КАМПА-ДОПОТОПНАЯ СКАЗКА. 4 часть

-У нас были гости, - отвечал змий, - приезжал твой сын Крон, назвался Иблисом, но я его сразу узнал, и Сабскабу и банду его головорезов проникших к нам в сад. Все это их рук дело, - показал он на кучи мусора.

-Что им было нужно? - гневно спрашивал Уран.

-Откуда мне знать, - отвечал Офион, - твой сын тебя дожидался, рвал плоды с деревьев, пьянствовал, меня угощал. Не знаю, что на меня нашло, только сморил меня старого дурака хмельной нектар, видать возраст берет свое.

-Что ты все кругами, да издалека заходишь! - вспылил Уран, - говори все как на духу, что ему было нужно, зачем явился сюда незваный?

- Не знаю я, не ведаю, Хуг-хогг–бол, - отвечал Офион, - он явился сюда в обличии змия Иблиса, тебя дожидался, разные вопросы задавал, Адама споил, Еву соблазнил, а я уснул и, что произошло потом, не ведаю, видать колдовскими чарами был опоен. А когда открыл глаза, вижу, в саду, будто тайфун промчался, все оборвано, цветы потоптаны, Иблиса и его головорезов нет, лишь Адам с Евою по саду бегают, ветки с деревьев пообрывали, наготу свою прикрыли, стыдятся.

-Неужто и, правда, стыдятся? - вопрошал Уран.

-Еще как стыдятся, будто Фобия-богиня навязчивых страхов, им в голову засела, сидит в мозгах и раз за разом напоминает: вы без одежды, вы раздеты, вы разуты. Сколько я их звал, все без толку, Адам с Евою из чащи сада носа своего не кажут, говорят, наги мы, не одеты, Хуг-Хогг –Бол, - качал головою Офион.

-Понятно, Хуг-Хогг-Бол, - тяжело выдавил из себя старик Уран, присаживаясь на одиноко стоящую скамью у злаченой беседки. - Что у нас еще плохого случилось, - устало интересовался он, - это все неприятности или похуже имеются.

-Еще твой сын со своими головорезами в пруду купался, теперь там вода чернее черных вод Стикса, кувшинки все оборваны, золотых рыбок и тех пожрали, деревья порушены, пальма мраморная, та, что возле запретного гереха росла, сломана. И еще… - он запнулся и замолчал.

- Что еще, говори, - почти отрешенно молвил Уран, - добей меня старика, Хуг-Хог–Бол.

-Сколько я просил тебя, - начал причитать Офион, - отправь ты из сада этих людей, Адама с Евою, одни неприятности от этой человечины. Они из праха взяты, сколько их не корми, сколько не ласкай, а они, «ако алчущие волки», все готовы превратить в прах, понапивались, сломали запретное дерево, Хуг-Хогг–Бол. Из широких листьев Гереха себе одежды сделали, срамные места прикрыли и радуются. Худая голова у этих людишек, Хуг-Хогг–Бол, ума в ней меньше, чем у ракушки. А все это из-за Евы, увидела она, что дерево хорошо для пищи, что оно приятно для глаза, и вожделенно брала она его плоды, и ела, и мужа своего кормила ими, и он ел. А съев плоды, открылись их очи, увидели они, что наги, и сотворили себе смоковные одежды, одели их на себя. А теперь бегают по саду, кричат из чащи:

- мы ели плоды сладкого Гереха и не умерли. Отец нас обманывал, пугал, что умрем, если вкусим запретные плоды, а мы ели и живы-живёхиньки.

-Боже правый и левый, неужели они настолько глупы, что все мои иносказательные запреты понимали буквально, - начал распыляться Уран, понимая, что в душе хранить такой тяжкий груз опасно, его нужно выплеснуть наружу, и тебе станет легче.

Воспылав гневом, встал на ноги.

-Где они! Да я их в один миг сотру в прах земли! - вскричал Уран, пылая гневом.

Да ноги его подкосились, седая борода стала еще седее, руки затряслись, и он чуть было не лишился чувств. Если бы не его верный Офион, не устоять ему на ногах. Он поддержал хозяина, успокоил:

- не переживай так сильно, тебе нельзя волноваться, а то не дай бог еще откроются раны на твоей голове, или сердечко прихватит.

-Все это из-за рыбьего глаза моего сыночка Крона, Хуг-Хогг-Бол ему в печенку, - ругался Уран, - это он соблазнил Еву, это он опоил Адама хмельным питьем, и дерево сломано его рукою, я вижу отпечатки его когтей на всем.

- Не переживай так! Не убивайся! - успокаивал его Офион, - я лично отправлюсь в дальнюю дорогу, привезу новых саженцев Гереха столько, что мы засадим ими весь сад.

-Разве в Герехе дело, - отвечал Уран, направляя свои стопы к сломанному деревцу.

Он шел садом и с горечью смотрел на сломанные цветы, оборванные плоды и плакал, из его ясных глаз капали горючие слезы. Слёзы просолили его очи, и они, воспалившись, стали красными, будто ягоды рябины. Творение его рук, дивный Герех дающий силу, возвращающий молодость, был сломан и засох. Нет, теперь не вернуть ему молодость, видать, пришло время умирать, побивался он, промакивая очи кружевным платочком.

-Не убивайся так сильно, тебе это вредно, - как только мог, успокаивал его Офион, - обещаю, что сам посажу новое дерево, и оно вырастит еще лучше прежнего.

- Много ты понимаешь, - отвечал ему Уран, качая головой. – Когда-то, очень давно, я на этом самом Герехе загадал, что как только вкушу его сладкие плоды, все мои беды и несчастья тут же прекратятся, и молодость снова вернется в мое тело. А дерево, как на грех, долго болело, не приживалось. Помнишь, сколько я за ним ухаживал, ходил, как за малым ребенком, веря в свою примету, и, вот наконец-то, в этом году дождался первых плодов, думал, возвращается вторая молодость. А тут такой грех, такой грех, - раз за разом повторял он, качая головой.

-Может не все так плохо, может не все яблоки они съели, - успокаивал его Офион.

Только Уран не слушал змеиную трескотню.

-Адам, Ева! - звал он детей своих, а те прятались и не отзывались на его зов.

В страхе забились они в дальний угол сада, ибо услышав глас господень, и устрашившись вида его гневного, скрылись от лица бога между частыми деревьями. А он искал их и звал:

- где ты Адам, зачем прячешься, выходи, я хочу тебя видеть.

Адам же, укрывшись меж деревьев, отвечал.

- Отец мой, голос твой сегодня страшит меня, ибо он полон гнева.

-Не бойся, - звал его Уран, - выходи, ты же мужчина, а мужчинам-воинам нечего бояться.

Тогда Адам, не зная как объяснить свою трусость, начал оправдываться:

- стыдно мне выходить из чащи, потому что я наг, стыжусь я своей наготы, потому и скрылся, - ответил он первое, что пришло в голову.

- Кто сказал тебе, что ты наг? - спрашивал Уран, - не ел ли ты от дерева, от которого я запретил, тебе есть?

Адам же отвечал.

-Не моя рука рвала плоды запретного Гереха, это Ева, которую ты дал мне в жены, ела от того дерева, и я ел.

- Не правда! - вскричала Ева из чащи сада, - он сам ел, я его не заставляла. И дерево он сломал, все это его рук дело, - обрушилась она с упреками на мужа.

-Это не правда, замолчи Вавилонская блудница, - завопил Адам не своим голосом, срывая свой позор на жене. - Это ты дала мне запретное яблоко, - оправдывался он.

- Вы только послушайте, что несет этот пьяница, - кричала она на весь сад, - видать совсем мозги пропил, если язык поворачивается обвинять меня в страшном грехе.

Устав слушать их перебранку, сказал Уран, качая головой.

-Ева! Ева! Что же ты наделала доченька, разве я не говорил тебе: не ешь те плоды, а ты ослушалась, ела запретный плод. Иди сюда дочка, покайся в своем прегрешении.

И та покаянно вышла из чащи Рейского сада и припала к стопам бога.

-То змий обольстил меня, и я вкусила сладкий Герех, - оправдывалась она, проливая слезы раскаяния. - Это змий Иблис рвал яблоки, я же к ним не прикасалась, небесами клянусь, так это и было.

Тут и Адам, выйдя из чащи, припал к ногам бога, каялся в содеянном.

- Это змий Иблис обольстил мою жену, а меня, опоив зельем, лишил рассудка, и мы ели от того дерева.

Уран тяжело опустился на плащ, который услужливо подстелил на землю Офион, и молвил.

- Да я стар, а у старости сотни изъянов, видать во всем том, что произошло, есть и моя вина. Всех разуму поучал, а своих названных детей не вразумил, думал, все само образуется. Издавна женские чары таили в себе беду. Распутство всегда порождало горестей череду, - журил он Еву. - Не следует честной женщине, вводя мужа в обман, предаваться блуду, такова небесная воля, и всегда справедлива она. А тебе сын мой не следует искать радости в пьянстве, помни, там, на дне стакана сидит зелёный змий Иблис-обольститель и смутьян разума.

А затем Уран поднял руки к небу и, обращаясь к змию Иблису, молвил.

- За то, что ты сделал, проклят будешь пред всеми скотами, пред всеми зверями полевыми. Прейдет время, и ты будешь ползать на чреве своем, и будешь есть прах во все дни жизни твоей. Проклиная тебя, я вражду положу между тобою и семенем твоим. Оно будет поражать тебя в голову, а ты будешь жалить его в пятку, на большее ты не способен. На веки вечные проклинаю тебя, и заклятие мое верное.

Сказав так, он тяжело вздохнул, придерживая рукой сердце, и Офион тут же предложил ему мятных капель. Отпив лекарство, Уран молвил, держась рукой за сердце.

-Совсем покинули меня силы, от старости струхло мое тело, пора на покой в царствие небесное.

Адам и Ева, испугавшись таких слов, запричитали, заливаясь слезами.

-Прости нас отец небесный, не ведали мы, что творили.

А змий Офион еще раз предложил ему мятных капель и молвил с укором:

- лучше отпей лекарства и не городи чепухи, тебе ещё жить да жить, на земле нет такого чистилища, способного вместить твою душу.

Но Уран, оттолкнув рукою лекарство, пустился в рассуждения.

-Вот именно, нет чистилища. Кто-то строит себе чистилище еще при жизни, а я жизнь прожил и даже дубового гроба себе не нажил. Сад взрастил, жил в нем, о чем-то грезил, на что-то надеялся, отгородившись от внешнего мира каменной стеной. Только действительность такова, что никакие заборы не укроют тебя от бед. Уеду отсюда, лучше в чистом поле костьми лягу, а не в этой злаченой клетке.

Услыхали те слова его названые дети, Адам с Евою, которых он взрастил, словно цветы в Рейском саду, бросились к нему со слезами:

- прости нас отец, не хотели мы того, что произошло.

И молвил Уран, гладя Еву по её златых волосах.

-Хоть и нет твоей вины в беременности, в том вина зверя Иблиса, но умножу я скорбь твою. В болезни будешь рожать детей своих.

Припав к ногам отца, рыдала Ева и, утирая слезы, вопрошала:

-как мне жить с мужем своим, ведь я грешна.

-Он простит тебя, правда? - спрашивал Уран у склонившего голову Адама.

-Да, - соглашался тот, - ведь я её люблю.

- Вот и ладно, - гладил он Еву по-голове, - и ты прости и покорись мужу, ведь в его власти господствовать над тобой.

И та покорилась. А сыну Адаму он сказал так.

-То, что ты послушал голос жены своей и ел от дерева, о котором я вас сто раз предупреждал: не рвите запретного плода, не ешьте от него, эта земля отныне запретна, табу, и нет вам на ней места. Придеться вам дети мои покинуть сад Рейский, от черной земли добывать себе пропитание.

-Но как же мы можем выйти в свет нагими и без одежд? - спрашивал Адам, все еще надеясь, что Уран передумает и простит их.

- Неужто до такой степени открылись глаза ваши, раньше ходили, раздеты и ничего, а теперь стыдитесь наготы своей, - интересовался старый бог.

- Не только стыдимся, но и боимся, - отвечали Адам и Ева, - сам говоришь, что ждут нас долгие скитания пустыней, которая кишмя-кишат змеями и сколопендрами, а ноги наши босы.

- Ну что ж, придется приодеть вас в одежды крепкие, да приобуть в сандалии кожаные. Офион! - приказал Уран змию, - отправляйся к кожевникам и приодень их в одежды дорожные.

И тот покорно, склонив голову, исполнил его приказание. Пришел змий к кожевникам, заплатил им денег, сколько они попросили за работу, и сказал.

-Мне нужен большой дорожный мешок, чтобы мог вместить все необходимое для дальней дороги: кожаные куртки, кожаные сандалии и рукавицы, чтобы защищали руки и ноги; сделайте все это, и скорей принесите.

Так тому и быть, согласились мастера-кожевники, и в короткий срок изготовили все, что им заказал Офион. А когда пришли Адам с Евою к нему, разодетые, чтобы проститься, сказал Уран Адаму таковы слова.

- Вот теперь ты стал как один из нас, познал добро и зло. Куда думаешь направить свои стопы.

- Мы тут с Евой посовещались, - отвечал Адам, - думаем, вначале мир посмотреть, а там видно будет. Начнём с (индийской) страны Ракшаси, а оттуда махнем на Цейлон или на Суматру, говорят, там житье доброе и природа не хуже, чем в саду Рейском.

- Ну что ж, это хороший выбор, я всегда мечтал побывать в (индийской) стране Ракшаси и всегда мне что-то мешало, так что в душе я вам даже завидую.

- А может, мы останемся? - все еще надеясь, спрашивала Ева.

Но Уран был непреклонен.

-Ступайте с миром дети мои, - молвил старый божич, и в благословении простер над ними руки, сдавленным голосом прочтя молитву. - Пусть ваша дорога будет легкой, хлеб сытным, вода сладкой, беды и несчастья обходят стороной.

А они смиренно, склонив головы, стояли, слушали, не решаясь сделать шаг.

-Идите, - подтолкнул он их и с горечью в сердце добавил. - Хотя ты Адам и простер руки свои и взял плод от древа жизни, вкусив его плод, но от этого ты не стал жить вечно. Твой род будет продолжен через Еву, ибо она станет матерью всех твоих потомков. Но и ты не умрешь, через мириады лун тебя будут помнить потомки и будут они счастливы, ибо через тебя они получили благословение в веках. Идите дети мои и помните, что бог не отвергает вас, - и сухая мужская слеза, выкатившись из глаза щемящей горечью, сдавила его сердце.

