Глава 24. Аксиома революции

Шайба одиноко сидел за выщербленным гранитным столом и грустил.

— Все! Кирдык, Вован! А бизнес наш накрылся медным тазом, — он поднял на Ленин красные, словно песком засыпанные, глаза, и стало ясно, что уголовный крепко навеселе. — Ну че стоишь, загадочный как ребус. Садись, последнюю заначку пить будем.

— Что стряслось, товарищ Шайба? — сухо осведомился Ильич. Он терпеть не мог пьяных разговоров и всей той пошлой глупости, которую они обычно тянут за собой.

— Что стряслось, что стряслось — СССР обоссалось, — с горькой ухмылкой передразнил его уголовный. — А то ты не в курсах! План твой — не проканал. Ассириец на понтах, меряется с козлорылым, у кого длиннее. Ну а пока они будут мочить друг друга фаерболами, лавочка на тот свет закрыта. Других концов у меня нет. Так что готовься: жить будем скучно, жить будем бедно.

Он поднял увесистую серую чарку, налитую до краев, чокнул ею с силой о вторую, стоящую на столе, опрокинул добрую половину порции в рот и опять погрузился в мрачную задумчивость. Ленин с досадой опустился на лавку напротив. То, что уголовный впал в упадочнические настроения, было решительно некстати. Именно сейчас, когда его помощь так необходима! Под ногами кувыркнулась и с глухим звоном покатилась по каменному полу пустая бутылка. Шайба опустил под стол еще одну и начал хмуро терзать татуированной рукой серебристую пробку третьей.

— Не время предаваться унынию, товарищ Шайба, — бодро сказал Ильич и отодвинул в сторону щедро выделенное ему спиртное. — Тем паче в тот момент, когда мой план по свержению фараонизма вступил в решающую стадию.

Шайба, который как раз отправлял в рот новую порцию водки, поперхнулся и зашелся в отрывистом злом кашле.

— Ты че, Ильич, на ухо хромой? Я же тебе русским языком говорю: накрылась контора. Варки — не будет. Даже коротенькой малявки на волю не кинуть, пока Ассириец козлит.

— А причем здесь, собственно говоря, Ассириец? — хитро прищурился Ленин.

— Как причем, — опешил Шайба. — Он же наш единственный канал.

Ленин, не в силах больше сдерживать нарастающего возбуждения, вскочил и начал мерять шагами камеру:

— Товарищ Табия — не канал, а разменная монета. Он не более чем попутчик: нужный, полезный, но попутчик до первого поворота. А попутчиков в нашем деле жалеть не приходится.

Шайба недовольно крутил головой, стараясь удержать его в поле зрения, но Ильич с каждой новой фразой лишь убыстрял свой ход.

— Революция дело тяжелое, ее в беленьких перчатках, чистенькими руками не сделаешь! — скороговоркой назидательно выговаривал он. — С самого начала я отводил этому временному союзнику роль фактора, отвлекающего на себя силы Хуфу и его приспешников. Не думаете же вы, товарищ Шайба, что я всерьез собирался делать ставку на всяких вавилонских фигляров и иудействующих бундовских богоискателей?

На последних словах Ленин остановился, выгнул грудь по-петушиному и сунул руки подмышки. Шайбе, до тошноты знакомому с этим жестом по фильмам, которыми была напичкана его пионерская юность, вдруг показалось, что Ленин тоже их смотрел и теперь копирует исполнителей собственной роли, причем копирует хреново. Он подозрительно сузил глаза и оглядел Ильича с ног до головы:

— Я чего-то не догоняю. Ну, стравил ты Ассирийца с козлорылым. Ну, будут они глотки рвать друг другу. А нам какой с того интерес?

Ленин этой вспышки неприязни словно бы не заметил.

