Княжна

Глава 2

Утром проснулась от солнечного лучика, пробившегося в щель плотной портьеры. От солнышка я всегда заряжалась хорошим настроением. И сейчас улыбнулась и сразу вздрогнула от боли — струп на губе лопнул и почувствовался вкус крови. Сразу припомнила все. Слезы отогнала. Вспомнилась необходимость этих политесов… Так утомляло, что нельзя вести себя, как раньше, без великосветских выкрутасов.

Я всегда была очень общительна, любила юмор. В нашей, образовавшейся еще во время обучения в консерватории компании, ребята никогда не позволяли себе матерных выражений. А легкий флирт и подчеркнуто уважительные ухаживания приветствовались. Нас, девушек, называли барышнями. Это были своего рода ролевые игры. Но сама их атмосфера была всем приятна. Каждый как будто становился лучше, чище. И развлечения у нас были под стать: пели и играли на гитаре, раскладывали пасьянсы, ходили в кино, потом бурно обсуждая его. В кафе и на пикниках никогда не напивались до чертиков. Собирались на тематические вечера — ребята в костюмах и обязательно в тонких белых перчатках. Дамы в платьях ниже колена. Танцевали вальсы. А на другой день срывались на футбол, рисуя плакаты почти всю ночь. Кто умел сочинять — читали всем свои стихи, кто не умел — любимых авторов.

Почему-то сложилось так, что у нас, в довольно большой компании, не образовалось ни одной пары, а может быть — пока. Я сейчас тосковала по своим друзьям, по нашей легкой манере общения, по шуткам и приколам. Здесь постоянно придется следить за каждым своим словом, держать лицо. Я и дома не любила этого, с трудом терпела строгую мамину дрессуру, а тут вот приходится… Другой мир, надо же, кто бы сказал раньше…

— Госпожа Виктория, вы проснулись! Завтрак подавать сейчас или после ванны? — от двери мне радостно улыбалась Жана.

— Жана, прошу, давай ты будешь обращаться ко мне менее официально. Зови меня просто Вика. И на «ты». Я извиняюсь, что первой стала говорить «ты». Но, раз так уже случилось, давай общаться, как подруги. Ведь ты не на много старше меня. Сколько тебе — лет тридцать — тридцать два? Нет? А сколько?

— Почти пятьдесят, Вика. Но это не важно. Уважение выказывают не возрасту, а статусу.

— У нас наоборот. В основном — уважение к возрасту. Но как пятьдесят? — У меня в голове не укладывалось. Она выглядела гораздо моложе. Очень привлекательная женщина. Скорее милая, чем красивая. Но пятьдесят…

— Это миларис, Вика. Господин граф был так любезен…Так что с завтраком?

— Завтрак это хорошо. Давай я сначала умоюсь, оденусь и … а можно накрыть стол на террасе? Если не сложно, конечно, я помогу. Я никогда не завтракала на свежем воздухе с видом на парк. И если можно — какую-нибудь мазь для губ, неприятность с ними.

Дверь сбоку от кровати вела в ванную. Такая же роскошь, как и в спальне, и здесь просто била в глаза. Пол и стены были выложены мозаикой из красивого камня с золотистыми прожилками. Высокие напольные вазы зачем-то стояли в углах, комод. Большая ванна на золоченых лапах наполнялась водой из крана.

Потом Жана бросила в воду камушек и стала наливать что-то пенящееся и ароматное. Мне все было интересно, и я расспрашивала, не стесняясь. Вода грелась камушком. Он был рассчитан именно на объем данной ванны. Потом опять заряжался «не естественным» способом и использовался снова. «Не естественным» образом получали свет в комнатах по вечерам, так же чистилась одежда. Что еще — это мне предстояло узнать потом, я думаю. Слово «магия» или «волшебство», вероятно, звучали бы проще, но здесь не использовались. Другой мир, магия…

Я разделась и опустилась в теплую ароматную воду. Грудь чуть вздернулась в воде и в глаза бросились уродливые темные пятна на ней. Меня передернуло от омерзения, и я быстро погрузилась в пену. На глаза навернулись слезы, я закрыла их, откинувшись на подушечку на бортике ванны.

— Вика, лекарь оставил снадобья для косметических процедур. Лечение закончено, повязку на руке нужно было снять — я не сообразила вовремя.

