Хельда пробормотала что-то сквозь сон и обняла Бартона. Он не спал. Лежал на спине, подпирая взглядом высокий потолок, и курил. Пепел падал на атласное одеяло. Младенец в колыбели сопел громче, чем мать. «Нет, так не уснуть», – решил Бартон.
Он убрал с груди руку Хельды и поднялся с кровати. За окнами была ночь. Темная, непроглядная. Редкий снег падал с неба. Бартон оделся и вышел в застланный красными коврами коридор. Дежурное освещение заливало стены мягким грязно-белым светом. Дверь. Бартон постучал, не надеясь, что ему откроют.
– Тоже не спится? – спросила Жули.
Он кивнул.
– Заходи.
Гостиная.
– Выпьешь?
– Может быть.
– Хорошо, – Жули достала бутылку скотча и два стакана. – Последнее время не могу пить одна.
– Ты знаешь, где моя квартира.
Горлышко бутылки звякнуло о край стакана.
– Ты уже не один.
– Я всегда не один.
– Глупо, – Жули поправила ночную рубашку. – Так глупо… – скотч обжег горло. – Пей.
Бартон поднял стакан.
– А где лед?
– Кончился.
– Забавно.
– Да. Забавно, – Жули выпила и налила еще.
– Не налегай, – сказал Бартон.
– Почему?
– Просто не налегай и все.
– И что дальше?
– Ничего.
– Мне страшно.
– За будущее?
– За настоящее.
– Не бойся.
– Почему?
– Просто не бойся и все.
– Ты никогда ничего не объясняешь, да?
– Зачем?
– Ты можешь ошибаться.
– Нет.
– Иногда ты напоминаешь мне Милта.
– Может, это Милт напоминал меня?
– Может.
– Уже лучше.
– Что лучше?
– Твое настроение.
– Ты ошибаешься.
– Тогда выпей еще.
– Думаешь, это поможет?
– Иногда.
– А если нет?
– Можем заняться любовью.
– Здесь?
– Хочешь в коридоре?
– Болтун, – Жули улыбнулась. – Я уже не помню, какой ты, – она выпила, – в постели.
– И что?
– Ферри думает, что мы спим с тобой чуть ли не каждый день.
– Скажи ему, что это не так.
– Он не поверит.
– Зато будет знать.
– Может быть… – Жули снова потянулась к бутылке. – Почему ты решил оставить Милта на Камике?
– Так будет лучше.
– Для кого?
– Для всех.
– Мы обязаны ему.
– Пей.
– Пью, – Жули запрокинула голову. – Я смогу остаться с Ферри?
– Ты скажи.
– Значит, смогу, – она посмотрела на Бартона мутными то ли от слез, то ли от выпитого глазами. – Пообещай, что будешь хорошим правителем.
– Обещаю.
– Я напишу об этом.
– Ладно.
– Но Милт будет лучше.
– Как хочешь.
– Да, – Жули забрала у Бартона пустой стакан, наполнила скотчем и вернула. – История всегда врет.
– Как и мы.
– Просто жизнь, – она грустно улыбнулась. – Всего лишь лед, не так ли?
– Да.
– Я сильно постарела?
– Нет.
– Тогда поцелуй меня.
Бартон поставил стакан на стол.
– Подожди, – Жули повернулась к нему спиной. – Хочу вот так.
– Чтобы не видеть моего лица?
– Чтобы не видеть ничьих лиц.
Эрех. Туристический корабль зашел на посадку.
– Теперь можете отстегнуть ремни, – говорила улыбчивая девушка, порхая между пассажирских кресел. – Можете отстегнуть, – сказала она Йереми. Наманикюренная рука легла на его плечо. Йереми вздрогнул. – С вами все в порядке?
– Нет, – он поднял голову и посмотрел ей в глаза.
– Это ваш первый полет? – спросила девушка, продолжая профессионально улыбаться.
– Нет.
– Вам нужна помощь?
– Нет.
Пропахший потом и плотью космопорт встретил Йереми гамом вечно бегущих куда-то людей. Указателей не было, и Йереми долго не мог найти выход.
– Обратно только с билетом, – предупредил солдат с винтовкой наперевес.
– Я знаю.
– И купи переводчик, – солдат махнул рукой в сторону торговца в космопорте.
– Он мне не нужен.
– Хочешь молчать как рыба?
– Я знаю много языков.
– Так значит, ты умник?! – оскалился солдат. Йереми развернулся и пошел прочь. – И не вздумай возвращаться, пока не закончится моя смена! – орал ему вслед солдат. – Не вздумай возвращаться!
Стая мух кружила над прилавком с гниющими персиками. Желто-черная пчела жужжала в спутанной бороде грязного торговца, который, казалось, не замечал этого, зазывая прохожих купить гниющие фрукты.
– Эй! – схватил он Йереми за руку. – Не проходи мимо! – в его руках, словно у фокусника, появилась пара спелых, явно из отдельного лотка, персиков. – Они еще не так плохи. Видишь? А цена – ну просто обхохочешься!
– Пусти меня, – сказал Йереми.
– Да ты только попробуй! – торговец впился гнилыми зубами в сочные плоды. Брызнувший сок заструился по бороде. – Просто божественно!
– Я сказал, пусти, – Йереми толкнул его в грудь. Торговец повалился на спину, ломая ящики. Гнилые персики покатились под ноги прохожих.
– Да что же ты делаешь, подлец?! – закричал торговец, но Йереми уже нигде не было. Вместо него десяток обряженных в лохмотья мальчишек ползали по земле, собирая персики. – А ну пошли прочь, стервятники! – торговец схватил палку и ударил одного из них по спине. Мальчишка взвыл от боли и побежал прочь, прижимая к груди собранные трофеи.
