Кольцо мечей

1

Несколько дней все шло по-прежнему — во всяком случае, насколько было известно Анне. Она наблюдала мужские переговоры, продолжавшиеся без изменений, и проводила все остальное время с землянами. Никто из хвархатов к ней не заглядывал. О Нике она не знала ничего, и в зале переговоров он не появлялся.

«Сохраняй спокойствие», — твердила она себе.

По коридорам ее провожал Вейхар или новый молодой человек — Чейчик — с прелестным дымчато-серым мехом. По-английски он говорил с резким акцентом и обычной хварской любезностью. Его глаза, которые она видела редко, так как он благопристойно их все время отводил, были бледно-серыми, почти бесцветными.

— Что с Матсехаром? — спросила она у Вейхара.

— Вам не нравится Чейчик Ан?

— Он, видимо, прелесть, но мне не хватает подробнейших, удар за ударом, описаний очередной сцены матсехаровской пьесы.

Вейхар засмеялся.

— Пьесу он почти закончил, но в финале столкнулся с трудностями и попросил отпуск, чтобы заняться исключительно пьесой.

— И он его получил? Его освободили от служебных обязанностей ради пьесы?

— Пьеса и есть его главная обязанность. Он же служит в художественном корпусе, не забудьте. А сюда откомандирован временно.

Два дня спустя Вейхар встретил ее у дверей секции землян.

— Нам придется… как это? — пойти в обход по пути к вашим комнатам.

— Почему?

— Первозащитник выразил желание увидеть вас.

Какой первозащитник — можно было не спрашивать. Вейхар называл так только Эттин Гварху.

Он проводил ее в кабинет Эттин Гвархи, который выглядел точно так же, как в последний раз, когда она была тут, но перед столом стояло только одно кресло. Эттин Гварха сидел за столом. На нем была военная космическая форма. Он сказал:

— Вам не нужно ждать, держатель. Я распоряжусь, чтобы мэм Перес проводили в ее комнаты.

Вейхар ушел. Дверь за ним закрылась, и Эттин Гварха кивнул на пустое кресло.

— Прошу вас, садитесь.

Анна села.

Он сложил ладони и посмотрел на нее. Комната была ярко освещена, и его зрачки сузились в две черные черточки поперек синего фона. Глаза хвархатов ее особенно смущали, если, пожалуй, не считать их кистей.

— Я оставлял вас без внимания, мэм. Прошу извинения. Произошло много всего.

Анна выжидательно молчала.

— Прибыл корабль. Он увез моих родственниц домой. Лугала Минти решила отбыть с ними. Цей Ама Ул и ее переводчица останутся. Никакой женщине не следует оставаться единственной на периметре. — Он промолчал, все еще не отводя от нее глаз. — Ники полетит с моими тетками. Мы с вами останемся тут… как это говорится?.. держать оборону. — Он разнял руки и взял что-то вроде металлического карандаша. — От такого положения мне очень не по себе. Женщина не должна участвовать в борьбе на периметре.

— Но я уже в нее втянута.

— Да, а потому нам необходимо обсудить, что предпринять. Вашу роль и мою. Мне кажется, все основное мы уже обсудили в предыдущей беседе. В той, в которой участвовали мои родственницы. Но я хочу быть абсолютно уверен, что мы достигли взаимного понимания и согласия.

Он говорил с особой тщательностью, медленнее обычного, с педантичностью, а его длинные узкие мохнатые руки вертели и вертели металлическое стило.

— Мои тетки устроят так, чтобы сюда прислали других женщин побеседовать с вами. Скорее всего Сплетение поручит им расспросить вас о человечестве. Если Сплетению придется решать, что такое человеки, ему потребуется информация. Эти женщины обеспечат причину для вашего пребывания в хварском космическом пространстве. Говорите с ними так честно, как сможете. Если почувствуете, что честь не позволит вам отвечать, так прямо им и скажите. Люди понимают требования чести. Но, пожалуйста, будьте осторожны. Я не уверен, что способен дать вам полностью понять, насколько эта ситуация опасна для Ники, для меня и для моих теток. Если у вас возникнут проблемы, обращайтесь прямо ко мне. Хей Атала Вейхар абсолютно надежен, а Эйх Матсехар — хороший друг Ники, и никто еще не ставил под сомнение порядочность женщины Цей Ама. Но я не хочу, чтобы кто-нибудь из них узнал о том, что случилось.

— Вот и весь мой план, мэм Перес, — продолжал он после паузы. — Вы будете беседовать с прилетающими женщинами. Я буду продолжать переговоры. Мы будем надеяться, что в центре дела пойдут хорошо, и никто не узнает о том, что произошло.

Он бросил стило и снова, сложив ладони, встретил ее взгляд. Нет, он ее не обманывал. Этому хвархату было очень и очень не по себе.

— У меня ощущение, будто я подвергался испытанию, как герой старинной пьесы, и не выдержал его. Я не смог допустить, чтобы Ники погиб.

— А что следовало бы сделать? — спросила Анна.

— Предложить ему убить себя или же сообщить о его измене. И то, и другое было бы вполне приемлемо, хотя первое нанесло бы моей карьере меньше вреда. При условии, что никто не узнал бы, почему он себя убил.

Анна мотнула головой.

— Вовсе нет. Вам пришлось бы что-то сделать со мной. Я ведь обещала молчать, только чтобы спасти Ники. Первозащитник, вы попали в переплет просто потрясающей сложности. И я не вижу выхода, позволяющего сохранить честь.

— Вас это словно бы забавляет. Так? Или я слышу гнев?

— Я не очень высоко ставлю понятие личной чести. По-моему, когда люди начинают ссылаться на свою несгибаемую верность принципам, они пытаются замаскировать, что лишены сострадания и простой человеческой порядочности. — Она задумчиво промолчала. — А также не верят ни в нравственные, ни в политические системы, которые утверждают важность общины и прав других людей. Это только мое мнение, ограниченное моими личными сведениями и представлениями. Там, откуда я, те, кто ссылаются на честь, обычно оказываются задницами с реакционным уклоном.

— Интересно, — сказал он после короткого молчания. — И кое-что объясняет в особенностях человечества.

— Задниц с реакционным уклоном у нас хоть отбавляй, — продолжала Анна. — Но есть и люди, которые бы поняли ваше отношение к чести. Не думайте, что я так уж типична.

Он молча посмотрел мимо нее на дальнюю стену, на гобелен с огнем в кольце мечей.

— Меня тревожит еще кое-что, — сказала она наконец.

— Да?

— Мне не нравится, что человечество будут судить заочно.

— Не понял.

— Сплетение возьмется решать, люди мы или не люди. Но мы об этом не знаем. У нас не будет возможности выступить в свою защиту. Это несправедливо.

— Ха! Теперь вы заговорили о справедливости, заявив, что не верите в честь.

— В справедливость я верю… по большей части. И, безусловно, верю, что люди имеют право голоса, когда их обвиняют.

— Вы хотите, чтобы Сплетение сообщило вашему правительству о происходящем, с тем, чтобы Конфедерация могла выдвинуть доводы в пользу человечества?

— Да.

— Я спрошу моих теток, — сказал Эттин Гварха со вздохом. — Но я не уверен, мэм, что это осуществимо. Чтобы объяснить вашим сопланетникам, в чем заключается проблема, нам пришлось бы коснуться того, что мы хотим сохранить в тайне. Но вспомните, что Ники будет находиться на нашей планете, что Сплетение будет присылать людей сюда, чтобы они беседовали с вами, и что у нас есть пленные человеки. Иными словами, человечество все-таки будет представлено.

— Такого рода ответственность мне не по плечу, — сказала Анна.

— Вы полагаете, что группа человечьих политиков сможет добиться лучших результатов, чем вы и Ники?

— Это я не говорила. Я сказала, что не могу взять на себя такую ответственность.

— Но, возможно, у вас не будет другого выхода. — Он встал, но поднял ладонь, когда она хотела последовать его примеру. — Пожалуйста, подождите тут.

Он вышел в открытую дверь, откуда навстречу ему прошел Никлас. Дверь закрылась. Ник неторопливо подошел к столу генерала и прислонился к нему. Он был в своем обычном коричневом костюме и засунул руки в карманы новой куртки, точно такой же, как та, которую он изрезал. Его лицо выглядело бледнее обычного, немного отчужденным и серьезным. Секунду спустя он вытащил руки из карманов, оглянулся, проверяя, что стол позади него свободен, а затем подтянулся и сел на стол. Он болтал ногами, упираясь ладонями в край стола.

— Вы так никогда взрослым и не станете? — спросила Анна.

Он ухмыльнулся, и отчуждение исчезло с его лица.

— А зачем, собственно? Чтобы превратиться в столп общества? Но только вот какого общества? Нет и нет. Эттин Гварха решил, что до моего отъезда нам следует дать возможность поговорить.

— Зачем?

— Я его не спрашивал. Я не потребую родословной сула, которого получил в подарок.

— Чью родословную?

— Это домашнее животное, которым пользуются для охоты, высотой с шотландского пони. Но верхом на них не ездят, а посылают их по следу дичи. Зубы у них вот такие! — Он развел ладони сантиметров на пятнадцать. — Очень острые зубы. — Ну и правда, существует пословица, что невежливо спрашивать о родословной дареного сула.

