Княжна

Глава 11

Дни летели быстро и незаметно. У родителей все было отлично. Брат жил у меня, не желая беспокоиться понапрасну о моем местонахождении. Каждый день он посещал службу в МИДе. Блестящее знание европейских языков и дипломатическое образование открывали ему достойные возможности, как говорила мама. Я совершенствовала свое пение. Вернула себе фамилию князей Черкасских. И готовилась к осеннему балу. Заказала платье — цвета слоновой кости и в стиле Наташи Ростовой. Встретилась со своими друзьями, достоверно объяснив свое отсутствие. Меня интересовало мое впечатление от встречи с Алешей Токаревым. Я часто его вспоминала там и теперь ждала в себе отклика на него. Его не последовало. Что ж, значит не судьба. Наши ролевые потуги показались мне сейчас смешными. Я повзрослела? Изменилось восприятие реальности? Или я непроизвольно сравнивала манеры того общества и нашего любительского театра? Кто знает? Но мне стало скучно, и я под любыми предлогами старалась отказаться от встреч.

Бал проводили в последний день лета, хотя и называли осенним.

Мое платье было готово. Мама оставила мне свой жемчуг, жалея, что убор немного не по возрасту. Мы решили заняться подбором украшений по ее приезду, а еще она собиралась присмотреть что-нибудь за границей. Обувь, шаль, перчатки, духи — все лежало передо мной в ожидании праздника. Брат собирался забрать меня непосредственно перед балом. Он сам ехал со службы уже при параде. Там у них были созданы для этого все условия, а парадную одежду он хранил в личном кабинете.

Соседка — парикмахер сделала мне прическу на дому. С макияжем я справилась сама и сейчас рассматривала свое отражение в небольшом настольном зеркале. Я так и не набрала свой прежний вес и оставалась худенькой и хрупкой на вид. Волосы, частично поднятые и уложенные на голове, легкими локонами обрамляли бледное лицо, опускаясь на плечи. Брови с легким изломом я подправила, и выглядели они безупречно. Ресницы пушистым веером поднимались к бровям. Глаза в этом освещении казались темно-серыми. Губы я не стала красить вообще, только слегка увлажнила блеском. Я не собиралась там морить себя голодом, а бесконечно поправлять помаду не хотелось. То, что я видела в зеркале, не могло не понравиться, и я вспомнила слова брата о моей низкой самооценке. Возможно, он и прав. Я была вполне себе привлекательна, хоть и не ослепительно, как некоторые, и Жучка из будки постепенно отползала в туман.

Платье село идеально и не стесняло движений. Жемчуг на шее и в ушах имел золотистый оттенок. Духи. Шаль на плечи. Брат ждал меня внизу у машины.

Спускаясь по лестнице, я не находила в себе ощущения ожидания праздника. Не было приятного волнения, беспокойства от желания соответствовать и нравиться. Я просто шла на мероприятие. И к брату вышла с выражением сомнения и растерянности на лице. Сейчас он чего-нибудь ляпнет, рассмешит или рассердит меня и все придет в норму. Это же Мишка. Я с жалким щенячьим ожиданием уставилась на него. Миша молча открыл мне дверь, подождал пока я сяду, прикрыл ее и сел за руль. Ехали молча. Только предлагая мне руку при выходе из машины, он еще раз внимательно посмотрел мне в лицо, улыбнулся и сказал: — Порода чувствуется, не дрейфь.

Мы вошли внутрь здания, и все закрутилось: приветствия, знакомства, новые лица. Звучала негромкая классическая музыка. В отдельном зале был накрыт фуршет. Потом присутствующие прошли в бальную залу. Частично рассевшись на мягких оттоманках, частично — стоя, выслушали речь Предводителя. Меня и еще нескольких девушек представили присутствующим — мы слегка выступали из толпы, делая книксен. Потом были танцы. Меня вел в вальсе приятный молодой человек. Он деликатно держал меня на расстоянии от себя и вальсировал безупречно. Я чувствовала надежность его поддержки и слегка прикрыла глаза. Ощущения обострились. В груди поднималась удушающая волна, в ноздри повеял запах королевского бала — духи, воск паркета, приятный аромат дорогой натуральной кожи офицерских сапог и ремней, ветерок, налетевший из цветущего парка и ворвавшийся в открытые двери террасы. Я вспомнила аромат Ромэра — свежий и едва уловимый, почувствовала жесткое шитье золотого эполета под рукой. Вспомнила требовательность его объятия и услышала сдавленный вздох. Витой шнур аксельбанта стоял перед моим мысленным взором и опять он расплывался у меня в глазах. Я распахнула их — в них плескалась паника. Страшная тяжесть поселилась внутри. Я поискала брата и увидела, что он ведет в танце одну из дебютанток, милую темноволосую девочку в белом платье. Это была красивая пара — брат на целую голову возвышался над ней, поддерживая за талию одной рукой, а вторую заложив себе за поясницу. Девушка кружилась с ним, слегка откинувшись назад, держа левую руку на отлете и придерживая платье. Красивое лицо брата склонялось к ней, он что-то говорил, улыбаясь. А у меня сердце плакало от чувства необратимой утраты.

