Княжич, князь

Глава XVIII

Настоятель по-старчески мелко благословил его и с какой-то растерянностью предложил сопроводить. Кирилл отрицательно помотал головой. Взглянув поочередно сквозь Иова с дядюшкой Титом, зашагал по дорожке из дикого камня. Клены-привратники роняли на нее последние багряные листья. Отец Нил отвернулся, с неслышным шепотом перекрестился на простые деревянные маковки и кресты кладбищенской церквушки. Две пары глаз продолжали молча смотреть вслед Кириллу.

Князь Тримир первым из рода Вука пожелал покоиться не в родовой усыпальнице, а на соборном кладбище. Но вопреки собственному желанию, в Гуровскую вотчинную землю так и не лег. Кирилл провел пальцами по глубоким бороздам его имени в знаках пятиконечного креста и листьях падуба; бурый мох давно поселился в них. Серый камень со стесанною стороною был всего лишь кенотафом, памятницею — тело прадеда отыскать не удалось. Княгиня Грида кинулась на поиски его и сама не вернулась — вот он, такой же камень рядышком, пониже только. Нестареющий дядюшка Тит когда-то вполголоса да с оглядкою поведал о том, что прабабку за крутой и самочинный норов ее втихомолку именовали князем Гридом.

Младший сын Тримиров, князь Прозор, со княгинею Томилою лежали по правую руку под греческими равносторонними крестами черного гранита. Среднего и старшего сыновей приняла в себя далекая Порубежная земля, ставшая им родною. Ей княжичи, а потом князья служили, её хранили и защищали — нередко и от себя самой. Так уж получалось.

А вот и они, три свежих холмика:

«Вук-Иоанн, князь Гуровский и Белецкий. Рожден в лето…»

«Княгиня Дана-Евдоксия…»

«Княжич Ранко-Димитрий…»

Внимательно разглядывая новые надгробия, Кирилл вдруг осознал, что не чувствует ровным счетом ничего. Он вспомнил, что подобное уже происходило с ним — на тех самых смотринах у «давних добрых друзей» отца Варнавы. Ну ладно, тогда там были совсем чужие люди, а здесь и сейчас — близкие по крови, ближе некуда. Свежие могилы. Недавние потери.

Всё это было как-то очень и очень неправильно.

Как и вчера перед сном, поверх этих надгробий начало медленно проявляться другое изображение — новоримские видом и грубо вытесанные из простого известняка кресты. Имен на них Кирилл разобрать не мог, но откуда-то возникла мысль, что раньше — давным-давно — знал их хорошо. Даже не так: они были родными.

«Ерунда какая-то… Да просто чушь!»

Рядом прозвучало осторожное покашливание. Он волей-неволей повернул голову — по левую руку стоял невысокий старичок в изрядно поношенном и явно с чужого плеча стрелецком кафтане. Незаметно так появился, неслышно совсем. Наверное, Кирилл слишком глубоко ушел в себя.

— Здравия и долголетия, княже! — приветливой скороговоркой промолвил старичок. — Вымахал-то как — ух да бух! Кабы не ведал, что это за гость такой к нам пожаловал — нипочем бы не узнал. А последний раз ты тут был три лета тому. Коль не перепутал по теперешней скудной памяти своей, в самый поминальный день по князю Тримиру. А еще прежде видел тебя и вовсе мальцом — то ли дважды, то ли всего-то разок, в точности уж не припомню.

— Мира и блага! — неохотно ответил Кирилл, когда старичок наконец остановился, чтобы перевести дыхание. Добавил с еще большей неохотой: — Да, было такое…

Он и в самом деле всю свою жизнь избегал посещения любых кладбищ, стараясь увильнуть от того под всяческими мыслимыми и немыслимыми предлогами. Почему не удалось отвертеться в последний раз, как-то ушло из памяти. Но сейчас больше всего не хотелось заводить праздных разговоров с кем бы то ни было.

— Жаль, что сестрица твоя старшенькая не здесь лежит, бедолаженька, — с навычным бойким сокрушением продолжал старичок. Столь же навычно вздохнул и покачал головой.

— Нет у меня никакой сестрицы и не было никогда, — недобро сказал Кирилл, поневоле отступая на полшага и чувствуя, как спину внезапно окатило ледяным потоком. — Путаешь ты что-то, добрый человек! Сам-то кто таков? Откуда взялся тут?