— А-а-а! — протянула Анна.

Он снова уперся ладонями в стол.

— Собственно, мне следует поблагодарить вас. Если бы вы не согласились помочь Эттину выпутаться, у Гвархи не было бы выбора. Ему пришлось бы бросить меня на съедение волкам. Что это меня потянуло на фигуральные выражения с животными? Возможно, потому, что я не слишком уверен в своем статусе.

— С генералом вы помирились?

Ник мимолетно улыбнулся.

— Заключили перемирие и начали переговоры. Предстоит многое простить. Я по-настоящему зол, что он прослушивал мои комнаты и ваши, ну, и он не в таком уж восторге, что я опять перешел на другую сторону. Проклятое слово на «п», оно меня снова преследует.

Анна промолчала, ожидая, что он будет продолжать, но он тоже молчал.

— Моя мать была психологом. Я вам рассказывала?

— Это есть в вашем досье, — ответил Ник.

— Она мне говорила, что при любых отношениях, если они продолжаются достаточно долго, обязательно происходит что-то, совершаются какие-то поступки, которые невозможно простить. И возникает проблема: как простить то, чего нельзя простить? Постарайся найти способ, говорила она, либо останешься в полном одиночестве.

— А! — Ник посмотрел мимо нее на гобелен, завораживавший Эттин Гварху. — Почему вы не вышли замуж? Конечно, меня это не касается…

Анна пожала плечами.

— Не везло. Или, возможно, склонность к одиночеству. Или же я так и не смирилась с несовершенством людей.

После некоторого молчания он сказал:

— Думаю, мы с генералом найдем выход. Очень помогают тетушки. Они не дают Гвархе передохнуть. Как он может требовать, чтобы мужчина, пусть даже из человеков, оставил родственницу на произвол судьбы? Ситуацию они видят именно в этом свете: мужчина старался защитить родственницу, а с их точки зрения это достойное поведение. Жаль, вы не слышали Эттин Пер: «Да не допустит Богиня, чтобы какой-нибудь сын Эттина совершил то, чего ты ждал от Сандерса Никласа».

Анна засмеялась.

— А Матсехар? Вы с ним говорили?

Он кивнул.

— Сказал ему, что кое-что происходит, и чтобы он держался от меня как можно дальше. Всего важнее его искусство. Говнюшка начал талдычить о верности и чести, словно не он последние десять лет поносил их в своих пьесах. «Ты мой друг, Ники. Я не могу позволить, чтобы ты в одиночестве пытался справиться с тем, что тебе угрожает!» Мы поспорили, и теперь он дуется. Когда он поостынет, скажите ему… черт! Скажите ему, что я его люблю, и он должен заниматься тем, что у него получается лучше всего, а мои проблемы предоставит распутывать мне.

— Вы правда хотите, чтобы я ему это передала?

— Он вам нравится, Анна, а Гвархе — нет. И я не могу прибегнуть к его посредничеству. Гварха передаст все, что я попрошу с самой добросовестной тщательностью и явным неодобрением. — Ники соскользнул со стола. — Думаю, нам пора. Гварха ждет, чтобы проводить вас.

Она встала. Он на секунду обнял ее, поцеловал и попятился.

— Courage, ma brave2. Я думаю… я надеюсь, все уладится.

Анна не знала, что ответить. Она схватила его за обе руки, крепко их сжала, потом выпустила и пошла к двери, которая сразу открылась. В прихожей стоял Гварха в непринужденной, но собранной позе, словно спокойно прождал бы весь день.

— Мэм?

Она вернулась с ним на женскую половину. Он проводил ее до двери. Анна открыла дверь, замялась, а потом спросила:

— Вы не зайдете?

— Да.

Он вошел.

Голограмма была включена — холм над научно-исследовательской станцией на Риде — 1935Ц. Почти вечер. Косые полосы дождя. Между зданиями кое-где фонари. Брачную бухту окутывала темнота — в серо-стальной воде не вспыхивали вести.

Анна выждала, чтобы дверь закрылась, а тогда сказала:

— Ник думает, что все может уладиться.

Эттин Гварха раскашлялся — звуки аналогичные человеческому хохоту.

— Оттеснить Ники назад невозможно. Он отступает в сторону и уже готов снова устремиться вперед. Он всегда убежден, что видит перед собой новую тропу. — Он помолчал минуту-другую, глядя на дождь, хлещущий пейзаж Рида — 1935Ц. — Не знаю, мэм Перес. Если мы будем осмотрительны и нам улыбнется удача, если мои тетки искусно поведут дело, если моя бабушка взыщет по обязательствам, которыми заручилась шестьдесят лет назад и более того, если Богиня воздержится от своих излюбленных ехидных шуток, — вот тогда, быть может, все уладится. Пока нам остается одно — идти вперед.

После новой паузы он сказал:

— Мне надо вернуться к себе в кабинет. Если вы захотите побеседовать, если у вас возникнет какая-либо проблема, скажите Хей Атала Вейхару, чтобы он связался со мной. Я откликнусь сразу.

Анна поблагодарила его.

Он направился к двери и оглянулся.

— И я обязательно подыщу для вас другие голограммы. Вряд ли вам хочется весь следующий год созерцать такую картину.

2

Корабль улетел, и через несколько дней вновь появился Матсехар. Пьеса закончена, сообщил он, когда они шли по коридорам станции.

— Вопреки Ники. Мне было нелегко сосредоточиться на работе после нашей ссоры.

Анна передала ему слова Ника. Очень типично, заявил Матсехар. Ники всегда сама дружеская теплота, после того, как заупрямится.

— Сначала отшвырнет от себя, а потом говорит про любовь и дружбу, как будто это может искупить то, что он натворил.

Анна промолчала.

— И теперь он улетал как раз тогда, когда мне необходимо узнать его мнение о новой пьесе. — Он покосился на нее. — А вы бы ее не прочитали?

— Но я же не знаю вашего языка.

— Вам обязательно надо научиться ему, Анна! Он труден, но так красив! А пока я мог бы сделать перевод. Я бы очень хотел узнать ваше мнение.

Ну как она могла устоять перед взглядом, который он на нее бросил? Точно тоскующий волк-оборотень. Бедняга! Ему так не терпелось показать свою пьесу кому-нибудь с Земли!

Анна кивнула.

— Будет хуже, чем подлинник на моем родном языке, — объявил Матс. — Однако я хорошо владею английским. Он от меня не вырвется!

— Угу, — сказал Анна.

Ему понадобились две недели на эту работу — срок очень маленький для переводчика-непрофессионала. Называлась пьеса «Врата воздаяния». Она читала ее весь вечер.

Он скомпоновал пьесу так, что она сосредотачивалась вокруг ворот макбетовского замка, которые были одновременно вратами ада. Имелся привратник, то обычный человек, комический пьяница, то демон и чудовище. Все персонажи пьесы двигались около двери или сквозь нее в своеобразном танце — ведьмы и воины, призраки, ужасающие мать, убитый головной. Иногда они разговаривали с привратником. А иногда он объяснял происходящее, пока они танцевали.

Пресвятая Дева! Вот бы посмотреть постановку! Она вообразила, как ведьмы в черных одеяниях пляшут вокруг Макбета в кроваво-красных доспехах, и монолог, в котором привратник (в тот момент демон) описывает пир. Естественно, пир будет происходить за сценой: процесс принятия пищи внушал хвархатам скуку. Или отвращение?

Она читала запоем до самого конца. Макбет лежал мертвый посреди сцены. Привратник, теперь облаченный в великолепные одежды сверхъестественного существа, внезапно сорвал их с себя и оказался в невзрачном костюме привратника-человека. Его труд завершен, сообщил он зрителям. Врата теперь вновь стали обычным входом в замок и никуда больше. Помните о законах гостеприимства, сказал он, и о том, к каким тяжелым последствиям приводит чрезмерное честолюбие. Он забрал свой кувшин с халином и удалился вразвалку. Конец.

— Ого! — сказала Анна и выключила пьесу. Она уставилась на стену напротив, но видела не серое дерево, а ворота и привратника, оборачивающегося из человека в темной одежде в демона, сверкающего серебром и золотом. Авторская ремарка требовала, чтобы актер, преображаясь в демона, становился выше и внушительнее. А как это достигается? Толстой подкладкой для костюма демона? Или особой обувью? Надо непременно спросить Матсехара.

Язык перевода местами был неуклюж, а знаменитый монолог, заключительная речь Макбета «завтра, завтра, завтра» произвел на нее довольно странное впечатление. Обратный перевод с хварского странным образом изменил его. Словно видишь знакомый предмет сквозь воду или в кривом зеркале.

Поразительно! Она легла спать.

На следующее утро ее провожал Матсехар.

— Вы прочли? Как она вам?

— Почему вы провожаете меня туда и сюда? Что вы делаете на этой станции? Вы же гений.

Он остановился посреди коридора и посмотрел на нее так, что их взгляды встретились.

— Значит ли это, что она вам понравилась?

— Она чудесна! Великолепна!

Видимо, он вспомнил, что они не в родстве, и поспешно опустил глаза.

