Когда сбываются мечты

Глава 25 Игнат

– Слушаю, милая, – убавил громкость работавшего радио в машине, ответив на телефонный звонок.

– Игнат, обещай не ругаться.

– Яна, ты же знаешь, мне не нравятся такие разговоры.

– Ничего страшного не случилось, – поспешила она меня успокоить, – просто… я тебе сейчас отошлю фотку, а ты мне скажешь, может ли она быть как-то связана с моей мамой.

Тяжело вздохнул и постучал пальцами по рулю. Не любил вспоминать о Маше, до сих пор считал случившееся с ней своим личным упущением.

– Малышка, ты же понимаешь, что ее…

– Игнат, – перебила она меня с металлом в голосе.

– Хорошо, кидай.

На телефон пришло сообщение с фотографией женского кулона, похожего на обычную деревяшку, но отлично выглядящую деревяшку. Изображение действительно мне было знакомо. Машка всю свою жизнь не снимала этот кулон, который был подарком Назимова на ее десятилетие.

Только вот когда узнал причину, из-за которой Яна послала мне это фото, злость оказалась намного сильнее удивления. Это надо же было до такого додуматься и пойти к чокнутой убийце.

Татьяна до сих пор находилась в психиатрической клинике, и Назимов не знал, что с ней делать. За это время он так ни разу ее и не навестил, отпустить ее он не мог, так же, как и убить. Потому и не навещал, боялся совершить неправильный поступок под влиянием чувств и эмоций.

Домой я приехал раньше обычного и прождал Яну добрых полчаса. Она очень удивилась, увидев меня. Еще бы, дома я практически не появлялся. Было очень тяжело находиться рядом с Яной, в то же время не приближаясь к ней. Я чертовски от этого устал и не понимал, почему она не замечала, насколько голодным взглядом я на нее смотрел.

– Ты сегодня рано.

Просто констатация факта, в ее голосе не было ни претензии, ни радости, ни удивления. Наверное, это, а может, и сегодняшняя встряска с клиникой и Татьяной в придачу, но что-то определенно стало последней каплей. Я набросился на свою кошку прямо на пороге.

Не знаю, как поступил бы, не ответь она мне взаимностью, смог бы я вообще остановится? Пожалуй, ответы на эти вопросы я никогда не узнаю, да и не хочу. Зачем? Сейчас, лежа в кровати, теперь уже действительно на нашем супружеском ложе, Яна не переставала гладить мое лицо, перебирать волосы и сладко-сладко целовать. Я чувствовал настоящую эйфорию. Всплеск адреналина прошел, так же, как и космический экстаз, и сейчас в ночной тишине комнаты мне было уютно и легко. Может быть, это и есть настоящее счастье, когда не хочется лишних слов, когда достаточно нежных прикосновений и лишающих разума поцелуев.

– Давай просто начнем с начала, – подцепил подбородок своей жены, как любил это делать. – Вот просто с самого начала, как будто мы только-только познакомились.

– Какой ты, однако, шустрый, только познакомились, и уже затащил меня в койку, – хихикнула она мне в плечо и продолжила подначивать: – Я уже молчу про то, что заделал мне детишек.

Приподняла голову, подперев ее ладонью и вырисовывая пальцами другой руки одной ей понятные узоры на моей груди, она все же сказала:

– А давай! Если честно, я думала, что мы начнем нормальную жизнь еще сразу после выписки. – Я только открыл рот, как она замахала рукой, оторвав ее от меня. – Молчи, молчи! Давай правда все отпустим и просто будем жить. Ведь нам действительно хорошо вместе, зачем тогда отдаляться?

Я поцеловал ее и повалил обратно на кровать, не мог ничего с собой поделать и хотел еще раз установить на нее свои права. Не прикасался к ней как мужчина больше месяца, и сегодняшние несколько раз не утолили мой голод, напротив, раззадорили еще сильнее.

Яна права, даже просто погружаться в те воспоминания было неприятно. После объявления о двойне Мари выгнала нас за дверь, оказала Яне первую помощь и направила в город. И уже когда ей наложили гипс и пару швов на ладони, я пришел в палату и еле сдержался, чтобы не придушить.