— Охти мне, беспамятному! Прости старого дурня, княже. Да сторож я кладбищенский, дед Белебеня — меня все так кличут: что стар, что млад. Есть у тебя сестрица, есть. То бишь, была. А нынче лежит она там, в дальней сторонке закатней… — он повернулся на запад, попутно наступив на краешек подножия одного из могильных холмиков, и усердно замахал рукой: — Там, вон там! Чистую правду говорю, княже. А как держава та зовется, альбо забыл, альбо и не ведал никогда.

Вместе с новым ледяным потоком он понял, что знает имя неведомой доселе сестры — Лизелотта. И один из виденных им призрачных надгробных крестов — это ее крест.

— На могильную землю-то не наступай, дед Белебеня! — одернул старика Кирилл.

— И паки охти мне, кляпоногому! — поспешно, со старческой неуклюжестью сдав назад, опять запричитал сторож. — Внове прости, княже.

— Да ладно, ладно! — сказал он, морщась и отмахиваясь. — Коль на то пошло, вовсе не в тебе тут дело…

Запустив пальцы в кошель, вытащил оттуда первую попавшуюся монету и со смешанными чувствами вложил ее в иссохшую руку:

— Возьми, дед… человече добрый. Помолись за всех моих да с прежним усердием за могилками присматривай. Всё, оставайся с Богом. Пойду я…

И поклонившись на прощание, направился к выходу.

— О Господи! Так это ж цельный егорий! — испуганно прозвучало за спиною. — Это ж золотой, княже, золотой!

— Ну да. Каким же еще быть егорию? — отозвался он, продолжая двигаться по дорожке.

Брат Иов с дядюшкой Титом поджидали его на прежнем месте.

— А где отец Нил? — спросил рассеянно Кирилл.

— В алтаре, княже, — со всегдашней своей готовностью отозвался ключник. — Прикажешь кликнуть?

— Да пока не надобно… Не знаю… Дядюшка Тит, у меня что — и вправду была сестра?

Ключник оторопел:

— Сестра? Какая еще сестра, ты о чем это, княже?

— Сторож кладбищенский поведал мне о моей старшей сестре. Ныне покойной, — неотрывно глядя ему в глаза, с раздельностью проговорил Кирилл. Он удержался от упоминания того, что ему даже известно ее имя.

— Господи, помилуй! Так ведь сторож-то наш, почитай, месяц как преставился. А нового покамест и не приискали еще, община в очередь пригляд ведет… — ключник явно намеревался продолжать свою речь, но наткнулся взглядом на нехороший княжий прищур и умолк, гулко сглотнув поневоле.

Выражение лица Кирилла переменилось:

— Дядюшка Тит, брат Иов, подождите-ка меня здесь еще малость. Я сейчас, я мигом…

К оставленным недавно могилам он вернулся почти бегом. Завертел головой по сторонам, закричал:

— Дед Белебеня!

Проделав это несколько раз подряд и окончательно убедившись в тщетности своего зова, неожиданно успокоился. Постоял с закрытыми глазами — какая-то очень нужная мысль упорно ускользала, не желая быть уловленной разумом. Столь же неожиданно и торжествующе сказал себе: «Ага!» и немедленно принялся осматривать подножия могильных холмиков. На след, оставленный неуклюжей ногой кладбищенского сторожа, взгляд его натолкнулся почти сразу.

Кирилл резко выпрямился. В памяти зазвучали слова Белого Ворона: «Но если кто-то солжёт тебе — как распознаешь? Что станешь делать тогда?»

— Что стану делать тогда? — переспросил он в голос. — А ведь правда: что?

«Пока только наблюдать, запоминать, сравнивать. И никому — ни слова, даже Белому Ворону с отцом Варнавою. Делать выводы и что-то предпринимать — только потом», — бесстрастно ответил ему разум.

— Ну что ж, — сказал на это Кирилл вслух. — Тогда вперед.

Подумал и добавил, адресуясь неизвестно к кому:

— Всем спасибо. Да, всем…

Ключник с братом Иовом по-прежнему пребывали всё на том же месте.

«Занятно, — проплыло в голове. — Будто я им приказал строго-настрого».

— Вот что, дядюшка Тит, — обронил он, подойдя. — Хочу от себя поминальную трапезу устроить. Пригласи людей — всех наших, близких, кого нужным сочтешь. Добро?

— Как прикажешь, княже. Из соседей кого скликать будешь? Князь-батюшка Иоанн частенько призывал князей Холошу, Олега, Единца, Петра… Но этим — уж не обессудь — тебе самолично озаботиться придется. То справа сугубо княжья, привыкай. Теперь давай рассудим: пока гонцы туда-сюда, пока то да сё… На какой день назначить изволишь?

