Камень-1. Часть 2. Колбаски, тайны и загадки в безмятежный период.

Глава 3

Глава 3, длинная, в которой герой никак не может получить наставления от начальства, а Иваныч идет в гости к соседу.

Совсем быстро не получилось. До мятежа из машин разгрузили только то, что везли под заказ, так что в ЗиЛке Орри оставалось примерно с треть груза. Потом с этим самым грузом его пытались угнать друэгары, пока не были «освежёваны» Камнем, а грузовик был им отбит и спрятан. И уже сегодня, вместо того, чтобы сразу отправиться к управе, Дарри слегка пощипал кучи награбленного, в панике брошенные экспроприаторами где ни попадя. Поначалу он честно пытался просто ехать к своим, но пришлось и дорогу расчищать, и, когда он оттаскивал в сторону новенький, в упаковке электромотор, его гномья душа не выдержала, и руки сами закинули тяжеленную рюху в кузов, как перышко. Брал немного и только то, против чего не мог устоять — электрику, аккумуляторы, подшипники… И последнее, что он просто не смог оставить в сжимавших его мёртвых руках не то сержмена, не то дворянчика, был пулемёт ПК производства царицынского арсенала. Дарри знал, что на территории Новых княжеств пулемёты в частных руках запрещены, но… Во-первых, цацка была совсем новенькой, муха не сидела. Во-вторых, на стволе красовался ладно сделанный амулет из дымчатой стали. Аккуратность изготовления, причудливая, но продуманная форма и сам материал говорили, что работа их, подгорного народа, а уравновешенность и, главное, легкость — что делали для эльфов или человечков. Магия же была сложной для быстрого распознавания таким неопытным чародеем, как он. Насечка серебряных гномьих рун видна были сразу и простым, немагическим взглядом, но даже тут не все руны были ему известны. Плюс была и совсем другая магия, словно вшитая прямо в гравировку рунной вязи, и на это всё стоило потратить время, чтобы изучить. Вообще, конечно, блажь какая-то нелепая. Пулемёт оружие не личное, и уж тем более — не для богатых, а, значит, благородных ручек, а тут в него вбухано денег столько, что обычным огнестрелом полтора десятка можно было бы вооружить. Ну, будем думать об этой загадке потом. Выломав пулемёт из окоченелых рук прежнего владельца, он прямо удерживал себя от того, чтобы не усесться прямо тут же, облокотившись на скат спиной и не начать изучать причудливую вещицу. Во избежание соблазна он не потащил пулемёт в кабину, как хотел изначально, а пошёл закидывать его в кузов, но взгляд чем-то царапнуло из кучи неподалёку от убитого пулемётчика. В итоге туда же, в кузов «ЗиЛа», отправились и брезентухи с двумя коробами снаряженных лент, запасным стволом, ЗИПом, и рюкзак, из которого предательски выглядывала воронёная ручка Раковки. Именно она своей мясорубочной формой и зацепила взгляд Камня. Любопытно, что второго номера убитым поблизости не наблюдалось. Скорее всего, он просто свалил все тяжёлое и задал стрекача. Тоже странно как-то, оружие дорогое, и так вот его бросить на дорогу?

До момента предполагаемого старта колбасных воришек Гимли всех этих богатств, и своих, клановых, и «спасённых» Камнем, не видел. Хотя по относительно мягкому ходу грузовика, невзирая на то, что сидел в кабине, понимал — кузов вовсе даже не сияет огорчительной пустотой. Уверенно направившись к заднему борту, он подпрыгнул и подтянулся. И так высоковатый для гнома, борт ещё к тому же был заботливо надставлен Кулаком. Правда, украшать свою машину он только начал, и узоры-картины были пока лишь оконтурены, но ещё не вырезаны в дереве и не отгравированы в металле. Решительно, как драгун, взмывающий в седло перед маршем, Гимли занёс ногу над бортом, выходя силой на левое плечо. И тут же уткнулся лицом в дульный срез пулемёта. Оценив всё богатство и роскошь груза, он ещё решительней спрыгнул вниз. Оглядевшись, ур-барак тут же поймал за перекрестье подтяжек Иваныча, галопирующего к кабине ЗиЛа. Иваныч затормозил не сразу, и Гимли отпустил подтяжки, звонко и, видимо, больно щёлкнувшие по дородным телесам содержателя гостиницы, так что тот чуть не выронил свой винтарь, «маузер», которым снова вооружился.