— Снимем, — безразлично ответила я. Понимала, что даже если все это сойдет, ничего не изменится и ничего не исправить, а вот же, синяки как будто перевернули все в душе — напоминание. Неприятный комок поселился там вместе с каким-то плохим предчувствием. Или все отчетливее приходило осознание случившегося…

— Так какие косметические процедуры прописал доктор? Жана, не обращай внимания, я же не могу сразу все забыть. Иногда настроение будет портиться, что уж тут поделать? Говорят, что время лечит — будем на это надеяться.

— Миларис, Вика. Цветок. Снадобья на его основе. Кожа молодеет, сходят все нежелательные проявления нездоровья. Очень дорого и очень действенно. Используют мази разной насыщенности. Сначала лицо, потом перейдем к телу. Сразу не желательно все, слишком большая разовая доза вызовет слишком сильное омоложение. Вы и так совсем юная. Пока походите с легкой шалью на плечах, главное — лицо. И вы не должны будете сидеть взаперти, сможете гулять в парке, выходить к трапезе.

— Жана, я же просила обращаться ко мне на «ты».

— Извините, но не могу, не положено, да и мне непривычно. Мне так комфортнее, извините, Вика.

— Хорошо, — я, вздохнув, села в ванной, — давай заканчивать да одеваться уже. — Женщина четко обозначила свое место, дружить со мной она не собиралась.

Выйдя из ванной комнаты, мы пошли в гардеробную, вход в которую находился с другой стороны от кровати, и я увидела уютную комнатку, с кушеткой посредине и стенами, увешанными вешалками с нарядами. Я провела рукой по тканям разного цвета и плотности. На наклонных полках во всю нижнюю половину дальней стены стояли пары обуви, похоже, что на все сезоны и случаи. Заинтересовавшись, подошла и примерила одну — обувь была мне великовата. Я, усмехнувшись, с вопросом взглянула на служанку.

— О, не переживайте, Вика, это все переделают «не естественным» образом. Все будет впору. Пока обувайте шлепанцы.

Платье было длинновато, но я подобрала его пальчиками и закружилась перед зеркалом — стиль «а ля Наташа Ростова». Талию где делать будем? Под грудью. Рукава — фонарики. Цвет бежевый, нет — персиковый. Белая атласная лента завязывается на бант под грудью и спускается почти в пол. Такие же белые бантики на фонариках рукавов. Миленько и удобно. Но граф что-то говорил о корсетах.

— Жана, а когда умерла графиня? Пятнадцать лет назад? Мода разве не изменилась? Что-то я слышала о корсетах.

— Конечно, изменилась, хотя корсеты были и тогда. Но для домашнего утреннего платья это вполне подходит. И корсет вам сейчас не одеть — пусть сойдут синяки. А то будет больно.

— Тогда давай шаль. Декольте на грани приличий, а там — сама видишь. — И я получила длинный ажурный палантин на плечи.

Дальше мне сделали прическу, восторгаясь длиной, густотой и тем, что локоны не нужно завивать. Получилось красиво и романтично. На лицо Жана наложила прозрачную маску с вытяжкой дорогого цветка и ушла заказывать завтрак на террасу.

Я опять подошла к зеркалу — тоненькая невысокая девочка с темными блестящими локонами, глазами цвета грозы, как говорил папа. Сине-сизый цвет в зависимости от одежды мог меняться. Тонко прорисованные брови, неплохие ресницы. Я всегда считала себя симпатичной. Но сейчас синяки делали меня похожей на бомжа после драки и одежда с прической не помогли исправить впечатление. Жуткое зрелище, а что же было вначале? Чтоб он там сдох, урод, и не жалко будет. Бессильная ненависть тяжело вползала в душу. Это что ж — опять из меня бесы полезли? Изгонять буду. Привычно стала лицом к востоку на молитву. Прошлый раз мне стало легче после нее. Неожиданно войдя, Жана застала меня стоящую с закрытыми глазами, тихо бормочущую и крестящуюся иногда. Я не стала прерываться и она вышла.

На небольшой террасе, скорее — большом балконе, выход на который имелся из моих покоев, я позавтракала, пытаясь вспомнить, а что же я кушала вчера вечером — и не смогла. Сейчас завтрак состоял из вполне узнаваемых блюд, и я ими наслаждалась, наблюдая парк и игру фонтана в центре симметричной парковой композиции.