– Нужна девочка? – прицепился к Йереми кривоногий карлик.
– Пошел прочь!
– Всего девять монет, и можешь делать с ней все что хочешь.
Шлюха вынырнула из толпы так же внезапно, как персики появились в руке бородатого торговца. Высокая. Выше Йереми. В черном лифчике под прозрачной кофтой, в кожаной юбке и в разодранных на коленях чулках в сеточку.
– Все что захочешь! – карлик повис у Йереми на пальце. – Такой суки ты больше нигде не найдешь! Клянусь. Можешь даже избить ее за дополнительную плату! Она все стерпит! А? Хочешь наподдать этому спермохранилищу? – карлик вскарабкался по руке Йереми, уперся ногами ему в колено и, подпрыгнув, залепил шлюхе пощечину. – Вот так! А?! Как тебе? – он обхватил Йереми за ногу, словно боясь, что он уйдет. – Ну пожалуйста!
Шлюха молчала. Стояла напротив Йереми и смотрела на него ничего не выражающими глазами. И капельки пота, которые выдавливала из ее тела нещадная жара, скатывались по худому лицу и шее. Косметики не было. В крайнем случае, совсем немного, да и та уже давно растеклась черными подтеками туши и разводами тонального крема. Накладные ресницы хлопали в такт опускающимся векам. Знойный ветер, пропитанный пылью, трепал светлые спутанные волосы, едва доходившие до худых плеч, на которых россыпью сверкали крохотные родимые пятна.
– Не стой как истукан! – заорал на нее карлик. – Ну же, покажи себя!
Тонкие губы шлюхи дрогнули в подобии улыбки. Показались неровные, но относительно белые зубы. Следом за губами к улыбке присоединились глаза.
– Сиськи покажи! Сиськи! – заорал карлик.
Шлюха послушно подняла руки и сдвинула вверх черный лифчик. Полная грудь медленно выползла бесформенной массой. Сначала бледные складки, затем маленькие соски.
– А ноги! Ноги какие! – усердствовал карлик. – И задница что надо! Это уж я тебе гарантирую! И рот! Не рот, а ротище! Понимаешь намек? Понимаешь?
Карлик терся о ноги Йереми, как похотливый кобель. Подпрыгивал, отталкиваясь кривыми ногами, и медленно сползал. Снова и снова.
– Как тебя зовут? – спросил Йереми шлюху.
– М.
– Просто М?
– Просто М.
– Пусть называет тебя, как хочет, дура чертова! – накинулся на нее карлик.
– Да слезь ты с меня! – Йереми поднял карлика за воротник, оторвав от своей ноги.
– Всего девять монет, – плаксиво сказал карлик, болтаясь в воздухе. – Всего девять, – он пожал плечами, словно извиняясь за такую высокую плату. – И ни монетой меньше. Ни – за – что.
Йереми разжал руку, и карлик упал.
– Девять, – сказал он, потирая ушибленный зад.
Йереми бросил ему деньги.
– За побои двенадцать, – оживился карлик.
– Я не буду ее бить.
– Одиннадцать!
– Я сказал…
– Десять! – карлик взвыл, получив пинок.
– Не бей его, – попросила М, протягивая Йереми руку.
– Да я и не собирался.
– Пойдем, – она повела его за собой.
Людей и мух стало больше. Коровьи головы стояли на торговых рядах, пялясь на покупателей невидящими глазами. Уродливые кошки с непропорциональными телами и конечностями копошились в мусорных баках. Собаки-мутанты с тремя и реже с пятью лапами неуклюже скакали между рядов, получая то пинки, то куски начинавших тухнуть обрезков.
– Нам сюда, – сказала М.
Они зашли за деревянный навес, возле которого выстроилась большая очередь за жарящимся в большом мангале мясом.
– Давай, – М запустила руки Йереми под ремень. – Скажи, как ты хочешь сделать это.
– Подожди.
– А хочешь все сразу? Я не против, – она огляделась, оторвала от кирпичной стены рекламный плакат стоматологической клиники и бросила себе под ноги.
– Да подожди ты! – Йереми поднял ее с колен.
– Я не нравлюсь тебе?
– Давай поговорим.
– Поговорим? О чем?
– Не знаю, – Йереми прижался спиной к холодной стене. – Ты родилась здесь? На этой планете?
– Да.
– А родственники? У тебя много родственников?
– Брат.
– Брат? У меня тоже есть брат. Много братьев и сестер. Десятки. Может быть, уже сотни. И я ненавижу их. А ты?
– Не знаю.
– Как это не знаю?
– Он заботится обо мне.
– Почему же тогда он не убьет этого мерзкого карлика?
– Потому что он и есть этот карлик.
– Странно, – Йереми опустил голову и уставился себе под ноги.
Трехногая рыжая псина заковыляла за угол, посмотрела на М и Йереми, подняла неразвившуюся заднюю лапу и помочилась на стену.
– И планета у вас странная.
Собака зарычала и поковыляла прочь. Йереми посмотрел на М.
– Хочешь, я убью твоего брата?
– Нет.
– Почему?
– Что это изменит?
– Я не знаю.
– Вот и я не знаю, – М улыбнулась.
Еще одна дефектная собака забежала за угол справить нужду.
– Мой отец правил целой планетой, – сказал Йереми. – А твой?
М пожала плечами.
– Ты не знаешь своего отца?
– Нет.
– А мать?
М снова пожала плечами.
– Хочешь быть моей сестрой? – спросил Йереми.
