Кесарь

Глава 5

Сумрачно в застенках князя Дмитрия Шуйского — только по углам мерцают, словно крылья мотыльков, неясные тени. И чем дальше углубляется в коридор с казематами посыльный, тем громче становятся глухие, протяжные стоны… А если прислушаться, то можно различить и доносящиеся из ответвлений застенков мольбы: «спасите Бога ради».

Страх…

— Господи прости…

Посланный за князем холоп его Семен Фролов испуганно перекрестился. Он не первый раз спускался в княжьи пыточные, куда порой доставляют его личных врагов (или тех, в ком Дмитрий Иванович разглядел врага) из царских застенков, коими также заведует брат царя. И каждый раз Семена пробивает дрожь! Потому что с таким подозрительным и честолюбивым князем во главе дознания, человека любого сословия отделяет всего один шаг от того, чтобы стать одним из этих пугающих — и медленно угасающих голосов в темноте…

Вскоре крики стали отчетливее — а мерцающего света факелов больше. И запахло не только сыростью, но и свежей кровью… Наконец, посланец остановился у чуть приоткрытой, массивной дубовой двери, из-за которой и раздаются отчаянные крики; вновь перекрестившись и глубоко вздохнув, он постучал в дверь.

— Да?! — под сводами каземата прогремел голос Дмитрия Ивановича Шуйского. — Кого нелегкая принесла?

Семен, набрав в грудь воздуха, словно перед нырком, открыл дверь — и сразу же согнул спину в поклоне.

— Светлейший князь, не вели казнить! К вам латинянин иезуитский… Говорит, что ученик Антонио Поссевино, вашего давнего знакомого — и что прибыл тайно, лично до вашего интереса. Просит вашей милости…

— Поссевино… — протянул боярин, словно пробуя фамилию на вкус. — Ad majorem Dei gloriam…

— Именно так! — снова склонился посланник, не понявший ни слова из последней фразы. При этом взору его открылась ужасающая картина… Прямо перед братом царя, над лужей темной крови, подвешен на крюке несчастный, чья голова обессилено повисла над полом; рядом замер вспотевший кат с закрытым маской лицом. И вид истерзанного человеческого тела вкупе с тяжелым запахом крови и нечистот вызвал у много чего повидавшего холопа рвотный спазм, который тот едва сумел сдержать… А князь же, как кажется, и не замечает, что кровь несчастного уже подбирается к его роскошным красным сапогам.

— И по какому же делу ко мне явился иезуитский змея? — зло вопросил Шуйский.

— Того не говорит! Но просит встречи с вами… Вроде только, что-то про кесаря вполслова обмолвился…

Царский брат помрачнел — только желваки на скулах заходили, да окровавленные пальцы сжались в кулаки. Семен же невольно сжался в ожидании скорой и грозной бури… Несложно догадаться, о каком таком кесаре речь идет — не иначе как о царском племяннике и победоносном воеводе Михаиле Васильевиче Скопине-Шуйском! Коий недавно обошел князя Дмитрия — вынудив брата его Василия гласно признать себя наследником… Да и чего не вынудить, коли под рукой твоей целое войско, уже трижды разбившее ляхов да воров!

Вот только справедливости ради стоит вспомнить, и что у Дмитрия под Болховом также была сильная рать — да под его началом рать сию вдрызг разбили… Из-за трусости князя и разбили!

— Ну, раз уж иезуит прибыл, придется встречать гостя. Негоже томить его пустым ожиданием…

При этом князь так улыбнулся — словно волк оскалился! И от улыбки этой по спине холопа побежали мурашки размером с добрый кулак… В который раз Семен мысленно взмолился к Богородице о заступничестве. Дмитрий же, бросив последний взгляд на жертву палача, с ненавистью процедил сквозь зубы:

— А с тобой мы после договорим. Ой, договорим…

После чего, круто развернувшись на каблуках, стремительно покинул каземат, едва не сбив шарахнувшегося в сторону холопа — и так и не замочив сапог в крови несчастного…

Дмитрий Иванович Шуйский прекрасно знал об Обществе Иисуса. Ушлый и жадный до власти испанец из страны басков Игнатий де Лойола создал идеальный механизм для интриг, слежки и убийств под сенью католической веры.

