшого родника, подпитывающего водой несколько ручьев. Герой Бургундии и король Ксантена и Дании мыл шею и руки, а затем сунул голову в чистую воду.

Естественно, он необычайно быстро убил великолепного вепря и, конечно же, предложил Гунтеру превзойти его в охоте. Он был беспечен и не разглядел тихой ярости, скрытой за улыбкой Гунтера. Сейчас он нагнулся над водой, смывая грязь и кровь с волос.

Хаген тихо поднял копье, приготовленное много недель назад. При дворе ему не было равных в обращении с этим особым оружием. Он знал, что у него есть только один шанс.

Если ему не удастся убить короля Ксантена, то придется расстаться с собственной жизнью. Но в сердце Хагена не было ни сомнений, ни страха. В том, что должно было произойти, он видел свою судьбу.

Ветер утих, умолкли птицы, когда Хаген прицелился в левую лопатку Зигфрида. Время на подготовку прошло, и старые мышцы напряглись, бросив холодное железо с невероятной силой:

— За Бургундию!

— Хаген! — донесся издалека голос Гунтера, но в этот момент копье уже достигло цели.

Зигфрид Ксантенский выпрямился и расправил плечи. Даже не успев почувствовать боль в плече, он увидел наконечник копья, пронзивший его грудь. С холодного железа в воду капала горячая кровь и растворялась в ней, не оставляя следа. Зигфрид увидел свое отражение в ручье, свое изумленное лицо и древко, торчащее из спины, — его жизнь уходила, как туман, который пытаешься схватить. Зигфрид молча поднялся, опираясь о камень, и протянул руку за Нотунгом. Но когда его пальцы нащупали рукоять, лезвие уже сломалось: меч почувствовал решение судьбы.

Наконец Зигфрид повернулся, с укором посмотрев на своего убийцу. Он сделал шаг, еще один. Его слабеющее тело стремилось к своей последней мести. Хаген стоял не двигаясь и с каким-то странным любопытством наблюдал, как король Ксантена с предсмертным хрипом тянет к нему руки.

В это время появился Гунтер, которому наконец удалось продраться сквозь заросли. Он замер в отчаянии, видя, как умирающий Зигфрид падает в осеннюю листву с торчащим из спины древком копья. Его рука в последний раз дернулась на расстоянии ладони от ботинка Хагена.

Зигфрид Ксантенский, человек, которого невозможно было победить на поле боя, чей меч мог противостоять самим богам, умирал. Он умирал, как может умереть только такой герой, — из-за трусости и предательства друга. И все же главным было не то, как он умер, а сама его смерть.

Гунтер, которого последние остатки совести погнали через лес, чтобы остановить бесчестное дело, в ужасе взглянул на убийцу.

— Хаген, что… что произошло?

— То, что должно было произойти, — ответил советник. — Отныне Ксантеном и Данией будет править Бургундия, а народ будет славить лишь одного героя — своего короля.

Гунтер, не находя никакого успокоения в этих словах, смотрел на мертвого друга. Он почувствовал, как у него перехватило горло, и отвернулся, пытаясь восстановить дыхание.

Птицы так и не начали петь, но издалека донесся стук копыт, а затем раздался высокий голос:

— Зигфрид!

Ужас на лице Гунтера сменился паникой.

— Это Кримгильда!

Хаген действовал со спокойствием человека, чья сложнейшая задача уже была выполнена.

— Возвращайтесь к нашим лошадям и другим охотникам. Задержите вашу сестру, пока я не оттащу труп в лес, чтобы затем мы все вместе нашли его и поняли, что Зигфрид умер в результате несчастного случая.

Голос королевы, в котором слышалось отчаяние, звучал намного ближе, но Гунтер не двигался с места.

— Мой король! — прошипел Хаген. — Если Кримгильда обнаружит нас здесь, это перечеркнет весь наш план. Уходите с места преступления, о котором вы ничего не должны знать.

Гунтер наконец отвернулся от умершего друга, и Хаген сильной рукой схватился за копье, чтобы выдернуть его из тела Зигфрида. Но в ожидании встречи с сестрой король обнаружил решение, позволяющее ему намного достовернее объяснить смерть короля Ксантена и скрыть свою вину. Вместо того чтобы приготовиться рассказывать сказочку о несчастном случае на охоте, Гунтер тихо вытащил кинжал и, прежде чем его советник успел отреагировать, сделал три шага к роднику и вонзил клинок Хагену в грудь.

Старый воин ничуть не удивился, и его спокойный взгляд остановился на короле.

— За… Бургундию… — с трудом произнес он, в то время как в его глазах угасала жизнь.

Это не были слова обвинения. Наоборот, Хаген оправдывал Гунтера, прощая ему этот поступок, который, несмотря на его подлость, был правильным и справедливым решением. Гунтер удерживал тело советника до тех пор, пока Кримгильда не доскакала на своей лошади до родника. Имя, которое она уже целый час беспрерывно выкрикивала, на этот раз не слетело с ее губ. Увидев труп Зигфрида, она соскочила с лошади и, бросившись к своему королю, перевернула его на спину, насколько позволяло копье. Только сейчас Гунтер отпустил Хагена, и мертвое тело советника упало на землю, заливая одежду короля кровью.

— Кримгильда… это… Хаген… он…

Брат и сестра не смотрели друг на друга. Закрыв глаза и рыдая, она баюкала мертвого мужа. А король, глядя на кровь, которая казалась ему несомненным символом его вины, опустился на колени. Первые птицы запели в лесу. Легкий ветерок шевелил листья над небольшой поляной. Жизнь продолжалась, оставляя мертвецов в прошлом.