Я не отрываясь смотрела на Мишу, и он почувствовал мой взгляд — паника и отчаянье, вот что в нем было. Он танцевал дальше, не отводя серьезных глаз от меня. А после танца подошел и спросил печально: — Прилетело, княжна? Держись.

Я не пропустила ни одного танца. Меня приглашали постоянно и я старательно общалась, видимо поражая партнеров своим словоблудием. Я заговаривала себе голову, не давая времени ни одной мысли промелькнуть в мозгу. Танцуя с Предводителем собрания, я щебетала о своих занятиях пением у Марии Генриховны — он был с ней знаком. И легко согласилась спеть что-нибудь у рояля. Смеялась и шутила, флиртовала и принимала комплименты — все, как будто наблюдая за собой со стороны, в каком-то горячечном возбуждении.

Когда был объявлен перерыв в танцах, меня пригласили к роялю. Спросили, нужен ли аккомпаниатор и что я буду исполнять? Я сказала, что буду играть сама и села на табурет. По привычке на минуту склонилась головой к сложенным на рояле рукам. Пришло в голову, что это поза отчаяния, и я вскинулась. Не объявляя номера, заиграла и запела о белой акации. Я не думала о правильном дыхании, о силе удара по клавишам — я жила этим романсом. Пела, закрыв глаза, и мне представлялось, что двое самых красивых мужчин на свете, один в черном камзоле, а другой в белоснежном с золотом мундире, слушают меня, стоя у колонны. Они восхищались моим пением и любили меня. Один — как дочь, а второй — больше жизни.

Допев романс, я вскочила и, не отвечая на аплодисменты и комплименты, быстрым шагом устремилась к выходу. Брат шел за мной.

— В церковь, — коротко сказала я. Я не хотела истерики — она не могла мне помочь. Мне необходимо было озвучить свою готовность на все, чего от меня хотели, кто бы это ни был — мир или Бог. Стоя перед иконой Богородицы, я просила вернуть мне его, просила спасти и сохранить его от того отчаяния, которое я уже знала. Если нам уже невозможно встретиться, пусть он излечится от любви ко мне, пусть не ищет наказания себе за свой необдуманный поступок. Я прощала его всем сердцем и желала счастья в его мире — с блондинками или без них.

Потом Миша повез меня во французский ресторан, улыбаясь и поглядывая на меня загадочно. Мы вошли с ним в зал и окунулись в эпоху Наполеона Буонопартэ. Я сначала не поняла его — интерьер вернул меня к воспоминаниям о поместье графов Сизуанских. Он сейчас не мог поступить так нетактично. Но вот подошел официант в черном сюртуке и обратился к нам на идеальном французском. Меню в кожаной, тесненной золотом папке, тоже было на французском языке. Мы общались, дегустировали вино, блюда. Изысканные приборы заставили меня задуматься, и Миша подсказывал — что для чего. Мой французский оставлял желать лучшего. Приходилось подбирать слова, вспоминая их и напрягая память. Не получалось расслабиться и задуматься ни на минуту. Брат общался с официантом, вовлекая в разговор меня. Французская речь звучала в зале повсеместно. Я получила огромное наслаждение от вечера. Мой брат обращался со мной уважительно и бережно. Он мог быть и таким, мой Миша, он и был таким, когда я не бесила его своей глупостью и тупым упрямством. Мы подъехали на стоянку у нашего подъезда и он извинился, что ночевать будет не дома. Проводил меня до квартиры, подождал, когда я запру дверь и уехал.

Эту ночь я проплакала почти всю. Меня ничего не сдерживало, а вся моя горечь и отчаяние требовали выхода. Следующие дни, кроме печали, принесли чувство наполненности в душе. Я чувствовала щемящую нежность по отношению к Ромэру, вспоминая его стоящим на колене передо мной, его звенящий отчаянной решимостью голос. Вспоминала, как он смотрелся на коне, как вызывающе и отчаянно прижимал к губам мой локон, целуя его, да много чего… Все было, как предсказал брат, даже еще хуже. Чувство потери, утраты, безнадежность, страх за него, досада на себя, постоянное, сводящее с ума беспокойство… Ночи были пыткой, потому что ничто не отвлекало меня от воспоминаний и перед глазами проносились мотыльки и стрекозы над василиском, плыл аромат утреннего чая над террасой. Запах лошадиного пота смешивался с ароматом мужского парфюма, оставшегося на моей руке, обласканной его пальцами. Я искала свою обрезанную прядь и прижимала ее к щеке, почти умирая от горя.