Шаг, еще шаг и вскоре, их след уже растворился в безбрежной степи, удаляясь все дальше и дальше от дома. С проходящим судном они добрались в (индийскую) страну Ракшаси, а оттуда по цепи отмелей из небольших коралловых островков попали на Цейлон. Этот самый короткий путь длинною в 30 км между Цейлоном и полуостровом Индостан и поныне называют Адамов мост, и если хорошенечко присмотреться, там до сих пор видны отпечатки их ног.

-Да, выросли Адам с Евою, совсем стали взрослыми, - молвил Офион, всматриваясь в след уходящим, - что ни говори, дети растут быстро, не успеешь оглянуться, а они уже покидают родительский дом, оставляя после себя память, хранимую до скончания дней. Почему так происходит, вразуми, - просил он Урана.

-Потому что родители крепко любят своих детей и в мыслях своих хотят, чтобы они оставались с ними вечно. Но где-то там, глубине в души, есть потаенный уголок сознания, в котором хранится память о своей молодости, которая иногда напоминает о своем существовании цветными картинками прошлого. В такие минуты родители видят в детях свое отражение, вот и подталкивают их из гнезда. Летите, будьте такими как мы и даже лучше.

-Интересно, сможет ли Адам стать лучше своего отца? - интересовался Офион.

-Думаю, сможет, кто его отец неведомо, наверное, какой-нибудь бедный Шумер, а он, благодаря своей образованности, станет если не царем, то уж наверняка великим праведником. Ева нарожает ему славных детей, и будет их род бесконечен в веках, это я знаю точно. А вот мои дети не все закончат благополучно, - с горечью в голосе добавил Уран, - скоро, очень скоро падет звезда Крона-Иблиса, иссякнет его могущество.

С этими словами старый Уран, переменившись лицом, грозно метнул в Офиона искру гнева и молвил.

-И твоя звезда вскоре закатится старая ты кляча, - ругал он на все лады змия. - Это ты, волчья сыть! Это ты, травяной мешок! Виновен во всех бедах, какой из тебя охранник, курам наспех, лучше воду таскай, а охранять сад я поставлю кого-то помоложе, да попроворнее.

-Вот судьба моя, злодейка, - а ж присвистнул Офион, заламывая руки, - век гнул спину на хозяина, а выслужил лишь упряжь водовозную, сено гнилое да удары палочные, вот и все мои заслуги, - причитал он.

-Можешь меня не жалобить, все одно найду тебе замену, и кажется, есть у меня на примете одна кандидатура.

Так, изгнав Адама и Еву, он поставил у врат Рейского сада стража, демоноса по имени Ридван, и пламенный меч ему в руки вложил. А в помощники ему назначил крылатых Херумивов с телом льва и орлиными головами, а также крылатых Керубов с бычьим телом и человечьим лицом, чей испепеляющий взгляд наводил ужас на толпы паломников. И, правда, не каждый способен выдержать блеск их очей, подобный пламени горящих углей, да огненное сияние и яркие молнии, исходящие от пламенных одежд. С тех самых пор, как стали они охранять Рейский сад, покой и блаженство наступило для старика Урана, паломники десятой дорогой обходили те места, а он, погрузившись в тишину и покой, предался воспоминанию о своем прошлом. Со временем Рейский сад зарос бурьянами да сорной травой, а потом его поглотила пучина вод мирового потопа, но это произошло позже, через множество веков. И вообще, это уже совершенно другая «потопная история», о которой мы обязательно когда-нибудь вспомним, тем более что связана она с (индийской) страной Ракшасой.

А пока Уран, укрывшись в четырех стенах Рейского сада, редко выглядывал наружу, а там, истекая временной рекой, бежали серые однообразные дни, будто с дерева падали на землю желтые осенние листья. Совсем потерял им счёт седой бог, а они все текут, не замечают старость, спешат, торопятся к молодым и сильным, не угнаться возрасту за ними. До смерти опостылело ему такое житьё, надумал он сняться с насиженных мест и, тряхнув стариной, объездить всю землю.

Смерть героям

А в это самое время, из долгого похода возвратились наши герои, Гавгамеш с Энкиду, доставив в город плоты отборных кедров. Народ в порыве воодушевления высыпал на площадь-Мейдан, устроил веселый пир во дворце и на улицах города. Люди пили сладкий шербет, ели белый хлеб и ячменную кашу, шурпу, халим, кебаб, рыбу, зелень, овощи. Наслаждались сочными финиками, яблоками и дынями, которыми столь щедра земля Шумера, пели и танцевали, восхваляя подвиги героев. А Гавгамеш, как и подобает щедрому царю, тут же одарил многих горожан кедровым лесом, и закипела работа: плотники выстругали для жителей огражденного Урука великое множество деревянных дверей. Краснодеревщики изукрасили их затейливой резьбой, раскрасили яркими красками. И вскоре, не было в городе ни одной старой двери, любо-дорого было пройтись улицами города, поглядеть на дивно изукрашенные двери горожан.

Да уж, удивлялись все, кто видел такое изобилие дверей, такое вряд ли встретишь где-либо в Шумере. Теперь, огражденный Урук, можно смело именовать городом тысячи новых дверей. Семь дней и столько же ночей пировали герои, а когда еда и питье пресытили их тела, положили они голову Хувавы в мешок и отправились с нею к учителю Урану. Но каково, же было их удивление, когда оказалось, что в сад Рейский так просто не войдешь, не пускают крылатые Керубы и Херувимы, охраняющие железные врата. Едва смогли они упросить стражу, позвать Урана. Спустя время, вышел старик из врат Рейского сада, Гавгамеш и Энкиду ему в ноги поклонились, вытряхнули из мешка голову свирепого Хувчавы, открыв пред богом свою боевую добычу.

-Порадуйся за нас! - молвил Гавгамеш, удерживая на весу отрубленную голову, - смотри, какой лютый зверь пытался помешать нам, рубить кедровые ели. Это и есть живое воплощение мирового зла. Представляешь! - жестикулировал Гавгамеш руками, объясняя перипетии тех событий, - он набросился на нас, будто разъяренный зверь и многих сгубил, но мы с Энкиду все же сумели, укротить это чудовище.

Слово за словом рассказал Гавгамеш, как им удалось срубить голову стражу кедрового леса. А Уран, почти не слушал его рассказ, смотрел в остекленевшие очи отрубленной головы и вспоминал давно забытое прошлое. Только теперь седой старик вспомнил, откуда он знает имя Хувавы.

Да, ведь это же я вдохнул в тело Хувавы частицу своей души, оживил безжизненную плоть, изрубленную ордой, завоевателей Ариев, мелькнуло у него в голове. И Уран ужаснулся содеянному, как будто он сам, собственной ногою втоптал в грязь частицу своей души. А пред глазами, калейдоскопом ярких событий, всплыл страшный поединок с царем Тартаром и его слугами. Едва, отправив в загробную бездну царя Тартара и его слуг, сторуких Гекатонхейров и одноглазых Циклопов, Уран стряхнул с рук остатки колдовских чар, вздохнул с облегчением.

-Слава всех высшему Хаосу! С царем Тартаром справился, теперь дела должны пойти на поправку, - молвил он своим спутникам.

-А с ним как быть, - торкнулся кто-то его плеча, указывая на вершину горы, где стояло безжизненное тело царевича Хувавы.

Вот так дела, призадумался Уран-громовержец, все провалились в бездну Тартарары, лишь тело царевича Хувавы отказались принять в свое лоно, мать сыра земля. Нужно его оживить, ведь Хувава настоящий герой, решил Уран и тут же, сложив руки лодочкой, прошептал заклинание, известное лишь ему одному, а затем выдохнул из себя часть божественной души и мысленно устремил её в тело царевича. Пестротропная бабочка-олицетворение вечной души, нежно помахивая златыми крылышками, устремилась к безжизненному телу и, о чудо, лишь только она коснулась его головы, тут же пропала, растворившись в теле. Встрепенулось ото сна могучее тело героя, это эфирная душа бога громовержца дала ему толчок к новой жизни. Пока еще глазами младенца смотрел он в этот вновь рожденный мир, радовался жизни и ясному солнышку, совершенно не догадываясь о прошлом, о своей героической смерти, о бездне Тартарары, куда провалились все его родные и близкие. Ему была уготована участь стать стражей кедровых лесов антиЛивана.

Что я наделал, терзался Уран, раз, за разом вспоминая, какими лучистыми глазами смотрел в этот мир герой Хувава, один не убоявшийся встать на пути Арийских орд, смешавших его тело с землею и прахом. Выходит, это я вложил Гавгамешу в руки заговоренные амулеты. Значит, это моими стараниями был вынесен Хуваве смертный приговор. Неужели я больше других повинен в содеянном, терзался он угрызениями совести. А Гавгамеш, не жалея красочных слов, во всех подробностях описывал победу над Хувавой, надеясь на щедрую похвалу со стороны Урана. Но какого же было его удивление, когда старик, воспылав гневом, буквально напустился на них с обвинениями.

- Зачем вы совершили это злодеяние, - допытывался он у Гавгамеша. - В ваших руках уже был Хувава, и пусть бы он сел перед вами, вашего хлеба пусть бы поел, вашей чистой воды пусть бы испил. А кедры были бы вами добыты и при живом Хуваве, - ругал их седой старик.

-Да я! Да мы! - оправдывался Гавгамеш, удивляясь переменам, произошедшим с Ураном.

А тот только махнул рукою и шагнул за ограду Рейского сада. Уже ступив одной ногой внутрь, он остановился, еще раз бросил в их сторону взгляд полный укора и молвил.

-Что сделано, то сделано, идите, празднуйте свою победу и затворил железную дверь.

Поздней, лунной ночью вернулись они в город и тут же отправились спать, а где-то в половине четвертого утра Энкиду своими собственными глазами увидел вещий сон. Он был страшен своей зловещей откровенностью и даже не нуждался в толкованиях, все в нем было ясно без слов. Досмотрев сон до конца, он сразу же проснулся и рассказал об увиденном Гавгамешу.

- Слушай, слушай, - тормошил он спящего друга, - привиделся мне среди темной ночи неизречённый свет, исходящий из земных недр. И были в этом призрачном свете видны образы и подобия великих божичей страны без возврата, - пересказывал увиденное Энкиду.

-Вот счастливчик, - позавидовал ему Гавгамеш, - а мне никогда таких ярких и красочных снов не снилось.

-Погоди радоваться, - молвил ему Энкиду, - знаешь, что я слышал своими собственными ушами, - объяснял он, покрываясь холодным потом. - Я слышал, как подземные божичи учинив над Ураном суд, засудили живого бога на смерть.

-Да ты что! - а ж подпрыгнул в кровати Гавгамеш, - может тебе все это приснилось, ведь ночью все кошки кажутся серыми, так что всякое может привидеться.

- Верь мне, я видел все это своими очами, вот как тебя, - стоял на своем Энкиду, вытирая со лба холодную испарину. – Если бы ты мог видеть потусторонние лица судьи Ямы, Вия, Энлиля, Уту, Шамаша и Эреба, но особенно пылал гневом мрачный Тартар, обвиняя старика Урана в смерти сына Хувавы: «Зачем твои головорезы сразили моего сыночка, всей своей жизнью он неоднократно доказал, что не зря считался святым. Еще, когда он был в чреве у своей матери, яркий свет исходил от него, словно был он живым, драгоценным сокровищем», - убивался старик Тартар, заламывая руки. И так ярок был этот свет, что тело матери светилось, будто светильник с зажженным огнем. А потом, уже, будучи взрослым, он один не убоялся орд злобных захватчиков, изрубивших его в клочья. Но, даже восстав из мертвых, он многие тысячелетия оставался стражем кедрового леса. «Это ты, - обвинял Таратар старика Урана, - дал этим убийцам заговорные амулеты, отбирающие здоровье и силу. Это твоими руками злодеи Гавгамеш с Энкиду извели его со свету белого».

-Неужели в этом темном деле фигурируют наши фамилии, - хватаясь за сердце, спрашивал Гавгамеш.

- И не только наши, - кивал головою Энкиду, - божичи страны без возврата: Эреб, Яма, Вий, Энлиль, Уту, Шамаш и мрачный Тартар решили засудить на смерть всех воинов бравших участие в том походе, а это ни много немало пятьдесят жизней и столько же вдов да малых детишек сироток.

-Боже правый и левый, - схватился за голову Гавгамеш, - неужели Уран даже не попытался защитить наши жизни.

-Он пытался, - слово в слово пересказывал Энкиду оправдательную речь Урана в защиту их жизней. К сожалению, все его убедительные доводы не тронули судей, ибо нет оправданий этому убийству. Мрачный Эреб, чей голос был решающим, вынес страшный приговор: «Умереть должны все те, кто у гор похитил кедры!» Лишь твою жизнь сумел отстоять старик Уран. Выступив в защиту, он сказал так: «Пусть умрут все пятьдесят героев, повинных в смерти Хувавы. Гавгамеш же умереть не должен, ибо я своей жизнью клялся его отцу, оберегать сына пуще глаза своего. Так что готов в виде выкупа отдать ему свою жизнь, а самому отправиться в страну Безвозврата. Эреб, седой владыка бездны, разгневался на такие речи и молвил с упреком. «Твое заступничество всем понятно, выгораживая злодея, ты пытаешься найти оправдание своим прегрешениям. Не ты ли учил своих прихожан заповеди: не помысли скверны, не держи в сердце своем злобы, не убий, будь милосердным. А сам мысленно подтолкнул их к злодеянию, вручив в руки убийц волшебные амулеты, значит, ты не лучше убийц». Не знал, что ответить старик, смиренно опустив голову, слушал горькую правду. А безжалостные судьи вынесли ему суровый приговор, но какой я не знаю, - молвил Энкиду, - ибо в страхе проснулся.

-Вот я и говорю, - ухватился за его слова Гавгамеш, - ты точно спал и тебе все это приснилось.

- Нет, - стоял на своем Энкиду, - только тебе загробные судьи оставили жизнь, а всех остальных приговорили к смерти.

От всего услышанного, Гавгамеш впал в депрессию, пил горькую и несколько дней не находил себе места, а когда нашел, смотрит, его верный друг Энкиду увядает, словно сорванный цветок.

-О, брат мой! Зачем меня оправдали судьи! - плакал он, и по его щекам бежали горькие слезы. - Неужели отныне мне прейдеться общаться только с твоим духом, у дверей того мира куда ты уйдешь? Как я буду жить без тебя на этом свете? Ведь только благодаря тебе, я свершил все эти великие подвиги.

-Разве это подвиги, - молвил Энкиду слабеющим голосом, - давай вспомним, что мы с тобой совершили. Убив стражу кедрового леса Хуваву, мы оставили заповедный лес и горы беззащитными. Теперь, каждый может безнаказанно рубить кедры, а значит вскоре их можно будет увидеть лишь на картинках. А ведь кедры - это гордость и национальный символ антиЛивана. Посмотри на эту деревянную дверь, плотники срубили её с тех самых кедров, вот и выходит, что из-за этой деревянной двери случились все наши беды и несчастья.