Солдаты и играющие на улице дети увидели небольшую печальную группу, выходящую из леса. Когда Гунтер и Кримгильда въехали в ворота замка, новость о том, что они везут на лошадях трупы, успела уже распространиться. Брат и сестра ехали, гордо подняв головы и сдерживая свои эмоции, чтобы не дать придворным повода для насмешек, но в их осанке было не больше жизни, чем в телах, из которых до сих пор текла кровь, оставляя печальный след. Копье из спины Зигфрида Гунтер вытащил еще в лесу.

Гернот сразу же отправился к Эльзе, когда узнал, что в трагедии был замешан Хаген. Он хотел обнять любимую и утешить, понимая, что смерть отца сделала ее сиротой, но девушка не проявляла признаков горя. Она подошла к лошади, с которой свисало тело Хагена, и коснулась его морщинистого лица, словно желая убедиться, что он действительно умер, а затем повернулась к Герноту.

— Боги, должно быть, устали от его вечных интриг, — только и сказала она.

После этого Эльза развернулась и ушла, а принц последовал за ней, удивляясь ее невозмутимости.

Спешившись, Гунтер приказал солдатам унести тело Хагена, а затем обратился к сестре, которая по-прежнему сидела на роскошной, расшитой узорами попоне на спине лошади.

— Кримгильда, пора. Возьми меня за руку.

В этот момент королева Ксантена упала с лошади, словно жизнь покинула ее тело. Она лежала бледная и неподвижная: обморок избавил ее от боли. Гунтер с трудом поддержал сестру и передал ее двум солдатам.

— Отнесите королеву в ее комнату и позаботьтесь о том, чтобы с ней остались слуги.

Затем он поднял труп Зигфрида точно таким же движением, как когда-то поднимал труп отца, и, устремив взгляд в пустоту, пошел в тронный зал, где его уже ждала Брюнгильда. Они были одни — король, королева и смерть.

— Я слышала, как кричит Кримгильда и как умолкли птицы в лесу. И тогда я поняла: свершилось.

В тронном зале горело лишь несколько факелов. Гунтер опустил тело Зигфрида на пол.

— Это свершилось, и двойная кровь теперь на моих руках. Утолена ли твоя жажда мести, Брюнгильда?

Королева подошла, глядя в мертвые глаза Зигфрида со странной нежностью.

— Можно ли сомневаться в том, что валькирии ведут в Валгаллу великого воина? Может быть, величайшего воина…

— Его время не пришло, — проворчал Гунтер, вытирая испачканную кровью рубашку. — Он мог бы совершить много великих дел, прежде чем последовать зову своих богов. И поэтому я еще раз спрашиваю тебя: утолена твоя жажда мести? Или в твоей груди такая же пустота, какую чувствую я? — Угрюмо посмотрев на королеву, он снова задал ей вопрос: — Чувствуешь ли ты, что твое сердце сковано, словно его сжал каменный кулак?

Брюнгильда подняла на него глаза. Казалось, она проснулась от долгого сна.

— Месть? Гунтер, лишь такой мелочный дурак, как ты, мог подумать, что все дело в мести. Я не завидовала Зигфриду. Я завидовала твоей сестре. В этом мире мы не могли обрести то, что было предназначено судьбой. Моя задача скорее в том, чтобы перейти в другой мир.

— В какой другой мир? — опешил Гунтер.

— Мир, в котором мы с Зигфридом будем вместе, мир, в котором мы будем скакать рука об руку, — ответила Брюнгильда с такой нежностью в голосе, какой Гунтер еще никогда не слышал. — И так как ты помог ему попасть туда, ты и мне окажешь эту последнюю услугу. Сражайся!

Меч сам прыгнул в ее руку, и с гортанным криком она бросилась на Гунтера, которому едва удалось уклониться от удара. Железо выбило искры из каменного пола. Гонимый страхом смерти, Гунтер отпрыгнул в сторону и в панике схватился за кинжал. Брюнгильда набросилась на него, как буря, и занесла над ним меч, однако предусмотрительно замедлила движение, и король успел выставить клинок. Королева с радостью бросилась на него, и они оба повалились на пол. Гунтер едва мог дышать под обмякшим телом своей королевы.

Их лица находились на расстоянии пальца друг от друга, а их тела разделял лишь острый кинжал. Брюнгильда с облегчением вздохнула и впервые с нежностью улыбнулась Гунтеру.

— Мы с Зигфридом… благодарим тебя.

Умирающая королева подставила ему губы для первого и последнего поцелуя, но король в ужасе отвернулся, сбросив с себя ее тело. Когда оно повернулось на спину, ее душа уже неслась к Асгарду, радостно выкрикивая имя Зигфрида.

У Гунтера не было сил встать. Он свернулся калачиком на каменном полу, по-прежнему сжимая в руке окровавленный кинжал. Кровь снова покрывала его одежды, и он чувствовал чудовищную пустоту, наполнившую его душу. Это он гнал людей на смерть или же терял их? Был ли он просто фигурой в игре жестоких богов, фигурой, страдающей от одержанной победы? А была ли вообще победа?

Король заплакал, а потом с его уст слетел безумный смешок. Это был единственный звук в тронном зале, когда солдаты спустя какое-то время обнаружили его там.