– Зачем?
– Не знаю. Я мог бы заботиться о тебе.
– Как брат?
– Мы можем придумать что-то другое. У тебя есть мечта?
– Может быть.
– Расскажи.
– Нет.
– Почему?
– Потому что я не верю тебе.
– Я убил своего отца.
– И что?
– Не знаю. Хотел занять его место, вернулся на свою планету, а там Бартон и сотни таких, как я, – Йереми суетливо искал, куда бы устремить взгляд. – И даже умнее меня. И я никому не нужен. И никто не будет служить мне. Я предан и изгнан. И мне страшно. Страшно быть одному, – Йереми замолчал.
– Перси, – сказала М.
– Что?
– Я назвала его Перси. Моего сына, – серые глаза вспыхнули каким-то странным блеском. – Брат сказал, что он родился слишком дефектным, чтобы жить здесь, и отвез его в Рудо. Вот моя мечта – найти его.
– А что такое Рудо?
– Часть планеты, где бомбы выжгли все живое.
– Значит, там никто не живет?
– Живут, – М нахмурилась и опустила голову. – Я знаю, что живут, – настырно сказала она. – Знаю.
Двухголовый суслик запищал, когда выскочившая из норы в раскаленном песке змея впилась в его пушистое брюхо острыми зубами. Суслик дернулся несколько раз и затих. Змея снова спряталась в нору, перевернулась и выбралась другой стороной.
– Мышь! – сказала М. – Черт возьми, это же всего лишь мышь!
Маленькие глазки грызуна глянули на женщину, словно оценивая: жертва или хищник. Змея-мышь зашипела, схватила суслика и поволокла в свою нору. На песке остался только желтый, неприметный хвост, подстерегающий очередную добычу, накапливая потраченный яд. Пара огромных стервятников кружила высоко в небе.
– Чего они ждут? – спросил Йереми.
– Наверное, нас, – М взяла его под руку.
Горячий ветер гнал по барханам большую колючку. Острые, как бритвы, шипы щелкали, хватая все живое, что попадалось на пути.
– Что это за вид? – спросил Йереми.
– Не знаю, – М беззаботно пожала плечами. – Наше правительство не ведет учет новых видов. Считают их дефективными уродцами, – она нахмурилась, вспоминая. – Противоречащими естественной природной среде, – произнесла она по слогам. – Вот. Они лишь беспокоятся о вымирающих видах, а новые… – Колючка пролетела так близко, что Йереми и М услышали щелканье шипов. – Не нужно, – сказала М, увидев нож в руке Йереми. – Ветер унесет ее дальше, и мы больше никогда не встретимся.
Они остановились у небольшого озера. Напуганная лягушка со сросшимися, как рыбий хвост, задними лапами ловко запрыгала по кромке берега в спасительную тень жидкого кустарника.
– Попалась! – закричало одноногое существо, выныривая из озера, и запрыгало на мускулистых руках за лягушкой, вытягивая вперед единственную ногу с длинными пальцами. Затрещали кусты. Послышалось громкое чавканье. – Не подходить! – крикнуло существо, когда М и Йереми попытались приблизиться. – Я еще не доел!
– Да больно надо, – сказала М.
Существо выпрыгнуло из кустов и облизнулось.
– А может, и надо?! – сказало оно, прищуривая свой единственный глаз в центре скрученного внутрь черепа. – Что вы за уроды такие? – спросило оно. – Длинные, несуразные, без когтей и клыков.
М рассмеялась. Из болота выпрыгнуло еще одно существо.
– С кем это ты здесь любезничаешь?! – завелась женская особь, увидела М и Йереми и расхохоталась. – Ох! Я-то уж подумала!
Трое малышей, цеплявшихся к волосатой спине матери, выглянули из-за ее плеча и весело захихикали.
– Пойдем, – М потянула Йереми в сторону леса.
– Куда это вы собрались? – запрыгало за ними существо, которое съело лягушку, увидело лес и испуганно крякнуло. – У, нет! Я туда ни ногой! Ни за какие коврижки!
Жизнь была повсюду. Казалось, что растительный и животный мир стали одним целым, подчиняясь какому-то дикому порядку существования.
– Кажется, еще чуть-чуть, и даже ягоды заговорят, – призналась М.
Разведенный Йереми костер почти прогорел. На черном небе высыпали серебряные звезды.
– Я замерзла, – сказала М, прижимаясь к Йереми.
– Что ты делаешь? – спросил он, глядя в огонь.
– Так будет теплее, – М закрыла глаза. – Скажи, ты скучаешь по своей планете?
– Нет.
– Почему?
– Там меня никто не ждет.
– Я тоже не скучаю по брату. Без него даже лучше. Чем ты занимался до того, как попал сюда?
– Ничем.
– А я хотела стать певицей, – М тихо запела. – Нравится?
– Не очень.
– Вот и другим тоже не нравилось, – она вздохнула. – А мне так хотелось петь! Стоять на сцене и слышать, как люди аплодируют мне!
– Я не любил людей.
– Почему?
– Потому что они казались мне глупыми и беспомощными.
– А сейчас?
– А сейчас я глупый и беспомощный, – Йереми подбросил в костер сухих веток.
– Будущее не угадать.
– Что?
– Мне сказал это какой-то турист. Заплатил брату, завел меня за угол, и, когда я думала, что сейчас он начнет меня бить, бросил мне в ноги пригоршню монет и сказал, что будущее никогда не угадать.
– И что это значит?
– Не знаю. Просто мне как-то запомнилось и все.
– Мне теперь тоже, наверно, запомнится, – сказал Йереми.
