Карнавал страха

Глава 17

Жалобно всхлипывая, Каррик рванулся вперед. Встретив первый же удар, он метнулся назад к дверям Совета. Но горожане догнали его, и в утреннем воздухе зазвенело оружие. Удар сабли, пришедшийся по плечу, свалил Каррика с ног. Старик, который держал саблю, не успокоился, он бросился на бывшего мясника и ударил еще раз, так что Каррик полетел на мощеную мостовую. Урода окружила толпа, все кричали, вопили, каждый норовил ударить, уколоть или порезать его.

– Убить его! Сломать ему шею! Размозжить по площади мозги!

Воинственные крики сопровождались яростными воплями и взрывами смеха. Граждане славного Л'Мораи смешали ряды, нанося удары по упавшему на спину и ревущему от боли мяснику. Через толпу пробился мальчишка без переднего зуба, он весь раскраснелся от возбуждения и усилия – ведь он полз между ногами взрослых, но все-таки его маневр удался, он начал пинать Каррика ногами. Увидев, какое ему это доставляет удовольствие, какая-то сердобольная домохозяйка отступила, чтобы мальчику было удобнее убивать.

Мария отвела снова зрячие глаза от страшной картины, но ужасные образы не исчезли: она помнила другие, прежние казни, множество других казней. Она помнила, как стояла в такой же толпе рядом со своим молчаливым отцом. Она тоже кричала угрозы связанным пленникам, проталкивалась в первые ряды, чтобы нанести хотя бы один удар. Она всегда приходила на такие мероприятия с собственным камнем.

Отец запретил держать в доме какое-либо оружие, но ему приходилось присутствовать на казнях, потому что этого требовал закон. Иветта вела себя по-другому. Она прекрасно себя чувствовала в возбужденной толпе, она любила крики триумфа и плач побежденных, их мольбы о помощи, которые только побуждали казнящих к более изощренным пыткам. Каждый удар, который ей удавалось нанести, каждую кость, которую ей удавалось сломать, каждую каплю крови, исторгнутую ею из несчастной жертвы, она считала маленькой победой над злом. Она участвовала в очищении Л'Мораи от чудовищ в человеческом обличье. После казней улицы Л'Мораи казались ей спокойнее и чище, добрее и дружелюбнее, они были мирными. Убийство очищало их, унося в потоке ненависти неприязнь и зло. После казни она всегда прекрасно спала.

Опустив руки и снова открыв глаза, Мария прервала воспоминания. Теперь она смотрела на все иным взглядом. По знаку какого-то толстого человека толпа отступила от бездыханного тела, тот кивнул кому-то в конце улицы. Послышались вопли тех, кто стоял дальше по пути к гильотине:

– Оставьте и нам немного! Не ломайте ему ноги!

Когда мучители отступили, Каррик не двинулся. Он истекал кровью, его кожа была теперь раскрашена красно-сине-черными пятнами. Одна рука была неестественно вывернута. Но он не умер – грудь вздымалась, он дышал. Увидев, что он не хочет двигаться, старик, командовавший мучителями, подошел к жертве и ткнул его пикой в спину.

– Вставай, вставай, ты, кусок мяса, – крикнул он. Откуда-то появились вилы, и он провел всеми зубцами по окровавленной спине Каррика.

Толпа ответила одобрительным шумом. Улюлюканье усилилось, когда Каррик испуганно вскочил, попытавшись опереться на руку, которая отказывалась повиноваться.

Старик подтолкнул его вилами. Теперь Каррик снова был во власти толпы, и на него набросились с удвоенной силой. Убийство продолжалось.

– Они ненавидят нас, – пробормотала Мария, не веря своим глазам.

Кукольник опустил глаза, удовлетворенно окинул ее оторопелое лицо и ответил:

– Ненавидеть проще, чем любить. Города строятся на ненависти.

Увидев, что и вторая рука Каррика повисла как плеть, Мария отвернулась, не в силах вынести ужасного зрелища. Она дрожала, онемевшие руки покрыл холодный пот страха.

– Я не хочу умирать.

Корявое лицо Кукольника растянулось в ухмылке.

– Придется, моя дорогая. Это судьба всех уродов Карнавала.