Основами нового ордена, чей глава подчинялся только самому папе римскому, стали: жесточайшая дисциплина, строгая централизация, беспрекословное, иерархическое повиновение младших по положению старшим, абсолютный авторитет главы — пожизненно избираемого генерала. Сей глава именуется братьями общества не иначе как «черный папа».

Да и с подчинением Риму у иезуитов не всегда все было гладко… Ибо порой орден мог преследовать именно свои интересы, без оглядки на великого понтифика.

Перед смертью Лойола продиктовал последние наставления, внесенные в устав, в которых сформулировал основной принцип ордена: «Я должен вверить себя в руки Господа и того, кто управляет мной от Его имени, подобно трупу, не имеющему разума и воли».

Князь Дмитрий Иванович улыбнулся, ускоряя шаг. Он как никто понимал, что формула беспрекословного подчинения просто необходима не только для церковных дел, но и для дел сугубо земных.

— Erit sicut cadaver. — беззвучно произнес боярин.

Моралью братья Ордена себя не сковывали. Даже придумали называть ее accomodativa, приспособлением. В зависимости от обстоятельств эта система давала широкие возможности произвольно толковать основные религиозно-нравственные требования, а также поступать так, как должно черному папе, а не так, как предписывают заповеди Христовы. Для большей успешности деятельности орден разрешил многим иезуитам вести светский образ жизни, сохраняя в тайне свою принадлежность к ордену. Благодаря чему щупальца этого монстра распространились по всей Европе, наводнив ее сотнями осведомителей и верных слуг! А ответственность только лишь перед папой и освобождение от многих религиозных предписаний и запретов, помогали пополнять ряды общества едва ли не ежедневно… Орден был гибок в своей деятельности, почти неуловим — и удивительно вездесущ.

В Польше иезуиты появились почти сорок лет назад по приглашению архиепископа Вармийского Станислава Гозия. Вскоре они приступили к созданию коллегиума в Вильне — поскольку именно там был пролег передовой рубеж борьбы кальвинизма с католицизмом; иезуитов просто коробило от популярности протестантизма! Но братья ордена проявили себя весьма дальновидными деятелями: без всякого страха они помогали больным чумой, организовывали религиозные службы и процессии, подкрепляя дух верующих. А в диспуты с протестантами вступали показательно без гнева и неприязни…

Шуйский умыкнул.

Да-а, без гнева и неприязни на людях. Но куда потом пропадали осмелившиеся вступить с иезуитами в спор наивные протестанты?

Так или иначе, иезуиты обратили в католицизм сыновей литовских магнатов, успевших удариться в протестантство — Радзивилла Чёрного, Льва Сапегу, Ивана Чарторыйского, Ивана Ходкевича. Заполнили Речь Посполитую своими сторонниками, всегда готовыми помочь как информацией, так и своим участием.

Также с помощью иезуитов на польский престол после смерти Сигизмунда Августа усадили Генриха Валуа. Но к удивлению, да и сожалению черного папы, француз подарок не оценил. Генрих смотрел в сторону родной земли — и пусть вначале он произвёл неизгладимое впечатление на ляхов своим умом, манерами и речью, но после его отношение к стране и внешний облик абсолютно отвратили шляхту. Внутренними делами Польши король вообще не интересовался. А поскольку польским языком он не владел, то участие в различных церемониях и публичной жизни его невыносимо раздражало… Ночами он развлекался, а днём спал; играя в карты, король нередко проигрывал огромные суммы, что после возмещал из польской казны.