— Иваныч, — проникновенно-вкрадчивым голосом спросил ур-барак, — скажи, а где бы нам наше добришко из кузова можно поукромней спрятать?

— Зачем? Ты что, время-то на вес золота! Всё поверх вашего накидаем, ничего ему не станется…

— Зачем–зачем… За шкафом! Затем, что надо! Не хочу пробуждать в патруле тёмные подозрения о том, что у нас ещё более тёмные планы!

— Да ну… Я считаю, что ничего патруль вам не сделает!

— Да? Пересчитай! Это тебе ничего не будет, ты Пришлый, да ещё и житель города. А вот с нами всё будет налицо — непонятные гномы на непонятном грузовике с непонятным хабаром в кузове и при пулемёте обносят очередные руины несчастных граждан Пограничного. Потом, верно, разберутся, но ни пулемёта, ни товара, ни грузовика нам уже будет не видать, как тебе своего хрена! Хотя нет, им-то ты в зеркале можешь любоваться, а нам с грузовиком и грузом и это зась! Говори, куда разгружать, а то не поеду колбасу грабить!

Иваныч поднял очи горе, словно пытаясь разглядеть на небе всех светлых богов, и картинно застонал. Его пышные, ухоженные и задорно глядящие туда же, в небо, усы при этом забавно шевелились.

— Ну за что мне такое наказание, где ж я так нагрешил-то? Ну, в сарай, куда ещё… Пулемёт в подпол спрячем. Только как ты его потом-то вывезешь, не понимаю…

Гимли взглядом поймал Камня, бровями и глазами показал ему на кабину, не сказав ни слова. Аккуратно притиснувшись задним ходом к воротам сарая, которые спешащий и нервничающий до полного покрытия рубахи пятнами пота Иваныч уже распахнул настежь, Дарри выпрыгнул из кабины и сунулся было разгружать «ЗиЛ», но услышал повелительный окрик ур-барака, который вовсе не считался с его новым статусом и продолжал командовать по делу и без оного:

— Куда? Мы с тобой на разведку пойдем. В Барабанный сарай, стало быть. Иваныч, и ты с нами тоже. И не боись! Поедем. Только малость погодя. Все одно ты тут только суетишься и мешаешь больше.

— Какая разведка? Тут что, война? Гимли, ну что ты за человек? Я вот не пойму — ты надо мной сейчас глумишься или издеваешься?

— Перестань причитать! Гном я, так что человек я никакой. А вот у тебя голова работает как часы. Но только за каким-то хреном время от времени оттуда выскакивает кукушка. Сам рассуди! Мы тут у форта как на ладони. Если ещё и не выслали жандармские патрули, то вид снующего туда-сюда грузовика это желание сильно укрепит. Так что мы сначала ножками сходим, может, ещё и штрек к пустой жиле бить не стоит, а мы уж с кайлом прибежали… Разнюхаем, как да что, да и отбрехаться пешим проще будет. Мало ли, может, при поджоге наш старейшина ценный кисет там обронил? Эх, вот сколько раз говорил уже ему, старейшине то есть… Ну вот в следующий раз точно из него для всей охраны амулеты связи выжму. Они бы нам и в этой замятне мятежной сильно бы помогли.

— Не помогли бы, — буркнул Дарри, — не было связи-то. Не работали амулеты, а, может, и сейчас ещё не работают. Варазза говорила, Созерцающие как-то всю связь подавили, чтобы подмогу из-за этого призвать из форта не смогли.

— Варазза, говоришь? Это вот что ещё за армирские друзья завелись у честного гнома? А не у неё ли ты под юбкой отсиделся? А дальше чего ждать? До эльфов скатишься?

— Она мне жизнь спасла, даже дважды!! Я ей, правда, тоже… И мне очень нужно к ней зайти. Я велел не выходить и не открывать никому, кроме меня и военных из форта. Ну и трофеи у меня там. И ещё с ремонтом надо пособить. Лавка её от обстрела пострадала.

— О как! А скажи-ка мне, голубь сизокрылый, что раньше случилось, ты её спас или она тебя? И вот ещё что… Когда эти спасения приключились ты уже… мог делать то, что нам с Рарри у управы явил?

