Камни до нас не долетели — все упали примерно в метре от меня. Как можно промазать с такого расстояния? Здесь собралось самое криворукое население деревни?
— А! Ой! Мама! Уууу! — дружно застонала толпа.
Всем стало не до нас — каждый вскрикивал и тряс рукою, а кто-то и сразу двумя. Ближе всех ко мне стояла старшая сестра Саввы, та, которая якобы видела, как я вылезла из земли. Девочка трясла обеими руками. Ладони были красными, как от ожога. Пузырей, может, и не будет, но поболит долго.
Те, кто ещё не успел бросить камень, или держал запасной, стали медленно опускать их на землю. Ага, молодцы, мало на дороге камней, ваших как раз не хватает.
— Сюда несите, — сказала я.
И, чтобы не слышать больше глупых обвинений, сообщила:
— Его сиятельство граф Венсан взял меня под своё попечительство.
Из толпы раздались недоумённые возгласы. Чего я, собственно, стесняюсь? Они меня чуть не убили, а я миндальничаю!
— Теперь я — под его крылом и его опекой! Обижая, унижая, злословя или обзывая меня — вы оскорбляете моего покровителя. Обожжённые руки — не самая страшная плата за вашу жестокость. С этой минуты никто не назовёт меня Улькой, эй ты, поди сюда, девка. Я — Ульна. Надеюсь, вы меня услышали. Камни, кстати, во двор заносите и складывайте вдоль забора.
Услышали, да. Под внимательным взглядом Пекаса люди подходили, складывали внутри двора камни и уходили.
— Прости, прости, прости, — говорил каждый, кто пошёл мимо меня.
Но не каждый раскаивался — это я видела по глазам. Кто-то смотрел виновато, кто-то злобно и завистливо.
Не хотела я говорить про графа всей деревне, но что поделаешь — пришлось.
Когда последний селянин покинул наш двор, Пекас спросил:
— Куда нам столько камней?
— Пусть забор укрепляют, — сказала я. — Да на всякий случай, как метательные снаряды.
Очень надеюсь, что «всякий случай» никогда не состоится.
Дома выбирали долго. Начали с самого последнего — так решил Пекас. Был он плохоньким, маленьким, с покосившейся крышей. На чердак дед не полез, сказал, что боится провалиться.
— Пошли дом второй смотреть, — кивнул нам с Феней.
Второй разочаровал нас ещё сильнее. Слишком большой для одного человека, он зимой потребует много дров для отопления. Крыша, вроде, выглядела прилично, зато сильно прогнил пол. Мне понравилось, что в доме много окон — в ряд на каждой стене, но Феня, сметая паутину со стен и разглядывая когда-то аккуратно ошкуренные, а сейчас покрытые плесенью брёвна, не оценила моих восторгов.
— Чего хорошего-то? Подумаешь, света много. Холода тоже тебе мало не покажется. А ветра задуют? Неделю, а то и две? Когда северин затягивается, и добрую-то избу выдувает, только успевай дрова бросать в топку. Эту на второй день застудит. Ты глянь хорошо — ещё и печь просела. Менять придётся печку.
— Пол гнилой, потому что место сырое, — со знанием дела заметил дед. — Пошли последний глянем, тот хоть немного, но выше.
В последний дом я заходила в тихом отчаянье, под ногами подозрительно скрипели гнилые ступеньки крыльца. Похоже, ни одного пригодного для жилья мы не найдём. Попросить у графа разрешения переехать в другую деревню? Возможно, там, на выселках, есть хоть какой-то выбор.
Тогда мои мытарства с односельчанами начнутся сначала. Новые соседи возненавидят меня раньше, чем я отмою полы. Как же, ведьмачка к ним припёрлась!
Последний дом нас приятно удивил — он в самом деле сохранился значительно лучше остальных. Не слишком большой, но просторный, печь, полы, крыша — всё, хоть и грязное, пыльное, в паутине и мышиных пометках, но вполне целое.
Окон три, что порадовало Феню. Подпол большой и чистый.
— Куда тебе такой подпол? — Феня пожала плечами. — Ладно, есть не просит, лишь бы не дуло. Крыльцо Пекаса попрошу сегодня поменять, пока мы порядок наводим.
— Феня, я сама буду убираться. По условию испытания мне никто не должен помогать.