Мама, вероятно, информированная братом, звонила каждый день. Мы говорили по часу и больше об их выступлениях и покупках. О том, что меня заявили в следующую поездку, с кем они там виделись… Это немного возвращало меня к жизни.

Брат теперь ужинал дома каждый день, заставляя меня съесть хоть что-нибудь, наливая обязательно бокал вина «для аппетита». Его естественным образом не наблюдалось и я худела. Однажды брат подошел и обхватил мою талию пальцами:

— Что ты себе думаешь? Хочешь убить себя голодом? Ты дурнеешь, скоро начнешь болеть. Прекращай это, заставь себя кушать. Это не выход. Сходи в церковь.

— Я хожу. Каждый день. Пою опять по воскресеньям. Я разве не говорила?

— Говорила. Я не знаю, что с тобой делать. Ты сама должна прекратить это.

— Так я еще не целовала платье. — Усмехнулась я. — Потом прекращу, наверное. Остальной список можешь отметить галочкой.

— Я был в ударе. Это можешь опустить. — Он отвел глаза. — Я бы посоветовал тебе забрать весь тот наряд домой, и камни тоже.

Я с надеждой потянулась к нему, заглядывая в глаза.

— Я думаю — тебя скоро позовут. Просто логическое мышление, Вичка. Он и так протянул достаточно долго, всему есть предел. Но ты же понимаешь — сам он звать не будет. Гордость там и все такое, опять же думает, что тебе по фигу. Если позовут, значит случится что-то плохое. Безвыходная ситуация, Вика. Я слышал, что второй переход почти невозможен. Это настолько болезненно, что существует риск болевого шока, а там… Его отец не станет подвергать тебя такой опасности. Я так понял, что он к тебе хорошо относится?

— Да, хорошо. Дальше.

— Вика, не придумывай себе. Это просто мысли вслух, а ты должна высказать свое мнение, что реально похоже на правду, а что — бред. Твой граф явно многого не знал о Предназначении, о переходах и все прочее. Сейчас его уже просветили, скорее всего — по его жесткому требованию. Будь я на его месте, моя первая реакция была бы — вернуть. Тем более что ты своим «да» ввела его в заблуждение. Или не ввела, и он сам поспешил заткнуть твой рот — не суть. Но он не стал вызывать, значит знает что это опасно, очень опасно. А рисковать тобой он не станет, лучше сдохнет от тоски. Другое дело его отец. Как бы хорошо он к тебе не относился, родной сын ему дороже и если станет вопрос о его жизни, он попытается, Вика. Как ты думаешь?

— Почему о жизни? Договаривай.

— Да что ж такое?! Я тебе что — оракул? Я просто пытаюсь предугадать вероятные возможности логичного развития событий. Это просто предположение.

— О как! Предполагай дальше. Пока все настолько похоже на правду, что мне страшно.

— Почти полтора месяца, Вика. Если он тоже ничего не жрал, то это крайний срок. Отец захочет спасти его. Но и подвергать тебя опасности без твоего согласия я не стал бы. Жди разговора и просьбы о спасении. Думаю, что они найдут способ связаться. Это явно проще, чем переход. Так что если не хочешь испугать его своим заморенным видом, начинай жрать. Просто кушая, уже не успеешь.

И платье с брюликами держи в пределах досягаемости.

— Ты что — не боишься за меня? А если я погибну при переходе?

— Боюсь, еще как боюсь. Но думаю, что вся комбинация затевалась не затем, чтобы просто закопать тебя в другой реальности. Да и не остановит тебя ничто, дуру.

— Спасибо, добрый брат. И за дуру, и за «закопать».

— Всегда пожалуйста. Я очень умный. Ты знаешь что мне предлагают должность в нашем посольстве в Нидерландах? Не знаешь. Потому, что я тебе не говорил, чтобы не сглазить. Кстати, как тебе та девочка с бала? Анастасия. Я тогда вернулся. Мы встречаемся, Виктория. Посол должен быть женат.

— Одобряю, брат. Только ты это… та Натали… Ты проверься. Она слишком быстро одевается, профессионально…

— Я и сам обратил внимание. Спасибо за заботу, сестра, но мы из-за тебя почти ничего не успели, так что… Там если бы только… в общем, я проверился. Не переживай. Все в норме.

— Ага. Я рада.