Дарри сперва было подумал, что Гимли продолжает язвить и ехидничать, но, глянув ему в глаза, понял, что тот на редкость серьёзен. Более того, напряжённо ждет его ответа, и, казалось, что от этого ответа многое зависит. Решив не врать, чтобы не запутаться, он честно сказал:

— Сперва я, наверное… Её Созерцающий готовился в жертву принести. Так вышло, что он отлучился, оставив тугов сторожить. Ну, как раз тех, что мы перед площадью встретили. Только мы их не всех постреляли, когда прорывались... Ну вот, а потом я из машины вылетел, мне и деваться-то некуда было, и пришлось с выжившими тугами воевать.

— И много их было, выживших-то?

— Сперва трое. Тогда я в первый раз и сотворил…

Гимли сообразил, что Камень сейчас скажет, и замахал рукой, словно отгоняя пчелу, и показывая взглядом, бровями, бородой, короче, всем лицом в сторону так кстати отвлёкшегося на служанку Иваныча.

— Ну, стал тем, кто я есть теперь, короче говоря, — закончил Камень, теребя свои три волосины в шесть рядов на подбородке и с завистью глядя на напоминавшую грязную паклю роскошную бороду Гимли.

— И ты их всех положил тем, что я думаю, или честной сталью?

— Двоих застрелил, одного тем самым, что ты думаешь. И одного из двух первых тоже тем самым.

— Не понял… Ты уж определись с этим одним из двух первых, сталью или… не сталью?

— Да сталью, сталью. Только он восстал нежитью, и уже пришлось… По другому.

— О как! Так там ещё и посмертные заклятья были… Да, паря, повезло тебе с первым настоящим боем…

— Я бы хотел напомнить, что я уже прошёл первую службу в хирде, и боевые выходы у меня тоже были!

— Ага, ага. Ты что, думаешь, я не озаботился о тебе разузнать, когда мне такое счастье в караване на шею навесили? Выходы у него были! Боевые, прямо вот до невозможности! Крестьян-контрабандистов они три раза погоняли. Ну да, один раз с пострелушками даже, только это на кровавое посвящение в щитоносца ну никак не тянет. А вот тут — да, считай, что прошёл обряд. И, ладно, не зазнавайся только, хорошо прошёл. Верно Воронов сказал, когда Копейка выкатила, ты быстрее всех успел сообразить. По сути, спас нас всех тогда, чего уж… Ну, ладно, дальше, дальше давай! Только, это, сам понимать должен, — и он снова всем лицом показал на пузатого владельца «Улар-реки», повернувшегося снова к ним.

— Ну, я ослабел после этого, с восставшим почти в рукопашную все было, его же пули не брали, и даже серебро не брало! Так что в дом зашёл… неосторожно. А там они, к ритуалу приготовленные.

— Они?

— Ну, девицы. Их там трое было, к жертве предназначенных.

— Так ты что, трёх девиц спас?

— Нее… Двоих. Там ещё один туг затаился, самый их главный. Ну вот, он меня чуть не убил, а одну из жертв таки и убил совсем. Меня-то кольчуга спасла, а они в ошейниках рабских были, не могли пошевелиться. Вот этот гад ей прямо в лоб и всадил пулю. Но всё ж я успел его, а не он меня. Ну вот, а потом я оставшихся в живых двух девушек от ошейников освободил, и дальше уж она меня спасала. Сперва от… Ну, истощения, я там чуть ноги не протянул. Потом решили у неё пересидеть, в лавке, и вот там… Короче, надо мне к ней!

— Не тебе, а нам. Раз она тебя спасла, то дело рода!

— Да род-то тут при чём?

— При том! После объясню! Но теперь род у этой твоей Вараззы в большом долгу…

— Это Варазза из «Дракона благости» что ли? Ну, магической лавки, на рынке? — встрял любопытный Иваныч, даже забывший, что им нужно спешить со всех ног.

— Ну, да, наверное. Вряд ли там две магических лавки, — пробормотал Камень, краснея.

— Баба-то она хорошая, и зелья у нее что надо. И друидка она сильная, что говорить. Только держит себя наособицу, для армирки прямо вот в строгости невероятной.

— Иваныч, ты что, удочку к ней закидывал? Или уж сразу уд срамной? А как же твоя хозяйка? Ты гляди, ходи после этого с оглядкой, она такая, что и тебя в бараний рог скрутит!

