Кейн. Ветер ночи

Глава вторая
ДВОЕ У КОСТРА

Острое обоняние Кейна уловило едкий запах животного — столь сильный, что его не в силах был перебить даже запах дыма и жаркого. И тотчас же потрескивающий костер заслонила чья-то фигура, так что Кейн придержал коня, пока не убедился в том, что ему не померещилось. Потом лицо Кейна прояснилось. У огня, сгорбившись, сидел только один человек — если великана можно назвать человеком.

В своих странствиях Кейн встречался и даже разговаривал с великанами, хотя по мере того, как мир становился старше, он встречал их все реже. Это был гордый, молчаливо-отстраненный народ. Их было немного и, гнушаясь достижениями человеческой цивилизации, они жили полуварварскими поселениями вдали от городов. Случалось, правда, Кейну слышать устрашающие рассказы о том, что тот или иной великан разорял огромные деревни и крал младенцев, но такие безумцы-великаны чаще всего оказывались изгоями — или, что также случалось нередко, чудовищами-полукровками.

Но этот великан, похоже, не представлял серьезной угрозы. Заслышав перестук копыт по каменному крошеву, он обернулся скорее с веселым удивлением, нежели враждебно. Впрочем, существо его размеров и силы не нуждалось в демонстрации свирепости при появлении всего лишь усталого всадника. К тому же в уютной близости от его правой руки лежал огромный топор, который при случае мог бы послужить якорем небольшому судну. Кейн слишком поздно спохватился, что следовало бы подойти с другой стороны холма, и тогда их хотя бы разделял костер. Но великан по-прежнему не выказывал неудовольствия. Нагнувшись к огню, он повернул другим боком к пламени целую тушу, жарившуюся на импровизированном вертеле. Судя по всему, это жаркое недавно было козой. Горячее, свежее мясо.

Голод победил нерешительность. Готовый пришпорить коня и умчаться прочь при малейшей угрозе, Кейн неторопливо подъехал к самому огню, так что свет выхватил его из темноты и окрасил яркими красками с одного бока.

— Добрый вечер, — ровно и отчетливо выговорил он на древнем языке народа великанов. — Твой огонь был виден издалека. И если ты не возражаешь, я с радостью составлю тебе компанию.

Великан хрюкнул и принялся изучать Кейна из-под ладони, широкой, как лопата.

— Ого-го, что это у нас такое? Человек, говорящий на древнем наречии. Прямо с неба свалился — вот так! Запросто едет в глуши, где и призрака-то не встретишь. Как же пропустить такую редкость! Иди и садись у огня, человечек. Разделим гостеприимство этого края.

Его голос, громкий, как человеческий крик, был к тому же очень низким.

Бормоча благодарности, Кейн спешился, рискнув понадеяться на доброе расположение духа этого верзилы. Усевшись у огня, он почувствовал на себе пристальный взгляд — слишком пристальный. И самого Кейна, и его вооружение разглядывали бесцеремонно… и насмешливо. При высоте в шесть футов, Кейн располагал тремя сотнями фунтов крепких костей и мышц, так что мало кто в этом мире мог смутить его. Но этой ночью он сошелся один на один с существом, которое превосходило его в силе настолько же, насколько он превосходил младенца.

Рост великана Кейн оценил приблизительно в пятнадцать футов. Точнее сказать было трудно: тот сидел, подобрав колени к подбородку и кутаясь в большой плащ из медвежьих шкур, что делало его очертания еще более бесформенными. Но если не обращать внимания на размеры, облик великана был вполне человеческим — таким телом мог бы обладать сильный мужчина его возраста, исключая, пожалуй, некоторую удлиненность рук и ног. Сколько могло весить его крупное, явно развитое тело, Кейн и представить не мог. На великане были плоские башмаки — каждый с большую плетеную корзину, и из-под плаща выглядывали край длинной рубахи и чулки из грубо выделанной кожи. Его руки везде, кроме ладоней, были покрыты жестким, щетинистым волосом. Слишком скуластое, чтобы считаться правильным, его лицо было довольно приятным; спутанная борода стояла торчком, темно-коричневые волосы были стянуты в короткий хвост на затылке. Карими были и его глаза, широко расставленные и веселые. Высокий лоб выдавал мыслителя.