Поднял Гавгамеш свои очи, устремил взгляд на кедровую дверь и говорит с ней, будто живою.

-О, деревянная дверь! Нет в тебе никакого толку и никакого смысла, не понимаешь ты, что творится вокруг. Всего-то на тебе и есть, что петли да засовы, это по моей воле тебя златом, серебром да скатным жемчугом изукрасили. О, роковая дверь, знал бы я, что такова за мои труды будет плата, я бы взял топор и порубил бы тебя в щепки, а дверной проем завесил простою циновкой, - рыдал Гавгамеш горючими слезами.

Не смог вынести эти жалостливые речи Энкиду, просит друга, перестань плакать надо мною, дай мне спокойно умереть. Понял Гавгамеш, что Энкиду бредит, побежал за лекарем, а пока бежал, в каждом дворе, на каждой улице неслись в его сторону обидные слова и горькие рыдания. Это вдовы, дети сироты и родственники воинов оплакивали умерших, обвиняя Гавгамеша в содеянном. Не разбирая дорог, бросился он в Рейский сад, надеясь на помощь Урана, прибежал, смотрит, а там царит суета и великое оживление. Змий Офион стоит груженный дорожными припасами, старик Уран древние брони на себя напялил, шелом да железную кольчугу меряет, будто на войну собирается. Бросился он ему в ножки, плачет горючими слезами, заливается, о вещем сне, о страшном приговоре, вынесенном безжалостными судьями, рассказывает.

-Умоли великий божич потусторонних богов, пусть мрачный Тартар простит, пусть грозный Эреб будет милостив, да заступится Яма, - просит Гавгамеш живого бога. - Золотом без счета украшу я их кумиры, пусть только отвратят они от Энкиду смерть.

Выслушал Уран те просьбы и отвечает ему.

-Тебе небеса даровали щедрое сердце и глубокую мудрость, не трать ты свое золото на божьи кумиры, не вернут великие божичи своих слов, неизменным останется суровый приговор. Но ты не грусти, так уж издревле назначено всему живущему на земле: скотам, людям, демоносами и даже нам богам, что жить они будут свой назначенный срок, а потом этот мир покинут безвозвратно.

Услышав эти жестокие речи, Гавгамеш разрыдался еще больше, плачет, голову пеплом посыпает. А Уран, как мог, принялся его успокаивать.

-Ты еще молод, поэтому к смерти относишься с ужасом, что в прочем свойственно всем людям, ведь они живут мало, и не успевая насладиться вкусом жизни, грустят и плачут пред смертью. Ты же наполовину демонос и жизнь твоя будет во много раз длиннее, чем у людей, она успеет, тебе надоесть и свою смерть ты будешь воспринимать, как благо, как избавление от житейских невзгод.

-Не о своей смерти я плачу, не о своей жизни жалею, - отвечал Гавгамеш, мне горько осознавать, что ты, великий бог, ради меня пожертвовал своею жизнью.

- О таких пустяках грустить и печалиться не стоит, - успокоил его Уран, - мы, боги, проживаем бесконечно длинную жизнь. Я, например, видел и помню все от сотворения мироздания до сегодняшних дней, а теперь чувствую, совсем состарился, пришел мой срок, потому и прощаюсь с нею легко и свободно, без лишней суеты. А ты живи и ничего не бойся, будет твоя жизнь долгой.

- Может не будем брать все эти пожитки, поедем налегке, - встрял в разговор змий Офион, которому, честно говоря, не хотелось таскать на себе все это имущество и седока.

-Ты куда-то собрался? - интересуется Гавгамеш, - наверное, в гости.

- Эх, - отвечает Уран мечтательно, - хочу напоследок тряхнуть стариной, объездить все страны, а заодно и место присмотреть, где моим костям в гробе лежать.

- О, великий бог и учитель, скажи, - пал Гавгамеш на колени, - я слышал, что в мире есть цветок жизни, и еще я слышал, что нет ему равных по целебным свойствам, если выпить отвар из корня того цветка, снова обретешь молодость и будешь жить вечно.

-Да, - согласился Уран, - я тоже слышал, что где-то на краю света растет такой цветок, но своими глазами его не видел. Может и нет его вовсе, поэтому советую тебе, не заниматься самообманом и принять утрату друга как должное. Смирись с предначертанным и, срок тебе отведенной жизни, проживи в покое и достатке!

Едва найдя в себе силы, покинул Гавгамеш сад Рейский и несколько дней бродил пустыней, не находя себе места, все время упрекая себя за то, что ему оставили жизнь, как будто в том была его вина. А когда вернулся в город, нашел Энкиду лежащим на смертном одре. Неисцелимый недуг пожирал его внутренности, жизнь как вешняя вода, капля за каплей истекала из тела.

-Как помочь тебе друг, - рыдал он над умирающим, - как продлить твою жизнь!

- Не стоит так убиваться, даже после смерти я не исчезну, незримой тенью буду бродить возле своей могилы, так будет продолжаться сорок дней, и ты сможешь приходить ко мне в гости.

- А я смогу с тобой разговаривать и общаться? - спрашивал Гавгамеш.

-Вряд ли, - отвечал Энкиду, - духи не имеют костей и языка, следовательно, разговаривать со мною ты не сможешь, вернее сможешь, но я тебе не смогу отвечать. К тому же души очень пугливы, поэтому о духах умерших нужно говорить, или хорошее, или ничего, а то душа может обидеться, улетит и больше не притронется к еде и питью, которые оставляют на могилах родственники.

- Ага, ухватился за эту мысль Гавгамеш, если ты еще в течение сорока дней сможешь вкушать приношения, значит, я успею отыскать цветок жизни и возвратить тебя из страны Безвозврата.

Энкиду пытался ему возразить, а того уже и след простыл. Исполнить скорботный, похоронный обряд Гавгамеш поручил знающим людям, а сам в знак траура надел на себя рубище, взял оружие и убежал из города.

В начале пути.............

Черная, невыносимая тоска съедала его сердце, острые колючки кололи его ноги, а он их даже не замечал лишь горько плакал, пробираясь через горные перевалы да пустынные земли. Его бегство из Урука не было побегом от проблем, он хотел достичь холодных северных стран и встретиться там с царем Словеном, по слухам и сплетням он был единственным человеком на земле, который владел тайной цветка жизни. Предстоящая встреча с единственным сыном царя Световита, волновала его душу и одновременно вселяла надежду, что в скорости он постигнет тайну бессмертия. Ради этого он не боялся ни трудностей, ни лишений, позволяя себе лишь короткий ночной отдых, после чего еще до наступления утра снова пускался в путь. Часто голодал, но если на его пути встречались животные, он убивал их без всякого сожаления, жарил и ел, поддерживая жизнь в своем бренном теле. Однажды, темной лунной ночью, когда ему было особенно тоскливо, ибо жуткий холод пробирал до глубины костей, а бурчащий живот то и дело напоминал о голоде, его внимание привлек какой-то посторонний шум и томное рычание.

-Кто это тут по ночам бродит, ногами топает, - ругался он спросонок, открыл глаза и видит, неподалеку от его привала затеяли брачную игру лев и львица.

Резвятся хищники, забыв, что не одни они на свете, трутся телами друг о друга, манят его своею пушистою шкурой. Надо заметить, что их теплая шкура, подбитая пушистым мехом, сразу же привлекла его внимание.

-Я буду не я, если не сниму с вас шкуру, - сказал себе Гавгамеш, - сошью себе теплую одежду и буду зваться витязем в тигровой шкуре!

Подняв боевой топор и выхватив из-за пояса кинжал, он как стрела, пущенная из лука, понесся меж зверей, поражая их: справа топором, слева кинжалом. Одним ударом повержены были свирепые звери, а все кто это видел, в стахе бежали прочь. Содрав с хищников шкуру, он собрал траву и хворост, разжег жаркий костер, стал жарить мясо. Устало трещали, подбрасываемые в костер, дрова, резала глаза еще зеленая трава раз за разом выстреливая в черное небо яркими искрами. И в какой-то миг, Гавгамешу показалось, что одна очень яркая искорка, вылетевшая из жаркого пламени, взяла и материализовалась в живое существо. В первую секунду он даже опешил, настолько старым и безобразным выглядел этот зелененький пришелец, возникший пред ним, будто из-под земли. Неспроста, ох и неспроста из огня да полымя выскакивают живые души, подумал он, рассматривая дряхлого старичка, который от старости едва не рассыпался на части. Кости насквозь светятся, зеленая шкура местами до дыр протерлась, борода до самой земли болтается, ею сморчок-старичок наготу свою прикрывает. Догадался Гавгамеш, что старичок то видать не простой, не иначе он житель подземной страны: может Тельхин, а может Ельф или Гном, поди их там разберет этих зелененьких человечков, все на одно лицо.

-Чего тебе надобно дедушка? - вопрошал он, обгрызая тигриную голяшку, - если проголодался, я тебя сытно накормлю.

-Накорми меня сыночек, накорми меня родненький, - отвечает ему старичок, по имени Хок, звякнув серебряными бубенцами, присел рядышком, стал мясо лопать с таким аппетитом, что каждый позавидует, а когда насытился, вновь звякнул бубенцами, стал упрашивать. – Отдай, - говорит, - мне львиную шкуру, чтобы я наготу свою прикрыл.

Посмотрел Гавгамеш на старичка, вид у того и впрямь был не очень: какой-то гибрид гигантской мыши и мелкого бобра, покрытый длиннющим, грязно-зеленым мехом, жалко ему стало старичка.

-Возьми, раз она тебе приглянулась, а мне и одной хватит.

Звякнув серебряными бубенцами, старичок влез в тигриную шкуру, достал из-за пазухи злаченное зеркальце чистейшего горного хрусталя, искусно изукрашенное бирюзой да самоцветным каменьям и стал в него смотреться, любуясь своим отражением.

-Да уж! - только и смог выдавить из себя Гавгамеш, увидев в руках у нищего старика столь драгоценное сокровище, что даже он, царь огражденного Урука, не имел такой красоты.

-Откуда у вас дедушка такие сокровища, может, ограбили кого при большой дороге…

-Что ты, сыночек, - отвечает ему старичок, позвякивая серебряными бубенцами, - разве это сокровища, это так безделица, если бы ты видел какие в моем подземном царстве сокровища, ты бы на эти безделушки даже не обратил внимания.

-Это правда, что ты живешь под землей? - интересуется Гавгамеш.

-Правда, - отвечал старичок, потряхивая большими ушами.

- А правда, что у вас под землей сокровищ видимо не видимо?

- Правда, - отвечал он, сморщив свой крючковатый нос, - все, что вы земляне считаете ценным, у нас валяется под ногами.

-А почему же, если вы так богаты, то прячетесь под землею?

- Как же нам не прятаться, - отвечал старичок, оттопыря свои крючковатые пальцы, - тут наверху все пропитано алчностью, жадностью и суеверием. Стоит только кому-то из вас, я уже не говорю о жрецах-служителях культа, увидеть что-то необычное, вроде нас, тут же норовят в это что-то пальчиком своим ткнуть, а то и объявят это ересью. А мы, если к нам нормально относиться, можем исполнить любое желание, - сказав это, он звякнул серебряными бубенцами, и тут же в его руках оказалось ещё одно зеркальце, изукрашенное драгоценными каменьями. - Это тебе подарок, - протянул ему хрустальное стекло.

Только Гавгамеш даже не взглянул в ту сторону, пал пред ним на колени, возопив голосом жалостливым.

-Ой ты великий владыка подземной страны, помоги мне, несчастному царю огражденного Урука, отыскать цветок жизни, не за себя прошу, за названного брата Энкиду, который умер на руках моих. Много дней я над ним плакал, звал его, надеясь, что он встанет. Но все тщетно, не поднялся он на мои призывы, и я воочию увидел тление его могучего тела. Скажи владыка подземной страны, как мне отыскать цветок жизни.

Не мог ничего вразумительного ответить старичок, по имени Хок, ибо не росли под землей такие волшебные цветы.

-Есть, - говорит, - на самом краю света страна, которой правит царь Словен, тебе нужно найти того царя, он знает, где растет цветок жизни и вечной молодости. Всякий, кто завладеет этим цветком, будет жить долго, и ум его будет светел. Но есть одна проблема, до сих пор, еще ни одному из демоносов не удавалось дойти в то царство, но я твой должник, за твою доброту покажу тебе самую короткую дорогу. Иди прямо, пока не встретишь высокие Кавказские горы, когда ты подойдешь к ним, увидишь желтого зайца. Станет он убегать, а ты за ним, он впрыгнет в глубокую нору, и ты за ним, иди, ничего не бойся и никуда не сворачивай.

-Неужели я из этой норы выйду прямо в государство царя Словена?

-Нет, - отвечал Хок, - но эта нора сократит твой путь втрое, и тебе не придется карабкаться с горы на гору.

-И на том спасибо, - отвечал Гавгамеш.

А старичок, по имени Хок, звякнув серебряными бубенцами, призвал к себе своих сородичей, и через миг, прямо из-под земли, явились такие же зелененькие сморчки да поганки, верхом на рогатых зайцах. Это были Цвейги, маленькие, вечно зелененькие демоносики, кровные родственники Тельхинам. Они так лихо ездили на этих оседланных зайцах, что Гавгамеш аж залюбовался их мастерству и умению обращаться со столь строптивыми животными. Придержав своих резвых скакунов, они спросили:

- владыка гор, зачем ты нас звал?

- Видите этого доброго демоноса, помогите ему, - приказал седой старик, звякнул серебряными бубенцами и исчез бесследно.

-Говори, что тебе нужно, - спрашивают гномики, не открывая рта, лишь длинный красный язык шипит да подрагивает при каждом звуке.

-Мне бы отыскать желтого зайца, а там уж я сам.

- Вот тебе мой конь, садись верхом, он тебя быстро довезет, куда скажешь, - молвил один из них, крутнулся на хвосте и тут же исчез, будто и не было его никогда.

В первый миг, Гавгамеш даже растерялся видом такого необычного скакуна, и правда, где это видано, чтобы демоносы на зайцах ездили. А его длинноухий скакун на месте стоит, нетерпеливо землю роет, красные ноздри раздувает, вроде намекая, садись на меня, я тебя мигом домчу.

-Эх, была не была! - махнул рукою Гавгамеш, запрыгивая зайцу на спину, а тому только того и надо, хлопнул ушами, скачет так, что только пыль столбом стелется.