— Да скажешь тоже… Я и не знаю про неё, Вараззу эту, ничего толком, хотя и она, и я который год тут живём. Я ж так, по-соседски просто, поболтать с ней хотел. От ревматизма зелья пару месяцев назад брал. А она прям как с приезжим, слова лишнего не сказала, да. Да и ни с кем она, вроде, дружбы особой не водит. А ещё говорят «легкомысленный, как танцующий армирец». Так я не припомню даже, чтоб она на какие балы-вечеринки у местных дам приходила, хотя наверняка и звана была не раз. И ухажёров не примечал. Городок-то у нас маленький, утром чихнёшь спросонья, так к обеду все знать будут, что ты со страшной простудой слёг. А про неё даже и сплетен не припомню никаких.

— Знаешь, что в тебе самое прекрасное? Любопытство твоё, ну, и усы. Они такие роскошные, и так загибаются кверху, что ты зимой можешь наушники у шапки не опускать. Только из-за этого привычка у тебя появилась — уши греть, по делу и без него. Ладно, пошли, в самом деле, в «Барабан». А то не успеем ничего. Веди! — и Гимли, одной рукой держа свой дробовик, другой бесцеремонно развернул содержателя гостиницы к пожарищу, и вновь, как только Иваныч устремился вперёд, сделав страшное лицо Камню и прижав, будто этого ещё и не доставало, палец к губам.

Между гостиницей и бывшим трактиром было не меньше одной пятой мили, и тут завалов трупов, транспорта и награбленного барахла, как на базаре, слава Прародителю, не было. Камень про себя подивился, что такая площадь просто заброшена. Хотя нет, она была явно выровнена от ям, и на ней не росло ни кустика, ни деревца. Да и выкошена она была старательно. Дарри решил, что подумает над этим позже.

Гарью запахло издалека, перед ними было ещё не меньше четверти пути, а запах уже ощущался.

— Прокоптились твои колбасы, Иваныч, а вот пиво, скорее всего, тю-тю… Скисло от жара. И это очень и очень жаль!

— А вот и нет! Какой же кабатчик будет пиво держать в бочонке без защиты рун вечной свежести? — прохрипел запыхавшийся толстяк.

На этих словах Дарри слегка дёрнулся, что не прошло незамеченным для Гимли. Справедливо рассудив, что это связано как-то с новыми умениями парня, он сделал себе пометку в памяти расспросить того позже.

«Отставной К. барабанщик» был двухэтажным и длинным, сложенным из невероятных, в два обхвата бревен. Именно что был. Даже диаметр венцов теперь можно было только предполагать по их останкам и рассказу Иваныча. Две бочки бензина и гномьи зажигательные гранаты превратили его в грандиозное пожарище. Судя по всему, костер был ещё тот, жар от углей все ещё ощущался, так что ур-барак даже притормозил, опасаясь за свою бороду. Да что там, некоторые упорные угли даже и сейчас ещё, на третий день, светились тёмно-красным, подёрнутым седым пеплом отсветом. Сгорел и деревянный забор, выгорел весь соседний дом, справа от трактира, занявшийся от огромного кострища. А может быть, взрывом, о котором говорил Иваныч, на него закинуло достаточно горящих обломков. Гимли досадливо махнул рукой:

— Ну, всё… Плакало наше пиво, пропала наша колбаса. Не могло в этом горне ничего уцелеть, погорело всё.

— Не ной, борода, — с высокомерным превосходством ответил Иваныч, утирая покрытые бисеринками пота лоб и мощный рифлёный загривок клетчатым платком, который мог бы служить и скатертью, — я, чай, посмотрел всё до выхода. Говорил же тебе, Карташка хоть и паскудник был, но хозяин справный. Он, когда строился, почти весь квартал выкупил. «Барабан» ведь с «Приютом» на втором этаже почитай, весь участок заняли. Да и бревна такие были, что, когда он тут строился, даже Орас из «Водара» не поленился прийти посмотреть. Здесь же пришлось два домишка разобрать, чтобы сруб трактирный сложить, один на самом участке, и ещё соседний, иначе венцы никак не поднять было. Соседний — это аккурат на месте того, что сгорел за компанию, Аркашка его потом заново отстроил, чуть сдвинув правее, и в аренду сдал. А сам-то он жил с другой стороны, там был заброшенный участок с развалинами каменными. Тут же ещё до Воссияния было какое-то поселение, говорят. Вот он из тех древних руин лабаз и перестроил, каменный. И там же у него дом и баня. Добротные, надо сказать. Вон они, видишь? Целенькие, вроде бы, забор только сгорел. Ветер как раз оттуда дул, потому и устояли, а соседний дом, сдвинутый, тю-тю. Ещё повезло, что дальше огонь не пошел.