К тому моменту я окончательно пришел в себя и был готов убить любого проходившего мимо. Самка беременна от меня, а я ничего не знал, еще и под угрозу ее поставил, понимал, что в сложившейся ситуации виноват сам, но и на Яне вину видел не меньшую. Я не понимал, как она посмела, как она могла не сказать о таком? А если бы я не приехал? Так бы и продолжала сидеть в клане отца?

В общем, накрутил себя, не дай луна, тронешь – и вот-вот взорвался бы. Но когда увидел ее виноватый взгляд, руки, хаотично сжимающие покрывало, и услышал:

– Прости. Я бы сказала, просто потом. Просто я не знала, зачем ты приехал… а потом обиделась… а потом свадьба, и опять ты ушел. Я хотела сказать. Игнат? – подняла на меня полные слез глаза, и я спасовал.

Сдержал рвущиеся наружу обвинения и оскорбления, просто подошел, поцеловал ее в лоб и прошептал:

– Все хорошо, Ян, успокойся и поправляйся, если что-то будет тебя беспокоить или понадобится, звони. Извини, я тут весь день, а дел выше крыши разгребать.

Я ушел стремительно, не оборачиваясь, потому что сдерживать себя становилось все труднее. Мог наговорить много ненужного сейчас, а она мать моих будущих детей, моя жена, нужно как-то выстраивать эти отношения.

И я принялся выстраивать.

Проявлял максимум, на который способен: уважал ее решения, не посягал на личное пространство, даже глаза закрыл на ее постоянное общение с Лексой.

Немного погодя я понял, что там, в больнице, мной руководили обида и уязвленное самолюбие. Но со временем желание придушить жену пропало, постепенно и обида сошла на нет. И теперь хотелось лишь отлупить ее по аппетитной попке. Определенно! Когда родит, первым делом отхожу ее хорошенечко.

И желание. Желание с каждым прожитым с ней бок о бок днем в одном доме становилось непереносимым. Яйца были настолько каменными, что хоть кирпичи о них колоти. Постоянный стояк напрягал, а фантазии, заводившие меня в очень дальние уголки сознания, постепенно сводили сума. Тогда я начал отдаляться сильнее, ночевал в городе, брался за любое мало-мальски положенное мне по статусу клановое дело.

И вот сегодня тормоза сорвало, и черт… почему их не сорвало раньше? Погладил плоский животик, вызвав у Яны смешок.

– Когда уже? – Она поняла меня с полуслова.

– У кого-то даже на пятом месяце не видно живота, а у меня всего лишь одиннадцатая неделя.

– Не понял, почему так много? Почти три месяца, у тебя же два недавно было.

Яна засмеялась, а я напрягся не на шутку, мы с ней даже знакомы не были одиннадцать недель назад.

– Что, испугался? – продолжала она хихикать, но, видимо, почувствовав сквозящее напряжение, все же успокоилась и попыталась объяснить. – Они срок от последних месячных считают. Понятия не имею почему, но так все делают, получается, две недели прибавляют. Да не парься ты, – стукнула ладошкой по плечу, – если что, тест сделаешь, тебе же не впервой.

– Язва.

Приподнялся и начал покусывать ее за ребра, щекоча при этом пальцами живот.

– Все-все! Сдаюсь! – завизжала Яна. – Ну пожалуйста, я сейчас умру со смеху. Я, видимо, патологически ревнива.

Этой ночью я спал так крепко, как никогда прежде, даже не заметил, когда проснулась Яна и выбралась из-под моего бока. Зато когда спустился на кухню, был приятно удивлен аппетитным запахом омлета. Последний и единственный раз, когда я ел что-то приготовленное Яной, была пицца в самом начале нашего знакомства.

– Доброе утро. – Яна обхватила руками мою шею, буквально повиснув на мне, и одарила целой серией коротких поцелуев.

– У тебя такие сладкие губы, – в перерывах между поцелуями сказал я.

– Ха, еще скажи, как мед, – тихонько рассмеялась прямо мне в губы. – Садись есть, а то не успеешь. И так проспал уже.

Завтрак был великолепным: нежный, воздушный омлет таял во рту, обжаренные помидоры давали кислинку, а колбаса хоть как-то гасила аппетит. Ведь, несмотря на вкус, на одних яйцах с молоком далеко не уедешь.

– А у тебя какие планы на сегодня? – поинтересовался у нее.