— Послушай, дядюшка Тит. У отца, я теперь это точно знаю, всего один друг был, игумен Варнава. А он и без того… — Кирилл не пожелал говорить об этом дальше, махнул рукой. — Прочие всего лишь приятели да знакомые. Не выдержу я нынче никого из таковых гостей. Разве что потом, на годовщину или… Пока же просто сил на то нет. Разумеешь меня?

— Разумею, княже.

— Посему еще раз: только домашние, свои да близкие. Смогут в таком случае наши кухари до вечери управиться? До сегодняшней вечери! — подчеркнул Кирилл.

Дядюшка Тит призадумался всерьез, но ненадолго:

— Смогут, княже. Успеют. Знаю, кого им в помощники можно взять со стороны.

— Вот и озаботься. А перед трапезою кое с кем переговорить хочу. По возвращении отдохну чуток, тогда и назову тебе всех поименно. Запишешь либо просто запомнишь, дело твое. После соберешь всех.

— Будет исполнено, княже.

Кирилл повернулся лицом ко входу в церквушку, перекрестился с поклоном. Повторил то же в направлении кладбища и зашагал вниз по дороге, ведущей к городу.

Он сидел в отцовском кресле и рассеянно наблюдал, как один за другим в светлицу начинают входить вызванные им люди. С приличествующей случаю молчаливой почтительностью они переступали порог, кланялись, рассаживались по лавкам вдоль стен.

За нынешний день Кирилл успел наговориться до тихого гула в ушах, до неприятного ощущения во рту. По дороге на кладбище и на обратном пути при случае расспрашивал соседей; с теми, кто узнавал да окликал его, заводил беседы — разные по длительности, иногда на странные темы. Например, о легендарных неуловимых злодеях, хиндусских верованиях в переселение душ, подкинутых и похищенных младенцах, тайных знаках судьбы, балаганных фокусниках и всяких необъяснимых событиях прошлого.

Очнулся он от того, что поднявшийся со своего места дядюшка Тит доложил быстро и негромко:

— Все собраны, княже. Изволишь приступать?

— Ага… То есть, да. Сотник Деян-Андрей, с тебя начнем.

— Слушаю, княже! — заученно вскакивая, отозвался окликнутый.

— Дорогие мои, давайте пока отвечать сидя! — вырвалось у Кирилла. — Непривычно мне еще этак вот… Может, потом…

— Как прикажешь, княже, — согласился сотник, присаживаясь вновь.

— Да, так что за нужда была отправить в Белецк обе сотни зараз, оставив тут лишь несколько человек?

— Незадолго до полуночи прибыл гонец. Был принят немедля князем Иоанном. Разговаривали наедине либо час, либо чуть более. По завершении быстро отбыл. Как потом узнал я, не в обратный путь отправился, а по дороге к Заболони. Князь же отдал наказ спешно выступать на Белецк.

Кирилл приподнял руку, останавливая его. Уточнил для себя:

— Насколько мне ведомо, вестник всегда просто вручает послание — и всё на том. Ну разве, добавит кое-что устно. Поправь меня из опыта своего, сотник: часто ли бывает по-другому?

— Не припоминаю такого, княже.

— Я так и думал. Значит, отец целый час беседует с гонцом и только после того отдает спешный наказ. Не сразу, как должен был сделать это, узнав самое главное. Любопытно.

Сотник молча и еле заметно подернул плечами: мол, мне ли судить о том.

— Ну ладно. А не поведаешь ли, что за срочная нужда оказалась там в таком количестве ратных людей?

— Открою только, что еще на подъезде к городу встретили нас. Кто именно и что было дальше, мне говорить не вольно. Уж не взыщи, княже.

— Дело Государево? — предположил Кирилл.

— Не впрямую так, но что-то близ того.

— Понятно. Далее расспрашивать тебя теперь не вольно мне. Старосто Троицкого посада, здесь ты?

— Здесь, княже, — наклонил курчавую, с легкой сединой голову человек в узорчатом дэгэле полянского покроя.

— Не знал тебя прежде в лицо, так что не прими за обиду.

— Как можно, княже!

— Яви милость, расскажи-ка мне еще раз всё с самого начала: как нашел ты всех… наших, что делал перед тем да после того. В подробностях. Прошу, начинай.