Вскорости, доехал он до высокой горы, увидел там желтого зайца, начал его преследовать, а тот оказался на диво быстроногий, скачет все время впереди и ни разу не присел отдохнуть. Полдня он гонялся за желтым зайцем, не слезая с седла, а тому хоть бы что, знай себе скачет без остановки. Гавгамеш уже начал сомневаться, может не тот это заяц, может я его с кем-то спутал. Но к счастью, вскоре выяснилось, что у того зайца кроме его обычных ног было несколько запасных: четыре ноги на животе и столько же на спине. Когда нижние ноги уставали, он перевертывался к верху брюхом и продолжал бежать на запасных. Никогда не догнал бы его Гавгамеш, если бы тот не нырнул в едва приметную нору. Отпустив своего скакуна, шагнул в неизвестность и тут же очутился в темноте извивающегося тоннеля, которым шел долго и никуда не сворачивал. Но тут к своему величайшему ужасу услышал пронзительно-визгливые звуки: угу-пугу, угу-пугу исходившие из ниоткуда. Что это, мелькнуло у него в голове, ноги сами по себе остановились, уши вытянулись во все стороны, стоит, дрожит, жадно прислушивается. Тык-дым, ты-дым, бешено колотится его сердце, тёх-тёх-тёх - пульсирует в жилах горячая кровь. К счастью исходившее из никуда Угу-пугу, Угу-пугу длилось всего несколько минут, после чего все стихло. Показалось, решил он, вытер холодный пот, успокоился, но едва сделал шаг, тут же ужасающие звуки в его голове Угу-Пугу-Угу-Гугу возобновились с новой силой. Причем, это было похоже на то, будто кто-то уселся в его мозгу и воет пугугугушную песенку, на непонятном пугугушном языке. Звуки определённо напоминали крики какого-то пугугугушного сознания, и от этого ему, оказавшемуся в страшном и бесконечно длинном тоннеле, сделалось до невозможности дурно, разболелась голова, появился легкий озноб. Неужели я схожу с ума, подумал он, едва найдя в себе силы удержаться на ногах, а вокруг: и справа, и слева неслись эти жуткие пугугугушные звуки, которые едва не довели его до полуобморочного состояния. Бежать, скорее бежать отсюда, твердил он себе, убыстряя шаг, а по пятам за ним неслось Топ-пугу-гугу-Топ-пугу-гугу-топ-топ-пугу-гугу-гу. Гавгамеш бежал, все время оглядываясь по сторонам, ибо ему все время мерещилось, что сзади к нему приближается страшное пупугугушное чудовище, и схватив за горло, разорвет на мелкие части. И вот, в тот самый миг, когда вопли в его голове дошли до полного изнеможения, он осознал, что эти пугугугушные звуки всего лишь безобидное Эхо. Да, да, именно эхо зародившееся в глубинах его мозжечка, отразившись от стен пещеры, вновь возвращается в голову, пугая его своим пугугугушным отражением. Интересно, думал он, хотелось бы знать, отчего так происходит. Отчего да почему тебе лучше не знать, голова дело темное, мало изученное, ответило ему пугугугушное эхо, отразившись от стен пещеры. Слава всех высшим богам, молил Гавгамеш всех кого можно, теперь он знал точно, что все эти страхи надуманы его собственными мозговыми извилинами. Теперь он уже безбоязненно шагал длинным коридором извивающегося тоннеля, шел внимательно, рассматривая стены выложенные квадратными камнями, которые были скреплены меж собою светящимся фосфорицирующим раствором, и ни чего не боялся. А зря! ведь он был в самом начале пути….

Весь мир на ладони

-Надоело мне сидеть в четырех стенах, веришь, до глубины души опостылело, живу тут как одуванчик на нескошенном лугу, - жаловался бог своему верному змию Офиону.

-А ты взбодрись, разгони сонную дремоту, вот жизнь твоя и изменится в лучшую сторону. - И то верно, - согласился Уран, тряхнул отекшими плечами, хрясь-трясь затрещали вековые кости да так громко, что а ж луна разлетелась во все стороны.

Приподнявшись над землею, махнул правою рукою - сбросил грусть. Разогнувшись телом, махнул левою рукою, развеял печаль.

- Хочу, - говорит, - напоследок весь мир объездить, а заодно и место присмотреть, где суждено мне в гробе лежать вечно.

-Тогда лучше всего в Египет, туда ближе всего, да и климат там хороший, - со знанием дела советовал ему змий.

- Сделай милость, позволь мне для своей могилы самому место выбрать, - упрекнул Уран своего верного Офиона. - Чем советы давать, лучше в дорогу собирайся, и палицу мою буланую не забудь прихватить, и кольчугу медную, как знать, что нас в чистом поле ожидает, может зверь хищный или недруг лютый.

Одна только мысль, что он как прежде будет путешествовать миром, преобразила седого старика, будто лет на сто помолодел, брал он копье долгомерное, да меч острый, играючись, фехтовал оружием, и казалось ему, силушки в старческом теле еще не меряно. Стал Уран Змия заседлывать, на спину ему накладывал потничек, на потничек накладывал войлочек, поверх войлочка уложил кожаное седлышко, пряжечки накладывал из красна золота, стремена приладил серебряные, не для красы, для крепости богатырской. Когда все было готово, он будто лихой наездник запрыгнул в седлышко и, пришпорив коня, крикнул:

- трогай!

- Тебе хорошо, - отвечал ему змий, - не ты меня, а я тебя, и кольчугу, и припасы твои на себе таскать буду, ты видать позабыл, что я уже не молод и лет мне бессчетно. Сколько веков я служил тебе верой и правдой, а вместо почетной старости, выслужил себе упряжь водовозную, сено гнилое, да удары палочные, - пустился в рассуждения Офион.

-Хватит болтать, - прикрикнул Уран на змия, да как огреет его плеточкой шелковой промеж ног.

Сразу вспомнил он удары палочные, раздул ноздри красные, вытянул шею и помчал, с горы на гору перескакивать, с холма на холм перепрыгивать, реки и озера промеж ног пропускать, только курево за ним стелется. Сидит на нем старый божич гоголем, сладкий мед в крови играет и кажется ему, что он в юность свою воротился. Много ездил он по свету белому: в трижды восьмое царство хаживал, в трижды девятое государство езживал, везде чудесным переменам дивился. Как же много народов в мире перемешано: и люди, и демоносы уживаются вместе на равных, а твари земные у них в услужении. Так от селения к городу, от царства к государству странствовал старый божич, уже три десятка царств проехал, втридесятое ведет его путь-дороженька.

Миссия не выполнима

Приблизительно, раз в сто лет, тиран Крон по долгу службы контролировал центробежный ход времени, сверяя и корректируя его не только при помощи секундной стрелки, хронометра и астролябии. Но и с помощью живых хронометров, которые умеют отмерять время лучше всяких песочных часов. Все пространство зала абсолютного времени было заставленно, завешано клетками с этими кукующими творениями матушки природы. В золоченных клетках сидят жирные откормленные кукушки, неустанно отсчитывая точное время. Кто лучше этих кукующих птиц вам отмерит оставшееся время? Можете не гадать-никто.

-Чтоб вас ненасытные каркалыги порозрывало, чтоб вас кошка сьела, - не зло ругался он, подсыпая кукушкам просянных зернышек да конопляного семени, а они чувствуют заботу, прямо из рук клюют зернышки и знай себе заливаются: Кукуй куй куй кукуй.

От этого такая умиротворенная аура царит в зале времени, что прямо хоть ложись и умри тутже на каменном полу.

-Сладко вам живётся, - разговаривает с ними заботливый хозяин, - вас тут и накормят, и оденут, и обуют, и спать уложат, знай только заливайся кукуями.

И правда, приучены кукушки к ласке и почтительному обхождению, ведь за ними так заботливо ухаживают, что они бедняги даже гнезда своего никогда не вьют, яиц свои не высиживают, даже птенцов за них растят другие птицы. А когда так случилось, что разлетелись они по свету белому, то не стали менять своих обычаев и забивать головы ненужными заботами, одно только кукование у них на уме. С тех пор кует кукушка в лесах и на лугах, она кует не переставая во всякое время, а вот гнеза своего она так и не вьет, и яйца свои не высиживает, помня свое благородное происхождение, подкидывает их другим птицам.

Тутже в зале точнейшего времени накрыт богатый стол, за котором восседают великий тиран Крон и его названый сын Бриарей. За это короткое время, в несколько веков, стал Бриарей взрослее, могуч телом, крепок мышцами. Крон не отрываясь смотрел в очертание лица названного сына, искал сходство и находил. Похож, думал он, до чего ж на мать свою Кампу похож, и правда, глаза у него были серые до черноты, глядевшие пристально из под нависших бровей. Голос густой, низкий, гудел будто печная труба, рассказывал о последней военной компании, в которой ему довелось принимать участие.

-Они, эти северные варвары Галлы, думали, что смогут разогнать наш отряд, они думали, что мы дрогнем при виде их конницы, но не тут то было, мы бросились на Галлов, как коршун на цыпленка. Я своим топором ранил царя Велимира, он попал в плен и был обезглавлен, а варвары бросились в рассыпную. Захватив огромну добычу, мы возвратились в свои пределы, чтобы отдохнуть и подготовиться к новым походам. Вот только, что делать с пленеными, мы не знаем, ведь их огромное множество, подскажи, - просил Бриарей совета.

-А что тут думать, - отвечал тиран Крон, - расселить их на пустующих землях центральной Анатолии, пусть сеют зерно, выращивают скот, а мы будем за ними присматривать.

-Знаешь отец, - пустился Бриарей в откровения, - я тут такую военную компанию замыслил, пальчики оближешь. Смотри, - развернул он карту центральной Европы, обьясняя, - если ударим по столице трех галий, городу Лиону, мы захватим не только Галлов, но и всех Кельтов, а также Венедов, Моравов, Лютов, а если повезет то Скифов, а там уже и до Словян рукой подать. Для этого мне нужно триста-четыреста тысяч отборного войска, да конницы хотябы тисяч сто, да метательных орудий - тысячь….

Крон, не дослушав, прервал его речь.

- Слушай сынок, я ведь тебя за родного сына считаю, люб ты мне, и взгляд у тебя такой же прекрасный, как у твоей матери, но позвал я тебя не для того, чтобы ты обьяснял мне как завоевать пол мира, не нужно этого-время сейчас мирное, от крови все устали. У меня к тебе будет просьба и даже больше чем просьба, дело очень не простое и щекотливое, - молвил он и, сделав паузу, выжидающе посмотрел в глаза названному сыну.

-Я весь во внимания, - ответил Бриарей, чувствуя на себе строгий отцовский взгляд.

- Тебе нужно отправиться в тридевятое царство, в тридесятое государство, там среди варварских народов отыскать одного демоноса…..царского роду.

Крон выждал секунду, воровато оглянулся по сторонам, добавил шепотом.

-И помочь ему расстаться с этой жизнью.

-Расстаться с жизнью! Всего лишь одному демоносу, - удивился Бриарей, - я то думал, что нужно вырезать всю его семью, слуг, прислугу, дворню, псарню, сокольничих, загонщиков, челядь и все его царство—государство в придачу.

Тиран, повысив голос, остановил названного сыночка.

-Не думай, что это дело простое, я бы даже сказал очень не простое, тут нужна ловкость, хитрость и ум светлый, но ты справишься, я видел, с какой ловкостью отлетали головы от твоего острого топора. Если выполнишь мою просьбу, кроме злата-серебра окружу тебя великим почетом.

-Мне злата-серебра не нужно, - отвечал Бриарей, - мой острый топор снабжает меня этим добром в избытке.

-Чего же ты хочешь? - интересовался тиран.

-Помнишь, в позатом столетии ты отправил меня в Антиохию с поручением, - обьяснял Бриарей, - а от Антиохии до Дельфийского оракула рукой подать. Дай думаю заеду к оракулу, может он подскажет где могилка моей матушки, в какой земле лежат её косточки.

-И что же тебе подсказал Дельфийский оракул.

-Представляешь, он предсказал, что жива моя матушка, - радостным голосом отвечал Бриарей.

- Ну и где её искать, каков её адрес, - спрашивал Крон, делая вид, что ему это очень интересно, будто и не знает, что она находится в бездне Тартарары.

-В том то и дело, что предсказания оракула очень расплывчаты, он говорит, что моя мама живет в мире обратном нашему, там где не ступала нога живого демоноса. С тех самых пор я и разыскиваю маму в землях Галлов, Ругов, Антов, Венедов, Лютов, Кельтов, Скифов, Словен и прочих варварских народов, ведь там никогда не ступала нога живого демоноса. Вот моя просьба, - молвил Бриарей, - я тебе голову этого демоноса царского роду, а ты мне пару-тройку полков, чтобы я мог огнем и мечем пройтись меж варварских народов, отыскать след моей мамы.

- Да я всей душой за, - соглашался Крон, - забирай хоть всю армию, воюй сколько твоей душе угодно, тем более, что этих Галлов сколько не режь, меньше не станет.

-Говори приметы того царя, как его узнать, каков он из себя, - интересовался Бриарей, уже представляя, как он срубит ему голову.

Крон жался-мялся, не зная, как обьяснить, и всеже собрался с духом и молвил.

- Узнать его не сложно, когда-то он был верховным божеством, его голова символизирует небесный купол, нахмуреный лоб-облака, дыхание-воздух, правый глаз-золотое солнце, левый глаз-серебряная луна, руки, что два столпа, на которых держится небо, половые органы-плодородие. Среди варварских народов странствует этот царь и не задерживается долго на одном месте, куда путь держит, неведомо, но поговаривают, что задумал он к нам в гости пожаловать, а это уже ни куда не годится.

- Что же это за царь такой загадочный явился в наш светлый мир, - задавал вопрос Бриарей, - сколько живу, о таком герое не слыхивал, уж не варварский ли царь Световит воскрес из мертвых и снова будоражит людишек.

-Что ты! Что ты! - замахал руками Крон, - упаси бог о таком даже думать, слава богу он наш, из демоносов. И тебе прийдется его отыскать, втереться к нему в доверие, если нужно стать другом, беречь и охранять, а при удобном случае укоротить ему жизнь.

- Зачем так усложнять обычное смертоубийство, я его только отыщу, сразуже срублю голову и сюда доставлю на серебряном блюдечке, с голубой каёмочкой.

-Ты не дослушал сынок, - повысил голос тиран, - с головы этого царя не должен упасть ни один волосок, если я узнаю, что ты к нему хоть пальцем прикоснулся, лучше сразу на себя руки наложи, даже под землей тебя достану и шкуру спущу.

У Бриарея аж глаза от удивления расширились.

- Что-то я никак в толк не возьму, как же можно убить, не убивая, лишить жизни - не прикасаясь, ведь такого не бывает, разве только в сказках.