– Надо к Лексе съездить, – потупив глаза, произнесла она.

– Она знает о твоей беременности?

– Нет! Никто не знает, кроме отца и Вики. Ты же говорил.

– Хорошо, общаться с ней, несмотря на то, что я против, ты все равно не перестанешь, – вытянул вперед ладонь, давая понять, что мне нужно закончить мысль. – Поэтому просить тебя об этом я не стану, но, Яна, будь аккуратней с ней. Я не знаю, что у нее на уме и, узнав о детях, она может учудить все что угодно.

– Это потому, что она в тебя влюблена, да? – тихонечко уточнила, словно боялась говорить об этом вслух.

– Яна, это не влюбленность, это маниакальная, патологическая даже, одержимость. С самого детства, – добавил и, чтобы не портить такое прекрасное утро, поднялся, обошел вокруг стола и, наклонившись позади Яны, откинув ее волосы, начал покрывать шею поцелуями. – Я сегодня приеду не позже трех, надеюсь тебя здесь застать. Или… слушай, а давай пересечемся в городе и наконец-то с тобой куда-нибудь сходим.

Яна, повернув голову, поймала мои губы и после долгого, выворачивающего все нутро поцелуя, радостно улыбнувшись, ответила:

– С удовольствием.

Днем мы встретились и, пообедав в кафе, пошли в кино, как бы неожиданно это ни было, а после гуляли по Москве до самой ночи. Мы не переставая разговаривали, обменивались шутками дурачились и целовались. Мне было невероятно легко рядом с ней, лишь единственная тема – цвета моих глаз и родителей – заставила напрячься.

– Яна, давай когда-нибудь потом расскажу. Сейчас не особо готов.

Она посмотрела на меня своими светдо-зелеными глазами, кивнула и, поглядев по сторонам, с задорной улыбкой тут же разрядила обстановку.

– Хочу мороженое.

Вот и все. Моя жена хотела мороженого. В конце октября, и с этим не поспоришь, поэтому надо исполнять.

До клана в тот вечер мы так и не добрались, даже в мою городскую квартиру не поехали, просто, постоянно обнимаясь и целуясь, завалились в первую попавшуюся гостиницу. Я был готов взять ее прямо в лифте, до сих пор поражался своей выдержке.

Так и повелось: мы гуляли, ходили в кино, кафе. Луна, я подростком такими глупостями не занимался. Отношения между нами были легкими и простыми. Мы не вспоминали о том, что было, и не говорили о своих эмоциях и чувствах. Старались обходить эту тему, потому что я не знал, что сказать, как облечь в слова то, что испытывал, если и сам до конца еще не разобрался в этом. Почему молчала Яна? Возможно, тоже не знала, что сказать, да и зачем, если и так все было прекрасно.

Назимов поправился окончательно, и теперь уже ничто не напоминало о его беспомощности. Он наконец-то встретился с Татьяной, и ничего хорошего из этого не вышло. Понятия не имею, что она ему такое сказала, но содержать ее стали еще строже, а Назимов и вовсе превратился в железяку, оттаивая только рядом с Яной. Лекса устроила отцу бойкот и не общалась с ним по сей день.

Яна же с каждым днем менялась, становилась более домашней, что ли. Несмотря на плохие приметы, уже объездила почти все детские магазины. Она стала еще красивее, если такое вообще возможно. Особенно когда прикладывала ладони к своему по-прежнему маленькому животику, уже не такому плоскому, как раньше, но, на мой взгляд, все еще слишком худому для двойни. Когда ее никто не видел, она тихонечко поглаживала живот и что-то бормотала, а в последнее время и вовсе выглядела весьма сосредоточено и задумчиво.

– Игнат, – донесся издалека слегка визгливый голос Яны.

Я сидел в своем кабинете, который когда-то принадлежал Денису. Спешно встал из-за стола и поспешил проверить, все ли в порядке, ведь так боялся за Яну и наших детей.

Но не успел открыть дверь, как на меня просто налетел целый ураган в виде моей маленькой жены. Она, улыбаясь, запрыгнула мне на руки, как обезьянка, обняв руками и ногами, и принялась тараторить.

– Я все думала, глюки или нет… оказалось, что это оно, а Мари все рано-рано…

– Ян, ты о чем?