Глядя в глаза старосте и время от времени поощрительно кивая, Кирилл выслушал в основном известный ему рассказ о том, что в среде посадской общины возникли некие нестроения, даже раздоры, за окончательным разбором которых он, как староста, и порешил обратиться напрямую ко князю-батюшке. Дальше в малейших деталях перечислялись также известные Кириллу обстоятельства: как после утренней службы подошел он к воротам, как долго стучал, а ему не отвечали, как потом его помощник перелез через ограду и отпер ворота изнутри, как вошел он во двор и так далее и тому подобное.

Завершив свое повествование, староста с легкой растерянностью развел руками, показывая, что стало быть, это уже всё, княже.

— Благодарю, почтеннейший! — наконец-то отозвался Кирилл, до этого по-прежнему продолжавший молча смотреть ему в глаза. — Переспрошу для себя: значит, обнаружив первые же тела, ты тотчас приказал вновь запереть ворота, а поставленные тобою люди больше не впускали во двор никого?

— В точности так, княже.

— Добро. Донесение игумену Варнаве было составлено и писано тобою?

— Да, княже, самолично. Как оно говорится, собственною вот этою рукою своею.

В доказательство староста приподнял повыше и продемонстрировал присутствующим свою десницу. Все поневоле взглянули на нее.

— Вижу и разумею, — нейтральным тоном засвидетельствовал Кирилл. — Дозволил мне тогда отец настоятель ознакомиться с тем письмом. Память имею отменную, так что запомнил почти дословно. Данный рассказ твой был ну в точности по нему. До чего ж занятно выходит!

Староста смешался:

— Княже, так ведь оно… Так ведь и там, и тут мои слова и были! Чего ж иных каких еще приискивать-то?

— Ну да, ну да… Сейчас обращаюсь ко всем домашним и дворовым: ведаю, что посланники отца Варнавы давно уж опросили тех, кого нужным сочли. Но может, за прошедшее время кто-то вдруг вспомнил то, на что раньше внимания не обратил. Что-то необычное, странное; чьи-то слова, поступки и прочее такое.

— Не обессудь, княже, — подавшись вперед, сказал дядюшка Тит, — но нынче здесь только новые люди. Из прежних никого не осталось, знаешь ведь. Да и меня самого тут такоже не было б, кабы не гостевал я о той поре у братанича своего.

Теперь, как и перед этим староста, смешался Кирилл. Еще раз обежал взглядом всех присутствующих, опустил глаза:

— И то верно. Отчего-то вовсе из головы вылетело. Да и в лица я ведь раньше как-то не очень… — выдавил он с неловкостью и заставил себя произнести уже твердым голосом: — Выходит, люди добрые, что понапрасну оторвал я вас от дел ваших. Уж простите меня.

Конюший тиун, старший кухарь, а вслед за ними прочие дворовые и домашние слуги на разные лады загудели, дескать, «это ништо», «как можно, княже», «да нешто мы несмысленные какие» и тому подобное.

Кирилл остановил их очередным поднятием руки. В быстро наступившей тишине продолжил:

— Пойдем далее. Еще ведомо мне, что все погибшие были отравлены неким неизвестным ядом. Дядюшка Тит говорил, что поэтому даже прощались с ними при закрытых гробах. Ибо тела слишком быстро вид приобрели такой… такой, что…

— Боле не надобно бы об этом, княже, — мягко попросил ключник. — Тебе и без того ведь…

— Ладно, ладно. Не буду.

Кирилл почувствовал, как в обоих висках потихоньку застучала скровь, а в кончиках пальцев забегали колкие мурашки.

— Старосто! Послание отцу Варнаве передавал твой помощник?

— Верно, княже.

— Здесь он, этот помощник твой?

— Здесь, княже! — заметно волнуясь, с почтительным покашливанием наклонил голову сидевший рядом человек. Кирилл мимоходом отметил изрядное внешнее сходство обоих.

— По должности своей я помощник старосты нашего, по крови же — братец родный. Младший, кхе-кхе… — пояснил он, подтверждая княжье наблюдение.

— Теперь хочу послушать тебя. Не бойся, если в чем-то и повторишься. Прошу!

Их взгляды встретились. Кровь в висках Кирилла запульсировала сильнее, в ушах возник тонкий, на грани слышимости, комариный писк. Слегка напряженная доселе фигура помощника заметно обмякла, лицо разгладилось, а речь его зазвучала вдруг с какой-то неторопливой покойностью и размеренностью:

— Да, княже… Стало быть, в тот же день я гонцом и был отправлен… Одвуконь, с заводным, чтобы отдыхать в пути пореже, чтобы скорее оно… Вещей да харчей при себе имел весьма немного — в одну суму всё и вошло, — чтобы коня зазря не томить, чтобы налегке, значит… И послание ко игумену Варнаве, и сосудец с ядом я на груди держал в кишени особливой — как самое-самое важное, это ж понятное дело…

— Что-что? Какой такой сосудец с ядом? — недоуменно переспросил Кирилл.