И к ужасу ордена, как только освободился французский престол, Генрих тотчас сбежал из Речи Посполитой!

Дмитрий Шуйский не выдержал и рассмеялся, вздрогнул следующий позади Семен.

Делая первые шаги в Польше, иезуиты не преминули распространить свое влияние и на Святую Русь. Ведь папа римский Григорий Тринадцатый был убежден, что государство Московское можно уговорить на унию! И еще во время выборов на польский престол наравне с Генрихом обсуждалась кандидатура и Ивана Васильевича Четвертого — но в обмен на корону с царя требовали уступки латинянам… На которые Иван Васильевич не пошел. Зато в краткую эпоху побед Стефана Батория в Ливонскую войну, когда царь Московский сам предложил мирные переговоры, в Старицу, где располагалась царская ставка, тотчас отправилась миссия во главе с папским легатом Поссевино. Иезуитом…

Впрочем, тонкий дипломат Иван Васильевич вел свою игру. Он не отвергал предложения иезуита, пытавшегося склонить царя к унии с католической церковью, понимая, что папа Григорий грезит о возрождении Флорентийской унии — и жаждет втянуть Русь в коалицию, направленную против турок-осман. Нет, Иван Четвертый пышно встретил посланца, воспользовался его помощью как посредника в переговорах с ляхами… Но как только Ям-Запольский мир был заключен, все предложения папы были вежливо отвергнуты. Однако самому Поссевино было разрешено беспрепятственно путешествовать по Московии, что было большой ошибкой государя — ведь орден и сам легат затаили злобу на царя, сумевшего их перехитрить! Уже в августе 1582 (мир был заключен в январе того же года) легат отписал, что «царь скоро умрет».

И действительно, через два года Ивана Васильевича, доверявшего себя лечить заморским докторам, не стало… Смертельная болезнь царя не была похожа на одномоментное отравление ядом — но главе дознания и пыточных застенок, Дмитрию Ивановичу ли не знать, что последовательно давая человеку небольшие порции яда, можно спровоцировать протекание долгой и мучительной болезни, кажущейся со стороны естественной? А когда придет время, кратно увеличить дозу — оборвав мучения жертвы…

Но Антонио Поссевино не только отомстил царю отравлением — пусть и через третьи руки — да небылицей о собственноручном убийстве Иваном Четвертым сына и наследника, растиражированной по всей Европе! В то время как последний умер от «неизвестной» болезни, отравленный не иначе как пособниками иезуитов… Нет, легат также усиленно создавал в Московии сеть приверженцев ордена, способных действовать изнутри в его интересах. Сколько их теперь на Руси? Кто знает… Но еще со времен Батория, покровительствовавшего иезуитам и возвысившего Виленский коллегиум до статуса академии (а самого Поссевино сделавшего своим советником!), иезуиты наводнили соседнюю Речь Посполитую. И с уже с ее земель вполне могли проникать в земли Московского царства все последние годы…

И все же — зачем ученик Поссевино приехал именно к князю именно сейчас? Опять двойная игра Рима? Или тройная игра Ордена?

А главное — какие у них планы на кесаря?!

— Воды принеси, колченогий. — приказал Шуйский, покинув казематы. — Негоже встречать гостя в крови.

Слуга моментально принес поднос с водой.

— Где латинянин? — умываясь, спросил боярин.

— У ваших покоев, княже, дожидается. В черном весь, аки в трауре.

— Положено у них так, остолоп.

— Лицо как у змея. Взгляд еще хуже.

— Понятно… — протянул князь.

Бегло взглянув на руки и не заметив крови, Дмитрий неторопливо поднялся к своим покоям.

— Приветствую великого князя. — склонился человек в черном, обратившись к Дмитрию Ивановичу на чистом русском. Черные брови, такие же черные глаза, волосы, зачесанные назад, смуглое, обритое лицо… На иезуите нет монашеской сутаны, и он совершенно не похож на монаха. Добротная одежда европейского дворянина, вот только нет ни одного светлого пятна… А еще глаза: ледяные, цепкие, внимательные… Как у змеюки, что смотрит на свою жертву перед броском.