-Вот поэтому я и доручаю это сложнейшее дело тебе, - отвечал Крон.

-Если нельзя его пальцем трогать, может отравить его и делу конец.

- И ядом его травить нельзя, и даже думать о нем плохо запрещаю.

-Это немыслимое задание мне не по плечу, - категорично заявил Бриарей, - слишком много запретов, даже понять кого нужно убить и то не возможно. Пойди туда, незнаю куда, убей, не убивая,того не знаю кого, боюсь, что я не сумею справиться с этим заданием.

-Сможешь, - уверенным голосом молвил тиран и, склонившись, что-то долго шептал ему на ушко, а Бриарей слушал, менясь в лице.

-Не может быть, - отстранился он в сторону, махая пред собой руками. - Не может этого быть..… - шептали мертвецки синие губы, пытаясь связать звуки в слова. – Говоришь, голова символизирует небесный купол. Говоришь, нахмуреный лоб-облака. Дыхание-воздух. Левый глаз-солнце. Правый-луна. Да ведь это же он..... Уран громовержец! - выдавил из себя Бриарей и, сострахнувшись, прикрыл рот костлявой рукою. - Неужели ты хочешь извести со света белого своего родного отца, - шептал, он заикаясь.

- Молчи, больше ни звука! - вскричал Крон, оглядываясь по сторонам, будто опасался, что их могут подслушать.

К счастью вокруг никого не было, лишь кукушки мерно отссчитывали время: куй-ку-куй.

-Чего ты горлопасишь! - вызверился он на Бриарея и тутже начал оправдываться. - У меня даже мысли не было содеять ему вред, я тебя строго настрого предупреждаю, чтобы с его головы даже волосок не упал. А имени его? - Крон сделал паузу, оглядываясь по сторонам, - даже намеком его имя не должно упоминаться, ни словом, ни пол слова, нигде и никогда. Чтобы я задумал лихое дело против того кто меня породил, кто меня растил и воспитывал. Нет, этого не будет никогда. Я приказываю тебе, сделать все в лучшем виде, найти его и всячески оберегать, чтобы даже муха не посмела сесть на него, из шкуры своей вылезти, так стараться ему угодить.

Бриарей поднялся с места, собираясь уйти.

- Я не смогу, все это выполнить. На веки вечные проклянут потомки того, кто лишит его жизни. Лишить его жизни, значит живьем свести себя со света белого. Я даже не буду вспоминать о нас –демоносах. Люди, варвары и те чтут его пророком. Убогие и калеки всего мира считают его святым. Нищие к нему прислушиваются, как будто он неоспоримая истина в последней инстанции. Да если бы он не ходил ногами, немощные носили его на руках.

- Значит так, - прикрикнул Крон на Бриарея, - ты воин или тряпка, раскудахтался, знаю, что дело не простое, потому и доверяю только тебе. Я уже обо всем побеспокоился, для конспирации мы тебя замаскируем в человека, причем в нищего, калеку, ни одна живая душа не узнает, что ты демонос, да и не сам ты будешь, тебе будут помагать и присматривать за тобою.

-Я и варвар понятия не совместимые, - отбивался Бриарей, - у людей иные повадки, обычаи, нравы, а я кровь от крови демонос, он меня за три версты распознает.

-Не распознает, у тебя будет время вжиться в образ бродяги, которых он так любит, ведь они кормятся его увещиваниями о счастливом завтра, а он греется у костра их слепой любовью.

- Чтобы стать бродягой, нужно сносить не одну пару сандалий, голодать и терпеть лишения, а у меня кислотность повышенная да селезенка иногда пошаливает.

- Не думай, что я не беспокоюсь о твоем здоровье и благополучии, вот тебе первые помощники, - протянул ему Крон ботиночки на железной подошве. - Вот халатик стеганный ватой, чтобы ты не мёрз холодными ночами. Вот посох, с которым дервиши и скоморохи бродячие по миру странствуют, внутри этого посоха спрятан острый ножище-кинжалище, будет чем отбиться от свирепых хищников. Вот тебе еще сумочка-переметная, - протянул ему старенькую сумочку, которую даже в руки брать было противно, настолько ветхой она была. - Не смотри, что эта сумочка не казистая с виду, зато силу имеет великую, все что внутрь положишь, уместится и даже самая большая вещь влезет в ее утробу, при этом она будет выглядеть совершенно пустой. Вот смотри, что там есть, - молвил он, распахнув её на изнанку, при этих словах большая серая сова опустилась на плечо Крона, тряхнула крыльями и, всунув свою совью морду внутрь, стала рассматривать содержимое. - Брысь отсюда, - порогнал ее Крон, - не тебя звали, - и та, тяжело взмахнув крыльями, улетела прочь.

Бриарей с опаской открыл сумочку, заглянул внутрь и удивился, чего там только не было.

-Ого! - воскликнул он, - чего тут только нет.

-Там есть все, и запомни, только в твоих руках она будет легкой и невесомой, в любых других она приобретет такую тяжесть, что поднять её не сможет никто. Внутри ее ты найдешь скатерочку, это не простая скатерочка, а самобранная, стоит ей только сказать заклинание, и она исполнит любое твое желание.

-Да, ну! - удивлялся Бриарей, - прям так и любое.

-Не сомневайся, - утвердительно кивал головою Крон, - скажешь ей «Хойптак», и тутже появится просветляющий Хойптак, скажешь «Иптек», и тутже появится освежающий Иптек.

- Так она волшебная, - уточнял Бриарей.

Пришлось Крону обьяснить, как она устроена.

- Свойства этой скатерочки таковы, что она способна притягивать к себе мысли и желания. Стоит только растелить ее в любой харчевне, и твои мысли станут для других своими собственными желаниями, а хозяин из кожи вылезет, будет рад радешенек накормить тебя, так что в пути голодным не останешься никогда.

-А отчего происходят все эти чудеса?

- Все дело в магнитных нитях, из которых изготовлена эта скатерочка, они способны улавливать малейшие колебания мозговой деятельности, усиливать их, превращая в желания. Только импульсы эти очень слабы и едва уловимы, чтобы их усилить, нужно бросить в огонь щепотку магнитного порошка. От магнитных испарений в замкнутом помещении харчевни возникнут сильные электро-магнитные колебания твоих мыслей, которые окружающие будут воспринимать как свои собственные.

- При такой скатерочке у меня всегда будет ложка жирной и котел полный каши, - думал Бриарей, - и всеже прошу тебя, открой секрет этой скатерочки, в чем её сила. Я не буду тебе долго обьяснять, весь процес материализации неосязаемых мыслей, запомни главное. Над всем, что ускользает от взора очей, господствует невидимый взор мысли. И так самым необходимым я тебя снарядил, теперь полностью надеюсь на твою смекалку и находчивость, все остальные инструкции получишь от связного.

-А как я его узнаю?

- Узнаешь его по птиьим стопам, они у него выворочены на изнанку, во лбу один лишний глаз, и нос у него каменный. Он подойдет к тебе и обратится с вопросом, - Крон заговорщицки оглянулся по сторонам, убедился, что их никто не слышит, наклонился к уху, прошептал парол, - и хорошенько запомни, этот демонос будет планировать операцию, а твое дело слушать его наставления и строго следовать указаниям. После того, как дело будет улажено, сразуже отправляйся к богине земли Геи, все ей раскажешь, поплачься, а заодно отведи от меня подозрение. Сделай то, что я тебе приказываю, и тогда тебя ждут великие почести и награды. Но помни - чем длиннее язык, тем короче жизнь. А именно: я предостерегаю тебя от того пути, который измышляют ничего неведающие смертные о двух головах, ибо беспомощность управляет их блуждающим умом, советую тебе хорошенько запомнить это!

-Обязательно запомню, отец.

-Да вот еще, ты в школе прошел курсы вождения золоторунных баранов.

Бриарей смущенно потупил свой взор и что-то промямлил.

-Что ты там мычишь, будто телок, говори, умеешь летать или нет.

-Не то чтобы умею, - мялся он, - просто я в это время болел свинкой.

-Пойдем, я тебе обьясню, как пользоваться золотым руном.

И они отправились запутанными коридорами, минуя одни залы, попадали в другие, заставленные сложнейшими научными приборами, где в котлах что-то кипело, подозрительно шипело и пенилось, но Крон даже не смотрел в их сторону, увлек Бриарея за собою в небольшую кладовочку, там было разбросано много нужных и ненужных вещей, от которых любой хозяин рад бы избавиться, да рука не подымается. Так они и лежат, покрываясь пылью веков, стареют, ржавеют и портятся.

- Я вот что хотел спросить, но раньше никак не решался, - молвил Бриарей.

-Говори, - разрешил Крон.

-Зачем нужна вся эта операция, - он огляделся по сторонам, продолжал, - кому он мешает, пусть бы себе жил-тихо, мирно.

-Не твоего ума это дело, - отвечал тиран, - но я не в обиде, можешь думать, что хочешь, а делай то, что я скажу. Дело даже не в том, что он путешествуе, пусть бы себе катался, дело вот в чем, - отворив ящичек шкафа, показал большой круглый предмет, покрытый узорчатой паутиной.

- Что это, бомба?

- Сам ты бомба, - Крон выдвинул ящик шкафа, снял скатерочку, и в его руке оказалось яйцо-Омфал около метра в высоту обращенное острым концом к верху, - это мой сыночек Загрей, - обьяснил он.

У Бриарея даже глаза расширились от удивления, он никак не мог представить себе, что вот так, среди круп, спичек и соли, можно хранить своих детей, завернутыми в тряпочку.

-Ты наверное знаешь, какое жуткое заклятие повисло над моей головой по вине отца с матерью? - спрашивал Крон.

-Нет, не знаю, - отвечал Бриарей.

-Тогда слушай, они предрекли мне судьбу страшную, будто бы мои детки, свергнув с престола, обрекут на туже участь, на какую я обрек своего отца. Вот я и придумал, всех своих детей до лучших времен, отправлять в утробу чистилища. Пятерых туда отправил: Гестию, Деметру, Геру, Аида, Посейдона и ничего, а с этим, последним Загреем, вышла какая-то нелепица. Не вылупился младенец в положеный срок, сколько я не ждал, ничего не проклюнулось из яйца-Омфала. Разбить яйцо я не могу, боюсь причинить вред малютке, и в тоже время, все мыслимые и немыслимые сроки прошли, а Загрей так и не родился на свет божий. Заподозрив неладное, я начал просвечивать яичко, как это обычно делают, когда хотят узнать, что вылупится из яйца: петушок или курочка; смотрел, светил, какие только средства не перепробывал, ничего не высмотрел. Вначале яйцо было мягким, но со временем оно затвердело да так сильно, что даже разбить его не представлялось никакой возможности. Тогда я решил, или же яйцо не розродилось, потому что окаменело, такие случаи бывают, их не так уж и мало, или же моя жена Рея обманула меня, сына Загрея спрятала, а мне подсунула эту каменюку. По горячим следам, я выяснил, что перед самым рождением она была в гостях у отца Урана. Для этого мне пришлось перевернуть весь Рейский сад, но к сожалению, я там ничего не обнаружил. Сообразив, что меня в очередной раз обвели вокруг пальца, я извлек это бутафорское яйцо из утробы чистилища, и теперь, оно пылится в кладовочке. Слушай, что тебе предстоит сделать. Из своей кожи вылезешь, будешь как угодно плакать, рыдать, изворачиваться, но выспросишь у Урана о тайне Загрея, и где его прячут. Ты все понял, - голосом не терпящим возражений, спросил тиран.

-Да, повелитель, но если он не пойдет на контакт, что тогда.

-Связной знает, что делать, - небрежно отвечал Крон, роясь в кованном сундуке.

Через время он извлек оттуда златое руно, было видно, что им не пользовались очень давно, ибо моль буквально прогрызла его в нескольких местах. Три крутых рога венчали баранью голову. Усевшись на спину руна, Бриарей начал дергать его за рога. Только златорогому барану это не понравилось, он начал брыкаться, дергаться на месте, сотрясался, чихал и фыркал.

- Что ты делаешь, злыдня, - выругался Крон, - кто ж так с руном обращается, и тутже принялся обьяснять, тут нажимать, тут выжимать, а тормозами тормозить.

Устыдившись своей невежественности, Бриарей отпустил тормоз, выжав правый рог до отказа, выпорхнул в открытое окно и растворился в облаках. Быстрее ветра домчало его золотое руно к месту назначения и, высадив, улетело прочь, а он остался вживаться в образ человека. Не легко было воинственному и вспыльчивому демоносу прикидываться убогим каликой и попрошайничать, да еще у кого, у варваров, жалких людишек. Только делать нечего, нужно ждать и вживаться в образ. Все лето он ходил по деревням и селам, побирался, просил милостыню, издержался в дороге, обтрепался на ветру, спекся на солнце, даже магнитная скатерочка и та не помогала, ибо не было в тех местах никаких харчевен. Исхудал Бриарей до костей и кожи, но был не утомим, когда истрепались его железные сандалии, он шел босой, кланялся перед каждым домом, напевая:

-По приютам я с детства скитался, не имея родново угла. Ах зачем я на свет появился. Ах зачем меня мать родила.

И жители всегда подавали ему последнее, ибо вид у него был самый жалостливый. Вскоре он сообразил, что попрошайничая в селах, ему не выжить, и при первой же возможности перебрался в город Вавилон. Надобно признаться, что тут дела пошли лучше, ему всегда подавали очень щедро, лишь иногда гнали прочь и били палками. И о чудо, через время он настолько вжился в образ калики перехожего, что временами ему стало казаться, будто он нашел для себя в жизни самое лучшее занятие. Чем страшнее он одевался, тем больше ему подавали. Чем жалостливее просил милостыню, тем больше звенело у него мелкой монеты. Вскоре, среди нищих и попрошаек Вавилона он стал уважаемым человеком, приобрел влияние, к нему прислушивались, и неоднократно предлагали возглавить всех нищих, став их царем. Только Бриарей категорически отказался, обьясняя это тем, что любит свое ремесло именно потому, что оно позволяет ему творить свободно, а бумажная волокита: отчеты, доклады и прочая прелесть царской жизни, ему не по зубам.

В один из дней, Бриарей приоделся в свои самые лучшие лохмотья нищего. Словно калека с увечиями, привязал одну руку веревкой. Будто слепой на один глаз, закрыл его бельмом. Будто калека, захромал на одну ногу. Для солидности и придания себе старческого вида, приклеил бороду и усы. Измазал лицо и руки грязью, будто никогда в жизни воды не видел. Взял старческий посох, чашу для подояний и отправился на базарную площадь, стал жалобно кляньчить милостыню, причитая и приговаривая.

-Мы люди не местные, жили бедно, а затем нас ограбили. Ради бога, подайте на пропитание.

