Колонист

Глава 1 Крутой поворот

Закончил последнюю строчку, подписался, поставил дату и подпись, а затем с облегчением отодвинул бумагу. По-прежнему достаточно тяжелый труд. Мои руки привыкли держать топор или рычаг станка, а не перо. Но донесения неизвестно где обретающемуся начальству предпочитал писать самостоятельно, тщательно обдумав. Обязательно придется потом нечто исправлять или переделывать. Никакому секретарю столь ответственного дела доверить я не мог. Все казалось, напортачит. Знал, что ерунда, он лучше моего все это сумеет, и переписать начисто тоже, а все продолжал в прежнем духе.

Джозеф отложил «Дон-Кихота» и вопросительно посмотрел на меня. Книгу я нашел на развалинах пасторского дома. Обложка пострадала, как и часть страниц, но в основном текст сохранился. Вторично читать я не стал, но выше моих сил было оставить пусть и подгоревший томик погибать на улице. Пусть мне и не понравилось, но, может, кому-то пригодится. Оказалось, кроме Библии, которую все ополченцы уважали, но мало кто всерьез читал, желающих взять в руки печатное слово не обнаружилось. Пока не пришел господин Леокур, попросивший просветиться. Взамен вручил пьесы Вольтера. Отвратительная, надо сказать, вещь. Вместо красивых и поучительных историй автор назойливо пропагандирует свои идеи. Пусть они неплохи: веротерпимость, гражданские свободы, — но временами перехлестывает через край, особенно по части церковников.

Все бы ничего, однако зачем индейцу Сервантес?! Чего такого интересного там находит? Ко всему он не с севера, из католических миссий, а из южных чероки. Не просто путешествует, а один из серьезных игроков, что с помощью соплеменников контролируют пушной промысел за Аппалачами вплоть до Миссисипи. И, как водится, ирокезы ему враги и конкуренты. Вообще у любого племени в Новом Свете обязательно есть давний неприятель, и они будут биться, пока кто-то не исчезнет. Гуронов повыбили, да и мои индейцы-католики из проигравших. Их вытеснили на север, и сейчас сенеки за это расплатились. Надо было вырезать всех, иначе война в лесах никогда не закончится, что и доказано наглядно.

Теперь озеро Эри, кроме северо-востока, вычищено от ирокезов. В первую очередь нашими совместными действиями, во вторую — с приходом тепла по ирокезским землям прошла эпидемия черной оспы. Наверняка кто-то из пленных принес с собой. Прививки далеко не все делают, многие боятся. Не так давно появился новый метод, и случается, вместо спасения умирают. Намного меньше, чем от эпидемии, но пугает людей такое всерьез. А индейцам и вовсе никто ничего не объяснял. По крайней мере, нашим соседям тускарора. Когда до них докатилось, очень многие умерли.

Не стану врать про жалость. Вместо очередных боев и стычек мы получили тишину на границе и отсутствие у противника сил выбить нас из занятых районов. Теперь не просто земля поделена, местами уже дома стоят, а рядом с фортами (кроме Людовика, еще один небольшой на другом берегу реки, напротив Де-Труа, и два в устьях рек, впадающих в озеро) пашут в надежде на хороший урожай. Похоже, удачно все складывается.

— И как, — поинтересовался я, — нравится «Дон-Кихот»?

— Нет.

— А зачем читаешь?

— Пытаюсь понять вас.

— В смысле — белых? — спросил я, подумав. — Так мы же разные не меньше вас. Испанцы от франков, а те от англичан отличаются не меньше, чем чероки от шауни и потаватоми. Даже внешне, если присмотреться. А уж языки и поведение!

— И все же общие черты есть у разных белых и индейцев.

— Все зависит от воспитания. Как в детстве внушат, таким и вырастешь. Достаточно посмотреть на Паскуале. Несмотря на его вид и боевую раскраску, он обычный фермер. Его отцу гурону такое в страшном сне привидеться не могло. Или Робер. Его вполне устраивает работа плотника. Родись он в другом месте — и не подозревал бы о такой работе. И наоборот бывает. Вырастет маленький блондинчик, украденный в Де-Труа, в воина и никогда не сможет жить среди своего народа. Просто не выдержит — и снова в лес уйдет. Силу, здоровье и ум дают родители. Все остальное зависит от окружения, включая веру.

— Тогда ирокезам не повезло, что ты не воспитывался среди них.

— Тогда бы я не понимал того, что знаю сегодня.

— И что это?

— Самым правильным для индейцев было сразу накинуться на приплывших белых и убить всех. Да и сейчас для них это наиважнейшее и наиполезнейшее мероприятие. Потому что один из сильнейших союзов мог выставить в общей сложности пятнадцать-двадцать тысяч воинов. Из них только мы полторы перестреляли, обескровив сенеков. И это даже не начало конца. Он уже давно настал, только растянут на длительный срок.

— Каждый год на берег ступает десять-пятнадцать тысяч белых. А на самом деле больше.

— Тем более. Сколько бы крови ирокезы ни пустили, пусть три или пять жизней к одной своей, колонии вырастут в числе много быстрее. Фактически восстановятся уже через пару лет. А ирокезы не сумеют. Потому что там, в Старом Свете, живут миллионы мечтающих о земле. И хотя Париж пытается ограничить переселение, остановить его уже невозможно. Рано или поздно, причем уверен, достаточно скоро, все повторится. На место убитых придут новые земледельцы и опять примутся вырубать леса, оттесняя индейцев все дальше и дальше. Пока они просто не исчезнут окончательно. Воинственность и кровожадность нисколько вам не помогут. Хуже всего — это касается всех живущих рядом с колониями.

— И где выход? — после длительного молчания спросил Джозеф.

— Проще всего сказать: объединиться и воевать совместно с бледнолицыми. Но это, увы, для вас невозможно. Старые счеты не позволят, как и амбиции сильных по отношению к слабым. Единство ради выживания вне племен еще не скоро создастся, если в принципе случится. И ты должен понимать лучше моего, что никогда уже не откажутся индейцы от европейских товаров и ружей. А значит, всегда какую-то часть можно будет купить. И для слабых естественно объединиться с нами, а не с ирокезами или даже чероки. Поэтому должны среди индейцев найтись умные вожди, готовые пойти сознательно по пути Паскуале. Невозможно стать белым, но можно утверждать в собственной среде их образ жизни и порядки. Завести собственных представителей в легислатурах[38] колоний, отстаивающих интересы сородичей, а не полагаться на доброе обещание. Создать фермы и мастерские. Может быть, даже сознательно принять веру.

— Раствориться среди белых? — прозвучало достаточно резко.

— Я — пэйви. Происхожу из маленького народа, получившегося из смеси ирландцев, шотландцев и еще бог знает кого. Дома мы говорим на своем языке, которого англичане не понимают. А их аристократы не понимают народа, говорящего не на франкском. Все это не мешает нам жить. Я знаю три языка, не считая диалектов, и разбираю фламандский. Могу пахать землю или охотиться. Но главное — усвоил силу закона и невозможность играть по прежним правилам. Кто не примет новых, исчезнет неминуемо.

Джозеф слушал внимательно, но по его невозмутимой физиономии ничего было не понять. А меня уже несло.

— Митифы и их дети останутся на этой земле. И пусть поведение изменится, но кровь народа сохранится, и они смогут существовать на равных с белыми.

— Если землю разделить, — ответил он, — обязательно найдутся люди, которые по пьяни или соблазнившись ценой продадут землю неизвестно кому. Так было неоднократно. И мнение остальных их уже не интересует. Все равно придут и отнимут.

— Почему у тебя не возникает мысли, что могут появиться богатые индейцы, скупающие у белых участки? Они уже существуют! Но допустим, ты прав, слабые люди всегда найдутся. Не хотите стать одной из составляющих нового народа — живите племенем. Тогда территория должна сначала получить четко обозначенные границы, оформлена на совет вождей, не имеющих права в одиночку уступать даже мизерный кусок. А остальным — во временную аренду. Земля станет неотделима от народа. Но не так, когда она принадлежит всем и никому, а конкретным авторитетным людям. Или семьям.

— И чем это выгоднее сегодняшней ситуации? — скептически спросил он. — Будто среди них не могут встречаться глупцы и пьяницы.

— Конечно, сашемы, случается, и сами замечательные ослы по жизни, — согласился я, — и лучшие из них совершают ошибки, но это будет частная собственность, и можно идти в суд при нарушении территории, а не жаловаться в пустоту, получая бессмысленные обещания. Король далеко, а жаждущие землú — рядом. И говорить с ними нужно на одном языке, не отличаясь хотя бы в виде представителей. Если уж нельзя без шахт и чужаков, но честно. С договором, арендной платой и отчислением прибыли от добытого в вашей земле. Не очень хорошо пускать в свои угодья, но можно и поладить на определенных условиях. А кого не устраивает, пусть ищут землю за Аппалачами, а не в ваших местах.

— Вот это от нас точно не зависит, как и от вас! Да и там не пустота.

— Вас должны трогать чужие заботы, или вдруг вечная война с другим племенами прекратилась? Враг моего врага не обязательно друг, тем не менее пусть воюют между собой, а ты воспользуйся с толком. Я бы построил для поселенцев дороги туда и брал бы с едущих дальше за поставки продовольствия и на починку тракта. А того, кого не устраивает и кто мечтает отобрать что-то бесплатно, вешал бы. По приговору суда. Чтобы все знали, за что, и именно тех, а не любого белого.

— С себя начните. Мало таких умников, готовых любого мирного индейца убить, потому что тот дикарь.

— Вот и не надо продолжать оставаться нецивилизованными.

— Ты правда в это веришь? — спросил он после долгого молчания.

— Поживем — посмотрим, — теряя интерес к дальнейшему разговору при звуке ударов колокола, ответил я. Не похоже на тревогу, но определенно предупреждение. Кто-то приближается. И это не два-три человека.

В конце концов, не от меня зависит превращение индейцев в почти белых цивилизованных подданных. Полагаю, и не от него. Он достаточно умен, чтобы закончить школу без моих советов. Уж не в курсе, сам туда отправился или родители наладили. Чероки довольно давно имеют самые разные отношения с колонистами. Союз южных родов с колонистами прочен, и даже в походы ходят вместе. Вот живущие в Охайо вынужденно являются младшими партнерами союза ирокезов.

Он крещеный, хотя так и не видел молящимся и чтобы пожелал исповедаться. Так что явно ничего нового сказать не сумел. Просто к слову пришлось, и я не жалею. Давно об этом думаю. Еще и Глэн добавил горячего в огонь, болтая в свое время о «Дороге слез».[39] Наверное, он, как обычно, давно забыл про тот разговор, а у меня зацепилось в голове и так осталось. Почему этим должно закончиться? Совсем не обязательно! Мы живем в другой стране, и перед глазами пример индейцев из миссий. Да и Поваленное Дерево со своим семейством тоже пример хороший. Шансы остаться при условии принятия определенных отношений и встраивания в общество имеются, и немалые. Но для этого придется всерьез задуматься о будущем.

Когда к причалу подошли хорошо известные всем шхуна La Brochette и шлюп La Vigilante, набитые солдатами Одиннадцатого Квебекского полка не хуже, чем селедка в бочке, за моей спиной собралось чуть не все население форта, не считая часовых. Подозреваю, и те смотрели сюда, а не бдительно озирали окрестности. Уж очень происходящее нервировало ополченцев. Все прекрасно знали об отсутствии права делить захваченную землю. На мои донесения Квебек мертво молчал, а отписки приходили разве что из Форт-Ройала. И вот теперь без предупреждения, когда в них отнюдь не нуждались, как в прошлом году, сюда прибыли солдаты.

— Полковник, — изображая поклон, сказал я, показывая знание о повышении в чине и командовании с недавних пор полком. Прежний так и не появился в подразделении, а с началом войны запросился в отставку по болезни. Видимо, медвежьей. По слухам, перед прежним начальником маячил трибунал за отвратительную организацию вверенного подразделения и разгром. Это оказался единственный выход.

Жирар, по крайней мере, присылал порох и делился не особо нужными в лесной войне пушками, которые мы ставили на куттеры. Да и про мои делишки с продажей детей в миссии и раздачей захваченного имущества, а также разделом выкупа среди милиционеров он должен быть в курсе. Не так уж далеко находимся. Мои новости достаточно быстро доходят до него, его — до меня. Он не пытался поучать, крайне довольный возможностью с остатками батальона держать свой кусок границы, внезапно ставший тихим.

— Майор, — отвечает он с той же вежливостью, снимая шляпу.

— Чем обязан, — демонстративно глядя ему за спину на высаживающихся под ругань сержантов солдат, — посещением?

— Лучше бы поговорить приватно, — сказал полковник негромко. — Лорд.

А это уже прямо показал, насколько сильно в курсе наших дел. Я уж точно не сообщал про приклеившуюся еще с первого похода кличку. Меня тогда упорно принимали солдаты и чужие ополченцы за беспутного сына аристократа, не желающего назвать имя. А все благодаря правильной речи. Причем в дальнейшем старался уже сознательно, не опускаясь до: «Мы должны проткнуть сердце ирокеза, потому что они плюнули тебе в лицо, завалили твою жену, сожгли дом и считают даже не собакой, а вонючим скунсом!» Речей не произносил вообще, ибо не видел в том смысла. Вот объяснить, зачем и почему нечто делаем, — всегда пожалуйста, если это не тайна. Фермеры отлично умеют и стрелять, и сражаться, если знают причину приказа, но держать язык за зубами? Такого просто не бывает!

— Прошу, — пригласил я, показывая на форт. — А вас кто звал? — поворачиваясь, громогласно обратился к столпившимся за спиной. — Работы еще не закончены, или мне проверить?

Полчаса спустя в легком одурении от происходящего сумасшествия и не очень представляя, куда все это может завести, я вышел на крыльцо. Ничуть не удивился, обнаружив столпившихся перед штабом ополченцев, и не подумавших вернуться к своим занятиям. Кажется, их стало даже больше. Ну точно. Эти из рода Поваленного на мысу обживаются в доброй половине лье отсюда. На колокол, что ли, примчались? И еще кое-кто из католиков мелькает. Им положено сейчас в земле ковыряться. Сами вчера просились в лес за бревнами, а теперь здесь болтаются.

— Они форт заняли! — крикнул кто-то из толпы при виде полковника, и толпа возбужденно загудела.

— Молчать! — гаркнул я. — Слушать!

Через пару минут стихло. Только настороженно смотрели.

— Где-то пару недель назад, — выдержал я паузу для солидности, — тысяча двести ирокезских сашемов, представлявших около трехсот кланов, подписали так называемый Великий Монреальский мир. Война закончилась. Все. С этого момента форты занимает армия, ополчение распускается, и каждый может заниматься своим делом.

Для моего войска в данный момент не особо важно, но ирокезы отказались от вмешательства в дела других племен. Более того, королевские чиновники получили право арбитража. Фактически это конец Лиги, вернее, ее закат. Войны между племенами не прекратятся, но теперь губернаторы станут посредниками в конфликтах. И решать они станут не в пользу сильного. Нормальная политика разделения для империи. Не мои слова, полковник так выразился.

— Король, в свою очередь, обещает запретить селиться на их землях колонистам, независимо — покупают они участки или строятся самовольно.

Взрыв негодования с возмущенными криками.

— Я сказал: слушать! Заткнулись все! Не прерывать, пока не закончу!

На этот раз тишина установилась не сразу.

— Кроме тех мест, где нами построены форты. Эта земля признается во владении ее получивших! Все южное побережье озера Эри остается в нашей собственности на десять лье от воды!

Вот теперь началось нечто жуткое. С воплями, объятиями и выстрелами в воздух. Я тоже при получении известия чуть не выпрыгнул от счастья из штанов. Во-первых, обещания давал не зря. Все пошедшие за мной получат свои сто шестьдесят акров и даже сверх того. Во-вторых, прямиком прыгнул из кабальных слуг в помещики. Как майору мне положено неплохое поместье. И я даже знаю, где брать территорию.

— До конца дослушаете?

— Да! — ответил хор возбужденных голосов.

— Мы не зря размечали участки и рисовали карты.

Не имея настоящих профессиональных землемеров, для простоты проводили межевание прямоугольниками. Потом делили по жребию, во избежание ссор. Кто пожелает, может со временем обменять землю или продать. Возле воды всегда выделялась зона общего пользования. Никто не мог теперь лишиться доступа к озеру или реке. Удобно для полива и транспортировки грузов. Может быть, когда-нибудь в таких местах возникнут города. Пока о таком можно лишь мечтать. Говорить вслух — засмеют.

— Все это будет официально заверено и утверждено в самых высоких инстанциях. Со всеми бумагами я должен явиться к губернатору Канады. Поэтому, пока не поздно, самое время вспомнить про родственников и знакомых, которым тоже хочется самостоятельности. Заявки принимаются до завтрашнего утра.

Практически открытым текстом я пообещал записать липовые участки на желающих. Кто там, на севере, сможет проверить здешний народ и кому принадлежит земля? Главное — иметь официальный документ на руках. Другое дело, что больше определенного размера все равно не обработать. Но ведь можно сдать в аренду или продать новеньким. Все же даже при немалом размере отхваченного куска подарок от короля отнюдь не безразмерен. Достаточно быстро появятся желающие, если правильно все обставить.

— Потом отбываю. На этом все. И постарайтесь не напиваться до свинского состояния. Отныне здесь власть Одиннадцатого Квебекского, и защищать устроивших мордобитие не стану.

Я повернулся и пошел назад в штаб, писать последнее донесение. Сдавать по списку имущество форта не придется. Кроме пушек, ничего в нем не принадлежит армии, а этим займется сержант Гринис. Все остальное, от продовольствия на складе до самых разнообразных железок, передано под расписку. Полковник поверил на слово, если можно так назвать гроссбух, где постоянно велись записи о выдаче и подводился ежедневно итог. На то у меня и секретарь. В принципе мог бы и вовсе ничего не вручать, а раздать своим людям, но военные здесь останутся надолго — незачем с ходу их восстанавливать против поселенцев. Им придется постоянно контактировать. А все реально ценное уже давно поделено согласно званию, должности и вкладу в общее дело. И поскольку никаких средств от государства, армии и почти ничего от жителей Де-Труа я не получал, то и денежных сумм передавать не имею необходимости.

— Да? — сказал на осторожный стук в дверь. — Входи.

Делегация оказалась несколько неожиданной. Адам на пару с Рут. Она выздоровела, но лицо так и осталось обезображенным. Даже для мужчины немалое испытание, а уж для женщины и вовсе жуть. По-прежнему отказывалась возвращаться домой и не подпускала к себе особ противоположного пола. Притом взяла на себя практически все домашние сложности. Мне не требовалось показывать дырку или просить постирать. Все происходило без малейших усилий и достаточно скоро вошло в привычку. Удобно и легко. А после того, как почти все индианки, кроме разобранных в качестве жен, были выкуплены, и вовсе стала незаменимой.

Ну а Адам… Он просто Адам. Мой водный специалист, дирижировавший всей флотилией куттеров, и личный учитель фехтования. На его счет аж куча подозрений. Моряком простым он был, ага. Слишком много знает и умеет. И не только насчет поединков. Вполне способен заменить артиллериста и инженера-фортификатора. Куда лучше моего разбирается.

— Ты едешь в Канаду? — требовательно спросил он.

— Гораздо дальше. Аж до Альбиона.

— Зачем? — удивилась Рут.

— Ох, если бы сам понимал. Надеюсь, за чем приятным, но совершенно непонятно, для чего тащиться так далеко.

Посмотрел на недоумевающие лица и, вздохнув, постарался изложить, как мне это преподнес полковник Жирар. Оказывается, он старательно переправлял мои донесения выше. Поскольку военные дела обстояли не лучшим образом, губернатор не только в свою очередь отправил их аж до самого города Парижа в качестве подтверждения личных успехов в его колонии, но и лично относил для издания в местную прессу. А там почин подхватили, и практически в нередактированном виде донесения стали распространяться по всем колониям. Перепечатывали из газеты в газету. Автор, то есть я, подробно излагал злодейства индейцев, героические схватки и истории про спасение пленных.

Неожиданно все эти рассказы стали жутко популярными и в Европе. Кто-то в правительстве отдал приказ отпечатать большую часть в виде брошюры, разослав текст губернаторам всех колоний, министрам и многим влиятельным лицам. Видимо, дошло даже до самого короля. То ли ему понравилась идея назвать в честь него форт, то ли захотелось сделать красивый жест на моем примере. Как минимум из-за известности и сопутствующих разговоров нельзя было запросто отдать захваченные земли. Тем более что в других местах особыми успехами королевские войска и ополченцы не блистали. Война шла без особых успехов и прорывов, на этом фоне наши победы выделялись чрезвычайно. В результате мне помимо поместья обещали королевский патент на звание майора с правом ношения мундира и пенсией. Неплохая карьера для недавнего бесправного слуги.

Но явиться за всевозможными замечательными благами я почему-то должен был не в Монреаль, а в столицу колонии Альбион город Акиндек. Какие-то интриги — подробностей полковник поведать не мог при всем желании. Его медвежий угол мало отличался от моего, и сам все больше на слухах основывался. Подсказать ничего толком не способен. Не по вредности, а по незнанию. Одно очевидно — отказаться от королевской милости немыслимо. И лучше не затягивать с отъездом.

— Я поеду с тобой, — сказали они в один голос.

Я посмотрел на Рут максимально укоризненно, пытаясь высказать без слов всю глубину ее глупости. Мало мне, что ходит в мужской одежде и с оружием. Еще и разбила голову особо любвеобильному типу, норовившему даже не шлепнуть по заднице, а просто за руку взять. Бзик у нее: не переносит мужских касаний. Понять можно, но не объяснять же всем причины. Во всяком случае, парни хорошо усвоили опасность приставаний. Как женщину Рут почти не воспринимают. Разве иногда новенький попадется. Фигуры-то под камзолом не спрячешь, с первого взгляда видно. А вот лицо откровенно отпугивает.

— С ним все однозначно, но тебя в каком качестве возьму?

— Я взрослая женщина, — поджав губы, заявила она, — вдова. Вольна в своих поступках.

Очень захотелось кинуть в нее чем-то тяжелым. И как я должен такое Жаку объяснить? Он и так не особо доволен моим нежеланием взять ее за шиворот и выкинуть в Де-Труа. Про репутацию при встречах не нудит, но так смотрит…

— Ступай и хорошо подумай. Я сам не представляю, куда и зачем еду.

— Хуже, чем было, точно не будет! — торжествующе заявила Рут.

И тут в дверь постучали и, не дожидаясь разрешения, сунулись ко мне сразу целой командой. Клод, Бернар, Рейс и даже Гринис.

— Возьми нас с собой, — с ходу по-простому рубанул Клод. — Посмотреть на мир охота. Да и денежки завелись, — засмеялся он. Не иначе, уже хорошо успел приложиться к кружке. Не такие уж и большие деньги, если посчитать. С католиками и чужими милиционерами, не из Де-Труа, и даже не из района Квебека, под тысячу человек под моей командой ходили. И даже не участвовавшие в боях получили определенный процент от общего дележа. Патрули были не менее важны, и требовалась заинтересованность. Платить им всем город не имел в казне средств. В основном раздавали меха и всевозможное имущество, которое еще требовалось продать. Вот в этом мероприятии Ян со своими связями точно нелишним окажется. Может, потому в компанию и напрашивался. С каждого за посредничество немалый куш выйдет.

— И тебя, сержант?

— У меня контракт не пожизненный, еще в позапрошлом году закончился. Я давно вольная птица.

Ага, и вот зачем мне сдался артиллерист?

— Да ладно, — сказал я, разводя руками, — странно было бы отказываться от проверенных парней, нюхавших порох и полезных. — Собирайтесь. Прокатимся на шхуне за государственный счет. На месте посмóтрите, что к чему. Может, еще и назад вернетесь.

Там в любом случае медом не намазано и с распростертыми объятиями не ждут. Но каждый должен набить пару шишек самостоятельно, прежде чем осознает простую истину. Говорить сейчас такие вещи абсолютно бессмысленно. Они уже не дети малые и должны самостоятельно соображать.

Глава 2 Новый Амстердам

— А вот и наш Лорд, любимчик судьбы и само совершенство, — просипел Бэзил.

Он почему-то считал личным оскорблением отсутствие у меня морской болезни. По реке и озерам еще ходил нормально, но стоило выйти в море — и слег окончательно. Не ест, все время его выворачивает. И обвиняет в этом не собственный организм, а всех вокруг. На это желчи хватает.

— Добрый день, месье Глэн, — поприветствовал: мы не одни.

— Издеваешься. Какой такой добрый?

Между прочим, я его с собой не звал. Этот прохиндей натурально умудрился если не город под себя подмять, то повесить на всех кучу долгов. За исключением мелочи, практически все получаемое ополченцами, считая и выкупы пленных, достаточно быстро попадало к нему в мошну. Совсем честно — в общую. Город отстраивался после разгрома, форты нуждались в гвоздях и досках, возводились склады, и все это требовало участия нашей совместной компании. Когда-то жители Де-Труа начали соглашаться на каркасные дома с парочки складов, потом стало прибавляться все больше, и уже стоит сто двенадцать самых разных зданий — от домов до мастерских. В кратчайшие сроки бригады ставят новое здание. Насобачились возводить скоренько с пустого места.

По мне, ему бы и дальше сидеть и за ниточки дергать, глядишь, самым богатым в округе станет, — но вдруг Глэн тоже воспылал желанием перебраться на побережье. Вряд ли стадный инстинкт, как у большинства остальных моих сопровождающих. Имея начальный капитал, а загнав в Канаде немалое количество полученных от индейцев мехов и поделив, мы получили уже немалую тяжесть в карманах, можно свое дело открыть. Правда, я не представляю пока, чем заниматься. Да и особо не задумываюсь.

— Берег уже виден, — попытался его утешить.

Кроме бала у губернатора самой северной колонии, на котором чувствовал себя деревенским вахлаком, не умеющим себя вести и двигаться (танцев благородных тоже не знал), я постарался избегать официальных приемов. Но будучи по рождению пэйви, не мог себе отказать в посещении части приемов без лишней публики. Солидные люди искренне выражали восхищение, готовы были помочь, завязывались на будущее полезные знакомства, и всей компанией мы питались за чужой счет. Заодно и практика в общении с так называемыми цивилизованными людьми. Это которые не вытирают нос рукавом и не плюют табачной жвачкой на пол. Ну еще в курсе последних событий в колониях и метрополии.

Других преимуществ перед знакомыми я не обнаружил. Разговоры не особо отличались, и разве хари соседу не чистили при несогласии. Ополченцы обычно достаточно быстро переходили к ругани и дальнейшему мордобою, не утруждая себя аргументами и поминая предков, сексуальные привычки и физические недостатки противника. Эти до такого не опускались. Что совершенно не мешало требовать удовлетворения со стороны несогласного, вызвав на дуэль. Пару раз приходилось видеть при обсуждении мало задевающих Новый Свет вещей. Воистину у каждого свои недостатки, и приходится вертеться в любом сословии.

По мне, настоящий человек — это не читавший много книг и имеющий безупречные манеры, а тот, кто умеет приспособиться к любой обстановке. И я буду стараться. С волками жить — по-волчьи выть. С кем понадобится — вежлив, с кем требуется — безжалостен. Иначе нельзя, если хочешь добиться уважения. Ты опережаешь, когда твой дух крепче, и борешься до конца, даже не наблюдая выхода. Сдаться — себя не уважать.

Правда, выяснил, что слухи не зряшные и золото в Канаде реально нашли. Потому и войска были сильно заняты, очищая от тамошних индейцев территорию. Они натурально взбесились, разъяренные массовыми самозахватами земель. В районе Поркьюпайн якобы добыли за прошлый год несколько тонн золота. А у нас драгоценного металла не имелось, потому обязаны были сами о себе позаботиться. Обидно? Да ничуть. Власть о народе беспокоится редко. Если уж такое вообще случается.

— Будто потом снова плыть не придется, — возмутился он злобно.

— Еще скажи, я заставил!

— Чтобы я еще раз ступил на палубу корабля, — почти простонал он, лицо опять сделалось зеленым. Еще пара дней в таком виде — и у него не будет сил подняться. Все же, к счастью, заходили в Новый Амстердам. Хоронить Глэна мне как-то не хочется. — Уйди, — попросил он, — ты меня достал своим цветущим видом.

— Как угодно, — сказал я и, пригибаясь, вышел за дверь.

На палубе свежий ветер в лицо, брызги не особо приятные, зато не воняло потом и рвотой, как в каюте. Еще и холодно. Нигде полного счастья не бывает.

— Противный твой приятель какой-то, — задумчиво сказал Адам.

Ну да. Я приблизительно так и думаю, только сильно хуже. Но все же удача дважды не приходит, а он моя фортуна. Дал начальный толчок, от которого все и понеслось. Имею право испытывать сентиментальные чувства. Пока он сам не уйдет, гнать не собираюсь. Может, еще чего невольно подскажет полезного. Не зря отец говорил: «Не имеешь лучшего — используй правильно имеющееся в руках».

Не получив ответа, он помолчал и тоном решившегося произнес:

— Я хочу попросить тебя о помощи.

Что-то такое я чуял уже давно. Ходит, смотрит и все думает. И хочется ему, и колется. Все сидел на заборе, но, видать, время пришло.

— Говори.

— Про Робертса правда, только я не матросом у него числился, а был хозяином шканцев… — В голосе отчетливо прозвучала гордость.

Жившему в портовых городах не надо объяснять про занятия квотермастера. Ему на вид и тридцати нет, вряд ли сам поведает правильную дату, а должность немаленькая. Адам руководил командой, раздавал наказания, следя за дисциплиной, и водил головорезов лично на абордаж. Фактически второй человек на судне. И ведь верю. Больше года его видел за штурвалом и в бою. Привычку управлять и командовать при получении возможности не скрыть. Я вечно думал — правильно или нет, советовался. Он сомнений не испытывал, точно зная.

— А триста тысяч песо лежат в укромной бухте, дожидаясь? — спросил я с иронией.

— Наш бриг утонул возле Кубы, и место никому не известно. Шторм, снесло наверняка достаточно далеко от последнего места определения. Потому и молчал. Никто не поверит в правду. Всем сокровища подавай.

— А их нет?

— Не те. Но есть.

Место было достаточно странным. Хотя и называлось причалом Бикмана, корабли фактически подходили просто к улице. Грузы переходили с борта прямо на тротуар, вымощенный булыжниками. Целая толпа профессиональных грузчиков моментально набрасывалась на тюки и прочий багаж. Тут же на земле у нас на глазах происходил мини-аукцион привезенных из Европы и с островов товаров. Имелись целые стаи перекупщиков, делающих деньги на посредничестве для не имеющих возможности лично явиться в Новый Амстердам. Чем дальше от моря, тем дороже любая вещь. А здешняя бухта огромна и дает возможность принимать много большее количество судов, чем приходит сегодня.

— Где найти Игнациуса Марица? — ловя за рукав одного из таких разодетых спекулянтов, потребовал я.

— Он здесь не бывает, — поджав губы, ответил тот, неприязненно глядя на мои пальцы. Не очень-то испугался, здоровый парень, хоть и вырядился, а с наездами не иначе каждый день имеет дело.

— А где обычно находится? — подтаскивая его к себе, поинтересовался я вежливо.

Быстрый взгляд за мою спину. Парочка сопровождающих шкафообразных мужиков, по виду сущих дикарей с оружием, произвела впечатление. Для того и брал.

— В это время всегда в своей таверне, — ткнул он пальцем в здание не так далеко и решительно освободился от моей хватки.

— Спасибо, — сказал я по-прежнему уважительно.

Он сразу занялся продолжением ругани с бригадиром грузчиков, а мы двинулись по указанному адресу. Подобные места мне хорошо знакомы по Ливерпулю и Лондону. Сюда в основном не выпить или поесть приходят, хотя и это в порядке вещей, как и кофе. Тут можно узнать последние новости, цены на товары, нанять матросов или вывесить объявление о беглых. А самое важное, за порцией рома заключаются сделки на фрахт и на страхование грузов и кораблей. Потому, кроме парочки вышибал на входе, находящийся внутри народ определенного вида. Либо настоящие морские волки с продубевшей от ветров кожей и прищуренным взором, либо достаточно сомнительные личности, занимающиеся денежными соглашениями.

Последние обычно в море не ходили, зато могли крутить немалыми состояниями. Чтобы страховать любое судно или груз и выплачивать уговоренную сумму, надо было иметь солидный капитал. Ведь за результат отвечают своим имуществом. Аферы случались, как без этого, но в Англии и колониях риск распределялся между членами синдиката, и быть пойманным за руку на мошенничестве для такого рода людей означало крах репутации и всей жизни. Кто бы с ним в дальнейшем стал общаться и доверять?

— Слушаю, — деловито заявил Игнациус, не сразу оторвавшись от заполнения какой-то книги цифрами, когда уселся напротив, дождавшись ухода предыдущего посетителя.

Нужный месье оказался вовсе не старым хрычом, а крепким мужчиной не старше сорока, с аккуратной бородкой и сросшимися на переносице мохнатыми бровями. На злодея и труса не похож, скорее напоминает полагающихся на свои силы переселенцев. Может работать, а сумеет при необходимости и убить. Уж больно глаза нехорошие. Насмотрелся на таких типов. Запугать вряд ли удастся.

— Я — майор Ричард Эймс.

— Из Мичигана? — почти сразу переспросил он, бросив быстрый взгляд на моих сопровождающих, усевшихся за столик рядом. — Как же, довелось читать в газетах.

В известности есть определенная польза. Не надо лишний раз объяснять, кто ты, и хвастать подвигами. Любопытно, не усомнился в словах. А я ведь специально не стал надевать мундир. И мои парни в обычной одежде. Интересно, можно определить по внешнему виду, откуда приехал?

