Не надо было срезать.
Базел Бахнаксон понял это сразу же, как услышал звуки, доносящиеся из чернильно-черного поперечного прохода. Если он хотел попасть к Брандарку без ведома охраны, надо было идти по задним коридорам, которыми пользовались только многочисленные дворцовые слуги и еще более многочисленные рабы. Здесь же ему вряд ли удастся остаться незамеченным. Ох, не надо было срезать путь только для того, чтобы избежать предательских закоулков старого замка.
Он стоял в скудно освещенном зале, наполненном зловонием редких факелов (дорогие масляные лампы использовались только в покоях Чернажа и его «придворных»), и пошевеливал остроконечными чуткими ушами, улавливая малейший шум. Затем он замер, распознав источник звука, и выругался. Это не его дело, сказал он себе. Его дело – держаться подальше от любых неприятностей. Ведь он уже не в первый раз слышал подобные вопли в Навахке… и ничего-то принц Харграма не мог здесь поделать.
Он сжал рукоять кинжала и стиснул зубы в гневе, который вынужден был скрывать от своих «гостеприимных хозяев». Отец направил его сюда послом. Фактически – заложником, в который раз угрюмо подумал Базел. Армия князя Бахнака наголову разбила Навахк и его союзников, но Харграм был городом-государством, не имевшим союзников. Его войско было слишком малочисленным, чтобы оккупировать территорию поверженного противника.
Многие вожди градани довели бы до разорения собственные владения, стремясь добавить к ним новые территории. Но Бахнак не был обычным вождем. Он знал, что не может быть прочного мира, пока жив Чернаж, однако хорошо понимал, что случится, если он рассеет свои силы по отдельным гарнизонам, слишком слабым, чтобы выстоять в одиночку. Он мог разбить Навахк и его союзников в битве, но, чтобы покорить их, ему нужно было время. К тому же требовалось упрочить отношения с союзниками, которых привлекли к нему военные победы. И он купил себе это время, опутав Чернажа и его сторонников паутиной мирных предложений, договорами о совместной обороне и дополнительными условиями, разобраться в которых было трудно и Пурпурному Лорду. Полдюжины подозревающих друг друга вождей градани решили, что задача для них слишком сложна, и потребовали более простых (и традиционных) средств ее разрешения. Бахнак настоял на обмене заложниками. Базелу не повезло, потому что Навахк, наиболее сильный противник Харграма, мог претендовать на заложника из правящей семьи.
Именно в этом случае Базел очень хотел бы избежать обязанностей, которые накладывало на него положение сына Бахнака. Быть градани Конокрадом уже было довольно рискованно. Он на голову возвышался над самыми рослыми гвардейцами племени Кровавого Меча, и это сразу же выдавало чужака. Но хуже всего, что сокрушительные поражения унизили Навахк, что сделало Базела ненавистным чужаком. Но и с этим можно было примириться, если бы Навахком не управлял князь Чернаж, который не только ненавидел князя Бахнака и его сына, но и презирал их как выродков, изнеженных слабаков. Его прихвостни наперебой подражали своему повелителю, каждый старался показать, что его презрение глубже.
Пока что положение заложника обеспечивало Базелу относительную безопасность, и его меч не покидал ножен. Но ни один градани по своей природе не подходит на роль дипломата, и Базел подозревал, что годится для нее еще меньше других. Тем более здесь, где приходится молча выслушивать оскорбления, за которые в ином месте обидчик заплатил бы кровью. Иногда ему казалось, что Чернаж намеренно хотел бы вывести его из терпения, ввести в раж, чтобы получить предлог стряхнуть путы унизительных соглашений. Или Чернаж воображал, что воины Харграма более не способны впадать в раж? О таком скользком типе, как Чернаж, трудно было что-то утверждать наверняка, но в его безграничной ненависти и презрении к князю Бахнаку и всем харграмским нововведениям можно было не сомневаться.
