Глава 19 Бой под Булгаром, часть первая

Зимобор (март) 1382 года от Рождества Христова. Осадный лагерь нижегородцев у полуночных (северных) врат Булгара.


Симеон Дмитриевич, младший сын князя Дмитрия Константиновича, с тревогой посматривает в ночную тьму, что должна уже вот-вот смениться предрассветными сумерками. Вон, на восходе стык тверди небесной и тверди земной уже просветлел, предупреждая о скором пробуждении солнца… Но у полуночных врат Булгара, где встала лагерем нижегородская рать, беспросветный мрак пока не сдается. Ведь тонкий, едва видимый месяц с ночного неба ушел окончательно — да и просто пасмурно! Вон, нависшие над головой тучи были готовы прорваться плотными зарядами снега еще вчера вечером… Но и хорошо, что не прорвались, что не завьюжило — иначе пришлось бы ждать хана еще день! А то и два, и три…

Но нет — вскоре уже должна показаться на реке могучая рать татар, уже очень скоро! И первый ее удар обрушиться именно на нижегородцев, разбивших свой лагерь у самой кромки волжского берега…

Тяжело выдохнул Симеон Дмитриевич, очень тяжело. Что и говорить, жаль нижегородских воев, очень жаль! Свои же ведь ратники! Хорошо хоть, сумел убедить отца удержать половину княжеской дружины и суздальских ратников, итак понесших немалые потери на Куликовом поле. Да напросился в поход вместо старшего брата Василия — пусть и под общим началом дяди, Бориса Константиновича…

Брата Василия Симеон любит, пусть и не всегда с ним ладит. А вот дядю ему не жалко — чего жалеть немолодого уже, въедливого и жадного князя Городецкого? Причем верного именно великому князю Московскому… Много о себе думает Борис Городецкий, много о себе мнит победитель мокши, что разграбила Нижний внезапным налетом четыре года назад! А ведь в свое время гордый дядя пытался забрать стольный град у отца — и никакие увещевания церковников не смогли его переубедить. Борис даже на закрытие храмов в Нижнем Новгороде не посмотрел! И только московские полки заставили его искать мира с Дмитрием Константиновичем, отцом Симеона… А не станет отца, так забудет Борис про Городец, ринется добывать себе Нижний!

Нет уж… Пусть лучше сгинет. Вместе со всей своей дружиной…

Вновь тяжело выдохнул княжич, замерший с десятком лично преданных ему ближников у самого берега Волги. В эту ночь дозор несли вои из личной дружины Симеона — да к рассвету он отправил их отдыхать. Мол, все одно не спится княжичу, так пусть он сам с ближниками у берега и постоит, побдит в дозоре — а дружинным-то что? Те и рады отогреться после бессонной, холодной ночи — уж тем более, если сам Симеон Дмитриевич отпустил!

Только неладно на сердце княжича, ох как неладно… Шут с ней, городецкой ратью, ее дружина верна лишь Борису. А вот нижегородцев под удар подставлять (включая воев собственной сотни!) ему действительно жаль… Но ведь и ничего с тем не поделать! Простые ратники уже не раз воевали вместе с москвичами в одном войске — общим походом они громили Булгар шесть лет назад, взяв богатую добычи. И также все вместе были биты на Пьяни спустя год…

Но позор хмельного поражения нижегородцы смыли и своей, и чужой кровью на Куликовом поле! И теперь дружинники Нижнего Новгорода почитают за вождей именно великого князя, его «Храброго» брата и первого воеводу Боброк-Волынского — а вовсе не престарелого Дмитрия Константиновича или его сыновей! Нет в ратниках и страха перед татарами, готовы они с ханской ратью биться грудь в грудь… Так поддержат ли эти вои Симеона Дмитриевича, когда он поклонится Тохтамышу всем княжеством, признавая власть хана над Русью? Согласятся ли вновь платить дань татарам без очевидного, сокрушительного поражения⁈

Нет!

Так пусть уж лучше сгинут здесь, у Булгара — чем на стенах Нижнего Новгорода, куда в конечном итоге пришел бы Тохтамыш с великой ратью…

Симеон Дмитриевич пожил на бренной земле уже практически тридцать лет, и когда-то честную детскую веру в Господа в его душе сменила гордыня и властолюбие… А следом пришло и снисходительное презрение к нищим церковникам, подобным Сергию Радонежскому, не сумевшему переубедить Бориса Городецкого отдать Нижний отцу! Как же… В этом случае дядя показал младшему из племянников наглядный пример того, что имеет действительный вес на бренной земле: мирные увещевания — или же ратная сила!