Какая-то обезьяноподобная тварь выпрыгнула из кустов, увидела огонь и закричала, скаля зубы.
– Проваливай! – прикрикнула на нее М. – Не видишь, мы разговариваем?!
– Разговариваете? – тварь изогнулась в вопросительный знак. – Вот это номер! – она почесала лысый затылок. – А на первый взгляд и не скажешь.
С низких веток спустились еще несколько ее сородичей.
– Они разговаривают, – сказала им тварь.
Сородичи засмеялись.
– Да я правду вам говорю!
Снова смех.
– Заливай! Заливай! Опять, наверное, наелась глючных ягод, вот и мерещится всякое!
– Да говорю я вам!
– Ага! Может, они еще и петь умеют?!
– Умею, – сказала М. Смех смолк. – Не очень хорошо, но умею.
– Ну, дела! – протянул крупный самец. – Ну, невидаль!
– Так вам спеть или нет? – спросила М.
Твари переглянулись и закивали лысыми головами.
Рудо.
– Все. Дальше мы не пойдем, – сказала обезьяна-человек, указывая волосатой лапой в сторону выстроившихся в ряд соломенных хижин. – Сами понимаете: конкуренты и все такое…
– Конкуренты? – удивилась М.
– Ну не то чтобы конкуренты, – замялось существо. – Просто мы иногда подворовываем у них кое-что из продуктов, вот они нас и не жалуют, – оно попрощалось и нырнуло в густые заросли терновника.
– Пойдем? – позвал Йереми М.
– Я волнуюсь, – призналась она. Йереми взял ее за руку. – А что если Перси умер или же…
– Будущее не угадать. Помнишь?
– Ну да.
– Тогда пошли.
Привязанная возле хижины собака залаяла, раскрывая две пасти, уместившиеся на одной голове. Мальчик и девочка, сросшиеся в районе пояса, выбежали из хижины.
– Вы новенькие? – спросил мальчик.
– Нужно сначала поздороваться! – девочка дала ему затрещину. – Забыл?
– Чего ты?! – обиделся мальчик.
– А вот и ничего! – девочка топнула правой ногой. – Стой, где стоишь!
– И не подумаю, – левая нога развернулась.
– Вот просто невозможный мальчишка! – сказала девочка М. И уже брату: – Сейчас как оттаскаю за волосы!
– Не надо! – левая нога вернулась на место.
– Ну что тут у вас?! – спросила женщина, выходя из хижины. Ее широкие плечи были увенчаны пустотой. Мускулистая шея росла откуда-то из груди, заканчиваясь небольшой черноволосой головой с милым, даже красивым лицом. – Вы новенькие? – спросила она Йереми и М.
– Мы ищем ребенка.
– Ребенка?
– Моего ребенка, – М сделала шаг вперед. – Его зовут Перси и ему сейчас должно быть два года.
– Перси, – женщина смежила веки. – Нет. Не помню. Вам нужно вон в ту хижину! – сказала она, указывая рукой. – Там у нас картотека.
– Я отведу их! – вызвалась девочка.
– А вот и не отведешь, – заупрямился мальчик.
– А за волосы?!
– Ну ладно! Ладно!
Пожилая женщина ловко перебирала четырьмя руками толстые папки.
– Ничего не обещаю, – сказала она. – Здесь-то у нас полный порядок, но вот те, кто привозит нас сюда, порой плюют на все правила и договоры. В последний раз, например, они вообще не удосужились предоставить никакой документации. Привезли два десятка не приглянувшихся им младенцев и все. Разбирайтесь как хотите!
– Перси, – напомнила М. – Два года назад. Одиннадцатый день шестнадцатого месяца.
– Да помню я! Помню! – заворчала женщина. – Скажите лучше, как добрались сюда?
– Это все Йереми, – гордо заявила М.
– Йереми? – женщина близоруко прищурилась. – С чего бы это ты вдруг? Руки-ноги вроде на месте. Голова, кажется, тоже…
Он пожал плечами.
– Странные вы! – хмыкнула женщина. – Хотя, когда меня поставили перед выбором: либо отрезать две лишних руки, либо отправиться сюда, я тоже выбрала второе.
– Так что насчет ребенка?
– А что ребенок? – теперь женщина близоруко изучала М. – Легли бы да сделали нового. Делов-то?! – она выудила с верхней полки самодельного стеллажа новую папку. – Только не здесь, а то тоже придется оставить, – женщина нахмурилась. – Нет! Вы все-таки какие-то странные!
– Это мы-то странные? – не сдержалась М.
– Конечно, странные! Или же у вас в мире уже все такие?! – она посмотрела на М. – Хочешь, угадаю, кем ты работала?
– Не хочу.
– То-то же!
– Мы, по крайней мере, не живем в хижинах.
– Мы бы то же не жили, да только как начинаем что-то строить, вы сразу же начинаете думать, что скоро мы начнем с вами войну. И никому ведь не объяснишь, что это просто дом, а не чертова революция! – женщина выудила из папки пожелтевший листок. – Вот! Нашла!
Перси сидел на соломенном полу и играл не то с кошкой, не то с крысой, не то вообще с какой-то явно не божьей тварью.
– Какой он красивый! – прошептала М, не обращая внимания на то, что у мальчика вместо ног растет еще одна пара крепких рук.
– Хотите забрать его? – спросила у М приемная мать Перси.
– Нет, – сказала она. Мачеха ее ребенка радостно завиляла длинным хвостом. – Я просто хотела посмотреть.
– Спасибо вам.
– Я просто хотела посмотреть…
Они остановились на краю деревни.