— Месье! — неожиданно вставая, прокричал он. — У нас в гостях сам Ричард Эймс — Железная Рука.

Я невольно поморщился. В отличие от навешанного милиционерами прозвища Лорд и прежнего Шустрый Койот, это придумали сильно умные журналисты. И оно не нравилось гораздо больше остальных.

— Рому ему и его людям за мой счет!

Народ сдержанно загудел, поглядывая в нашу сторону.

— И что столь известному человеку нужно в нашей таверне? — садясь и дождавшись заказа, поинтересовался Игнациус.

— Хочу поделиться необычной историей, — отхлебнув на удивление приличный напиток и выдержав паузу, сообщил я доверительно. — Среди моих ополченцев находился достаточно странный тип. Такой, знаете ли, черный, по имени Адам, но очень толковый на воде и в драке. А уж как владел тесаком в свалке, — развел я руками, — настоящий боец. Жаль, не бессмертный, как черные и краснокожие боги войны, на которых очень походил видом и поведением.

Лицо моего собеседника по-прежнему оставалось максимально доброжелательным и невозмутимым, но в глазах нечто мелькнуло.

— Адам мне передал один любопытный документ, подписанный в присутствии свидетелей, — извлек я и толкнул бумагу по столу к месье Марицу.

Тот подтянул к себе расписку и внимательно изучил содержимое. Уверен, суть схватил моментально, однако перечитал каждое слово и хорошо обдумал. Почти семь лет назад на хранение ему доверены некие средства на приобретение продовольствия и другие нужды при ремонте и подготовке к плаванию корабля капитаном Робертсом. В результате остались на счету тысяча сорок один луидор и одиннадцать ливров. А также под пять процентов годовых личные деньги Адама. На момент последнего плавания они составляли четыре тысячи фунтов стерлингов семнадцать крон и три шиллинга. Все это богатство, включая годовую накрутку и проценты на проценты, Адам, как имеющий право снять, передавал в мое пользование.

— Очень-очень интересная бумага, — кивая, согласился Мариц. — Жаль, что несколько сомнительная. Понимаете, майор, рекомый Адам мог написать нечто подобное разве под давлением. Отказаться добровольно от такой суммы… — Он пожал плечами.

— Вы хотите сказать, что я его пытал, заставляя это писать? — засмеялся я невольно. — Обвиняете во лжи? — повышая голос, поднялся.

Через пару секунд возле столика стояли Бернар с Клодом, положив руки на ножи, и оба вышибалы, готовые к столкновению.

— Конечно же нет, — глядя в глаза, нагло соврал он. — Просто проверить историю невозможно, а почерка Адама никто не знает.

— А откуда я узнал об этом вообще, включая точную сумму?

— Увы, — скорбно сказал Игнациус, — вряд ли хоть какой суд примет во внимание подобное заявление. Человек исчез бесследно, и совершенно посторонний хочет получить немалый капитал. О, я не сомневаюсь в ваших словах, однако проверка фактов займет некое время.

— Завещание нынче в Новом Амстердаме не считают обязательным к исполнению?

— Да и происхождение средств несколько сомнительно. Капитана Робертса повесили, знаете ли, за пиратство. А Адам куда-то пропал. Может, это и не он был вовсе в Мичигане, а некто чернокожий, случайно услышавший сомнительную байку?

— Вы действительно хотите скандала и суда?

— Вот если бы Адам лично потребовал… — широко улыбнулся он.

— Ему бы вы отдали без промедления.

— Абсолютно так!

— Вы сказали при свидетелях, — оскалился я не менее роскошно во всю пасть. Поднял руку и показал заранее договоренный жест.

— Браво, майор, — почти прошипел Игнациус при виде направляющегося из дальнего угла с очередной белозубой улыбкой Адама. — И ведь ни слова лжи не сказали, ни разу прямо не объявив о его смерти.

— Лучший способ скрыть побуждения — говорить чистую правду.

— Забавное высказывание.

Люди частенько верят в возможное или логичное, не пытаясь вслушаться в сказанное, и сами себя убеждают в правильности догадки. Это мне мать неоднократно втолковывала. Не первый раз убеждаюсь — истина. Они слышат исключительно то, что хотят. Надо только прямо поймать на крючок и вовремя подсечь.

— Сколько вы с этого представления получите?

— О, — отмахнулся я, — все бесплатно, по знакомству. Мы действительно воевали вместе.

— А зря. Раз уж беретесь за что-то, нужно получать справедливое вознаграждение. Свобода — миф. Сколько у тебя есть, настолько ты свободен.

— Все, — сказал я, уже обращаясь к охранникам, — идите выпейте. Драки не будет.

— Неужели вот так просто заплатишь? — спросил Адам, усаживаясь за стол.

— Скажем честно, представление понравилось. Не часто меня удивляют в последнее время. Будем полностью откровенны, приди один — вряд ли бы и разговаривать стал. Молодец, вырос над обычным громилой. Поумнел. Раньше так себя не повел бы. Но все равно никаких реальных подтверждений передачи денег и твое слово против моего, а ты бывший пират и раб. Кстати, и сейчас?

— Вольный, — недовольно заявил Адам, — могу и бумагу о выплате налога за освобождение показать.

— Зачем? Верю. Меха небось у индейцев награбил на выкуп. Освобождать чужие карманы от ценностей — знакомая работа. — Игнациус посмеялся в одиночку.

— Он хотя бы за них рисковал, — вмешался я, — собственной головой.

— А делать деньги иногда гораздо тяжелее, чем отнимать их с оружием в руках. И последователи обоих путей рано или поздно превращаются в злых циников. Запомните, месье Эймс, умный даже быстрее. Он слишком много видит грязи и невольно в ней пачкается. Оставим это… предлагаю мировое соглашение. Деньги Робертса останутся у меня. На случай появления настоящего наследника. — Он опять показал желтые зубы в усмешке. — Твои можешь получить, и даже с процентами. Но есть вариант получше.

— Оставить опять за процент? Ты за кого меня принимаешь?

— О нет, тебе понравится.

— И? — без особого энтузиазма потребовал Адам.

— У причала стоит шлюп «Северная звезда». Водоизмещение чуть больше четырехсот тонн, два восьмидюймовых орудия. Он будет твой, взамен моей задолженности. Идет?

— Без осмотра?

— Господи, да ступай и хоть в гальюн носом лазь. Мой оценщик-сюрвейер сам бывший капитан, прекрасно знающий свою профессию. Вот, — покопавшись в карманах, достал бумагу, — список неполадок.

— А экипажу кто заплатит? Человек пятьдесят по штату, не меньше должно наличествовать.

— Включу в сделку месячное жалованье за мой счет, при условии что страховать станешь здесь. И сейчас, и в будущем. Ну?

Адам посмотрел на меня. Я пожал плечами.

— Сам решай. Не понравится «Звезда» — продолжим беседу.

Все равно ведь собирался искать нечто подобное. Я уж не в курсе — торговать или вновь на большую дорогу с абордажем. Или контрабандой заняться. Пусть сам думает. Тут советы неуместны, да я и не специалист.

— И в чем подвох? — спросил я, когда опять остались наедине, а воодушевленный потенциальный капитан, он же владелец, отправился осматривать возможное приобретение.

— Напрямую — нет, судно в прекрасном состоянии и с торгов стоит больше. Просто есть корабли-неудачники, притягивающие беду. Не успели спустить на воду — сел на мель. Потом вдруг без причины помер штурман, и капитан свалился в горячке. Прямо у причала померли. У следующего команда взбунтовалась и двоих застрелили. Потом налетели чуть не в порту пираты и груз украли. К счастью, никого не убили. При столкновении мачту потеряли и проломили борт. Моряки — люди суеверные и не желают на «Звезду» идти. Хозяин в долгах, и мне практически бесплатно досталась. Да ему все одно скажут, — буркнул Игнациус. — Пусть переименует, освятит по новой и хотя бы один рейс нормально проведет. Такой как раз может переломить черную полосу. А нет — значит, судьба.

Деревня Нортвейк мало походила на Новый Амстердам, хотя располагалась неподалеку, прямо на берегу реки Гудзон. Ничем, кроме размеров, не отличалась от хорошо знакомого Де-Труа. Такие же простые дома, лавки и мастерские. Рядом поля и огороды. Но жили тут уже давно, в отличие от Мичигана, что определенно наложило некий отпечаток на поселок. Здесь не только работали, но и находились дома достаточно солидных людей. По утрам коммерсанты отправлялись в город вершить очередную выгодную сделку, а жены и дети оставались вдалеке от грубых работяг и низменных страстей.

Кроме того, здесь расположена одна из самых известных в колониях частных школ-пансионов. Обучение в закрытых заведениях мальчиков — достаточно распространенное явление, но здесь имелись еще и девочки! Конечно, в разных корпусах, однако в одном училище.

Вчера я впервые услышал о подобном чуде и теперь с широко раскрытыми глазами с восхищением внимал хозяину гостиницы, он же бармен, вещающему для тупого жителя пограничья. Особой работы у него не имелось, и приятный собеседник, развесивший уши и охотно предлагающий выпить хорошего алкоголя за его счет, выглядел достаточной удачей. Наверняка все здешние в курсе его откровений, а иные выслушали не один раз и давно все выучили наизусть.

Я был чужак, случайный гость и в скором времени исчезну, поэтому он токовал не хуже тетерева, не замечая ничего вокруг, выкладывая кучу ненужных и полезных подробностей. Частенько даже не требовалось подталкивать в правильном направлении. Тем более что откровенно светить интерес мне очень не хотелось. Незачем всем и каждому выяснять, зачем заявился. Официально решал некие финансовые дела со здешним банкиром Виссером. Это на самом деле так: на часть проданных трофеев получил вексель на его имя, чтобы не тащить по лесам и морям мешок с монетами. Но проще было решить это прямо в его городской конторе.

В действительности я здесь находился совсем за другим. Новый Амстердам насквозь продажный город. Стоит показать нужным людям, а таковых моментально подсказал Игнацуис, даже не золото, а серебро, — и известие мне преподнесли на блюдечке. Немного неожиданное, но достаточно любопытное.

— Принимают девочек всех конфессий, — продолжал поражать меня собеседник. — По уставу запрещено внушать определенные взгляды, позволяя каждой исполнять привычные обряды. Там есть католички и протестантки многих направлений.

Хотелось бы знать, сколько это стоит, подумалось. Вряд ли кого попало берут и наверняка хорошо с этого имеют.

— Они изучают не только этикет, домоводство, рукоделие и другие важные для супруги и управления хозяйством вещи. Еще и основы математики, географию, литературные композиции, рисование, музыку, латынь, греческий.

Он так напористо доказывал преимущества и удобства школы, что невольно смотрелся в качестве одного из компаньонов предприятия, уговаривающего сомневающегося отца поместить дочь в пансион. Скорее просто местный патриотизм с гордостью. Хотя, возможно, гости и родители останавливаются здесь, и это дополнительный неплохой источник дохода. По мне, иностранные языки девицам мало потребуются в жизни.

— Но у них ведь преподаватели женщины? — наконец добрался я до нужной темы.

— Конечно! Вот недавно новая наставница появилась. Очень знающая по отзывам и умеет с детьми обращаться.

Это могу и сам подтвердить. Умеет заинтересовать и учить.

— Старая грымза, — говорю небрежно, — не сумевшая выйти замуж.

— А вот и нет! — вскричал добровольный осведомитель, стремясь посрамить плохого пророка. — Достаточно молодая, симпатичная, приветливая. И безусловно замужем! Супруг у нее один из наших воспитателей. — Так и произнес «наших», будто школа ему принадлежит. — Естественно, в отделении для мальчиков. Прежде месье Гайтнер держал в Монреале индейскую благотворительную школу. Для туземцев, — пояснил на случай особой тупости жителя пограничья. — В связи с последними событиями, ну войной, заведение закрылось. Учеников забрали родители по домам, да и горожане не очень приветствовали существование их у себя под боком. Тогда они перебрались сюда.

И это первое, что я выяснил про Дениз, приехав в Канаду. Уехала в Новый Амстердам достаточно быстро. И не одна. На письма, не очень частые, но все ж посылал, не отвечала. Будучи честным с самим собой, не сильно и ожидал. Не потому, что не нравилась, как раз напротив — очень. Но слишком мы разные, и вряд ли полезна для женской репутации переписка с человеком вроде меня. Бывшим батраком и сомнительным типом, младше по возрасту. Но не слышать про меня она не могла. В газетах регулярно появлялись сообщения и практически без купюр донесения о событиях в Мичигане. Значит, сознательно не хотела продолжать знакомство. Но здесь была еще одна тонкость…

— И хотя госпожа недавно родила замечательную девочку, с ходу включилась в процесс и быстро стала своей среди преподавательниц и горожан.

Да-да. Именно вот эта новость и здорово выбила из колеи. По срокам выходило, что она беременной была еще до замужества. Специально в церкви проверял дату венчания, а потом человечка заслал для выяснения времени родов. Такое любопытство могло навести на неприятные мысли. Зачем портить Дениз жизнь? Хотела бы — сообщила. Не такая уж великая сложность даже в колониях переслать весточку. В чем в чем, а в том, что ребенок мой, я не сомневался. Не бывает таких совпадений. Добрую дюжину лет не брюхатела от мужа, и вдруг случилось именно накануне наших забав в лесу.

Была бы свободной — обязательно заявился бы в гости. Обсудили бы всерьез. Если не имя, то деньги непременно дал бы. Моя кровь, и помочь обязан. Но сейчас — нет. Не от обиды. Мы слова друг другу не давали, и она устроила жизнь как хотела и сумела. Постоял возле дома, но внутрь не сунулся. Нет смысла влезать грязными сапогами в распланированную судьбу и комфортное существование. Не уверен, что сообщила новому мужу, от кого ребенок. Даже прежний, как автор случившегося, под вопросом. Вполне могла сочинить про преждевременные роды — уж больно быстро замуж выскочила, — никто бы не удивился.

Ко всему здесь все учителя-мужчины пасторы. Значит, такое супружество ее устраивает больше подозрительного майора без твердого будущего. Вторично пошла по прежнему пути и явно не по настоянию родных, а собственной волей. И теперь я знаю это точно.

Глава 3 Столица колонии

Ну вот зачем надо было требовать срочно мчаться в Альбион? С корабля на другой, потом на третий — и наконец высадка в столице колонии. Одна радость, Адам весь цвел и довез совершенно бесплатно в качестве услуги, не забыв загрузиться подходящим товаром для продажи. Превратившись во владельца «Форта» (переименование прошло в торжественной обстановке с молебном), он моментально озаботился возможностью подработать, а поскольку особых денег у него не имелось, приобретал на мои капиталы. Фактически корабль я ему подарил, а выходило — мы в доле. Никто другой ссуду под его судно не дал бы.

Попутно новоиспеченный капитан в дороге проверял, на что способно его судно, порой совершая достаточно рискованные маневры и ставя все паруса в непредназначенных для того условиях. На удивление, никуда не влетели и никаких скал не попробовали на прочность. Оказалось, он и обязанности штурмана способен исполнять. Сплошной кладезь достоинств и умений. Доставил в нужный порт с рекордной скоростью, чем был счастлив.

Естественно, о нашем приезде никто оказался не в курсе, но отнестись нормально можно? Когда, почистившись и нарядившись в специально сшитый мундир колониальных ополченцев Квебека, я прибыл с докладом, чиновники долго не могли разобраться, кто я и откуда взялся. Было крайне обидно, и хотелось заорать, а потом уйти, хлопнув с максимальной силой дверью.

К сожалению, пока я не в том сословии состою, чтобы капризничать. Вежливо попросил губернатора об аудиенции и даже, о счастье, меня смогут принять завтра после обеда. Можно сказать, отнеслись с превеликим уважением, поведал хозяин гостиницы La Brize Marine,[40] где остановился, под бутылку хорошего вина. Для налаживания отношений иногда не вредно и слегка раскошелиться. Из двенадцати комнат половина занята моими людьми. А выяснив, кто я есть такой, он проникся добрыми чувствами. Тем более что остановился я в шикарном номере. Кровать для одного, на окнах занавески, половичок на полу, стул и умывальный столик с белым фарфоровым тазиком и кувшином. Не многие позволяют себе такую роскошь.

На этой почве хозяин поведал кучу любопытных подробностей. То, что с Соединенными Королевствами, включая Версаль, не существовало регулярного почтового сообщения, особой новостью не являлось даже для бывшего сервента. Например, губернатор Галлии обычно получал свою почту из Альбиона, которая, в свою очередь, часто получала ее из Нового Амстердама. Соответственно и задержки в исполнении указаний из метрополии огромны. Но гораздо важнее, что и между колониями связь достаточно нестабильна. Властям приходилось полагаться на случайные услуги дружественных торговых судов. Потому каждая колония по большей части руководствовалась собственным законодательством. Повседневная жизнь протекала почти полностью по законам местной колониальной ассамблеи, хотя изредка возникали крайние случаи королевского запрета или обращения к тайному совету.

Фактически корона вела внешние дела, руководила армией и флотом, объявляла войну и заключала мир. Еще она выступала гарантом сохранения индейских территорий, прямо признав ирокезский союз в качестве государства, а также еще несколько конфедераций аборигенов. В теории форты должны были охранять землю Лиги от поселенцев. Из восьми тысяч солдат около половины стояли гарнизонами в Канаде, примерно две на южных рубежах и где-то три квартировали в колониях. Невозможность контролировать такими силами границу — а содержание войск возложено на местных жителей, и те не рвались платить и просить об увеличении численности регулярных войск — всерьез аукнулась в последней войне.

Тем более что индейцев власти метрополии частенько использовали для давления на колонистов, среди которых было очень много протестантов самых разных направлений. Отсюда вытекало неприязненное отношение к губернатору и его действиям. Дополнительный повод для недовольства: назначенцы из Парижа обычно долго не задерживались, стремясь в первую очередь набить карманы за счет местных жителей. В свою очередь, те при малейшей возможности норовили плюнуть на любые приказы губернатора.

Если бы не столкновения с индейцами и не внезапный интерес Парижа к моей персоне, сидеть бы мне под дверью не одну неделю в ожидании приема. Не та фигура, что принимали с распростертыми объятиями. Честное слово, прежде крутился в другом обществе, и во все эти тонкости меня не посвящали. Да и было то вне моих интересов. Начиналась новая жизнь, и требовалось вписаться в нее. Не так просто найти место. Для всех я был чужим, но одновременно это давало шанс. Вопрос — как выбрать сторону.

Пока что, отобедав, я отправился на прогулку и прихватил с собой Глэна. Тому полезно после лежки немного физических усилий. К счастью, он уже оправился от качки и громогласно провозгласил, что его нога в жизни не ступит больше на палубу, чего бы то ни стоило. Ага, это он так думает. В Мичиган посуху не так просто вернуться, да и гораздо быстрее по воде. Что бы мне здесь ни вручили в качестве награды, оставаться не собираюсь.

Вместе двинулись осматривать Акиндек. Если не считать присутствия на пристанях торговых городов Северной Америки, до сих пор я не видел ни одного приличного города в колониях. Было любопытно сравнить со знакомыми. Конечно, до Лондона или Бирмингема здешней столице было крайне далеко, однако десять тысяч жителей уже достаточно серьезная цифра. Promenade des Anglais,[41] несомненно, впечатлял. Двух- и трехэтажные кирпичные дома. Лавки, мастерские и новые здания попадались на каждом шагу. Никаких сомнений, город рос прямо на глазах, будучи центром колонии и торговым портом.

На веранде одного из ресторанов за столиком сидела молодая дама, попивая кофе и задумчиво глядя на снующие по улице экипажи и людей. Как положено благородной мадемуазель, она была не одна, а в сопровождении компаньонки. Прямая, как жердь, уже в возрасте и с кислым выражением физиономии. Зато девушка определенно делала честь женскому полу. Белая кожа, прикрытая от солнца шляпкой, тонкий стан, выгодно подчеркнутый на вид простым платьем из очень дорогой ткани. Да и грудь внушительная. Приятно смотреть и наверняка не менее славно пощупать.

Глэн рядом булькнул очень странно. Я посмотрел, а он совершенно бесстыдным образом пялился на мадемуазель.

— Джеки Кеннеди,[42] — прошептал, явно не соображая, что произносит вслух. — То есть Жаклин Бувье, если девичья фамилия. Поразительное сходство.

— Кто-то знакомый?

— Из прежней жизни, — нервно хихикнув, ответил.

А почему бы и нет, резко свернул я, направляясь к веранде. Поднялся по ступенькам, и, когда намерения стали явными, пожилая женщина как бы случайно поднялась и неуловимо сдвинулась, преграждая дорогу. Вслух ничего не прозвучало, но бесцеремонный незнакомец лишился возможности подойти вплотную. Где-то наверняка лежит не только наставление для отроков, изученное мной, а еще и правила для девушек, запрещающие прямые контакты с чужаками без представления.

— Мадемуазель, — стащил я шляпу и старательно поклонился. А в глазах у нее смешинки. Вряд ли вышло образцово. Ну не тренировался я в лесах Мичигана точному уровню наклона при знакомствах с особами другого пола. — Простите мое нахальство, но вы очень напоминаете одну знакомую. Вам фамилия Бувье ничего не говорит?

— О! — Она весело рассмеялась, и в зеленых глазищах мелькнули искорки. — Так со мной еще никто не знакомился. Или вы случайно попали, или тщательно подготовились. — Компаньонка наклонилась к уху и нечто прошептала. — Моя бабушка в девичестве была Бувье. Насколько я знаю, та ветвь семьи по-прежнему живет в Оверне, что в прекрасной Франции. Вы оттуда, — маленькая пауза, — шевалье?

Кажется, мне дают понять, насколько невоспитан, и пора представиться по всей форме.

— Ричард Эймс, — старательно поклонился вторично, — майор колониального ополчения, всецело к вашим услугам.

Опять быстрый шепот-подсказка.

Уточнять, откуда именно и из каких происхожу, не стал.

— Убийца ирокезов? — Глаза округлились забавно.

Очень быстро просветят, раз уж моментально признали.

— Не подозревал, что слухи и сюда докатились, — проговорил я лицемерно, изображая скромность.

— Да-да, — сказала она оживленно, — в последнее время о вас постоянно говорят. — Героические подвиги, посрамление военных, уважение ополченцев, награда из Парижа…

Взгляд при этом был отнюдь не наивным. Скорее оценивающим.

— Слухи частенько имеют тенденцию к преувеличению.

А насчет «тенденции» удачно ввернул. Сразу видно, не совсем мужлан.

— Знаете, а заходите вечером. Будет приятное общество, заодно и расскажете истинную правду о войне и ваших приключениях от первого лица.

Она поднялась, явно собиралась уходить, и я, с трудом удержав мычание, взмолился:

— Простите…

— Да? — Изумленно поднятая бровь придала милое выражение личику, попутно намекнув, что у наглости тоже должны быть границы.

— Как вас зовут, мадемуазель?

— Вы действительно не в курсе? — вновь веселый смех. — Элизабет де Харрингтон.

Фамилия достаточно известная и старинная. Но на самом деле этих Харрингтонов целая куча, и всех не упомнишь. Один точно английский пэр, а другой был министром чего-то важного в Париже, но в колониях настоящие аристократы попадаются не так часто. За океан ехали все больше гугеноты. Какая-то боковая и обедневшая ветвь, перебравшаяся от отсутствия других перспектив на родине.

— Нет, — привычно занудил под ухом Глэн, когда дамы изволили удалиться, — ты видел, она на меня вообще внимания не обратила. Только к тебе и обращалась!

— Я красивый, — мысленно ухмыляясь, ответил. Естественно, пойду в гости и, конечно, без него. Нечего портить мою репутацию знакомством с не умеющей себя вести в приличном доме личностью. Сам пока не очень, и добавление в виде второго мужлана в грязных сапогах излишне. — И богатый. Она же не в курсе, что ты обязательно украдешь половину.

— Зачем так шутить? — скорбно сказал не особо расстроенный Глэн.

Он давно выяснил границы моего добродушия и редко переступал черту. Соответственно и в морду не получал. Какой-никакой, а мой личный талисман, принесший приличные деньги, и советчик. Надо только правильно отбирать подсказку в куче всякого никому не сдавшегося шлака.

— Из чувства самосохранения. Чтобы знал, что я бдю. Или бдую? Как правильно? Может, не теряю бдительности?

— Откуда мне знать? — желчно удивился он. — Я в такие тонкости франкского не углубляюсь. Купи словарь.

— Что приобрести?

— Ну не может же, — после паузы сказал мой непредсказуемый в диапазоне от полной глупости до проблесков гениальности товарищ, — не существовать франко-английского сборника слов с пояснениями, толкованием и переводом на другой язык.

До сих пор мои недоумения по попадающимся непонятным словам и выражениям толковала Дениз, или просто сам догадывался по смыслу. А ведь можно и иначе. Вот сложнее всего дойти до самых простых вещей.

— Хм… А ведь толковая мысль. Надо найти книжный магазин и ознакомиться с тамошним ассортиментом.

Лавка с соответствующими товарами обнаружилась достаточно скоро. Звякнул колокольчик, задетый открывшейся дверью, предупреждая о посетителе, и откуда-то из глубины раздалось:

— Сейчас, уже иду!

И хорошо, что он отсутствовал. Не застал моего разинутого от изумления рта. Не подозревал, что на свете столько разных книг недуховного содержания. Восемь больших шкафов, в каждом шесть полок, на одной… аж двадцать пять штук! У пастора Ренье вообще было не больше двадцати томов, считая с божественными. Мне казалось, это огромное собрание. Оказывается, он просто мелкий… читатель.

Ага, если присмотреться, слева направо идут более роскошные тома, в обложках из настоящей кожи. А это будет вариантом для более бедных. Хм… Еще и на иностранном языке! Хм… а ведь это не франкский, а английский. Барроу «Физика», Ньютон «Оптика», Дэлтон «Местное правосудие» и еще парочка, не успел рассмотреть.

— Гильом Брюн к вашим услугам, монсеньор.

Опять же, в отличие от моих заочных представлений, отнюдь не старый сморчок с трясущимися руками и в толстых очках. Молодой и симпатичный парень. С очень темной кожей. Такой жгучий брюнет, от которого вечно девки плачут. И усы торчат, как положено настоящему шевалье.

— Ричард Эймс, — снимая шляпу, представился.

— Наслышан!

— А это Глэн.

Он, видно, уловил про нежелание обсуждать газетные статьи и перешел к делу, игнорируя явного слугу.

— Чем могу помочь, господин офицер?

Я объяснил.

Он не стал радостно ржать и глубоко задумался.

— Понимаете, месье, — сказал после короткой заминки, — английский — язык простонародья. Еще со времен Вильгельма Завоевателя высший слой общества говорил на франкском.

Я ткнул в сторону полки пальцем, делая удивленную физиономию.

— Напечатано в колониях, — даже не обернувшись на жест, пояснил он. — На собственные деньги какой-то мелкой прогоревшей типографией. Хозяин хотел донести науку и до простого люда, но тот не очень читает. Вот гравюры с голыми девками — это да.

Я закатил глаза — вроде как за кого принимаешь?

— Очень плохо расходится такая литература, — сказал он уже другим тоном. — Образованные люди предпочитают франкский. Ничего удивительного — после Великого Компромисса взаимопроникновение стало особенно сильным. Брачные связи в среде аристократии, постоянное нахождение королей в Париже, более высокий культурный уровень. Конкретно англо-франкского словаря не печатали. Он просто не нужен. На бытовом уровне сельские джентри способны объясниться, а все официальные бумаги все равно пишутся высоким стилем и на наречии первого сословия.

Если оставить в стороне вежливость, дворянство просто не желает знать языка своего простонародья. Кому требуется, сумеет обратиться. Ну они много чего считают ниже своего достоинства. Торговлю, например, предпочитая получать повинности с крестьян.

— Хотя некоторое заимствование все же имело место с течением времени. Вы наверняка слышали, однако не придавали значения. Скажем, «family» употребляется в том значении, которое оно имеет во франкском языке, а именно: «род», «семья», «семейство». В прежние времена, до нормандцев слово «family» обозначало в английском языке понятие «слуги» или «домочадцы». Также слово «amity», нынче воспринимаемое в качестве «дружба», было вытеснено английским «friend» и сегодня употребляется и дворянством повсеместно.

Вот уж никогда о таких вещах не задумывался. Чего иногда от ученых людей не услышишь.

— Наиболее близкий к озвученному вами, — он полез в один из шкафов, — ага, вот!

Извлек толстенький томик и выложил на прилавок, тщательно его перед этим протерев. Пыль и без того отсутствовала абсолютно, но, видимо, такое поведение уже в кровь въелось. «Словарь Французской Академии Наук» было написано на обложке.

— В книге содержится объяснение иностранных, библейских, научных и технических слов, вошедших во франкский язык и встречающихся в газетах и иных печатных источниках. В алфавитном порядке расположены, что крайне удобно разыскивающему.

— Можно?

Он кивнул. Я осторожно открыл на первом попавшемся месте. «Легислатура (законодательное собрание) от лат. lex (legis) — закон, latus — внесенный, установленный». «Лат.» — это, похоже, латинский язык. На котором любят объясняться высокоученые люди и кюре. Остальным без надобности, но кто же не слышал: Ego te absoivo![43]

Еще страница. «Диффамация (лат. diffamatio — разглашение) — оглашение в печати ложных, а также и действительных фактов, подрывающих авторитет того или иного лица».

Ну-ка, а ландскнехт? Есть такое. «Наемный солдат (нем.)». Значит, правильно догадался. Ну что ж… Если в день учить пару-тройку слов, скоро тоже стану сильно образованным.

— Беру, — сообщил решительно. — Сколько?

Он сказал. Да уж.

— А торговаться в таких местах принято, простите за невежество?

Господин Брюн развел руками:

— Большинство изданий из метрополии, и сами понимаете. Редкость. Мы частенько заказываем по просьбам, и если вы станете нашим постоянным клиентом, можете рассчитывать на серьезные скидки. Если бы вы озвучили круг интересов…

Тут вновь молчащий Бэзил хмыкнул. Я думал, он столь правильного франкского, на котором изъяснялся продавец, не понимает, а выходит, улавливает больше, чем показывает. Любопытно и имеет смысл запомнить на будущее. Может, иные разговоры не стоит вести при столь скрытном умнике.

— …то мог бы посоветовать. Любая тематика и содержание. Любовные похождения. — Наверное, я скривился. За такие деньги читать разные глупости, когда Глэн ничуть не лучше заливает. — «Система сельского хозяйства, или Быстрый способ разбогатеть», — моментально переключился Брюн. — О военном деле. «Стратегия и тактика в военном искусстве» Жомини.

Извлек с полки очередную книгу и зачитал список глав.

На очередной главе «Операционные базы» я прервал жестом и, получив том в распоряжение, открыл наугад в последней трети текста.

М-да, столько слов, и все такое жутко сложное. Что за офицер, не знающий элементарных вещей, для которого написано.

Опять какие-то банальности. Может, и имеет смысл прочитать для общего понимания военных, однако не за такие деньги. Я пока еще не штампую монеты.

— Есть о политике, — спохватился продавец, правильно поняв отодвигающий жест. — Например, Франсуа Фенелон. «Приключения Телемака». Аллегорический роман, под греческими именами легко угадать вельмож, запрещенный в Соединенных Королевствах к печати и получивший благодаря этому скандальную известность во всей Европе.

— И вы так просто об этом сообщаете?!

— В индекс запрещенных для колоний книг его не внесли, поскольку уже старое издание. Надо понимать, — сказал внушительно, — что не новое — отнюдь не равно плохому. К примеру, макиавеллиевский «Государь», — из шкафа извлечена еще одна книга, — написан свыше двухсот пятидесяти лет назад, а по-прежнему актуален и интересен. Не менее Монтескье, аналитически взвешенно рассуждающего о разных формах политического устройства…

Я понял, что еще минута — и буду заговорен до полусмерти, обязательно приобрету совершенно ненужные четыре тома «Рождения и гибели Римской империи» или еще того пуще — пьесы Мольера, которые и так хорошо помнил. Поспешно расплатился за словарь и распрощался, вздохнув с облегчением только за дверью. Не привык к такому. Мадам Ренье просто вручала книгу, требуя потом пересказа и задавая вопросы. Она добивалась, чтобы мог своими словами пересказать, а значит, понимал, о чем читал. Полагаю, кое-что из стоящих на ее полках произведений имело немалое значение для хозяйки. «Женитьба Фигаро» не только для меня приобрела очевидный привкус превосходства слуги над высокородным дворянином. Как позволили продавать и ставить в театре, ума не приложу.

Этот хотел просто продать книг побольше. Зайти сюда, безусловно, стоит в будущем, но не в данный момент, когда куча других сложностей.

Глава 4 Темные пятна биографии

Чем ближе к порту, тем хуже здания и грязнее улицы. Нормальное явление: здесь не богачи проживают.

— Куда прешь! — заорала девица явно легкого поведения, обращаясь к пихнувшему ее корзиной посыльному. — Возьми глаза в руки, если в лобешнике нетути!

Тот даже не обернулся, продолжая путь. Его тоже можно понять: здесь дома подходили настолько близко друг к другу, что вставшая чуть не посредине девица невольно загораживала проход.

— Чтоб у тебя утроба сгнила, — заорала она вслед удаляющемуся обидчику, — и кишки повылазили, чтоб твой мужской орган сгнил и отвалился, а волосы вросли внутрь до самого мозга и проткнули его насквозь!

Невольно я заслушался: давно такого сочного английского языка не приходилось слушать. Все кругом, кроме моего сомнительного приятеля, общались на диалектах франкского, а он болтал отнюдь не на привычном наречии, вечно вставляя нечто непонятное.

— Чтоб ты, зацепившись за камень, упал, да прямо в задницу собственной бабушки провалился, таракан вшивый!