Но все-таки остатки совести, что некоторые именуют «гласом Божьим» в людском сердце, Симеон из своей души вытравить так и не смог. И понимая, что Василий может и сгинуть в походе, княжич убедил отца оставить старшего брата в Суздале, сохранив под его началом также и остатки местной дружины, заметно поредевшей на Куликах…

А грядущий разгром и истребление нижегородцев Симеон оправдал заключенным с Тохтамышем соглашением — теперь, когда хан пойдут в обратный поход на Русь, он не должен тронуть отцовский удел! И это большое благо для Нижегородского княжества… Ведь в противном случае, когда ордынцы, озлобленные отказом Москвы платить дань, явились бы к Нижнему, они бы не пощадили никого — ни воев, ни членов их семей! И старых, и малых…

Так что по всему выходит, что Симеон благое дело делает.

О том, что не случись его предательства, так великий князь Дмитрий Иоаннович мог бы разбить Тохтамыша в Булгаре, младший сын Суздальского князя старается просто не думать. А если все же невольно возвращается к этим мыслям — то тотчас гонит их от себя: Донской быть может, и разбил бы хана зимой, но летом-то Тохтамыш вернется с куда большей силой! И уже тогда отомстит сполна! Нет, пусть все идет своим чередом: великий князь сгинет здесь со всем своим войском и Храбрым братом — а хан даст ярлык на великое княжение Симеону. А уж тот достойно воспитает племянников от сестры Евдокии, даст им наделы… Какие-никакие. И будет править в Москве — или Суздале, или Нижнем, не столь и важно!

Главное, что Симеону быть великим князем на Руси!

Только бы хан успел ударить сегодня, перед рассветом. Не зря же Симеон предложил именно нижегородцам встать у полуночных ворот крепости — да ныне снял дозоры! Легко перебьют татары сонных воев, уничтожив разом пятую часть русской рати — а уж там из Булгара поспешит на выручку хану сильной войско… Благо, что княжич сумел передать весточку в город.

Но ведь и медлить нельзя! Не сегодня-завтра на помощь великому князю подойдут рязанцы, сумевшие в упорном бою захватить Казань… И переманившие часть булгар под руку предателя, царевича Ак-Хозя! Олег Рязанский успел упредить князя Дмитрия гонцом, указав, что в Казани русичей ждала засада — и что отбились благодаря измене булгар. Да все одно рязанцы понесли значительные потери… Однако же две с лишним тысячи дружинников и ушкуйников ныне спешат на соединение с великим князем! Да еще и булгар с тысячу под рукой мятежного царевича прихватил с собой Рязанский князь.

Хорошо хоть, командующий в Казани мурза пал в бою, как и многие его ближники — и рязанцы не смогли целиком раскрыть ханский замысел, известный лишь нескольким соратникам Тохтамыша. А потому, даже получив известия от Олега Рязанского, на совете у Дмитрия Иоанновича никто из князей не решился уходить из-под Булгара.

Наоборот! При активном содействии Симеона, не раз повторившего о необходимости штурма стольного града и разгрома Тохтамыша (ведь иначе Нижний Новгород первым попадет под ответный удар татар!), было решено остаться. Остаться, исключив всякую возможность успешной вылазки ордынцев — коих, судя по сече у Казани, теперь куда меньше, чем ожидалось…

Так что дозоры у городских врат сменились полноценными осадными лагерями русских дружин, серьезно укрепившихся со стороны возможной вылазки тыном или надолбами, да противоконными рогатками ближе к городским стенам. Появились укрепления и у полуночных врат, здесь схитрить Симеон уже никак не мог… Зато с тыла ни одна из стоянок русичей толком не прикрыта — никто не ждет удара с тыла, полагая, что татары поголовно собрались в Булгаре! При этом нижегородцы и «литовские» дружины, включая Смоленскую, Полоцкую и Брянскую рати встали отдельными лагерями у полуночных и полуденных ворот. А вот московское войско, разделенное надвое между Донским и Храбрым, расположилось с закатной стороны и на восходе…