Разглядывая Кейна, как человек мог бы разглядывать заблудившуюся собаку, великан вдруг сощурился и, глядя Кейну в лицо, вновь издал какой-то хрюкающий звук. Задумчиво и сосредоточенно он несколько секунд смотрел прямо в холодные голубые глаза гостя, на что до сих пор отваживались не многие.

— Вроде бы ты — Кейн, а? — скорее утверждая, чем спрашивая, сказал он.

Кейн широко раскрыл глаза от удивления, но в следующий миг рассмеялся.

— Стоило уезжать на тысячи миль от человеческого жилья, чтобы первый же встречный великан назвал тебе твое имя!

«Первый встречный великан» снова довольно хрюкнул.

— Ну, тебе придется уехать и в самом деле очень далеко, если ты хочешь остаться неузнанным. Мы, великаны, следим за безумной историей твоего народа. Мы считаем, что человечество — выкидыш, пытающийся играть роль взрослого вместо положенной роли незаконнорожденного младенца. Для человека прошедшие столетия — забытая быль, для нас — вчерашний день. Но все же мы хорошо помним Проклятие Кейна.

— Ту историю уже и досочинили, и запутали, — пробормотал Кейн, отводя взгляд. — Кейн становится героем сказок и легенд, которые рассказывают в старых городах. Мне уже случалось бывать в таких землях, где люди никогда ни слова не слыхали обо мне…

— И ты бываешь все дальше и дальше — так что скоро они научатся бояться имени Кейн, — подытожил великан. — Что ж, меня зовут Двасслир, и я польщен тем, что живая легенда греется у моего одинокого костра.

Кейн пропустил насмешку мимо ушей. Сглотнув слюну, он посмотрел на истекающее соком жаркое.

— А как насчет того, что жарится на твоем одиноком костре?

— Всего лишь горная коза, которую я поймал нынче утром. Хоть какое-то развлечение в этих унылых местах. Ну-ка, потяни вертел за тот конец. Справишься?

Кейн подтянул жаркое поближе к угольям.

— И ты собираешься все это съесть сам? — хрипло поинтересовался он, слишком голодный, чтобы ждать приглашения.

Наверное, Двасслир так и собирался сделать, но, по всей видимости, неожиданный гость был ему в радость, и Кейну достался такой кусок грудинки, что будь он в три раза голоднее, и то остался бы доволен. Когда одним движением разорвав тушу, великан протянул ему кусок. Кейна вновь посетила мысль о потерявшемся псе, но голодное бурчание живота быстро ее вытеснило. Мясо оказалось жестким и жилистым, к тому же немного с душком и полусырым, и все же еда была неземным блаженством. Одним глазом на всякий случай следя за великаном, Кейн со вкусом обсасывал каждую косточку, запивая жирное мясо холодной водой из фляги Двасслира.

Отрыгнув так, что пламя костра едва не потухло, Двасслир встал и потянулся, облизывая пальцы, отер рукой рот, затем вычистил руки горстью камешков. Когда великан выпрямился, Кейн увидел, что в нем не пятнадцать, а все восемнадцать футов. Двасслир лениво повертел остатки козы.

— Больше не хочешь? — поинтересовался он.

Кейн помотал головой, еще занятый своими ребрышками. Открутив последнюю оставшуюся ногу, великан уселся на прежнее место и со вздохом принялся ее обгладывать.

— Догонялки — неподходящая игра для этих мест, — заметил он, жуя. — Сомневаюсь, чтобы ты мог тут поймать какую-то дичь. Единственной доступной тебе добычей оставался бы только твой конь, по крайней мере пока ты не доберешься до долины, лежащей к востоку отсюда.