— Я здесь, чтобы изучать человеков, а вас провожаю потому, что меня об этом просил Ник. Наверное, ему был нужен кто-то, кому он доверяет, кто не играет в политику, и кого не отталкивают кое-какие обычаи человечества.

Опять замаячила омерзительная гетеросексуальность. Они пошли дальше.

— Мне пришлось ее ужать, — сказал Матсехар. — Ваши пьесы такие длинные! И я попытался сделать ее проще. В простоте есть особая власть, а это пьеса о власти. Ха! Она бурлит, как водопад крови!

Он объяснял суть своей пьесы с большим увлечением. Автор, который явно уважает себя как творческую личность.

— Необходимо было сохранить (кроме разгула насилия) ощущение ужаса и необычности, оберегая при этом мораль и делая ее ясной. Даже самый глупый зритель должен понять, что это пьеса о жадности и плохих манерах.

— Плохих манерах? — переспросила Анна.

— А вы можете себе представить, чтобы хозяин дома принял гостя хуже, чем Макбет?

— Думаю, что нет! — Анна засмеялась. — Значит, вы так определяете «Макбета»? Пьеса о мужчине, который был жутким хозяином дома?

— Да. А еще это пьеса о насилии, которое вырвалось за рамки морали.

Они дошли до входа в человеческий сектор. Матсехар, нахмурившись, остановился.

— Мой перевод заглавия мне не очень нравится. «Воздаяние»— хорошее, сильное, жесткое слово. Мне нравится, как оно звучит. Но смысл не вполне точен. «Врата кары», пожалуй, вернее, хотя звучание и хуже. Или «Врата последствий»? — Он откинул голову, явно задумавшись. — Нет, сохраню «Воздаяние». Самое верное название для ворот, ведущих в ад. Интересное понятие. У нас ничего аналогичного нет. Возможно, оно не помешало бы. Наши призраки и злые духи бродят на свободе, забираются в сны, портят людям жизнь. Хранилище для них было бы не лишним.

— Вы верите в призраков? — спросила Анна.

— И да, и нет, — ответил Матсехар. — Но реальны они или нет, было бы очень полезно иметь для них особое место.

Черт бы их побрал! Неужели они не признают альтернативности? Как так — и да, и нет?

Несколько дней спустя прибыли первые представительницы Сплетения — пять массивных женщин среднего возраста в пышных платьях. У них был новый переводчик — высокая очень худая женщина с серо-стальным мехом и сосредоточенно серьезная на вид. Звали ее Эйх Лешали. Она была двоюродной сестрой Матсехара.

По словам Лешали, Матсехар посоветовал своим родственницам изучить английский.

— Он бы хотел, чтобы все мы занялись этим языком. Единственный совет, который Матсехар дал нам всем и каждой. Он сказал, что это будет весьма полезным умением. И мы его послушались. Матс странноват, но глупым его никто не называл.

Последнее было безусловно верным, но странным он Анне никогда не казался. Наоборот, во многих отношениях он казался ей наиболее нормальным среди остальных знакомых ей хвархатов — возможно потому, что в нем не чувствовалось категоричной уверенности остальных. Матс видел во вселенной скопище противоречий — в отличие от Вейхара, который твердо знал, что хорошо, что плохо. А Эттин Гварха, казалось ей, мог бы увидеть вселенную, какой она представлялась Матсехару, но не желал, точно человек, отводящий глаза от чего-то огромного и жуткого.

Но, возможно, она ошибается. Что она в сущности знает об этих инопланетянах? Больше, чем до своего приезда на эту станцию, но куда меньше того, что хвархатские женщины знали о человечестве. Анну поразила широта их информации. Но потом она подумала, что удивляться было, в сущности, нечему. Более двадцати лет Никлас Сандерс выбалтывал, что мог.

Фактов хвархаты знали множество, теперь им требовались объяснения. Как человечество способно существовать на такой основе? Как это — ощущать себя членом такой расы? Каково быть женщиной на Земле?

Она отвечала, как могла лучше. Во всяком случае, опасность проговориться о чем-либо стратегически важном ей не угрожала. Описывала она главным образом воспитание детей, этическую человеческую философию и ее собственные исследования поведения животных.

Безвредно, определил Сиприен Мак-Интош.

На станцию прибыли еще женщины, а первая группа отправилась восвояси. Цей Ама Ул улетела с ними.

Ей было необходимо отправиться домой, объяснил Анне Эттин Гварха. Человечество анализировалось, но никто не мог предсказать, чем завершатся обсуждения, а женщины Эттина решили заручиться помощью всех своих союзников.

Две переводчицы остались. Анна успела сблизиться с Ама Цей Индил, но с Эйх Лешали ей приходилось нелегко, та, казалось, была абсолютно лишена чувства юмора.

Женщины продолжали прилетать. Некоторые оставались два-три дня, разглядывали ее, словно она действительно была диковинкой — то ли редкостной птицей, то ли чем-то, что выползло из-под перевернутого камня, — задавали пару-другую незначимых вопросов и отбывали. По большей части это были политические деятели. Ученые, философы, теологи оставались подольше. И с ними у Анны завязывались настоящие разговоры.

Иногда она беседовала с Эттин Гвархой у него в кабинете или у себя — там, где они могли разговаривать свободно.

Его тетки поставили вопрос о том, не следует ли пригласить человечество выступить в свою защиту перед Сплетением. Хварское правительство решило, что не следует. Им не хотелось допускать человеков на родную планету, и они не желали объяснять, что в человечьем поведении их пугает.

Все зависело от Анны, Никласа и разных пленных землян — пестрого контингента шпионов, профессиональных военных и ученых вроде нее, которые каким-то образом соприкоснулись с войной.

В Сплетении бушевали яростные споры, сообщил ей генерал. Его тетки не брались предсказать результаты голосования.

— Они не говорят мне всего, мэм, а в вестях и того меньше. Абсолютно огражденной системы связи не существует, а уж среди выведенных на периметр и подавно.

Ей становилось жутко, когда Люди говорили подобное, напоминая ей, как развит между ними дух соперничества, как они культивируют насилие, как мало уважают личную свободу и право жить по-своему. И тем не менее они ей нравились. Почему? Их мех? Их большие уши? Их прямота? Или их нежелание причинить вред женщинам и детям? Черта, бесконечно ей импонировавшая.

Хвархаты по-прежнему остерегались рассказывать что-нибудь о себе, хотя женщины были менее осторожны, чем мужчины. И все-таки она узнавала об их культуре все больше. Вопросы, которые ей задавали женщины, сами по себе позволяли понять многое, как и их реакции на ее ответы.

Возможно, они так полностью и не поняли, в чем заключалась ее профессия, чем она занималась до событий на Риде — 1935Ц. А она была опытным наблюдателем сообществ животных, не обладающих языком. Ведь есть разные способы общения, о чем склонны забывать животные, умеющие говорить. Движения, позы, взгляды. У хвархатов они были очень выразительными. И пусть женщины ничего ей не говорили, она все равно получала от них информацию. Анну охватывало то приятное волнение, которое она всегда испытывала, когда ее наблюдения складывались в целую картину.

Остальные земляне начинали нервничать. Никто не ожидал, что переговоры настолько затянутся — предыдущие завершились относительно быстро. Чарли заявил, что не может попросить правительство Конфедерации отозвать их: переговоры ведь достаточно продвинулись. Обмен пленными был обговорен во всех частностях, и теперь шло обсуждение того, как двум расам охранять свои границы, если договор будет заключен. А это очень не просто, заметил Чарли. Границы эти проходили в слишком большом числе измерений и не были непрерывными в смысле, понятном простым людям.

Как, спрашивал он, можно охранять то, что нельзя ни зрительно представить себе, ни вообразить?

На этот вопрос у Анны ответа не нашлось.

Через полгода Чарли попросил разрешения отправить часть своей делегации назад в человеческий сектор космоса, заменив их новыми. Ему требовались физики.

Оба головных, казалось, нахмурились и ответили, что им необходимо обсудить эту проблему. На другой день Лугала Цу сказал:

— Если мы разрешим вам отправить ваш корабль домой, положение этой станции окажется известным. Она построена для этих переговоров, и ее потеря особого ущерба нам не нанесет. Мужчины, находящиеся в ней, могут быть заменены, даже Эттин Гварха и я. — Он покосился на генерала. — Ведь так?

— Место головных — впереди, — сказал Эттин Гварха. Его тон дышал невозмутимым спокойствием.

— Но здесь есть женщины, — добавил Лугала Цу, — и мы не можем подвергнуть их риску.

— Очень хорошо, — ответил Чарли. — Прекратите беседы Анны с женщинами. Земляне отошлют Анну в свое космическое пространство, а хвархаты могут отправить своих женщин в безопасное место.

Черт, черт и черт, подумала Анна в наблюдательной комнате.

Головные переглянулись. Эттин Гварха наклонил голову, Лугала Цу нагнулся вперед и заговорил своим грубым басом.

Анна, стиснув зубы, ожидала перевода.