Только девушка меня, казалось бы, не слышала и продолжала тараторить.

– А я права, Игнат! Права-а-а! Сам послушай, ну же, – отстранившись, слезла с меня, – потрогай.

Я не понимал происходящее еще пару секунд, пока она не взяла мою ладонь и не положила к себе на живот.

– Ты что, их уже чувствуешь?

– Пару дней как, а сегодня было пря… ой, – радостно посмотрела на меня, – вот так.

А я стоял как завороженный, смотрел в ее глаза и не верил, не верил тому, что чувствовал. Маленький толчок под подушечками моих пальцев, даже не толчок, а намного, намного слабее, словно живот Яны зажил собственной жизнью и сам по себе взял и невесомо прикоснулся к моей руке в одном-единственном месте. Так по-воздушному легко, а рука теперь огнем горела, и покалывало, потому что хотелось еще. Я даже на дату посмотрел. Календарь, висевший на стене возле двери, показывал первое декабря. Первый день зимы принес мне самое теплое событие в моей жизни.

А еще через три недели, почти перед самым Новым годом, мы вместе пошли уже на третье УЗИ. Мари что-то щелкала, замеряла, записывала, а мы с Яной не отрываясь смотрели в экран, где было видно малышей. Один сосал палец, а второй… что со вторым?

– Он икает, – успокоила нас Мари.

Яна тихонько засмеялась и крепче сжала мою ладонь. Да, видимо, когда дело касалось моих нерожденных детей, я был словно открытая книга, бери и читай любую эмоцию.

– Ну в общем-то, я все, что надо, посмотрела. Все показатели хорошие, да и Янины анализы пока отличные. Она намного лучше других полукровок переносит беременность, я думаю, сказывается то, что ты, Игнат, все время рядом, дети чувствуют твою силу и успокаиваются, – сказала Мари, обтирая салфеткой аппарат УЗИ.

Я тоже поднялся, взял бумажные полотенца и начал промакивать гель на Янином животе. Такое простое действие в то же время было настолько интимным, что даже Мари как врач была здесь лишней. Яна тоже это почувствовала и, смущенно улыбнувшись, поднялась, опираясь о мою руку, и, одернув вязаное платье, пошла к кушетке одеваться.

– Удачные фотографии УЗИ я вам, кстати, сделала, – перевел взгляд обратно на врача, – пол узнать не хотите?

– А что, видно уже? – Янины глаза загорелись еще ярче, только разве бывает настолько ярко?

Она уже привела себя в порядок и обутая стояла возле меня, опять крепко ухватив мою ладонь. Я бережно приобнял ее за талию и обратился к Мари:

– Еще как желаем.

– Один ребенок развернут, так что как я ни смотрела, так и не увидела, а второй… вторая девочка.

Мари улыбнулась, а Яна ахнула и приложила ладонь к животу.

– Девочки, малышки. Мари, спасибо тебе! Мы можем идти?

Волчица ей кивнула, а жена потащила меня на выход, я еле успел схватить с кушетки позабытую ею шубу.

Уже на улице поймал кружившуюся на одном месте под хлопьями белоснежного снега сумасшедшую девчонку и укутал в теплый мех. Прижался к ней со спины и глубоко вдохнул ее аромат. Она откинула голову мне на плечо и начала часто моргать из-за снежинок, падавших на лицо. Потом вовсе прикрыла глаза и выдала ну очень непонятную вещь, до которой только женщина могла бы додуматься.

– Ты расстроился?

– Что за глупый вопрос?

– Ты, наверное, наследника хотел, а тут девочка. Две девочки!

– Ну вообще-то, это еще не точно. Второй же прячется, так что он запросто может оказаться пацаном, просто очень стеснительным.

Яна открыла удивленные глаза и повернулась ко мне лицом. С минуту что-то обдумывала, не отрывая от меня своих дурманящих разум глаз, и серьезным тоном начала меня поучать:

– Игнат, не хочу тебя расстраивать, но у нас однояйцевые близнецы, а они просто не могут быть разнополыми. – Видимо, заметив, что совсем меня не убедила, она выдвинула еще один аргумент: – Они от одного сперматозоида произошли!

– Действительно аргумент, – мягко улыбнулся и переместил руки с ее талии на плечи, – пойдем домой. Погода хоть и прекрасная, но лучше не мерзнуть лишний раз.