Это два основных направления будущего штурма Булгара — московские мастера уже собрали осадные пороки. Теперь же готовятся к бою и крытые поверху тараны, и штурмовые лестницы, и вязанки мерзлого сушняка, коим закидают ров. Дмитрий Иоаннович желает начать штурм, как только рязанцы поспеют к Булгару, а царевич Ак-Хозя обратится к сородичам, предлагая им отринуть власть Тохтамыша… А это опасно не только тем, что кто-то из горожан действительно рискнет помочь русичам. Нет, Ак-Хозя наверняка узнает кюгана, облаченного в ханские одеяния и броню, и до сего дня играющего роль Тохтамыша, изредка показываясь на городских стенах! Пока эти появления редки и «хан» гордо молчит в ответ на предложения московитов начать переговоры о мире или сдаться, распознать подмену Донскому не удалось. Но когда предатель Ак-Хозя обратиться к своему народу, молчание «хана» не поймут ни русы, ни сами булгары! А значит царевич, лично знакомый с ханом и его приближенными, так или иначе раскроет подлог.

Нет, Тохтамыш должен ударить раньше — по-хорошему сегодня ударить, будь он неладен! Иначе справиться с ратью Донского станет гораздо сложнее… Особенно, если Дмитрий догадается, что в Булгаре нет хана, и отправит гонцов в Жукотин к ушкуйникам — а также дополнительные разъезды во все концы улуса. А уж те наверняка натолкнутся на свежую рать ордынцев!

Собственно, великий князь и его воеводы ни разу не дурни — дозоры сторожат русское войско и сейчас. Но это дежурные посты, не ожидающие появления татарского тумена, следующего по льду Волги! А потому высока вероятность, что посланные вперед ордынские ловчие сумеют перехватить их и бесшумно снять воев, коротающих ночи у обязательных костров…

Симеон вновь тяжело выдохнул, безуспешно вглядываясь в непроглядную тьму над рекой, пытаясь хоть что-то в ней разобрать. После чего княжич вновь обернулся на восход с явной тревогой: светлая полоса грядущей зари успела уже немного расшириться, а небо стало понемножку сереть… Но тут же Симеона окликнул Осип, один из верных его ближников:

— Княже, посмотри молодыми очами. Кажись, едет кто по реке?

Симеон Дмитриевич вновь напряженно смотрелся в ночную тьму — после чего радостно выдохнул:

— Да! Идут!

И тут же словно в ответ ему вдруг раздался протяжный рев рога — а после послышался и приглушенный крик:

— Татары! Татары идут! Большим войском!

И вновь протяжный звук рога…

Княжич весь обмер — словно маленький воришка, пойманный кем-то из взрослых за воровство соседских яблок. Не сняли ордынцы дозора великокняжеского, упредил нижегородцев безымянный вестник… Выскочить ему навстречу, на речной лед, срубить наглеца? А если не один, если весь дозор бежал⁈ И потом, ведь уже проснулись вои от рева рога, слышанного издали — а вдруг кто увидит, что ближники княжича напали на своих⁈

Открыто заявлять о своем предательстве Симеон не собирался, рассчитывая или вовремя ускакать во время сечи, схоронившись в стороне, или же предъявить татарам переданную ханом пайзацу — чтобы взяли в полон, не навредив княжичу. В любом случае, весть о его предательстве не должна дойти до отца и брата, и будущих подданных — иначе даже с ярлыком ханским на великокняжеском престоле не усидеть…

Впрочем, княжич недолго колебался — в конце концов, это сами татары опростоволосились, упустили дозорных! Все одно Донскому теперь уже не устоять перед натиском вдвое превосходящей его рати, что ударит одновременно и с Волги, и ринется на вылазку из Булгара…

А вдруг устоит⁈ Вдруг русичи каким-то чудом возьмут верх⁈

Случаются же чудеса на поле брани…

— Осип, скачи к великому князю, упреди: татары идут! Пусть поспешит на помощь нижегородцам… И пусть знает, что Симеон Дмитриевич первым упредил его о приходе хана!

Удивленный ближник, лично бывавший у Тохтамыша по поручению княжича, все же не стал задавать никаких вопросов — а, молча поклонившись, развернул коня, направив его в лагерь Донского. Сам же Симеон тем временем извлек из-под плаща собственный рог — и трижды в него протрубил, будоража сонных нижегородцев.