— Своей активностью товарищ Табия связывает фараону и его клике руки, — терпеливо разъяснил он. — Значение их драчки трудно переоценить. Она дает нам время собраться для окончательного и решительного удара, чтобы воткнуть штык в мягкое подбрюшье рабовладелия. И не просто воткнуть, но энергично провернуть его там мозолистой пролетарской рукою!

Шайба откинулся на лавке назад, дернул золотую цепь на толстой шее и поглядел на Ильича с пробудившимся интересом.

— А ты, как я погляжу, мастак в подбрюшье ножиками тыкать. Только их еще достать надо, ножики эти. А где ты их, Володя, без Ассирийца достанешь?

— Будут и ножики, и кое-что посущественней, — заверил Ленин. — Есть товарищи, для которых мой партийный авторитет не пустой звук. И эти товарищи готовы положить свои возможности на алтарь революции.

— Смотри, чтобы они тебе на алтарь чего другого не положили, — буркнул уголовный. — Вон как ты на сходняке глотку драл. И что? Потянулась к тебе братва? Да и товарищей твоих красноперых я что-то не наблюдал. Один я как мудак в ладоши хлопал.

Резонный этот вопрос Ильича в тупик не поставил ни на секунду.

— Прежде чем объединиться, товарищ Шайба, надо решительно размежеваться! — с энтузиазмом воскликнул он. — Это аксиома революции. Нам нужно было закинуть пробный шар, оценить степень подготовленности масс, чтобы потом переходить к агитационной работе на местах. И этот шар успешно закинут. Обозначилось предельно ясно, что следует обещать каждой, отдельно взятой группе, чтобы она поверила в наше дело и пошла за нами навстречу своей мечте.

— Красиво излагаешь, — процедил сквозь зубы Шайба. — Ладно, с бакланами мы, допустим, разберемся. А вот что это за «товарищи» у тебя нарисовались «с возможностями». Давай колись! А то интересная шняга: Ассириец был у нас общий, а «товарищи» — чисто твои. Не по понятиям как-то. Или ты без меня вариться решил?

— Очень своевременный вопрос, — одобрил Ильич. — Это товарищи из Индии, которые по собственному почину протянули нам руку братской помощи. Их возможности и уровень подготовки значительно превышают возможности товарища Табии. Что касается имен, то их я пока не называю исключительно из соображений конспирации.

И, наклонившись к сидящему Шайбе, Ильич прошептал ему в ухо однажды услышанную в той и так удачно пригодившуюся в этой жизни фразу:

— Даже у саркофагов есть уши!

Шайба напрягся, медленно обвел камеру тяжелым взглядом и вроде с Ильичем согласился. Только спросил отрывисто:

— Сведешь?

— Всенепременно! Но в нужное время и в нужном месте.

— Лады, — немного успокоился Шайба. — Заметано. Теперь давай о бабках. Активистов твоих надо подогреть. В смысле, простимулировать материально.

— Есть люди, для которых служение идее важнее материального, — с нажимом сказал Ильич.

— Оно конечно, лохи всегда найдутся, — согласился уголовный. — Но даже если сами они за труды ничего не просят, без бабок не обойтись. За оружие башлять придется. Здесь Брюса Ли нет, чтобы с голыми руками на свинорезы кидаться.

— Отчего же — с голыми? Мы эти руки вооружим самым новейшим вооружением, которое закупим в нужных количествах у капиталистов! — убежденно произнес Ленин. — И в этом проявится историческая справедливость. Оружием одной хищнической формации мы уничтожим другую, породившую ее.

— Ау, Вовчик! С кем ты сейчас разговариваешь? Бабло на пушки, говорю, где возьмем? Я пустой.

Ильич коротко хохотнул и сильно потер виски ладонями. В минуты борьбы, когда все складывалось, как он задумал, напряженная работа мысли всегда отзывалась некоторой головной болью, с которой, впрочем, он давно свыкся. Понизив голос, Ленин сказал:

— Есть такой испытанный, хорошо себя зарекомендовавший большевистский прием — «эксы». Вам ничего об этом в школе не рассказывали?

Загрузка...