— Есть вещи, которые вы не понимаете, Хамвонгса Чарли. Мы не указываем женщинам, что им делать. Мы передадим им ваше предложение, но не думаю, что они посчитаются с ним. То, чем они заняты, крайне важно. То решение, какое они примут о человечестве, окажет большое влияние на происходящее в этом зале, а возможно, и определит все. Если они прекратят беседы, не вижу, как сможем продолжать мы.

Чарли был явно поставлен в тупик, и у Анны сложилось впечатление, что он просто не понял того, что ему говорил Лугала Цу.

— Если дело в нашем корабле, — сказал он наконец, — мы готовы лететь на вашем.

Эттин Гварха слегка наклонился вперед. Это стоит рассмотреть, сказал он землянам. Головному Лугалы и ему надо взвесить такую возможность.

Они, решила Анна, ладят между собой заметно лучше. Возможно, благодаря отъезду матери Лугала Цу. В ее отсутствии он стал словно бы сговорчивее, менее самоуверенным.

Заседание кончилось, и земляне перекусили лапшой с маринованными овощами. Запасы продуктов заметно истощились.

— Если мы не выберемся отсюда в ближайшее время, то потребуем надбавку за вредность, — сказал Стен. — Профсоюз настоит на этом.

— Еще бы! — добавил Дай Сингх.

— Об этом не беспокойтесь, — вмешался Чарли. — Меня вот что озадачивает: если бы мы хотели сообщить домой о местонахождении станции, мы могли бы воспользоваться дипломатической сумкой. И они бы должны это понимать.

Сиприен Мак-Интош кивнул.

— По-моему, они не хотят, чтобы мы узнали, как они маневрируют на пунктах переброски, включенных в наш маршрут. Я полагаю, они установили там соответствующее оборудование на случай, если наши вздумали бы нас выследить. Во всяком случае на первом.

Чарли задумался.

— Будем настаивать, чтобы нас отправили домой на их корабле. Я, естественно, останусь. Но вы все… — Он посмотрел на Анну. — Не считайте себя обязанной оставаться. Если беседы с женщинами так важны, мы доставим сюда вам смену.

Анна покачала головой.

— Я не откажусь от такого шанса.

— Вы не соскучились по Земле? — спросил Этьен.

— Нет.

— Не понимаю! — воскликнул Этьен.

— Вы еще слишком мало времени провели на краю Конфедерации, — заметил Сиприен Мак-Интош. — Найдется немало людей, которые не огорчатся, если никогда не вернутся на Землю или хотя бы в Земную систему. Я прав, не так ли, Анна?

— Да.

— Хотя почти всем им требуется общество других людей. — В голосе Сиприена появилась жесткость. Одно время он обхаживал Анну — такой милый старинный термин! Анне вспомнилось, как многие животные, которых она наблюдала, на ранней стадии ухаживания в буквальном смысле слова обходили брачного партнера, то отступая, то снова приближаясь. Еще двое делегатов проявляли к ней такой же интерес. И не удивительно, если вспомнить, сколько времени они провели на хварской станции.

Чарли старательно ограничивал посещения земного космолета, опасаясь, что полеты туда-сюда вызовут подозрение у хвархатов. Да и в любом случае, женщины на космолете нашли себе друзей среди членов команды. Так что Анна практически была единственной женщиной с Земли в радиусе световых веков. Не так уж приятно, но она не раз оказывалась в подобном положении, отправляясь в экспедицию. Она всем отвечала «нет». Сиприен ей нравился, но слишком напоминал сотрудников ВР. Прочие мужчины ее не интересовали, да и комнаты человеческого сектора находились под наблюдением. Ее мороз по коже продирал при мысли, что кто-то вроде Эттин Гвархи будет прослушивать, а то и просматривать, запись ее любовного свидания с мужчиной.

Нет, в жизни есть много другого помимо физического желания и его удовлетворения. Она не собирается подрывать доверие к ней хвархатов.

Через два дня головные дали свой ответ. Если земляне согласны лететь на хварском корабле, не покидая отведенных им помещений, то могут отправляться к условленному пункту, а их смена будет доставлена сюда. Все остальное исключается. Станцию и женщин необходимо беречь.

Дипломаты согласились, и многие улетели. Чарли и Сиприен остались.

— Я намерен довести все это до конца и, если мне повезет, вернусь домой в будущем году к розыгрышу первенства по крикету. Но должен вам сказать… — Островной ритм в его речи стал заметнее. — Во всей вселенной нет ничего прекраснее зеленой травы, белых спортивных костюмов и женщин Карибских островов. — Он помолчал. — И музыка, островная музыка! Я истосковался по крикету и карнавалам?

Анна засмеялась.

Некоторое время они оставались в человеческом секторе одни — Анна, Чарли, Сиприен и Хаксу, щупленький переводчик. Затем хварский корабль вернулся, нагруженный физиками и сменными дипломатами. Среди этих незнакомых землян Анна ощущала себя чужой. Их новости ее мало интересовали. Ну какое ей дело до новой потрясной серии на драматическом канале? Политика, особенно земная политика, оставляла ее равнодушной, а окружающей среде всегда что-нибудь да угрожало. Вскоре становилось трудно переживать или сердиться. Человечество выживало, насколько ему удавалось, благодаря интеллекту и мужеству, проклиная предков, которые довели Землю до такого состояния, предоставив расхлебывать последствия потомкам.

Вскоре после прибытия землян улетела очередная группа хвархатских женщин. С ними улетел Эйх Матсехар, отозванный домой по причине, говорить о которой не мог. Эйх Лешали осталась, явно чем-то довольная, хотя и не желала объяснить, чем.

Анна отправилась к Эттин Гвархе.

— Что происходит? Матс улетел, ничего мне не сказав, а Эйх Лешали облизывается, точно кошка, съевшая канарейку.

Генерал нахмурился и потребовал пояснений. Про кошек он знает: небольшие домашние истребители вредных тварей, ну а канарейка? Какая-то вредная тварь? Так в каком смысле может Эйх Лешали походить на пожирательницу вредителей, которая только что исполнила свой долг?

Анна рассказала про кошек и канареек.

— Ха! — сказал генерал и объяснил про Матса.

Сплетение решило, что ему требуется информация о человечьей морали, как ее представляет человечье искусство. Оно пожелало увидеть все пьесы Шекспира Уильяма, переведенные на главный хварский язык. Эйх Матсехар отправился домой организовывать шекспировский фестиваль.

Нику предстояло после каждого спектакля проводить дискуссию со зрителями. Анне вдруг привиделась дивная картина: театральный зал, полный мечтательных мохнатых дам, а на сцене Ник отвечает на вопросы, прохаживаясь с руками в карманах или сгорбившись в кресле.

— Что произойдет, если Сплетение постановит, что земляне не люди?

— Это слишком широкий вопрос, — ответил Эттин Гварха.

— А что будет с Ником и с вами?

Они сидели у него в кабинете. Гобелен был убран, и перед ними простиралась желтая пустыня под густо-зеленым небом, в котором висели две луны, совсем бледные в солнечном свете. Одна выглядела узким серпом, другая только еще шла на убыль. Эттин Гварха посмотрел на голограмму, потом встретился взглядом с Анной.

— Думаю, мне удастся спасти ему жизнь. Но жить с животным — это извращение, хотя, конечно, не такое, как вступать в половое общение с женщиной и ребенком, а ручных животных мы на периметре не держим, ну, а опасным животным не дозволяется бродить на свободе в населенных местах.

У нее по коже ползали мурашки.

— По вашему выражению я заключаю, что вам неприятны мои слова. Но так бывает, когда вы задаете вопросы, мэм Перес. Вы узнаете что-то новое и нередко неприятное. Предоставьте дела мужчин мужчинам.

Женщины продолжали прилетать и улетать. Но группы теперь были малочисленными и не включали политиков. Сплетение получило всю информацию, которая ему требовалась, сказал Эттин Гварха. Теперь начнутся дебаты и просмотр шекспировских спектаклей. Это было отложено напоследок, чтобы у художественного корпуса было время для репетиций.

Анна все больше нервничала. Она терпеть не могла томительного ожидания результатов любых экзаменов и проверок, а уж тем более подобных. Провалиться могло все человечество. Она искала, чем бы отвлечься, и достала записи своих наблюдений на Риде — 1935Ц. Она два… нет, уже почти три года возила их с собой и думала, что пора бы привести их в порядок. Но сначала у нее хватало забот с ВР, а потом надо было подыскивать работу, чтобы снова отправиться в космос, и в заключение, у нее здесь на станции не находилось достаточно свободного времени. А может быть, подсознательно она считала, что браться за них бессмысленно. С ее научной карьерой было покончено, как ей казалось. Но теперь положение изменилось. Она уже знала о хварских женщинах больше всех землян, возможно, за исключением Никласа Сандерса, а если ей удастся побывать на их планете, за ней уже никому не угнаться. Среди земных ученых соперников ей не будет.

Но необходимо писать и печататься.

Сначала несколько статей о псевдосифонофорах, а затем настоящий материал — культура хварских женщин.

И Анна села за работу.

3

Как-то днем, открыв дверь своих комнат, она почувствовала запах кофе.

В гостиной стоял Ник с кружкой в руке, которую приветственно поднял, когда она вошла…

— Привет, Анна.