— Великий князь — мой племянник. Меня можешь звать Дмитрий Иванович. И не стой как истукан, заходи, присаживайся. — боярин распахнул дверь в покои и указал на один из резных стульев, стоящих у его рабочего стола.

Иезуит принял предложение с вежливым поклоном; боярин занял место напротив, во главе стола.

— У вас руки в крови. — произнес гость, указывая на ладонь боярина.

— У вас не меньше. — съязвил Дмитрий. — С чем пожаловал?

— Разрешите представиться. — продолжил брат-иезуит. — Серхио Серпентте, брат ордена Общества Иисуса. Я направлен к вам генералом ордена с предложением помощи, что должно вас заинтересовать.

— Меня? — искренне удивился Шуйский. — Не брата ли моего, царя Василия Ивановича Шуйского?!

— Именно вас. — улыбнулся Серхио.

— Ну, что же, слушаю. — боярин откинулся на спинку своего стула, более напоминающего полноценный трон.

Вот интересно, как итальянец с испанским именем может так чисто говорить по-нашему? Дмитрий пытался услышать в речи иезуита акцент, но не смог…

— Как вы уже знаете, племянник царя Михаил Скопин-Шуйский принял титул кесаря.

— Тоже мне новость…

Дмитрий постарался сохранить невозмутимость, хотя за этой маской его всего аж скрутило… За последний год четвероюродный племянник из верного боевого пса и спасителя от воров превратился в угрозу власти братьев Шуйских едва ли не большую, чем самозванец и польский король. Тех, по крайней мере, не принимает простой народ и подавляющее большинство служивых — Скопина-Шуйского же славят и любят… До поры до времени Дмитрий Иванович старался сдерживать в себе зависть и к ратным успехам Михаила и растущую с каждой его победой неприязнь — все-таки он бился и побеждал общего врага.

Но когда он буквально заставил Василия назначить себя наследником…

— Этот титул ничего не значит. На Руси есть законный царь! — как можно более равнодушно произнес боярин.

— Разрешите начистоту? — подался вперед Серхио.

Князь с деланным равнодушием кивнул:

— Говори.

— Вашего брата не любят. Вашему брату не верят. Он целовал крест, когда говорил о том, что Дмитрий Иоаннович мертв, потом целовал, когда первый самозванец взошел на престол. Потом предал царя и сам занял его место. Какова цена его слову? Почему так много людей стало под знамена Болотникова? Ведь если бы не раскол между воровской голытьбой и служивыми южного порубежья… Но даже пообещав разбитому Болотникову сохранить жизнь, царь в итоге приказал его ослепить и утопить.

Н-да… Иезуит говорил слова, за которые Дмитрий Иванович любого иного уже тащил бы в свои застенки… Но в то же время иезуит говорил правду.

— А князь Михаил благороден, смел, успешен на поле брани. Люди за ним идут — и служивые, и дворянство, и простой народ… А вы знаете, что хотело его войско? Вы знаете, что кричали его воины? — Серпентте как-то по-птичьи наклонил голову вбок.

— Отчего же не знать. Но ведь Михаил отказался назвать себя царем!

Иезуит в первый раз изобразил губами некое подобие улыбки:

— Ваш племянник не глуп. Выступление против Василия Шуйского осложнило бы его противостояние с тушинским вором и Сапегой; результаты такого выбора могли быть совершенно непредсказуемыми в военном плане — и плане рождения совершенно невозможных сейчас союзов… Ну и в конце концов, золото шведским наемникам платит государь.