В общем-то, Базел мог понять точку зрения врага. Ведь он сам был градани. Ему было знакомо стремление сражаться, горячая жажда ража, он разделял отвращение своего народа к любой слабости. Но вот чего нельзя было понять, так это как может Чернаж всерьез считать Бахнака дураком. Чернаж с насмешкой говорил, что Харграм – город торгашей, разучившихся воевать, но не думал же он, что Харграм обязан всеми своими военными победами исключительно воле случая?
Конечно, сам Базел, когда был еще подростком, с сомнением относился к странностям своего отца. К чему воину уметь читать, писать, знать арифметику? Какое дело вождю до таких вещей, как торговля, ремесла, зачем заниматься такими глупостями, как законы о ростовщичестве или правах собственности? Зачем надо было обучать солдат держать строй, вместо того чтобы стремительной атакой вырвать у врага победу? И уж конечно – Базел невольно улыбнулся своим юношеским воспоминаниям, – еженедельное мытье способно разрушить человеческий организм!
Теперь он больше не сомневался. Армия Харграма не просто побеждала впятеро превосходящие ее по численности войска противника. Она наносила им сокрушительное поражение, уничтожала их, потому что подчинялась железной дисциплине. Карты отличались точностью, а командиры четко и быстро маневрирующих частей (или хотя бы их помощники) были грамотны, могли читать приказы князя и слаженно взаимодействовать на поле боя. Армия Харграма была обучена по единым правилам, могла четко держать строй и была оснащена оружием, созданным в собственном городе в кузницах и мастерских тех самых «лавочников», которых так презирал Чернаж.
Эти уроки усвоили и другие соплеменники князя Бахнака, и союзники, собирающиеся теперь под его знамена. Попав в Навахк, Базел смог еще раз убедиться в том, насколько полезны были нововведения отца. Столица князя Бахнака не была ухоженным городом, когда он вступил на престол, но Навахк сейчас был намного хуже, чем Харграм тогда. Его вонючие улицы были всегда завалены отбросами, нечистотами, дохлыми крысами. Люди никогда не мылись, от них исходил не только отвратительный запах, но и ощутимая угроза готовой разразиться эпидемии. И над всем этим надзирали чванливые чинуши принца, грабящие народ, вместо того чтобы им управлять.
Прежде чем вступить в армию Навахка, Чернаж был просто разбойником. Он быстро выдвинулся, сделал карьеру и захватил трон. Чернаж гордился грубой силой, которая привела его к власти. Базел тоже ценил силу и считал слабость достойной лишь презрения. Он знал, что его отец не удержался бы на троне и секунды, если бы проявил слабость. Но для Чернажа сила и беззаконие были синонимами. Бесконечные войны сделали Навахк самым устрашающим из всех городов Кровавого Меча, но весь Навахк трепетал перед Чернажем, а пятеро его сыновей были еще хуже папаши.
Поэтому-то заложнику из Харграма меньше всего пристало стоять в полутемном зале, прислушиваясь к крикам и раздумывая, не стоит ли вмешаться. Кроме того, кто бы там ни вопил, он тоже принадлежал к племени Кровавого Меча. А если не считать Брандарка, то никто из этого племени не стоил даже времени, чтобы послать его к Фробусу, не говоря уж о том, чтобы рисковать из-за него жизнью.
Базел высказал себе это со всем хладнокровием, на какое был способен, грязно выругался и нырнул в темный проход.
Кронпринц Харнак ухмыльнулся, и его кулак снова с размаху опустился на лицо Фармы. В ответ раздался приглушенный стон, более слабый, чем при предыдущем ударе, и принесший Харнаку меньше удовлетворения. Рот Фармы был заткнут, силы покидали ее. Но покрытая металлическими заклепками рукавица Харнака взрезала ей кожу, оставив кровоточащие царапины, и тогда он испытал прилив упоения своей властью, более мощный, чем от насилия над девушкой.