Уловив краем глаза движение, увидела всадника, быстро приближающегося к дому и отвернулась. Не хотелось сверкать синяками, кто бы это ни был. Внизу раздались неразборчивые звуки разговора, окрик, конь протопал куда-то за здание. Снова разговор, шаги — люди прошли в дом.

А я наслаждалась солнышком и легким ветерком. В приоткрытую дверь комнаты сквозняк вынес край тюля и он лениво трепыхался над террасой. Отвернувшись от парка, увидела вдали лес, а перед ним поле, покрытое светло- зеленого цвета растительностью. Ближе к дому находился сад. Интересно будет попробовать местные фрукты. Или сейчас не сезон? Мои ленивые размышления прервала Жана, быстро вышедшая ко мне из покоев.

— Госпожа Виктория, господин граф Ромэр просит разрешения посетить вас, если вы уже закончили завтракать, — громко сказала она.

— Передайте господину графу Ромэру, что я категорически не желаю его видеть, даже если от нашей встречи будет зависеть конец света. Прошу и впредь избавить меня от сомнительного удовольствия лицезреть его сиятельную персону, — так же громко и отчетливо сказала я. В комнате раздался грохот, стукнула дверь, а вскоре всадник мчался по дорожкам парка, удаляясь. Интересно, а что он разбил в моей комнате? Ага — ваза, очень красивая была ваза.

— Жана, что его принесло? Что ему от меня надо было?

— Вика, я совершенно случайно слышала…

Ага, ну да, ну да. — Жана, между нами, девочками — подслушивать хоть и не прилично, но ужасно полезно, я сама грешу этим — люблю быть в курсе событий. Однажды этим я избежала пренеприятной ситуации в театре. Так что там с Ромэром?

Женщина подошла ко мне, потянула на кресло и, присев на корточки рядом, зашептала:

— Господин Ромэр требовал у отца свидания с вами. Был очень сердит и говорил, что ему необходим короткий разговор. И что он не желает быть подвергнутым остракизму за то, чего не совершал. Граф же сказал ему, что он заслужил такую реакцию общества и пока не понял этого, не может просить о прощении. Господин Ромэр сказал, что если вы согласитесь его принять, то отец не сможет запретить ему разговор с вами. Но вы отказали и он уехал.

Во как! Тут продолжают считаться с моим мнением. Не захочу и не подойдет никто. Вот бы у нас так! А что там за неприятности у нашего чадушки, о которых он упоминал? Жана была не в курсе, так что подождем, возможно, последуют объяснения от папы.

Дальше день тянулся, как резина. Выйти бы в сад, посмотреть дом, но не хотелось сверкать синяками. Завтра они должны уже сойти с лица, придет черед сводить с груди и остального. Вот тогда и выползу. После обеда меня переодели в другой наряд, не менее летящий и легкомысленный. Это было интересно — видеть себя в роли барышни из прошлого. И вот же странная женская природа — после всего случившегося я получаю удовольствие, меряя платья. Все эти примерки, женская суета незаметно отвлекают и я погружаюсь в какую-то спокойную, обыденную атмосферу. Будто и не было трагедий, страстей, драмм.

Тем временем подоспели и туфельки на невысоком и широком каблучке, перенастроенные «не естественным» образом. А вечером сам граф попросил о встрече. Прислушалась к себе и поняла, что не имею ничего против. Нужно узнать подробности сегодняшнего демарша чадушки. Скорее всего, именно об этом будет разговор. Так и случилось. Граф вошел, как и прошлый раз — прекрасно одетый, но выражение лица и то, как он держался… Да что ж такое? Мне снова становилось жаль его. Пригласила присаживаться в кресло. Мы посидели, помолчали, опять рассматривая друг друга. Сейчас я дала бы ему больше шестидесяти. Довел сынок. Он опустил взгляд и устало заговорил:

— Виктория, я не сомневался, что вы не захотите видеть Ромэра. Хотел остановить его, но он в ярости. Извините. Очевидно, Алиссия распространила подробности происшествия. Она не смогла отговорить его от дуэли, сейчас брат в тяжелом состоянии и она решила отомстить — брату хуже уже не будет, а для Ромэра это удар по репутации. Поступок бесчестный, его и игнорируют, как человека, запятнанного недостойным поступком. Так уж все получилось — если бы вас просто отправили домой, как он и хотел, то это было бы нормально. Но его недосмотр привел к ужасным последствиям — покушению на честь и здоровье женщины. Этого не искупает даже дуэль. Только ваше прощение, даже просто озвученное им для общества, избавит его от остракизма. Вам решать. Я не буду давить на вас. Он виноват и слишком легко простить его и я бы вам не советовал. Но как же мне тяжело! — вырвалось у мужчины. Он смотрел на меня глазами побитой, загнанной собаки. — Зачем я все это затеял? Чего добился?