– Что? – выдохнула Мария. – Ты сказал, что оставишь им жизнь!

– А я и не буду убивать их, – ответил Кукольник рассеянно. – Но они все равно умрут. Я не могу отпустить их просто так, иначе они нападут на город. Они умрут от голода на арене или сойдут с ума и начнут убивать друг друга.

– Лжешь, – отозвалась Мария. Голос ее дрожал от ярости, которая сразу вернулась, наполнив ее сердце мужеством.

– Нет, – ответил Кукольник, качая головой, подобие улыбки не сходило с его отвратительного лица. – Я весьма человечен.

– Ты не можешь дать им умереть. Уж лучше восстанови порядки Карнавала. Сделай все так же, как было до пожара… Сделай все что угодно, только не допусти убийства.

Кукольник внимательно посмотрел на нее.

– Я рад, что ты снова начала думать. Но раз ты думаешь, то должна понимать, что теперь уроды никогда не примут меня. Они не простят того, что я совершил. Они больше не поверят, что находятся в безопасности. – Голос его замер, он вглядывался в пытку.

Каррик был уже в сотне ярдов от гильотины, его по-прежнему окружала толпа горожан, которая не переставала наносить удар за ударом по несчастной жертве. Каждый раз, когда сабли и пики поднимались вверх после удара, они были обагрены кровью, лужи крови на мостовой указывали и направление движения.

– У меня есть идея получше, – продолжил Кукольник. – Уроды не поверят мне, но они поверят тебе.

Мария задрожала, потом резко покачала головой.

– Нет! Я не могу предать их. Я не стану частью всего этого.

– А ты и не станешь никого предавать. Помни, Мария, без тебя они умрут от голода. А ты можешь спасти их. Ты можешь защитить их, – уговаривал Кукольник вкрадчиво. – Ты знаешь, что значит быть уродом. Ты будешь защищать их, ты сможешь защитить их от Совета и пыток, как пытался делать я.

– Не могу, – прервала его Мария. – Я не смогу стать Кукольником.

– Это правда, не сможешь, – согласился урод. – Кукольником буду я, как был им всегда. Так меня звали еще до того, как я стал править Карнавалом, до того, как я поднял восстание против плохого хозяина, который содержал Карнавал до меня.

– Ты?… Ты захватил его, как… – удивилась Мария.

– Да, – просто ответил он, – как ты. Я тоже был революционером. Лет шестьдесят назад я поднял восстание против старого хозяина, уверенный, что смогу освободить уродов от угнетателей-горожан. Я предстал перед таким же судом, выдержал те же пытки, побывал на гильотине. А когда это чудовище, мой бывший хозяин, сказал, что я могу умереть вместе со всеми артистами или жить и править ими, я сделал мудрый выбор. Шестьдесят лет, Мария, я управлял Карнавалом. Раньше уроды умирали десятками, при мне – по одному.

– Я не могу этому поверить, – пробормотала Мария. – Я не могу поверить, что ты делал то же самое, что я.

– Поверь мне, Мария, – сказал Кукольник. – Мои друзья, мои товарищи погребены под ареной несколькими футами ниже твоих товарищей.

Мария внимательно осмотрела Кукольника с головы до ног, она почти рыдала. В нескольких шагах от нее толпа бесновалась над бездыханным телом Каррика, он уже умер, и горожане кричали, что они ждут Марию. Они требовали крови, а пока вытирали окровавленные орудия преступления, готовя их для новой жертвы.

– Ты станешь Жонглершей, хозяйкой Карнавала Л'Мораи, – продолжил Кукольник, прерывая ее размышления. Он вынул медальон, который висел у него на шее, тот, о котором рассказывал Гермос. На одной его стороне был изображен Кин-са на фоне восходящего солнца – бог лошадей, на другой Тидхэр – бог уродов.

– Не ошибись в выборе, дорогая. Ты сможешь помочь своим друзьям, но не сможешь больше возглавить восстание. Если ты выберешь роль хозяйки Карнавала, то я повешу тебе на шею этот медальон. С этого мгновения и навсегда ты будешь иметь силу и вес в Л'Мораи. Ты будешь направлять ненависть и страх, но никогда не сможешь предать горожан. Эту подвеску носил первый хозяин Карнавала, такая же была и у каждого члена Совета города.

