Началось всё с того, что пришла моя очередь становиться на толкатель. Что это за зверь такой, спросите вы? И я, подавив в душе невидимые слёзы, отвечу — агрегат это на рельсах, которые с противоположной стороны от нашего цеха. Да, на границе с формовочным. Ребятишки из этого смежного цеха подбрасывают нам тележки с сырым кирпичом, а задача толкательного работника (я сразу в уме окрестил его пуш-мэном) задвинуть эти тележки в сушилку и протолкнуть на пяток метров вглубь. Для этого пуш-мэн подгоняет толкатель к нужной секции (всего их по 25 в каждой половине, называемой почему-то здесь полублоком) и жмет кнопочку «Пуск». Из толкателя гидравлическим приводом выдвигается штанга, этакий фаллический символ всего кирпичного производства, и проталкивает всю колбасу, содержащуюся в сушилке, на несколько метров дальше. Всё, один цикл закончен, едем к следующему отверстию. И так всю смену.
Работа не сказать, чтобы утомительная, но чертовски нудная и монотонная, а если это в ночную смену происходит, то ещё и спать смертельно хочется. Меня поставили на правый полублок, Мишу на левый, и мы начали производственный процесс.
Формовка, как ни странно, работала без остановок — так-то у неё постоянно что-то ломалось, и тогда можно было посидеть и покурить, а тут нет, толкай и толкай эти несчастные телеги. Путь до границы цеха и назад с толкателем на привязи занимал примерно 40–45 минут, таким образом, мы с Мишей встречались в центре зала с частотой раз в школьный урок. До обеда… хотя какой обед ночью-то — до перерыва… я как-то продержался на остатках выпитого перед уходом кофе. Столовая, естественно, закрыта была в это время, так что перекусывали мы чем бог послал. В смысле жёны собрали, ну или матери, у кого жён не было. Я ещё и бутылочку Пепси-колы по дороге прикупил, это один из немногих товаров, которые сейчас свободно лежали в продаже — консервы из морской капусты, турецкий незаваривающийся чай в жёлтеньких упаковках да вот эта сине-белая Пепси… а нет, хлеб ещё.
— Йээх, жисть моя жестянка, — сказал, приступая к приёму пищу, весёлый Витька.
— На болото намекаешь? — спросил его я.
— Ага, — ответил Витёк, — в болоте мы сидим, бойцы, по уши, и как оттуда выбраться, хер его знает.
— Надо сделать миллион кирпичей, — вступил в разговор Роберт, еще один наш молчаливый напарник, — тогда всё будет чики-пуки.
Ну да, как же, невесело усмехнулся я про себя, будет просто пуки, без чики. Но вслух ничего не высказал, ну его. А после обеда по неписанному керамзитовому закону мастер (сегодня это был Сидоров) дал нам поспать примерно час. Миша меня предупредил, что это засада — лучше не спать, а походить туда-сюда, но я не внял его предупреждениям и завалился на лежанку возле печки, подстелив фуфайку под голову.
Вот после того, как Сидоров растолкал нас, оно всё и началось… спать хотелось смертельно, а надо было ходить за толкателем и загонять тележки в сушилку. Хорошо понял жертв тридцать седьмого года — их же там в НКВД тоже бессонницей пытали. Чтобы не свалиться и не уснуть прямо под толкателем, начал сочинять в уме разные стишата про Керамзит и всё окружающее. А когда в очередной раз встретил Мишу в пролёте между двух полублоков, выдал ему сочинённое по мотивам песни Исаковского:
Снова вымерло все до рассвета,
Цех не вздрогнет, не крикнет Ильич (это отчество нашего мастера Сидорова),
Только слышно, как садчики где-то
Одиноко пыряют кирпич (слово «пырять» здесь почему-то употреблялось вместо «класть»).
Миша удивлённо это выслушал, ничего не сказал, но при следующей встрече ответил мне вполне достойной лермонтовской строфой:
Выхожу один я к полублоку,
Ночь тиха, кирпичный след блестит,
Кнопка «Пуск» сияет где-то сбоку
И толкатель с прессом говорит.
Спать как-то резко расхотелось, и я сочинил ещё и переделку, на этот раз маршаковского стиха:
Роберт-Боберт-воробей
Скушал 40 кирпичей,
Съел вагонку и снижатель,
И закинул в рот толкатель,
А потом и говорит
У меня живот болит.
Ну тут Миша ждать нового толкательного цикла не стал и тут же ответил мне словами известной песенки:
В час, когда мне бесконечно одиноко,
Я пойду почищу пару полублоков.
И накаркал — прибежал мастер Сидоров с криками, что в сушилке завал случился, стоп-машина, будем разбираться с этим делом… вы никогда не лазили внутрь кирпичной сушилки? Подозреваю, что нет, а мне вот пришлось. Сушка в ней, для справки, производится не просто горячим воздухом, а горячим воздухом с разными добавками, аргона в частности и ещё чего-то. Всё абсолютно безвредно для здоровья, уверил нас Сидоров и сам первым нырнул в зияющую дыру…
Разобрали мы завал примерно за час, надышался я там всякого и твёрдо для себя решил, что эта неделя для меня последняя на Керамзите. Если райкомовский секретарь ничего не родит, просто свалю отсюда — здоровье дороже.