Лицо у него загорело, длинные кудри совсем поседели. И он отрастил усы, густые и нежданно темные.

Ее охватила странная радость, для которой она не нашла слов и просто спросила:

— А зачем вам усы?

— Все-таки было занятие растить их, а мне настоятельно требовалось чем-то заняться. Что вам налить? Кофе или вина?

— Вина.

Она села и положила ноги на соседний столик. Перед этим она плавала в женском бассейне, пока ее не одолела усталость.

Он сходил на кухню и принес ей стакан вина. Она отхлебнула — отличное красное.

Ник прислонился к стене напротив нее, поглаживая мизинцем усы.

— Гвархе они не нравятся. Хотя, по-моему, уж у него нет права возражать против небольшой дополнительной толики волос.

— Вы вернулись насовсем или это короткий визит?

— Любой пост, который занимает Гварха, бывает временным. Так что навсегда я здесь не останусь. Но возвращаться на хварскую планету мне не обязательно, и я могу не опасаться, что закончу свои дни в зверинце. — Он улыбнулся ей. — Сплетение вынесло свой вердикт. Мы — люди.

Анна перевела дух, чувствуя, как постепенно проходит напряжение.

— Чудесная новость!

Он кивнул.

— Заключение очень интересное. Земляне — люди, но не такие люди, как хвархаты. Мы обладаем собственной моралью, которую, указывает Сплетение, им понять практически невозможно. Нас нельзя судить по меркам, которые Люди прилагают друг к другу. Сплетение порекомендовало головным заключить мир, если удастся, поскольку вести войну с человечеством будет затруднительно. Однако идею войны они не исключают, а потом поручили своим философам и теологам рассмотреть нравственные и религиозные проблемы, которые возникнут, если начнется война с человечеством, и найти их решение. Нравственные способы воевать с нами. Или я хотел сказать, с ними? Люди любят быть готовыми ко всяким возможностям, а Сплетение пришло к выводу, что подобные проблемы, вероятно, возникнут еще не раз. Если существуют земляне, то сколько еще других неприятных сюрпризов ожидает Людей среди звезд? А вдруг инопланетяне окажутся даже еще более омерзительными? И Людям необходимо вооружиться новым подходом к понятиям морали и войны.

— А как это обернулось для Лугалов?

Он засмеялся.

— Проиграли вчистую. На карту был поставлен престиж, и у них его сохранилось чертовски мало. Лугала Минти напрасно выбрала такую жесткую линию. Она всячески старалась представить землян обитателями серых мест под камнями. И в результате показала себя глупой ханжой. Я налью себе еще кофе.

Он отправился на кухню, а когда вернулся, над кружкой курился пар. Устроившись в кресле напротив нее, он положил ноги на тот же столик.

— Я устал. Прилетел только сегодня утром. — Он отхлебнул кофе и поставил кружку. — И год был не из легких. Не знаю, мечтали вы в детстве стать кем-то важным. Ну, понимаете: спасти вселенную, спасти человечество. — Он ухмыльнулся. — Идиотская мечта. Мне казалось, я вырос из нее, но женщины забрасывали меня вопросами, а я думал: что, если я отвечу не так?

— Человек, Который Не Любит Отвечать На Вопросы, — сказала Анна.

Ник засмеялся.

— Строка из стихотворения, не помню чьего: «Другие терпят вопросы наши. Ты ж свободен». Ну, ко мне явно не относится. У меня было такое ощущение, словно я весь год только и делал, что ждал, когда кто-то еще задаст мне еще вопрос. И я должен был отвечать сразу, честно и почтительно. Без лжи. Без уловок. Без отмалчивания. Не знаю, почему это было так трудно, но было. Гварха сообщил мне кое-что о том, как шли дела тут. Но буду рад узнать побольше.

Анна рассказала ему о хварских женщинах, и особенно подробно о других переводчицах, поскольку познакомилась с ними довольно близко. Эйх Лешали интересна, но слишком серьезна и честолюбива. А вот Цей Ама Индил ей очень нравится.

Ник ухмыльнулся.

— До меня доходили некоторые слухи!

— О чем вы?

— Хвархаты знают, что между ними и землянами возможны романтические увлечения, и они обожают сплетничать.

— Мне нравится Индил, я считаю ее другом. Но и только.

Возможно, она запротестовала слишком резко. Ник посмотрел на нее странным взглядом и ничего не сказал. Она поспешила переменить тему.

— А как новая пьеса Эйх Матсехара?

— Потрясающе, — сказал Ник. — Мы не успели подготовить постановку для Сплетения, а потому обошлись читкой в лицах, что не могло не ослабить впечатления. Этой пьесе абсолютно необходимы музыка и танцы. Но все равно она имела большой успех. Он показал мне перевод, который сделал для вас. Вполне сносный, хотя я бы сделал лучше. Но продолжайте. Что было еще?

Она рассказала про статьи о своих наблюдениях на Риде — 1935Ц.

— Эттин Гварха прочел их все, проверяя, не посылаю ли я в земной сектор какую-нибудь секретную информацию. Он сказал (она широко улыбнулась), что статьи, видимо, вполне безобидные, но если мои животные обладают интеллектом, он съест одно из них, как кошка канарейку.

— Что это он? — спросил Ник с удивлением. — Решил овладеть человеческой идиоматикой?

— Видимо. — Анна пожала плечами.

Чарли отослал статьи с дипломатической почтой. Одну взял «Журнал внеземного поведения», а «Журнал теоретического разума» отклонил вторую.

— Невежественное дерьмо, — сказала Анна. — Что они думают о разуме? Ведь ни один ни разу не видел живых инопланетян. В отличие от меня. Я начала работать над первой статьей о Людях.

— Вы собрали столько материала? — спросил Ник.

— По-моему, да. — Она откинулась на спинку стула. Вино начинало оказывать свое действие. — В целом оно того стоило, хотя я не вижу, как мы можем вернуться домой. Вы и я, Ник. Я задумалась об этом, когда Чарли сказал, что они договорились об обмене пленными. Но включить вас способа нет, верно?

— Но я дома, деточка. В отличие от вас. И это — следующая задача.

— ВР ухватит меня, едва я окажусь в человеческом секторе, это, что мне известно, сохраняет прежнюю важность. И все так же может повредить Людям.

— Не столько Людям, сколько Эттину и мне. Вы ведь понимаете это, Анна?

— Нет.

— Но я же объяснил вам практически все. То есть мне так кажется. Прошел год. Земляне, несомненно, разгадают правила войны. Сплетение знает это, и Связка тоже. Единственно, на что они могут рассчитывать, — это выиграть немножко времени. Если они его получат, то возблагодарят Богиню. Если нет, то будут выкручиваться. Главная проблема, как и опасный секрет, заключается в следующем: вы знаете, что я ненадежен, и вы знаете, что Эттин Гварха оберегает человека, которого надлежало бы убить. Если человеческая ВР раздобудет эту информацию, она затеет какую-нибудь глупость. Если не сразу, то после. Гвар не сможет жить, сознавая, что у его врагов есть против него такого рода оружие. Он говорит, что он рахака, то есть он отправится к другим головным, расскажет им о случившемся, а решать, как найти выход из положения, будут они.

— Дерьмово, — сказала Анна, и он кивнул.

— Тетушки консультировались с разными учеными, выясняя, нет ли способа убрать информацию из человеческой памяти. Я решил, что мне придется туго. Мне казалось, что первым они обработают меня, хотя, быть может, Гвархе удалось бы их отговорить. Но такого способа нет. Их медицинская технология уступает нашей. Особенно в области психологии и неврологии. Их не интересует возможность вторгаться в сознание к друг другу, и они склонны верить, что большинство психических проблем носит нравственный или духовный характер, а не физиологический. Они не пытались изобретать медицинские средства от печали и зла. Но если бы могли удалить информацию о Гвархе и мне, хранящуюся у вас в памяти, нам всем было бы лучше. Никогда не прощу себе, что я так поддался панике. Если бы у меня хватило ума промолчать!

— Вы мне говорили, что не верите в сожаления.

— Вы правы. Не верю. — Он встал. — Пойду спать. Увидимся завтра или послезавтра, смотря когда я проснусь. — У двери он остановился. — А вы бы не перешли на другую сторону, Анна? Тогда вам обеспечили бы дипломатическую неприкосновенность.

— Нет.

— Мне просто пришло в голову… — Он посмотрел на нее, улыбнулся и вышел.

Анна допила вино, снова наполнила стакан и включила последнюю голограмму, которую получила от Эттин Гвархи. Вид на какую-то планету из космоса. Ее опоясывали кольца, более эффектные, чем кольца Сатурна — витые, разорванные, а вокруг обращались десятка полтора лун. Гигантские циклоны закручивались спиралями и сверкали в атмосфере планеты. Кольца сияли в свете невидимого солнца. Анна прихлебывала вино.

Утром ее провожал Матсехар.

— Я бы задушила вас в объятиях, — сказала Анна.

— Это невозможно, как вы, наверное, знаете. Но я сочту ваше пожелание выражением благопристойной симпатии.

Они шли рядом по прохладным ярко освещенным коридорам. Анна сказала, что видела Ника и что ему понравился «Макбет».