— Дай вам бог здоровья, красноречивая леди, — произнес я максимально вежливо. — Не изволите ли свалить с пути для всех в уголок попроще?

Она обернулась на голос и посмотрела сначала на меня, затем на Глэна. Глаза округлились, рука нырнула под юбку, я уже хотел пошутить по данному поводу, но она вынырнула наружу с ножом в крепко сжатых пальцах. Аж костяшки побелели. Иногда в короткий миг опасности успеваешь очень много заметить и крайне мало сделать. Во всяком случае, я не успел. Только острие пошло не в меня, а в Бэзила. И когда мой кулак двинул ее в подбородок, отчего она отлетела, как тряпичная кукла, в сторону, шмякнувшись на камни тротуара, девица уже успела пырнуть его в живот.

Он посмотрел недоумевающе и плюхнулся на задницу, зажимая кровоточащую рану руками. Я упал на колени, пытаясь не замечать отвлекающего, неизвестно откуда взявшегося многоголосого женского визга. С силой отвел его руки. Разорвал рубаху, стараясь рассмотреть рану на теле. Не в первый раз вижу ножевые, и кажется, ничего по-настоящему ужасного. Хуже было бы, бей кровь с сильным напором. А это… Наверно, я все же успел, врезав. Располосовала мясо по всей ширине тела, но не особо глубоко. Внутренности могут быть не задеты. Да и нож паршивый. Лезвие острое, а кончик тупой. Не вошел как следует для отпевания.

— Я умру? — слабым голосом спросило вечное недоразумение, когда я принялся поспешно заматывать рану при помощи собственной сорочки. Очень хорошо, что не послушал того же Глэна и не стал приобретать шелковую, чтобы вши не донимали. У меня их все равно нет. А обычная ткань впитывает кровь.

— Кажись, пронесло, — сказал в утешение болящему.

Пока все равно толком не разобрать, надо зашивать, и после будет видно. А если зацепила какую кишку — хана. Но вроде нет. Запах отсутствует.

— Ох, — сказал Глэн и потерял сознание на манер нервной мадемуазели.

Я поднялся, мимолетно обнаружив вокруг человек десять — от детей до мужиков, — с интересом наблюдавших за происшествием. Ну чистые горожане. Людей убивают, а им лишь бы глазеть. Ухватил одну из девок, тащивших свою товарку за руки. Похоже, та до сих пор не прочухалась. Собственно, и срок минимальный. Сколько потребно минут наложить простую повязку? Голова болтается, ноги волочатся. Но подружки норовят спрятать от гнева праведного. А я реально был в бешенстве. Потому молча отшвырнул подвернувшуюся поддержку, так что та вмазалась в стену. Вторая уставилась на меня и завизжала на всю улицу, пятясь и выпустив девицу с перекошенной от удара харей. Не вступая в разговоры, пнул сапогом в бок убийцу, так что ту подняло и отнесло к дверям.

— Стоп! — сказала женщина, появившаяся из дверей, поднимая руку ладонью вперед. — Хватит.

— Это я буду решать!

— Я врач, — торопливо сообщила, — не лучше ли сначала заняться этим? — Она показала на Глэна.

— А вы ее пока спрячете…

— Она ответит за сделанное, но не так. По суду.

Я посмотрел внимательно на стоящую перед мной. Наверное, мулатка, но с такой большой примесью белой крови, что выглядит белой. Лишь наметанный глаз определит по черным, слегка вьющимся волосам. И очень красивая. Этого не скрыть даже мешковатыми темного цвета одеждами и платком, закрывающим полностью волосы.

— Хорошо, — с усилием переключаясь от ярости к нормальному поведению, согласился я. — Займись им. Эту потом обсудим. И если исчезнет для вас совершенно неожиданно, я всю эту богадельню спалю. Не стоит сомневаться, меня зовут Ричард Эймс, и уже приходилось этим заниматься.

Получив позволение, Арлет без задержки принялась раздавать указания девочкам, которые поспешно затащили раненого в дом, положили его на стол и кинулись греть воду. Бордель-маман молча стояла рядом, освящая своим присутствием распоряжения и не вмешиваясь. Умри раненый — у нее первой будут огромные неприятности. Тут человек очнулся и застонал.

— Пей, — сказала Арлет, подсунув под нос кружку с опиумной настойкой. — Это чтобы не чувствовал боли.

Он нечто просипел отрицательное, и тогда она сунула ему кружку прямо в зубы.

— Выпей, — приказал Эймс, и тот послушно выхлебал, давясь, все содержимое.

Дожидаясь, пока отключится, она принялась извлекать из саквояжа нужные вещи. Перевязочный материал, хирургические иглы для шитья.

— Нет, — сказал мужчина, нависая над ней.

Сильный, высокий и мускулистый, с голой грудью и измазанными кровью руками, он вызывал страх. Тем более что она своими глазами видела, на что тот способен. Не вмешайся — непременно забил бы Бетти до смерти. К насилию она привыкла, видела его неоднократно, но все же трудно не нервничать, когда смотрит не хуже кота за мышью, контролируя каждое движение. И неизвестно, как себя поведет, придись нечто не по вкусу.

А имя это она слышала, как и любой житель колонии. И хотя особой любви к индейцам не питала, да и они частенько вели себя хуже зверей, убивая всех подряд, но уничтожать целые деревни, включая женщин и детей, не считала деянием достойным. Прекрасно понимала, что не каждый дорос до прощения врага, да и нельзя применять к язычникам нормы христианские, однако воспитание в монастыре давало о себе знать. Он был ей заочно неприятен и ничуть не лучше после сомнительного знакомства.

— Весь инструмент промыть в щелочи, потом в проточной воде, положить на металлический лист и прокалить на открытом огне. И руки тоже с мылом у меня на глазах перед шитьем раны помоешь.

Она посмотрела с недоумением. Никто никогда не пытался делать ничего подобного. Вообще-то она мыла руки и скальпель, но после операции. Прижигать раны приходилось. Но не инструменты на огне.

— Прежде использованные хирургические иглы, ножи и пилы загрязнены кровью, гноем и просто жиром с рук или от тела. Элементарно можно заразить гадостью от предыдущего больного или раненого. Проверено на практике, — заявил он, правильно поняв взгляд. — Из моих раненых умерли немногие. Это действует. Воспаления и лихорадка намного легче проходят, а иногда и не бывает. Спиртом протирать тоже неплохо. Или хотя бы крепким алкоголем. Вино не подходит.

Арлет задала напрашивающийся вопрос и, пока послушно выполняла приказ, промывая и инструменты, и руки, а затем шила разрез, выслушала небольшую лекцию, изложенную хорошим франкским языком и одновременно скучным тоном. Вероятно, он не впервые произносил текст и уже не вдумывался в формулировки, повторяя заученные.

Вкратце это звучало так: «Эпидемии распространяются от человека к человеку. Все знают про заражавшихся и карантин. Но никто не задумывается о причине. Мы постоянно прикасаемся к чему-то и невольно уносим с собой на пальцах заразу. В большинстве случаев это не так важно, но когда частички грязи, гноя или выделения больного человека попадают в открытые раны, происходит передача болезни незаметно для нас. Все же обычный человек не часто с этим сталкивается, а вот доктор со своими грязными инструментами и руками буквально нарочно вносит гадость следующему больному. Помыть же нетрудно, правда? Вот и проверь на практике».

— Я училась у бегинок, они лучшие акушерки в колониях, но ничего такого не слышала.

С другой стороны, о книге Парэ, которой уже за три столетия, тоже мало кто подозревает. По-прежнему пользуются прижиганием ран, хотя тот давно доказал отсутствие смысла и даже опасность подобного метода. Вполне могли и другие трактаты существовать, неизвестные большинству.

— Кто вам рассказал об этом?

Он издевательски хмыкнул:

— Врач, да? Скажи повитуха — я бы мог и не остановиться. Считай, сам дошел, глядя на выздоравливающих и померших. Не веришь — убедись. Посчитай, сколько выживет на моих условиях вместо обычного.

Арлет устало распрямилась, довольная. Работу она сделала хорошо. Пусть официально из стен монастыря выходили исключительно специалисты по женскому здоровью, им достаточно много давали и во всех прочих отношениях. От хирургии, презираемой большинством врачей, до мужских болезней. Шить раны приходилось достаточно часто. Многие мужья и клиенты были скоры на руку, да и при несчастных случаях к ней бежали за помощью.

Бегинки были очень странной организацией, родившейся во Фландрии. Монастырь только по названию был таковым. Монахини-протестантки не жили по предписанным давшим обет правилам, когда по уставу обязательно шесть служб в день: утреня, час третий, час шестой, час девятый, вечерня, повечерие и святое причастие каждое утро. Все службы составляют в целом несколько часов молитв. В работающем сообществе это практически невозможно.

Неудовлетворенные по каким-то причинам нормальной жизнью женщины жили общиной, обрабатывали землю и не только в огороде, но и возделывали поля, выращивали скотину и категорически отказывались признать правление сильного пола, выбирая из своих аббатису. Кроме того, будучи католичкой, она не испытывала никакого давления или предвзятого отношения. Даже не требовали посещать молитвы. Обеты их были временными, и в любой момент каждая могла вернуться в мир.

При этом с давних пор они практиковали акушерство, врачевание, обменивались опытом между общинами и учили желающих познать. Кроме всего прочего, это был существенный источник дохода. Хороший профессионал, спасающий здоровье, нарасхват и нередко достаточно богат. Большинство врачей брали за помощь при родах не меньше четырех экю. Тем не менее бегинки не отвергали просьб и нищих, считая это христианской добродетелью.

Неумелая повитуха легко загубит и мать, и ребенка. Частенько они и делали это. В семьях бедных смертность среди матерей достигала трети, а младенческая свыше половины. Достаточно мелкого осложнения — и бабка просто махала рукой на несчастную. Воспитанницы бегинок бились до конца, пытаясь спасти мать и младенца.

Одна из девушек подошла и сказала ей на ухо новость.

— В чем дело? — резко спросил Ричард.

— Бетти очнулась. Это ведь Глэн Маккормик?

— Да.

— Ну, я бы его тоже зарезала, сделай он со мной это.

— Что — это?

«Не знает? — подумала Арлет с подозрением. — Так и поверю, как же».

— К глупеньким молоденьким девушкам, — сказала с невольной холодностью и прорвавшимся под конец негодованием, — приехавшим из провинции, подходил обходительный мужчина при средствах. Обещал пристроить на работу, а потом продавал в бордель. Там ее брали в оборот, иногда сами, частенько опаивая опиумной настойкой и приглашая клиентов. Потом объясняли, что она падшая и никто не возьмет в респектабельный дом или на работу. А родители, если таковые где-то поблизости, и вовсе убьют за позор, навлеченный на их головы. Им охотно сообщат. Ей было тогда двенадцать. Сначала публичный дом, затем облава — и пойманных проституток на корабль и в Новый Свет. Теперь отрабатывает контракт здесь.

За последние десять лет такое случалось трижды. Формально по воле королевы власти устраивали облавы в портовых городах, арестовывали молодых девушек непотребного поведения или пристававших к мужчинам на улицах, присоединяли к ним несколько сотен воспитанниц сиротских приютов (прозванных «королевскими дочерьми») и переправляли в колонии, не спрашивая мнения. Лет сто назад им быстро нашлись бы мужья. Теперь с этим сложнее. «Дочери» все же могут рассчитывать если не на выгодную в денежном смысле партию, то хотя бы просто на выбор судьбы. Их положение достаточно легкое. Девицы такого шанса не имеют, разве в далекой Канаде, но куда попадут после путешествия через океан, от них нисколько не зависело. Большинство меняли европейский бордель на местный, да еще и оказывались должны новому хозяину.

— А я верю, — неожиданно заявил Ричард, повергнув ее в изумление. — Глэн прежде был скользкой скотиной.

— Сейчас исправился? — ядовито спросила Арлет.

— Его чуть не запороли до смерти за кражу, после чего долго валялся в лихорадке и чуть не помер. А когда встал, напрочь забыл прошлое. Ей-богу, не вру, — он перекрестился. — Господом клянусь и матерью. — Подумав, добавил: — Он и сейчас хитрый, как сто ростовщиков, но поведение совсем другое. Но я девку понимаю. Забавный поворот, когда догоняет прошлое, о котором не помнишь. Ладно. Будем считать, в расчете. Сами порезали, сами зашили. Разницу я выдал кулаком.

— У нее сотрясение мозга и ребро сломано!

— Пусть порадуется, что вовсе не убил, — равнодушно ответил мужчина. — Мне ее судьба неизвестна и могла бы прежде предъявить претензии. Может быть, и обошлось бы для обоих заметно лучше. Вплоть до выкупа из кабалы. Деньги у этой скотины имеются. Ну что сделано, то сделано. Я слово сказал. Достаньте мне телегу отвезти его в гостиницу. На этом забудем друг о друге. Никаких судов и чинуш. Разошлись спокойно.

— Дик? — испуганно позвал Бэзил с кровати. В первый раз очнулся еще около полуночи, но тогда не очень соображал и почти сразу вновь отключился. — Я не умру?

Я аккуратно отложил словарь, даже довольный перерывом. Устал. Ночью почти не спал, все прислушивался к дыханию. Даже не пошел на прием к Элизабет де Харрингтон. Конечно, послал записку с глубочайшими извинениями по поводу невозможности явиться, но шансов на повторное приглашение, вероятно, нет. Ничего не поделаешь — не то настроение выступать говорящей игрушкой для благородных гостей. Нанюхался уже в Канаде.

С утра поднялся и через силу занялся очередным уроком самообразования. Давно сам для себя вывел формулу: как бы ни устал, а страницу текста одолеть обязан. И все же тяжко. Слишком много незнакомых понятий сразу. Еще и латынь частенько.

— Живой ты, — успокоил его, — не сказать — здоровый, но ничего ужасного. Заштопали в лучшем виде.

— Дик! — взвизгнул он, позабыв о своих проблемах, и, застонав, схватился за повязку на животе.

Он панически боялся лечения у всех подряд — цирюльников, хирургов, докторов и ополченцев, использующих раскаленный металл для прижигания ран. Когда Глэн познакомил меня с теорией заражения микроорганизмами, хоть стали ясны причины и вечное желание помыть руки после работы. Он правда надеялся обнаружить мыло на ферме в Мичигане? Ну по крайней мере не стал возмущаться по поводу стирки с мочой, пусть и кривился вечно. Прекрасно отчищает жир.

Я сначала во все эти глупости не поверил, тем более что Бэзил в своей обычной манере запутался в вибрионах, бактериях, вирусах и микробах. Вечно начнет чего-то нести, а сам толком не в курсе. Но все же спросил у нормальных людей. Оказывается, был какой-то известный пастору, мир его праху, ученый Левенгук, смастеривший механизм для разглядывания этих самых микроорганизмов. В принципе те же стекла для очков, собранные в пакет, однако хитрым образом. Многие видели тварей через микроскоп. Они везде присутствуют. Стало быть, Глэн не врет, и есть смысл следовать рекомендациям. А затем я и подавно на практике убедился. От чистых пулеизвлекалки и рук еще никому из моих вояк плохо не стало. Напротив, многие быстро выздоравливали. А кто хотел по старинке, на манер посыпания порохом раны и поджигания, — мучились долго.

— Все было проделано под моим наблюдением согласно твоим указаниям. Руки мыла, инструмент грела и в щелочи купала. Если и окочуришься, то не по акушеркиной вине.

— Акушерка?!

— А не было под рукой никого другого. Предложила свои услуги — согласился. Надо было оставить кровью истекать? Могу.

Ну это я слегка преувеличил для пущего впечатления. Моя повязка оказалась очень к месту, да и никаких сосудов нож почти не затронул. Мясо рассечено, чуток сала — оказывается, совсем неплохо жил, раз оброс, и даже морская болезнь не истощила, — а брюшина разошлась если только самую чуточку. Ничего даже не могло вывалиться — вот тогда надо было бы звать отпевать, с такими ранами не выживают. Везучий, гад.

— Все-таки ты сволочь, — сообщил он, тяжко вздыхая.

Это вместо слезной благодарности за спасение и целования сапог.

— В следующий раз сам и будешь выкручиваться.

— Сволочь, вор идей, эксплуататор и вообще скотина, но при этом единственный мой друг.

— Спасибо за высказанную в глаза правду. Хоть буду знать, как обо мне думаешь.

А слово «эксплуататор» надо потом проверить в словаре. Никогда прежде такого ругательства не доводилось слышать.

— Не за что. Только начинаю думать, что уже прижился, — и вот такое… За что она на меня набросилась?

— За дело, — принялся я объяснять. — На будущее — к борделям даже близко не подходи. Там наверняка и другие бывшие клиентки запросто встретятся. А они любовью к Глэну не страдают.

— Почему другие попадают в королей, а мне досталось тело сутенера не первой молодости? — прошептал он с тоской.

— Другие? — навострил я уши. — Есть еще некто в монархе? Какой страны? Почему молчал?

— Это опять книги, — пробурчал он. — И не очень умные, как на собственном опыте убедился.

— Тогда расскажешь.

— Не сейчас, ладно?

— Спи, — согласился я, — сон — лучшее лекарство.

Посмотрел на себя в зеркало. Наряжен в офицерский мундир. В таком виде даже хорошо знавшие в Англии не признали бы. Встречают по одежке, а она прямо говорит о высоком статусе засунутого внутрь. Неизвестно — смеяться над собой или восторгаться свершившейся переменой. Каждый может стать рабом, но совсем немногим удается подняться из грязи.

Высунулся за дверь и свистнул здешнего мальчишку. За малую мзду тот охотно согласился посидеть с больным. Подать воды, принести горшок и вообще облегчить жизнь вплоть до взбивания подушки по первой просьбе. С хозяином согласовано. Будем надеяться, ничего не стырит. Утруждать подобным Рут я не захотел. Неприлично для женщины горшок чужому мужику подставлять и торчать в комнате наедине, пусть он и без сознания, а она не против. Что с ней делать, ума не приложу.

А пока достаточно и пацана. Зря, что ли, платил за комнату целиком? Люди победнее нередко по нескольку на кровати устраиваются. А у меня еще и белье, чисто аристократ. А как же: майор, даже ополчения — это не шавка подзаборная и соответствовать уровню должóн. На самом деле откупил половину гостиницы для личной команды. Скоро останусь совсем без денег, и неизвестно что дальше. Хорошо гвоздарные станки сделать вновь не вопрос. Даже слегка улучшенные. Будет приработок на крайний случай.

Ссыпался по лестнице, гыркнул на уютно устроившихся на кухне Адама с Бертраном и повел их за собой в качестве сопровождения. Явиться к губернатору на прием без свиты — по здешним понятиям очень неприлично.

Глава 5 Полк в нагрузку

Я стоял перед высоким начальством навытяжку и слушал, как оно нехотя цедит сквозь зубы фразы. Больше всего происходящее походило не на награждение, а на нотацию. Губернатор Канады был, в отличие от данной скотины, очень доброжелателен. С удовольствием приписал мои успехи лично себе, как руководящему, зато и повел себя предупредительно, сознавая, кому обязан.

Ну и черт с тобой, почтительно внимая, мысленно ругнулся, когда тот замолчал и принялся отдуваться, будто пробежал милю. При его малом росте и огромной тучности ничего удивительного. Как бедолагу до сих пор удар не хватил, непонятно. Толстая морда с тремя подбородками, красная до жути. Хорошо питается, мало двигается и чересчур высокого мнения о собственной персоне — ясно без излишних уточнений.

— Вам все понятно, шевалье? — произнес губернатор, выпив вина. Даже не подумал предложить. И в слове «шевалье» определенно пинта яда присутствует.

— Абсолютно, — почтительнейшим тоном доложил и насколько хватает умения раскланялся, пятясь к двери. Судя по кривой усмешке, блеснуть не удалось. И плевать. Вряд ли скоро появлюсь опять в его кабинете. — Где можно найти месье дез Эссара? — спросил у адъютанта в приемной.

Тот подробно объяснил очень похожим на губернаторский заносчивым тоном. Явно берет пример со своего начальника. Очень хочется двинуть в нос, но я не настолько обнаглел. Более того, нахожусь в растерянности по поводу внезапного превращения в дворянина аж указом самого Людовика.

Да и не пришло время ссориться с высокими чинами. Потому вежливо поблагодарил и удалился в другое крыло здания. Кому-то пришло в голову построить общее помещение для высшего слоя чиновников. Видать, чтобы следили друг за другом и доносить в Париж проще было.

Особых тайн в том нет. Старая политика «разделяй и властвуй». Губернатор — практически всегда знатного происхождения верховный правитель колонии. Подчиненный непосредственно королю, руководит внешними сношениями колонии, распоряжается войсками, созывает ополчение. Он даже может отменить судебный приговор, вынесенный судом в его юрисдикции. Фактически маленький король.

Но для баланса интересов и контроля имелся еще один высший администратор — суперинтендант. Вот этот происходил из незнатных или с купленным титулом, но его роль в управлении колонией частенько даже выше. Он давал текущие указания должностным лицам, управлял финансами, отвечал за прием иммигрантов и их расселение. Он же следил за законностью, исполняя обязанности главного прокурора.

Вот к такому в очередной кабинет я и сунулся после доклада помощника, не представляя, зачем меня направил губернатор Генри Уильям Второй граф Юксбридж, Одиннадцатый барон Пэджет, Первый маркиз Энглси и прочее.

— Ага, — произнес сидящий за столом заваленный бумагами худощавый человек лет сорока. На вид он был полной противоположностью предыдущего начальника. Похоже, этот реально занимался делами или изображал. У губернатора документы на девственно чистом резном сооружении в дальнем углу огромного помещения отсутствовали полностью. — Шевалье Ричард Эймс. Надеюсь, губернатор вручил вам грамоту от короля.

— С огромным отвращением, — брякнул я хорошо обдуманное. Видимо, мне не оставили выбора и в партии аристократов не стоит искать покровителей. Скорее отравителей.

Он весело, от души рассмеялся.

Не настолько я глуп, чтобы идти во дворец без минимальной разведки. Сведения не особо ценные, зато всем известные. Губернатор с суперинтендантом друг друга не выносят. Отец дез Эссара купил титул, будучи буржуа, а это в глазах несколько раз графа еще хуже моего внезапного взлета. В последние десятилетия такая практика получила достаточное распространение. Для них даже придумали особое выражение «дворянство мантии», в то время как старую аристократию называли «дворянство шпаги».

Я хоть добыл младший титул шевалье оружием. Конечно, не ровня, но и не презренный тип-торгаш. При этом Второй граф Юксбридж охотно брал на лапу и норовил набить мошну, прежде чем его отзовут. Такое поведение вполне нормально для аристократов, готовых ехать за назначением в Новый Свет. Окружающих они презирают и сами бы не отправились, если бы не денежные сложности дома. Люди с достатком столь высокую честь непременно отклонят, не желая удаляться от королевского дворца далеко и надолго, лишаясь возможности выслужиться перед монархом.

Суперинтендант был из иного теста. То есть он тоже себя не забывал, но, пережив трех губернаторов, сумел вписаться в здешнее общество и практически стал своим, принимая многие проблемы колоний как вызов и стараясь облегчить положение приехавших. Какие-то связи в метрополии у него, без сомнения, имелись. Тем удачнее иногда была поддержка ходатайств колонистов.

— Итак, — сказал он, успокоившись, — вы человек, определенно наделенный талантами. Храбрость, решительность, деловая хватка и даже чувство юмора. Это хорошо.

— Надеюсь и в дальнейшем сохранить о себе приятное впечатление, месье дез Эссар.

— Дай бог, — ответил он после маленькой паузы, — чтобы и в будущем удача вас не оставила. Вы хоть понимаете, насколько влипли?

— Вы про королевский указ? — переспросил я.

Нет, все же выбило из привычного состояния внезапное возвышение. Голова не работает. Я — и дворянин! Никто такого не предрекал. Новое назначение в войска, от которого собирался любыми путями отбрыкиваться, земля во владение, но столь резкий скачок ничем не оправдан. Да и абсолютно мне не нужен. С удовольствием отказался бы, но тут пахнет оскорблением величия. От милости монарха не отмахиваются.

— О, это сущая мелочь, — любезно сообщил суперинтендант. — На фоне происходящего на границе, когда из-за постоянных набегов индейцев только за последние полтора года буквально опустошена полоса шириной в сотню миль еще недавно густозаселенных земель, появление Железной Руки, нанесшего поражение ирокезам в их владениях и заставившего пойти на переговоры сашемов, смотрелось подарком небес.

Данный пассаж, безусловно, преувеличение заслуг. Повлияли потери и болезни. Если бы не эпидемии, могли бы ирокезы и вышибить с занятых позиций, обложив форты. Хотя некую роль наши действия сыграли. Одно из племен Лиги практически перестало существовать.

— Сегодня, — продолжал говорить суперинтендант, — огромные территории покинуты уже и в самом Альбионе. Целые поселки бегут в страхе перед кровожадными краснокожими. Вот и родилась идея награды. Проблема не во внезапном дворянстве, а в прилагающемся к нему.

— Это вы про нарезанные земельные угодья?

— В том числе. Как бы эти самые тысячи акров не полезли у вас из глотки. Кстати, хорошо, что напомнили. Вот, — извлек он из кучи бумаг несколько. — Читайте.

Патент на мое имя, как полковника колониального ополчения. Причитается три с половиной тысячи ливров в возмещение прежних затрат, жалованье в семнадцать с половиной ливров в день, на расходы тысяча двести ливров в год и два процента комиссионных со всех закупок для полка.

Перечитал еще раз. Поразмыслил. Не так уж и сильно расщедрились. Хотя последний пункт насчет куска с закупок достаточно интересен.

Еще недавно мог бы считать себя богачом, однако один приличный конь обойдется в полторы тысячи, не считая упряжи и седла. Мы привезли нескольких, намучившись с ними в пути жутко. Несчастные животные после трюмов. Но тех мало. А мне понадобится не меньше десятка. Запасные, вьючные, для привезенных парней и Глэна. Ездить на ужасном средстве передвижения под названием лошадь, с грехом пополам, мой коммерческий консультант научился и уже не шарахался в ужасе от самой смирной кобылы.

Второй и третий документ… Ассамблея вотировала сорок тысяч фунтов на военные расходы, решив создать полк в тысячу человек для защиты колонии и поручив командование мне. Господи, а сколько надо потратить на одного ополченца для вооружения и обучения и каким образом выяснить? Да и специалист из меня аховый. О, ну хоть с этим проще. Подчинен Шарлю Луи Бернару де Клерону, графу, генералу и командиру Седьмого заморского полка регулярной пехоты. Дай бог, не похож на своевременно погибших офицеров Одиннадцатого из Квебека.

— И в чем интрига? — уточнил я на всякий случай.

— Там, — он показал куда-то вверх и вправо, — в Париже, уже давно существуют серьезные разногласия по части освоения Нового Света. Первая группа считает, что ничего изменять не надо, все идет замечательно. Вторая видит необходимость развивать колонии с целью получения новых налогов и сброса напряжения в метрополии путем облегчения возможности отъезда. Особенно для бедных.

Многозначительная пауза. Я кивнул.

— Сегодня в колонии, — возобновил объяснения дез Эссар, — приезжают кроме разнообразных уголовников по суду, до десяти тысяч человек в год, и три четверти из них законтрактованные сервенты. Но тут возникает законный вопрос: куда им деваться после окончания отработки? Требуется земля. Партия… хм… консерваторов утверждала, что заселение долины Охайо не в интересах короны. Трудности транспортировки от Атлантического побережья приведут к тому, что поселенцы будут обеспечивать себя сами необходимым, а не покупать товары в метрополии. Следовательно, развитие этого района вредно.

Он перевел дух от долгой речи.

— Наш губернатор, высокочтимый сэр Генри Уильям, относится к первой компании. К консерваторам. Одновременно ему указали на неплохой куш от получения земли. Тогда, заручившись поддержкой своих не менее родовитых знакомых и местных плантаторов, он добился утверждения компании, которой король даровал пятьсот тысяч акров земли с условием в течение семи лет поселить на этих землях двести семей и построить форт. По выполнении этого компании обещались новые земли.

Да, за такой кусок можно и забыть про политические взгляды.

— На переезд и строительство крепости нервно среагировали индейцы?

— Совершенно верно. Компания изначально наметила территорией своей деятельности обширный район, где слияние Аллегани и Мононгахила дает начало реке Огайо. Но там, как ни удивительно, проживают краснокожие, крайне враждебно встретившие переселенцев. Мало кто вернулся, а уцелевшие рассказывали разные ужасы.

— Если я правильно помню, в тех лесах проживают делавары, шауни и минги. Не ирокезские племена, но входят в их объединение под угрозой. Могли выступить на нашей стороне. Вместо союзников Альбион приобрел врагов.

— Теперь уже поздно об этом говорить, — устало сказал дез Эссар. — Многолетние усилия расколоть ирокезскую федерацию, даже крещение мингов и шауни пошли прахом, — рот передернулся в судороге, он подавил нечто непечатное, — благодаря губернатору.

— Правильно ли я понимаю, — спросил я осторожно, — что данная экспедиция исключительно в интересах господина Генри Уильяма и его друзей, желающих наложить лапу на захваченные земли? Тогда в чем причина моего назначения? Как-то не очень дружественно ко мне отнесся, а ведь мог сделать своим конфидентом, ободряюще похлопав по плечу и предоставив помощь.

Надеюсь, дез Эссар правильно понял намек. Раз не стал доверенным лицом губернатора и тот отнесся излишне барственно, все же вполне оценил твое отношение и готовность раскрыть тайны, привлекая к сотрудничеству. Готов стать горячим сторонником и поддержать в грядущих начинаниях. У меня все равно отсутствует выбор, а этот умный и без спеси.

— Иногда нас делают газеты. Общество крайне впечатлено вашими успехами и требовало отдать должность прославленному герою, будто сошедшему со страниц Гомера.

Сказано абсолютно без иронии. Еще бы знать, кто этот человек. Не иначе, известный писатель.

— Он был вынужден назначить вас, но непременно посадит в заместители своих друзей. Так что будьте бдительны и смотрите внимательно, с кем имеете дело.

— Так, может, срочно заболеть? — спросил я с полной серьезностью. — Если вторжение в Охайо идет поперек планов вашей, — с нажимом, — партии. Пусть сами и добывают победы.

— Ситуация непростая, но тем не менее сейчас стало просто необходимо усмирить индейцев.

Ловить по окраинам мелкие группы? Благодарю, уже ученый. Бесполезно. Бить надо всерьез, и желательно по основным силам. Гораздо опаснее, зато не только эффектно, а еще и эффективно.

— Иначе не получится вернуть население в уже обжитые места. В этом отношении полагаюсь на вас!

Ага, при наличии начальника-военного и заместителей-врагов. И чего поехал в Альбион, как будто мне в Де-Труа плохо было?

Часа два назад дорога вплотную подошла к небольшому леску. Странно представить, что не так давно в здешних местах чаща была не хуже мичиганской. Проредили и повырубили на достаточно отдаленном расстоянии. А во многих местах сейчас возделанные земли — плантации и фермы. Но стоит чуток отъехать в сторону — и девственная глушь о себе напоминает. Фактически освоены поселенцами территории, прилегавшие к океану и лежавшие по берегам рек (считая с севера на юг) Потомак, Раппаханнок, Йорк и Джеймс до тех мест, где они перестают быть судоходными. Чуть в сторону — и пустота. Выкорчевывать участок отнюдь не так просто и мало кто стремится. К тому же находиться в отдалении от поселков иногда достаточно опасно. И не одни индейцы тому виной — случаются белые бандиты и беглые рабы. Иные свидетелей не оставляют.

При этом Альбион, по меркам Нового Света, очень густо населен. Почти семьсот тысяч человек, по сведениям дез Эссара, правда включая рабов, которых было не меньше четверти от общего числа и сервентов. Кому и знать, как не собирателю налогов. Забавно, но при таком количестве народу даже полк на тысячу человек собрать оказалось не так просто. И это при наличии закона, когда каждый свободный мужчина с шестнадцати до шестидесяти лет был военнообязанным, состоял в ополчении и один-два месяца ежегодно проходил военное обучение. Характерно, что служба в милиции включала и принудительный труд — прокладку дорог, возведение укреплений и церквей, сенокосы и так далее.

Но это на бумаге и возле дома. Подписывать контракт и идти воевать всерьез желающих прискорбно мало. Колонисты крайне ценили свободу и независимость, не собираясь менять ее на муштру и палки сержантов. А рабов и кабальных никто не намеревался отпускать воевать. Слишком часто бывало, что они получали свободу, отличившись. Тем более что давать в руки оружие подневольным мало кому в радость. Неизвестно, что потом выкинут, если вернутся домой. А это, уж прямо скажем, сомнительно. Иным и армия слаще труда из-под плетки.

Белое население колонии почти поголовно состояло из англичан, по разным поводам покинувших родину. Кто закрылся в своей секте и отказывался брать оружие в руки, некоторые старательно создавали условия, пару поколений назад оставленные на том конце океана. Основная часть хотела, чтобы ее защищали, но не горела желанием за это платить, считая, что власти и так достаточно дерут. И я даже согласен с подобными резонами — сам бы на их месте возмущался и рано или поздно потребовал действий взамен денег.

— Йо-хо-хо! — дико закричал Гош Салюден, заставив обернуться и в довершение выстрелив по находящимся чуть впереди кустам.

Из зарослей ответно пальнули. Пуля пролетела в дюйме от лица. Не дерни я от неожиданности повод — падал бы сейчас с дыркой в груди. Потом раздался топот ног. Мой телохранитель спрыгнул с седла на землю и понесся следом. Я тоже слез и осмотрелся. Видел Гош стрелка или нет, но, похоже, промахнулся. Следов крови не видно. Я поспешно привязал обоих коней к ближайшему дереву и двинулся вдогонку, держа мушкет в готовности. Нехорошо было бы оставлять парня один на один с противником.