– Я, пожалуй, останусь, – сказала М.
– Из-за Перси? – спросил Йереми.
– Не знаю. Мне просто здесь нравится и все.
– А как же обещание?
– Какое обещание?
– Быть моей сестрой.
– Я не твоя сестра, Йереми.
– Значит, все это была ложь?
– Нет, – М прикоснулась рукой к его щеке. – Я все еще кое-что тебе должна, помнишь?
– Ничего ты мне не должна.
– Тогда уходи, – М отвернулась, услышала удаляющиеся шаги Йереми и побежала за ним. – Это все из-за Перси, да? Ты считаешь его уродцем?
– Нет.
– Тогда почему ты уходишь?
– Ты сама мне это сказала.
– А если я попрошу тебя остаться?
– Здесь?
– Почему бы и нет?
– Мне не нравятся люди.
– Значит, я тебе тоже не нравлюсь?
– Ты – это другое.
– Почему?
– Не знаю.
– Можно я прикоснусь к тебе?
– Зачем?
– Затем, что я так хочу.
– Ладно.
М обняла его. Прижалась грудью к его груди.
– Что ты чувствуешь?
– Не знаю.
– Ты все еще хочешь уйти?
– Не знаю.
– Обними меня.
– Что?
– Сожми мою задницу, глупый!
– Не называй меня…
– Сожми сильнее! Чувствуешь? – она улыбнулась и плотнее прижалась к нему. – Вижу, что чувствуешь.
– Я…
– Ты такой же, как я, Йереми. Ты такой же, как я…
Они жили в хижине, растили детей и строили планы на будущее…
До назначенной встречи осталось десять минут, и седая голова разболелась почему-то еще сильнее.
– Простите! – позвал Нолан улыбчивую официантку. – У вас нет пары таблеток анальгина?
– Аптека вон там! – сказала она, указывая куда-то за окно.
– Тогда стакан холодной минералки.
– Конечно, – официантка ушла, щеголяя длинными прямыми ногами. Молодая, свежая.
Опустив голову, Нолан смотрел на морщинистые, непроизвольно вздрагивающие пальцы. Сейчас внутренний мир был куда важнее шикарных бедер и длинных ног.
– Ваша минералка, – официантка поставила на стол холодный стакан.
Нолан сжал его в руке. Сделал глоток. Головная боль закончилась так же внезапно, как и началась. Осталась лишь усталость. От жизни, от боли…
– Здравствуйте, капитан, – услышал Нолан. Голос был забытым, но знакомым.
– Мистер Арвал! – протянул Нолан, кивая головой. Увидел трость, на которую тот опирался, и спросил, что случилось.
– Всего лишь колено, – Арвал сел за стол.
Официантка принесла кофе.
– С кофеином? – спросил Нолан.
– И без сахара, – официантка улыбнулась. – Вам тоже принести?
– Нет, спасибо. Обойдусь минералкой.
– Ну, если что, я рядом, – она снова улыбнулась, как внучка улыбается деду.
– Так чем обязан, капитан? – спросил Арвал, поднимая чашку.
– О, уже не капитан. Уже нет.
– А как же корабль?
– Боюсь, он уже годится лишь для того, чтобы быть рестораном да хорошим отелем для влюбленных на одну ночь.
– Значит, вы больше не летаете?
– Если только во снах.
– А я все еще строю. Ничего, конечно, уже грандиозного, но все же строю.
– Я знаю.
– Знаете?
– Мистер Бартон часто рассказывает о вас.
– Так вы работаете на Бартона?
– Скорее, на Крит.
– Это одно и то же.
– Все уже давно изменилось, мистер Арвал.
– Лед растаял, и началось лето?
– Ну, не так капитально…
Они замолчали. Минералка кончилась. Кофе остыл.
– Хельда все еще там? – спросил Арвал. Нолан кивнул. – А дети?
– Твои уже выросли.
– Мои? Значит, она вышла замуж еще раз?
– Да.
– Хорошо, – Арвал кивнул.
– За Бартона, – добавил Нолан.
– Хорошо.
И снова молчание… Корра улыбается где-то в глубинах памяти. Все они улыбаются, и Арвал улыбается им в ответ.
– Что-то не так? – спросил Нолан.
– Да нет, – пожал плечами Арвал. – Просто с годами все плохое почему-то забывается. И остается лишь… – он улыбнулся. – Остаются лишь улыбки. Понимаете?
– Вы еще не так стары, мистер Арвал.
– Может быть, – согласился он. Снова вспомнил Корру. – Моя последняя жена как-то спросила: сколько у тебя было женщин? Я сказал, что не помню. И она сказала: хорошо. Тогда мне было… Кажется, тридцать шесть. Да, – Арвал позвал официантку и попросил еще одно кофе. – Так о чем я? – он посмотрел на бывшего капитана. – Ах да, про жену. Так вот. Прошло пятнадцать лет, и она спросила меня: когда ты последний раз был с женщиной? Я снова сказал, что не помню. Но она уже не сказала «хорошо». Она уже ничего не сказала, – Арвал улыбнулся. Ни грусти, ни радости. Просто улыбка. – И знаете, капитан, кого я вспомнил в тот день?
– Прис?