— Я уже подумывал, не съесть ли мне коня, — признался Кейн. — Но пешим я, наверное, не смог бы одолеть эту пустошь.

Двасслир презрительно фыркнул. Для великанов животные — в том числе и лошади — не более чем объекты различных забав.

— Вот она — слабость вашей расы! Отбери у человека его костыли… и он уже не в силах выстоять один против всего мира!

— Ты слишком все упрощаешь, — возразил Кейн. — Человечество будет господствовать в этом мире. Я видел, как всего за несколько столетий наша цивилизация от настоящего варварства поднялась до империй, могущественных и обширных. Города, поселки, фермы. Мы — самая стремительная из всех цивилизаций, вспыхивавших на поверхности Земли.

— Единственно за счет того, что построили свою цивилизацию на руинах старинных городов. Человеческая цивилизация — паразит, этакий пестрый нарост, выросший на останках мертвого гения. И именно ему обязанный своей живучестью!

— Старшие, мудрые расы, я признаю и восхваляю вас, — заметил Кейн, говоря куда-то в пространство. — Но выжило человечество, а не вы. И лишнее подтверждение человеческой изобретательности я вижу в том, что мы сумели воспользоваться знаниями дочеловеческих цивилизаций, которые не смогли сохранить себя. Так вырос на моих глазах Керсальтиаль — из рыбачьей деревушки он превратился в величайший город в мире. Вновь открытая древняя мудрость помогла человечеству дойти до нынешнего уровня цивилизации.

Двасслир разгрыз берцовую кость и высосал мозг.

— Цивилизация! — передразнил он. — Ты хвастаешь так, как будто думаешь, что ваше ученичество завершено. Это только прямое следствие человеческой слабости! Человек слишком немощное, слишком плебейское существо, чтобы жить в таком окружении. Ему бы следовало не кичиться, а учиться. Мой народ учился жить в реальном мире, учился сливаться, срастаться с ним. Нам не нужна цивилизация. Человек — калека, который гордится своим уродством, выставляет напоказ свои язвы. Вы прячетесь за стены вашей цивилизации только потому, что не в силах стать частью мира, слиться с природой, слиться с тем, что вас окружает. Вместо того чтобы жить в гармонии с миром, человек прячется за своей цивилизацией; проклинает и ненавидит истинную, настоящую жизнь, отрекшись от мира, дабы оправдать собственный провал. Учти, что мир не будет терпеть вечно ваши поношения, и настанет день, когда человечество будет сметено с лица земли, как ему и подобает!.. И даже ты, Кейн, ты, который известен как самый опасный человек на свете, — мог бы ты выжить в этой пустыне и пройти ее из конца в конец без своего коня, одежды, оружия? А я — могу!.. Мой народ старше. Мы уже рожали детей и убивали коз, когда человеческий бог, таясь в самых темных тенях, играл в свои дурацкие игры, лепя человечков из останков чудовищ. Появись люди в те времена, когда мой народ был еще юн, цивилизация спасла бы их не лучше, чем яичная скорлупа! Та Земля была дика и сумасбродна — не чета нынешней. Мои предки вызывали бури, смерчи, ураганы, которые могли смести и сравнять с землей все ваши города, как сметает ветер мертвые листья с деревьев! Один на один они сражались с тварями, которых люди уже не застали: саблезубые тигры, пещерные медведи, мамонты и многие другие, чья сила и жестокость неведома в нынешний полудохлый век. Мог ли человек выжить в ту суровую эпоху? Сомневаюсь, чтобы его в те времена спасли хитрости и уловки!