Серпентте взял небольшую паузу, после чего продолжил:

— Да, Михаил не глуп — и выбрал самый верный, самый беспроигрышный вариант действий. Его войско однозначно стало сильнее объединенной рати мятежников и воров, победа над ними — вопрос времени. После чего Скопин-Шуйский триумфально войдет в Москву с войском, царь обязательно его примет… А наутро вдруг Василия Ивановича заберет Господь — может, на пиру на радостях перебрал, а может, и срок уже пришел, государь-то не молод… Но наследник уже объявлен, наследник-кесарь! И то, что Василия похоронят в закрытом гробу — да и вас с ним заодно — никого не смутит: все будут праздновать вступление на престол молодого героя, желанного народом царя…

— Чушь! — отрезал Дмитрий.

Иезуит усмехнулся уже открыто, растянув тонкие губы во внешне приятную, но отчего-то отталкивающую улыбку:

— Дмитрий Иоаннович был убит вашими людьми в Кремле — это притом, что московский люд все еще поддерживал его, и поднялся бить ляхов и прочих иноземцев с целью «защитить государя»… Он взял власть лишь с нашей помощью, после Добрыничей именно иезуиты удержали при самозванце остатки польских и литовских хоругвей. Но, став царем, Дмитрий Иоаннович пренебрег нашей помощью, предал, выслал из Москвы… И был убит в ходе заговора бояр, организованном братьями Шуйскими — он вас недооценил. Хотите наступить на те же грабли, как в пословице? Что же, дерзайте… Только не стоит забывать, что Михаил Васильевич — тоже Шуйский!

Князь не нашелся, что ответить. Он не выносил удачливого воеводу Михаила, а его ход с принятием титула кесаря считал поступком зарвавшегося щенка, коему вскружила голову волна ратных успехов… Но одно дело потребовать от бездетного царя назвать себя наследником — в конце концов, на решение племянника могло повлиять войско. И зная Михаила еще с детских лет, Дмитрий Иванович, да и сам царь до недавнего времени были уверены — племянник по-прежнему верен гсударю и будет терпеливо ждать естественной смерти Василия.

Однако теперь царский брат совсем иначе взглянул на происходящее — с позиции заговорщика, коим он действительно не так давно был… Охваченный смятением, князь ответил — без всякой, впрочем, веры и убежденности в голосе:

— Михаил верен моему брату.

После чего хмуро добавил:

— И мы родня…

— Для власти нет родства. — отрезал Серхио. — Вспомните историю княжеских усобиц на Руси — вначале друг с другом воевали сводные братья от одного отца, потом родные и двоюродные братья… И кровь лилась рекой — включая княжескую. Или вот события не так давно минувших дней — вспомним Василия Темного, ослепленного по приказу Дмитрия Шемяки. Друг другу они приходились двоюродными братьями — и степень их родства была ближе, чем ваша с четвероюродным племянником…

Князь не нашелся, что ответить или возразить — а иезуит, между тем, продолжил:

— Именно поэтому я здесь. Вы не менее талантливый воевода, чем князь Михаил; не ваша вина в том, что под Болховом мятежники и предатели разложили вашу рать, убедив прочих воев в численном превосходстве литовцев и воров… Вы — истинный наследник своего брата, и придет день, когда ВЫ станете царем!

Последние слова иезуит произнес с таким жаром и убежденность, один в один повторяя собственные мысли Дмитрия Ивановича, что тому осталось лишь согласно кивнуть… И тогда брат Серпентте веско закончил:

— Но чтобы этот день настал, мой орден предлагает вам помощь.

— Помощь в чем? — негромко спросил боярин, в душе уже зная ответ.

— Я и мои люди устроим скорую встречу кесаря Михаила с Богом.

Князь немного помолчал, опустив взгляд — после чего хрипло ответил, не поднимая глаз:

— За ваши слова положена дыба.

— Все в руках Господа. — слева направо перекрестился Серхио. — Но сдается мне, что сегодня меня сия чаша минует.