В наступившей тишине раздался чей-то тяжелый вздох, больше походивший на стон.

— Уж ты прости нас всех, княже… — с глухим отчуждением проговорил ключник. — Хотели как можно меньше боли тебе причинить. Потому и порешили умолчать о том. Наша вина.

— Да ладно. Я всё понимаю. Погоди-погоди… Нет, ничего не понимаю! А откуда же он вдруг взялся-то, яд этот? Отравитель, что ли, поделился?

Дядюшка Тит медленно и угрюмо помотал головой:

— Не знаю, княже. Отравитель ли, иной ли какой доброхот — не знаю. Э… В той суете, что сразу учинилась, окликнул меня некий человек, сунул в руки склянку — и всё.

— И ничего не сказал при том, не пояснил?

— Ну… Да, сказал, дескать, это образчик того самого яду, которым и были отравлены… все наши…

— А что за человек?

— Внове не знаю, княже. О Господи… И никто не знает, никто. Не видели его доселе. Ну и после он тут же исчез — прям’ как сквозь землю провалился. Такая вот беда, что поделаешь.

— А я внове ничего не понимаю, дядюшка Тит. Не по-ни-ма-ю! — почти прокричал Кирилл.

В его голове опять услышался голос Белого Ворона:

«Но если кто-то солжёт тебе — как распознаешь? Что станешь делать тогда?»

— Ладно, — сказал он неожиданно спокойно. — Не понимаю и не надо. Всё, хватит с меня. На этом и закончим, дорогие мои. Теперь приглашаю всех к поминальной трапезе. Дядюшка Тит! Будь добр, кликни прочих наших, кого здесь на было. А отец Нил уже прибыл? Вот и хорошо, зови и его — пусть вначале отслужит литию.

Он рывком покинул отцовское кресло, присутствующие поспешили подняться вслед за ним.

Еще в конце вчерашнего дня Кирилл очень и очень настоятельно попросил, чтобы утром его с братом Иовом не провожал никто. Кроме, конечно же, неизбежного дядюшки Тита.

Он обвел взглядом пустой двор (даже стражники благоразумно схоронились на время в своей сторожке у ворот), кивнул с сумрачным удовлетворением. Брат Иов уже молча поджидал в седле.

— А может, все-таки останешься, княже? — опять повторил ключник. — Хоть на денёк-другой.

— Дядюшка Тит! — бесцветным голосом произнес Кирилл, ставя ногу в стремя. — С самого пробуждения ты раз за разом спрашиваешь меня одно и то же. А я тебе на то такоже раз за разом отвечаю «нет». Это у нас такая игра? Не очень забавная, если честно.

— Не серчай, княже, — тихонько попросил ключник. — Пожалуйста!

— Я не серчаю. Всё на этом, оставайтесь с Богом…

Пока оба всадника не скрылись за углом, дядюшка Тит продолжал смотреть им вслед. После того горестно покачал головой и приказал запирать ворота.

Низину Гурова заливал туман. Отдельные длинные космы его лежали по всему Старому городу, дотягивались даже до объездной дороги, ведущей прочь от отчего дома. На противоположном берегу туманного озера у вершины холма смутно виднелась неровная бахрома кладбищенских деревьев. Кирилл разглядел на ее краю силуэт церквушки, перекрестился, обронив:

— Знаешь, Иов, а вот теперь я точно знаю, что возвращаюсь домой.

— Как скажешь, княже, — бесстрастно отозвался инок.

Впереди улицу пересекал очередной сгусток тумана, из которого навстречу им выступили трое наездников в легких кожаных доспехах. Остановились в ожидании.

— Князь Ягдар! — окликнул один из них. — Мне с тобою поговорить надобно. Недолго.

— Кто такие? — перебил его брат Иов. — Назовитесь!

— Давай-ка, княже, отъедем в сторонку, — как ни в чем не бывало продолжал неизвестный. — А ты, иноче, голос свой не возвышай, не твое это дело.

— И то верно, — с неожиданной легкостью согласился брат Иов. — Сейчас узнаем, чье оно.