– Совета? – едва слышным шепотом переспросила Мария.

– Да, – кивнул Кукольник. – Каждый член Совета был когда-то хозяином Карнавала. Никто из нас не умирает своей смертью от старости. Даже наш общий дедушка – заячья губа Джурон Сайн.

– Джурон Сайн, – выдохнула Мария. – Я сотни раз слышала, как люди читали это имя на краеугольном камне арены.

– Да. Он был первым хозяином Карнавала. Под этим камнем он похоронил собственного брата. Джурон его ненавидел – его брат-близнец, во всем похожий на него самого, избежал болезни, которая обезобразила Джурона. Понимаешь, Андрэ носил фамильный амулет, который защищал от всех болезней. Именно этот амулет я и предлагаю сейчас тебе.

Он нагнулся, и волшебный амулет коснулся плеча Марии. Ее прерывистое дыхание превратилось в подавленные рыдания.

– Джурон украл у брата амулет и живьем замуровал его в стене арены. Умерев, Андрэ еще долго преследовал Джурона. Один раз явившись ему, он сказал, что отныне его мятущаяся душа переселяется в этот амулет. Теперь, объявил он, тот, кто надевает этот амулет, становится господином уродов, отверженным Л'Мораи, ненавидимым, но необходимым. Вскоре после этого на одной стороне амулета появилось изображение Кин-са, а на другой Кролика связанные уши, известного под именем Тидхэр. Стало традицией ставить татуировки уродов и татуировки, означающие смерть. А карнавальный господин – входит в Совет города, как Кин-са, но в то же время является и величайшим уродом, как Тидхэр.

– Кин-са, – пробормотала Мария, будто молилась, – Тидхэр.

Кукольник заговорил громче, чтобы перекричать крики толпы.

– Словом, Мария, если ты примешь этот медальон, то станешь следующим господином Карнавала и спасешь себя и своих друзей. – Он выпустил огромный амулет, и тот соскользнул с ее груди, как огромная капля крови. – Но выбрать надо сейчас. Пытка или амулет.

Вэлор свистнул, высыпав горсть песка на пол. Штурмовать эту стену можно было до бесконечности. Карлик прислонился к стене, чтобы отдохнуть, перестали работу и остальные уроды, которые копошились вокруг Вэлора. Они не переставали трудиться с того момента, как Гермос вернулся со своей разведки. Увы, с тех пор они сдвинули лишь двадцать камней, готовя дорогу для общего побега.

Протолкавшись сквозь усталых артистов, Вэлор добрался до Гермоса, который стоял на коленях возле огромного камня, который должен был открыть выход в большой мир. Карлик тронул Гермоса за плечо:

– Сколько мы уже сделали? – Великан закрыл один глаз и уставился на вынутые из стены камни, что-то подсчитывая.

– Кажется, почти все. Грустно покачав головой, Вэлор заметил:

– Я мог бы придумать сотню лучших способов выбраться отсюда. Я мог бы придумать десяток вариантов, как перебраться через стену в одиночку. Но у нас очень мало времени, некогда ждать, когда мы сможем спокойно пробить ее. Надо начинать сейчас.

Гермос задумчиво оглядел его и постучал по камню, над которым трудился.

– Знаю, знаю. Мы не можем вызвать подозрение солдат. Хотя какая разница, если они об этом узнают?

Тут к карлику подбежал арлекин, который прошептал ему что-то на ухо. Вэлор взволнованно поднял глаза на великана:

– Гермос, тебе лучше пойти со мной.

Все уроды перестали работать, обеспокоенные интонацией их нового генерала, хотя им не показалось, что гонец был испуган. Гермос отряхнул руки и широкими шагами направился через арену.

– Что там? – нетерпеливо спросил он Вэлора.

– Мария, – ответил карлик.

Гермос сразу побежал, пробиваясь сквозь взволнованную толпу. Вэлор бросился за великаном, сердце у него тревожно забилось, остальные, спотыкаясь от усталости, последовали за ним.

Гермос взлетел по лестнице, перескакивая через десять ступенек, и уже вскоре оказался на вершине стены. Сзади него стучали ноги, а через шум прорывался отчаянный крик Вэлора:

– Пропустите меня! Прочь с дороги! Гермос, подожди!