— Что вы предлагаете? — Дмитрий, наконец, решился — и поднял голову, прямо посмотрев в глаза иезуиту. А тот широко улыбнулся в ответ. Змеиной, холодной улыбкой…

— Наши люди весьма сведущи в ядах — о чем, как я думаю, вам вполне известно. Однако мои умельцы-отравители, увы, не так хорошо знают язык — и не особо знакомы с обычаями московитов… Самым лучшим решением было бы направить в войско Скопина-Шуйского отряд пополнения из верных лично вам людей; среди них окажется и наш человек… В качестве немого слуги, к примеру. А заодно и несколько опытных душегубцев… Бывшими ими в прошлом — но не забывших своих полезных навыков, вступив в орден. Они знают язык и смогут представиться ратниками. А в дальнейшем или отравят пищу князя… Или ранят его смазанным ядом оружием. Ваши же воины могут ни о чем и не догадываться — главное, чтобы они помогли братьям ордена оказаться в стане кесаря, не вызвав лишних подозрений, а заодно защитили их в дороге.

Нахмурившийся боярин ответил после недолгих раздумий:

— Что же… Это можно устроить. Я… Я приму вашу помощь. Но что вы хотите взамен, брат Серхио?

Серпентте склонил голову.

— Преклоняюсь перед вашей мудростью, князь… Плата же за нашу помощь будет невысока: сдержите слово, данное еще царем Иоанном Васильевичем. И как станете царем, позвольте иезуитам и католическим миссионерам открыто проповедовать в Московии, откройте иезуитскую коллегию в Москве — ну или в Новгороде, для начала… Не препятствуйте, если некоторые православные приходы согласятся принять условия Брестской унии, и примут руку папы Римского.

Дмитрий Иванович про себя усмехнулся: история с Иваном Четвертым повторяется. Так почему бы после не повторить ее в точности, оставив иезуитов с носом?!

Но брат Серхио, словно прочитав мысли князя, неожиданно резко и холодно добавил:

— Но также я должен предостеречь вас: не стоит повторять ошибокИоанна Васильевича и Дмитрия Иоанновича, если не хотите разделить их судьбу.

Боярин дернулся словно от удара, а рука его невольно потянулась сотворить крестное знамение… Но одумавшись, Дмитрий сделал вид, что просто хочет погладить бороду.

Как?!

— Я принимаю вашу помощь — и сдержу слово. Впрочем, Господь может послать моему брату еще долгих лет жизни — а пытаться убедить его открыть коллегии иезуитов и впустить католических миссионеров в страну, когда мы воюем с ляхами да литовцами… Сейчас это опасно.

Серхио кивнул:

— Про «сейчас» никто не говорит. Господь пошлет вашему брату еще нескольких лет жизни… Если позволит здоровье. А после — после вы станете царем, Дмитрий Иванович. И исполните обещание. Верно?

— Верно… — одними губами произнес Шуйский, до которого дошел смысл этого «после», специально выделенного иезуитом голосом. Причем соглашаясь с ним, Дмитрий Иванович вдруг подумал, что только что продал душу…

— В таком случае разрешите откланяться, князь. Завтра ваш дом посетит мой человек, он сообщит, что прибыл от меня. Также он укажет место встречи моих людей с вашими… Надеюсь, вы успеете собрать отряд?

Князь ответил уже чуть более твердо:

— Успеем.

Иезуит молча кивнул — и, встав, покинул покои. Дмитрий Иванович же, немного поседев в одиночестве и молчании, громко воскликнул:

— Семен!!!

Служка влетел внутрь всего через пару мгновений — так, словно дежурил у двери.

— Слушаю, княже!

— Приведи Елисея!!!

Едва ли не всем телом дрожащего холопа, точно уловившего душевное состояние князя, буквально сдуло из палаты — и вскоре он привел под очи Дмитрия Ивановича старшего над доглядчиками, вошедшего в залу с глубоким поклоном:

— Слушаю, господин.