— Пока мое лучшее произведение. Мне кажется, наконец я прошел… двинулся вперед… Какое тут подойдет слово?

— Но это зависит от того, что вы хотите сказать.

— Я чувствую себя так, словно пробыл в каком-то месте слишком долго, и оно уподобилось комнате в старинных сказаниях, которая уменьшается, темнеет, превращается в ловушку. Но теперь… Ха! Я вышел из этой комнаты и словно стою на краю необъятной равнины.

— Прорыв, — сказала Анна. — Вот слово, которое вы искали.

Он задумчиво повторил.

Она спросила его про шекспировский фестиваль. Он искоса взглянул на нее.

— Ники рассказал вам? Все произошло слишком быстро. У нас не было времени для настоящих репетиций. Зрители были трудными, а музыка резала уши. «Резала»я употребил в человечьем смысле. Замечательно, сколько можно узнать о культуре из идиоматических выражений.

— Ник сказал, что фестиваль оказал нужное влияние. Он же был устроен ради этой цели.

Он опять посмотрел на нее искоса.

— Да, но не так, как мне виделось. Будь у нас больше времени, не окажись главный музыкант идиотом, сумей мы получить новые костюмы…

Он остановился у двери человеческого сектора. Она прошла в наблюдательную комнату и села следить за заседанием, как всегда утомительно скучным.

Потом пообедала с делегатами и сообщила им, что Ник вернулся.

— Он сказал вам, где был? — осведомился Сиприен Мак-Интош.

— На хварской планете. — Она доела тушеную фасоль и ковыряла вилкой размороженную цветную капусту под перечным соусом, выискивая сколько-нибудь хрустящий кусочек.

— А зачем? — спросил Сиприен.

— Они устраивали шекспировский фестиваль, и Ник им потребовался для ответов на вопросы в дискуссиях после спектаклей. — Договорив, она посмотрела на него.

— Они сняли своего лучшего переводчика с мирных переговоров ради шекспировского фестиваля? — недоверчиво сказал Сиприен.

Анна вновь уставилась на свою капусту.

— Они относятся к искусству очень серьезно.

Матс проводил ее до женской половины и остановился у двери.

— Вы не зайдете? — спросила Анна.

— Посетить мою родственницу? Сегодня нет.

Анна пошла к себе и вновь, едва открыв дверь, почувствовала запах кофе. На одном из столиков стояли две белые керамические кружки. Ник как раз выходил из кухни с кофейником в руке. На этот раз он был одет в военную форму. К поясу он приколол три бляхи. Она еще не видела, чтобы он носил их с формой. И прежде их было две.

— Что происходит? — спросила Анна.

Он налил кружки и оглядел столик.

— Тут кофейник не поставишь. Одну минутку.

Она опустилась в кресло. Во рту у нее сохранился привкус перечного соуса. А что, если и запах? Возможно, кофе его уберет. Она взяла кружку. Вернулся Ник и тоже сел.

Анна спросила про бляхи.

— Вот на этот вопрос я отвечаю с удовольствием! — Он улыбнулся. — Сплетение постановило, что мне положен официальный статус. Теперь я безоговорочно признан личностью. И я работаю для Людей уже двадцать лет. Не годится, чтобы со мной обходились как с изгоем или нищим из уничтоженного рода. А потом они создали для меня мой род. Такое случается примерно раз в поколение, либо когда большой род делится, либо когда два мелких рода решают, что им лучше объединиться. Но это… — Он погладил металлические диски. — Впервые подобное было постановлено для землянина или группы землян.

— Вы как будто счастливы.

— В первый раз за долгие годы, если не в первый раз в жизни, я чувствую, что я свой. — Он помолчал. — Тетушки считают, что меня пора повысить. Держатель я уже очень давно. Мне неловко принадлежать к низшему рангу, особенно теперь, когда я личность и у меня есть свой род. Люди решат, что Гварха мне не доверяет, а это бросит тень на все доводы, которые женщины Эттина приводили Сплетению. Ни одна женщина не позволит себе сказать мужчине, как ему следует поступать на периметре — во всяком случае прямо. Но они высказывают предположения, а он обычно прислушивается к своим родственницам, хотя в данном случае я в этом не так уверен.

— Но почему? — спросила Анна.

— Гварха готов сделать для меня очень многое, а для тетушек — практически все. Но не подвергнуть опасности Людей. А я показал себя ненадежным.

— Поэтому он и раньше обходил вас повышением?

Ник взял кружку, зажал ее в ладонях, словно грея длинные пальцы.

— Нет. Мы с ним это обсуждали. Такое повышение скорее всего рассердило бы других офицеров старшего ранга. Ведь я… то есть я был инопланетянином и врагом. Всегда нашлись бы люди, готовые указать, что я ненадежен и даже не настоящая личность. Ну, что-то вроде коня Калигулы. Помните? Калигула назначил его консулом. Римская аристократия отнеслась к этому без всякого удовольствия.

Он помолчал.

— Ну, и вопрос о моем допуске. Служба безопасности сильно его ограничивала, а офицер старшего ранга без доступа к секретной информации постоянно ставил бы всех в неловкое положение. А теперь проблема заключается в том, что Гварха не уверен, насколько он может мне доверять. Он сказал мне, что пошел бы на риск, если бы мое предательство угрожало только ему. Но он не сделает ничего, что открыло бы передо мной возможность причинить серьезный вред Людям. А потому… Ну, увидим, что произойдет.

— Пресвятая Дева, как странно сложилась ваша жизнь!

Он откинул голову, словно взвешивая ее восклицание.

— Пожалуй. Бесспорно земная ВР произвела на меня самое странное впечатление. А некоторые тайны американского Среднего Запада я так и не постиг. Например, почему хоть кто-то остается там.

Анна засмеялась.

Они продолжали разговаривать. Главным образом о том, как прошел ее год. Наконец Никлас встал.

— Мне пора браться за работу. За время моего отсутствия генерал меня не заменял, и материала накопилось уйма. Впрочем, я его не упрекаю: в анализе человеческого поведения мне равных нет. — У двери он оглянулся. — Анна, вы уверены, что не хотите перейти на нашу сторону? Еще один эксперт по землянам нам очень пригодился бы.

— Нет, — ответила она.

— Пожалуй, вы правы. На той стороне нам нужны люди, относящиеся к нам с симпатией.

Он ушел, а она отнесла кружки на кухню. Он вымыл посуду, оставшуюся после ее завтрака. Чистые сухие тарелки были составлены стопкой, но не убраны, служа безмолвным упреком. Поглядев на них, Анна вдруг пожалела Эттина Гварху: каково это делить жизнь с тем, кто не способен оставить ничего валяться в беспорядке, а непременно всегда все приберет?

На том же корабле вместе с Никласом и Матсехаром прилетела и группа женщин. Анна спрашивала себя, зачем они прилетели. Да, конечно, побеседовать с ней. Но чего ради? Дебаты завершились, решение было принято, а земные дипломаты понятия не имели, что человечество судили и признали более или менее отвечающим нормам. Это ее забавляло.

На нее особенное впечатление произвела женщина Харага, политик, массивностью не уступавшая Лугала Минти, чей густой, почти коричневый, а не серый мех, делал ее еще внушительнее. Мех был полосатым, что придавало лицу сходство с маской какого-то ритуального демона, в разрезах которой блестели бледно-желтые глаза. Говорила она медленно металлическим скрежещущим баритоном. Казалось, работает станок, который забыли смазать.

Она представляла большой малонаселенный регион южного континента, объяснила Анне Индил. Там жили несколько родов, все небольшие, и ни один не был четко впереди остальных. Положение этой женщины объяснялось тем, что она сумела убедить их в какой-то мере сотрудничать друг с другом.

— Будьте с ней осторожнее, — предупредила Индил. — Есть люди, которые сами выдвигаются вперед среди своих и тащат за собой весь свой род. Она именно такая.

Однако они отлично поладили. Женщина Харага искренне интересовалась человечеством и готова была поверить, что вселенная не исчерпывается ее открытой всем ветрам равниной. За страшноватым лицом скрывался пытливый ум, а также чувство юмора, пусть и довольно плоского.

Анна приготовилась узнать побольше про Хараг и Северо-Западный сотрудничающий край. Хараг ам Хвил не видела причин для скрытности.

— Я не знаю ничего такого, что могло бы обернуться оружием против меня. Как, наверное, трудно владеть такого рода информацией.

Она была первой из женщин, с которыми встречалась Анна, не носившей церемониального платья. Костюмы, которые ей нравились, напоминали комбинезоны, укороченные до колен. Ткани были разноцветными, но неизменно простыми и грубыми. Пряжки ремней производили впечатления золотых.

— Причина — мех, — объяснила она с помощью Ама Цей Индил. — Я родом из холодного края и теплоизоляция у меня отличная. Одевайся я как прочие женщины, так все время задыхалась бы от жары.

Она посмотрела на Анну. Желтые глаза демонской маски весело блеснули.

— Жизнь коротка. Дел невпроворот. Лучший способ беречь время — действовать попросту и прямо, не беспокоясь, как ты выглядишь и что думают другие люди.