Гермос уже вглядывался в картину, открывавшуюся с вершины. Кто-то из тех, кто находился наверху, указал ему пальцем на ворота, ведущие в разрушенный Карнавал. Там стояли два стражника, которые тоже пялились на пыльную дорогу.

И тут Гермос увидел Марию. Лицо его вспыхнуло, первый раз за эти дни на нем появились радость и какое-то подобие улыбки. Она шла одна, опираясь на крючковатую палку. Прежнюю одежду жонглерши заменила серая бесформенная роба, которая скрывала ее изящную фигурку. Капюшон робы был откинут, и Гермос прекрасно мог рассмотреть ее темные как смоль волосы, точеное личико и белые незрячие глаза.

– Мария! – закричал великан, и радостный крик звонко разнесся по Карнавалу и его окрестностям. – Мария! – крикнул он еще раз, но удар маленького кулачка заставил его замолчать. Великан увидел у ног Вэлора, который показывал теперь в другую сторону.

– Стража, идиот!

Гермос окинул взглядом линию солдат, которые выстроились по периметру арены. Пятеро, сломав ряды, бросились, обнажив сабли, к воротам. Они бежали к Марии.

– Нет! – выкрикнул Гермос, проталкиваясь сквозь толпу артистов. Через мгновение он уже был на стене, там, где висела веревка, по которой можно было спуститься с арены. Он бежал на помощь к Марии.

– Что ты делаешь? – воскликнул Вэлор. Он побежал за великаном, чтобы удержать его.

Великан уже схватился за веревку, которой он воспользовался прошлой ночью, чтобы ускользнуть из Карнавала. Посмотрев вниз, он не раздумывая бросился туда.

Вэлор лишь на мгновение опоздал, чтобы остановить его. Карлик в отчаянии обхватил голову руками, а потом приник к стене, чтобы посмотреть, что случится там, внизу.

Гермос съезжал вниз, и веревка оставляла кровавый след на его натруженных ладонях. Но боль только усиливала его ярость. Он спрыгнул на землю, едва ноги коснулись песка, Гермос отпустил веревку и кинулся ко входу в Карнавал. Мария была уже у самых ворот. Пятеро солдат с саблями наголо тоже были там и ждали ее.

Стражники, пораженные быстротой и напором Гермоса, на несколько мгновений растерялись и не сразу попытались его задержать. Но Гермоса было трудно остановить, трудно догнать. Он несся к воротам.

Стражник у ворот повернул трусливое лицо к великану и выставил вперед оружие. Кто-то выпустил стрелу, но та миновала великана.

Он даже не замедлил свой бег.

Беспорядочные стрелы свистели вокруг него, но великан бежал, как заговоренный. Лишь одна впилась в его бедро, но Гермос даже не заметил этого. Он вырвал лук у одного из солдат, попавшихся ему на дороге, оттолкнул другого, у молодого парня хрустнул позвоночник, и он упал на землю, как безвольная тряпичная кукла.

Гермос даже не повернулся, чтобы посмотреть на убитого им воина. Пятеро у ворот, крича от ужаса, наставили на него оружие. Мария уже стояла, окруженная ими, – маленькая и беззащитная в кругу, ощетинившемся острыми саблями.

– Мария! – снова крикнул Гермос.

– Стой или умрешь! – крикнул один из солдат.

– Остановись, Гермос! – раздался тоненький голос Марии. В нем звучал лишь слабый отклик былой страсти. Зато в нем чувствовалась новая печаль.

Великан остановился, не столько подчиняясь команде, сколько удивленный новым звучанием ее голоса. Только теперь он заметил рану на бедре и тонкую струю крови, которая стекала из нее вниз к земле.

– Война окончена, – объявила Мария, ударяя клюкой по земле. Она сделала паузу, прислушиваясь к шумному дыханию великана. В наступившей тишине раздался ее властный приказ:

– Бросьте оружие! Все бросьте!