Быстро нарастая, сзади приблизился густой копытный топот. Из тумана за их спинами появились конные латники вперемешку со стрельцами в синих кафтанах. Последние резво спешились. С дружной деловитостью зажужжали взводимые колесцовые замки винтовальных пищалей.

Желавший поговорить делано рассмеялся:

— Ух ты! Так ведь и у нас самих люди еще найдутся! Погодите-ка, почтеннейшие…

С этими словами он быстро вложил в рот указательные пальцы обеих рук и издал всамделишный разбойничий свист.

Торжествующая ухмылка продержалась на его лице недолго, сменившись вскоре выражением растерянности: прибывающие со всех сторон люди явно оказались не теми, которых он ожидал.

Полянские воины — и верховые на своих низкорослых юрких лошадках, и пешие — одновременно притекали с обоих направлений дороги, появлялись из близлежащих переулков, просачивались сквозь строй латников и стрельцов в синих кафтанах.

Трое зачинщиков этого локального столпотворения оказались в плотном кольце полян, которые осыпáли свою донельзя перепуганную добычу традиционными воинскими насмешками, скалили зубы и делали всевозможные утрированно угрожающие жесты.

В толпе, посреди которой пребывали Кирилл с братом Иовом, было немного посвободней. К ним протолкался полянин в доспехах от хорошего мастера, доложил:

— Я — юзбаши, то есть сотнык Ордабай. Конязь Ягдар, Менгир-хан прислал тэбэ своих людэй. Что прикажешь дэлат’ с нашими плэнныками?

— Это не твои пленники! — заголосил синий стрелец, который также спешил подобраться поближе, цепляясь за встречных длинной саблей на боку и успевая при этом всякий раз причитать и ругаться попеременно.

— А чьи? — удивился сотник. — Нэужто твои?

— Да, мои! — запальчиво выкрикнул стрелец. — Вернее, Государевы!

Он наспех оправил перевязь с саблей и, сорвав с головы синюю войлочную шапку, поклонился:

— Особой быстродвижной дружины стрелецкой десятник Возгарь. Князь, Ягдар! Да не будет в обиду тебе: дозволь потáйничать с братом Иовом.

— Дозволяю, — с некоторым смущением сказал Кирилл, при этом невольно пожав плечами.

Инок перегнулся с коня к стрельцу. Выслушав его шепот, произнес вслух:

— А грамота на то имеется?

Десятник усердно закивал.

— Покажи.

Из-под отворота синего кафтана появился слегка помятый свиток. Инок быстро пробежал его глазами, кивнул:

— Ты прав, десятник. Все пленники переходят под твою руку. Сотник Ордабай, читаешь ли по-славенски? Пожелаешь ли ознакомиться с бумагой?

Тот отрицательно мотнул головой, усмехнулся:

— И грамотэн, и на слово вэрю.

— Честь тебе.

Брат Иов перевел взгляд на Кирилла, пояснил негромко:

— Дело Государево, княже.

Десятник помялся. Ткнув пальцем в сторону всё той же незадачливой тройцы, спросил:

— Слышь, сотник, а что там с их подкреплением? Ну с теми, которых они так и не дождались?

— Эти люди тоже у нас. Три дэсятка. Новые работники ни в одном хозяйствэ лишними нэ будут.

— Правда твоя, — со вздохом согласился десятник. — Только нам бы это… Допросить их вначале, а там и договориться можно… Что скажешь?

— Скажу, что мысли твои хороши, уважаемый Возгар’. Еще скажу, что люди хана Мэнгира могли бы нэмного помочь вам с допросами. Наш народ обладает бол’шим мастэрством и опытом многих поколэний в этом дэлэ.

Десятник рассмеялся. Поднял руку, собираясь одобрительно хлопнуть сотника по плечу. Но раздумав, опустил и протянул ее:

— Тóчно договоримся, уважаемый Ордабай!

— Нам со князем пора, уважаемые, — напомнил брат Иов.

Громкие распоряжения на гортанном полянском наречии вкупе с командами по-славенски быстро создали вдоль улицы достаточный проезд. Обменявшись с сотником и десятником прощальными поклонами, два всадника продолжили свой путь.

— Туман и вокруг, и впереди уже начинает рассеиваться, — заметил Кирилл. — Скоро всё станет ясным.

— Так бывает не всегда. Как любит говаривать Белый Ворон, «в том — великая печаль».

— Это ты о чем, Иов?

— О жизни, княже.

Размытое неяркое солнце медленно поднималось над горизонтом.

2023 г.