Никто не стал припятствовать нищему калеке, и все ему подавали. Среди длинной очереди, выстроившейся, чтобы бросить в его чашу милостыню, оказался один калека, видом такой же как он сам, или еще хуже. Только Бриарей взглянул на незнакомца, сразу же понял, что теперь чужаку будут подавать больше, а он останется с носом. Вид у калеки был самый жалостливый, ступни ног выворочены. Тело худое, костлявое, совершенно бесплотное и видны внутренности. Нос цвета красной меди и такой же головой в кабаньей красной шерстке. Мелкие ореховые глазки так и зыркают во все стороны, сверлят, буравят все кругом, а изо рта воняет так, что б-р-р-р. Но когда он улыбался, его лицо миловидно преображалось. Будто насмехаясь, незнакомец подошел к нему и обратился с таким вопросом, как сегодня подают щедро или не очень.

-Хромай отсюда, - замахнулся Бриарей на чужака своим костылем, - вот я сейчас тебе приподам.

-Не бойся, я не составлю тебе конкуренции, можешь канючить милостыню сколько угодно, ответь мне только на один вопрос. Почему ты попрошайничаешь?

От неожиданности Бриарей даже не знал, что ответить и выпалил первую часть пароля.

-У меня больная нога.

- Да, но у тебя здоровые руки, и ты бы мог работать, - упрекнул его незнакомец второй частью пароля.

- Оно то так, но одна больная нога дает мне больше, чем две здоровые руки, - ответил Бриарей, при этих словах калеки обменялись меж собой теплым взглядом.

- Следуй за мной, - приказал незнакомец, убыстряя шаг.

Когда они удалились из города и остались совсем одни, незнакомец, а это был именно Азаес, придирчиво осмотрел Бриарея и молвил.

-А ты плешивый калека изменился, тебя трудно узнать, вижу тебя совсем подкосило это задание.

В ответ Бриарей только криво ухмыльнулся, снял бельмо с глаза, и его очи засверкали, как у молодой пантеры. Потом он снял с головы бычий пузырь, и под ним оказались длинные волосы. Затем он сбросил тряпки, которыми были обмотаны его руки и ноги, они оказались белыми как снег и крепкими как мраморный столб.

-Это ты видел, - показал он Азаесу свой живот, который болтался, будто свежый холодец, а внутри его что-то булькало и плескалось, для всех это страшный недуг-водянка, а на самом деле, я от этой работы совершенно обленился, заплесневел и разжирел до неузнаваемости.

-Не беда, - отвечал ему Азаес, - старик Уран симпатизирует оборванцам, а толстячки сами по себе вызывают умиление.

С этими словами они обнялись как добрые старинные друзья, каковыми в сущности и были, а когда радость от встречи поутихла, Азаес молвил.

-Теперь слушай, что мне удалось выяснить. Наш клиент со дня на день приедет в Вавилон, но в город его пускать нельзя, это очень опасно.

- Почему опасно? - возразил Бриарей, - да у меня в городе все схвачено, стоит только глазом моргнуть, и полсотни самых отьявленных оборванцев сделают то, что я им прикажу.

-В том то и дело, что в городе его трогать нельзя. Может упасть подозрение на Крона, поэтому, нам очень важно перехватить его на подступах к городу. Но и тут не все гладко, дело в том, что за Ураном, как за живым идолом, следуют сотни его поклонников.

-Вот и отлично, - обрадовался Бриарей, - нужно втереться к нему в доверие, а там уже дело техники.

-Ты ничего не понимаешь, - отвечал ему Азаес, - я следил за ним полгода, и за все это время, он никого близко к себе не подпустил, не приблизил, вроде намекая, я бог, а вы простые смертные.

- Ну и заданице, - возмутился Бриарей, - такого еще у меня не было, я полгода вживался в образ нищего-попрошайки и все насмарку, клиент подозрительный, простым способом убить его нельзя, отравить нельзя, удушить и то нельзя, прямо замкнутый круг какой-то.

-Держи себя в руках, - успокоил его Азаес, - тот кто нам мешает, тот нам и поможет! Не нам нужно втираться к нему в доверие, а вынудить клиента самому искать дружбу с нами, и случай для этого выдался самый подходящий. Эта часть страны, безводная пустыня на семь дней пути, поэтому, его поклонники вряд ли пойдут за ним следом, а мы сделаем вот что, - наклонившись близко-близко, зашептал ему на ухо коварный план злодеяния. - Ты все понял.

-Да, - утвердительно кивнул Бриарей.

Тогда настал черед действовать: затворив семь отверстий своего тела, они сотворили великое заклинание и в тотже час сделались маленькими ростом. Мрак, постепенно опустившийся над землею, дохнул ночной свежестью, из-за рваных туч выглянула кроваво-красная луна, осветив парящих меж облаков летучих мышей-крыланов.

Зыбучие пески

Долго ли коротко путешествовал Уран меж странами, нам этого знать не дано, не ведомо. Но однажды наехал он в чистом поле меж городом Лагаш и Вавилоном на высокую пещаную дюну. Эта пещаная горка ничем не отличалась от сотни таких же гор, разбросанных по бескрайней Азийской степи. Кроме одного. На самой ее вершине красовался каменный столб, воздвигнутый еще в незапамятные времена. Присмотрелся он и чуть не обомлел.

- Да это же мое изваяние, ведь это мой идол, - вырвалось из его грудей. - Откуда оно здесь, и кто его установил в этих пустынных краях, - задавал себе вопрос, и не находил ответ. - До сих пор стоит, и ни время, ни варвары, ни тиран Крон его не порушили. Нет тут какая-то ошибка, - решил Уран, - надо посмотреть ближе.

Спрыгнул с коня, а сам на холмик поднялся к собственному изваянию. Офион рад радешенек, хвост задрал и по полю поскакал, за мухами гоняется, колючий кустарник щиплет, цветочки нюхает. Но тут пронзительный свист разрезал безбрежные степные просторы, и две искарёженные тени пали на землю. От их химерного вида у Офиона глаза расширились до основания, а затем ему даже показалось, что их было трое, но когда он навел резкость и присмотрелся лучше, то понял, что их все таки двое. А троилось по вине застарелой болячки, куриная слепота уже давно крутила ему глаза, особенно перед дождем и в ненастье. Кто эти мохнатые твари с отвратительными мордами, думал он, принюхиваясь широко раставленными ноздрями…. и понял, хомяки. А те стоят под кусточками, за мохнатыми прячутся кочками, Чувинь винь винь, переговариваются меж собой на своем похожем на птичий язык наречии.

-Хомяки, вы чего тут делаете, - интересуется Офион.

- Сам ты хомяк, Чувинь винь винь, - отвечают ему мохнатые существа, взмахнув пушистым хвостом.

Неужели я ошибся, думал Офион, наводя резкость и понял: да ведь это же тушканчики.

-Я узнаю вас тушканчики! - радостно воскликнул он.

-Сам ты тушканчик, Чувинь винь винь, - нагло пищат ему в ответ мохнатые зверьки.

- А ну брысь отсюда лишайники-пакостники, - грозно топнул Офион своим копытом, - из-за вас я чуть было не подхватил букет неврозов.

- Сам ты псих, - ответили мохнатые зверьки, с укором заглядывая в его черненькие глазки.

И надо заметить, что в их бездонной глубине, он сумел разглядеть что-то похожее на понятие и разум.

- Суслики мы, Чувинь винь винь, - свистнули мохнатые зверьки и спрятались в норе.

-Я и говорю, суслики, Чувинь винь винь, - передразнил их Офион, махнул хвостиком и дальше поскакал, одуванчики нюхать.

А Уран тем временем неспеша поднялся на холмик, смотрит, и впрямь это каменное изваяние его собственный идол.

-Это же мой портрет, - растроганным голосом воскликнул старик, - таким меня изображали когда-то демоносы ойКумены. Молодой, красивый, полный жизненной энергии. Да, было времечко, - думал седовласый старик, погружаясь в воспоминания о прошлом, которое будто океан времени закружило его в водовороте прожитых лет, наполненных радостью побед, горечью поражений и большой любви.

Шурх, шурх, шурх, - едва уловимый звук прервал радужную оболочку воспоминаний. Откуда-то сбоку доносился легкий шорох, словно на потревоженном ветром дереве шуршала зеленая листва. Пригляделся Уран, смотрит, с другой стороны каменного идола лист бумаги приклеен, а на нем надпись.

- Что это еще такое, - заинтересовался он содержимым листка, протянул к нему руку, но не смог прочесть, ибо ветер озорник играл с бумажным листом, трепал его, пытаясь сорвать.

По всей видимости его приклеили лишь недавно, так как бумага еще не успела просохнуть, и, ветер играя, отогнул ее край. Уран попытался прочесть содержимое, и уже протянул к нему руку, но в ту же минуту бумажный лист оторвался и, подлетев в небо, упал на песок. Поддавшись искушению, прочесть надпись, он шагнул за листом и только-только нагнулся, чтобы поднять его с земли, а лист, поднятый ветром или чей-то волей, еще раз взлетел, покружил, покружил и снова приземлился в песок. Еще шаг, еще одна попытка поднять лист, а тот будто живой убегал прочь, и вот уже разгаряченный погоней, Уран шагнул и провалился в песок по щиколотки, еще один шаг и он увяз по колено. Тут бы ему остановиться, да забыть о этой злосчастной бумаге, да нет же, он все еще пытался к ней дотянуться, а сам еще больше погружался в зыбучие пески. Тут как тут и суслики из норы выскочили, жалобно попискивают, машут своими короткими лапками, будто говорят, давай же, давай, тянись, тужся сильнее. И он тянулся, тужился, еще больше проваливаясь в пески зыбучие, чем сильнее тужился, тем глубже под землю зарывался. Под ногами булькала и чавкала песчаная бездна, которая будто топкое болото засасывала вначале по колена, затем по грудь, и вот уже только голова торчит из песка. Песок мелкий, как мука, проникал во все отверстия тела, набивался в нос, в уши, в рот, от осознания своей безысходности в голове мелькали самые грустные мысли. Верно тут мне старому божичу и смерть пришла, но разве такой смерти я искал, разве не представлял я себя лежащим во гробе на парчевых покрывалах. А теперь вижу, что на моей могиле даже степной ковыль не будет цвесть. Нет, не бывать этому, такой смерти я не хочу, поднатужился Уран и как закричит зычным голосом.

-Уж ты верный мой конь богатырский, скорее выручай хозяина!

Да только не слышит его верный конь, потому что ветер как раз дул в другую сторону и уносил все шумы земли куда-то вдаль, прямо за горизонт. Зловещая минута растянулась, превратившись в вечность, сидит Уран в песке, лишь одна голова из земли торчит, думает… А может это сама смерть за мной пришла и под землю тащит, может сыра земля меня не держит, думал он, боясь лишний раз пошевелиться.

-Помогите! - кричит он слабеющим голосом, да разве ж кто его услышит, кругом на много дней пути ни одной живой души, лишь только суслики стоят на пригорке, лапками машут, меж собой переговариваются: Чувинь винь винь.

-Помогите! - просит он, да разве могут они маленькие, хилые животные помочь такому великану.

-Чувинь винь винь, - переговариваются меж собой душегубы Бриарей с Азаесом, - отчего он до сих пор не утонул, может мелко там, отчего трепыхается и кричит будто резаный, а если кто услышит и вытащит. Нужно действовать по запасному варианту, - сказал, как отрезал Азаес, вытянув лапки и хвост, сотворил великое заклинание.

В последний раз собрался с духом Уран-громовержец, да как закричит зычным голосом:

-Спасите, помогите!

И от его громогласного крика ветер сильный поднялся, и в тотже миг на том месте, где стояли суслики, взметнулось в небо облако черного дыма. А из дыма и гари будто призрак возник всадник на вороном коне. Да только не видел всего этого Уран, ибо его глаза были закрыты, песок мелкий и колючий набился под веки, слезы ручем катятся по щекам, мешая рассмотреть окружавшие его предметы. Спустя время, он таки сумел проморгаться, смотрит, совсем рядом скачет лошадь тряским галопом, а на ее спине примостился нескладного вида всадник в одеждах нищего, который при каждом движении своего скакуна, подпрыгивал самым удивительным образом. Лошадь тяжелыми скачками спустилась с пригорка, направляясь к нему.

-Помогите, спасите! - что было силы вскричал Уран в надежде, что его услышут.

Но не слышит его всадник, даже голову в его сторону не повернул.

-Помогите, спасите! - вновь кричит Уран, еще больше в песок проваливаясь.

Но не слышит его всадник, хотя и едет совсем рядышком.

-Помогите, спасите! - уже не кричит, а хрипит он, глотая песок.

Но не слышит его всадник, сидит на лошади, а в его сторону даже не смотрит. И вот в самый последний миг, когда казалось, уже ничто не в силах ему помочь, услышал он над собою крик. Это кричал всадник, неизвестно каким образом услышавший его шопот, да сумевший среди зыбучих песков разглядеть одиноко торчащую голову. Всадник, выхватив свой меч, как закричит.

-Если ты оживший покойник или злобный джин, то клянусь, не ходить тебе под солнцем, вот этим самым мечем я снова тебя в землю вобью.

-Не покойник я и не злобный джин, - едва шепчет Уран, - я сюда случайно попал, спаси, будь милостив.

-Сейчас что нибудь придумаю, - отвечает путник, а сам к пескам зыбучим подойти боится, ходил вокруг да около, только и сумел, что снял с коня уздечку, бросил страждущему. Схватился Уран за уздечку, да только сколько не тужился путник, а вытащить не смог, не хватает силы, тут как тут и Офион прискакал, схватился за уздечку, да поднатужился, и повыдернул из сырой земли своего хозяина. Больших трудов стоило Урану очиститься от этой пещаной мерзости.

- Чуть не погиб я в этих песках зыбучих, - ругался божич, - Хуг Хог Бол, что за диво такое, уж не заколдована ли эта земля.

А когда от песка очистился, начал у своего спасителя спрашивать.

- Кто ты путник неизвестный, скажи какой земли, какого роду племени, откуда едешь, куда направляешся?

- Имя мое Перегуда, - отвечал ему незнакомец (Бриарей), - приплелся я с заду, а из какой земли мне неведомо. А направляюсь туда, куда смотрит мой нос, когда доеду, тогда смогу и ответить, куда я приехал.

-Наверное ты бродяга и бесцельно слоняешься по этой земле? - спросил Уран своего спасителя.

- То что одежды мои истрепались от времени, и выгляжу я словно нищий, еще не значит, что я бесцельно слоняюсь по этой земле. К твоему сведенью, я уже который год разыскиваю своего любимого учителя, - отвечал ему (Бриарей)-Прегуда и заплакал.