Нельзя сказать, что из меня вышел бы изумительный скаут, хотя жить в лесу приходилось и воевать с недавних пор тоже. Но здесь и не требовалось ничего особенного. Оба умчались с максимальной скоростью, ничуть не утруждаясь хитрыми уловками и обманными действиями. Моментально обнаружился след каблука, не имеющего отношения к индейским мокасинам. Да и не стал бы настоящий ирокез или крик спасаться таким образом. Мой несостоявшийся убийца стремился удрать от погони, а Салюден — напротив, догнать максимально быстро. Кто из них окажется резвее, оставалось только гадать, двигаясь по следам без особой спешки. Настичь — вряд ли, не смогу, а ломиться на манер лося, шумя на весь лес, не хотелось.

Когда раздался крик, полный муки, я мысленно поставил на своего парня. Гош был определенно замечательной личностью в своем роде. Мне приходилось встречать самых разных типов. Одни имели руки по локоть в крови, другие не могли нормально жить, не устроив драки в кабаке. У третьих руки сами тянулись к чужому добру, и их не способны остановить ни побои, ни уже имеющиеся большие деньги. Даже у совершенно спокойно живущих на одном месте с рождения мог оказаться неприятный характер. И все же каждый рано или поздно встречал человека, против кого переть не решался. На любую силу всегда найдется большая. Салюден таких вещей не понимал. Гош наверняка родился, чтобы умереть на виселице, доказывая превосходство даже в петле.

Он был ловок, умен, безумно храбр и обожал риск, порой бессмысленный. Такому человеку место на войне — непременно станет героем, если не словит в первый же день смертельной раны, не попытавшись спрятаться от обстрела. Казалось бы, прямая дорога в армию вербоваться. Ан нет, занялся браконьерством и едва не попался егерям. На оленей в нашей оставленной навечно дорогой родине, глаза бы ее никогда больше не видели, охотиться запрещено. Кара за нарушения почти такая же, как за поджог и убийство. Звери в лесу — добыча аристократов и короля чуть не с норманнского завоевания, остальные и при потраве на собственном поле не смеют трогать жвачную скотину, а то и до петли или каторги недалеко.

В родных местах оставаться было нельзя, и перебрался к побережью. Не успокоился и перешел на контрабанду. Тоже опасное, пусть и гораздо более прибыльное занятие. Через какое-то время не повезло и сел в тюрьму. Поскольку ничего вроде убийства таможенников доказать не сумели, а наверняка имелось, уж больно он легко относился к смерти, поплыл через океан по приговору суда в качестве кабального.

В отличие от меня, отрабатывать с самого начала не собирался и сбежал от хозяина. И, естественно, занялся опять контрабандой, благо опыт имел. Вроде даже дорос до главаря мелкой шайки, но тут удача в очередной раз отвернулась — и вновь загремел за решетку. Идти бы ему в кандалах в каменоломню, да тут потребовались люди для войны. Два десятка каторжных морд забрал в подчинение. Но те люди как люди. Кто жену убил в горячке по ревности, кого на очередной краже поймали или в трактире, кто, повздорив с соседом, убил его ненароком в драке и потом сам каялся с рыданиями.

Гош не таков. Он оказался не только полезен — еще и умел во всех смыслах. Ходить по лесу, плавать на баркасе, украсть чего, убить человека — мастер на все руки.

Тут я замер, прислушиваясь. Уж больно тихо впереди. Ни шороха, ни звука. Может, там поджидает стрелок. Не люблю переться наугад. Не хочу умереть как трус и не собираюсь доказывать неизвестно кому перехлестывающую через край храбрость. Хочешь уцелеть — будь готов к любым неожиданностям и не считай разумную осторожность трусостью.

— Мой полковник,[44] — отчетливо произнес знакомый голос. — Сюда идите.

Похоже, засек раньше и сейчас забавляется. Пришлось с независимым видом выйти к овражку, где он сидел над телом. Судя по валяющимся вокруг мелочам, успел обшарить покойника. Спрашивать, чего нашел ценного, не стану. Честный трофей с врага. И так видно — никакой не индеец, что в принципе совсем неудивительно. Но вот кто подослал — неприятный вопрос. Рожа незнакомая.

— Неужели нельзя было взять живым, чтобы порасспрашивать? — недовольно поинтересовался я и увидел, как Гош смутился.

— Азарт взял, — виновато сознался он, — не подумал.

— Откуда теперь знать, кто послал!

— Не в обиду будь сказано, — подчеркнуто вежливо заявил парень, — но если бы у меня забирали корову или лошадь, выдавая пустую бумажку, я бы тоже стрельнул в отдающего приказы.

Он меня обидел, и всерьез. Я аж вскинулся и в голос заорал:

— А жрать ты любишь каждый день? На одного солдата потребны фунт говядины, или три четверти фунта свинины, или фунт соленой рыбы, фунт хлеба или муки, пинта молока, кварта пива или сидра в день, три четверти пинты патоки в сутки, три пинты гороха или бобов в неделю (или эквивалентный вес в овощах), полпинты риса или одна пинта кукурузной муки в неделю.

Отбарабанил не задумываясь. Мне эти бесконечные цифры уже снятся. Я же размер рациона не выдумал, и все это заранее должно было быть предусмотрено в росписи сметы. Так нет, лезут умники, ни разу не ходившие с полной выкладкой, и предлагают сократить то или это для экономии, а совсем дурные еще и отменить выдаваемый алкоголь. Якобы солдаты, набухавшись, становятся вялыми и выпивка провоцирует простудные заболевания. А бунта он получить в ответ на подобную заботу не боится? Не его на штыки поднимать станут.

— Каждый божий день тысяча человек наворачивает три четверти тонны хлеба, шестьсот галлонов пива и мяса с сорока коров. А есть еще и животные. Их потерпеть не попросишь, они тоже есть хотят. И откуда взять фураж, если денег колонии не выделяют? Я обязан из своего кармана платить за ваше довольствие и набитое брюхо? Так не имею. И не желаю. Не мой именной полк, я вам не герцог с бездонными карманами, за честь воюющий, и на столь великую должность не напрашивался.

— Да ладно, господин полковник, я же все понимаю, — пробормотал Гош.

Кажется, его мое поведение и злость удивили. Уж больно разгневался, аж руками махать принялся. В очередной раз сорвался, выйдя из облика воспитанного шевалье. Хорошо не при офицерах. Ну и плевать.

— В полку если что и есть хорошего, так кормежка.

И стоит мне это гораздо больше, чем любое другое действие. Мой личный финансовый помощник Глэн, нежданно-негаданно угодивший на место главного интенданта, особо не воровал. Сразу предупредил, чтобы довольствовался теми самыми двумя процентами со сделки, официально разрешенными при назначении. В целом по объемам совсем немало. И не по причине изумительной честности потребовал не откусывать лишнего куска. В наше время неберущих вообще не существует. Все тянут и на лапу берут.

Причина в ином. Постоянно тьма народу наблюдает за каждым движением и произнесенным словом, включая часть собственных офицеров. Через одного докладывают губернатору компромат. Гореть на пустом месте не желаю. Да и воровать у собственных солдат — последнее дело. У государства при оказии не постесняюсь, а покупать по одной цене и нижним чинам впихивать по другой — увольте. У меня свои принципы и честь.

Хватит с интендантов и официально положенного им. Практически везде поставщики оставляли себе головы, шкуры, жировые прослойки. Потом их продавали налево для личной выгоды. На такие вещи приходилось закрывать глаза, а то получил бы всеобщую ненависть. Достаточно и фермеров с ружьями. Как бы не первая ласточка, за которой целая стая последует. И коммерсанты с удовольствием присоединятся, подкинув идейку простому парню и даже денежек.

Им есть за что ненавидеть мою замечательную во всех отношениях персону. Недогруз сухих продуктов (мука, рис и так далее), который иногда достигал десяти-пятнадцати процентов от заказанного и оплаченного, выдирал из жадных лап без всякого уважения. И ведь все подряд распинаются про патриотизм и необходимость помочь сражаться. А как речь заходит о необходимости отдать свое добро для общего блага, так визг до Парижа и требование двукратной цены в сравнении с рыночной.

— Труп тащить не будем, — сообщил, давя выступление.

— Голову отрежу для опознания? — с готовностью предложил Гош.

— А, все равно ничего не доказать. Один пошел по злобе или кто подговорил. Золота не было?

— Мелочь, — помотал он головой отрицательно.

Верю. Не стал бы обманывать, прекрасно знает — не стану отбирать трофей. Это не мародерство, а воинская добыча.

— Значит, и подкупа не доказать. Лучше его вон туда, — показал я на нависающий край оврага. Подрыть, чтобы завалило. — Если кто послал, пусть ждет, пока не отчается. А ты молчи. Никому ни слова.

Мой личный браконьер хохотнул.

— Долго искать станут, — понимающе кивнул.

Немного спустя вышли к дороге, еще издали услышав голоса. Сначала невольно насторожились, потом признал. Возле лошадей стояла телега и три женщины, деловито обсуждая, что с ними делать, время от времени без особого энтузиазма крича в сторону леса. Все же явно не удрали от хозяев, стоят привязанные, а никого нет. Любые разбойники увели бы. Все это нервировало, и кто-то из компании требовал ехать дальше, а когда мы с Гошем вывалились из леса, в нашу сторону моментально посмотрел целый набор огнестрельного оружия — от пистолетов в обеих руках у Рут до мушкета и дробовика. Путешествовать по здешним путям — занятие небезопасное, и даже бегинки вооружены и готовы к отпору.

— Полковник Эймс, к вашим услугам, — снимая шляпу и изображая поклон, провозгласил я.

— Вы не слышали криков? — спросила Арлет с подозрением. Все же она на меня возбуждающе действует в любом виде. Хоть в рясе, хоть в дорожном костюме и с пылью на лице. Похоже, она нечто уловила и машинально провела рукой по щеке.

— Далеко были, занимаясь разведкой, — объяснил не моргнув глазом.

— Тут в кустах следы, и заподозрили дезертира, — поддержал меня Гош. — Оказался обычный охотник.

— Ваше ли это дело — бегать за кем-то? — спросила Рут.

Определенно имела в виду меня, а не второго мужчину, несмотря на множественное обращение. Не знаю, как остальные, — она бы точно выстрелила, появись индеец на опушке. Лично я испытал огромное облегчение, когда Рут нашла себе занятие и не требовалось исполнять обязанности опекуна. Лечить людей после знакомства с Арлет, зашедшей проведать раненого, посчитала замечательной идеей и напросилась к той в ученицы. Тем более что изначально речь шла об акушерстве. Но та занималась не только женскими недомоганиями, и пришлось постигать и другие вещи.

Тупой Рут никогда не была и память имела хорошую. Видимо, справлялась с поручениями и никого еще не зарезала случайно. Заодно ожила и, хотя в мужской одежде, шокируя пожилых горожан, ходить не перестала, уже не сидит вечно в углу молча. Бегает в качестве ассистентки Арлет по больным, таская саквояж. И даже согласилась на помощь страждущим в полку. Может, из-за моего присутствия, но скорее по причине интереса общины к занятному предложению. Женщина-врач и женщина-хирург — нечто абсолютно из ряда вон, и это обязательно запомнят. А если результат окажется реально положительным, и вовсе у общины появятся многочисленные дополнительные клиенты.

Потому вдобавок настояли на дополнительной бегинке. Та якобы имеет огромный опыт. Вполне верю. Чтобы заниматься целительством на профессиональном уровне, бабе надо в два раза лучше мужика уметь лечить. А по возрасту еще и огромный навык с практикой не могла не иметь. Не одну простенькую «Полевую хирургию» Джонсона прочитала. Ничего нового в ней не обнаружил. Натурально элементарные вещи поясняются. Той же Рут, без всякого образования, уже приходилось шить огнестрельные раны и от холодного оружия тоже, у озера Эри. Справлялась ничуть не хуже любого ополченца. Парни даже верили, что у нее рука легкая, и выздоравливали скорее. Уж не знаю, сколько в том правды. Как минимум дополнительные рабочие руки при оказании помощи.

А мне не все равно? Три по цене одного мужика, даже если одна недоучка!

— Иногда приходится брать на себя и неприятные обязанности. Очень рад, — сказал, уже обращаясь к остальным, — что вы решили помочь, но почему путешествуете без сопровождения?

— Сейчас вместе и поедем дальше, — это высказалась незнакомая бегинка в монашеском одеянии, уже пожилая мадам со скорбно поджатыми губами.

На людях ни один нормальный колонист не обидит женщину, но когда их несколько сотен, да подвыпьют, всегда найдется сильно резвый. Проблемы непременно появятся. И все же предложение мое исходило не только от безысходности. Единственный якобы приличный по отзывам хирург, которого удалось завербовать в полк, не просыхал и имел трясущиеся руки. Другого способа заработать для него не нашлось. Армия — свалка не только для нижних чинов, но и для таких людей. Однако доверить собственную шкуру поостерегусь. А найти кого получше не представлялось возможным. Хорошие врачи достаточно редки и востребованы.

От отчаяния предложил бегинкам контракт. При крайней необходимости они не только роды принимали, но и заменяли врача и хирурга. Лишняя практика, да за приличные деньги (меньше, чем платят мужчине, но тут никуда не деться, иначе ассамблея не утвердила бы), всяко пригодится. А полку нужны лекари. Каждый день случаются травмы и ранения. Парочка нижних чинов погибла по собственной глупости, несколько пострадали по той же замечательной причине, а уж болезни регулярно отправляли в лежку не один десяток человек. К счастью, принятые меры, спасибо прежнему опыту и советам Глэна по части гигиены, пока не допускали серьезных эпидемий. Если верить воевавшим в Европе, от разной заразы без всяких сражений помирало от четверти до трети состава полка.

— Счастлив сопровождать, — провозгласил я, довольный.

Еще одной заботой меньше. Пусть трудятся на благо военных. То бишь мое.

Глава 6 Подготовка заканчивается

Я демонстративно посмотрел на стрелку карманных часов производства мастера Антона Шнейера. Кто понимает, при виде хронометра уважительно кивает. Имя достаточно известное. В отличие от продукции большинства фирм, они не с золотым, а со стальным корпусом, не имеют особых внешних украшений, зато идут очень точно. Плоские, удобные для ношения, и главное — достались в числе трофеев. У кого отняли сенеки, все равно не выяснить, да и получил в качестве подарка от ополченцев. На прощанье дополнительно сделали гравировку-надпись: «Отстоявшему честь жителей Мичигана». Выспренно, однако реально приятно.

Чтобы проследить за происходящим, часов совсем не требуется. Чисто для впечатления публики и нижних чинов. Кроме трех рот из батальона на наше соревнование приехали и многочисленные зрители. Практически уверен, делают ставки. Для азарта даже полезно. Первое время при виде посторонних невольно нервничал, да и мои милиционеры частенько реагировали. Потом привыкли, а внимание подстегивает и заставляет стараться. Потому я не пытался гнать, лишь бы под ногами не вертелись.

Раз… Бумага надорвана, засыпан порох в дуло мушкета. Два… Обертка отправляется следом в качестве пыжа. Шомпол трамбует образовавшийся внутри затор. Три… Пуля отправляется следом. Опять давление шомполом. С нарезным оружием дольше — ведь требуется загонять свинец под вырезы. У нас стандартный армейский гладкоствол. Четыре… Взвести курок, насыпать порох на полку.

— Рота! — прокричал лейтенант Оуэн визгливо, заставляя морщиться.

Ну не люблю маркиза не только за молодость. В основном за дурацкую спесь. Ничего не знает и не умеет, а мнит себя великим полководцем. Моя бы воля — моментально избавился. Все равно он не командир, а сплошное недоразумение. В роте всем вертят сержанты, благо не зря знакомых тащил в Альбион. В каждой имеется хотя бы один мой протеже. И на них в основном все решения. А эти люди из общества…

Все же без навязанных губернаторских людей не обошлось. Набирать мне полагалось добровольцев, а вот офицеров всучили свыше. Население Альбиона делилось достаточно заметно на шевалье — потомков первых поселенцев и помещиков, прогнавших индейцев с берега и владевших большими и богатыми плантациями близ моря, где трудились невольники с сервентами, и «народ», численностью в несколько раз больше. Последний был далеко не однороден. Имелись «сквайры» — уже не помещики, но с землей в немалом количестве, фермеры и безземельная мелюзга, в основном из отбывших срок кабальных слуг.

— Пали!

Загремели выстрелы. Красиво смотрится со стороны. Сегодня удалось добиться дополнительного выстрела в минуту. Правда, стрельба еще не закончилась. Сейчас эти, отбивая шаг для пущего впечатления гражданских любопытных, отойдут, и в дело вступит третья рота.

— Куда прешь! — зарычал сержант, когда очередной дурень шагнул не с той ноги.

Муштровка, безусловно, важна и нужна, только меня в первую очередь интересовало умение стрелять. Скорость и точность. В этом мы с офицерами категорически не сходились. Для них, берущих пример с регуляров, самое важное — ходьба по команде и внешний вид. А мне, к сожалению, в нормальную форму переодеть рядовых не удалось. Средства выделили, ничего плохого сказать не могу. Правда, частями и на определенные нужды. Тратить по своему усмотрению нельзя. Торговцы, прослышав о военных закупках, бешено взвинтили цены и даже на срочные и жизненно необходимые вещи полученного золота не хватило. Драгоценное время упускалось в бесконечных торгах по любому поводу — от лошадей до продовольствия и фуража. Мало ли обещали — две тысячи пятьсот лошадей и двести повозок. Почти ничего этого не прислали.

Приходилось заниматься всем — от строительства казарм до улаживания проблем с выплатой жалованья, при этом не забывая о тщательном планировании военных операций. Великие стратеги в Альбионе потребовали соорудить вдоль западной границы цепочку фортов, после длительных споров назвав цифру аж в тридцать семь штук на триста пятьдесят миль границы. На объяснения, что колонию не спасти пассивной обороной, а требуется незамедлительный удар всеми наличными силами, мой прямой начальник де Клерон, командир Седьмого заморского полка регулярной пехоты, реагировать не хотел. Повторялась прежняя история, только сейчас я руководил не самим собой, а кучей так называемых вояк, и спросят за все потом со специально приглашенного героя из Мичигана.

Ко всему здешние ополченцы кардинально отличались от уже знакомых. Все время поступали сообщения о нападениях индейцев, высылаемые отряды прибывали поздно и находили сожженные дома с трупами без скальпов. Оставалось хоронить изуродованные трупы пионеров и их семей. Кто не сбежал во внутренние районы колонии, категорически не желал покидать жен с детьми и защищать соседей. Понять их можно, но поскольку призыва не существовало, а ассамблея колонии отказывалась заставлять служить в ополчении имеющих право голоса, то есть владеющих участками земли площадью не менее двадцати пяти акров с домом, то оставалось довольствоваться голытьбой, привлеченной денежным содержанием, и добровольцами.

Первые при малейшей возможности моментально дезертировали и охотно продавали армейское имущество. Вторые были очень высокого мнения о себе и нередко лезли с советами, а то и отказывались выполнять ненужные, по их мнению, приказы. Положить этому конец можно было единственным способом: пойманных беглецов секли, невзирая на заслуги, возраст и происхождение, до полусмерти. Советчиков заставлял маршировать в свободное время до посинения, на глазах у остальных. Достаточно скоро урок усвоили, но многие возжелали избавиться от контракта. Пришлось и этих пороть, вкладывая ума.

В какой-то момент вроде навел зверскими мерами порядок и отправился на месяц с инспекционной поездкой вдоль границы, заодно заехав к нескольким индейским племенам с предложением о союзе. С чикасо, чокто и чероки удалось договориться о совместных действиях. Все едва не лопнуло, когда губернатор колонии отказался выделять на это средства. Хорошо ассамблея поняла резоны и согласилась еще подкинуть деньжат. Их припекало много сильнее не вылезавшего из дворца графа.

Поскольку две роты из батальона показали практически идентичный результат по скорости, пришлось сравнивать количество попаданий в щиты. По результатам обещана дополнительная чарка рома и отпуск. Проигравшие пойдут на хозработы по лагерю и в караул. Второе место просто отдыхает. Особых криков огорчения не прозвучало, в отличие от радости победителей. Все это было озвучено еще до начала соревнований. Потому отправил батальон в лагерь и, постояв слегка на виду у марширующих, двинулся к дез Эссару, давно уже наблюдающему за здешним действием. Раньше он не появлялся на подобных мероприятиях в числе глазеющих, и это наводило на определенные, не самые приятные мысли.

— Вы освободились? — спросил суперинтендант после взаимных приветствий.

— Для вас всегда, — заявил я, старательно изображая внимание.

— Разговор будет долгим, лучше его перенести в более удобную обстановку.

— Мой дом устроит? — Пришлось купить небольшой.

Удачно вышло с покупкой. Совсем рядом с лагерем полка возле Потомака. Бывший помещичий. Земля здесь от интенсивного выращивания табака истощилась, и хозяин с удовольствием избавился от собственности, перебравшись в другое место. Он и не рассчитывал получить нечто серьезное, а мне требовалась территория для размещения подразделений со всеми дополнительными службами, артиллеристами и прибывающими индейцами. Причем, чтоб не передрались, раздельно размещать.

Естественно, жилье приобрел за собственные средства, полностью истощив запасы. Но тут у меня дальний прицел на будущее. Сама усадьба — деревянный дом в шесть комнат с конюшней и парой хозяйственных построек. Уж больно накладно жить серьезной компанией при гостинице. Теперь стало достаточно тесно, зато можно быть уверенным в каждом. Не украдут и не поделятся за денежки некими сведениями не для общего пользования. А заодно в сарае уже работают опять гвоздильные станки, принося приятный доход вне щедрости губернатора и суперинтенданта.

Прежние, естественно, остались в Де-Труа и продолжают клепать товар для Канады. А здесь поставили улучшенную версию, с учетом практического опыта. Заказывали детали прямо в городе у разных мастеров. Вряд ли тайну удастся надолго сохранить. Многие уже в курсе моей деятельности и рано или поздно станки скопируют. Пока еще не сперли чертежи, и монопольно забиваем продукцией всю колонию. Адам настойчиво просит лишнее ему продать, но еще хватает желающих приобрести прямо в Альбионе.

Дез Эссар молча кивнул на предложение. Я обернулся подозвать Джонатана со Злюкой — тем самым неказистым конем. Скорость у него оказалась изумительной, только на скачки и выставлять. Да не доросли еще до собственного ипподрома в Альбионе. На охоту ездят, а построить специальный стадион пока руки не доходят. Заведомо убыточное мероприятие. А могли бы с моим конюхом, с его изумительным нюхом, брать призы и выигрывать на тотализаторе. Как минимум в самом начале никто не поставит на это странное животное, выкидывающее ноги в стороны. Увы, пока не до этого.

— Кстати, — сказал мой покровитель, — что это у вас за странная мания все тройками? Три батальона, три роты, три взвода, три отделения.

— Удобнее управление и снабжение, — объяснил я, садясь в седло. — Полк сверху донизу поделен на десятки плюс сержанты и капралы с офицерами. Третий батальон является запасным, и там проходят начальный инструктаж и тренировки. Лучшие потом идут в первый, похуже — во второй. Заодно и соперничество создается.

И попутно это позволило мне раскидать засланных губернаторских клевретов в третий и второй батальоны. Должностей оказалось больше обычного (визг по поводу штатного жалованья подняли в ассамблее до небес), несмотря на ликвидацию десятой роты. Вместо нее имелись артиллеристы, кавалеристы и саперы. Последние отбирались не только по умению махать топором и с прекрасным здоровьем. Кроме строительства бараков и прочего необходимого (взяли за образец ради скорости мои каркасные дома и здорово наловчились их возводить) еще и забоем скота занимались. Дополнительные подразделения были как бы сверх нормы, и пришлось буквально вырывать деньги на их содержание и обучение.

Зато получил возможность в первом батальоне поставить офицерами своих или хотя бы пришедших от дез Эссара с рекомендациями. Не то чтобы они частенько были лучше, но хоть не требовалось ставить на место. Достаточно быстро сообразили, что звание и должность могут быть равными, а вот почет и задачи — разными. Первая рота первого батальона считается гренадерской, и даже платят в ней больше. И так далее по понижающей. Причем из третьего переводятся выше исключительно отличившиеся, а остальные вечно на черной работе. И не факт, что служить в верхнем номере легче. У меня и адъютанты прыгают зайчиками, показывая чудеса меткости и выносливости на общих маршах. Полковник должен быть уверен в своих помощниках, а не держать за титул. Вот и устраиваю регулярно проверки, отправляя с поручениями и командовать на маршах.

— Не проще было бы развести по разным ротам цветных, черных, белых нищих и зажиточных фермеров?

А вот это не в бровь, а в глаз. Некоторые категорически отказывались служить, когда понимали, во что вляпались. Хотя чаще всего делились по наличию доходов, а не по каким иным признакам. Вольных негров и цветных было достаточно много. Белые при земле не очень рвались воевать в пехоте. А для этих доход и возможность подняться в иерархии, отличившись в бою.

— Наверное, да. Правда, мне важнее не ненависть друг к другу, а слаженность подразделений. Чтобы считали своего товарища опорой в бою вне зависимости от цвета кожи, происхождения или еще каких глупостей. Когда столкнемся в схватке с индейцами, все должны доверять своим соратникам по взводу и роте. Полагаю, армия — единственное место в колониях, где это реально достижимо.

Ничего подобного в тщательно проштудированных трудах Жомини и «Трактате о военном искусстве» Хамфри Блэнда, англичанина по происхождению, обнаружить не удалось. И десятки с тройчатками, а также сознательное смешивание в одном подразделении людей с самыми разными доходами — чисто мое изобретение. По причине чистой рациональности и удобству. Гораздо проще обеспечить снабжение при четком количестве людей во взводе и роте. А не хватает — перевести до положенного штата из третьего батальона, чем держать в голове постоянно списки.

— И умоляю, не продолжайте с обычного вопроса.

— Насчет формы? — не удивился дез Эссар. — Да уж приходилось слышать ответ из самых разных уст.

Не получив достаточно заказанного материала (в принципе заявки полностью не выполнялись по любому пункту, и при этом с меня не забывали требовать), я нарядил полк в индейские охотничьи рубахи и леггинсы. Громогласно заявлял про неподобающий наряд и вынужденную необходимость. Фактически кроме экономии в подобной одежде гораздо удобнее нести службу и совершать долгие и утомительные переходы с полной выкладкой, чем в мундирах. Впрочем, одна одежда еще не делает человека великим воином. Даже лучшие из белых людей не сравнятся с индейцами в лесах, в их привычной обстановке.

В дороге мы молчали, и, лишь расположившись со всеми удобствами, я позволил себе после выставления на стол легкой закуски и вина доставшимся заодно со зданием слугой с дурацким именем Вулкан (плантаторы считают нормальным давать имена из мифологии своим рабам, отчего пришлось и на эту тему нечто прочитать) изобразить глубокое внимание.

— A votre sante,[45] — сказал я, поднимая бокал, наполненный рубиновой жидкостью.

— Неплохо, — отпив, одобрил начальник.

Еще бы. Специально для высоких гостей держу несколько маленьких бочонков. Разные сорта вина из Франции. Мне и пиво местное сойдет, в Англии оно в большем почете у простых людей, но положено держать марку и изображать перед гостями знатока импортного пойла. Местное не очень хорошее, и его мало.

— У повешенных нашлись родственники, — сказал наконец суперинтендант, — крайне недовольные случившимся. Жалобы о ваших всевозможных нарушениях законов и правил пошли уже не только губернатору, но и в Париж. Завтра появятся и в газетах.

Понятно, некоторые вещи остановить не в его силах, однако решил предупредить заранее. Бывает, люди приходят в бешенство, прочитав о себе несправедливые или клеветнические слова. Подготавливает заранее, чтобы вел себя сдержанно. Самое отвратное в моем положении — необходимость заставлять повиноваться и получать одновременно приказы от полковника де Клерона, губернатора Генри Уильяма, а также неведомых господ из метрополии, вообще в здешних делах не разбирающихся и притом убежденных в собственной значимости. Да и командующий на пару с графом тоже не сильно блещут умом.

— Джон Марсье и его двое подельников, — произнес я скучным тоном, — были казнены на основе принятого Законодательным собранием одна тысяча семьсот шестьдесят восьмого года, во время прежней войны с криками, закона о смертной казни за мятеж, дезертирство и неповиновение. Повторный побег, призывы других к оставлению воинской части, кража оружия. Однажды уже были выпороты за такое же действие, но милосердие не оказало воздействия. Не мог же я спустить подлый поступок и дожидаться третьего повторения?

А вешать отдал указание сознательно. Расстрелять проще, но пусть видят болтающиеся тела. Намного нагляднее. И проблема не в двух вздернутых собутыльниках Джона, а в нем самом. Мальчик из зажиточной семьи с немалыми связями. За разное отребье никто бы и слова не возразил. Все согласно правилам. Но эти думают, для них законы не писаны. Еще как. Насильно сюда его не тащили, и я сделал наглядный пример из глупца.

— Еще девять дезертиров получили свою порцию кнута у позорного столба. Не усвоят урок — последуют за этими. Я предупреждал не раз и больше утруждаться не собираюсь. Дисциплина превыше всего.

— А отбирать лошадей у фермеров под угрозой штыков, выдавая расписки на ассамблею, нормально?

— Пока она не перечислит достаточно средств, никто не отдаст своих животных. А мне определенно обещали коней. Можно подумать, такое происходит в первый раз. Армия всегда брала необходимое и даже бумажки не оставляла.

— Недолго дождаться и пули в спину.

Он нечто знает или случайно в цель угодил? Не стану рассказывать.

— Не уступлю ни на дюйм, где затрагиваются интересы службы королю, — подчеркнуто воскликнул я, — и где мои действия оправдываются полученными указаниями. Так и передайте всем. А пуля… Ну пусть попробуют. Не обещаю адвокатов.

— На требование вернуть кабальную служанку Софию Геншен есть столь же содержательный ответ? — еле заметно улыбнувшись, спросил суперинтендант.

— Безусловно. Проверил добровольность ее переезда, распорядился, чтобы похититель возместил ее владельцу стоимость недополученных услуг. Месье дез Эссар, — проговорил с досадой, — у меня здесь почти полторы тысячи здоровых мужчин от шестнадцати до тридцати пяти лет, считая с пушкарями, кавалеристами и — да-да — индейцами. И все они с определенными потребностями. Если не позволять некоторые вещи, завтра начнут бегать в ближайший населенный пункт и ловить уже не служанок с сервентками. Возьмутся за замужних дам. Причем не спрашивая их желания. Потому наличие возле лагеря всех этих прачек, маркитанток и шлюх с торговцами совершенно нормально. Пока по сигналу барабана все на месте и отсутствуют жалобы на насилие любого рода, имеют право даже солдаты в их свободное время отдохнуть не с газетой в руках. А офицеру идти в общую очередь к проституткам зазорно. Потому не собираюсь читать нотации лейтенантам про нарушение морали.

В данном конкретном случае речь шла не об абстрактном человеке, а о командире эскадрона майоре Франсуа Рюффене. Почему-то среди мулатов имена Людовик, Франсуа или Альфонс были очень распространены. Услышал подобное — будь уверен, мама у него черная, папа белый. Но меня данное обстоятельство меньше всего волновало. Даже состоятельные семьи не застрахованы от болезней и смертей. Три старших белых брата, как и их мать, скончались от тифа, пока он служил в армии. Рюффену досталось немалое наследство, и он очень богатый человек. А что гораздо полезнее, воевал в драгунском полку в последней войне в чине лейтенанта. Исполнял, так сказать, долг подданного, а заодно подальше от законной жены папаши.

Поскольку я имел крайне смутные знания об использовании кавалерии в сражении, по большей части почерпнутые из книг, и ни разу не командовал, с удовольствием выбил для него звание более высокое и поручил руководить здешними аристократами. Он умудрялся заставить их подчиняться без дуэлей и мордобития. У меня бы не вышло. Точно кого-нибудь убил бы на очередное замечание со вздернутым носом. Но он сам из богатеньких, имел подход. Именно из таких и набирался данный род войск. Так что меньше всего мне требовалось с ним ссориться из-за какой-то девки. Франсуа был красив по-мужски, про похождения его рассказывали анекдоты, якобы способен уговорить и королеву. Ко всему уже имел парочку внебрачных детей. Ну будет еще один. Не мои проблемы.

— Как бы то ни было, — помолчав, заявил дез Эссар, видимо переходя к сути вопроса, — пора действовать, иначе бесконечные жалобы перевесят вашу до сих пор не доказанную полезность. Под суд не отдадут, но с командования снимут.

И в результате окажусь в том же полку, но рангом ниже. Очень приятно.

— И как вы это представляете? Без разрешения командующего отдельно выступать не имею права. А оборона по периметру ничего не даст. Индейцы продолжат просачиваться мелкими группами, сжигая дома и фермы. Требуется удар в глубь территории. Нынешняя зима выдалась на редкость суровой. Запасов продовольствия они не имеют. Важно не дать собрать новый урожай и помешать заготовке и охоте, оттянув мужчин на себя, ударив по поселкам, а не вылавливая отдельных молодых воинов, показывающих храбрость и завоевывающих славу.

— Это немалый риск.

— Война не бывает без опасности. За пять месяцев почти создан полк. Дальше муштровать бессмысленно. Пора идти в рейд. Но я не имею права! Попробуйте подтолкнуть к действиям де Клерона. Пусть отдаст приказ, а сам сидит в столице колонии и продолжает блистать на балах.

— Попробую, — побарабанив пальцами по подлокотнику кресла, согласился суперинтендант.

Тут наши устремления идеально совпадали. Ему, как и мне, требовался некий результат, позволяющий заткнуть глотки жалобщикам.

— За ваше здоровье, — провозгласил я, уловив окончание столь занимательной беседы.