Раз уж проснулись, то пусть и погибнут в честном бою! Видя, что княжич был с ними и в начале сечи…

Владимир Андреевич Храбрый, славный князь-воин, в походах всегда спал чутко, тревожно — словно в дозоре. Готовый вскочить со своего ложа и тотчас выхватить верный клинок, чтобы без устали рубить ворогов! Очередная ночевка в осадном лагере не стала исключением — без тепла родной Елены князь Серпуховский никак не мог расслабиться и провалиться в глубокий,ровный сон. А потому звук сигнального рога, раздавшийся пусть и вдали, все же поднял его с ложа. И еще не вполне осознав происходящее, Храбрый князь — известный также как «Донской», наравне со страшим братом! — заученно натянул на себя панцирь из дощатой брони, подшлемник и шлем, после чего затянул ремешки наручей… И вполне себе готовый к бою, покинул трофейную юрту в сопровождении также изготовившихся к сече ближников!

— Кто тревогу поднял⁈ Нешто нижегородцы?

— Как есть княже, с полуночной стороны трубят!

К князю тотчас подскочил ночующий в соседнем шатре Добрыня — тысяцкий московских ополченцев, обслуживающих осадные орудия. Последний выглядит крайне встревожено и даже растерянно, но надеть на себя усиленную железными пластинами кольчугу (трофейный татарский калантарь), он не забыл… Как и остроконечный дедовский шелом — так что на смущение тысяцкого Владимир Андреевич не озлобился, а принялся громко, четко и внятно приказывать:

— Собирай своих воев, возьмите с собой запал стрел, сулиц и болтов, сколько сможете — да следуйте к тыну. Изготовь пороки к бою — и тотчас пристреливайся к воротам, чтобы татары даже не думали сквозь них на вылазку идти! Поторопись, Добрыня!

— А коли поганые на вылазку все же отважатся?

— А коли все же отважатся… Из пороков по воротам бить не прекращайте — а кто к тыну приблизится, тех встречайте болтами из самострелов, бейте стрелами и сулицами. Наконец, коли уж прорвутся за тын — пошлешь гонца за мной, да в лагерь Андрея Полоцкого… Нет, за ним лучше прямо сейчас пошли! Так вот, пешцы твои пусть кучно встанут, щитами прикроются у пороков, чтобы тын осадный спину защитил — да из-за щитов болтами в упор ворога бьют!

— Все сделаю, княже!

Получив ясные указания на все возможные варианты развития событий, Добрыня успокоился, чуть просветлел лицом. Но природная вдумчивость, въедливость уважаемого московского мастерового, способного строить и даже стрелять (!) из пороков, подтолкнула его задать еще один вопрос:

— Сам же куда подашься, Владимир Андреевич?

Храбрый лишь насмешливо хмыкнул:

— Дружины свои поведу на помощь нижегородцам! Коли трубят тревогу, то по всему видать, нужна им помощь!

Всадников под рукой младшего брата великого князя не так и мало — это и его личные дружины из Серпухова, Дмитрова, Галича и Боровска. Пусть и поредели на Куликовом поле, но ведь все увечные давно уже вернулись в строй… А также и союзные рати из Ярославля и Ростова переданы под руку Владимира Андреевича — целых две тысячи тяжелых всадников общим счетом! Их и поведет за собой Храбрый князь в сечу… А ведь ратники знают славу князя Серпуховского, знают его храбрость в бою и верность долгу, чистоту его сердца и твердость воли. Знают — а потому смело идут за ним в бой, без всякого страха!

Ибо уже коли сам князь рубиться с ворогом в первых рядах, презрев смерть, то негоже и прочим дружинникам трусить и бежать от сечи…

Вот и сейчас могучая дружина покинула лагерь после недолгих приготовлений, вытянувшись не очень широкой (увы!) колонной всадников. Следуют ратники зимником, вытоптанным шириной в несколько саженей на безопасном удалении от стен… И хоть сам Серпуховской князь горячится, рвется в бой всем своим сердцем — а все же не спешит, не гонит понапрасну тяжелых скакунов в сечу! Нет, опытный воин понимает, что разгоняться можно лишь перед самым тараном — а потому бережет силы коней.

