Княжна

Глава 4

На следующий день граф Ромэр отловил меня возле конюшни сразу после завтрака. Жана в очередной раз нарядила меня с утра в темно-синее платье с серебристой отделкой. Мое декольте уже можно было показывать народу и забавно было ходить в таком виде — не топлесс на пляже, но близко, близко. Легкий палантин висел на локтях, и при звуке чужого голоса я быстро укуталась в него чуть ли не до носа. Не глядя на графа присела на автомате, с перепугу наверное, и отвернулась. Тошно было даже слышать… Простить его, что ли, с условием что больше не появится?

— Виктория, прошу вас, не бойтесь меня. Я не подойду к вам близко — обещаю. Если вам не трудно, я просил бы вас пройти в беседку в саду, нам необходимо поговорить. Я обещаю вам уйти по первому вашему требованию. — Голос звучал глухо и расстроено. Но уединяться с ним в беседке? Увольте. Так и сказала. Помолчав, он ответил:

— В таком случае, я могу предложить качели возле дома. Я постою рядом.

Молча кивнула и пошла искать качели. Они оказались обустроены на ветке огромного дерева сбоку от дома. Что-то изменилось вокруг, отвлекая мое внимание, и я вдруг поняла — бабочки! Между деревьями над самой травой порхали разноцветные маленькие бабочки. Они шлейфом тянулись друг за другом, и форма их стайки перетекала из круга в овал, потом в ленту. Это было необычно и красиво. У нас я такого не видела никогда. Рядом раздался печальный бархатный голос графа:

— Мотылек летник. Закончилась весна, и наступило лето с момента их вылета. Танцы будут продолжаться еще неделю или чуть больше — они не очень любят жару. У вас будет возможность любоваться ими несколько дней. Потом исчезнут мотыльки и появятся стрекозы. До середины лета они главные — все внимание их танцам. Можно смотреть бесконечно долго. Они порхают над цветущими кустами василиска. Синие цветы и серебряные стрекозы, светящиеся в темноте. После стрекоз наступает время светлячков — они царят до осени вместе с цикадами. Одни мерцают, другие поют… Он слегка запнулся, а потом прозвучало неожиданное: — Я очарован вашим пением, Виктория. Я не спал всю эту ночь, и…многое понял о вас… и о себе. Я страшно виноват перед вами. Готов на коленях умолять вас о прощении. Понимаю, что не достоин его и не собираюсь озвучивать, даже если получу. Я просто хочу, чтобы вы перестали бояться меня. Разрешили бывать здесь и видеться с вами.

Я усмехнулась. Ну, надо же. Подняла голову, глядя на высоко поднявшиеся к небу ветки старого дерева:

— Слушайте, а что, собственно, изменилось после вашего разговора с отцом возле моей постели? Я стала блондинкой? Или уже не отвратительна, не грязна и осквернена? Что изменилось?! Я и сама чувствую себя такой. Стойте, где стоите и зат… молчите. Я с радостью прощу вас, граф, при одном условии — я никогда больше вас не увижу. Даже объявлю о прощении при свидетелях, только исчезните навсегда из моей жизни. Вы омерзительны мне и гадки. Развратный, жестокий, наглый, самовлюбленный, хамоватый тип. Вы прощены, граф! Теперь прошу вас уйти.

— Мне не нужно ваше прощение такой ценой, я не приму его. Послушайте, посмотрите на меня…

— Очаровать своей внешностью у вас не получится. Я знаю, что вы красивы, видела мельком. И у вас очень красивый отец. Для меня не это главное в мужчине. Да, собственно — о чем я? Мне трудно посмотреть на вас. Так уж есть — я не могу смотреть в глаза тем, кто оскорбил меня, обидел, причинил боль. Просто не могу заставить себя поднять глаза. Мы все решили, надеюсь? Вы обещали уйти, если я попрошу. Я прошу — уйдите, наконец.

— Я уже ухожу. Но я не принимаю вашего прощения. Я буду ждать, когда вы сделаете это не формально. Вы же совсем не знаете меня, я готов каленым железом прижечь свой поганый язык! Мне не свойственны такие высказывания в адрес женщин, просто у нас с отцом…

— Надо же, а я вот удостоилась! — Прервала его я, меня подташнивало. — И не забуду ваших слов никогда, как бы ни хотела. Идите уже, достаточно. Прошу вас.

Почти бежала к дому, а в голове крутилось — как же он достал! Прощение озвучу сегодня же перед Грэгором и слугами, да хоть перед лошадьми в конюшне. Пусть делает с ним, что хочет. Но вторую щеку подставлять не буду, нет уж. Придурок самоуверенный, смотреть еще на тебя.

Навстречу мне быстро шел Грэгор.

— Что с вами, Виктория? Что случилось?

— Ничего особенного. Мы поговорили с вашим сыном. Я прощаю его. А он, надеюсь, больше не надоедает мне своим присутствием. Все ко всеобщему удовольствию и радости. Все хорошо, Грэгор, просто отлично. У вашего сына все хорошо. В общество будет допущен, задол… замучается общаться. А я надеюсь, что дождусь стрекоз и — домой. Надоело мне у вас, простите уж меня за честность. Домой хочу, к маме с папой. Начну новую жизнь. Никому не буду ничего доказывать, верну себе гордую фамилию своих предков. Черкасская я, княжна. В родстве мы были когда-то с великокняжеским родом Рюриковичей. Да, что еще? Найду Алексея и предложу ему себя. Нравится он мне, чего уж, теперь можно. Для мужа себя не сберегла, как хотела, так хоть попробую как это — когда мужчина нежен и осторожен, заботится о твоем удовольствии. Алеша такой, он …

— Прекратите, Виктория. У вас нервный срыв. Идите к себе, я пришлю Жану. Я не слышал ничего, а вы не говорили. Идите, девочка, не рвите мне душу.

Влетела в свою комнату и закрыла дверь на засов. Ни Жану, ни Снежану — ну вас всех! Достали. Полежала минуту на кровати — не могу, горит все внутри. Распахнула дверь, чуть не ударив служанку, извинилась сквозь зубы и полетела по лестнице к роялю. Упала на табурет, подняла крышку. Вот сейчас как раз настроение для «Полонеза». Опять играла, закрыв глаза. Слез не было, пришло понимание того, что я вела себя глупо. Не нужно так болезненно реагировать на все здесь происходящее, это же все не настоящее. Пройдет немного времени и я буду дома. Постараюсь забыть все, как страшный сон. Сейчас я уже просто наслаждалась музыкой, прекратив глупый «дамский нервический приступ». Все будет нормально, все еще у меня будет хорошо. Я чувствовала даже какую-то легкость от того что, как мне казалось, приняла для себя правильную модель поведения на оставшееся время пребывания здесь.