Не в первый раз с глазу на глаз обсуждаем позиции и согласовываем действия. Он меня прикрывает, а я стараюсь при необходимости его поддержать. В Альбионе любовь ко мне после конфискаций животных, фуража и продовольствия практически испарилась. До ненависти повсеместной еще не дошло, однако к тому идет. Но в целом в колониях и метрополии имя по-прежнему на слуху, и даже мнения спрашивают. На удивление обширную переписку веду последние месяцы. Членам ассамблеи пишу с обоснованием действий. Кой-кому в соседних землях и особенно в газетах стараюсь ответить и получаю любопытные известия о происходящем там.

— В курсе последних событий в Париже? — спросил дез Эссар, показывая на сваленные в кучу газеты.

Я теперь не просто читаю, а внимательно изучаю происходящее в остальных колониях. Ну про Старый Свет тоже листаю, но без особого интереса.

— Реформы Бриена? Сложно судить. В теории сокращение затрат для государственного бюджета — правильный ход. Если верить газетам, расходы за последний год, несмотря на окончание войны, и так повесившей на казну огромный долг, по-прежнему превышают доходы.

Если бы я так себя вел, непременно в долговую тюрьму угодил бы. Похоже, единственный выход видят в продаже должностей и откупов, но это абсолютный тупик, и даже бесконечное терпение народа не стоит подвергать дальнейшему давлению.

— На все монопольные товары повысили налоги, включая соль. А вы знаете, что ее заставляют покупать? Раз не приобретаешь определенное количество — значит, пользуешься контрабандой. Каждый год тысячи человек штрафуются и сотни идут на каторгу за контрабанду и незаконную торговлю. Все это плохо закончится. Восстания уже происходили, и полыхнуть всерьез может в любой момент. Откупы надо отменять для начала! Налоги сделать одинаковыми для всех частей Соединенных Королевств и простыми, всем понятными. А пока предлагают снова повысить на десять процентов буквально на все.

— Черт побери! — показательно восхитился он. — А ведь есть люди, не верящие в ваше происхождение. И я понимаю почему! Какой из вас фермер, с такими речами!

— Не стыжусь прошлого, — сказал я честно, — чем бы все питались, если бы не люди, работающие на земле?

— Управлять тоже надо уметь! — назидательно заявил дез Эссар. — Причем для начала обложить налогами всех, а не одно крестьянство. Дворян с духовными лицами тоже.

А это уже подрывные речи, и выказано доверие в мой адрес. Не стану разносить, и он в курсе. Подобного рода мечты разве в колониях можно свободно провозглашать? Здесь все платят, но далеко не одинаково. В метрополии, в обществе — не поймут. Слова отнюдь не шевалье, а буржуа или простолюдина.

— Согласно докладу суперинтенданта Франции, — он посмотрел и подчеркнул интонацией, — в газеты это не попадет, но мне переслали копию, — доходы королевства составляют двести шестьдесят четыре миллиона ливров, расходы — почти четыреста, а государственный долг — четыре и две десятых миллиарда ливров. На выплату процентов уйдет до восьмидесяти процентов собранных налогов.

— В остальных королевствах то же самое?

— Если не хуже. И, к сожалению, финансовые неурядицы усугубляются другими факторами. В одна тысяча семьсот восемьдесят четвертом году случилась тяжелая эпидемия дизентерии, пришедшая из Англии, где годом раньше из-за этой напасти погибло сто тридцать две тысячи человек.

— А?

Нет, я слышал, но столько…

— Да-да. Во Франции то же самое. На следующий год голод и грипп косили людей десятками тысяч. В восемьдесят пятом была сильная засуха по всей Франции. Естественно, голод, но пока небольшой. Восемьдесят шестой, к счастью, прошел без особых ужасов, но весна почти повсеместно оказалась сухой. Затем грянул восемьдесят седьмой. После зимы без снега пришел жуткий голод. Все, что не убила засуха, уничтожил град с голубиное яйцо, выпавший в середине июня по всей центральной Франции. Ну и до кучи зимой восемьдесят восьмого — восемьдесят девятого года пятьдесят семь дней мороза без снега, привет, озимые, еще раз. Надо сказать, что население с тысяча семьсот пятнадцатого выросло на более чем десять миллионов. Было шестнадцать — стало двадцать восемь. И это норма. В Англии с девяти увеличилось до шестнадцати, а во Фландрии и вовсе удвоилось.

— Рожать стали больше?

— Или умирать в младенчестве меньше. Тут надо проводить специальные исследования и на государственном уровне. Пока все нормально было, пищи хватало. За восемнадцатый век урожайность пшеницы в Англии увеличилась примерно с двенадцати до восемнадцати бушелей с акра, и не только зерна стали производить больше. Хотя кому я это объясняю, — улыбнулся он, напоминая про мою фразу. — А тут вдруг такое… Сплошные катастрофы. Три миллиона нищих на дорогах, перепуганный и озлобленный народ. Самое время вводить увеличенные налоги! Нет бы сократить пансионы для аристократов…

Дез Эссар слишком воспитан, чтобы в голос ругаться, но в отношении к происходящему сомневаться трудно.

— Двадцатина считается налогом для всех, составляющим всего пять процентов дохода. Но такой является только буква закона, а на практике почти все представители привилегированных классов освобождены от ее уплаты. Плательщикам из верхов буржуазии не всегда удавалось получить это освобождение: одним везет больше, другим меньше. Духовенство «выкупало» свои налоги, выплачивая королю вместо них «добровольный дар», который был гораздо меньше положенной по закону суммы. А доли дворян в общей сумме налога всегда рассчитывались с большим снисхождением к плательщикам. Вот и сравните с нашими условиями.

— По-вашему, мы живем в раю?

— О! Как ни удивительно, именно так! Вы не представляете, какой ад может разразиться в Европе. Полагаю, никто не в состоянии предсказать грядущие события. Одно точно: смертей будет множество. Не в нашем смысле, где крики вырезали двести пятьдесят человек и все кричат в ужасе и негодовании. Могут погибнуть миллионы.

— Почему тогда не снять запрет, пустив желающих людей в Новый Свет? Ну помрет какая-то часть, зато наиболее энергичные уедут и станут есть и воевать в другом месте, и не с властью.

— Вы это понимаете, я и многие другие. Но король стар и отрицает возможность перемен. Он привык к определенным условиям и правилам и не хочет чего-либо менять. А придворным проще не тревожить монарха нововведениями без крайней нужды.

Дез Эссар резко замолчал, будто споткнувшись. Не иначе, осталось непроизнесенным пожелание поскорее королю помереть, освободив трон для племянника. Своих детей Людовик не имел, за единственным исключением — дочери. Все остальные померли еще в детстве. Наследник был всем известен и совершенно терялся на фоне монарха. Вне дворца мало кто догадывался, что он собой представляет. А ведь тоже уже не мальчик, скоро пятьдесят стукнет. Заждался теплого местечка.

— На самом деле, — хватая газету и разворачивая ее на объявлениях, заявил суперинтендант, — некоторые выводы можно сделать и из этого. «Продается партия молодых, здоровых работников. Ткачи, столяры, сапожники, кузнецы, каменщики, пильщики, портные, каретники, мясники, мебельщики. Без каторжных и католиков. Цены разумные. Можно в обмен на пшеницу, хлеб, муку…» — зачитал вслух. — Никогда прежде не было такого наплыва профессионалов в Америку, — кидая назад бумажные листки, раздраженно пояснил. — Ехали безземельные или мечтающие о хорошем куске земли, продаваясь в кабальные слуги. Но чтобы ремесленники в таком количестве?

Никогда в таком направлении я не задумывался. А любопытный поворот. Оказывается, и на основе объявлений делают занятные выводы о происходящем далеко. Не только на цены имеет смысл обращать внимание.

— Все очень плохо, — потухшим голосом сказал он, — и надо молиться, чтобы пронесло мимо колоний катаклизмы. Кроме обращения к Нему, не представляю, что делать.

Глава 7 Реалии войны

Весь день мы шли, особо не скрываясь, вдоль реки в поисках подходящего брода. На самом деле достаточно точную карту со слов бывавших здесь прежде и вполне профессионально начерченную, а затем скопированную в нескольких экземплярах для старших офицеров вплоть до командиров рот, я имел с самого начала. И неудивительно, когда ее рисует лично полковник де Сан-Кастин по совместительству являющийся сашемом чероки с гораздо более ему привычным именем Сломанная Стрела. Он тут неоднократно проезжал, а как заметно по званию и титулу, и прежде нередко воевал на стороне Соединенных Королевств.

Кроме точного чертежа местности постоянно вокруг полка двигались группы разведчиков из индейцев-союзников, отслеживая обстановку и передвижения врага. В чаще регулярно случались схватки, но мало кто о них подозревал. Разве появлялись гордые собой победители со свежими скальпами на доклад. Как бы то ни было, в штабе постоянно были в курсе местонахождения противника благодаря живейшему участию завербованных краснокожих сторонников. Пока есть возможность им платить, не предадут и не сбегут.

Уже под вечер, изображая усталость, остановились на ночевку где-то в лье от переправы. Посмотреть, как несут караулы наши враги, доверил майору Рюффену с полковником-индейцем. Всю неделю противник двигался параллельно с другой стороны реки, готовый встретить огнем попытку ее форсировать.

Меня такое положение устраивало по двум соображениям. Во-первых, сюда явно стянулись основные силы врага. Искать по лесам каждого воина, стреляющего по колонне, практически невозможно. Противостоящая нам коалиция размещалась на огромной территории и представляла собой сборную солянку из разных кланов и племен. Делаваров, шауни, мингов, чероки, криков и остатков эри с сенеками. Все они поколение назад значительно пострадали от эпидемий, белых и нападений соседей. Были выбиты более сильными из прежних мест обитания, перемешались и собирались отстаивать собственные угодья, невзирая на потери.

Требовалось в решительном сражении уничтожить основную группу, иначе наш поход затянется на неопределенный срок. А мне этого хотелось меньше всего. Передвижение, как и ожидалось, оказалось достаточно трудным. Никаких дорог не существовало, частенько приходилось прорубаться сквозь леса. Вьючных лошадей было недостаточно, а почти все телеги я сразу оставил, вместе с женщинами и остальным дополнительным грузом, вызвав недовольство офицеров и многих нижних чинов.

Как раз поэтому требовалось во-вторых. Нанести явное и заметное поражение индейцам, устрашив их и воодушевив собственные подразделения. Иначе разговоры шепотом и недовольство могли проявиться открыто. Мало кому понравилось, что мы двинулись самостоятельно, без регулярных частей и поддержки. Генерал Шарль Луи Бернар де Клерон в итоге разработал изумительный план двойного удара. Он наступает с юга, а мы с востока. Не знаю, в чем смысл маневра разделиться, видно, военного образования не хватает. Одно удачно — полная свобода действовать самостоятельно.

Полагаю, здесь приложил руку дез Эссар, однако, если и так, в известность предусмотрительно не поставил ни меня, ни общественность. Поверни что не так и случись поражение, останется в стороне. И это нормально. Высокая политика. Никаких причин для обид. Сам просил помочь, и это не повод подставляться.

Поднял людей еще затемно, приказав костров не гасить, создавая впечатление присутствия. Пока пехота строилась и шла к реке, кавалерийский эскадрон двинулся вперед рысью. Всадники проскочили брод на отдохнувших лошадях, буквально сметя немногочисленных часовых, ворвались в расположение индейцев. Уйти удалось немногим, почти всех спящих и несоображающих порубили с ходу и когда те в растерянности побежали.

— Сто семьдесят убитых, — возбужденно доложил майор Рюффен. — Тридцать четыре пленных. Двадцать семь тяжелораненых, не думаю, что их стоит лечить. Проще добить.

Арлет за моей спиной зашипела не хуже кошки. Она имела странные представления о необходимости врачевать не только своих, но и чужих. Наверное, к этому ее призывало милосердие, воспитанное бегинками. Рут бы не стала помогать индейцам. С удовольствием выстрелила бы в голову. Правда, и половине мужиков в принципе тоже, сделав исключение лишь для хорошо знакомых. Но это уже их компетенция и иерархия. Пусть сами разбираются.

— Зачем нам мстители, — удивился майор, обращаясь к Арлет, — сестра? Впрочем, — трусливо добавил, наткнувшись на гневный взор, — ваше дело.

— Сначала нашими займитесь, — приказал я, вопросительно посмотрев на Рюффена.

— Девять убитых, — правильно поняв, доложил он, — одиннадцать раненых, из них пятеро тяжело.

Замечательный результат. Всегда бы так выходило.

— Потом, если останутся силы, можно и индейцам помочь.

— Большое спасибо за разрешение, — ядовито бросила главная хирургиня и удалилась с прямой спиной, излучая негодование.

Сложно разобраться в женских побуждениях и мотивах, но еще тяжелее в подобных ситуациях. Чего такого ужасного сказал? Своих лечить в первую очередь она обязана. За то и деньги получает. А эти… тратить на них казенные лекарства и материалы без надежды на благодарность? Попади мы в плен — вряд ли бы они проявили особую заботу. И не наслушаться от Рут о ее несчастье не могла. Один внешний вид моментально вызывает вопросы.

Ладно. Лишние заботы можно отложить на потом. Выкидываю красотку из головы и показательно возношу хвалу кавалеристам и лично их командиру для остальных. Он сделал важное дело почти без потерь. Теперь можно праздновать победу и оборудовать позиции, ставя форт в качестве опорной точки. Они вернутся, обязательно захотят отомстить за позор поражения.

И это случилось достаточно скоро.

— Ты уверен? — спросил я в четвертый раз.

Сломанная Стрела не удосужился ответить. Наверняка понимал причины нервозности. Вторично так подставиться не удастся. Наши враги не настолько глупы и невольно задумаются о причине столь странного поведения. Крепость пока была таковой исключительно по названию. Периметр лагеря окружен земляным валом, хоть и высоким, но не слишком крутым. Со стороны реки и вовсе по грудь и прямо сейчас достраивался. Там махали лопатами и таскали корзины с землей две сотни человек, не считая саперов. Еще имелся ров, откуда, собственно, и брали землю на насыпь. Препятствия не слишком серьезные, и преодолеть их вполне вероятно одним рывком. Чтоб этого не случилось, по углам прямо сейчас возводились бастионы, откуда можно было накрыть продольным огнем идущих на штурм.

Артиллеристы продолжали громко поносить друг друга, глядя на застрявшую в грязи пушку. Оставалось только ждать и мысленно молиться. И похоже, меня услышали. Опушка взорвалась боевыми кличами, и густая толпа индейцев выплеснулась наружу, стремительно накатывая на застывших в растерянности солдат. Потом те засуетились, поспешно обрубили постромки и рванули верхами в сторону недалекой крепости.

Вопли атакующих стали еще громче и явно презрительнее. Трофей им достанется даже без попытки защитить. А если поднатужатся, так и вовсе ворвутся внутрь недостроенных укреплений и устроят приличную резню среди перепуганных милиционеров. Про количество в ней находящихся не могли не знать. Силы примерно равные, но они-то ничего не боятся и легко перебьют слабаков! Вон эти уже оружие побросали в панике.

Человеческая волна захлестнула брошенное орудие. Они вышли на тщательно замеренное расстояние. Старательно подготовленная провокация удалась полностью. Лучший из возможных сценариев состоялся. Гораздо неприятнее была бы осада с блокадой. Запасов продовольствия у полка мизер. Долго не продержались бы, а идти в лоб на спрятанные за деревьями стволы… пусть сами попробуют этого замечательного блюда.

— Начали! — крикнул я срывающимся от волнения и удачного расклада голосом.

Разом рявкнули все пять наших пушек, накрыв штурмующих картечью. Когда траву косишь, вот так же она ложится длинными просеками. С такого расстояния буквально шеренгами выносили бегущих воинов. Еще мгновение назад они были живыми и целыми, а теперь воющие от боли куски мяса. И это если сильно повезло. Убитых множество. А затем грянул дружный залп двух рот, поднявшихся изо рва. Секундная задержка — и залп повторился, но уже две новые роты вступили в бой с вала. Что-что, а стрелять я полк выучил на совесть. Еще недавно стремительный бег атаки оборвался. Кричали раненые, метались ошеломленные неожиданно мощным отпором живые, не понимающие куда идти.

Под бой барабанов распахнулись ворота. К этому времени якобы занимающиеся копанием земли солдаты уже стояли в полной готовности. Роты привычно расходились в стороны от створок. В отличие от маршировок, маневры отрабатывались неоднократно, и сержантам давно ничего объяснять не требовалось. Одна на сто шагов направо, другая на сто шагов налево. Встав попарно цепью, милиционеры первого ряда опустились на колено под крик лейтенанта: «Стрелять, залпами!» — и на взмах сабли дружно открыли огонь, добавив свои пули к летящим со стен и рва. И тут индейцы не выдержали и устремились назад к лесу, оставив за собой горы тел.

Да только навстречу им выскочил оттуда эскадрон с саблями наголо, еще вчера отправленный ниже по течению и дожидавшийся начала артиллерийского боя. А от реки повалили союзные нам чероки под дикий вопль стоящего рядом со мной вождя. Не ставя в известность командира, в смысле меня (по положению и чину он равен и абсолютно независим), Сломанная Стрела унесся куда-то в гущу сражения. Поскольку в мундире, я надеялся, парни не перепутают. Наверняка он был не прочь сам поучаствовать в бою, захапав свой кусок славы. А вот я такого желания не испытывал. Управлять удобнее на расстоянии, да и не вижу смысла в героических подвигах. Хватит уже свиста пуль рядом.

По моей команде барабан изменил ритм, посылая сигнал. Роты с примкнутыми штыками двинулись вперед, окончательно зажимая уцелевших врагов. В одной из прочитанных книжек по военному искусству происходящее называлось Каннами. У меня тут не Рим и десятков тысяч в подчинении не имеется. Но несколько сотен вражеских воинов сегодня навсегда отправятся в места счастливой охоты. О храбрости говорить не стоит, среди лесных жителей трусы не водятся. И все же они проиграли по причине огромной разницы в нашем мышлении. И я не о книгах и так называемой культуре.

В одиночку индеец обязательно возьмет верх. Но он всегда действует один, наособицу, даже когда их куча. Мечта о славе, привычка к свободе и нежелание подчиняться, малые размеры групп, в которых они живут, и постоянная вражда с другими семьями, родами и племенами. Причин излишней независимости много.

Европеец знает строй. И если мне, да и не я такой первый, удалось вбить в ополченцев дисциплину, то с ними номер не пройдет. Потому мы не только численностью, но и умением рано или поздно задавим племена. Никогда сколь угодно большая толпа не победит армию, совершающую слаженные маневры под единым руководством.

Я сел на кровати, свесил ноги и принялся шарить ступней в поисках сапог. Нагибаться очень не хотелось. Моментально голова закружится, да и от слабости свалиться недолго. Оказалось, мой череп с содержимым крайне тяжел и запросто перевешивал все остальное тело, увлекая за собой вниз. Была возможность убедиться на практике. В животе опять заурчало. К счастью, без всяких сомнений, уже не от прежнего.

Жрать охота. Аппетит, безусловно, вещь хорошая во всех отношениях. Он приходит, когда смерть миновала. Еще недавно абсолютно не имел желания нечто класть в рот и всерьез считал, что помру прямо на горшке. Неприятнейшее ощущение, доложу вам, когда беспрерывно несет жидким. Ты уже не ешь, а оно все хлещет с примесью слизи и даже крови.

Началось все с боли в животе. Ну съел что-то, мало ли. Даже внимания не обратил в первый день. Потом появилась головная боль, лихорадка, аж горячим стал, и пришлось компрессы прикладывать. Вроде прошло, зато постоянно текло жидким и приходилось бегать по двадцать раз на дню, пока силы окончательно не закончились и не стал использовать котелок вместо горшка, за неимением в лесах такой важной и полезной вещи.

В какой-то момент подумалось, что штаны не нужны, все одно снимать каждые полчаса, а еще удачнее сделать разрез сзади. С первого взгляда — в парадном виде, фактически — уже в полной готовности опорожняться. Дело в том, что попытка нагнуться за спущенными штанами приводила сначала к шатанию, а затем и к падению. Вся эта радость именовалась замечательным словом «дизентерия», и провалялся я чуть не месяц беспомощным. Не припомню, чтобы так плохо когда-нибудь было прежде. Правда, видели меня в том состоянии немногие. В отличие от больных солдат я мог позволить себе находиться в отдельном помещении.

Ага! Обнаружилась обувка, где ей и положено стоять. Засунул в нее босые ноги и осторожно поднялся. Ух ты! Получилось. Да я герой сказаний, свершивший подвиг. Теперь войду в легенды! Цепляясь за стеночку и чувствуя себя столетним стариком, проковылял к двери. Толкнул и невольно зажмурился от бьющего в лицо света. Любые строения в крепости делались тяп-ляп — главным на тот момент было хоть как-то обустроиться. Потому никаких высоких крылец, резных перил и множества ступенек. Кроме меня, все и вовсе в общих бараках обретались. По крайней мере, так было до моей болезни. Отсюда большое облегчение — один шаг вниз, и, не упав, я оказался снаружи. Чей-то возглас по соседству. Явно заметили. Шаг, замер, выравнивая равновесие, еще один.

— Что вы себе позволяете! — вскричал негодующий голос, и маленькая твердая рука ухватила за плечо.

— Я решил погреться на солнышке, мадам Смит, — доложил смиренно. С Арлет станется уволочь назад в темное помещение. Больному ходить не положено. — Вон, на скамеечке посижу, ладно?

— Хорошо, — неожиданно согласилась она. — Но чтоб сидели — и больше никуда!

— Если вы со мной рядом побудете, — пробормотал, стараясь излишне не опираться на нее. Неудобно все же слабость перед женщиной проявлять, даже если она тебя уже видела во всех видах. Не настолько у меня отбило мозги, чтобы не помнить, кто за мной горшки выносил, да еще и подмывал. Хотя я бы это лучше забыл навечно. — Хорошо-то как, — сообщил, подставляя лицо под тепло солнца. И на всякий случай доложил: — Уже почти нормально себя чувствую. Слабость, но пройдет через пару дней, если сытно кормить. Нельзя чего-нибудь вкусного?

— Нет, — решительно отрезала она, усаживаясь рядом, — ничего жирного, особенно мяса и рыбы, копченостей, бобов, овощей, пшена, ячменя. Если бы мы были в более приличном районе, отобрала бы молоко и все молочные продукты, а также сладости. Многие из этих продуктов еще тяжелы для желудка, а молоко и многие овощи подвержены брожению.

И тут мой живот в неподходящем месте издал не особо красивый звук.

— Извините, — покаялся смущенно. — Оно само.

— Вот-вот, — сказала Арлет определенно с усмешкой. — Можете сколько угодно считать себя выздоровевшим, однако, судя по происходящему, легкая дисфункция кишечника сохранилась. Возможен жидкий стул, а метеоризм прямо наблюдается. Я бы и солдата не выписала в таком состоянии.

— Увы, я слишком за многое отвечаю и не могу позволить себе лежать, даже при наличии… метеоризма.

Выдумают же слова, прямо сказать нельзя. Хотя женщине, наверное, неудобно выражаться.

— Обходились как-то ваши офицеры без мудрого руководства добрый месяц. Под вашим руководством научились жечь индейские поселки и уверенно продолжили применять практический опыт.

Как будто в том есть нечто плохое.

— Так что же мне можно кушать? — жалобно спросил, не пытаясь вступить в бессмысленный спор. Каждый должен заниматься своим делом. Она — лечить, я — отдавать подобные приказы. Другого варианта прекратить эту войну не существует.

— Сухарики, — сообщила, запнувшись.

Видать, сбил с очередного монолога о милосердии и добре. И ведь не наивная девочка, повидала кой-чего в жизни, а сразу заводится. И не смей говорить «спасибо за спасение от смерти». Она ни при чем, тебя спас милосердный Господь. Так что помалкиваю с благодарностью не из грубости, а чтобы не выслушивать привычного отнекивания. С моей точки зрения, как раз Всевышний тут ни при чем. Он за мной дерьма не выносил.

— Из белого хлеба обязательно.

Каковых у нас осталось совсем немного, и выдавались, еще до того как свалился окончательно, исключительно раненым и больным. Пару штук для полковника, видать, сохранили. Не больше.

— Супы на разбавленном бульоне с отварами овощей.

— А нежирное мясо и рыбу? — жадно спрашиваю, чувствуя, как организм радостно встрепенулся при упоминании, и одновременно опасаясь повторения прежнего, когда, нигде не задерживаясь, выливалось моментально.

— Чуть-чуть для начала, посмотрим на результат.

— Ну не думаете же, что я не способен себя ограничить?

— Вы постоянно требовали, чтобы воду кипятили и сырой не пили, а сами?

— Дурак был, — честно сознался. Не уверен в причине, не сразу началось, но Бэзил уверял, что эти крошечные гады сначала размножиться должны, и это занимает разный срок при разных заболеваниях. Потому связь редко заметна. Тот случай очень подходит. — Жара, бой. Весь вспотел. Ну кто же думал, что так выйдет. Моя вина.

— У нас на удивление мало больных на почти две тысячи военных, — задумчиво сказала Арлет. — Благодаря вашим приказам и мерам по чистоте. Иначе не объяснить.

— Мало — это сколько?

— Не больше двух десятков на сегодняшний день.

И из заболевших благодаря жестким правилам, поддерживаемым не только моими приказами, но и усилиями бегинок, вместо трети померших от болезней всего четверо на сотню. Второй раз после Мичигана четкое подтверждение. Одно это стоило поглаживания по голове Бэзила с утешениями и выслушивания его бессвязных речей. Солдаты не хуже меня поняли, благодаря кому и чему они встают на ноги, а не ложатся штабелями в землю навечно. Если вначале опасался поползновений на женскую честь, теперь моментально разорвут свои же, позволь себе некто обидеть врачиху.

— Выходит, не зря старался. Есть нечто в этой теории! Кстати, что это за гадость заставляли пить?

— Настой багульника в смеси с лапчаткой обыкновенной…

— На болота ходили?

— Господин полковник, вы поражаете знаниями. Откуда знаете?

— Мать использовала. Она называла ее «поносной травой». Полагаю, не зря. Высушенное корневище снаружи бурое, а на изломе — темно-красное, с приятным запахом и очень терпким вкусом. Средство старое, народное.

— Браво! Осталось поделиться рецептом от тифа, — сказала устало. — Вчера трое с ним слегли.

— Он вшами разносится, — моментально выскочило застрявшее в памяти от пришельца не из нашего будущего. — Надо обеспечить выварку одежды и всеобщее мытье, иначе и до эпидемии недолго.

— Откуда вы знаете? — спросила с расстановкой.

— Народная мудрость постоянно находящихся в поездках, — быстро отперся. — Сам и не упомню, когда услышал. Чего теряете, поверив? Один раз уже убедились, почему не попробовать.

— Вашему Глэну говорили про вшей?

Ну не объяснять же про прямо наоборот. Он мне в подробностях про переносчиков изложил. Аж трясет бедолагу при виде этих тварей. И про комаров, разносчиков желтой лихорадки с малярией, тоже поставил в известность. Я с тех пор к этим летающим гадам с изрядной опаской отношусь. Специально тренировочный лагерь полка убрал подальше от побережья и тамошних мест. Ни одного заболевшего не обнаружилось.

И ведь никто не поверит, начни всем и каждому выкладывать подобные вещи. Тем более что нормальных доказательств не имеется, а каждый приличный врач точно в курсе: малярия от плохих миазмов в воздухе. А на холме ветер дует, и там реже болеют. А не потому что в низинах стоячая вода и комаров масса в сезон. Будет у меня собственное поместье на юге — непременно попробую хинное дерево выращивать. И деньги немалые можно снять с жаждущих исцеления, и польза. А то видел парочку. Неприятное зрелище. И помереть тоже можно.

Потому свой личный талисман в человеческом виде к боевым действиям не привлекаю. Ни на озерах, ни здесь. Слишком ценный экземпляр, чтобы позволить помереть от случайной пули. Тем более что особого желания поучаствовать в боях за ним не водится, а в коммерческом отношении польза имеется, и немалая. Практически все хозяйственные нужды на него спихнул — и нормально справляется, успевая создать целое гвоздарное производство уже не на два станка, а две дюжины и долю в торговых оборотах Адама. Корабль тот получил, а вот товары требовалось закупать за отсутствующие капиталы. На этой почве мы основали совместную компанию.

А вот взять мою фамилию никто бывшего пирата не заставлял. То ли вздумал прикрываться, то ли из благодарности, тем более что мог с него слупить за содействие, но выправил Адам документы на Эймса. Теперь у меня имеется еще один почти родственник, плавающий в Южную Америку вопреки всем законам за многими полезными вещами не по официальной цене и в обход таможни. Зато и прибыль немалая. Пока не поймают. Не может нормально жить, что ли? Ну не мое дело воспитывать взрослого человека. Вот и Гринис вместо спокойного проживания в купленной за трофейные деньги таверне вдруг снова напросился воевать.

— Э… да. А что? — переспросил осторожно.

— Вы в курсе, что он купил рабыню и спит с ней?

— Вообще-то Жанет из исправительного дома, а не рабыня.

— Все равно, — резко сказала Арлет. — Все равно деваться от него некуда.

— Насилия не было, — напомнил утвердительно.

Уж это с гарантией. Прямо спросил, когда Глэн по делам отправился, пообещав заступиться. Да она и так, видно, довольна. Глупенькая, но с мощными формами. Ничего прежде, кроме ковыряния в земле, не видела. И украла-то с голодухи, когда удрала от индейцев аж на юг и осталась одна. А тут легкая работа, подарки, приятная пища, и никто не чистит рожу железным кулаками. Она вполне довольна. Простенькая материя на платье — повод для огромного счастья. Всю жизнь в обносках ходила. Единственное ее огорчило — необходимость ходить в платке постоянно.

— Я и не обвиняю. Просто он ее сначала обрил. Везде, если понимаете, о чем я.

Очень хотелось рассмеяться, но не посмел. Арлет удивилась столь странному поведению и только после моих слов пришла к определенному выводу. Молодец, соображает. Я вот не догадался сначала. Не принято такое ни в обществе, ни тем более у бедняков. Они на живность частенько внимания не обращают. У всех есть. А мне после этих откровений тоже не нравится. В следующий раз пойду к девкам — тоже побрею полностью. Уж точно не наградят гнидами.

— Радикальный способ полностью избавиться от вшей. Правда, на голове у женщины брить — все же, по-моему, перебор, — произнес я вслух.

А в принципе почему нет? Должно быть, забавные ощущения в постели. Но это не с мадам врачихой обсуждать.

Глава 8 Планы на будущее

— Что вы, месье, — замотал он головой, — все совсем не так.

Антуан был жутко пьян и уже второй час молол языком без остановки, получив внимательного и доброжелательного слушателя. Когда Глэн обнаружил по чистой случайности в списках высланных по приговору из Франции в качестве кабального смутно знакомое имя Лорана де Лавуазье, невольно заинтересовался. Честно сказать, кроме строчки в учебнике «создатель научной химии» и про некий прогрессивный способ увеличения добычи селитры при Наполеоне,[46] ничего толком о данном субъекте он не знал. Важно, что под руку подвернулся настоящий профессиональный ученый, а свои проекты по перегонке нефти и спичкам он по-прежнему держал про запас. Видимо, некто сверху вспомнил о нем и прислал решение. Кстати, и для Лавуазье попадание в этот дом можно считать даром небес, особенно в подобном положении. Уже немолодой человек, и хотя образованный, вряд ли кто возьмет на хорошую работу.

А тут вот, на его удачу, абсолютно невзначай обнаружился заинтересованный человек, готовый предоставить возможность заниматься наукой. Конечно, придется отработать, и серьезно, однако явно повезло. Хозяин не тупой солдафон и не мужлан, пусть и разговаривает не самым литературным образом. Но что с колонистов взять! Главное, впереди открывались недурственные перспективы. После полуголодного многонедельного путешествия и предварительной отсидки в тюрьме плотный ужин и хорошее вино невольно вскружили голову и развязали язык.

В первый день он вообще отключился практически сразу, поплыв с пустого желудка моментально. С утра отвели мыться, переодели, забрав прелые лохмотья, оставшиеся от некогда нарядной одежды, опять накормили и дали поспать до появления хозяина. Уяснив, что от него требуется, проникся определенным уважением к заказчику. Все же не чужд изобретательства и научных штудий. Особенно когда получил обещание обеспечить необходимым оборудованием, материалами и склянками.

— Я был не откупщиком, а пайщиком.

Кажется, уловил недоумение, поскольку пустился в подробные объяснения.

— Генеральный откуп возобновляется каждые шесть лет. Их всего шестьдесят человек, а внести в казну каждый должен полтора миллиона ливров. Редко у кого такие суммы имеются. Вот и берут в долю определенное количество суботкупщиков, вносящих в общий капитал свою долю.

— И сколько получал генеральный? — невольно заинтересовался Глэн.

— Вознаграждение определялось в десять процентов с внесенного миллиона и в шесть процентов — с остальных пятисот шестидесяти тысяч; всего, с некоторыми другими мелкими получениями, — около ста пятидесяти тысяч ливров в год. Еще делили при окончательном подведении итогов излишки. За шесть прошлых лет они составили двести пятьдесят тысяч ливров.

— Неплохо, но я представлял иную цифру.