— Вероятнее всего — нет, — кивнул Кейн. — Но ведь твой народ имеет перед моим весьма заметные преимущества. — Теперь следовало быть осторожным и не зайти слишком далеко. — Если бы мой шаг был так же широк, как твой, мне скорее всего не понадобился бы конь, чтобы пересекать пустоши. Хотя мне кажется, найдись на свете животные, подходящие вам по росту, ты не кривил бы так презрительно рот. И если бы я мог с той же легкостью, с какой ломаю сухие ветки, разорвать пасть льву, мне не нужен был бы меч. Твоя похвальба ничем не лучше моей: ты совершенно забыл, что ваши размеры дают вам фору перед всеми опасностями на свете. Кто же отважнее: один из твоих предков, голыми руками душащий пещерного медведя, который не так уж и превосходит его ростом и силой, или человек с копьем, убивающий тигра — зверя, во много раз сильнее его?

Он умолк, наблюдая за тем, какое действие вызвала его отповедь. Но у Двасслира, похоже, был покладистый нрав. Утолив голод и согревшись у костра, великан был настроен достаточно благодушно, чтобы поспорить со своим крохотным гостем без драки.

— Это правда — вы старше и мудрее, — продолжал, воодушевясь, Кейн, — а люди — просто заносчивые младенцы. Но скажи, что же тогда есть цель вашего существования? Если вы не строите городов, не плаваете по морям, не осваиваете новых земель, не пытаетесь разгадать тайны мудрости предшествующих народов, то в чем же тогда заключаются ваши достижения? Поэзия, философия, магия, алхимия… достигли вы мастерства в каком-нибудь из этих искусств?

— Смысл нашего существования — жить в гармонии с окружающим миром, не воюя с природой, — почти проскандировал Двасслир.

— Ну хорошо, предположим. — Кейн взмахнул рукой. — Быть может, вы находите удовольствие в столь примитивном образе жизни. Но все же смысл существования народа должен, вероятно, заключаться в том, чтобы как можно лучше сыграть отведенную ему роль. И если твой народ так хорошо живет в гармонии, почему же тогда вас становится все меньше и меньше, а глупых людей — все больше и больше? Ваш народ никогда не был многочисленным, но теперь человек за всю свою жизнь может так никогда и не увидеть ни одного великана. Или вы покидаете этот мир вместе с отжившей эпохой, чтобы однажды уйти совсем и остаться только в легендах, как те твари, бок о бок с которыми жили твои предки? Что же тогда останется после вас? Что расскажет о вашей былой славе и величии?

Двасслир покачал головой с таким печальным видом, что Кейн пожалел о сказанном.

— Да, Кейн, если судить по численности народа, твой благоденствует. Но я ничем не могу ни подтвердить, ни опровергнуть твоих утверждений. Это правда, что с течением столетий нас становится все меньше и меньше, но я не могу сказать тебе, отчего это так, а не иначе. Нам отпущена долгая жизнь — я не настолько моложе тебя, как ты думаешь, Кейн. Мы медленно старимся и не спеша растим детей, но ведь так было и всегда. Наши исконные враги либо перевелись, либо затаились в недоступных ни нам, ни человеку местах. Наши целители безыскусны, но могут вылечить нас от всех напастей, какие нам страшны. Нет, смертность среди нас не повысилась. Видимо, дело в том, что сам наш народ состарился и устал. Вероятно, мы последуем за теми огромными животными, что делили с нами мир на заре времен, а теперь ушли в тень прошлого. Но они по меньшей мере научили нас многому! А теперь их нет. Все идет так, словно мой народ пережил свое время и теперь вымирает от скуки. Мы — как тот король, который истребил всех врагов и обрек себя на долгую и тоскливую старость… Мой народ появился в героический век, Кейн! Поистине это была эпоха великанов! Но теперь она ушла, мертва! Огромные звери — наши спутники, исчезли. Исчезли и древнейшие народы, чьи воины сотрясали корни гор. Землю наследуют изменившиеся существа. Человек, вскарабкавшись на руины великой эпохи, провозглашает себя хозяином мира! Быть может, человек и сумеет выжить, если останется в одиночестве. Но мне кажется, он скорее уничтожит сам себя, пытаясь овладеть чудесами древних народов и обнаружив, что не в состоянии управлять ими!.. Но когда настанет такой день — день безраздельного господства человека — надеюсь, мой народ уже не будет тому свидетелем. Мы — раса героев, которая пережила эпоху героев! Можно ли винить нас в том, что мы устали жить в этом мире хвастливых пигмеев!