Солдаты у ворот недоверчиво переглянулись. Тогда Мария протянула им элегантно скрученный свиток, который достала из кармана. Один из людей в форме, очевидно, командир солдат, развернул документ и начал читать. Он несколько раз удивленно моргнул, а потом свернул бумагу, тяжело вздохнул, вернул свиток Марии и кивнул своим подчиненным.

На лицах большинства было написано удивление, лишь немногие облегченно опустили оружие.

– Я сказала «бросьте», – рявкнула Мария, ударяя одного из солдат своей палкой. Большинство нехотя убрали сабли в ножны, некоторые бросили луки на землю. Теперь голос Марии стал спокойнее, она обратилась к Гермосу:

– Ты тоже брось оружие, Гермос.

Удивленный великан выпустил кинжал из рук.

Мария повернулась к капитану.

– Расскажи им о том, что написано в документе.

Капитан пристально посмотрел на нее. Его губы вытянулись в тонкую ниточку. Молодые воины с почтительным изумлением наблюдали за командиром.

– Ну! Начинай! – потребовала Мария.

Капитан не сводил с нее стальных, ледяных глаз.

– Мы уходим.

– Что? Как? – раздались удивленные вопросы.

– Слушайте меня! Передайте всем остальным! Складывайте вещи! Перед маршем все собираются у ворот!

Мария кивнула.

– Начинайте сборы, иначе вам грозит обвинение в неповиновении решениям Совета Л'Мораи.

Капитан наконец оторвал от нее недоверчиво-ненавидящие глаза и направился к лагерю, который солдаты разбили возле арены.

Мария прошла мимо окаменевших воинов. Она приближалась к великану. Голова была печально опущена, палка отбивала торжественный ритм шагов.

Гермос стоял с открытым ртом, зажимая кровоточащую рану на бедре. Потом он вышел из оцепенения и сделал ей навстречу неуверенный шаг, потом – другой.

– Они тебя отпустили?

– Конечно, – ответила Мария. – Меня судили. И я невиновна. – Голос ее звучал зловеще, будто теперь у нее были металлические зубы.

– С тобой…, с тобой все в порядке? – спросил Гермос.

– Да, – раздалось в ответ, теперь голос был немного мягче.

Со странной неуверенной улыбкой великан сделал к ней еще два шага и обнял. Она не ответила на его объятие, но и не оттолкнула костлявые руки.

– Помолимся Кин-са, что ты вернулась! – Гермос подхватил ее на руки. Мария не двигалась. Великан прищурился, но ничего не сказал, просто понес ее на руках к арене. Боль в бедре прошла, и, несмотря на то что ноша, которую он нес, не была совсем уж легкой, он едва хромал. Он добрался до арены, радостные артисты спустили им вниз на веревке кусок ткани, чтобы поднять Марию наверх.

Впереди всех стоял Вэлор, который кричал:

– Спускаемся вниз! Нечего ждать, когда вы подниметесь, ведь Карнавал снова наш!

Но великан и Мария решили все-таки подняться на стену арены, и их быстро втянули наверх. Все веселились, артисты готовы были петь или пуститься в пляс, некоторые подбегали, чтобы дотронуться до слепой, как будто они не верили, что она живая, а считали, что перед ними предстал призрак. На Марию обрушился град вопросов:

– Как тебе удалось убежать?

– Что сказано в бумаге?

– Когда уходят солдаты?

– Что случилось в Л'Мораи?

Вэлор пробился через друзей, которые окружили Марию, и спросил, дотрагиваясь до ее палки:

– А это что такое? Мы думали, что тебе не нужна клюка? – Он счастливо рассмеялся.

Лицо Марии стало каменным:

– Теперь нужна.

Гермос снова подошел к слепой. Он упал на колени и обнял ее.

Она опустила глаза, лицо было печальным и торжественным, а незрячие глаза, казалось, сверлили его.

– Пожалуйста, Гермос, не надо. – Ее нежная рука нашла на груди амулет, который ей отныне суждено было носить.

Гермос увидел его. Он понял, что это тот же медальон, который он видел у Кукольника.

– Ну же, Мария, – настаивал Валор. – Расскажи нам, что случилось.

Артист криками поддержали его просьбу.

Мария повернулась к толпе, дрожа, будто ей было холодно, и тонкие губы исторгли одно слово:

– Сядьте.