Утром с большим трудом добрался до своего дивана и, не отвечая на многочисленные вопросы Ирочки, рухнул туда и отрубился.
Итак, на часах у нас половина двенадцатого, Витя должен въехать в автобус через… через сорок-пятьдесят минут. Ловить его на неведомых озёрах это не вариант. Во-первых, их здесь явно не одно, которое с рыбой, а во-вторых, он уже сматывает удочки и назад собирается, можно разминуться на грунтовках, которых тут наверняка тоже много. Значит что, с натугой начала соображать моя голова…. а то, Саня-Лётчик, что место встречи, как сказал Владимир Семёныч, изменить нельзя. Это тридцать пятый километр шоссе от Слоки до Талси, да-да, оно самое, где я сейчас еду. Что это за километровый столбик промелькнул справа? Ага, номер тридцать два.
Значит будем работать с Икарусом. Я добрался и до нужного километра шоссе, вокруг шумел сосновый лес, пахло хвоей и какой-то сыростью. В другое время я порадовался бы такому целебному воздуху, но сейчас не до этого было. Итак, что мы имеем в условиях задачи, спросил я сам себя? А имеем мы вот эту речушку с хлипким мостиком, именно на этом мосту и должно произойти столкновение. Да это даже и не мост никакой, просто бетонная труба, в которую речку убрали, а сверху по паре столбиков стоит, чисто для обозначения водной преграды.
Икарус, надо понимать, поедет оттуда же, откуда и я приехал — он же из аэропорта будет возвращаться, а аэропорт у меня сзади остался. Вот мы его и притормозим, созрел у меня в голове такой план. Что же ты замолчала, голова — давай уже вываливай и детали плана. Голова напряглась и выдала примерно следующее.
Звать шофёра Янисом Фибигсом, ему 45 лет, утром он получил автобус после ремонта, отвёз туристов из Юрмалы в аэропорт и сейчас возвращается на свою базу в Талси. Пустой совсем идёт. Цой вылетит вон из-за того поворота… не очень крутой, надо признать, поворотик, но стоящий на обочине дом заслоняет обзор, так что вперёд видно максимум на пятьдесят метров.
Что там случится у Вити на этом крутом повороте, хер его знает, товарищ майор, но в Икарус он влетит на скорости больше сотни. Так, спросил я у головы — а почему не затормозить его самого, Витю с его синим Москвичом? Зачем автобус?
А я тебе отвечу, сказала голова, немного подумав — у Вити сейчас толпа поклонников и поклонниц, готовых разорвать его на сувениры, он может подумать, что это один из этой толпы домогается до него и не остановится. С Икарусом надёжнее. Тем более, что ехал водитель всю дорогу один, скучно, а тут какое-то развлечение.
Хорошо, утвердил план я, как будем тормозить автобус? Просто рукой помахаем? Нет, отвечала голова, это ненадёжно, надо что-то более существенное придумать. Ну думай. Думай сам, грубо ответила голова, а я переутомилась и пошла отдыхать.
И так всегда, вздохнул я… ну чего, тогда имитируем дорожно-транспортное происшествие что ли — уж по такому-то поводу любой остановится, а не только Янис Фибигс. Я отъехал от мостика метров триста, нашёл на обочине подходящую ямку и закатил туда свой мопед рулём вниз, так что заднее колесо повисло в воздухе. Чего-то не хватает, подумал я… а потом подцепил рукой грязь, налипшую на цепь, и размазал её у себя на лбу. Кровь бы ещё имитировать, но как? Ага, так у меня же ножичек в кармане есть — аккуратно надрезал кожу на левой руке и вымазал одну щёку в красный цвет. Теперь годится, ждём Икаруса, а пока спрячемся за сосну, чтобы не среагировали те, кому не нужно реагировать.
Автубус я издалека заметил — это был, естественно, не тот жёлтый вариант, который городской был и по всем городам Союза катался, а туристический, красный. Я сымитировал тяжёлое душевное расстройство, вылез из-за дерева, встал на одно колено и замахал рукой в вертикальной плоскости. Икарус затормозил и остановился, немного прокатив вперёд.
— Кас нотика? — спросил меня шофёр, спрыгнув на землю. — Палидзетс?
Я мысленно перевёл это с латышского — что случилось, помочь надо?
— Не понимаю латышский, — тихо сказал я, — вынесло на обочину, вон мотоцикл торчит.
— Не повезло тебе, парень, — перешёл он на русский. — У меня аптечка есть, сейчас перевяжем и я тебя в больницу отвезу.
Он полез обратно в кабину, но в этот самый момент из-за крутого поворота вылетел на всех газах синий Москвич, его занесло вправо, но он сумел выровняться. А далее его юзом понесло на тот самый мостик, он сшиб один столбик и рухнул в речку.
— Бежим, — крикнул я Янису, — человека спасать надо!