Кейн молчал.

— Кажется, я понимаю твои чувства, — проговорил он наконец. — Но обрекать себя на безвестность, спокойно смотреть, как исчезает былая слава, кажется мне, не слишком пристало героям.

Кейн снова помолчал, не желая сгущать накрывшую их костер мрачную тень меланхолии.

— Но что же привело тебя сюда, в эту безжизненную пустыню, где нет ничего, кроме серых камней и песка? — спросил он, пытаясь переменить тему разговора. — Или эти безымянные горы и есть граница вашего древнего королевства?

Двасслир встряхнулся, потер руки и подбросил в костер веток с листьями. Костер взметнул вверх сноп искр, красными звездочками осевших в темноту.

— Я здесь кое-что ищу, — ответил великан. — И не делаю из этого никакого секрета, хотя тебе, наверное, как и моим друзьям, это тоже покажется не стоящим усилий… Столетия назад, когда этот край не был столь опустошен и непригоден для жизни, в этих горах селились мои сородичи. И горы эти не были безымянными — их называли Антомарисским лесом. Под этими холмами тянутся бесконечные пещеры, которые мои предки сначала использовали как жилье, а потом, начав строить дома, — как копи. Тогда здесь было значительно теплее, долины стояли в зелени и цвету. В те времена здесь было куда приятнее, чем нынче… То были великие дни! Жизнь — бесконечная игра со смертью, опасности подстерегали нас на каждом шагу — опасности, достойные величия моего народа! Можешь ты представить, какой мощью мы тогда обладали? Мы стояли лицом к лицу со всеми враждебными существами окружавшего нас первобытного мира. Нашими богами были Лед и Пламя — воплощения двух противоположных начал, правящих тогда Землей! Нашими врагами были не только силы Земли или огромные звери, нет — древние расы, о которых у вас нет даже легенд. Они противостояли нам!.. Быть может, именно их колдовством этот край теперь опустошен и безжизнен. Наши легенды рассказывают о битвах между странными народами, воевавшими при помощи странных орудий, когда мир был еще молод. И мои предки одержали тогда над ними победу, и не одну. Победитель одного из сражений — король Бротемлейн, чье имя тебе, может быть, известно как имя величайшего из королей моего народа, правил этой страной. Его тело покоится в одной из пещер под холмами, и на челе его все еще красуется драгоценная корона моего народа — уже тогда она была древней, — оставленная ему после смерти в память о бессмертном величии его правления.

Глаза Двасслира горели, его недавнее уныние исчезло, как утренний туман с приходом солнца. Приняв внимательное молчание Кейна за недоверие, великан заговорил с еще большим жаром:

— Я давно уже ищу легендарную гробницу Бротемлейна. И, судя по некоторым признакам, я близок к открытию. Я хочу найти эту корону! Корона короля Бротемлейна — это символ древней славы моего народа. Пусть все наши великие битвы и короли ушли в прошлое безвозвратно, я верю, что эта древняя драгоценность пробудит хоть частицу былой мощи моих сородичей. Многие считают, что я просто глупец и мечтатель, но я очень хочу сделать это! Нужно же хоть на что-то надеяться в нынешние серые дни!.. Я не предложил бы заниматься этим никому из твоих сородичей, Кейн, но поскольку ты — это ты, я обращаюсь к тебе с вызовом и просьбой. Если ты согласишься пойти со мной на поиски, я буду рад. Может, ты лучше поймешь мой народ, когда вместе со мной окунешься в тень забытого величия и славы той эпохи.

— Благодарю тебя за предложение… а более того — за вызов, — проговорил Кейн, но без торжественности. Приключение захватило его, к тому же великан, похоже, не голодал. — Я сочту за честь присоединиться к тебе в твоих поисках.