– Именно, – взгляд Арвала стал далеким, блуждающим где-то на пыльных задворках памяти. – Даже странно, – сказал он. – У меня было так много женщин, а вспоминаю я только одну. Не первую, не последнюю. Просто одну. И порой мне кажется, что никого кроме нее и не было. Понимаете? А все остальные лишь вариации, образы, в которых я находил нечто принадлежащее ей. И тот далекий разговор, капитан, когда вы сказали, что знаете меня лучше, чем я сам. Может быть, вы были правы. Последнее время мне действительно кажется, что я совсем не знаю себя. Все эти памятники, строения, шедевры, которые я создал, – все кажется каким-то ненужным, лишним. Теперь куда важнее кажется осознание близости кого-то рядом. Кого-то, кто тебе по-настоящему дорог. Кто смеется вместе с тобой и грустит, кто понятен тебе так же, как ты понятен ему, кто готов прощать тебя и кого готов прощать ты, с кем можно стареть, глядя друг другу в глаза, и не бояться морщин. А все остальное лишь камень, лед, которому нет дела до своего создателя. И все так просто… Даже слишком просто… Но, к сожалению, необратимо, – Арвал посмотрел на бывшего капитана. – Я утомил вас?
– Нет.
– Хотите посмотреть памятник доктору Милту? Думаю, это последнее достойное творение, которое я создал здесь.
– Бартон тоже так думает.
– А что думаете об этом вы?
– Думаю, вам нужно сменить обстановку.
– Значит, Бартон хочет, чтобы я вернулся?
– Помните «золотую зажигалку», мистер Арвал? Помните, что сказали мне, когда бежали с Крита?
– Иногда это единственное, что остается?
– Именно.
– Нет.
– Такова ваша жизнь, мистер Арвал.
– Я ее не выбирал.
– Ложь.
– Хотите сказать, что я вру самому себе?
– Вы сами это только что сказали.
– Но я не хочу этого.
– К сожалению, иногда бывает поздно что-то менять. Там, на Афине, много-много лет назад, возможно, у вас и был шанс, но не сейчас.
– Вы же знаете, что выбора не было.
– Был, – Нолан грустно и устало улыбнулся. – Вот видите, мистер Арвал, я все еще знаю вас лучше, чем вы сами себя.
– Так помогите мне.
– Я помогу вам, забрав вас с этой планеты.
– Я останусь здесь.
– Почему?
– Потому что я устал бегать.
– Тогда возвращайтесь.
– На Афин?
– На Крит, мистер Арвал. На Крит. Разве вы еще не поняли, с какой планетой связана ваша жизнь?!
– Я ухожу.
– Куда, мистер Арвал?
– Не знаю. Мне все равно.
– Снова ложь.
– Плевать!
– Есть лишь один путь.
– Вы хуже, чем доктор Милт!
– Мне не поставят памятник. А вот вам, может быть, да, но не на этой планете, – бывший капитан улыбнулся. – Давайте сделаем так, мистер Арвал. Сейчас вы выйдете на улицу. Подумаете. А потом либо вернетесь за этот стол, либо забудете обо всем, что я вам сказал, и продолжите жизнь здесь.
– Я не вернусь.
– За этот стол или в свою пустую квартиру?
– Не важно, – Арвал вышел на улицу. – Все уже неважно.
Опустив головы, прохожие шли мимо него. Автомобильный поток переливался десятками цветов и сотнями оттенков. Молоденькая официантка, облокотившись о барную стойку, с кем-то мило беседовала по телефону. Ее темные глаза то вспыхивали, то гасли. На губах играла мимолетная улыбка. И она, наверное, была счастлива…
Афин. У каждой истории есть начало и конец. Безгранична лишь жизнь. Безбрежна. А человеческая судьба – она всегда заперта в рамках отведенного ей времени и обстоятельств. Вернемся назад? На пару десятков лет? В момент, когда эта подошедшая к концу история еще только начиналась. Слышите шум волн? Слышите крики чаек? Желтый песок тянется узкой прибрежной линией за горизонт.
– Мистер Арвал! – кричит доктор Милт, спускаясь по отлогому склону. – Мы познакомились с вами вчера, в баре. Помните?
– Смутно, – Арвал улыбается. – Кажется, с вами еще была женщина. Фрея.
– Да. Вы танцевали с ней. Помните?
– Я?!
– Ну да. Ваша девушка еще закатила вам скандал и все такое…
– Ну, дела!
– Это у вас серьезно? С вашей девушкой?
– Не знаю. А что?
– Да так… Просто я навел кое-какие справки… Оказывается, вы – гений, молодой человек.
– Ну, это еще надо доказать, – смеется Арвал.
– Ну, собственно, за этим я и здесь…
Они идут вдоль кромки моря и обсуждают перспективы работы на Крите… А потом сон заканчивается и остается одноместная тюремная камера и вкус крови во рту. Дверь открывается. Брат Прис стоит на пороге.
– Тарнер, не надо, мы же друзья! – говорит Арвал.
– Были друзьями.
Мир катится в пропасть.
– Почему ты не плачешь?! – кричит Тарнер, продолжая наносить удары. – Почему не отчаиваешься?!
– Я не виноват, – шепчет Арвал, сплевывая кровь. – Я не виноват.
Утро.
– Вы признаете себя виновным? – спрашивает судья Кондем.
– Нет.
Арвал смотрит на собравшихся в зале суда людей. Встречается с лектором Кройдом взглядом, и тот смущенно отводит глаза.
– Вас ждет самое светлое будущее, – говорил он так часто, что Арвал даже иногда из-за этого пропускал его курсы.
Виндичи тоже здесь. Он предложил ему работу еще до того, как он получил диплом. Да и не только он. Перспективы. Перспективы. Перспективы. Все в прошлом. Все рушится, разваливается.
– Это была случайность.
– Случайностей не бывает, мистер Арвал, – говорит судья Кондем.
Адвокат делает заявление.