— Даже я?
— Да. Я могу нанять людей и заплатить им деньги, по безвозмездную помощь принять не могу.
Феня вздохнула, сложила руки на груди, задумалась.
— Ульна, а давай я у тебя чего-нито куплю? Помнишь, ты полотенце долго расшивала? То, с цветами? Ну, которое я ещё у тебя отобрала и сказала, что на этакое безобразие ниток жалко.
Полотенце не помню, но работы Ульны я видела — ниток, действительно, жалко. Талант вышивальщицы нам с девушкой не достался.
— Вот его и куплю! — обрадовалась Феня. — Оно мне теперь нравится, потом сама доукрашаю. Дам тебе медяшку, а ты мне ею за помощь заплатишь.
Я улыбнулась. Как хорошо, что великие боги простили Феню. Когда пойду в храм — принесу им за это дары. В храм я пойду, когда будет, что нести.
— Нет, Феня, так не пойдёт. Мы не будем обманывать.
Та грустно вздохнула и согласно покачала головой.
С приданым решили разобраться потом, когда я наведу чистоту. Чтобы определиться, в чём я нуждаюсь больше всего.
Я отмывала дом до позднего вечера. Когда стало совсем темно и фонарь Пекаса только отбрасывал мутные тени, пошла домой. Надеюсь сейчас, пока дом ещё не пригоден для жилья, мне можно несколько дней поночевать у деда. Родной дом впустит меня внутрь?
Впустил, спасибо, великие боги. Я поужинала холодной похлёбкой и легла спать.
До конца недели я мыла, чистила, драила, конопатила мхом щели и даже сама поменяла доску на ступеньки. Пекас мне объяснил, как лучше сделать. Получилось криво, я посадила в ладонь две занозы и ударила по пальцу молотком. Но теперь не боялась сломать ногу, поднимаясь на крыльцо. Можно переезжать.
К моему готовому приданому дед давал скотину, любую на выбор, и столько птицы, сколько я смогу содержать.
— Заботы, сама знаешь, с птицей немного, — хозяйственно рассуждал дед. — Утречком не позднись, часиков до пяти насыпь зерна запаренного, да воды налей. Вечерком опять. Яйца смотри, чтобы по всему двору не несли, сажай курей в старую корзину. А то у Фени одно время все соседское коты паслись, как коровы на пастбище. Яйки наши подъедали. С бычками тебе, девке, тяжеловато одной будет, как бы не переломилась. Но продавать жалко — я столько кормил. Дорого не продашь, хорошо, если только-только затраты отобьёшь. Может, лучше дать тебе поросят с десяток? Управишься? На круг получится вполне себе хозяйство. Дюжины две кур, джина гусей и утей столько же. Поросяток больших и маленьких с пяток, свинку взрослую возьми, крыть её у нас будешь.
— В смысле — крыть? — не поняла я.
От усталости ломило руки и ноги, глаза закрывались сами собой, но я терпела. Понимала, что вопрос с приданым надо решить поскорее. У деда полно своих забот, а одна я всё это добро к себе не перетащу.
— Ульна, ну она весною тебе поросяток с чего приплодит? Сама, что ли? — засмеялся дед. — Борова надо, а боров у нас — вся деревня хвалит. Поросята от него родятся крупные, здоровые, визгливые — красота, а не свинушки. И в помёте всегда хорошее количество, чтобы и не мало, и не задохлики худосочные.
— Деда, а как её к вам везти-то? На чём? Телегу нанимать?
Пекас весело расхохотался. Я рада, что жизнь налаживается и он больше не сердится на Феню. Меня дед пытался одарить как можно щедрее, наверное, стараясь замолить свои прошлые грехи. Но всё рано, такая забота грела мне сердце.
— Где такое видано — свинью по деревне на телеге катать! Чай, не на ярмарку. Привяжешь на верёвку и веди, хворостину только возьми подлиннее и верёвку покрепче. Свиноматки, они, как все бабы — без греха не могут. Или в луже ляжет — идти откажется, или побежит.
Я представила себя с хворостиной в руках. Через всё село бодро несётся пара центнеров свинячьего мяса, а за ней, на верёвке, едва успеваю перебирать ногами я.
Местным радости будет до Дня зимних ночей. А если я ещё и навернусь по дороге…