– Игнат! – Она походила на обиженного ребенка. – Такое возможно, только когда неправильные хромосомы, я как-то про такое читала, болезнь, это ненормально.

– А оборотни – это нормально?

Она буквально зависла, приоткрыла рот, затем опять закрыла, похлопала глазами, а я не стал ее дальше мучить, подтолкнул вперед и пояснил:

– Дети у нас бывают редко, близнецы еще реже, они всегда однояйцевые, и поверь мне, бывают и разнополые, наверное, пять таких пар я точно знаю. Пошли уже, – поторопил я ее, когда она, обдумывая мои слова, встала как вкопанная. – На следующем УЗИ проверим.

Но мы так и не узнали ни через месяц, когда специально для этого ходили к Мари, ни на следующем плановом в тридцать недель; малыш так и не показал свою половую принадлежность. Яна сделала свои выводы и принялась скупать все девчачье. Весь дом, казалось, наполнился, розовым, воздушным и плюшевым безобразием.

На новогодние праздники к нам приехала счастливая Вика, переполненная впечатлениями от жизни и учебы в Европе. Восторг и переполняющие ее через край эмоции просто текли рекой. Яна провела с ней все праздничные дни и буквально сутки напролет была рядом. А когда белая волчица уехала, она проревела два дня подряд.

Следом нам преподнесла сюрприз Лекса, которая через два дня пришла в гости с новогодними подарками. Провела с нами целый вечер и, уже уходя, с улыбкой на лице, но вполне серьезным тоном пожелала нам гореть в аду со своими телячьими нежностями. «А я больше ни дня не выдержу вида ваших постных мин, потому и уезжаю на пару месяцев к подруге в Америку». Отправила воздушный поцелуй и скрылась за дверью.

Яна опять рыдала, а я наконец-то успокоился. Ведь по-прежнему подсознательно ожидал чего-то плохого от Назимовой, подлость все же у нее в крови. Тем более та до сих пор не знала о Яниной беременности, небольшой живот позволял это скрывать ото всех. Пока.

Просидев пару дней дома в расстроенных чувствах и что-то обдумывая, Яна приняла решение начать обустраивать детскую. У нее как будто включился режим гнездования.

Месяца полтора я радовался, что она не грустит и нашла себе занятие по душе. Но когда с каждым днем в доме стало появляться все больше откровенно ненужных вещей, я позвонил тестю. Теперь Реброва я называл только так. Он бесился, Яна смеялась, а я мстил. Мстил за то, что тот не известил меня о беременности своей дочери сразу, как узнал. И каждый раз получал глубокое моральное удовлетворение при виде его перекошенного лица, словно тому подсунули вегетарианский ужин.

Олег то приезжал, то уезжал, с каждым его приездом Яна делила между нами весь свой неограниченный поток заботы. И мне становилось значительно легче. Яна была идеальной женой, но порой ее забота начинала душить, этакая курица-наседка, которая иногда перебарщивала. Но это были такие мелочи, что я с легкостью закрывал на них глазах. Главное, она рядом. Не стремится от меня закрыться или убежать и в то же время не требует от меня такой же открытости и искренности. Пока я не был готов ей этого дать. Но каждый толчок наших детей или острый локоточек, упиравшийся в ее живот, заставлял мою душу выворачиваться наизнанку. В такие моменты безумной, просто невозможно щемящей сердце нежности меня легко можно было вывести на откровенность, но Яна этого не делала, за что я был ей особо благодарен.

Но, как говорится, всему хорошему когда-либо приходит конец. Наступил март, и в город вернулась Лекса, желавшая непременно увидеться со своей подружкой. Вот в этот момент, пожалуй, мы и поругались первый раз за все это время. Яна настаивала на своем, а я просто не разрешил ей выезжать за территорию поселка и был таков. Предварительно запретил приезжать Лексе, естественно, в обход Назимова.

Прошла пара недель, Яна успокоилась, по крайней мере, я так думал. И то ли я слишком расслабился, то ли она стала хитрее, но пришедшая СМС от Яны «Прости. Ты был прав. Я с Лексой и она неадекватна» стала для меня полнейшей неожиданностью. А когда я запеленговал вставленный в обручальное кольцо маячок, по спине пошел холодный пот.