– Хорошо, мы проведем дополнительное расследование, – судья смотрит на Арвала и спрашивает, способен ли он оплатить свой выход под залог.
Арвал смотрит на Виндичи. «Просите у меня все что угодно», – говорил он, но теперь «все» превратилось в дырку от бублика. Никто не вкладывает деньги в неудачника.
– Ты сгниешь здесь! – говорит Тарнер.
Арвал молчит. К чему слова? Все равно никто не слушает. Все равно никто не понимает. Да он и сам не понимает. Столько предложений! Столько вариантов!
– Я всего лишь инженер.
– Ты – убийца! – Тарнер закрывает дверь.
Мать испекла черничный пирог и зовет обедать. Арвал бежит к ней по яблоневому саду. Ему шесть, и мир кажется таким огромным! Мать сажает его на колени и расчесывает спутанные волосы.
– Тебе нужно было родиться девочкой, – говорит она.
– Ненавижу девчонок! – кривится Арвал.
Джори зовет его запускать воздушного змея. Они бегут по песчаному берегу и смеются…
Школа.
– Я горжусь тобой, – говорит отец.
– Плевать на уроки! – говорит Джори. Море теплое, и дни такие длинные… – Давай угоним у твоего отца флайер.
– Ты спятил?!
– Нам уже двенадцать!
Машина взмывает в небо. Джори обмочился, и отец ругается больше за испорченную обивку, чем за совершенный проступок.
– Мыть тебе! – говорит Арвал, бросая другу щетку и тюбик пятновыводителя.
Женщина. Она старше Арвала на двенадцать лет, и ее грудь совсем не такая, как у одноклассниц. Она лежит на шезлонге, добавляя и без того смуглому телу загар, и читает книгу.
– У моего друга есть фильм, где такие же телки такое вытворяют! – говорит Джори.
– Не хочу фильм, – говорит Арвал.
– Губу закатай!
Они смеются…
Иолара дрожит. Жадно хватает ртом воздух и боится открывать глаза.
– Не бойся, – говорит Арвал.
– Откуда ты знаешь, чего я боюсь? – выдыхает она.
– А чего тут еще можно бояться?! – он сильнее прижимается к ней…
– Ты врешь! – говорит Джори. Смотрит на Иолару за соседней партой и мотает головой. – Не верю!
Арвал улыбается. Иолара оборачивается, смотрит на него и краснеет.
– А ведь и правда! – шепчет Джори…
Стипендия покрывает все расходы за обучение, но отец настаивает оплачивать будущее сына лично.
– Держи, – говорит Арвал, отдавая другу полученные деньги. – Тебе они пригодятся больше.
– Я так не могу, – хмурится Джори. – Да и вообще, мне кажется, быть инженером – это не мое.
Он работает в мастерской своего отца, и детская дружба заканчивается, словно ее и не было.
– Мы можем навестить его, – говорит Прис.
– Может быть, позже, – Арвал целует ее в губы.
Яблони цветут, осыпая их белыми лепестками.
– Хочешь сделать это здесь?
– Почему бы и нет?
– Тогда ты первый, – Прис улыбается.
– Почему я?
– Потому что если я первая сделаю это тебе, то потом ты уже ничего не захочешь делать мне.
Птицы чирикают. Трава наливается соком…
– Мне нравится твой выбор, – говорит отец.
– Это всего лишь девушка, – говорит Арвал.
– Тогда мне нравится твой выбор вдвойне, – отец улыбается. – Я разговаривал с мистером Енингом о тебе. Если ты дашь ему слово не обременять себя женитьбой в ближайшие пять лет, то он готов принять тебя на работу.
– Я ведь еще не доучился!
– Это неважно, – отец сжимает его плечо. – Ты моя гордость. Ты знаешь об этом?
Волны накатываются на берег.
– Ты простишь меня? – спрашивает Прис, рассказывая об измене.
– Это просто молодость, – пожимает плечами Арвал.
– Что это значит? – он рассказывает ей о подруге. – Ах ты кобель!
– А ты сука.
– Значит, сука, да?!
Они занимаются любовью в зарослях кипариса. Стоя. Совсем рядом ходят люди.
– Ты сумасшедший, – шепчет Прис.
– Ненавижу тебя, – Арвал натягивает брюки.
– Знаешь, как говорят: от любви до ненависти один шаг, – она сжимает ладонями его лицо, целует в губы и опускается вниз.
– Что ты делаешь?
– Хочу еще.
– Я не хочу.
– Не ври.
– Не вру.
– Я же вижу…
Ночь. Родители уехали, и дом свободен. Прис в ночной рубашке подходит к постели.
– Сними ее, – говорит Арвал.
– Нет.
– Почему?
– Потому что нет, – она забирается под одеяло. – Убери руки.
– Это еще почему?
– Хочу представить, каково это – жить с тобой.
– Причем тут мои руки?
– Притом, что мать говорит, на второй год ни один мужчина уже не хочет свою жену.
– И что мне тогда делать сейчас?
– Ничего. Просто лежи.
– А ты?
– Я тоже буду лежать.
– Рядом?
– Да.
– Просто лежать?
– Ты хочешь, чтобы я спела?!
– Нет. Я хочу, чтобы ты…
– Заткнись. Представь, что рядом спят дети.
– Наши дети?
– Не знаю, по крайней мере, мои.
– Это нечестно.
– Почему?
– Дети твои, а терпеть мне.
– Представь, что не хочешь меня.
– А кого я хочу?
– Никого.
– Ну уж нет!
– Представь тогда свою секретаршу.
– У меня нет секретарши.
– Но ведь будет.
– Не хочу секретаршу.