-Интересно знать кто же твой учитель, каково его имя, скажи.

-Моего учителя-мудреца и великого бога зовут Ураном, странствует он где-то в этих землях, проповедует людям мудрость и добро, а я пытаюсь его разыскать, хотя и не знаю жив ли он, ибо говорят, решил он с жизнью проститься. Если разыщу его могилу, клянусь, рядом с ним во сыру землю лягу, ибо без него жизнь мне не мила.

-Не горюй юноша, - успокоил его Уран, - тот кого ты ищешь, стоит пред тобою.

-Не может быть, - встрепенулся всадник. - Радость то какая, - лез он целоваться, - теперь можно и умереть спокойно, а слезы из глаз его пуще прежнего катятся.

Как мог успокоил его Уран, сели они на своих лошадей и поехали, едут они час, едут другой, а Перегуда всю дорогу слезы утирает, да без остановки о смерти рассуждает. Уран же тем временем судорожно пытался вспомнить, где и когда он мог встречаться с этим оборванцем, перебрал в своей памяти, казалось бы всех, кого знал, или хотябы видел мельком, но сколько не тужился, так ничего и не вспомнил. Не зная что и думать, хотел было у Офиона спросить, может быть тот его знает, но постеснялся, а вместо этого спросил.

-Ты такой молодой, тебе еще жить да жить, а ты все время о смерти думаешь.

-О смерти думать никогда не рано и не позно, она прийдет в самый неподходящий момент, когда ты её не ждешь, поэтому я решил к ней приготовиться зарание, и даже гроб себе приготовил, - отвечал Перегуда.

-Впервые вижу, чтобы кто-то так беспокоился о неизбежном и неотвратимом.

-Да, о своей смерти я беспокоюсь денем и ночью, и чем больше думаю, тем сильнее хочу с нею встретиться, - пустился он в рассуждения, обьясняя, как будет лежать в гробу, прикрытый дубовой крышечкой, и ждать нового перерождения.

-Веришь, - бил себя в куриную грудь Перегуда, - наше суетное сущуствование лишено всякого смысла. Юность проносится как бурные воды горной реки. Зрелость высыхает, подобно сухой траве, охваченной степным пожаром. Наслаждения улетучиваются, словно облака в холодную пору года. Зыбка и призрачна наша привязанность к друзьям, женам, сыновьям и слугам. Все это я уже успел постичь и тутже потерять. Посмотри на меня! - просил Бриарей, всхлыпывая, - телом я черен, волосы спутаны, ноги в ссадинах и язвах, а руки подобно посланцу бога смерти только и умеют, что просить милостыню. А ведь на свете нет худшего несчастья, чем просить подояние! Безденежье, нищета и унижение вот горестный удел тех, кто обнищал! Родня и та считает их живыми мертвецами, стыдится родня бедняка, уходят друзья от него. Напрасно взывать о помощи, никто ему не поможет, ведь он попрошайка, презренное существо. Даже от комка глины есть польза –подтирка для зада. Только от нищего нет пользы–одна лишь досада. Отвергнутый обществом, морально втоптаный в грязь бедняк стойчески переносит любые обиды, ведь даже роптать он не смеет. Но если беды и несчастья грызут тебя, словно древесный червь, а безысходность день за днем нашептывает слова о загробной жизни, волей не волей начнешь задумываться. А не махнуть ли рукой на эту задрипанную жизнь, зачем горевать, если можно раз и навсегда обрести вечное загробное блаженство. Поэтому смерть и еще раз смерть мой удел, только к смерти я стремлюсь, только о ней я мечтаю.

Видать, все эти заупокойные речи досмерти надоели не только Урану, но и его вороному коню. Заржав пронзительным голосом, стал Офион проситься:

- ты прости меня хозяюшка, что перебиваю твой рассказ, только позволь слово молвить. Который день ты с меня не слезаешь, пора бы и отдохнуть, сил пред смертью набраться.

Тут и замаскированный в коня Азаес в разговор вмешался:

- пустил бы ты меня во чисто поле погулять, сочной травы пощипать.

-Ладно, - соглашаются они, отпустили коней пастись во чисто поле, травушки-муравушки на зеленом лужку пощипать, а сами походный шатер раскинули.

И как начал Перегуда доставать из сумочки переметной вещи нужные и в дороге необходимые: ковры, одеяла и шкуры звериные на пол кинул, предлагает садиться за скатерть самобранку. Обильно заставленную яствами сытными, напитками хмельными, закусками горячими, блюдами холодными, теплыми и чуть подогретыми, в таком огромном количестве, что полк воинов мог есть, пить и не насытиться.

- Вот так сумочка у тебя знатная, - удивлялся Уран, пробуя первые, вторые и третьи блюда. - За такой сумочкой можно жить, как за каменной стеной, и не думать о смерти.

А Перегуда лишь рукой махнет как-то так не весело, к еде чуть притронется, лишь мед хмельной по кружкам разливает, да все о смерти грустит, печалится.

-И все же, - допытывался Уран, - обьясни мне, отчего ты решил с этой жизнью проститься, чем она тебе не мила? Что породило в тебе отвращение к жизни? Ведь ты так молод, мог бы жить да жить.

-Раньше я тоже так думал, пока однажды не испытал такое, отчего жизнь моя показалась мелкой и ничтожной.

-Да ну, - удивлялся Уран, - расскажи, как это произошло, очень я люблю страшные истории слушать.

- Тогда слушай, - начал Перегуда свой расказ голосом полным скорби и смиренья. - Дней так, 20-30 тому назад, беды и несчастья меня доконали окончательно, все решил я, с меня достаточно, при первой же возможности прощаюсь с жизнью и делу конец. А тут смотрю в густых зарослях тигрица преследует крупного льва. Ну думаю! Привалило счастье, брошусь хищникам в пасть, пусть разорвут мое тело. Ночь была темная, звери меня не видели, и я смог подкрасться к ним очень близко. Но тут началось что-то совершенно невероятное, тигрица догнала льва, звери начали ругаться и шуметь на всю округу. Ты бы только слышал сколько обидных слов пришлось выслушать бедняге льву, как она его только не обзывала. Называла его лодырем неспособным прокормить их тигриный выводок. Попрекала горьким пьяницей. Обзывала Трамбацумбой. Надо отметить, что даже я, привыкший к подобного рода оскорблениям, едва держал себя в руках.

-Воистину женский язык - это бескостный хвост, способный раздраконить даже самого миролюбивого хищника! - воскликнул Уран, проникшись сочувствием к бедняге льву

-. Лев тоже так считал, - продолжал свой рассказ Перегуда, - вначале беззлобный он до того рассвирепел, что между ними возникла кровавая драка. Свирепые хищники в кровь рвали друг дружку, ревом оглушая окресности. От всего увиденного мне стало жалко беднягу льва, я высунулся из куста и только хотел прийти ему на помощь. В этот самый момент чья-то когтистая рука схватила меня за горло, и мне показалось, что шея вот вот переломится надвое.

-Неужели сама смерть схватила тебя за горло? - вопрошал Уран сочувственно.

-Хуже, этим незнакомцем оказался сам Трамбацумба, которым родители пугают едва вылупившихся из яйца детенышей. Он держал меня за горло и смеялся так, будто это был призрак вырвавшийся из преисподни. Этот смех нельзя забыть никогда, в нем смешались вой ветра, рев урагана и мрачная ирония злости. Вот смотри, - показал он свое горло, - там навечно отпечатались следы этого чудовища.

- Да ты что! - аж присвистнул Уран, рассматривая отпечатки костлявой руки.

-Уж и не знаю, как я сумел высвободиться из цепких обьятий этого ужастика о трех ногах, пятью руках и пол сотни зубов торчащих из всех карманов. «Это моя добыча», - шипело страшило и его глаза горели ультроморенговым сиянием, наводя страх, тоску и ужас. Веришь, - рыдал Перегуда, - отчаяние мое было безгранично, лучше бы я умер прежде, чем увидел и услышал все это.

-Успокойся, успокойся, - просил его Уран, - все твои страхи мне понятны.

-Нет, - вскричал Пергуда, - ты еще не знаешь, что было дальше. В туже секунду этот безумец с вытаращенными очами метнул свое незнающее промаха копье, поразив им зверя. Лев упал копьем пронзенный и полез, протяжно воя. А это чудовище со словами: «Я царь огражденного Урука», подскочило к раненному зверю и ударом меча изрубило его на части. Все это произошло настолько быстро, что ни я, ни львица, не успели сообразить, что вокруг происходит. Воспользовавшись нашим замешательством, этот безумец бросился на львицу и тутже прикончил её одним ударом. Сообразив, что следущей жертвой буду я, ноги сами понесли меня прочь, а он бежал следом, выкрикивая: «Я царь огражденного Урука. Я царь огражденного Урука».

-Мне кажется, я знаю твоего обидчика, - молвил Уран смущённо, - имя ему Гавгамеш, могу тебя уверить, что он безобиден, как дитя, и боятся его не стоит.

-Тебе легко говорить, ты его видел днем, а я ночью, и должен заметить, это зрелище не для слабонервных, только благодаря своим быстрым ногам я и спасся. В начале я бежал полями, перепрыгивая рвы и канавы, затем бежал дремучими лесами, проваливался в какие-то болота, из которых едва выбирался, а затем я еще долго брел зарослями камыша и папируса. Дикие звери шарахались от меня, словно от чумного, а я ничего не замечая, бежал прочь от тех страшных глаз,, которые оставил мне на память царь огражденного Урука. Вот с тех самых пор, я считаю лучше смерть, чем такая пропащая жизнь,- врал на прополую Бриарей - Перегуда. - С тех самых пор, в моей душе будто что-то перевернулось, все так и кипит, и клокочет, только смерть мое спасенье, в ней я вижу избавленье от душевных мук.

-Да уж! - горестно вздохнул Уран, - будь ты царь или нищий для смерти нет ни званий, ни различий. Хоть сотню лет проживи, хоть десять сотен все одно прийдется покинуть этот свет.

-Вот и я о том же, - ухватился за его слова Бриарей, - пред смертью все равны, разве что боги не думают о ней.

- Почему это не думают! - обиделся Уран, - я тоже смерти ищу, чувствую, что пришла мне пора проститься с этим бренным миром, в этом мы с тобою схожы.

-Но ведь ты же бог, а боги не умирают, они живут вечно.

-Боги живут до тех пор, пока в них верят, а как только их забывают, они теряют свою значимость и умирают. Вот и я жил, пока в меня верили, а теперь от меня все отвернулись. Ну да ладно, не будем об этом, это дело прошлое, моя жизнь подходит к концу, так что … - печально махнул он рукою и замолчал.

-Не может быть, чтобы от тебя все отказались, ладно твои дети тебя забыли, но их дети, твои внуки как правило любят своих бабушек, дедушек. Подскажи, где сыскать твоего внука Загрея, и я мигом обернусь, передам ему весточку, верю, он никогда не отвернется от тебя и с удовольствием согласится ухаживать за твоею могилой.

-Нет у меня никого отвечал Уран таким подавленым голосом что Бриарей поверил в его искренность и тутже принялся его успокаивать.

-Верь мне! Я ни на минуту не оставлю тебя одного, буду тебе вместо слуги, клянусь умереть у твоих ног, как верный и преданный пес.

- Твой выбор, твоя воля, если ты так решил, отговаривать тебя не стану.

Так за отдыхом и разговором незаметно пролетело трое суток, а на четвертый седлали они своих резвых коней, стали в дорогу собираться. Нельзя не отметить, что Бриарей-Перегуда еще несколько раз заикался насчет внука Загрея, пытаясь выспросить у Урана все, что он знает. Но Уран умело обходил эту тему стороной, делая вид, что не понимает о чем его спрашивают, тут же переводил разговор в другое русло. Найдя возможность, Бриарей остался с Азаесом на едине и рассказал ему: дескать, Уран молчит, упрямится и ничего у него выведать не удасться. Тогда Азаес принял единственно верное решение. Вези его к тем святым горам Араратским. Через двое суток приехали они к той высокой горе, что находится меж горами Арзынян и Арзерум и увидели, что от той горы исходит неземное свечение.

- Что это? - спрашивал Уран, - диво-дивное или чудо-чудное, никогда я не видел, чтобы каменная гора так светилась.

- Ничему не удивляйся, - просит его Перегуда, - ты наверное знаешь, что мне долгое время пришлось зарабатывать себе на кусок хлеба подаянием, а то, что удалось сэкономить, я спрятал в недрах этой горы. Только прошу тебя, не думай, что все эти сокровища я собрал за один день.

Прятать деньги в пещерах или зарывать их в земле было вполне обычным делом, поэтому Уран отвечал небрежно.

-Да я в принципе ничего еще не успел подумать. И правда, какие такие сокровища могут быть у базарного попрошайки, - думал он, предполагая, что Перегуда просто хвастает для пущей важности.

А тот не обращая внимания на обидные мысли, трещал без остановки.

-Тут я устроил для себя усыпальницу, и кроме меня никто не знает, как проникнуть внутрь, там есть такой гроб, просто заглядение, лежишь в нем, а тебе кажется, будто и не в гробу ты лежишь, а среди лугов зеленых и полевых трав душистых.

-Я хочу на него взглянуть, - молвил Уран.

- Нет проблем, - отвечал Перегуда, спрыгнув с коня, провел его только ему известным проходом между скал, упирающихся в глухую стену.

-Куда идти дальше, - интересуется Уран, - пред нами глухая стена, дальше хода нет.

-Нет, - соглашался Прегуда, - если не знаешь, что и где нужно нажать.

Разыскал меж камней потайную пружину, что-то, где-то нажал, щелкнула задвижка, загромыхали засовы, сдвинувшись с места, отворилась огромная стена, и они очутились во власти подземного мрака.

Безвинно- освистаный!

Если Уран с Перегудой делали только первые шаги в подземелье, то Гавгамеш уже давно пробирался в темноте извивающегося тоннеля. Он шел внимательно рассматривая стены, выложенные квадратными камнями, и были они скреплены меж собою светящимся фосфорицирующим раствором. Чистый, мягкий свет падал от стен, и он шел как бы по бесконечному коридору из светящихся каменных глыб. Неожиданно его внимание привлек один из квадратов в стене, который начал темнеть и пульсировать манящим светом. Чтобы это могло быть, подумал Гавгамеш, и сгорая от любопытства, нажал пальчиком на этот темнеющий квадрат. Тутже раздался звук «ВКЛ», что-то, где-то щелкнуло, а затем квадрат начал превращаться в рот очерченный алыми губами. Отворив свой ротик до самого основания, губки сладко зевнули, обнажив фосфорицирующую пустоту бесконечности.