Зато в утешение ему дивной музыкой заскрипели канаты пороков, со свистом посылающих тяжелые, заледеневшие чурбаны в городские ворота Булгара! И пусть москвичам не удалось сразу пристреляться, Владимира Андреевича уже радует тяжелый грохот и скрежет промерзшего дерева при каждом попадании его мастеров…

Колонна дружинников Храброго князя приблизилась к реке, когда небосвод словно пополам разделали ночная тьма, жмущаяся к закату — и проясняющиеся сумерки, наступающие впереди солнца с восхода. Последнее также заявило о себе блеклой полосой желтого света у самой границы земной тверди… А потому следующих плотным, густым потоком татар, растянувшихся на льду Волги, Владимир Андреевич узрел издали.

Причем голова ордынской «змеи» уже поравнялась с нижегородской дружиной, ударившей навстречу поганым на глазах Серпуховского князя!

Правда, ударившей наспех, не успев толком и разогнаться…

Наметанным глазом Храбрый тотчас определил, что полторы тысячи наиболее подготовленных к сече, тяжелых ордынских всадников следовало в голове вражеской колонны. Причем они уже увязли в схватке с нижегородскими ратниками! В то время как за батырами неспешным шагом следуют скученные, стиснутые обледенелыми берегами реки (к тому же покрытыми густым лесом!) легкие татарские лучники.

Последние весьма опасны в поле, опасны дождем стрел и своей маневренностью — но сейчас-то поганые ее лишены! Недолго думая, Серпуховский князь бросил свои дружины вперед, на врага — рассчитывая рассечь ордынцев на льду Волги ударным кулаком панцирных всадников русичей!

Но при этом сам Владимир Андреевич, сильно возмужавший после Куликова поля, очертя голову в бой не ринулся. Нет, отъехав в сторону во главе лишь сотни личников, он принялся ждать… Ждать, когда полуночные ворота Булгара откроются, и сквозь них на вылазку последуют многочисленные татарские всадники, на скаку обтекая осадный тын с двух сторон!

Ох, не достроили нижегородцы надолбов напротив ворот, не так и широка их преграда на пути татар — вполне можно объехать ее и ударить в спину русичам… Это было ожидаемо, но Борису Константиновичу просто не хватило людей и татар на реке встретить, и обезопасить тыл. Ему и времени не хватило как следует построиться и разогнаться для тарана… Но Городецкий князь все же рискнул ударить навстречу тумену ордынцев лишь со своей дружиной — в надежде, что спину ему прикроют вои Московского княжества!

Что же, Владимир Андреевич Храбрый оценил рискованную атаку Бориса Константиновича — и послал к реке две трети своих ратников. Оставшихся же воев — дружинников Ярославля и Ростова! — он повел за собой, спеша перехватить уже идущих на вылазку татар, и завязать бой на берегу Волги…

Два ударных кулака русичей врезались в поганых практически одновременно! Сметая ворога натиском бронированных всадников, пронзая их гранеными пиками — и опрокидывая ордынских лучников с их невысокими лошадьми тараном массивных жеребцов… Клин дружинников легко рассек татарскую змею на льду Волги, живой пробкой закупорив поганым дорогу вперед! И одновременно с тем отрезав путь назад батырам, завязшим в сече с нижегородцами, разом погасив боевой дух последних…

Удар основных сил Владимира Андреевича мгновенно переломил ход боя на реке, где легкие татарские всадники уже пытались обойти нижегородцев на крыльях, обстреливая русичей с трех сторон! Но вот сеча у ворот после первого успеха Ростовских и Ярославских витязей сменилась тяжелым, яростным боем… Ибо на потерявших разгон дружинников, опрокинувших пару сотен лучников ударом в копье, накатились ордынские батыры, сойдясь с русичами в жестокой рукопашной! В схватке на месте, когда разгон и таран остались позади — а посадка в седле, как и его конструкция, и даже хват копья уже ничего не решают… Нет, здесь сабля на меч, и секира на булаву; здесь никто из воев не имеет явного преимущества в силе, а все решает боевой дух сражающихся и их численность. И если русичи верят в своего Храброго князя, то ордынцы явно воодушевлены появлением ханской рати!

А кроме того, ворогов просто больше…

Много больше.

Загрузка...