Толпа уродов разбрелась по каменным скамьям для зрителей, все старались держаться поближе к рассказчице.

Гермос не двинулся с места. Он все еще стоял на коленях возле Марии, шепча все тише и тише:

– Не понимаю, не понимаю.

Она повернулась к нему, на фоне серой робы, которая была на ней надета, глаза казались белыми как снег.

– Сядь, – повторила она, указывая на амфитеатр. Он поднялся и, избегая смотреть на нее, направился туда, куда она велела. Когда он опустился на скамью, голова великана была низко опущена.

Наконец вокруг Марии собрались все артисты, которые могли двигаться без посторонней помощи. Лица больше не были радостными, на них читался откровенный страх. Многих била дрожь, они кутались в плащи, пропитанные кровью, потом и покрытые пылью. Это больше не было войско артистов, восставших против угнетения, это была толпа перепуганных крыс. Последняя надежда, которая у них оставалась, была Мария, и они смотрели на нее не отрываясь, почти голодными взглядами.

Прислонив клюку к большому камню, Мария скрестила руки на груди. Ветер играл ее черными волосами, пока она собиралась с силами для этого важного разговора.

– Мы свободны, – произнесла она так тихо, что даже первые ряды наклонились вперед, чтобы услышать ее слова. Потом она повторила чуть громче:

– Мы свободны. Надо восстановить Карнавал.

– Что произошло в Л'Мораи? – спросила какая-то женщина с лицом свиньи.

– Я была на суде, – ответила Мария, на мгновение опуская голову. – Я вышла вперед и рассказала им все об убийствах на Карнавале. Я рассказала о том, что мы узнали, они провели расследование, схватили этого человека и убили его.

Шепот недоверия и радости пробежал по рядам.

– Кто это был? – раздался тоненький голос из заднего ряда.

Мария сжала зубы и закрыла глаза.

– Это был…, это был, – ее подбородок на мгновение дрогнул, но потом голос стал жестким:

– Это был сапожник. Его звали Фрэнк Мартинки. – Она покраснела и отвернулась.

– А я думал, он умер лет десять назад, – прервал ее каркающий голос горбуна.

– Почему они отпустили тебя? – выкрикнул Вэлор, в его голосе почти не осталось радостной надежды.

– Я…, я была невиновна, – просто ответила Мария. – Я просто защищала людей, по крайней мере, так решил Совет.

– Так мы будем теперь строить город, о котором ты говорила? – воодушевленно спросил мальчик с лицом собаки.

Мария покачала головой, подыскивая правильные слова, которые толпились у нее в горле.

– Нет. Нет, это была дурацкая идея, дурацкая мечта. Из-за нее так много людей погибло на войне. Надо было говорить об армии, а не о городе. Мы… – Она глубоко вдохнула аромат цветущей долины:

– Мы не крестьяне. Мы не похожи на обычных тружеников. Мы артисты, уроды, нечто, вызывающее любопытство. Мы живем ради представления… И нам придется все восстановить.

Вэлор бросил на великана тревожный взгляд, Гермос снова зажимал рану на бедре, глаза его были мрачными и грустными.

– С чего мы начнем? – выкрикнул слабо Клэтч.

Гермос удивленно повернулся к горбуну, ведь тот почти никогда не разговаривал, а с тех пор как Большой мальчик погиб на войне, Клэтч совсем пал духом.

– Да, – поддержал его Вэлор, вскакивая со своего места. – Надо что-то делать! Мы сделаем все, что ты скажешь! Только скажи слово!

Тяжело вздохнув, Мария с трудом проговорила:

– Убирайте завалы, надо освободить выход с арены.

Вэлор встал, широко улыбаясь:

– Это почти сделано. Сделано благодаря мне. – Он подошел к ней и взял Марию за руку. – Рука слепой была холодна как лед. – Давай я отведу тебя туда.

– Нет… Я должна обработать рану Гермоса.

Карлик замешкался, потом развернулся и закричал уродам:

– Вы слышали, что сказал генерал?! Берите лопаты, вилы, кинжалы и пики! Мы идем валить стену.