-Наконец-то нашелся счастливчик, - шептали губы, лишенные лица, при этом они сложились трубочкой, словно хотели поцеловать Гавгамеша.

Но приблизившись вплотную к его уху, свиснули так пронзительно и протяжно: «Фью ю ю Фью ю ю», что ошарашенный бедняга бросился бежать, а за ним по пятам мчались эти ужасные, свистящие губы, от которых не было спасения. Подскакивая сзади, они «Фью Фьюкали» ему прямо в уши – «Фью ю ю Фью ю», подлетая справа, они противно свистели «Фью ю ю Фью ю ю». Обганяя, они забегали далеко вперед, а затем разворачивались ему навстречу и все время свистели: «Фью Фью ю ю». Пугаясь этих пронзительно свистящих «Фью ю ю Фью ю ю» он подпрыгивал, будто молодой козленок, бежал звеня суставами, а позади него летели и свистели эти чудовищные губы. Порою в этом свистящем «Фью Фью ю ю» ему слышалось:

- Убирайся отсюда тухлый кусок мяса.

Хотя он подозревал, что это были всего лишь расшалившиеся нервишки, но в тоже время робкие сомнения заставляли его судорожно пригибаться чуть не к самой земле, ибо душераздирающее «Фью Фью Фью» наскакивало на него со всех сторон. Незнамо неведомо сколько он бегал в этом страшном подземелье, а только надо отметить, что бежал он со всех ног, иногда подпрыгивая, иногда убыстряя бег, ища спасительный выход. И вот, когда казалось бы спасения нет, пред ним показалась железная дверь, на её медной спине была высечена надпись, гласившая: «посторонним вход запрещен»».

-Туда нельзя «Фью Фью ю ю», - угрожающе свистели губы, но Гавгамеш твердо решил, чему быть, того не миновать, нащупал какую-то задвижку и с ужасом подумал, а что если она заржавела, и он навсегда останется освистанным в этих бесконечных коридорах. Дернув за рычаг, что-то громко щелкнуло, и большая медная дверь бесшумно отворилась, впустив его в дивный лес, окутанный молочным туманом.

Милостыня в базарный день

-Сейчас, сейчас, - заверил его Бриарей-Перегуда, - разыскивая потайную пружину.

Он что-то нажал, щелкнула задвижка, загромыхали засовы, стена сдвинулась с места, а за нею оказалась мраморная лестница, сложенная из белых и черных ступеней.

- Осторожно, - предупредил он, ступать нужно только на белые ступени, одна из черных ступеней была ловушкой, стоило ступить на нее или хотя бы слегка задеть её ногой, как ступенька тот час переворачивалась и под нею обнаруживалась пропасть, утыканная острыми кольями.

Шаг за шагом спускались они в неизвестность, ступая только по белым ступеням. Лестница ведущая вниз оканчивалась большой комнатой, пол которой был выложен черно-белыми плитами, в которых тоже таилась опасность. После легкого прикосновения к белой плите она сдвигалась с места, обнажая яму глубиной в десять локтей. С большой предосторожностью они прошли этим длинным коридором, пока не уперлись в маленькую оббитую медью дверь, она отворялась при нажатии на потайную пружину, и оттуда одна за другой вылетали ядовитые стрелы. Следующую дверь можно было открыть только издалека, надавив ручку палкой или копьем, тотчас с потолка обрушивалась подвешенная на цепях огромная плита.

- Куда ты меня завел, - опасливо оглядывался на все стороны бедняга Уран, который уже был не рад, что сунулся сюда.

- Все это устроено для незванных гостей, - обьяснял Перегуда, - их тут поджидает множество хитроумных устройств. Тут есть ямы-ловушки с ядовитыми кобрами и поющие полы, от звука которых в голове случалось завихрение. Тут было множество фальшивых дверей из золота, за которыми прятались смертоносные сюрпризы. И бездонные колодцы, и раздвижные стены, и еще много такого, чего я и сам не знаю.

-Да, удивил ты меня, - кивал головою Уран, - сколько живу, а такого еще не видел.

-Вот и пришли, - молвил Перегуда, открывая чуть заметную дверь.

Пройдя узким и тесным коридором, они очутились внутри большой и светлой комнаты, в которой не было ничего кроме небольшого фонтана необычно тонкой работы. Два дракона из тончайшего зеленого алебастра, блистая рубиновыми глазами, освещали помещение, а из их ртов бежали струи синей и розовой воды. Подойдя к дракону, извергающему синюю воду, Перегуда рукой залез ему в глотку, что-то там повернул, и в тотже миг изваяние драконов отвернулось, перевернулось и упало вниз. Вода с шумом пролилась в отворившийся лаз. Ступив в фонтан и пройдя потайным ходом, который за ними сразуже закрылся, наполняясь водой, они оказались в огромном подземелье, сплошь заставленном пузатыми колоннами из небесно голубого сапфира, цветной бирюзы и смарагда такой прекрасной чистоты, что Уран не мог оторвать от них глаз и даже поковырял их своим пальчиком. Все эти колонны поддерживали куполообразный потолок, в котором были проделаны небольшие углубления горного хрусталя, напоминающие своим видом оконные проемы в золоченных оправах. Благодаря совершенной прозрачности солнечный свет, пробиваясь сквозь хрустальные окна в куполе, свободно проникал внутрь и целыми потоками вливался в подземелье, освещая его мириадой огней, так, что казалось, будто он возникал там же внутри, а не протекал извне. Прищурив глаза от непривычно яркого света, Уран обвел пристальным взглядом подземелье, потом поднял с полу горсть чего-то блестящего.

- Ого-го! - сказал он сам себе, - да это же деньги Оболы, их тут тысячи, и мы ходим по ним ногами. Я думал, ты ведешь меня в свою усыпальницу, а ты привел меня в сокровищницу денег, в которой хватило бы жить безбедно целому государству. Если все эти деньги ты раздобыл подаянием, то твое ремесло самое доходное из всех, что я знаю…..

- Разве это деньги, - небрежно отвечал Бриарей, пнув ногою дырявый мешок с золотыми монетами, которые со звоном рассыпались на пол. - Разве это сокровища, - говорил он, шагая по полу, сплошь усыпанному слоем золотых и серебряных монет толщиной в два локтя, высыпавшихся из мешков, где они хранились прежде. - Все это милостыня в базарный день.

Конечно-же Бриарей врал, все эти сокровища были не его, а тирана Крона, которые тот спрятал от посторонних глаз, и лишь изредка наведывался сюда. Когда-то очень-очень давно Крон делал гениральную уборку у себя в кладовочке, роясь среди хлама старых и ненужных вещей, отыскал глиняный горшочек, разукрашенный тремя основными цветами и множеством дополнительных. Хотя этот горшочек и выглядел неказисто, но силу в себе таил огромную. Стоило только положить ему внутрь что-нибудь ценное и прошептать заветное слово, он тутже наполнялся до краев несметными сокровищами. Запершись в большой комнате, он несколько дней подряд варил, выпекал и жарил златые и серебряные Оболы, умножая и увеличивая в размерах сапфиры, алмазы, жемчуга, бирюзу и прочие драгоценные каменья. Вскоре, сокровища и драгоценности буквально засыпали все помещение, и было их так много, что даже развернуться было негде. Все к чему он не прикасался, превращалось в золото и драгоценности. Целую неделю он пользовался горшком для умножения массы денег и ценностей, но потом произошла заминка. Вначале горшочек работал исправно, затем Крону не понравился запах исходивший от златых Оболов. Денежки с запахом, подумал он, это что-то новенькое, деньги не пахнут, они просто не могут пахнуть по-природе взаимо отталкивающих взвесей металла. Затем горшочек почему-то стал нагреваться, трещать и подпрыгивать, внутри горшочка что-то треснуло, затем щелкнуло и горшечек раскололся на множество мелких и крупных осколков. Собрав несметные богатства, Крон испугался их огромного количества, и от этого ему стало грустно, словно капля дегтя попавшая в бочку с медом, засела эта мысль в его голове. Что делать с таким богатством, а если ограбят, куда не глянь везде ворье и проходимцы, один Сабскаба с его слугой Бончо чего стоят, мигом все растащат, куда это все припрятать, размышлял он денно и нощно. Пришлось слезно просить мастера темных дел и хитромудрых интриг Азаеса, схоронить все это несметное сокровище в надежном месте. А тот, отыскав меж горами Арзынян и Арзыгун одну неприметную пещерку, спрятал все эти сокровища от посторонних глаз.

- Вот тебе и милостыня в базарный день! - выдавил из себя Уран, рассматривая груды монет покрытых вековой пылью, было видно, что к ним давно никто не прикасался, за долгие годы металл слежался и выровнялся, как песок во время отлива. В грудах монет, как обломки караблекрушения, лежали глубокие сосуды, полные чеканного золота, украшенные бирюзой и рубинами. Тутже стояли ручные носилки, окованные серебром и эмалью с нефритовыми ручками и янтарными кольцами для зановисей. Под грудами драгоценного металла валялись стальные кольчуги с золотой насечкой, из почерневшего от времени жемчуга. Тутже лежали шлёмы с гребнями, усеянными рубинами цвета голубой крови. Лакированные щиты из черепашьего панциря и кожи носорога, окованные червоным золотом с изумрудами по краям. Охапки мечей, кинжалов и малых ножей с алмазными ручками. Золотые чаши, ковши и переносные алтари. Никогда не видившие дневного света нефритовые чаши, браслеты, гребни, сосуды для духов, хны и сурьмы, все чеканного золота. Множество колец для носа, обручей, перстней и поясов в семь пальцев шириной из граненных алмазов с рубинами. Деревяные шкатулки трижды окованные железом, дерево, которое распалось в прах, и остались лишь груды опалов: кошачего глаза, сапфиров, бриллиантов, изумрудов, гранатов и прочего. Уран был привычен к деньгам и сокровищам, но даже он не смог не удивиться всему этому богатству, одним монетам не было цены, не говоря уже о драгоценных камнях.

- Как все это понимать? – а ж вспыхнул он гневом, и начал обьвинять Перегуду. - Имея такие колоссальные сокровища, ты ходишь в рубище, а мог бы, потратив малую часть, жить безбедно и в роскоши.

-Это правда, рубище и одежды нищего помогли мне накопить эти богатства, которые я день за днем откладывал на свою смерть. Но ты даже не можешь представить истинной причины всех моих бед и несчастий, - оправдывался он, - злой рок, будто остроотточенный меч, тяготит надо мною. Поверь, я бы с огромной радостью истратил эти деньги на благое дело, но увы, не судьба.

-Расскажи об этом подробно, - попросил Уран, присаживаясь на пухлый мешок доверху набитый деньгами.

Перегуда на некоторое время замялся, подумал, и тут же придумал такую историю.

-Мой прадед, дед и отец зарабатывали себе на хлеб ткачеством, они были очень удачливые предприниматели ибо им благоволила богиня судьбы. От меня же она отвернулась спиной, а все потому, что в свое время я позволил себе вольность, обругать её последними словами. Конечно, все это было сказано в сердцах, но богиня судьбы обиделась, и вот результат. Я день и ночь гнул спину, ткал такие чудесные ткани, которые не стыдно было бы носить даже царю. Мои ткани были разного цвета, со всевозможными узорами, самой искуссной выделки, но того, что я зарабатывал на их продаже, не хватало ни на еду, ни на одежды для семьи. Другие же ткачи, которые только и умели ткать грубые ткани, выручали куда больше денег, ведь на свою работу они тратили меньше сил и времени. А мне приходилось долго и нудно трудиться, чтобы выткать прекрасную ткань. Однажды, когда в моем доме не оказалось даже крошки хлеба, я не выдержал и говорю своей жене: «Эти ткачи, изготовляющие грубые ткани, просто купаются в деньгах, мы же едва сводим концы с концами, давай уйдем в другие края, где на мой товар найдется покупатель». Но моя жена стала меня отговаривать: «Это пустая затея, если ты бедствуешь здесь, то напрасно надеешься разбогатеть в другом месте, ведь недаром говорится. Летает птица в небесном просторе или сидит на крыше дома, все одно ей достанется добыча предопределенная судьбой. Лучше прекращай ткать дорогие ткани, делай как все, и мы заживем безбедно». Но я был неумолим, эти обидные слова буквально задели меня за живое… «Будь проклята такая судьба - вскричал я в гневе. - Все твои рассуждения глупы, если мы останемся дома, сгубит нас эта судьба злодейка, поэтому нужно немедленно уехать отсюда, поискать лучшей доли. К тому же! Я ни за какие деньги не опущусь до ткания грубой материи, это противоречит моему мироощущению красоты и гармонии, а также уровню квалификации. А все эти дурацкие ссылки на какую-то там мифическую судьбу, которую никто и никогда не видел, я отвергаю, как миф и бред придуманый невеждами вроди тебя, моя дорогая женушка».

-Неужели ты все это сказал с острахом в голосе? - переспросил Уран.

-Да, к своему огромному сожалению сказанное в серцах преследует меня и поныне, ведь богиня судьбы оказалась не только всеведающей, но и злопамятной, и тутже наложила на меня страшное проклятье, наказав безденежьем. Собрав свои пожитки, я отправился в другую страну и, прожив там три года, заработал триста золотых оболов. Решив, что этих денег хватит прожить безбедно триста лет, я отправился домой. Когда на пол пути к дому проходил через дремучий лес, солнце уже скрылось за горой заката. Остерегаясь диких зверей, я вскарабкался на сук большого дерева и заснул. Спал не спал, а лишь закрыл глаза, и мне кажется, я иду, пробираюсь сквозь призрачный лес сердоликовых деревьев. Вот так чудеса, удивляюсь я, рассматривая драгоценные сердоликовые яблоки и груши, обрамленные лазуритовыми листьями, гроздьями, свисающие с сердоликовых веток. А вокруг меня яркие звезды дрожат в черных лужах, а я ступаю ногами по опавшим сердоликовым листьям и не могу понять, где небо, а где земля. С каждой минутой этот сказочный лес все больше и больше увеличивался предо мною, переполняя всякое воображение своим величием и мощью. Только лес и ничего кроме леса. Частыми волнами ветер-бродяга колышит ветки деревьев, а те стоят покрытые желтыми, почти золотыми листьями, которые подобны мелкой рыбешке плавают в море призрачных огней, возникающих, то справа, то слева. Все эти призраки да цепкие коряги, меж которыми то и дело бегают маленькие ушастые зайчики, храпят и фыркают хвостатые белочки, да грозятся своими ветвистыми рогами могучие лоси. Ух и жуть, думаю я, и пригибаюсь к самой земле, но и там не лучше, чем на поверхности. То здесь, то там выглядывают красные шапочки. Иногда они плоские, иногда выпуклые, разлинеенные густой сетью крупных, белых горошин.