Он подождал, пока она сползет по стене на пол, неловко, из-за невозможности пользоваться связанными за спиной руками, отползет, потом ударил по ребрам. Разорванная рубашка, запиханная в рот девушки, заглушила вскрик, когда его сапог отбросил ее к каменной стене. Принц засмеялся. Сука. Она, видишь ли, слишком хороша для принца крови. Теперь она, конечно, иного мнения…
Он наблюдал, как она пытается сжаться в комочек, наслаждаясь ее ужасом и беззащитностью. Изнасилование могло отвратить от него даже людей отца, но никто не догадается, кто поимел эту сучку. Когда найдут ее труп и увидят, что он с ней сделал – и еще сделает! – они придут как раз к тому заключению, на которое он рассчитывает: кто-то одержимый ражем разделал ее, как свинью. И…
Эти приятные мысли были прерваны, когда раздался громовой удар в дверь и в лицо ему полетели щепки. Дверь давно заброшенной опочивальни была толста и прочна, как и все двери старого дворца, но ее засов мгновенно исчез в облаке обломков, а сама дверь, соскочив с одной из петель, грохнулась в проем. Харнак в панике отпрыгнул, лихорадочно обдумывая, как подкупом или угрозами спастись от последствий неожиданного разоблачения. Но когда он узнал застывшую в проеме фигуру, его глаза расширились от изумления. Вошедший же смотрел на обнаженную избитую девушку, скорчившуюся у противоположной стены.
Затмившую проем фигуру нельзя было ни с кем спутать, но за нею никого не было, и Харнак пробурчал что-то себе под нос с презрительным облегчением. Ничего не скажешь, парень он здоровенный, но все же Базел из Харграма в счет не идет. Два года этот жалкий трус прикрывается статусом заложника, глотая оскорбления, которых бы не стерпел ни один воин, и у него только кинжал, тогда как меч Харнака лежит тут же, под рукой, на полуразвалившейся кровати. Базел не поднимет руку на наследника престола, особенно с восемнадцатью дюймами стали против сорока! А если он даже проболтается о том, что видел, никто в Навахке не отважится поверить такому рассказу о принце крови. Особенно если Харнак позаботится о бесследном исчезновении Фармы, пока тот бегает за помощью. Харнак приосанился, снова обретая привычную уверенность и собираясь окриком заставить незваного гостя покинуть комнату. Но слова замерли у него на губах, когда к нему обратился взгляд Базела.
Харнак ощутил в животе ледяной ком. Он еще успел почувствовать резкий приступ ужаса, словно пронзивший его насквозь, и сделать отчаянную попытку дотянуться до меча, и тут глотку зажимом перехватила железная рука. Звать на помощь не имело смысла, он сам выбрал местечко, чтобы не были слышны крики его жертвы. Да он и не мог издать ни звука, когда его за горло подняли в воздух. Его кулаки в клепаных перчатках бессильно колотили Базела в грудь, и тут другая рука противника, на этот раз не зажим, а кистень, врезалась ему в живот.
Харнака вырвался сдавленный крик, когда треснули три нижние ребра. А когда дубовое колено ударило ему между ног, он просто взвыл.
Кистень обрабатывал его тело снова и снова, и мир померк в глазах Харнака.
Остатком сознания он почувствовал, как его хватают одной рукой за шиворот, другой за пояс. Принц Харнак Навахкский, хрипя, взлетел в воздух, его тело описало дугу и стукнулось о стену. Удар лицом о камень резко оборвал его хрип.
Он сполз по стене, оставляя кровавый след, а Базел подошел к нему, чтобы завершить начатое. Его мышцы подрагивали, в них бушевала ярость, но забрезжил и здравый смысл, и он заставил себя остановиться. Закрыв глаза, он сделал глубокий вдох, стараясь подавить гнев. Это было нелегко, но вот безумие отхлынуло, не успев переродиться в раж. Он встряхнулся, открыл глаза и огляделся. Костяшки пальцев были разбиты о заклепки на кожаном колете противника. Он повернулся к жертве Харнака.