— А может, он и живой тогда, Аркадий этот? Отсиделся дома, или в городе где, а сейчас вернулся, и всё. А тут мы, за колбаской… Вот с чего ты решил, что он взял и умер? И ещё с чего вот ты надумал, что он добровольно Созерцающим помогал, ась? Сейчас полезем в сарай и словим свинцовый жёлудь в спину. И ведь он же в полном своём праве будет, мне бы тоже не понравилась такая соседская поддержка.

Иваныч встал, как будто с размаху налетел на столб. Он выглядел таким ошеломлённым, будто обнаружил пропажу собственных усов.

— А… Так это… Александр же говорил, что в гостинице всех перебили… Ну, вот я и подумал…

— Да? Вот прямо так и сказал, мол, Иваныч, видел я там Карташку, помогал он чернецам колдовать, а теперь они все мертвее мёртвого?

— Ну, нет, конечно. Да он и вовсе его не видел никогда, наверное. Ни живым, ни мёртвым.

— Так чего ж ты, демон старый, решил, будто он покойник, а? Продумал он всё! Да вот хрен тебе в жопу, вместо укропу! Ладно, слухай сюдой. Сейчас мы с тобой вместе зайдём в дом. Сосед соседу должен же помогать? Вот ты по-соседски и узнаешь, не нужна ли какая поддержка, если он жив, конечно. Только не лезь вперёд, мало ли, как оно там и кто там ныне сидит. Может, и бунтовщики затаились, почем знать? Малец, ты вперёд тоже не шибко лезь, понял? Ох, зря я тебя поволок сюда, отгрызёт мне Рарри голову! Ну, что сковано, не расплавив, не перекуёшь. Сейчас хоть посмотрим, как тебя учили двойкой в доме работать. Что из оружья с собой у кого, и сколько патронов?

— «Маузер», заряжен, и четыре обоймы. «Чекан» короткий, только то, что в барабане. Нож, — ответил Иваныч.

— «Таран». Пять картечи в магазине и ещё двадцать в перевязи. Два револьвера, к ним четыре скорозарядника. Нож, — пробормотал Камень. Он понял, что как-то совсем не готов воевать, и постарался настроиться. Может, накрыть всех незначительностью? Но, глянув на Иваныча, решил не торопиться с этим.

— Что, расслабился уже? Ты, паря, запомни, самый трудный бой — следующий. Так что не плюскай губами и сожми жопу в кулак. Лишняя дырка в ней это не лекарство от запора. Я иду первым номером, ты вторым. Иваныч, ты побудь на страховке, только в нас не пальни! Внутри против солнца идем, ну, против часовой стрелки. И запомни, Камень — никаких твоих штучек! Ну, всё, помоги нам сила гор, пошли, время не ждёт.

Камень потопал за ур-бараком, за ним — сопящий и пыхтящий не хуже гнома содержатель гостиницы. Обугленный забор с выгоревшими и рухнувшими воротами, которые, судя по расположению огарков, были раскрыты ещё до пожара, не защитил бы их от обстрела из дома, но хотя бы скрывал. И, пройдя его, Камень почувствовал себя как-то зябко, так что вновь еле сдержался от того, чтобы не укрыться за незначительностью. Окна в доме у Карташки были разбиты, не все, но многие. Это как раз было понятно с той пальбой, которая была в городе эти дни, да и со взрывом гостиницы тоже. Но всё равно, мысль, что кто-то из темноты смотрит и, может быть, через прицел, не очень ободряла. Вот, наконец, и парадное крыльцо. Взойдя на него, они оказались в мёртвой зоне для обстрела из дома. Что радовало, если, конечно, никто не кинет гранату из окна верхнего этажа. Гимли обернулся и кивнул Иванычу. Тот сразу понял, что от него требуется, и завопил густым баритоном:

— Аркадий! Эй, Аркадий! Ты живой? Это я, Иваныч. Помощь не требуется?

Тишина. Гимли, встав не за дверью, а за стеной, осторожно потянулся к красивой бронзовой ручке. Дверь оказалась не заперта. Камню до чёртиков хотелось сказать, что все это похоже на фильму. Вот сейчас начнет звучать тихая тревожная музыка, она будет всё громче, громче… Потом крупным планом ладонь Гимли возьмётся за ручку и дверь, открываясь, заскрипит, терзая предчувствием душу. Музыка, нагнетая зловещие ожидания, тут и оборвется, а из-за двери появится маленький трогательный котенок и печально мявкнет, беззащитно глядя на них. И когда все выдохнут и умилятся, настоящее зло вдруг метнётся из темноты и, заполнив весь экран целиком, поглотит их всех разом. Но тут очередной вопль Иваныча стер все эти сопли и заставил Дарри мысленно себя обругать и намотать нервы на кулак.