Он задышал через зубы и я испугалась, что увижу его слезы. Однако он, отвернувшись, справился со своими чувствами. Я встала и подошла к нему. Погладила по голове, как маленького. Он поймал мою руку и поцеловал. Обернулся, уже слабо улыбаясь, и спросил: — А не хотите ли вы, милая Виктория, прогуляться по парку? Вечер, мы там никого не встретим. Вы столько дней в заточении, мне хотелось бы хоть немного развлечь вас.

— А давайте прогуляемся. Я с радостью, — улыбалась я, довольная тем, что не пришлось стать свидетелем его слабости.

Накинула протянутую служанкой более теплую шаль, и мы вышли из моих покоев.

— Вам не тяжело, что пришлось поселить меня в бывших покоях вашей жены? Вы так бережно хранили все, что ей принадлежало, а теперь я всем пользуюсь, — вежливо поинтересовалась я.

— Что вы! Даже не думайте об этом. Смотрите — это покои хозяев дома. Дальше большой холл для утреннего кофе. После завтрака дамы обычно собираются выпить кофе и строят планы на день. Здесь удобные кресла и кушетки, можно заниматься вышивкой. А за столом — рисованием. За той ширмой мольберт и пяльцы.

Мужчина с вдохновением знакомил меня со своим домом, рассказывая, для чего предназначена та или иная комната. А меня начинало потряхивать, и в горле стоял комок. Я одобрительно мычала и старательно прятала глаза. А он весь светился, перед его глазами наверняка проносились сцены совместной жизни с горячо любимой женщиной и детьми. Вот она вышивает за пяльцами, вот пьет кофе и щебечет с подругами. Потом спускается на первый этаж по великолепной лестнице из розового мрамора в светлый музыкальный салон. Играет на рояле… Гости слушают ее пение, по залу пробегают дети, играя в прятки среди взрослых.

— Извините. — Сил не было его слушать. Я выскочила из двери музыкального салона на огромную нижнюю террасу и, прислонившись к стене дома, заплакала. Что со мной? Я никогда не была особо чувствительной. Теплые руки обняли меня за плечи, и мы стояли вдвоем, плача — я навзрыд, а он тихонько, только вздрагивая всем телом. Наплакавшись, я кончиком шали вытерла глаза, а потом, посмотрев на него, вторым кончиком убрала слезы с его щек. Он воспринял это спокойно. Поцеловал мне руку очередной раз и повел в парк.

Там мы очень долго прохаживались, пока не стало совсем темно и не загорелись магические огни. Ходили по дорожкам и молчали, но и молчать с ним было уютно и спокойно. Потом он проводил меня до дома, а сам ушел «посмотреть конюшню». Дорогу я знала и шла к своим комнатам, уже внимательнее рассматривая всю обстановку и отделку. Что сказать? Роскошь, роскошь и еще раз — роскошь. Изыскано, богато, со вкусом, приятно глазу.

В комнате меня ждал поздний ужин. Поев, сходила в ванную комнату и, переодевшись, легла спать. Завтра я хотела попросить хозяина разрешить мне играть на рояле. Хотелось проверить подвижность кисти. Рука была сломана и то, как быстро ее залечили, внушало мне понятные сомнения. Сегодня я засыпала без слез.

Почему-то вспомнился Алеша Токарев. Это был один из моих товарищей по компании. Спокойный улыбчивый парень из оперного оркестра, программист и гитарист, как он себя называл. Симпатичный, среднего роста, он в наших ролевых играх выглядел наиболее правдоподобно. Казалось что аристократизм у него в крови, так естественно он предлагал руку, подавал пальто, чашку. Все с достоинством и изяществом, казалось, что наработанным поколениями предков. Откуда это было у него — кто знает? Фамилия была простая, но его манера поведения была очень похожа на манеры старшего графа. Те же скупые изящные движения, та же сдержанная сила и своеобразная грация. Я уснула, и снился мне Алеша. Он пел и играл на гитаре, сидя возле костра.