Она в ужасе отпрянула. Девушка была слишком избита и измождена, чтобы понять, что это не Харнак. Почувствовав его бережное прикосновение, она застонала.
– Ну, ну, милая, – пробормотал он, с горечью сознавая, как бесполезны утешающие интонации, но не переставая нежно успокаивать девушку. Ее судорожные рыдания утихли, один глаз открылся, со страхом глядя на него, другой заплыл кровоподтеком, щека под ним была разбита.
Он слегка прикоснулся к ее волосам и вздохнул, узнав ее. Фарма. Кто, кроме Харнака – или его братьев, – смог бы изнасиловать девушку, находящуюся под покровительством их отца?
Базел приподнял ее и ощутил прилив ненависти, когда она вскрикнула от боли, вызванной движением сломанных ребер. Ее связанные руки напомнили ему о разглагольствованиях Харнака о храбрости и стойкости. Храбрость заставила «воина» связать руки девушке-подростку, вдвое меньше его, изнасиловать ее и избить до полусмерти!
Он усадил девушку на сундук у стены. Сундук не отличался чистотой, но это была единственная мебель в комнате кроме кровати, на которой Харнак над ней надругался. Фарма дрожала от боли и ужаса, но наклонилась вперед, чтобы помочь Базелу разрезать шнур, врезавшийся ей в запястья. Освободив руки, Фарма сама вытащила изо рта тряпки. В ее открытый глаз возвращалось осмысленное выражение.
– Благодарю вас, милорд, – прошептала она. – Спасибо.
Ее ладонь сжала его руку с удивившей его силой. Конечно, Фарма тоже была градани, какой бы тоненькой и хрупкой ни казалась она в сравнении с Базелом.
– Спокойно, спокойно. Тебе не нужно меня благодарить, – проворчал Базел, только сейчас заметив ее наготу и отвернувшись. Он заметил сброшенный Харнаком плащ, сгреб его и протянул девушке, стараясь не глядеть на нее. Она взяла плащ со странным звуком, в котором слышалось рыдание боли и стыда и одновременно будто бы отзвук подавленного горького смеха.
Звук этот глубоко пронзил Базела, вновь возбуждая его ярость. Он выиграл несколько мгновений, чтобы восстановить самообладание, оторвав полосу от не слишком чистой рубашки Харнака и обматывая свои кровоточащие костяшки и ладонь. Задержка мало помогла, и его так и подмывало схватиться за кинжал при взгляде на лежащего без движения Харнака. Изнасилование, Это преступление не извинял даже раж, Даже в Навахке. Женщины градани и без того выносили слишком много тягот, кроме того, они не были подвержены ражу, обеспечивая хоть какую-то стабильность, необходимую племенам градани для выживания.
– Лиллинара послала вас! – Эти слова, с трудом произнесенные распухшими губами девушки, заставили Базела инстинктивно осенить себя охраняющим знамением. Фарма завернулась в плащ Харнака, борясь с болью и последствиями потрясения, и вытирала куском рваной ткани, оставшейся от ее одежды, разбитые нос и губы.
– Не пугай меня, девушка. Ничего хорошего не жди, если смертные впутываются в дела богов. Мы оба сейчас с тобой в лабиринте Фробуса, – пробормотал он, и Фарма понимающе кивнула.
Понятия градани о правосудии были суровыми, что неудивительно для людей, подверженных ражу. Общепринятым наказанием за изнасилование была кастрация с последующим разрыванием лошадьми или четвертованием. Но Харнак был не просто сыном Чернажа. Он был старшим сыном, наследником престола, и десять лет правления Чернажа показали, что действие законов на него не распространяется. Фарма знала это лучше других, потому что ее отец и старший брат погибли от рук капитана княжеской гвардии. Каждый знал, что Чернаж был должен ее отцу крупные суммы. Князь простил гвардейца, приняв его версию о напавшем на него раже, а деньги, означавшие для Фармы средства для жизни или возможность бегства, просто исчезли. Таким образом, она оказалась под протекцией Чернажа, и ее положение фактически немногим отличалось от положения рабыни.