Князь начал без промедлений:

— У меня только что был человек, представился Серхио Серпентте. Впрочем, он говорит чисто и представиться может кем угодно… Но больно приметная у него одежда — весь в черном. Отправь за ними пару опытных наблюдателей, проследи, где остановился — а после брось все силы на этого человека. Вообще ВСЕХ! Я должен знать, с кем он виделся и общался, кому платил за еду, ночлег, лошадей… Я должен знать о нем все! А если попытается покинуть Москву — так схватить, немедленно схватить! И ко мне в застенок…

Когда Елисей покинул палаты, Дмитрий Иванович встал из-за стола, и принялся мерить залу энергичными шагами. То, что он помыслил совершить, его пугало — но еще сильнее пугало ощущение, что князь сегодня продал бессмертную душу. Подумать только, иезуит едва ли не вслух сказал, что его люди убьют Василия — и посадят Дмитрия на трон! Также, как убьют Михаила. Также, как могли бы убить его самого… Но Михаил действительно опасен, его смерть необходима — иначе сбудется «пророчество» змея о закрытых гробах для них с братом. Однако, как только племянник испустит дух, княжеские ратники перебьют отправившихся с ними иезуитов — убрав и мастера ядов! А Дмитрий Иванович, между тем, по «душам» поговорив с Серхио, установит, сколько всего иезуитов сейчас находится в царстве Московском, кто они… И когда придет время — нанесет удар.

Такой силы удар, что ни один иезуит после не решится отправиться на Русь!

…Брат Серхио, сев в поданную к самому порогу княжеского терема карету (приметная, бросающаяся в глаза роскошь!), завесил окна ее темными шторами, после чего быстро сменил одежду, из итальянского дворянина в черном превратившись в обычного фряжского купца. Когда же карета, следующая в Китай-город, на мгновение остановилась у условного проулка — столь узкого, что протиснуться можно лишь одному человеку! — Серхио стремительно распахнул дверь и нырнул в него, уходя от возможной слежки. Теперь, если хвост и есть, последует за каретой… Иезуит вовсе не был уверен в том, что позже Дмитрий Иванович, негласно возглавляющий и царские застенки, и московских доносчиков, не попытается схватить или даже убить брата Серпентте, надеясь избежать исполнения данного им слова.

Уходя темным узким проулком к постоялому двору, на конюшне которого брата-иезуита уже дожидается пара верных телохранителей, Серхио усмехнулся: князь никого и ничего не найдет. Карета арендована в немецкой слободе, о месте встречи с душегубцами и отравителем, дожидающимися людей Дмитрия Шуйского за стенами Москвы, доложит совершенно посторонний человек, также нанятый за пару золотых в немецкой слободе… Купеческий служка, дисциплинированный и исполнительный — сделает все как надо.

Ни одной реальной ниточки, что привела бы к Серпентте…

А вот когда Дмитрий не найдет никаких следов Серхио в Москве, он уже по-новому взглянет на их уговор, понимая неотвратимость кары за нарушение его условий… Впрочем, крайне сомнительно, что уговор действительно придется воплощать в жизнь. Этот трусливый олух, бездарно проигравший полякам и ворам под Болховом — как минимум вдвое превосходя их числом! — в два счета развалит войско, как только не станет Скопина-Шуйского.

И если все пойдет, как и ожидается, на престол Московского царства взойдет не очередной Рюрикович — или считающий себя таковым! — готовый взять любую помощь, но тут же предающий католических эмиссаров… А королевич Владислав — сын ярого католика Сигизмунда Ваза!

Или же сам польский король…

Все зависит от того, каким тяжелым будет поражение московского войска после смерти кесаря Михаила — да смогут ли московиты сопротивляться включению их земель под польскую корону… Или же покуда побудут еще условно независимыми — но с католиком Владиславом во главе.

Царем, уже точно не мешающим иезуитам проповедовать, интриговать, убивать, подкупать…

Для достижения благих целей — все средства хороши!