— Все любят считать чужие деньги не в своих карманах, — желчно произнес Лавуазье. — И почему-то их всегда больше реально полученных. Из этой суммы приходилось выплачивать шесть процентов на занятые полтора миллиона. Если принять в соображение этот и некоторые другие расходы, то каждому откупщику оставалось только пятьдесят две тысячи ливров в год. Нельзя не согласиться, что эта сумма не чрезмерно велика, если иметь в виду необходимость содержать дом, платить секретарям, воспитывать детей и обеспечивать жену. Кроме того, приходилось кормить массу дармоедов. Были приписанные к откупам по желанию короля. Иногда они вносили известную сумму и получали проценты, ничего не делая, иногда ничего не вносили, а просто считались «кредиторами откупа» и тоже получали проценты. То кормилице короля, то его камердинеру по десять тысяч ливров, то министров и проверяющих ублажать. Мой тесть после четырехлетнего участия в откупе оказался с дефицитом в пятьдесят две тысячи ливров. Когда неурожаи и эпидемии, много не соберешь.

Прибедняется, решил слушатель. До сих пор столь далекие от Нового Света материи его мало занимали, но чтобы откупщик в убыток трудился?! Ну да, а банки раздают деньги всем подряд желающим под отрицательный процент себе во вред.

— Сколько вы получили? — прямо спросил Глэн. — Да бросьте, не ломайтесь. Понятное дело, если нечто и имелось, ушло или жена спрятала. Не собираюсь отнимать остатки. Чисто ради интереса.

— За восемнадцать лет — двести семьдесят пять тысяч, — нехотя признался ученый.

— Ха! Недурственно.

— Почти все ушло на опыты, — быстро сказал Лавуазье.

Такой поворот разговора ему не понравился. Да и кому приятен интерес к финансовым возможностям, когда полностью в чужой власти?

— Ну, поскольку вас не казнили, а с минимальным приговором в колонии отправили, видимо, и на взятки немало. — У приобретения Глэна вильнул взгляд.

Видать, так и есть. Ну и правильно. Молодец. Деньги существуют не для лежания под подушкой. Если могут спасти, надо пользоваться. Пятерых откупщиков казнили крайне неприятными способами, как он догадывался, в качестве подачки недовольному народу.

Когда-то Глэн специально проверил слова Дика про пытки. То есть не особо сомневался, но захотелось уточнить в свете собственной поротой спины и малопривлекательного позорного столба на площади в Де-Труа. Оказалось, тот про многое умолчал. Приготовительные истязания до допроса, пытка на дыбе с целью выяснить о сообщниках уже после осуждения. Для здешних это в порядке вещей, как и трупы в цепях на виселицах, с клюющими их воронами, в каждом мало-мальском крупном городе на побережье. Приговор к каторге фактически означал растянутую смерть. Оттуда не возвращались, и милосердием в судах даже отдаленно не пахло.

Антуан смотрел с подозрением. Пришлось еще налить, дать понять про возможность привезти в случае удачного завершения эксперимента жену и вообще посыпать сахаром, расспрашивая про прошлые работы и не забывая подливать вина. Через какое-то время химик оттаял, и его вновь понесло.

— Король ничем не ограничен, и при этом управление чертовски неэффективно. И проблема даже не в том, что вынужден считаться с мощнейшими силами: с желаниями окружавших его придворных, семьи, знатных друзей, а также с настроением и мнением буржуазии. Эти две группировки находятся в постоянном конфликте. Основная сложность в бюрократии. С одной стороны, чиновники на местах почти безраздельные владыки в своем округе, с другой — почти по любому вопросу требовалось обращаться к своему интенданту, а тот часто отсылал документы за указаниями в Версаль. Любая мелочь для общего пользования, от починки моста до строительства, могла дожидаться разрешения годами.

И это речь идет о центре государства, подумалось Глэну, а ведь существуют Соединенные Королевства. Таможенные заставы стояли на дорогах, будто не одно общее государство, и ими даже гордились! Централизованная держава с единым монархом — и одновременно несколько мер веса, длины, денежной системы. Причем не только в отдельных странах, а частенько в соседних провинциях. Это бесило больше всего, приходилось вечно путаться в фунтах, ливрах, гульденах, талерах и прочих пистолях с гинеями. А ведь имелись расхождения в весе, и надо было четко знать различие, чтобы не нагрели шустрые мошенники, пишущие в договоре не тот город, указав его название.

Заодно и единых законов с судебной системой не существовало. Частично право шло от римского и называлось «письменным», местами стояло на старых феодальных правилах и древних обычаях. У многих городов имелись собственные кодексы. В одной провинции или королевстве могли рядом находиться земли, живущие по отличным установкам. Все высшие судебные чиновники получали должность по наследству. Иногда она покупалась, как и множество государственных постов. Можно догадаться об уровне знаний и умений таких людей.

— Налоги надо пересмотреть, — бормотал окончательно поплывший Лавуазье. — Таможни снять. На пути из Лангедока в Париж чуть не на каждой остановке берут пошлину. В результате бочонок вырастает в цене вдвое. В два раза! — вскричал он негодующе. — А еще запрещают приобретать больше четырех бочек вина в год без дополнительного налога! Франку запрещают пить, опасаясь перепродажи! Нормальному человеку не позволяют весело провести время!

Так, осознал Глэн. Вечер воспоминаний и прощупываний окончательно переходит в пьяный разговор на тему «Ты меня уважаешь?». Он поднялся, подошел к двери и, выглянув в коридор, свистнул. Через минуту примчался мальчишка.

Еще в гостинице, лежа с ранением, он убедился в добросовестности и честности Билла. Предложил ему небольшое жалованье в качестве слуги. На прежнем месте пацан имел только кормежку и чаевые от постояльцев. Тот охотно согласился сменить работу, попросив за малолетнего брата. Не особо нужен был еще один щенок, но, поразмыслив, Глэн согласился. Не одному Дику требуются доверенные люди. Может, и вырастет из этих нечто полезное. Оба старались и прекрасно знали, кому обязаны улучшением положения. Уж здесь их никто не заставлял питаться объедками, да и особо не били. Так, изредка получали затрещину для порядка.

— Уложить спать, — показав на Лавуазье, приказал Глэн. — Завтра накормить, помыть, выдать письменные принадлежности — и пусть составит план опытов, а также количество и нужные для экспериментов вещи и материалы. Все ясно?

— Да, господин Глэн, — подтвердил Билл.

— В дальнейшем Джек будет при Антуане учеником. Постоянно рядом. — Глэн говорил негромко, прикрыв створку, чтобы объект не услышал. — И внимательно смотреть за действиями. Это очень ученый месье, — пояснил он, — если твой брат усвоит хотя бы половину ему известного, может через несколько лет смело рассчитывать на собственный дом и неплохой доход. Ну а коли окажется глупым, не способным повторить, объяснить его действия и не разберется, чем занимается…

— Вы же знаете, — серьезно сказал мальчишка, — он умнее меня, а я совсем не дурак. Читать-писать умею.

— Этого мало, но надеюсь, ты прав. Объясни все брату подробно. И пусть помнит: Антуан — мой кабальный. Мой, не господина полковника. Поселю отдельно, и он должен быть под плотным присмотром. Остальным про это вообще знать не нужно.

Билл поспешно кивнул, правильно поняв паузу:

— Да, господин. Могила.

— Рано или поздно он получит возможность уйти. А Джек, если действительно умный, заменить его должен. Это его шанс.

Когда появилась последняя недовольная офицерская рожа, у меня возникло прочное ощущение дежавю. Конечно, обстановка мало напоминала мое выступление в Форт-Людовике с высокого крыльца, но в целом все чрезвычайно сходно. Опять подозрительно-недоумевающие физиономии, не особо отличающиеся из-за звания от прежних ополченцев. Тем более что кое-кто и тогда присутствовал в составе публики. И даже возгласы из-за спины ничуть не отличались по энергии и возмущению.

— Кто сказал: «Какое право имею договариваться с сашемами»? — демонстративно удивился я. — Вы, мой любезный лейтенант Оуэн? Вас кто уполномочил требовать объяснений у старшего по званию?

Маркиз и не подумал открыть рот пошире, попытавшись отодвинуться за соседа. Зато тот гордо посмотрел на меня. Лейтенант Стаффорд, обладая прыщавой физиономией, противным голосом и несмотря на первоначальное о нем мнение, оказался на удивление толковым малым. О солдатах заботился, на смерть ради награды не гнал и умел умерить гонор, выслушав совет сержанта. Не уверен, что был лучше в свое время.

Учился молодой человек… О господи, невольно подумалось, он по возрасту даже на пару лет старше меня, но воспринимаю только в таком смысле! Сам себе я казался уже пожившим взрослым мужчиной, имеющим право поучать подчиненных случайных людей. Воспринимал со скептицизмом не нюхавших пороху вблизи границы и не понимающих, с чем фронтир едят…

Короче, познавал жизнь Стаффорд на ходу и определенно достоин повышения. И даже то, что он из сторонников губернатора, а значит, противников моей партии, не заставило вычеркнуть его из хвалебной реляции. В отличие от Оуэна, недостойного даже взвод ассенизаторов возглавить. Как водится, тот первым начал шуметь про более низкое жалованье милиции в сравнении с регулярными полками. Еще бы гвардию вспомнил, недоумок. Вот Стаффорд таких разговоров не заводил и не раздражал глупой болтовней, занимаясь прямыми обязанностями без постоянных напоминаний. Собирался доверить ему батальон в скором будущем.

Многие люди до самой смерти не способны постичь, чего они стоят, окруженные деньгами и слугами. Им не приходилось столкнуться с бедой или тяжелыми испытаниями. А вот в здешних лесах на спеси и самомнении далеко не уедешь. В наших походах спрятаться невозможно, и человек на виду. Одной храбрости шевалье от рождения мало, когда требуется идти в штыковую под обстрелом и у тебя на глазах хороший знакомый орет, получив пулю в живот. Он уже фактически умер, только не соглашается в душе. Глубокие полостные ранения с разрывом внутренностей практически неизлечимы не только в наших условиях, а даже в больнице в мирное время.

— Но поскольку я именно здесь и собрал специально всех офицеров полка для объяснений, сделайте одолжение, имейте терпение выслушать.

Пауза. Тяну, жду, посмеет ли кто опять вякать. Молчат.

— Как некоторые уже знают, — заговорил вновь, — на днях от генерала Шарля Луи Бернара де Клерона, командующего войсками, и губернатора Генри Уильяма, Второго графа Юксбриджа, Одиннадцатого барона Пэджета, Первого маркиза Энглси, — нарочно перечислил я все титулы, — доставлены послания, — показал на сидящего рядом за столом офицера, — майором Раусом.

Майор, добравшийся по лесам с двумя нижними чинами, определенно непрост. Дополнительно к официальным эпистолам имелась еще и третья, лично от суперинтенданта дез Эссара, с занимательными советами и наставлениями. То есть привезший почту — его человек, пусть и из регуляров, иначе бы не доверил таких вещей. Прочитав письма, я моментально посадил всех троих вестников под домашний арест. То есть все было красиво, и никаких темных чуланов с кандалами. Еды и выпивки от пуза, но под запрет выходить и полный — на общение с людьми в крепости. Еще не хватало, чтобы слухи пошли раньше срока и дошли до кого не требуется.

— Для остальных излагаю. Итак, пока мы тут сражались с индейцами, в Европе произошло ужасное событие. Скоропостижно скончался наш всеми любимый король Людовик Шестнадцатый, мир его праху.

Все дружно сдернули шляпы и принялись креститься. Интересно, кто сообразил, что издеваюсь про любимого? Вряд ли найдется некто помимо придворных, не мечтавший плюнуть на могилу опостылевшего долгожителя. Монарх за пятьдесят с лишним лет правления умудрился обидеть практически всех. Даже дворянство частенько прижимал, и не из государственных соображений. Исключительно по дурному характеру и неумению считаться с окружающими. А уж траты на содержание дворцов и прочего и вовсе непомерны. Впрочем, сами слова правильные, и придраться не удастся, напиши присутствующие хоть дюжину доносов.

— Нынче у нас правит Яков Третий.

Многие машинально закивали. Ну да, наследник давно всем хорошо известен.

— В мудрости своей, — закатил я глаза к потолку, — он вынес единственно верное решение вернуть мир в наши земли. То есть подписать договор с индейцами о прежних границах. Нам, естественно, бросив крепость, — заметят грубое выражение или нет, уже не столь важно, — следует вернуться в колонию Альбион. Корона оставила за собой исключительное право на приобретение земель и гарантировала защиту индейских народов от притеснений и заселения сквоттерами.[47] Та земля, по которой текут реки, впадающие в Атлантику, остается у нас, а та, где реки впадают в Миссисипи, — индейцам.

Это при том, что официально вся она во владении короны. Многочисленные племена и народы краснокожих охраняются от притязаний колонистов государственной властью. Будто мало примера ирокезской войны и здешней. Указ не решает проблемы, а отодвигает ее на более поздний срок.

— Местным властям запрещается передавать участки в частную собственность по своему усмотрению.

Тут еще один повод для недовольства. К западу от установленной границы уже существовало несколько поселений, которые их жители были вынуждены покинуть, спасаясь от индейцев.

— Как же так, — растерянно произнес Стаффорд, — полгода боев, семьдесят один человек ont mordu la poussiere,[48] сотни раненых и больных, фактически контроль над огромной территорией полностью в наших руках — и, все бросив, уйти? — Он явно позабыл недавно прозвучавшее внушение его приятелю, но сейчас рычать не имеет смысла: все собравшиеся, да и, чего греха таить, он сам обижен, понимаем.

После разгрома единого вражеского войска мелкие стычки продолжались, однако всерьез беспокоить нас племена уже были не способны. Кампания продолжилась в основном сжиганием поселков и уничтожением их имущества. Жители удирали в лес, но ничего хорошего их надвигающейся зимой не ждало. Будет голод, а если бы мы продолжали сидеть за стенами и регулярно совершать рейды, то и спокойной жизни не ожидалось.

Они это быстро уяснили, и часть вождей принялась искать примирения. Достаточно долго я имел возможность играть на просьбах. С этим договориться, тому нечто пообещать. С одним девятнадцать дней вежливо беседовал, мечтая свернуть шею за потерянное бессмысленно время. Главное было вбить клин между разными кланами. За такие последствия иной раз можно было не скупиться на подарки и красивые жесты вроде салюта и почетного караула при прибытии и убытии. Пушки гремели исключительно по подписании мирного договора. Как в Монреальском договоре Лига ирокезов сдала здешних индейцев, принимая в первую очередь в расчет собственные интересы, так и первые замирившиеся со мной (то есть колонистами, но я представитель) получали льготу за счет остальных.

Теперь уже, после соответствующего указа, свобода маневра отсутствовала. Поэтому пришлось склонить слух к последним непримиримым, позволив выйти из лесов и поставить подписи под очередным договором. Чем, прослышав, и остались многие из моих однополчан недовольны. Фактически я отказался от получения уже обещанной и завоеванной земли. Но вариантов просто не имелось. Приказ не подлежал обсуждению. Это даже не губернатор. Вернусь — подам в отставку. В моих услугах король больше не нуждается, а титул, мундир и пенсию майора еще от прежнего величества имею.

Заодно и в газете при первой оказии выскажусь. Очень удобная вещь для изложения взглядов и политической позиции. И самое забавное — в этом отношении меня поддержат все, включая друзей губернатора. Нас всех крупно обнесли без всякой уважительной причины.

— Не нам судить повеления помазанника божьего, — сказал насколько возможно ядовито и очень лояльно по сути выражения. — Поэтому в ответ на готовность принять договор о мире мы уходим. А границы остаются прежними, включая долину Шенандоа с нашей стороны.

Пожар войны начался из-за селящихся там поселенцев, с высоты колокольни плюющих на все соглашения. Потом они кровью умылись, но лавину назад в гору не вернешь. Местные рассматривали происходящее в качестве вторжения и, когда ирокезы выкопали томагавк, с удовольствием присоединились к боевым действиям. Благо и планы про распашку плодородной долины Охайо ни для кого не являлись секретом и первые группы туда уже просачивались без всякого согласия хозяев.

Майор Франсуа Рюффен заржал в голос, захлопав.

— Браво! — крикнул он. До него дошло первого.

Сейчас я поставил всех в известность, что долину Шенандоа разбитые племена официально признали территорией с нашей стороны границы. Для того и скрывал известия и приказы, чтобы не заартачились несвоевременно. А теперь — шалишь. Бумага подписана, и все полностью справедливо. Сами отдали, без малейшего нажима, до получения приказа. Фактически граница отодвигалась к Аллеганским горам, и долина, ограниченная хребтом Блю-Ридж, реками Потомак и Джеймс, длиной где-то шестьдесят лье и шириной в десять из обитания шауни и ирокезов становится одним из районов колонии Альбион. А места там благодатные. Бескрайние сочные луга с лениво струящимися водами и невысокие, покрытые лесами горы.

— Надеюсь, не требуется разжевывать необходимость размежевания земли согласно чинам и заслугам, — сообщил я уже прямо. — Нам всем, включая нижних чинов, положены участки.

Не здесь, так там повисло не произнесенное для общего сведения, но всеми уловленное. Лично я собираюсь выписать из Англии максимальное количество народу. По английским законам каждый переселенец получал в свое распоряжение не менее пятидесяти акров земли. Чем неизвестно кто сядет в долине, воспользовавшись чужими трудами, уж лучше пустить арендаторов. Пять тысяч акров мне положено по чину полковника, и я их вырву обязательно. Съездить, найти подходящую под хозяйство землю — не труд, а практически удовольствие.

Глава 9 Женские планы

По случаю ухода в отставку господин Эймс давал прощальный прием, пригласив практически всех знакомых. Под крышей и навесом собралось немалое количество народу. Причем сторонники губернатора и суперинтенданта, а также местные партии были трогательно, чуть ли не в первый раз на памяти Элизабет, согласны в едином недовольстве новыми указами и действиями короля Якова.

Еще бы! Даже подтверждение границы между колониями на Атлантическом побережье по водоразделу в Аппалачском регионе уже не так бесило. Монарх умудрился задеть всех и каждого, восстановив против себя и нового правительства последнего нищего в Америке и больно задев людей состоятельных.

В Новом Свете для обмена и платы использовались не только разнообразные металлические монеты и натуральные продукты (шкуры, табак, зерно), но и бумажные деньги, печатаемые каждой колонией для себя. Ценность у них тоже была различная. Альбионский фунт ниже английского при обмене. Так называемые кредитные билеты не обеспечивались золотом. Администрации колоний использовали такие для покрытия долгов и уплаты налогов. Если их вовремя не изымали из обращения, наступала инфляция, и британские кредиторы, получавшие от должников никчемные бумажки, терпели большие убытки. Новый король запретил использование местных купюр, и в результате колонисты оказались в тяжелейшем положении. Должники элементарно не могли вернуть свои кредиты, и проценты росли без их вины. У них не имелось возможности. Соответственно и давшие ссуду оставались ни с чем.

Всех приезжих Ричард встречал крепким рукопожатием, напоминавшим хватку медвежьего капкана, ручищи у хозяина были отнюдь не аристократические и с заметными мозолями. Молва в колонии со всей определенностью сообщала, что при необходимости полковник не гнушался брать лопату и копать траншеи наряду с нижними чинами. За это, а также за отсутствие при нем воровства продовольствия и за то, что питался наравне с рядовыми из одного котла, заставляя и остальных офицеров делать то же, в милиции не нашлось бы рядового солдата, отзывающегося о начальнике неуважительно. Ему даже прощали жесткую дисциплину и парочку повешенных дезертиров, считая своим.

И касалось все это не только простых парней с ружьями. Офицеры полка, прослышав об уходе Эймса в отставку, обратились к уже бывшему командиру с «почтительным адресом». Поскольку подписали его практически все и не делали из текста секрета, весь высший свет колонии был в курсе выражений «отличному командиру, искреннему другу, приятному товарищу» и «отстоявшему славу и честь народа Альбиона». Все это оказалось еще и потому столь интригующим, что Элизабет прекрасно знала про трения между губернатором, плантаторами и суперинтендантом. Подписанты были отнюдь не однородны по политическим взглядам и положению. Дружно исполненная от таких разных людей хвала говорила о настоящем, а не о выдуманном для реляций уважении достаточно молодого по всем меркам человека. На вид ему лет двадцать пять, не больше.

Нет, идея с долиной Шенандоа, несмотря на блистательность исполнения, вряд ли принадлежала Эймсу. Ей определенно намекали на дез Эссара, хотя никаких доказательств не имелось. Но вот что Элизабет точно выяснила, наведя справки, — это наличие у Ричарда не только белоснежной улыбки, но и немалой изобретательности. Мужчина не собирался останавливаться на достигнутом. Он может пойти далеко, и за ним следуют люди. Причем самые разные, включая достаточно подозрительного капитана шхуны «Форт», почти наверняка занимающегося контрабандой. Впрочем, этим баловались многие, и среди колонистов контрабанда особым грехом не считалась. Но вот с какой стати тот откликается на Адама Эймса, когда явно не родственник?

Элизабет внимательно смотрела и слушала, старательно не показывая интереса. Еще в первое появление невольно обратила внимание. Прямой, как индеец, добрых шести футов ростом. Мускулистая фигура, распирающая хорошо сшитый мундир. У него широкие плечи, тонкая талия и огромные ладони. Длинный прямой нос, серые проницательные глаза, продолговатое лицо, заканчивающееся твердым подбородком. Если мысленно убрать загар, прекрасная чистая кожа, но ведь он не девица и не пытался прятаться от солнца. Черты лица правильные, он прекрасно контролирует себя, но лицо его подвижно и способно отражать глубокие чувства.

Обычно не начинает разговора, а лишь отвечает. Оно и понятно. Вряд ли способен поддерживать разговор с большинством плантаторов. Они перебрасываются цитатами из древних авторов, остротами, касающимися чего-то такого, о чем он не имеет понятия.

Но его поведение — это отнюдь не смущение, понятное из-за происхождения и незнания тонкостей этикета. Удивительно, но за столом вполне естественно себя ведет, пользуясь вилкой и ножом, а не хватает куски руками, как ожидают обычно от жителей лесов. Конечно, все проделывает недостаточно ловко, хоть и старается, но представление о поведении явно имеет. Любопытно откуда. Слухи про него ходили самые разные, но уж в том, что Эймс из простых, сходились все. И все же манера вести себя, не забывая о достоинстве, впечатляла.

Беседуя, он смотрит прямо в лицо, как бы оценивая. Его движения и жесты плавны, походка величава, и он прекрасный наездник. Похоже, вообще не ездит в коляске. Пока не имеет своей, однако и арендовать не собирается. Передвигается на собственной лошади, если не ходит пешком. И дело, скорее всего, не в скупости. Отнюдь. Гвоздарные станки приносят постоянный устойчивый доход. Принципа она не поняла, да особо и не стремилась. Главное — умудрился выдумать нечто полезное и приносящее прибыль. Ей определенно понравилось услышанное. Специально уточнила подробности. Не только стрелять умеет, но и хорошую голову носит на плечах. Не на одних случайностях высоко взлетел. И можно не сомневаться, назад падать не стремится. Выходит, ее идея запросто окажется выполнимой.

Безусловно, многие осудили бы столь низменные мысли и вообще занятие торговлей. Для человека из общества ремесло по всем понятиям предосудительное. Она думала иначе. Отец в последние годы часто болел, и хозяйство медленно приходило в упадок. Управляющие норовили воровать и набивать собственные, а не хозяйские карманы. Замена не помогала. Достаточно быстро они входили во вкус, не чувствуя серьезного контроля со стороны семейства Харрингтонов.

Попытавшись включиться в дела и помочь, достаточно быстро усвоила, насколько характер и воспитание не давали ей переломить ситуацию. Ни знаний, ни умений, да и неинтересно скакать с проверками по полям, разбираться с проблемами рабов и выяснять, где выгоднее сбыть товар. Она не привыкла торговаться и не задумывалась прежде о столь низменных вещах, как цены. Со смертью родителя и вовсе растерялась, оставшись без поддержки.

Ко всем сложностям добавились судебные. Выход имелся, и она его прекрасно знала. Требовалось выйти замуж за хорошего управляющего. Причем ударение именно на последнем слове. По закону все имущество женщины, сочетавшейся браком, переходило мужу. И этого следовало избежать, поставив супруга в четкие рамки. План возник, когда знакомый коммерсант из книжной лавки, где она частенько приобретала Lady’s Magazine и Journal des Luxus,[49] освещавшие последние моды, а также дававшие рисунки модной мебели, стульев, канапе, бюро и предметов интерьера, в разговоре упомянул полковника Эймса.

Опасный человек, сказал Гильом Брюн. На первый взгляд дикарь, жестокий, грубый и невежественный, но кто-то над ним серьезно поработал, обтесывая. Правда, это не удалось бы, если бы и сам не стремился к знаниям. Он внимательный слушатель и отнюдь не дурак, хорошо разбирающийся в людях. Такого не сбить с намеченного пути, он прочно стоит на ногах. Непременно сделает состояние. Да, безусловно, не привык к чопорному стандартному отношению между людьми из общества, но, полагаю, это дело наживное. А вот то, что за ним идут и этих людей он не бросает сзади за ненадобностью, достаточно говорит о наличии чести. Он держит слово, и это важнее всего.

— Полковник, — сказало прекрасное создание, тихо подойдя, когда Ричард отвалил от общего стола в сторону с рюмкой, устав от бессмысленного пережевывания очередного закидона Парижа.

Не только ополченцы, но и плантаторы с купцами не понимали, зачем было позволять земельную кампанию, разрешать военные действия, а затем отзывать все назад. Скорее всего, в столице имели крайне смутное понимание обстановки и как отреагируют местные жители. Да и плевать хотели на их мнение. Или новый король решил поставить на место заигравшихся буржуа, не подумав о впечатлении. В данном вопросе все партии внутри Альбиона трогательно сходились. Никому не по душе, когда из рук вырывают огромную завоеванную территорию.

— Мадемуазель де Харрингтон, — кланяясь, пробормотал он без особой радости.

Видимо, принял за намек пригласить на следующий танец. В этом смысле он умел разве джигу изобразить. Поэтому вечно удирал на званых вечерах к более пожилым шевалье, пристраиваясь играть в карты. Насколько до нее доходило, неплохо считал, умел блефовать и редко оставался в проигрыше. Особого азарта при том не проявлял, довольно сдержан. Между прочим, большой плюс. Один из прежних кандидатов на место мужа как раз по этой причине был отвергнут. Играть в карты — нормальное времяпрепровождение для благородного человека, но тот не умел остановиться и залез в немалые долги. Супруг-мот ей не требовался.

— Элизабет! — топнув ножкой, потребовала.

— Как пожелаете, — целуя ручку, пробормотал он.

— У меня к вам, — увлекая его в сторону от прочих гостей, к стене, негромко сказала она, — важный разговор.

Ричард Эймс в данный момент на распутье, и для него тоже замечательный шанс таким образом войти в одну из старейших из сотни семей колонии, играющих основную роль в ее делах.

— Это прозвучит несколько странно, — произнесла Элизабет, убедившись в невозможности услышать их беседу, — но мне хотелось бы выяснить, как вы относитесь ко мне.

А вот теперь он насторожился. Не испугался и не смотрел с алчностью, решив, что прямо сейчас она рухнет к нему в объятия.

— Простите за прямоту… — Она милостиво кивнула, правильно уловив легкую заминку. — Но вы не сильно похожи на страстно влюбленную девушку.

Элизабет всегда относилась к нему достаточно доброжелательно, хотя и не шла на сближение. Вообще, насколько доводилось слышать, а в столице тайны долго не хранились, девушка жизнерадостная, любящая проводить время в развлечениях, однако за мужчинами не бегает. И так стаей таскаются за ней. Меньше всего можно ее заподозрить в желании сбежать с сомнительным полковником в лесную хижину. А сейчас заметно нервничала.

— Так и есть, — согласилась она. — У меня деловое предложение, но совершенно не знаю, как подступиться к основной идее, не уточнив важнейшей детали. Только прошу честно, — сознательно перешла она на более фамильярную лексику, скорее принятую среди друзей, — не стараясь обойтись общими словами.

— Вы очень красивы, — ответил Ричард, помолчав. Меньше всего происходящее походило на некую шутку или попытку выставить его в неприятном виде. Но чего ей надо, он понять не мог. Хочет правды? Почему нет. — Неглупы и привыкли жить на широкую ногу.

— Очень хорошо. Пойми меня правильно, если бы ты мне не нравился, никогда бы не завела подобного разговора. Мне, как девушке, отнюдь не просто самой его начать. И все же обстоятельства складываются так. После скоропостижной гибели отца… — Она замолчала, борясь с волнением. — Нет сомнений, что дядя предъявит права на опекунство. А он не лучший представитель рода людского. Пьяница, мот и картежник. Уверена, доходы от плантации пойдут на его развлечения.

А она останется если не нищей, то прежних выездов и трат позволить себе уж точно не сможет. Что очень обидно, мысленно закончил недосказанное Ричард.

— Вам нужен совет непредвзятого человека? Есть выход — женитьба. Разве нет у вас на примете нескольких перспективных юношей?

Он выразительно посмотрел на парочку молодых людей из семей плантаторов, до сих пор не подошедших исключительно по причине явно выраженного недовольства Элизабет. Стояли, переговаривались и косились в эту сторону.

— О, — с горечью произнесла девушка, — их много. Но стоит дяде получить права опекунства — он всех отвадит, найдя причину или без.

— Пока еще суд не сказал своего слова, напоминаю. Есть возможность самой выбрать.

— Что вы знаете о семейном праве? — резко потребовала Элизабет.

— То же, что и все, — ответил он недоуменно.

— Кому принадлежит имущество невесты после свадьбы?

А, молча понимающе кивает. Мужу, естественно. Сглупил. Опять же супруг примется решать, сколько выделить на содержание. Люди достаточно быстро привыкают считать своим еще вчера им не принадлежащее. И тратить в свое удовольствие тоже.

— Существует брачный контракт.

Подобные знания у него исключительно теоретические. Не приходилось сталкиваться, и даже среди договоров, переписываемых в качестве образца и для ознакомления под руководством Дениз, такого рода документ отсутствовал. Достаточно редкий случай. Обычно происходит при неравном браке, когда хотят предусмотреть разные сомнительные ситуации. Черт побери! Неужели… Вот это номер…

Дворяне и плантаторы Альбиона составляли не больше пяти процентов белого населения. А ядро этого сословия и вовсе образовывала сотня семей, якобы происходящих от самых первых переселенцев, получивших лично от тогдашнего короля, как бишь того звали, немалые земельные пожертвования. Они не были замкнутой кастой, даже в метрополии за заслуги или деньги можно было получить титул. Разумеется, любого и каждого возмечтавшего в свой круг не принимали. Тем не менее богатство и талант открывали двери, а женитьба поднимала в разряд своих.

Избранные люди колонии отнюдь не напоминали первого сословия Соединенных Королевств, считающего зазорным все, помимо военной службы и получения ренты с поместья. Конечно, выращиванием, сбором урожая и доставкой на корабли для транспортировки товаров в Европу занимались рабы и свободные на жалованье, но организация и управление считались долгом истинного колониального шевалье.

А самое главное — они присутствовали в органах управления всех уровней. Призрачный полковничий чин, полностью зависящий от расположения неизвестно кого, сменялся реальной возможностью получить власть для начала в своем округе.

— Очень хорошо, что вы меня понимаете, — сказала она довольно. — Я готова перепоручить управление плантацией и остальным движимым и недвижимым имуществом. Взамен того, чтобы после свадьбы сохранить за собой определенную сумму, — легкая заминка, — на булавки, а также чтобы обеспечить детей и себя в случае развода или смерти. — Тон при этом был насквозь деловым.

По меньшей мере, речь не идет о фиктивном сожительстве, и она готова рожать от меня, поймал Ричард посыл. Очень правильное уточнение. Как и желание получить после смерти от томагавка или на дуэли мои накопления. Предусмотрительно, хотя помирать в ближайшее время не планирую. Кстати, насчет резвых юношей, недовольных подобным союзом. Придется внимательно смотреть по сторонам, чтобы не наступить кому случайно на ногу, получив вызов. Такой вариант тоже возможен. Над вдовой дядя опекунства уже не получит ни при каких условиях. Будет свободна и богата. Или не держит в голове запасного плана? Хм… а ведь занятное предложение… Он сразу станет если не своим в высшем обществе, то с твердым фундаментом под ногами и опорой за спиной.

— Любые долги, сделанные одним из супругов до бракосочетания, — продиктовал условие, — нельзя востребовать со второго, и кредиторы должны обращаться к взявшему кредит.

Она слегка улыбнулась и кивнула. Вполне понятно его нежелание вешать себе на шею ее расходы. Особенно если в промежутке до свадьбы пробежится по дорогим салонам и назаказывает модных вещей из Парижа. Ведь будущий супруг берет обязательства по ее содержанию после свадьбы, а не заранее.

— Насчет детей…

Она еле заметно повела головой отрицательно, правильно поняв заминку. Еще не хватает кукушонка в собственном доме. Не в беременности причина срочности. Вслух ничто не прозвучало, как и положено среди воспитанных людей. Тем не менее достаточно ясно дала понять. В очередной раз Ричард убедился: умная.

— Тогда не вижу проблем. Старший сын получит плантацию, размер содержания остальных можно обговорить, когда речь пойдет о конкретном соглашении. Полагаю, половину нынешнего, — тут было выделено интонацией, — дохода будет справедливо выделить в вашу пользу, а разницу разделить согласно количеству детей. Сегодня все равно точно не скажешь.

— Половина, — поморщив носик, сказала она. — Я предпочитаю точную сумму.

Действительно умная. Неизвестно, в какую сторону муж науправляет, да и стоимость продукции вдруг может упасть. Она в любом варианте внакладе не останется.

— И какую же?

Хорошо, что привык к свисту пуль и не очень пугаюсь, подумалось ему. Даже в лице не изменился. Аппетиты у нее! Не табаком по весу или еще как, а исключительно звонкой монетой, которой и так вечно недостаток, а сейчас в колониях и вовсе подскочила в стоимости. И все же…

— Боюсь, в данном отношении, — произнес, старательно сохраняя невозмутимость, — предварительные обещания будут излишне опрометчивыми. Если не затруднит, я пришлю к вашему управляющему своего человека, и тот выяснит фактическое положение дел. Тогда и вернемся к этому разговору.