— Как вы ладите с женщинами Эттина? — спросила Анна, стараясь вообразить эту даму в укороченном комбинезоне в обществе Трех Норн.

— Неплохо, хотя, конечно, им далеко до их матери. Вот с ней всегда можно было договориться по-настоящему!

Как-то они провели полдня в комнатах Анны. Женщина Харага принесла с собой керамический кувшин, полный чего-то вроде чая, Анна пила вино, а Индил ограничилась водой. Она, казалось, нервничала. Видимо, переводить прямолинейные заявления Хвил стоило немалого напряжения.

Анна рассказывала о научно-исследовательских станциях, где она провела значительную часть своей взрослой жизни. Хвил слушала с любопытством и прихлебывала свой чай (видимо, легонький наркотик). Во всяком случае, она несколько расслабилась и, казалось, готова была замурлыкать. Потом сказала:

— Не знаю, согласилась бы я путешествовать в такие дали, как вы, Перес Анна, и тем более в моем возрасте. Даже короткая поездка сюда скверно на меня подействовала. Пищеварение никак не налаживается. По-моему, вращение станции взбалтывает во мне все жидкости. Другое дело ты. Такая путешественница может отправиться и еще дальше. Посетите Хараг!

— Не могу, — сказала Анна.

— Из-за войны? — Она сделала пренебрежительный жест. — Пора бы с этим закончить. Почему бы вам не посоветовать вашим мужчинам, чтобы они перестали тянуть и завершили то, ради чего находятся тут?

Анна покосилась на Индил. Темное бархатистое лицо переводчицы выглядело потрясенным.

— А вы не могли бы сказать это Эттин Гвархе или Лугала Цу?

— Конечно. Только говорить с Лугала Цу бесполезно. Он никого не слушает, кроме своей матери. Правда, если слушать кого-то одного, Лугала Минти — хороший выбор. Она влиятельна и умна, хотя последнее время ее поведение мне не нравится. Она страшится, потому что вселенная меняется заметно для нее. Как будто вселенная не меняется непрерывно! Как будто Богиня не любит перемен! Ну, а Эттин Гварха ответил мне, что он делает все, что в его силах.

— Вы с ним разговаривали? Вы с ним в родстве?

— Один из моих братьев — отец двух его родичей, и я бы не прочь заполучить его генетический материал для Харага. Но… — Хвил покосилась на Индил. — Возможно, другой род нас опередил.

Женщина Харага продолжала говорить, а Индил переводила. Голос ее был спокойным и мелодичным, как всегда, разительно контрастируя с скрежещущим низким баритоном Хараг ам Хвил.

— Я отклонилась от нашей темы. Вы много путешествовали, Перес Анна. Так подумайте о том, чтобы попутешествовать еще. Если мы намерены поделить вселенную, нам лучше научиться понимать друг друга.

— Я бы с радостью, — сказала Анна и удивилась настойчивости в своем голосе.

На этот раз она узнала очень много о Северо-Западном регионе. Сухая равнина с горами на востоке и юге, перехватывающими дожди. Их белые вершины сверкали в темно-синем небе точно облака, и там, согласно древним сказаниям, обитали призраки и духи. Теперь вода поступает по акведукам в города с домами из необожженного кирпича. Многие обитатели все еще занимаются скотоводством. Другие предпочитают рыболовство — полярный океан богат рыбой и еще всякой всячиной.

Суровый край, но заманчивый, как Самарканд или Тимбукту. Женщина Харага рассказывала о чудесных вышивках, великолепных изделиях из металла, о копях, где добываются голубые и зеленые камни, о сушильнях для рыбы на окраинах приморских городов — ветер раскачивает ее и чешуя блестит как… Какое сравнение употребила Хвил? «Как серебряная листва».

Рассказывала она и о Совете, регулирующем водные ресурсы (вечный источник конфликтов в краю.) О проекте «Ясные глаза у всех», о Совете по рыболовству, о кооперативах, покупающих и продающих. (Некоторые названия Анна сочиняла сама, когда Хвил объясняла, чем занимается данная организация. Индил путалась, когда надо было переводить названия учреждений.) Женщину Харага они интересовали не меньше, если не больше, чем земля и города, хотя землю и города она тоже явно любила.

В результате Анне очень захотелось побывать там. Она представляла, как будет бродить по базарам, или посетит опреснительный завод. (Насколько она поняла из слов Хвил, последнее было обязательным.) Или ехать по пыльной дороге мимо неизвестных ей животных.

Наконец беседа завершилась, и женщина Харага ушла, но Цей Ама Индил задержалась. Анна со стоном закинула ноги на столик.

— Пресвятая Дева, что за женщина!

— Я вас предупреждала, — напомнила Индил.

— А что означала ее фраза о генетическом материале?

— Я намеревалась поговорить с вами об этом, — сказала Индил после паузы. — У нас не в обычае рожать в космосе, а это значит, что мне придется покинуть станцию и вернуться домой.

Анна уставилась на нее.

— Вы беременны?

— Конечно, нет! И как я могла бы? Я же не была дома больше года! — Индил была шокирована. — И после осеменения я не отправилась бы в космос!

Ну да, конечно же! Ведь Люди практикуют искусственное осеменение. Видимо, на их планете имеется банк спермы. Или доноров специально откомандировывают домой? Надо будет спросить Ника. Не Индил же! Она и так чувствует себя крайне неловко.

После некоторого молчания Индил сказала:

— Мой род и Цей Ама заключили соглашение с Эттином. Еще когда Цей Ама Ул была здесь. Однако меня попросили задержаться тут, чтобы я составила вам компанию. — Она опять промолчала. — Особой спешки не было, а если бы дела приняли дурной оборот и Лугале удалось бы добиться своего и поставить Эттин в тяжелое положение, у нас было бы время расторгнуть соглашение. Правда, Цей Ама Ул не сомневалась, что этого не случится. Она с большим уважением относится к Эттину, а Эттин Гварха, бесспорно, лучший мужчина своего поколения.

— Вы возвращаетесь домой и беременеете, а отцом будет Эттин Гварха?

— Да, — сказала Индил. — И будет девочка. Так оговорено. Мне хочется дать ей два имени. В моем роду это допускается. И мне хотелось бы получить ваше разрешение, чтобы одно из них было Анна.

Она почувствовала себя польщенной, но и испугалась.

— Пока вам не надо ничего говорить, — сказала Индил. — Времени еще много. Но Цей Ама Ул согласна с женщиной Харага. Если мы поделим вселенную с вашей расой, нам надо найти способы, как ладить.

Индил простилась и ушла. Эти устрашающие женщины! Они готовы принять ее в свою среду. Ей представился пушистый серый младенец — дитя Индил, отпрыск Гвархи — девочка, носящая ее имя. Наверное, в их произношении «н» станет кратким. Ама Цей Ана. От этой мысли у нее по спине побежали мурашки.

Два дня спустя она встретила Ника у входа в человеческий сектор. Ее провожал Вейхар.

— Я тебя сменяю, — сказал ему Ник и вместе с ней вошел в наблюдательную комнату. Там стояли два кресла и Ник опустился в одно.

— Решил посмотреть, как идут дела.

— Снова переводить вы не стали.

— Я не шутил, когда сказал вам, что генерал позволил накопиться уйме материала для меня. И для этой чуши у меня нет времени. Да и вообще, они закругляются, разве вы не заметили?

— Меня, — ответила Анна, — захлестывала волна серых внушительных дам. Тут побывала матрона из Харага, которая и тетушек уложила бы на лопатки.

Ник засмеялся.

— Ну не знаю. Но дама очень грозная: она заявила Гвархе, чтобы он кончал валять дурака и заключил мир: пусть Люди спокойно занимаются своими делами и больше не думают об этой никчемной войне. Как будто мало настоящих дел!

— Знаю-знаю, — сказала Анна. — Покончить с глазными болезнями. Обессолить океан. Она пригласила меня в Хараг полюбоваться рыбными сушильнями.

На лице Ника появилось удивление.

— А также посетить опреснительный завод.

Удивление перешло в задумчивость.

— Вряд ли пока это возможно. То есть вам посетить хварскую планету. Но приглашение крайне интересное.

— Насколько эта комната надежна? — спросила она.

— Пошли! — Он встал и повел ее по лабиринту незнакомых коридоров мимо нескольких часовых постов. Часовые при виде Ника делали жест, видимо, аналогичный отдаче чести. Он кивал в ответ. Наконец они остановились перед дверью. Ник прижал ладонь к панели и кивком пригласил Анну войти.

Она увидела жилую комнату: серый ковер, серо-коричневую мебель, которая исчерпывалась диваном, двумя креслами и парой низких металлических столиков. Обстановка выглядела куда более спартанской, чем в ее гостиной — ни единого цветного пятна, ни признаков роскоши и полная безликость. Ничто не говорило, что комната эта обитаема.

Дверь закрылась.

— Садитесь, — пригласил Ник. — Эттин Гварха решил снова мне доверять. Эти комнаты не прослушиваются. Даже им.

— Вы тут живете?

Он кивнул.

— Вы кто? Монах?

— Меньше всего. — Он засмеялся и посмотрел вокруг, продолжая стоять с руками в карманах. — Просто не люблю вещички.

