— Два медяка за кусок — не меньше! — уверенно сказала Феня.
— Три! — пробурчал Пекас с набитым ртом. — Ульна, дорого это для рынка, может, в лавку отнесёшь?
Ага, и купец поставит цену в пять. А то и в шесть медяков. Запеканка — продукт нежный, долго не хранится. Купец — мужик жадный, и даже если испортится — не выбросит, всё равно попытается продать. Нет уж, ещё отравит кого-нибудь. Лучше я сама продам, а что не продам — съедим. Гринку с её семейством угостим, Данкиных детей.
Хоть на Данку я всё равно злюсь, но дети же не виноваты, что их родителей зависть на дурные поступки толкает. Надеюсь, больше не будут. Во всяком случае, про Саввины проделки я старосте сказала и потребовала справедливости. Савву, после разборок и его признания вины, отправили к жрецам, на исправительные работы, на целый год. Потерю имущества обязали компенсировать. Самое удивительное, что деревенские были на моей стороне — вот уж не ожидала. Но Пекас объяснил, что это из-за поджога — большой грех и опасность, всё село могло погореть, к утру бы одни головешки остались.
Цену на запеканку определила — по два медяка. Тоже дорого, хотя стопроцентная прибыль — это круто. Такого у меня ещё никогда не было.
На ярмарку мы поехали вдвоём с Пекасом — Феня готовилась к самому главному событию свой жизни. Дед волновался, как бы оно не прошло в его отсутствие, но повитуха заверила, что время ещё есть. Просто Феня — волнительная женщина, это нормально.
— Дед, ты чего, на родах собрался присутствовать? — хихикнула я.
Лицо Пекаса, в прямом смысле слова, перекосило. Опять я ляпнула глупость! И, похоже, не просто глупость, а глупость ужасно неприличную.
— Я имею ввиду, вокруг дома ходить и волноваться? — быстренько исправилась я.
Пекас покачал головой и сердито хмыкнул:
— Ты, Ульна, не спеши слова-то произносить, — степенно посоветовал он. — Ты сперва подумай. Помолчи немного, водички испей. Потом ещё подумай, а опосля уж говори. А то ведь как чё скажешь — голова кругом.
Я торопливо закивала, демонстрируя полное и безоговорочное согласие.
— На родах! Роды — таинство великое, не то, что в другой комнате — в доме никого нет, кроме повитухи и родильницы. Ну, может ещё бабы, которая помогать повитухе будет. Остальные все — ты, я, была бы родня у нас, то и родня — на улице великим богам молиться будут. Перво-наперво, конечно, Денаре.
Всё понятно. Будем, а как же, для Фени на многое способна. Ещё и дары отнесу, чтобы всё прошло благополучно.
На ярмарке мы расторговались за один день. Правда, товара у меня было не много — купец, с которым был уговор на одно количество, выпросил больше.
— Ты слышала, что граф скоро с северных земель вернётся? — спросил он. — Все будут праздновать, господина чествовать, вкусно есть и кричать ему здравницы. Так что твои сыры хорошо пойдут.
Запеканки я купцу не дала, а чтобы не просил — даже не показала. Она, кстати, улетела первой. Те, кто купил один кусок, пробовали и тут же брали второй. Хотя куски у меня были приличные и даже щедрые — за две-то медяшки некрасиво жадничать.
На обратном пути мне в голову пришла интересная мысль. Вдруг старая графиня права, и с Ульной в самом деле всё не просто? Уж очень разительно я отличалась от местных — тонкокостная, большеглазая, да и цвета глаз, как у меня, я ни у кого не встречала. Хотя Феня как-то сказала, что фиалковые глаза — вообще редкость.
По линии отца у меня больше нет близких родственников, но, возможно, есть родня по линии матери. Почему я о них ничего не знаю? У мамы же были родители, значит у меня должны быть дедушка и бабушка.
Свои соображения, в несколько урезанном объёме, я выложила Пекасу. Пусть-ка вспомнит, кто и где мои вторые дед с бабкой.
— Нету никого, — вздохнул Пекас. — Мать твоей матери овдовела совсем рано, только и успела мать твою родить. Сама мало пожила — как дочку замуж выдала, так и слегла, быстро душа её ушла к великим богам.
У меня по спине холодные мурашки пробежали — как-то страшно стало, не по себе. Такое чувство, что и бабка, и мать, в чём-то провинились перед великим богами. Иначе почему, при здешнем долгожительстве, они так рано умерли? Значит ли это, что проклятие, если оно есть, теперь перейдёт на меня?
Умирать категорически не хотелось. Ни сейчас, ни через десяток лет. Я здорова, молода, вполне успешна, я жить хочу сильнее, чем раньше! Теперь можно не сомневаться, что условия графа Венсана я выполнила — приданое приумножила, могу прокормить не только себя, но и помочь близким. Могу дать работу — хорошую и доходную, Гринке и ещё парочке селянок.
Скоро начнут капать монетки за использование моей идеи, и тогда я смогу придумать и осуществить что-то ещё. Я могу сделать этот мир если не лучше, то вкуснее точно!
И при таких замечательных условиях умереть во цвете лет? Ни за что! Надо срочно узнать всё про мою маму и найти замок, который открывает мой ключ. Я должна узнать его тайну, не зря же ключ появился на веревке специально для меня.
Дома нас ждал сюрприз.
— Ульна, чего делается-то! — заполошно закричала Феня. — Сватать тебя придут завтра! Утречком и в обед!
— Зачем два раза? — не поняла я.
— Женихи разные, вот и два. Чего делать, Пекас? — всхлипнула Феня и достала из-за пояса большой кусок ткани, заменяющий ей носовой платок.
Последнее время Феня полюбила плакать часто и обильно, без особой причины. Уронила иголку на пол — плачет. Пирог чуть подгорел — опять плачет. Пекас не ответил на её вопрос — рыдает. Хрупкая вещь — психика беременной женщины, со дня на день ожидающей роды.
При этом Феня, как всегда быстро и умело шуршала по дому, и даже пыталась помочь Пекасу со скотиной.
— Только без слёз! — предупредила я. — Феня, не надо расстраиваться.
Пекас сел, сам стянул сапоги — с тех пор, как у Фени появился животик, он запретил ей нагибаться, а я не выразила желание взять на себя её обязанность. Нечего деду дурные привычки прививать. Он, традиционно, почесал бороду и вздохнул.
— Так и знал, — сообщил дед. — Вона какая она стала, даже то, что договор свадебный разорвала, никому не мешает. Думай, Ульна, за кого замуж пойдёшь.
Опять?