— Это такой рыжий, дурно воспитанный и плохо говорящий на франкском?

— У него есть другие крайне полезные качества.

— Да? По мне, страшно похож на вора. Эти вечно бегающие глазки… Фу! Будто ищет, что в карман сунуть.

— Именно потому, что большой жулик, он замечательно видит других и ловит за руку. Но что гораздо важнее, неплохой специалист по коммерции. Если будут в бумагах нестыковки — обнаружит. Прочитать следы на снегу он не сумеет, хоть палкой лупи, но отследить, куда исчезают монеты, способен просто замечательно.

— Значит, договорились, — провозгласила она, протягивая руку для поцелуя. — И если действительно найдет кражи или обман со стороны моих, — это было подчеркнуто интонацией, — слуг, я хочу знать о том первой!

Пришло время прощания. Она давно ждала этого момента. Конечно, не такого замаха, но мысли у Ричарда не могли не появиться, особенно когда на носу скорый ежегодный бал невест. Наверняка кто-нибудь подсказал про смотрины молоденьких девиц со всей колонии.

Уже хорошо, что пришел и честно все выложил, а не исчез, как большинство представителей его пола в подобной сомнительной ситуации. Пытаться удерживать? Ей хватает гордости и ума вести себя правильно. Прощание в постели Ричард запомнит надолго. И обязательно вспомнит, когда придет срок.

Мужчина спокойно спал, а Арлет все лежала, не смыкая глаз. В голове не переставая крутились мысли, и спокойствие отсутствовало. Это началось незаметно, еще когда заходила делать перевязки Глэну. Когда женщине за двадцать, надежда на тихую семейную жизнь исчезает. Перестарок мало кому нужен, разве вдовцу с кучей детей. Так ведь и ей не попался до сих пор некто, ради кого имело бы смысл разбиться в лепешку. Наивной девочкой она не была давно, и вкус мужской любви и деспотизма хорошо знаком. Ричард Эймс мало походил и на утонченных дворян, никогда не забывавших о ее происхождении, и на грубых парней из простого квартала. Безрассудные, жестокие люди, готовые в любую секунду схватиться за нож или пустить в ход кулаки.

Этот был не таков. Не боялся, но и не рвался доказывать правоту силой. Убивал неоднократно, но не по прихоти, а по необходимости. Резал без малейших угрызений совести индейцев и числил их среди своих друзей, не заморачиваясь цветом кожи или воспитанием. Для друга — все, врагу — смерть.

Конечно, свежеиспеченному полковнику не хватало лоска и образованности, чтобы сойти за своего в обществе, но он так трогательно старался, беря уроки, изучая по книгам правильное поведение и задавая вопросы. Одновременно был до жути практичен, достаточно хитер и временами способен огорошить странными знаниями, как при первом знакомстве. Причем было весомое подозрение, что чего-то недоговаривает.

Она специально съездила в общину к бегинкам, рассказала обо всем услышанном про вредные микроорганизмы и как с ними бороться. Сестры сознательно провели эксперимент, пользуя рожениц и больных по его методике. В конце концов, помыть руки и прокипятить инструмент не так уж и сложно, было бы желание. Результат впечатлил самых недоверчивых. Смертность упала в добрых два раза за краткий срок. Выходит, нечто в том имелось рациональное и важное. Требовались дальнейшие наблюдения.

Последовала эпопея с походом, в коей и для нее нашлось местечко. Несмотря на занятость и отсутствие зуда путешествовать (ей и в городе неплохо жилось), отправилась в чащу, оставив клиентуру. Сестры хотели получить некие данные, а проверять пришлось ей, как принесшей новую методику и правила. В очередной раз цифры ясно подсказали важность изменения прежних привычек. Письма с известиями о новой схеме работы с несчастными людьми пошли и в другие общины.

Если он самостоятельно сделал подобные выводы, смело можно признать гением. Вот и стала специально наведываться, уже не разыскивая причин и предлогов, тем более что он был ей искренне рад и охотно беседовал на самые разные темы, не гнушаясь выслушать совет или рекомендацию от женщины. Да, она с самого начала была в курсе, что понравилась и он не прочь пойти в знакомстве дальше, однако рук не распускал и вел себя крайне воспитанно. Сказать «как истинный шевалье» не поворачивался язык. Здешние дворяне, как и приезжие из Соединенных Королевств, в этом отношении были не самыми приятными представителями рода людского. Хуже того, в последнее время началось ужесточение прежних законов.

С прошлого года не только в Европе, но и в колониях цветным подданным Соединенных Королевств надлежало носить специальное свидетельство с указанием имени, возраста и владельца (если речь шла о рабе). Другое распоряжение запрещало белым подданным вступать в брак с «чернокожими, мулатами или цветными». Правда, в низших сословиях на него все одно внимания не обращали. Король даже издал новый закон, запрещавший цветным использовать титулы «сэр» или «мадам». А все дело в том, что многие плантаторы в колониях ощутили угрозу со стороны нарождающейся новой группы.

«Черный» кодекс не мог эффективно защитить черных рабов от плохого обращения, но законодательно утверждал, что рабы считаются людьми с определенными правами. Четко оговаривал юридические варианты и возможности детей от межрасовых браков. Потомки белых мужчин-рабовладельцев и африканок-наложниц становились свободными не по прихоти хозяина, а по закону и могли наследовать собственность.

Конечно, отец все равно распоряжался своим ребенком и мог его и прибить без малейших последствий, кроме осуждения соседей. И все же многие потомки подобных союзов получали возможность продвинуться. Высшей категории из двадцати пяти тысяч свободных мулатов в Альбионе принадлежала треть площади плантаций и четверть рабов. Другие работали ремесленниками, моряками и рыбаками, торговцами и приказчиками, адвокатами и военными или арендовали участки земли.

Эти люди получили юридическое равенство, то есть право на справедливое рассмотрение их дел в соответствии с законом, на обращение к властям, наследование и передачу собственности потомкам. Особенно ошеломительными выглядят выгоды, которые получили от этого закона свободные негритянки и мулатки: они владеют магазинами, предприятиями и плантациями, ходят в оперу, одеваются по последней парижской моде. Белые иммигранты, прибывшие в поисках богатства, все чаще предпочитали жениться на состоятельных цветных женщинах, а не на белых девушках, которые нередко были беднее.

И одновременно две части свободного общества Альбиона (о рабах речь не шла) жили, почти не пересекаясь. Если в бедных кварталах или на фермах люди разных цветов кожи общались свободно, а также нередко и женились по церковным законам, то высшее общество не пускало к себе цветных, предпочитая не замечать их. Отдельные балы, ложи в театрах, клубы и дамские комитеты — совершенно нормальное явление. При этом деловым отношениям оно нисколько не мешало, позволяя приобрести нечто в лавке у квартерона, мило с ним поговорив. Но домой к себе плантаторы не приглашали даже очень богатых людей не того цвета кожи. Чтобы считаться белым, надо было иметь не больше одной восьмой примеси африканской крови. Но и тогда о твоем происхождении помнили и равным не считали.

Ричард не видел в ней цветной или не обращал внимания на это. И она знала причину. Он бывший сервент, практически раб, и до сих пор не ощущает себя дворянином с их понятиями о чести и приличиях. Ведь очень многие из плантаторов подчас имели целые гаремы из черных и цветных рабынь, публично возмущаясь поведением свободных небелых. Лицемерие и желание утвердиться без усилий благодаря цвету кожи и предкам, а не за счет собственных усилий. Но идти против имеющих власть открыто — значит плохо кончить. Такого она для своего любовника не хотела и прекрасно сознавала, что рано или поздно наступит переломный момент.

Он и настал, как всегда внезапно и крайне несвоевременно. И то, что Ричард пришел к ней, а не решил все сам, выбрав очередную ступеньку с богатством, было приятно для души, хотя та и болела. Ну что ж, рано или поздно это должно было произойти. Ничего не поделаешь. Теперь надо было повести себя правильно. Позволить ему уйти, но так, чтобы сам вернулся. Не отталкивать и не устраивать скандалов. В их семье она будет не первая незамужняя. Главное, что дети, она машинально положила руку на живот, станут не просто свободными, а по всем законам белыми. И хотелось бы, чтобы сын пошел в Ричарда.

Она особо не сомневалась, что тот его признает, но даже в ином случае хватит средств обеспечить жизнь. Даже после отдачи четверти заработка на нужды общины бегинок оставалось достаточно много. Никто не связывал акушерок, ушедших из общины на вольные хлеба, обязательством или еще какими условиями, но она попала туда, когда была молода и без средств. После смерти отца, не состоявшего в браке с матерью, не зря у нее была ничего не значащая и не имеющая отношения к настоящим белым родственникам фамилия Смит, они ничего не получили, и женщина с тремя детьми нашла единственную возможность пристроить девочку. На стирке им всем было не прожить.

Может, в том был замысел Господа, хотя Арлет так и не поняла причины выделения ее из остальных. Все они умерли от холеры, и она узнала о страшном событии только через месяц с лишним. А сама выросла и получила важную и доходную профессию. И никогда не забывала, что бегинки сделали для нее. Вере она не изменила. А вот клятве, данной самой себе перед алтарем, никогда не связываться с богатыми белыми, чтоб не повторить судьбы собственной матери, — да. И не жалела.

За дверью невнятно заговорили. Глэн заявился с очередным договором за подписью. Бернар не пускал.

Она так и не разобралась, зачем Ричард держал рядом рыжего пройдоху. То есть тот был явно не глуп и умел находить нужных людей, договариваясь о поставках и контрактах. При этом и себя не обижал, но по некоторым оговоркам любовника она достаточно быстро уловила, что о проделках своего слуги Эймс был не только в курсе, но и позволял тому действовать самостоятельно, лишь не давая переступать неких границ. В чужую добрую волю полковник не верил и регулярно проверял компаньона. Вполне мог бы обойтись и без личного финансиста.

Честно говоря, ее не особо интересовали эти махинации. Все поставщики и командиры полков занимались подобным, и это было в порядке вещей. Ей просто не нравился сам Глэн, и достаточно сильно. И дело было даже не в Бетти и его прошлом. Что бы там ни говорил Ричард, а в полную потерю памяти она не верила. То есть про такие случаи в результате ударов по голове или ранений слышать приходилось. Человек мог забыть и о происшествии, в котором получал травму. Но обычно память со временем возвращалась. Пусть не вся, а частично.

Но главным было другое. Она отчетливо ощущала его неприязнь. В первую очередь к ней, но и практически к любому человеку с темным цветом кожи. Her, вслух Глэн ничего такого не произносил и вел себя достаточно вежливо. Просто было нечто, о чем она никогда ни с кем не говорила. Ее бабка считалась дьявольским отродьем. Ведьмой. Могла вылечить, а при желании и сглазить. Более того, за хорошие деньги наводила порчу на абсолютно незнакомых людей. Человек просто чах без всякой причины и помирал. Еще привораживала. Деда, управляющего на плантации, так скрутила, что он готов был ради нее на что угодно.

Арлет ее не помнила, зато разговоров еще в детстве наслушалась вдоволь. Старики прекрасно бабку знали и даже после смерти жутко боялись. И мать до самой смерти норовила уйти от разговоров о своей мамаше. Она и сама кое-что умела, и это уже Арлет застала. Своими глазами видела, как тяжелобольные выздоравливали после жертвоприношений. Принести в жертву петуха или козу лучше всего. Однажды даже набралась смелости или глупости и спросила про человека.

Мать была по отношению к детям мягкой, и даже подзатыльники были редкостью. Но не в тот раз. Била страшно, приговаривая про страшный грех. И так-де берет на себя лишнее, будучи правоверной католичкой, но о таком даже помыслить чтобы не смела. Арлет усвоила. А заодно и мысль, что бокор[50] на такое пойти может, иначе не было бы такой реакции. Она никогда не приносила в жертву даже птицы и не ходила на обряды после вступления в бегинки, но память жива, и, как это делается, осталось. Будет ли прок, неизвестно, зато она точно знала: нечто и ей передалось. Иногда чувствовала эмоции, изредка видела печать смерти на лбу у абсолютно здоровых людей. И не смела им об этом сказать. Запросто примут за наславшую беду.

Исправить все равно ничего нельзя, дважды пыталась — и оба раза впустую. Ко всему не знала ни причины, ни точной даты. От недели до десяти дней проходило, прежде чем происходило ужасное. К счастью, видела она не так уж и часто. В очередной раз убедилась на солдатах, больных, раненых, здоровых. Уж очень неприятно знать и не иметь возможности помочь и спасти. А она старалась выполнять свою работу как можно лучше. Ричард когда-то спросил, зачем ей, известной в своей профессии и приглашаемой в довольно солидные особняки, даже к белым, лечить проституток.

Она отмахнулась, высказавшись про любовь к ближнему и важность спасения даже заблудших. На самом деле это не имело отношения к ее побуждениям. Слишком хорошо знала людей, их порочную натуру, с детства повидав всякое. Просто в глубине души она всегда помнила: не отправь мать ее к бегинкам, останься она дома и не помри вместе с остальными от холеры — для двенадцатилетней девочки без родственников и денег в их районе очень мало шансов миновать данную участь. Она помогала и лечила тех, кому не повезло так, как ей. Чья участь оказалась много горше и беспросветнее. Спасти каждую она не могла, но облегчить существование хоть немного считала долгом.

Он повернулся и обнял. Сама не заметила, как выскочило:

— Ты веришь в колдовство?

— Не очень-то я верю в разные магические штучки. — И по голосу чувствовалось, улыбается. — Моя мамаша прекрасно гадала на картах и предсказывала будущее, только никто лучше ее детей не знал, что она сначала наводила справки о деревенских событиях и местных мужиках с бабами. Такие места, все друг о друге в курсе, даже где споткнулся и выругался. О, совсем не простое дело — правильно построить разговор и навести на нужное. Иногда гладко не выходит, но в трех случаях из четырех заплатившие за помощь оставались в уверенности, что гадалка нечто зрит сквозь выпавшие случайным образом карточные картинки. А уж пророчествовать «сын твой скоро снова нарушит закон, и ждет его долгая дорога с казенным домом», когда ежегодно проезжаешь мимо дома и прекрасно знаешь про его поведение, и вовсе как сплюнуть.

— Бывают и настоящие ведьмы.

— А, — обрадовался Ричард, — ты сходила к черной ворожее, та сплясала с бубном и вызвала лоа.[51]

Интересно, подумала, кто и когда успел просветить про лукуми.[52]

— Поэтому я и пришел к тебе.

— Глупец, — снисходительно сказала Арлет. — Для мужчины не требуются особые ухищрения после месяцев в лесу. Поманить, — она показала пальцем, — сам прибежишь. Без всякой магии.

— Обидно звучит, — согласился Ричард, — но, вероятно, справедливо. И все же не за первой попавшейся?

— За первой попавшейся красивой, — без тени смущения поправила она, — но это не столь важно. Не захотела бы — не сидела сейчас рядом. — Она потянулась не хуже кошки, провоцируя погладить, что с удовольствием он и сделал по гладкой коже спины. — Я взрослая женщина, — без гнева оттолкнула ставшие излишне назойливыми руки, — повидавшая вблизи очень разные вещи, из которых проститутки не самое ужасное. Не стану держать мужчину силой. Зачем мне, такой, достаточно гордости? Чтоб не ползать на коленях, упрашивая, или ломать его волю колдовством. Потому отпускаю без сомнений. Женись.

— Вот так, — растерянно сказал он.

— Ты все равно рано или поздно вернешься, — заверила убежденно.

И дело не в горячей крови, как наверняка подумал глупый мужчина. Не настолько она наивна, чтобы верить, будто первая у него или белые обязательно лишены темперамента. О, и в богатых, и в бедных домах иной раз кипят жуткие страсти. Кому, как не акушерке или женскому врачу, о них знать. С ней иногда специально или случайно делились крайне сомнительными вещами. Измены в среде дворянства случаются сплошь и рядом. Иные бравируют этим: ведь в Париже такое поведение в порядке вещей и не иметь любовницы или любовника — давать повод для смешков и подозрений. По слухам, бывает, имеют официальную, лишь бы не косились. Но случается и любовь, причем самая удивительная. Подменить явно черного ребенка — ну, бывает. Но герцогиня, выпрашивающая милости у собственного конюха…

Глава 10 Свадебные хлопоты

— Угодно ли вам условиться о встрече? — надменным тоном потребовал впервые в жизни встреченный одетый по последней европейской моде субъект, загородивший нахально дорогу.

— Не имею причины общаться с незнакомцами, — любезно ответил я. — Тем более принимать от них сомнительные приглашения.

Период ухаживаний фактически свелся к обмену несколькими записками и двумя визитами на плантацию Харрингтонов. Но поскольку объявить о будущей свадьбе после последнего разговора с подписанием финансовых документов пришлось публично, нечто в этом роде я ждал. Правда, не в данном исполнении. Господин отнюдь не походил на поклонника Элизабет. Крепкий, хорошо за тридцать, с неприятным прищуром. И двигался красиво. Тренированный тип. Боевая шпага на боку.

Хм… Мода изменилась в Европе, а в колониях даже дворяне редко носили короткие штаны и белые чулки. Все перешли на более удобные брюки. Соответственно и клинок на боку имелся практически у одних немногочисленных офицеров, согласно форменным требованиям. Фехтовальщик, скорее всего, бретер[53] и показывает это всем, не стесняясь.

— Я — Генри Джеймс! — гордо заявил щеголь.

Я наморщил лоб, изображая глубокие раздумья. Почему бы и не позабавиться, раз уж выбор отсутствует.

— Генри Джеймс… Не помню среди воевавших с индейцами…

Тут сзади подлетел встревоженный Глэн, знакомо сопя. Не надо оборачиваться, сразу слышно.

— Он убил на дуэли двенадцать человек, — прошептал на ухо. — Это только всем известные. Говорят, были и другие. В спину.

Все-то мой советник знает. Одного не понимает: повернуться и уйти нельзя. Репутацию добывают годами, рушится — мгновенно.

— Джеймс… Ага, — произнес я для всех достаточно громко, — распространенная фамилия. Знавал я одного Джеймса. Мелкий воришка, не способный ни на какую серьезную задумку. Дешевка. Не ваш родственник? Тогда вынужден отклонить любезное приглашение. Дерутся на дуэли исключительно с равными.

— Молокосос! — аж зашипел он — видать, намек не понравился.

Попытался задеть по лицу судорожно сдернутой с руки лайковой перчаткой. Что и требовалось. Увиливать я не собирался, а вот оказаться в роли вызванного — и всем видно, кто не прав, — совсем иное. На языке общества это действие хуже пощечины и требует сатисфакции. Когда он потянул перчатку с пальцев, уже было ясно, куда нацелился. Поэтому я легко уклонился от замаха и мог бы в свою очередь двинуть кулаком в поддых, но смотреться будет неблагородно. Раз уж взялся играть по определенным правилам, придется продолжать. Он ведь специально поджидал у кафе для обеспечения максимального количества зрителей. Интересно, кто же подослал? Дядя Элизабет, губернатор или кто из поклонников? Нет, те сами петушились бы и не так явно нарывались на скандал.

— Как оскорбленный, — холодно поставил я в известность окружающих, — я выбираю: стреляться будем на армейских мушкетах…

— Что?! — вскричал далеко не сэр.

А он думал, я собираюсь подставляться на «слабо»? Дуэлировать с пистолетами с десяти шагов с профессионалом — я еще не выжил из ума. На моих условиях и при всех, чтобы никто не посмел злословить.

— …Со ста ярдов, прямо сейчас. — Как раз нормальная дистанция для прицельного выстрела. — Мушкеты мне и этому… Генри Джеймсу тоже, — обернувшись к своим парням, ожидавшим у выхода и тоже подошедшим, приказал я. — Быстро! А то найдет отговорку и сбежит.

Бретер отчетливо побурел, но ничего не произнес. Он был гораздо выдержаннее, чем с виду.

— Кстати, у вас имеется секундант?

— Буссо Темп, — отрекомендовался еще один тип шести с лишним футов роста, с руками обезьяны по длине и волосатости, с рожей висельника и неприятным шрамом на левой щеке, изобразив вежливый поклон.

Не иначе, еще один заранее приготовившийся встрянуть на случай отказа.

— Это приятель Генри, — доложил Бэзил исправно. Ну так и есть. — Такой же ублюдок. Промышляет работорговлей и служил надсмотрщиком. Он спец по холодному оружию.

— Кто-то желает побыть моим секундантом? — провозгласил я в собравшуюся толпу.

Все же удивительные существа люди. Моментально на запах крови сбежались. Почему никого из них не видел в Охайо? А они своей крови проливать не любят. Исключительно смотреть на чужую.

— Сочту за честь, — сообщил неизвестно откуда вынырнувший Рюффен. В кафе точно не наблюдался, но против него ничего не имею.

Старательно отмерили расстояние, потом позволил выбрать из двух принесенных Гошем абсолютно одинаковых солдатских мушкетов первый попавшийся. Бретер не посмел отказаться. У него тоже имя, и не хочется прослыть трусом. Конечно, он предпочел бы знакомое оружие, да вот в данном вопросе его мнение как раз и не имеет значения. Я в полном праве требовать хоть на вилах драться.

Писаного кодекса не существует, но все же дурной тон драться с несовершеннолетними, больными, ближайшими родственниками, заимодавцами. Оскорбленный имеет возможность выбирать оружие и время. Естественно, полагались на традицию и привычное снаряжение, но у меня несколько отличающиеся от общих представления о чести. Наемные дуэлянты в списках уважаемых людей не числятся. Ехать за город неизвестно с кем и кто там поджидает — слуга покорный, ага. Заодно пусть в очередной раз и пошумят по моему поводу.

Оба мушкета достаточно хорошо знакомы: один — мой собственный, второй — Гоша. Бой точный, и неоднократно использовал в реальных стычках. В лесах и полковникам иной раз приходится шевелиться. А личный принес еще из Де-Труа. Для чужих глаз он не отличается, и все же когда держишь в руках неоднократно использованный и пристрелянный, это много приятнее чужих пистолетов сколь угодно высокого качества.

Рюффен махнул платком, я мгновенно вскинул оружие и выстрелил. На удивление, месье Генри тоже оказался лихим бойцом — успел ответно пальнуть. Где-то за спиной зазвенело выбитое стекло, и взвизгнул женский голос. Куда бы он ни целился, прежде чем упасть, а я специально затеял это на широкой улице, где сзади ничего не наблюдается, кроме моря с одной стороны и пустыря с другой, умудрился промахнуться на добрый фут в сторону. Надо потом сделать широкий жест и оплатить ущерб. Именно после таких вещей тебя почему-то начинают считать истинным шевалье. На самом деле чистая практичность.

— Убит, — крикнул майор от лежащего тела. — Прямо в голову.

— Это было неблагородно, — гневно вскричал месье Буссо Темп. Ему тоже очень захотелось подраться. И срочно. — Не желаете ли лицом к лицу? Или дикарю из Мичигана с дворянским оружием нечего делать?

— Ну, знаете ли, — достаточно громко сказал недовольный мужской голос. — Это переходит все границы. Поединок был честным.

Его поддержал гул голосов.

— Ну что ж, — сказал я демонстративно громко, — не очень понимаю, что может знать о чести работорговец. — А в Альбионе очень странное отношение к подобным людям. Полезны, но не войдут в общество никогда, даже будучи очень богатыми. При этом продавать собственных рабов не осуждается.

— Это оскорбление! — радостно завопила обезьяна с человеческим лицом. — Готов к вашим услугам прямо сейчас! — извлек Буссо клинок из ножен.

— Не одолжите ли саблю, майор?

— С удовольствием, — сказал Рюффен, доставая и протягивая ее с поклоном. Наклон четко отмерен и соответствует положению и уважению по отношению к собеседнику. Куда мне до таких манер. Долго придется тренироваться.

— Поглядим, на что ты способен! — вскричала морда со шрамом в восторге. Он уверен в своем преимуществе и победе.

Конечно, до мастера фехтования мне далеко, однако еще с Де-Труа, сначала с Адамом, затем с Рюффеном и вообще любым желающим я регулярно упражнялся при любой возможности. Прекрасно знал — рано или поздно придется доказывать нечто как раз таким способом. Дворяне обожают выяснять отношения между собой по разным, частенько глупейшим поводам. И я с некоторых пор вроде как принадлежу к их сословию. Лучше быть готовым к вызову, вечно уклоняться не удастся.

Клинки померили, сабля майора чуток длиннее тяжелого палаша в руках Темпа, однако, учитывая руки противника, все согласились — поединок предстоит равный. Народу заметно прибавилось, но все стояли далеко, не мешая и не пытаясь шуметь насчет нарушения эдиктов.

— Начнем? — сказал бретер, еле заметно скривив рот, и через мгновение пришлось отбиваться от быстрых сильных ударов.

С нехорошим чувством я осознал, что заигрался. Он опытнее и умелее. Едва успел отскочить, иначе бы он точно разрубил плечо. Лезвие клинка было настолько острым, что боли и не почувствовал сразу: все же достал, задев самым кончиком. По рубашке потекла кровь, а он торжествующе ухмыльнулся. Теперь даже не требуется рисковать, надо просто подождать, пока от потери крови ослабну.

Он был слишком уверен в себе и хотел красиво завершить поединок. Продолжал сыпать короткими жесткими ударами. Я отступал, уходя в глухую оборону. Вот он попытался ударить по колену, я отбил неловко, и последовал резкий выпад, уходящий в пустоту, потому что я шагнул быстро в сторону, не пытаясь парировать, и со всей силой рубанул по боку, раскроив мясо человеческого тела на всю возможную глубину и зацепив хребет, аж рукоять из рук чуть не вылетела. Впрочем, это было уже не столь важно. С такими ранами долго не живут. Он посмотрел изумленно вывалившимися от боли глазами, потом уронил свой клинок и мягко завалился на спину.

Все мои наставники неоднократно утверждали про отсутствие у ученика изящества в спаррингах. Заодно сходились во мнении об отсутствии наработанной техники фехтования и использовании приемов разных школ. От каждого понемногу набрался, вот и вышло. Мне требовалась не эффектность, а эффективность. Гарантированное отправление врага в ад. В лучшем виде получил наставления от Адама, попутно научившись воевать на качающейся палубе даже в шторм.

Действия достаточно часто рискованны до безрассудства, говорили в один голос. Но мне плевать. Главное — результат. Я не баловаться прихожу, а убивать. И доли секунды с лихвой хватило для одного удара, решившего исход. Я переводил дух, дыхание тяжелое, поединок дался непросто.

— Кто-то еще желает проверить, — сказал, поглядев на бьющего в агонии ногами дуэлянта, — не сегодня ли истекает срок его жизни? — И обвел взглядом присутствующих, жадно смотрящих на достаточно неприятное зрелище вываленных прямо на землю из живота сизых кишок.

Чья-то рука коснулась плеча, и я невольно дернулся, готовый врезать.

— Надо перевязать, — сказал Гош успокаивающим тоном.

— Пропустите! — прозвучал властный голос. — Немедленно пропустите!

Ага, власть проснулась с заметной задержкой и изволила явиться. Теперь меня арестуют за нарушение закона о дуэлях. Ночь проведу в каталажке, утром выпустят, содрав штраф. Обычная глупейшая практика. Моя бы воля — вешал бы обоих дравшихся, независимо от правоты и выживания после стычки. И все сразу бы прекратилось. Но король выпускает эдикт, а местная администрация от Англии до Альбиона смотрит сквозь пальцы на очередного погибшего из-за глупейшего повода.

Свадьба была изумительной. Съехались сливки колонии Альбион, включая и чиновников из Соединенных Королевств. Сплошные дворяне, отчего мне было несколько неуютно. То есть их мнение и раньше не особо интересовало, а с некоторых пор я мог вообще плевать на покрытые париками головы. Пусть и не по рождению, а по заслугам вполне шевалье. И что бы они там себе ни думали или ни говорили за спиной, я уж точно ничуть не хуже большинства присутствующих. И в отличие от них добился всего без родовитых предков, своим умом и руками.

Невеста блистала. В изумительном белом платье из выписанных из Парижа тканей, в брабантских кружевах и увешанная множеством брильянтов, она была энергична, весела и удивительна без подделки, поражая, помимо драгоценностей и фасона одежды, естественной красотой наповал. Прилежно исполнив первый танец, пришлось специально брать уроки, я отошел в сторону, позволив кавалерам приглашать, а ей получать удовольствие. Уже начинал с нетерпением дожидаться окончания церемонии. И вовсе не от счастья ожидания первой брачной ночи, хотя лишь сегодня ночью предстояло по-настоящему познакомиться. До сих пор мы и встречались достаточно редко.

Медленно перемещаясь вдоль гостей и перебрасываясь с ними вежливыми репликами, я старался не говорить много и не открывать рот лишний раз. Произносил в основном банальности, и только когда ждут ответа. Держал курс на единственного и неповторимого суперинтенданта нашей колонии. Ледрю дез Эссар из всех понаехавших, за редчайшим исключением, единственный толковый малый. И в данный момент у меня имелся приватный разговор. Все проще, чем являться на службу к нему и просить аудиенции.

— Еще раз поздравляю, — сказал он, поднимая бокал, — с удачной женитьбой.

— Благодарю, — чокнулись и отпили по глотку. — Хотя недавно, — в смысле после аудита, но это уже не для всех ушей информация, — узнал много любопытного насчет богатства и его внешней стороны.

Откровенно говоря, старания Глэна и его приватный доклад с цифрами и выводами ввергли меня в натуральный шок. Что-что, а разбирался он в финансовых делах прекрасно, распутывая порой сложные клубки и спрятанные отношения. Сейчас пригодилось. Прочитав текст, в первый момент я хотел вообще плюнуть на все и удрать в Мичиган. Там хоть не смотрят, как на выскочку. Потом подумал, перечитал его сочинение вторично и пришел к определенным выводам. Есть причина заметно скостить выплачиваемую по брачному соглашению супруге сумму. Звонить всем подряд о его ревизии и своих итоговых идеях не собираюсь. Это не мои похороны,[54] каждый сам хоронит своих мертвецов и занимается хозяйством.

— И что не так? — посмотрел дез Эссар с удивлением. — Элизабет принадлежат плантация площадью около восьми тысяч акров, примерно за сотню рабов на плантации, несколько домашних, сотни голов рогатого скота, свиньи, овцы. Еще великолепная семейная резиденция в Акиндеке, столице колонии.

Про вклады в английских банках, превышавшие двадцать три тысячи фунтов стерлингов, или тринадцать с половиной тысяч луидоров (один фунт стерлингов шел как одиннадцать и семьдесят пять сотых ливра), всезнающему, видимо, не доложили. Зато про здешние дела полностью в курсе.

Деньги требовались позарез. Важно заселить поместья в Мичигане и долине Шенандоа своими людьми, а взять таковых было неоткуда. Корабли исправно выбрасывали на берег все новые толпы нищих переселенцев, но их сначала требовалось накормить, обуть, одеть, дать инструменты и отвести куда нужно. Да еще и скот не мешало дать. А все это, в свою очередь, требовало немалых вложений. Замкнутый круг. Чтобы получить доход, надо сначала потратиться, и серьезно, а золото отсутствовало почти полностью. Нет, некая прибыль с гвоздарных станков в Мичигане и здесь поступала, но недостаточно для моих планов. А еще бесчисленные свадебные расходы. Выглядеть плохо в глазах соседей позволить себе нельзя.

Я вздохнул и вполголоса принялся излагать. Оказывается, табак, являющийся основной культурой на здешних плантациях, запрещалось вывозить непосредственно потребителям в другие страны, а надлежало сначала доставить в королевский порт. В конечном итоге континентальная Европа поглощала две трети продукции, однако монеты шли не в кошелек производителя, а перекупщикам. Плантатор мог продать товар только и исключительно в метрополии и не имел возможности за вырученные деньги приобрести необходимое по более дешевой и выгодной цене. Требовалось закупать на месте, в Соединенных Королевствах.

Ничего оригинального в том не имелось. Испания тоже доила свои колонии постоянно, мешая им развиваться. Намного паршивее другое: при сбыте и закупках колонисты всецело зависели от тамошних торговых домов. Табак, погруженный на судно, отправлявшееся через Атлантику, оставался собственностью плантатора, и он нес весь риск при доставке груза. На его долю выпадали все расходы — ввозные пошлины, стоимость фрахта, страховка, оплата хранения, определение качества табака, погрузки, разгрузки и доставки к месту продажи. Естественно, и убытки.

При этом заказ по списку зависел во многом от доброй воли находящихся с другой стороны океана. Сидя в Альбионе, никак нельзя было проверить цену необходимого товара и его качество. Продавцы норовили накрутить цену на десять-двадцать процентов, когда узнавали, куда идет отправка. Сами торговые дома тоже брали вознаграждение за труды, а на этом берегу обнаруживалась дешевая, не соответствующая описанию вещь, частенько еще и поломанная. Возмущаться было бесполезно. У агентов в метрополии находились десятки отговорок.

Важно еще и другое. Фактически торговые дома Европы держали здешних плантаторов в жесткой петле, постоянно ее затягивая. Достаточно часто случалось, что цены на табак сохраняли сознательно низкими. Поскольку распоряжений заочно хозяин отдать не мог, а везти в чужие порты запрещалось, агент продавал товар в убыток, не стесняясь брать свой причитающийся процент. Торговый дом предоставлял кредит на покупку заказанного, в том числе ссужал на расширение производства и другие дополнительные нужды.