— Что?

— Ну, вы понимаете. Безделушки, сувениры, всякий хлам, словом, вещи. Мусор, который необходимо упаковывать при переездах. В какой-то книге мне однажды попался такой афоризм: «Тот, кто обставляет свой ум, будет жить как король. Тот, кто обставляет свой дом, мешает себе передвигаться». Руководство, как жить, и я ему следую. Так, значит, женщина Харага приглашает вас в гости. Хотите чего-нибудь? Кофе, чаю, вина? У меня есть даже новейшая человечья жратва — отличный повод посмеяться.

— Нет, — сказала Анна. — Ама Цей Индил попросила у меня разрешения дать мое имя ее ребенку.

Ник уставился на нее во все глаза.

— Господи Исусе! Эти люди, решив что-то, времени не теряют!

Он подошел к одному из столиков, прикоснулся к нему и заговорил по-хварски. Столик ответил на том же языке. Ник сказал еще что-то, выслушал ответ, выпрямился и обернулся к Анне.

— А что вы ответили Ама Цей Индил?

— Пока ничего.

— Я наведу справки, но не думаю, что это налагает какие-либо серьезные обязательства. Хорошие манеры требуют оказывать девочке некоторое внимание. Ласково смотреть на нее, иногда давать добрые советы. Но в основном, это любезность по отношению к вам, попытка создать подобие связи между вами и ее семьей — ничего значительного, ниточка, а не канат. Но бесспорно что-то. Крайне интересная история. Меня тянет ходить. Вы разрешите?

— Валяйте, — ответила Анна и села поудобнее.

Ник прошелся по комнате.

— Должен признаться, у отсутствия вещей свой минус. Когда я хочу поразмыслить, мне нечего вертеть в руках. С другой стороны, мне, чтобы уложиться, достаточно пол-икуна. А когда переезжает Гварха, требуется целый обоз.

Он прислонился к стене и сложил руки на груди. Минуты две он молчал, глядя мимо нее невидящими зелеными глазами. Потом посмотрел прямо на нее.

— Цей Ама, Ама Цей и Хараг решили, что следует поближе узнать землян и особенно (судя по всему) единственную земную женщину в пределах их досягаемости. Я, честно, этого не ожидал. Вероятно, они насторожились так с того момента, когда Сплетение признало нас людьми. Я связан с Эттином, это всем известно. И самостоятельно действовать не стану. Другое дело вы. Насколько им известно, вы самостоятельны и занимаете важное положение — единственная женщина в делегации землян. С точки зрения хварской женщины, Анна, вы должны быть чем-то вроде императрицы Земного Шара. — Голос у него стал прямо-таки счастливым.

Анна встревожилась.

— Хараг поддерживает дружеские отношения с Цей Ама?

— Не очень. Это два… как бы выразиться поточнее?.. не слишком значительные рода, которые ищут способ приобрести больше важности. И способны сотрудничать, если у них на то будет веская причина.

— Индил посоветовала мне остерегаться женщин Харага.

— Ах так! — взгляд Ника снова стал рассеянным, затем он широко улыбнулся. — Они сцепились из-за вас. Думается, можно будет заключить сделки с ними обоими. Но я пытаюсь сообразить, как использовать это для решения вашей проблемы.

— С ВР? — спросила Анна, и он кивнул.

— Мы с Гвархой обсуждали это и пришли к выводу, что выходом была бы дипломатическая неприкосновенность.

— Я на другую сторону не перейду.

Он мотнул головой.

— Я этого и не предлагаю. Но не хотелось бы вам стать послом?

— Что-о?

Он поднял ладонь.

— Я слегка преувеличил. Не думаю, что мы сумеем добиться от Конфедерации, чтобы вас назначили полномочным послом. Но вот специальным посланником… Вы же говорили, что хотите быть вторым представителем человечества, который побывает на хварской планете. А теперь у вас есть приглашение. Если не два. Ребенку предстоит церемония наречения. И вас, полагаю, пригласят.

— Когда же я вернусь домой?

— Когда станете такой важной персоной, что никто не рискнет вас тронуть. Даже идиоты из ВР не рискнут применять препараты, производя подноготный дебрифинг дипломата высокого ранга. — Он поморщился. — Дебрифинг! Какое омерзительное словечко! Как я только мог работать на людей, так коверкающих язык?

Анна нахмурилась: слишком многое обрушивалось на нее слишком быстро.

— Анна, я предлагаю вам — Люди предлагают вам — уникальную возможность вести исследования, ради которой многие пошли бы на убийство. А сверх того еще деньги! Конфедерации придется расщедриться на приличный оклад. А если нет, так Сплетение купается в деньгах. Вы не поверите, каким богатым может быть общество, если им управлять разумно. О субсидиях можете не беспокоиться. Как и о том, что дерьмовые ученые журналы будут отклонять ваши статьи. — Он ухмыльнулся. — А обязаны вы будете только передавать Сплетению дурацкие послания Конфедерации.

— Меня никогда не привлекала дипломатия.

Дверь в коридор открылась, вошел Эттин Гварха, одетый в форму космического воина.

— Мэм, — сказал он, когда дверь закрылась, а затем взглянул на Ника, который быстро заговорил по-хварски. Генерал слушал с выражением чуткого внимания, присущим хвархатам. Наконец Ник умолк.

— Анна хорошее имя, — сказал Эттин Гварха. — Я приобрел к нему вкус, хотя на известных мне языках его окончание женским именам не свойственно. А женщина Харага очень полезный друг. И мне кажется, мэм Перес, вы будете хорошим посланником. Нас с Ники смущала только одна трудность: как убедить Сплетение попросить в посланники именно вас? Мы считали, что моему роду не следует поднимать этого вопроса. Мы и так уже слишком тесно связаны с человечеством. Но если Хараг предложит пригласить вас на планету… Ха! — Он откинул голову, взвешивая. Ник следил за ним с легкой улыбкой. И Анна внезапно поняла, что оба они обожают вести интриги. Возможно, именно это их и связывает.

— Мне нужно время подумать, — сказала она.

Генерал поглядел на нее.

— Разумеется, мэм Перес.

— Я вас провожу, — сказал Ник, отделяясь от стены.

Они пошли по коридорам. Анна успела так свыкнуться со станцией, что уже ничто не казалось ей странным. Мохнатые часовые выглядели совершенно нормально, холодный воздух с запахом хвархатов словно бы ничем не отличался от воздуха всех прочих станций, где ей доводилось бывать. А сколько их она видела?

Но станции ей надоели, все станции. Ее манила поверхность планеты.

У своей двери она сказала:

— Я согласна. Упускать такую возможность вести исследования нельзя. Жаль только, что мне приходится хранить тайны.

— Мне это понятно. — Он кивнул. — Тяжелое бремя. Но выбора нет. Разве что финал в духе героических пьес, которые так любит Гварха. Ну, вы знаете. Возникает проблема, у которой нет решения, и остается только умереть. Я много времени раздумывал над этой путаницей. Я люблю аккуратность. Возможно, вы заметили?

— Угу.

— У нашей проблемы решения нет. Во всяком случае, пока. Вы, я, Гварха оказались в тисках нравственных противоречий. — Он ухмыльнулся. — Матсехар пришел бы в восторг от такой ситуации. Интересно, как бы он ее обработал. Уж, конечно, нашел бы оригинальное решение. Но я не хочу втягивать его в это, а воображение у меня много слабее, и я ничего не сумел придумать, кроме одного: выкопать яму, похоронить в ней проблему и уповать, что ее не вынюхает сул, наделенный особо острым чутьем. Есть, правда, очень аккуратный выход: я умираю, так как не могу выбрать между Гвархой и человечеством, а Гварха умирает, потому что не может выбрать между мной и Людьми, вы же остаетесь, чтобы привести путаницу в порядок, подобно Фортинбрасу, принцу норвежскому.

— Нет уж, спасибо! — сказала Анна.

— Ну, в пьесе это выглядело бы прекрасно. Однако мне никогда не хотелось стать участником трагедии. Помните анекдот про умирающего актера? Его спрашивают, трудно ли умирать, а он отвечает: «Умирать-то легко. Трудно играть комедию».

Анна вежливо улыбнулась.

— Комедию играть трудно, жизнь — вечная путаница, а мы с Гвархой — рахаки. Так с чем же мы остаемся?

— С путаницей, — сказала Анна. — Возможно, смешной, возможно, нет, и с кучей тайн, которые еще вполне способны впиться нам в задницу.

Ник подошел к двери в ее комнаты.

— Ну вот, Анна. Хварская планета придется вам по душе. Возможно, вам даже понравится унылая холодная равнина Харага. Ну, что еще сказать вам? Решено повторить матсехаровский фестиваль. В столице. Весь целиком, поставив «Макбета» как следует — в костюмах и с музыкой. Они даже думают играть его перед женской аудиторией с актерами-мужчинами. Это нарушение обычая, но, по общему мнению, женщины не способны понять эти пьесы настолько глубоко, чтобы играть в них. Быть может, мы успеем отправить вас туда до начала фестиваля. Гарантирую, он будет великолепным.

Дверь открылась. Никлас оглянулся на Анну, улыбнулся ей и ушел.