– Ну, не знаю! Представь тогда какую-нибудь другую бабу.
– А кого представишь ты?
– Детей.
– Как детей?!
– Ну я же мать.
– И что, теперь тебе уже не надо?
– Надо, но уже не так.
– А как?
– Не знаю. Подожди. Я еще не вжилась в роль.
– В какую роль?
– Многодетной матери.
– Так у нас много детей?
– У меня.
– А я?
– Думаешь, что они твои.
– Надеюсь, что не рыжие.
– А это имеет значение?
– Конечно, имеет! Людям-то я как объяснять буду?!
– А, ну да. Значит, не рыжие.
– Ну и за то спасибо.
– Ты обиделся?
– Нет. Думаю о своих детях от твоей подруги.
– Как от подруги?!
– Тебе можно, а мне нельзя?
– Нет.
– Ну представь, что ты ничего не знаешь.
– Ладно… А что за подруга?
– Жена твоего брата.
– Ты обнаглел?!
– А ты нет?
– Кобель!
– А еще я храплю.
– Плевать.
– Курю в постели и, когда перепью, гоняю тебя по дому.
– Ну и что.
– И тебе не страшно?
– Было страшно, а потом мой брат сломал тебе руку, и ты стал тихий и послушный.
– Это тот, который рогоносец?
– Пободаетесь на досуге…
Лифт гудит, поднимаясь на последний этаж.
– Словно весь мир у ног, – говорит Енинг.
Арвал кивает.
– Это моя дочь, – Енинг показывает ему фотографию.
– У меня уже есть девушка, – говорит Арвал.
– Да хоть десять девушек, – пожимает плечами Енинг. – Я же не предлагаю тебе постричься в монахи. Считай, что это просто сделка.
– С вашей дочерью?
– С тобой.
– А она?
– А что она? Не нравится? – Енинг снова показывает фотографию. – Говорят, похожа на мать.
– Но я ничего не знаю о ней, – говорит Арвал.
– Ну так узнай. Пригласи ее куда-нибудь. Займись с ней сексом.
– Сексом? – Арвал краснеет.
– У тебя с этим какие-то проблемы?
– Нет.
– Ну вот и у нее нет, – Енинг вглядывается куда-то за горизонт. – Все в ваших руках, мистер Арвал. Абсолютно все…
Пощечина Прис звенит в ушах.
– Я же не бросаю тебя! – кричит Арвал.
– Пошел ты! – она шагает на проезжую часть.
– Прис!
– Пошел ты…
Гул клаксонов, грохот, скрежет железа…
– Почему вы внесли залог? – спрашивает Арвал доктора Милта.
– Потому что я все еще предлагаю тебе работу.
– Какую работу?! – смеется Арвал. – Никто не верит, что я не толкал Прис под машину. Даже отец – и тот отвернулся от меня!
– Поэтому я и внес залог.
– Они все равно меня засадят. Вы будете ждать?!
– Нет.
– Что тогда?
– Ну, есть много разных способов уйти от наказания.
– Почему бы не сделать все законно? – спрашивает капитан «И-318».
– Потому что, если неприятности кончатся, он никогда не полетит на мою планету, – говорит Милт. – И никакая благодарность и даже никакие деньги не повлияют на его решение.
– А может, вы просто знаете, что он виновен?
– Какое мне до этого дела?! – пожимает плечами Милт. – Виновен, не виновен. Главное, чтобы полетел со мной.
– Но ведь его могут оправдать, а так… – капитан смотрит на голубое небо. – А так все его детство, вся его жизнь будут перечеркнуты.
– Они уже перечеркнуты. Он сам перечеркнул их. Я лишь даю ему второй шанс.
Помнишь, когда ты был маленьким, тебе приснился сон. Пустой аеробас несет тебя в центр города, а на соседнем сиденье, впереди, сидит девушка. Самая обыкновенная. Всего лишь еще одно лицо из толпы. Но ты почему-то счастлив, что она рядом. Счастлив не как ребенок, а как самый настоящий мужчина. И мысли в голове такие трезвые и взрослые. Может быть, поэтому ты и запомнил этот сон. А чувства, которых с каждым годом становилось все больше и больше, не позволяли тебе забыть его. Но чувства никогда не идут в ногу со здравым смыслом. Такая вот шутка судьбы. И неважно, была Прис той самой девушкой, которая приснилась тебе в детстве, или нет. Главное, что ты знал, что это она, как только увидел ее. Не догадывался, а просто знал. И все то, что было, оно должно было быть. Неизбежность, к которой ты готовился с раннего детства… Найти и потерять. Стать просто пассажирами в летящем в центр аеробасе. Взглянуть друг другу в глаза и забыть навсегда. Или обо всем. «Остановка на Ивовой улице», – говорит водитель. И ты выходишь. Или она. Но не вы. Кто-то должен ехать в центр. В этом аеробасе. Иначе зачем вообще он туда идет?! И двери закрываются…
Ты лежишь с Прис под цветущей яблоней и не думаешь о том, что будет завтра.
– Все хорошо? – спрашивает она. Ты киваешь. – Котяра! – Прис треплет тебя за волосы.
– У этого котяры, между прочим, большое будущее, – говоришь ты.
– У этого котяры, между прочим, все еще спущены штаны! – смеется она.
И нужно, вроде бы, сказать ей о дочери Енинга. И может быть, что-то объяснить… Но к чему слова? Ведь ты уже давно все решил. Поэтому просто смотришь на нее и улыбаешься. Улыбаешься, потому что веришь. Веришь, потому что видишь радужное будущее…
Но будущего нет.