Долг с большими процентами приходилось погашать из стоимости урожая следующего года. Краткосрочная задолженность превращалась в долгосрочную закладную, а проценты по ней в первую очередь и взыскивались с каждой партии табака, увеличивая глубину финансовой пропасти. Попав в зависимость к кредитору, уже нельзя было уйти к другому. Выхода из заколдованного круга не существовало, потому что приходилось приобретать в Соединенных Королевствах, в данном случае в Англии, практически любую мелочь, вплоть до пресловутых гвоздей. Не зря продажи пошли весело и во все увеличивающемся масштабе. Приобретение моих, резаных, обходилось дешевле привозных почти в два раза.

Самое неприятное, что в прошлом году различные платежи поглотили до восьмидесяти процентов прибыли от урожая табака Харрингтонов. Из пяти последних лет в трех фрахт и иные дополнительные сборы включили практически всю сумму от продажи товара. В двух других закупленные в метрополии изделия свели доход к нулю. Богатства Элизабет были огромны, но их как бы и не существовало, а сама плантация находилась на грани продажи с целью рассчитаться с долгами.

— Браво, — сказал интендант, поднимая бокал. — Я в вас не ошибся. Вы сумели в кратчайший срок усвоить истину, коя до очень многих лиц с голубой кровью не доходит и к самой смерти. Чтобы находиться на плаву, требуется увеличение поставок, которые достигаются за счет расширения плантации и покупки новых рабов. Эти траты, в свою очередь, вгоняют в дополнительные расходы и повисают тяжким бременем. Тем более что никто не застрахован от преждевременных смертей живого имущества от болезней, неумения работать или элементарного бегства.

Он отпил вино из бокала и усмехнулся.

— Надо сказать, типичный дворянин, в наших условиях плантатор, имеет прекрасные манеры, постоянно в долгах и очень нестрог в вопросах морали, хотя отличается большим чувством «чести» в некоторых случаях, например, когда речь идет об обмане в карточной игре. Он презирает опасность и храбро бьется на поле боя. Но в целом ждать неких успехов в хозяйстве… — Интендант пожал плечами, при этом совершенно неясным образом мне стала понятна вся глубина презрения, испытываемая к высокородным со стороны купившего титул. До такого уровня передачи слов, не произнеся ничего, мне еще расти годами. — По моей достаточно приблизительной оценке, долг колонии насчитывает около двадцати трех миллионов ливров. Боюсь, практически все плантаторы уже давно не более чем придаток торговых домов в метрополии.

Опаньки… Если кто здесь умный, определенно дез Эссар. Дальше собственного положения мои мысли не пошли. А ведь мог догадаться: сложности общие. Конечно, ему виднее с высокого поста, да и время было все обдумать, и все же попытка произвести впечатление не удалась.

— Мне любопытны выводы, сделанные вами.

Или напротив?

— Естественно, из ловушки требуется вырваться, — ответил я сразу. — У меня имеется два варианта. Оба дают прибыль не завтра, однако, полагаю, дарят наилучшие шансы. Первый: прекратить выращивать столь выгодный для кого-то другого табак или свести посадки до минимума, переориентировав на продажу на местном рынке. Поля засеять пшеницей, кукурузой. Северные колонии с удовольствием возьмут пшеничную муку, а маисом охотно питается скот, и можно давать рабам. Кроме того, надо налаживать связи для продажи продукции в Вест-Индию и Южную Америку.

— Хе-хе, — тихонько засмеялся дез Эссар.

Я ему практически открытым текстом сообщил о желании заниматься контрабандой. Как честный чиновник, он просто обязан возмутиться. Только где в Соединенных Королевствах имеются такие чудеса, как беспорочные бюрократы?

— Продовольствие там охотно возьмут в любом количестве, и что гораздо приятнее — за счет сахарных плантаций имеют достаточно наличности.

— Да, — согласился он, — может сработать. Хотя на первых порах вас неминуемо ожидают трудности. А второй?

— На той стороне Потомака, выше по течению, я приобрел приличных размеров участок, где найдена железная руда.

Сто восемьдесят фунтов стерлингов где-то за две с половиной тысячи акров. Но это мое будет. Рано или поздно разработка начнется, пусть сейчас идея сорвется.

— Добыча минимальна и кустарна.

Здесь многозначительная пауза. Королевское правительство прямо строжайше запрещало выплавку железа в колониях. Оно совершенно не было заинтересовано в развитии Северной Америки и обогащении гугенотов с прочими протестантами. Впрочем, и католики особыми льготами не пользовались. Политика старая и сознательная. Европа предпочитала выкачивать богатства себе на пользу.

Он кивнул, поощряя к продолжению.

— В наше странное время, когда королю и министрам, да и многим вельможам, крайне не хватает денежных средств… Если бы вы посодействовали в получении лицензии на создание литейного и прочего производства, мы бы могли создать долевое общество по эксплуатации ископаемых.

— И как вы это видите?

— Не сильно надеюсь, что господа захотят вложиться заочно. Поскольку строительство и последующие затраты вроде привоза работников целиком лежат на мне, будет справедливым разделение дохода как восемьдесят пять к пятнадцати, не раньше чем через три года от получения разрешения.

— Хм…

— Чугун в Англии обходится в фунт стерлингов за тонну.

— На древесном угле?

А вопрос не случайный. Про новый метод с использованием кокса пока не многие в курсе. Выходит, очередная проверка.

— Во владениях криков имеются залежи каменного угля. За определенную плату моим работникам будет позволена разработка. Воевать, — слегка улыбнувшись, сообщил, — обойдется дороже. Да и баржи по воде спокойнее водить, не опасаясь нападений. Одна плавка из нормальной домны — и можно приобрести приятную плантацию.

— Заметно истощенной земли. Табак — культура не лучшая для выращивания.

— Вот и я о том.

— А негров куда, продадите?

— Ну что вы! Часть останется выращивать пшеницу, получив возможность арендовать собственные участки. Ремесленников на оброк. Некоторых отправлю на завод, там рабочие руки понадобятся в немалом количестве, как и в шахте. Даже платить таким стану.

— Да вы благодетель! — вскричал он с откровенной иронией.

— Нет, — отверг я честно, — в первую очередь беспокоюсь о собственном кармане. Раб — не самый лучший труженик. Ему важнее ничего не делать. Конечно, кнут помогает, но надсмотрщики тоже обходятся недешево. Вот когда они будут заинтересованы…

— Вы действительно собираетесь платить рабам? — Вот сейчас он был впервые удивлен.

Чтобы жить на грани закона и вне его, нужно быть честным с другими. Обещал — держи слово, даже если нечто изменилось. Такого не смогут не запомнить. В другой раз проще договариваться: уже доверяют. Этому меня учил отец.

— Готовым учиться профессии и увеличивать количество продукции, а не вкалывать из-под палки и втихаря портить уже сделанное. Неспособным или не желающим принять новые правила всегда найдется место у других владельцев. Что такое жизнь, — спросил я после паузы, — как не машина, приводимая в движение деньгами? Они у меня еще покажут чудеса энтузиазма, если правильно поставить дело и не скупиться на мелочи.

— Полагаю, пятьдесят процентов пайщикам и дивиденды в первый год с начала продаж, — откровенно подмигивая, заявил суперинтендант, — гораздо лучше смажут детали в данном механизме.

Он как бы приравнял будущих компаньонов к рабам. Совсем не то я имел в виду, но некое сходство имеется, и, вероятно, фраза прозвучала двусмысленно.

— Как разделить между участниками — решать вам, но отдавать контроль неизвестно кому не стану. При таких условиях могу согласиться максимум на двадцать пять процентов. Конечно, если некто вложит определенную сумму в создание мануфактуры…

— Настоящий дворянин не станет торговаться из-за разной мелочи.

Это он издевался?

— Думаю, сорок пять, — нажав интонацией, провозгласил суперинтендант, — вполне достижимое решение. Да? — Я согласно склонил голову. — Ну вот и славно.

Могло быть и хуже. И намного приятнее, чем ожидал, начав разговор, признал я, чокаясь бокалом в знак заключения сделки.

— Кстати, насчет вложения денег в производство подумаю. Вы, мой полковник, если и не поймали птицу-удачу за хвост, то положительно пару перьев выдернули из хвоста.

Вот любопытно было бы, что бы он сказал, покажи я ему эту рыжую птицу по имени Бэзил. Стал бы слушать его сомнительные россказни и поверил или сдал бы сразу в шахту, как абсолютно бесполезного и сумасшедшего типа?

— Когда речь пойдет не о проекте, а о реальных достижениях, обращайтесь. Чем смогу, помогу.

Ну да, кредит под гарантии второго человека в Альбионе много проще получить, и даже ссудного процента заламывать не станут. Все же приятно иметь дело с дез Эссаром. Половину выторгованных акций он неизбежно зарезервирует за собой, но мне-то какое дело? Без поддержки сверху при недружественном губернаторе и диких законах о колониях ничего не провернуть. И так придется почти наверняка влезть в долги.

Глава 11 Разные выборы

Широкоплечий краснолицый здоровяк, нетвердо ступая, подошел к восседающим за столом господам и, дохнув перегаром в лицо поморщившемуся председателю комиссии и встав в позу гордого индейца, голова высоко поднята, спина прямая, подбородок вздернут, провозгласил громогласно, будто из пушки:

— Кхе!

Сидящий рядом со мной Хью Свенсон от неожиданности и оглушительного звука проснулся и поднял мутный взор на посетителя.

— Брайан Пьюзо, я то есть, буду, — с достоинством доложил здоровяк.

Секретарь с пронырливой мордочкой старого лиса поставил в списке свободных арендаторов с правом голоса крестик.

— За Ричарда Эймса, — величественно возвестил Брайан, полный важности в своей значимости.

— Так его! — неизвестно в связи с чем вскричал Свенсон.

Я не понял, похвала это или порицание. Подозреваю, он и сам не в курсе. Еще не прочухался со вчерашнего, а потом крепко добавил. Наличие немалой плантации и нескольких десятков рабов избавить его от любви к выпивке не могли. Не так давно знаком, однако еще ни разу не видел его трезвым. А сегодня еще такой замечательный повод! На дармовщину наливают. В связи с восшествием на престол (коронация всегда проходит на несколько месяцев позже) прежнее собрание распущено, и проходят выборы в ассамблею колонии от нашего округа.

Положа руку на сердце, мне всего этого абсолютно не требовалось. Я достаточно практично оценивал собственную образованность. Недостаточно учен для полноценного заседания в законодательных собраниях и в качестве судьи. Но Элизабет потребовала соответствовать роли мужа — положение обязывало, а Глэн потихоньку постоянно зудел насчет возможности завязать полезные знакомства на будущее и перспектив по юридической части. Его очень обрадовало, что и место судьи в округе будет за мной. Впечатление, он настроился крупно воровать и меня использовать в качестве прикрытия. Как минимум назначения с моей протекции друзей на ключевые места вроде шерифа. Все-таки у него уголовные замашки не изменились и с новой личностью. Видать, честность в грядущем не в почете.

По данному поводу я получил пару лекций о выборах в будущем. Тайное голосование, женщины с равными правами и ведение предвыборной кампании с черным пиаром и речами. Он даже продиктовал мне выступление в стиле «я свой парень». Звучало это так: «Уважаемые избиратели, вы можете с таким же успехом попытаться осушить Атлантический океан, но не посмеете возразить, что я не буду избран на это место. У моего противника нет ни малейшего шанса, ни на понюшку табаку. У вас на глазах съем шляпу, ежели не так!»

Там еще имелось про отсутствие мозгов у моих противников, трусость невоевавших и прочее. Часть излишне острых выражений пришлось выбросить. Про питание головными уборами тоже не стал. Ну его. Вдруг пролечу, так мне лопать шляпу на глазах у хохочущей публики? Слово надо держать, и в таком виде мне этого не хочется. Лучше немного предусмотрительности без резкостей.

Не дословно, но нечто похожее я все же произнес перед началом голосования, нагло попирая правила и обычаи. В наше время, в отличие от будущего, прямая агитация запрещена. Этим занимались доверенные лица. Зато попробуй проголосовать против владельца земли, если арендуешь у него участок и обязан прямо высказаться. Немногие решаются идти поперек ласкового совета плантатора.

Правда, есть еще горожане и ремесленники, не столь жестко привязанные к богатым. Ценз собственности, дающий право голоса, — шестьдесят фунтов. Реально требовалась земля во владении или некое имущество: дом, мастерская, корабль. То есть любой человек в округе с неким имуществом мог рассчитывать на угощение взамен правильно поданного голоса.

Я выставил несколько бочонков с ромом, пивом, вином и сидром из прошлогодних запасов с плантации Харрингтонов (там имелся немалого размера погреб с алкогольными напитками), и народ набежал пить и расхваливать. На долю каждого не меньше трех литров вышло, так что не зря все крепко поддавшие. Насколько мне известно, принципиальных трезвенников в колониях не бывает даже среди протестантов. По праздникам все не прочь употребить. Выборы всегда превращались в грандиозную попойку, и даже бал в высшем свете обязательно заканчивался павшими на почве борьбы с зеленым змием.

Большинству в высшей степени чхать, кто именно из регулярно сменяющих друг друга семей Харрингтонов или Дэвисов будет заседать в столице колонии. Про меня хоть все слышали, хотя далеко не все обожали после конфискаций. Но здесь мои фуражиры особо не наследили по случайности и ненавистников не наблюдалось. Так что я имел неплохие шансы прямиком из джентри в пэры[55] протыриться. По уровню уже вполне соответствовало. Иногда самому смешно, но начал — иди до конца.

Саймон Дэвис не особо счастлив подобным раскладом, но сидел с правильным лицом и вежливо беседовал. Не положено выказывать огорчения перед всеми. Не поймут. А я в принципе уже победил. Четыреста шестьдесят девять голосов за меня, триста семьдесят три — за него. Листок с именами обязательно требуется сохранить. Сказавшим правильное имя, при случае или по просьбе, не мешает оказать помощь.

Осталось где-то с полсотни выборщиков, и разрыв уже никуда не девался. Это понимали все присутствующие, но процедура должна быть доведена до конца честно. Приходилось сидеть вместо празднования победы и вежливо обсуждать перспективы урожая. На самом деле все устали, и разговоры почти увяли. Даже истории про кровожадных индейцев были уже не столь интересны присутствующим. Можно было мысленно обдумывать следующий шаг.

Дверь распахнулась с силой, треснув о косяк. Ничего удивительного, если ее отворяют пинком ноги. Ричард вошел строевым шагом и рухнул на стул, непринужденно почесав волосатую грудь, виднеющуюся из-под расстегнутой рубашки. Было похоже, он сегодня крепко выпил по поводу избрания. Ничего удивительного, когда столько желающих чокнуться. Даже пропуская очередную кружку, недолго и свалиться без чувств.

Кстати, мысленно сделал Глэн себе зарубку, надо подумать над фасоном более удобных рубах и нижнего белья. Захотят ли покупать — неизвестно, но он вполне мог позволить себе ходить в привычном, хотя бы под камзолом с кружевами. Плохо, что рисовать толком не умел, но здесь особой красоты не требовалось. Достаточно общего силуэта, а дальше Жанет справится. Шила она на удивление неплохо, а если дать в помощницы эту девчонку-рабыню, как там зовут, вечно забывал…

— Че делашь? — спросил Дик.

Судя по произношению, он был пьян гораздо сильнее, чем первоначально могло показаться. От таковского простонародного выговора, употребляемого на ферме Сорелей, он давно отказался сознательно. А здесь прорвало.

— Газеты читаю, — показывая на листки, сообщил Глэн.

— И че?

— Ничего хорошего. Лондонский парламент потребовал введение новых налогов согласовывать с ним.

— Как же, слышал. — Дик собрался, и речь опять стала правильной. — «Никакие подати или сборы» не будут отныне «налагаемы или взимаемы в этом королевстве монархом или его наследниками без доброй воли и согласия архиепископов, епископов, графов, баронов, рыцарей, горожан и других свободных людей из общин этого королевства».

Подумал и добавил:

— Генеральные штаты в Париже тоже разродились: «Никто не должен быть принуждаем против своей воли давать взаймы деньги королю» и «Никто не может быть принуждаем платить какой-либо налог, подать, сбор или другую подобную повинность, не установленную общим согласием в парламенте».

— Не знаю, как во Франции, а в Англии, — Глэн показал на газеты, — вице-король Мельбурн собирает войска. Он попытается силой навязать свою волю парламенту. Кажется, без революции и у вас не обойдется. Кому-то определенно снесут голову.

— Так это же прекрасно, — заявил Дик.

— Не понял, — растерялся Глэн.

— Сильная метрополия никогда не позволит развиваться колониям. А мы заинтересованы именно в этом. Даже если парламент разгонят и кой-кого отправят на плаху, надо еще собрать эти самые новые налоги. Начнут в гораздо большем масштабе хватать недовольных и высылать сюда, попутно создавая нелояльное население. Грех не использовать.

— Как?

— Тебе придется поехать в Лондон, — сказал Дик как о самом обыденном, явно озвучивая результат размышлений. — Нужны специалисты-литейщики, да вообще по металлургии, и профессионалы с мануфактур.

— Что?! Да никогда! Ненавижу море!

— Увы, Бэзил, — так называл он его достаточно редко и только с глазу на глаз, — кроме тебя, мне довериться некому.

— И что я за это получу? — уже совсем с другой интонацией потребовал Глэн после мучительного просчета вариантов.

— Два процента с любой сделки и три тысячи ливров в год содержания на срок пребывания за границей.

— Откуда я знаю, какие там расценки? Может, придется жить в канаве, а на купцов полезно производить впечатление своим роскошным видом. С шелупонью и говорить не станут!

— Тысяча ливров и оплата расходов при условии, что наглеть не станешь и заказывать лучшие сорта вин, а камзол из самого Парижа.

— Пять процентов со сделки.

— Два с половиной, и на этом торговлю заканчиваем!

— А как насчет доли в запущенном производстве?

— Обсудим, когда оно начнется. И убытки тоже.

— Ну вот сразу!

Дик молча погрозил пальцем.

— Ладно. Ты слово дал. Верю. Чего конкретно нужно?

— Во-первых, ты должен найти профессионалов по части плавки, ковки и так далее. Во-вторых, внимательно смотреть по сторонам, изучая, чего можно полезного купить, кого сманить.

— То есть четкого списка профессий и размера обещаний нет?

— Бэзил, — сказал он укоризненно, — ты же не дурак, сам все понимаешь. Потому и тебе предложение делаю, а не Бернару, к примеру. У него нет фантазии, и перспективы не видит. Приказ выполнит, а вот искать чего — и сам не очень понимаю — не сможет. Не так воспитан. А ты у нас денежку не упустишь. Вот и шурупь мозгами! На месте проще смотреть, кто подходит и сколько предложить. Простые работяги тоже необходимы, вместе с семьями, но эти обязаны отработать на общих основаниях. Пять лет нормально. За скот или инструменты дополнительно. А вот с мастерами можно и по-доброму. Контракт, но не кабальный. Главное — польза бы реальная вышла.

Он молча кивнул. Резоны понятны, хотя необходимость неделями болтаться в брюхе корабля мало привлекала. Но последующий увесистый куш притягивал всерьез.

— В-третьих, — продолжил Дик, — не одному мне понадобятся более дешевые товары. Закупить и привезти согласно представленному списку. Так, чтобы вторично попросили!

— То есть мне придется там осесть? — В голосе не было ужаса, но и радости. Может, не самый худший вариант. Пусть Лондон и не Париж, а все же не захолустье вроде нашего. Совсем другие возможности при наличии средств. Хотя не верится, что сумеет протыриться в высший слой даже коммерсантов. Чужак без связей.

— Посмотришь сам, на месте. Я надеюсь, ты выловишь моих родственников. Письмо с соответствующими рекомендациями и адресами дам. Уж они полностью в курсе, где и чего достать, и помогут с вербовкой переезжающих. За маленькую мзду.

— Мне как-то не очень хочется иметь дело с несколькими твоими копиями.

— В смысле — побьют и ограбят? Эти могут, но будешь смотреть сам. Ты набираешь подчиненных и предлагаешь контракт.

— Мне нужна будет охрана, — желчно сказал Глэн. — И деньги. Много этих замечательных звенящих кругляшков.

— Деньги будут.

Те самые двадцать с лишним тысяч фунтов стерлингов в банках, подумал Ричард. Раз уж рискуем, чего терять. Доверенность на получение определенных сумм не выше лимита, чтобы не было искушения сразу унести.

— А люди… Ну парочку из наших дам.

— Нет, — быстро потребовал Глэн, — сам выберу. Висельника вроде Питера рядом держать нельзя.

— Ну это зря. Он гнилой был человек. Таких не держу. У тебя будет живое золото, много. По мне, уж лучше пэйви. Наши кого хочешь обчистят, но против своего не пойдут. Да и шанс заняться серьезной коммерцией не каждый день выпадает. Пока слова не нарушаешь, они тоже не предадут.

— Понял уже, — сказал он раздраженно. — Не первый день с представителем семейства Эймсов дело имею.

Из паба доносились гневные крики, и чуть не под ноги вышвырнули прямо в грязь ничего не соображающего мужчину в одних штанах. То ли он такой заявился, то ли уже на месте избавили от лишних деталей одежды, но пятки жутко грязными были еще до падения, поскольку ноги неким удивительным образом задрались вверх, демонстрируя цвет. Видимо, человеку было хорошо, поскольку он перевернулся, поджал конечности под себя и захрапел на всю улицу. Две молоденькие девицы, проходившие мимо, достаточно громко обменялись впечатлениями и рассмеялись.

Он ничего не понял. Говорили на каком-то странном жаргоне, мало напоминающем не только франкский, но и английский языки. Некоторые слова смахивали на знакомые, однако общий смысл не давался. В очередной раз позавидовал Ричарду, на ходу ловящему любые наречия, очень быстро начинавшему говорить с иностранцами, без разницы — фламандец какой или семинол, достаточно свободно и при желании имитировавшему даже акцент, выдавая себя за сородича.

Несомненно, это был не бандитский район, хотя драки и поножовщина случались постоянно. Проститутки, как в иных местах Лондона, на каждом шагу не попадались, никто не приставал с сомнительными предложениями и не делал попыток двинуть дубинкой по башке, хотя частенько в темных местах стояли мужчины, провожая недобрыми взглядами. Нищие тоже обходили район доков стороной и не ползали под ногами.

Коммерческие доки существовали уже добрых полтораста лет. Здешние жители практически все трудились на погрузке-разгрузке или в неких профессиях, относящихся к обслуживанию торговых кораблей. Мужчины, выполняющие квалифицированную работу, имели сравнительно высокую заработную плату и держались за свои рабочие места мертвой хваткой. Ремесло, как правило, не выходило за рамки семьи, передаваясь от отца к сыновьям или племянникам. Мальчики начинали работать в доках с пятнадцати лет и должны были трудиться наравне со взрослыми.

Остальным было гораздо хуже. Хотя корабли приходили постоянно, грузчиков тоже немало, так что случалось оставаться и вовсе без работы. Наличие у пристани судна означало четырнадцать, возможно, восемнадцать часов неустанного физического труда. Приступали в пять часов утра, заканчивали к десяти вечера. Неудивительно, что после этого они заваливались в пабы и напивались до чертиков. Для местных это были не работа и отдых, а нормальный образ жизни.

— Здесь, — сказал мальчишка, показав на ничем не примечательное строение за покосившимся забором.

По крайней мере, тутошние обитатели принадлежали, можно сказать, к высшему слою докеров. Мало кто мог позволить себе наличие ограды в этих кривых закоулках, где множество семей существовало в доходных домах чуть не на головах друг друга, умудряясь сдавать дополнительному жильцу для облегчения финансового бремени даже не комнату или кровать, а обычный угол.

Бертран положил тяжелую руку на плечо проводника, чтобы тот не дал деру. Привести с собой этого креола было не самой худшей идеей. Настоящий богатырь внушал уважение одним видом и драться умел неплохо. Не меньше двух раз уже обокрали бы в Лондоне, не будь рядом охранника. Один воришка отделался сломанной рукой. Второй почти наверняка челюстью.

Он мысленно перекрестился и, вздохнув, постучал кулаком. Подождал немного и повторил, уже со всей дури.

— Че надобно? — спросили изнутри грубым мужским голосом.

Он напрягся и произнес специально выученную фразу, в которой не понимал ни одного слова, хотя Ричард уверял, что там присутствует его имя. Было подозрение, что речь идет о кличке, но тот не ответил на вопрос.

Стукнул засов, и перед ними в открывшейся калитке обнаружился крепкий парень с подозрительным взглядом.

— С самого Нового Света?

— Здесь живет Гнутый Эймс? — на всякий случай уточнил гость.

— Семья уж точка тута, — невразумительно ответил привратник. — Проходь, дорогуша.

— Мой пенни! — потребовал мальчишка.

— Дай ему, Бертран! И пусть подождет, — поколебавшись, приказал Глэн. — Назад проводит. До гостиницы.

В здешних улочках недолго заблудиться. Ходить в темноте по сомнительному району даже в сопровождении здоровенного телохранителя с дубиной и тесаком не очень хотелось.

— Еще один пенни? Да завсегда к вашим услугам, — радостно пообещал малец, вытирая сопли грязным рукавом.

Дворик был маленьким, как везде, завешанным постиранным бельем, да еще и заставленным фургонами, жутко напоминающими фильмы про Дикий Запад. Видимо, на таких пэйви и шлялись по Англии. Опять же конюшня, откуда знакомо пахнуло. Если кто в будущем думает, что столетия назад даже в деревне благоухало, он крупно ошибается. А уж про город и говорить нечего. Все о том в курсе в теории, но мало кто реально нюхал нечто подобное и даже отдаленно не представляет этого жуткого букета запахов. Поначалу аж слезы из глаз. Со временем привыкаешь и перестаешь замечать, человек в принципе очень пластичен и может выдержать что угодно, но стоит уехать ненадолго и вернуться, как опять с души воротит.

В доме собралась немалая компания, включая детей, но возле грубого стола, куда его усадили, стояли три здоровенных блондина. На их фоне Дик выглядел бы сущим задохликом. Между прочим, как и его приятель, эти вовсе не походили внешне на цыган. Хотя цветастые рубахи, кожаные пояса и сапоги при наличии у каждого немалого размера ножа наводили на определенные мысли. Бытие рождает сознание, и все такое. Центральный махнул рукой, давая понять, чтобы молчал, стоило открыть рот. Ну хоть табуретку предложили, а не заставили стоять.

Чуть позже очень симпатичная белобрысая девица с ростом и формами валькирии привела крошечную старушку и усадила ее в единственное кресло. Та посмотрела ясным взором на забредшего гостя, что-то невнятно буркнула не на английском и внятно изрекла:

— Кэтрин!

— Матушка говорит, — на очень приличном франкском, с легкой приятной хрипотцой, сообщила та, — что папаша наш, Гнутый то бишь Эймс, дуба дал в прошлом годе. Навернулся с коня по пьяни.

— Сожалею, — растерянно ответил Глэн.

— Когда смерть придет, ей не откажешь, — спокойно ответила девица по-английски, не то цитируя нечто всем знакомое, не то пословицу какую приводя. — А ты что за пень с горы и чего за весть принес? — сказано было все тем же приятным голосом.

— Я — Глэн Маккормик, — произнес он уже привычные слова.

Уже и сам начал забывать прежнее имя и никогда не произносил вслух после первых дней. Попасть в одержимые крайне не хотелось и проверять спиной внушаемость аборигенов тоже. Достаточно и одного случая. Дик, конечно, та еще скотина, но хоть честен в своем роде.

— Ирландец? — потребовала бабуля.

— Может, предки… — Он давно выработал определенную линию и старался лишний раз не врать. В Америке в любой момент мог всплыть знаток языка или места рождения, а то и очередная проститутка, с прежним Глэном знакомая. Лучше не углубляться в подробности. — Во Франции с детства и родичей не особо знаю.

Опять прозвучало нечто непонятное.

— Матушка говорит, плохо не иметь близких, — сообщила девушка.

Он с трудом мог представить, каким образом данный божий одуванчик мог родить всю эту братию. Да и сестра габаритами в два раза превышала мать. А ведь вроде их должно быть еще больше. Не вся гоп-компания Эймсов здесь собралась.

— Как раз об этом и речь, — довольный, что может свернуть в нужном направлении, ответил. — Меня направил к вам Ричард. С поручением.

Он извлек из внутреннего, собственноручно пришитого к камзолу кармана кошелек и письмо, обратив внимание, как при его движении напряглись мужчины. Постарался действовать медленно. Неужели ждали ножа или пистолета? Кажется, у них тут гораздо более бурная жизнь, чем прежде представлялось.

— Здесь слово от него и сто фунтов стерлингов золотом.

Мать развязала шнурок и задумчиво посмотрела на монеты, высыпанные на стол.

— Он помнит о семье и дважды писал, интересовался.

— Один раз я ответила, в прошлом годе. Отправила на «Морском коне».

Он молча пожал плечами. Корабли частенько исчезали бесследно. Шторм, испанцы, каперы. Про данное судно ничего прежде не слышал. Но если губернатор, случалось, получал из Парижа указания с опозданием на год, то могло ходить по рукам, в поисках перебравшегося дважды достаточно далеко от прежнего местожительства.

— Теперь вот выпала оказия передать из рук в руки.

— Это ведь не все? — спросила девушка, не дожидаясь материнского разрешения.

— Да, — согласился он. — Дик сегодня богат и достаточно влиятелен. Он сказал так: «Если хотите, можете переехать. Поможет и землю даст». Но, — выделил голосом, — есть для вас и другая возможность неплохо заработать.

— Мы слушаем. — И опять отметил: валькирия, не советуясь, сама подавала реплики. А братья стояли и помалкивали. Матриархат у них, что ли?

— Ему нужны люди, не меньше двухсот семей, готовых переехать в Новый Свет. Дорогу и фрахт оплачивает.

— Ого, — впервые подал голос один из мужланов.

— Дику не нужны нищие или спившиеся. Семьи с крепкими хозяевами, готовые рискнуть и трудиться. Обычные условия — пять лет на хозяина и участок в сто шестьдесят акров в аренду после. Или за выкуп. Хотя возможно и получение своего…

Теперь свистнул другой в явном изумлении. И этого проняло.

— …Но здесь уже начинаются разные тамошние тонкости, о которых пока ставить семьи в известность рано.

Пауза. Ха… Слушали не перебивая.

— Также желательно, чтобы среди отъезжающих имелись самые разные профессиональные ремесленники. Что угодно: плотники, столяры, кожевники, шорники, часовщики, ткачи… любые мастера, однако опять же из разряда «не повезло». Чтобы были уживчивы и старательны, а не пили без просыпу.

— У тебя большие запросы, — сказала Кэтрин с насмешкой.

— Не у меня. У Дика. Он много может дать, но и получить хочет в полной мере. Поэтому очень важно найти людей, работающих в изготовлении металлических изделий, а также литейщиков и связанных с этим. В Бирмингеме после погрома, учиненного королевскими войсками, наверняка множество народу мыкается без заработка. У вас есть там связи?

— Найдутся, — подтвердила девушка. — Это будет стоить гораздо дороже, и никто из подобных людей не подпишет кабального договора. Мало того, им прямо запрещено законом уезжать.

— Нужны специалисты, и при условии реальной полезности со знаниями можно и заплатить. И за бумаги, и за семью или иные капризы.

Вопросительно поднятая бровь. Опять же девушка руководила, остальные только переглядывались.

— Сколько — уже вопрос торговли. Вам — с каждой головы, в зависимости от договора. Обсудим, но прежде последнее. Люди в Новом Свете постоянно закупают огромное количество всяких товаров. При этом частенько привозят вовсе не заказанное или дерьмовое, не оставляя выхода. Я дам список важнейших вещей, от иголок до тканей, и нужно закупить за наличные прямо на месте, а не в лондонских модных магазинах. Оптом совсем другие ливры. Это же ваша специализация — здесь купить, там продать, не так ли?

Мужчины открыто ухмыльнулись. Один явно хотел презрительно плюнуть, покосился на мать и воздержался.

— Если качество будет хорошим и цена низкой, можно поставить дело на постоянную основу. Торговый дом Эймсов, а? Десять процентов с каждой сделки, при условии что цена ниже на треть здешнего магазина, а добротность товара на уровне. Ничего залежалого, тухлого, рваного. В конце концов, на себя станете работать!

— Десять процентов мало! — быстро сказала валькирия.

— Здесь не торгуемся. Цена ниже предложенной трети — ваш навар выше.

— У Дика столько денег? — неожиданно подала голос, причем на английском, мамаша. Кэтрин сразу замолчала, хотя явно собиралась давить, требуя лучших условий. Уж в этом смысле они не ошиблись.

— У него огромная плантация, рудник, счета в английских и франкских банках и кое-что еще. Женился крайне удачно, — уточнил Глэн на всякий случай.

— А платить будешь ты за все это его золотом?

— Имею право получать деньги со счетов.

— И не хочется распихать по карманам и смыться? — прищурившись, спросила матушка.

— Нет, — ответил честно. — Если есть у меня на свете друг, то это Дик. Надеюсь, он тоже так считает. Своих обманывать — последнее дело. И кроме того, — сказал после легкой паузы, — даже без вас могу получить в разы больше. И это будет мое, не чужое и не ворованное. Просто времени займет намного больше. Вы знаете людей, корабли, где дешевле взять. Да и ребята крепкие, будет кому товар охранять, а семья в таком удачном мероприятии поможет, нет?

— Подробности излагай…

Вот и все, подумал он с облегчением. Первый рубеж взят. Пообщаемся, уточним отдельные пункты и расценки. Когда понюхают серьезных денег, уже не смогут сыграть назад. Не в человеческом характере отказываться от идущей в руки удачи. Подмять их вряд ли получится, сами с усами и чужого начальства не примут. Значит, и сидеть ему здесь не стоит. Наладить все и возвращаться. Без телефонов и прочей связи, с многонедельными плаваниями держать под контролем не удастся, но лучше пусть набивают брюхо дома, в Англии, чем там.

Не нужны ему рядом с Диком другие близкие и доверенные личности. Его лично более чем достаточно.