Он сделал знак аплодировать, и артисты ответили дружной овацией. Но карлик остался недоволен откликом, и сделал знак повторить аплодисменты. На сей раз они оказались громче. Вэлор сделал жест следовать за ним и направился к заделанному в начале войны проходу. За ним гуськом потянулись уроды.

Мария немного расслабилась, слушая их шаги, потом она направилась к Гермосу. Кто-то из артистов принес ей простыни для бинтов и баночку бальзама. Взяв их, Мария поблагодарила горбуна и подошла к великану.

Гермос не отрывал от нее взгляда, но не произнес ни слова, ни когда она села рядом, ни тогда, когда ее маленькие руки коснулись его раненой ноги. Она отвернулась и тоже молчала, ничем не успокоив его подозрений. Раздвинув ткань, она ощупала рану пальцами, а потом начала рвать простыни на бинты.

– Что же произошло? – наконец спросил Гермос.

Мария колебалась только мгновение, а потом продолжила работу. Она открыла банку с пахучим бальзамом и начала мазать ему ногу.

– Что они с тобой сделали? – настаивал он, голос его дрожал от волнения. Рука Марии дрогнула.

– Ничего, – ответила она.

Раздался страшный грохот, это артисты разбивали стену. Гермос осмотрел ее грустное опущенное лицо.

– Это правда ты? – спросил он.

Мария на мгновение остановилась, раздался новый удар тарана, за которым последовал шум падающих камней. Потом она начала забинтовывать бедро великана.

Гермос погладил окровавленной рукой ее нежную шею.

– Я скучал по тебе. – Он отвел темные волосы женщины, она вздрогнула, догадавшись, что он делает. Было поздно – он увидел, что татуировки исчезли.

Мария молча продолжала бинтовать рану.

Гермос, не отводя от нее глаз, вырвал у нее из рук бинт, а потом, обхватив голову женщины окровавленными руками, повернул к себе ее бледное лицо. В ее выражении мешались страх и облегчение, пока он пристально вглядывался в нее.

Раздался новый удар.

– Ты меня видишь? – тревожно спросил он.

Слеза скатилась по бледной щеке Марии, она закрыла глаза.

– Конечно, нет.

Великан обнял ее костлявыми длинными руками, она не только не сопротивлялась, но обхватила его шею и прижалась к худой груди Гермоса. Теперь слезы струились и по его щекам. Поправив ее черные волосы, он сорвал амулет, висевший у нее на шее, и произнес последнюю фразу, которую услышала слепая жонглерша Мария:

– Может быть, Тидхэр простит нас.

Тихий звук рвущейся бечевки потонул в страшном грохоте обвалившейся стены, вслед за которым сразу раздались веселые крики уродов. Гермос нежно поднял неподвижное тело слепой и прижал ее к себе, как мать прижимает любимого ребенка.

– Стена пала! – раздался крик Вэ-лора. – Что делать дальше, о наш великий генерал, Мария?

Гермос нежно баюкал мертвое тело, он едва слышал вопрос. Уроды, которые хотели услышать ответ, бросились к ним. Гермос опустил Марию на каменный пол и легко поцеловал в лоб.

– Прощай.

Потом он встал и объявил:

– Бежать! Мария сказала бежать! – Уроды толпились на лестнице, удивленно глядя на великана. – Она сказала – бежать! Идите за мной! Идите к свободе!

В пять огромных шагов Гермос пересек сцену и закричал:

– Свобода!

Пристально посмотрев на него и отыскав, видимо, ответ на какой-то из мучивших его вопросов, Вэлор первым подхватил:

– Свобода! Единственная наша надежда! Свобода-а-а! Бежать!

Уроды эхом ответили на этот призыв. Первым в туннель, который вел с арены, вбежал Гермос, за ним последовали остальные. Впереди толпы уродов маячила длинная фигура великана, который быстро пересекал территорию Карнавала.

Так они и шли: Гермос впереди, за ним – здоровые и сильные, последними волоклись раненые и больные, они опирались на палки, поддерживали друг друга. Вереница уродов потянулась через выжженные разрушенные земли Карнавала, по равнине, лесу, мимо кладбища, мимо болот. Солдаты молча и удивленно наблюдали за этим побегом.

Только слепая женщина осталась на арене, ее красивое тело неподвижно лежало на холодном каменном полу.