– Он… жив? – тихо спросила она.
– Гм… – Базел грубо пнул обмякшее тело, оно опрокинулось на спину, на губах принца запузырилась кровавая пена. – Жив, собака. Но сколько он еще будет в таком состоянии? Неизвестно. – Он нагнулся, прикоснувшись к вмятине на лбу Харнака. – Он выглядит еще менее симпатичным, чем раньше. В стену врезался довольно сильно, но башка у него как булыжник. Может выжить, чтоб его Крахана…
Базел пощупал кинжал. Перерезать глотку беззащитному, даже если это такая мразь… С другой стороны, надо думать о последствиях…
– Чалак видел, как он забрал меня с собой, – раздался сзади тихий голос Фармы, и Базел снова выругался. Прикончив Харнака, он может предохранить себя, но если брат принца знал о его планах относительно Фармы, смерть Харнака сделает ее положение еще безнадежней. Чалак мог бы промолчать, если бы устранение Харнака повысило его шансы на престол. Но он был лишь четвертым сыном Чернажа. Маловероятно, что устранение Харнака принесет ему существенную выгоду, а вот если он укажет отцу на убийцу брата…
Базел встал, глядя на недвижное тело у своих ног. Убийство Харнака не поможет Фарме, значит, не поможет и ему. Пытка развяжет любой язык, а Чернаж – большой любитель этого занятия. Он бы с удовольствием поразвлекся этим, даже не потеряв сына. Так что тогда пришлось бы перерезать горло и девушке…
– Как ты себя чувствуешь, милая? – спросил он, повернувшись к ней. Она ничего не ответила, и Базел не смог сдержать нетерпеливого жеста. – Мы оба – покойники, если останемся здесь, выживет он или умрет, все равно. Сможешь ты двигаться достаточно быстро, чтобы сбежать отсюда?
– Я… – Фарма посмотрела на Харнака, и ее передернуло. Потом она выпрямилась и кивнула, словно прочитав мысли Базела. – Я смогу. Не быстро, но смогу, милорд. – Голос у нее стал хриплым. – Только куда бежать?
– Да, вопрос хороший. – Базел снова пнул Харнака, чувствуя на себе ее взгляд, и доверие, светившееся в этом взгляде, не прибавляло ему уверенности. Он не желал ей зла, но невольно жалел, что услышал ее крики. И он не знал, насколько сможет оправдать ее доверие перед лицом грозящих им опасностей. Но что толку думать об опасностях, меньше их от этого не станет. Он сделал глубокий вдох и решился. – Думаю, такое место есть. Харграм.
– Харграм?
Он горько улыбнулся ее испугу. Очевидно, что он не может вернуться в Харграм. Даже если Харнак выживет, страшно подумать, какой поднимется шум. Если же подонок подохнет, Чернаж объявит Базела вне закона за нарушение кодекса заложника. Он может сделать это и в том случае, если Харнак останется жив. Видят боги, видят демоны, он давно благосклонно смотрел на провокации, подбивавшие Базела именно на такие действия. И если он, объявленный вне закона, появится при дворе отца, хрупкий мир, сдерживающий армии, рухнет.
– Да, Харграм. – сказал он. – Но только для тебя, девушка, не для меня. – Он отвернулся от Харнака. Время сомнений прошло, пора действовать. Он поднял Фарму на руки. – Я выбирал путь, чтобы никого не встретить. Будем надеяться, что мы и дальше ни с кем не столкнемся. И что этого ублюдка никто не найдет раньше времени.