— Аркадий! Ты дома? Мы войдём?

Дарри украдкой всё же потянулся к силе и осмотрел своим новым взглядом замок, дверь. Он даже попытался заглянуть через неё. Правда, так и не понял, успешно или нет. Никаких нитей Силы он не заметил, ни снаружи, ни внутри. Ничего. Ну и ладно. Он уже почему-то не сомневался, что сейчас начнется пальба, так хоть колдунов или колдовских ловушек нет. Тем временем ур-барак наконец-таки поднял левую руку, загнул крючком указательный палец, показывая Камню, что и входить будут крючком, а не крест-накрест. То есть тот, кто слева от двери идет по левой стене, держа на прицеле правую, а тот, кто справа — наоборот. Затем Гимли повернул ручку и потянул на себя дверь (она открывалась наружу). Выждав ещё миг, который понадобился, чтобы вложиться в приклад, Камень, почти не задумываясь (спасибо тренировкам) рванулся почти вприсядку за дверь. Ур-барак резво, а для своего возраста так даже очень резво метнулся внутрь за ним. Гимли держал правую сторону, Камень — левую. Вопреки тревогам Дарри, кабатчик не пёрся за ними, а, грамотно присев и укрывшись, страховал им спину. Дом был просторен, но всё же не дворец, и уже через каких-то пять минут они убедились, что первый этаж чист, задняя дверь заперта (но, правда, побитые окна не давали считать периметр закрытым). Также осторожно и быстро они проверили и второй ярус. Вопреки тревогам Камня, никакой стрельбы не приключилось. Дом был пуст. Ни чердака, ни подвала в доме не было, так что осматривать больше было нечего. Однако, хоть все прошло быстро и гладко, они словно весь день в штреке проработали. Дарри почти что видел, как крупными хлопьями пепла осыпаются на пол его сгоревшие нервы. Уже не скрываясь и почти не сторожась, они спустились вниз. Гимли устало опустился на диван в центре главной комнаты. Иваныч уже был тут как тут. Нахально выудив из кухонного чулана бочонок, он налил в три толстого стекла пивных кружки, добытых из посудного шкафа, задорно журчащее пиво, довольно тёмное, почти красное. То ли после пепелища, то ли от волнения, но Дарри, хоть и не мог никогда прежде похвастаться тонким обонянием, явно почуял божественный, щекочущий нос полнотелый запах, чуть горьковатый и манящий. А пена так просто звала к себе. Гимли бережно принял кружку из рук Иваныча, вдумчиво понюхал белоснежную пузырчато шипящую шапку и сделал два огромных глотка. Лицо его приняло мечтательно-счастливое выражение доброго дедушки, тетёшкающего после долгой разлуки любимого внука. Обтерев заскорузлой ладонью пену с усов, грязных после осадного сидения в подземельях управы, он откинулся на спинку дивана и сделал третий глоток. Уровень в кружке заметно просел. Впрочем, ни Иваныч, ни Дарри от ур-барака не сильно отстали. Гимли задумчиво осмотрелся, поскреб в бороде с таким звуком, будто стальной щеткой чистили от ржавчины железную заготовку, и задумчиво изрек:

— А ведь прав ты, хозяин крова. Изменщик твой Карташка, и сейчас или в бегах, или в богах. На их суде, в смысле.

Иваныча это заключение гнома заметно ободрило, но, то ли из духа противоречия, то ли из своего неуёмного любопытства он спросил:

— Это с чего ты так решил?

— А ты оглянись вокруг. Ты дом после обыска видел? Ну, так хоть свой вспомни. Всё из ларей и чуланов вывернуто, в кучи свалено, растоптано и загажено, а сами шкафы да ящики поломаны в поисках тайников. А тут? В доме народ был, видно и по кроватям, да и вообще, но — чистенько. Даже большей части крошева стеклянного на полу от битых окон нет, да некоторые окна фанерой уже зашиты. Стало быть, убирали. Пиво не растащили, ты в это можешь поверить? Посуды на кухне грязной нет, то есть порядок-то блюли, ну, для бандитов, вестимо — просто будь здоров! Значит, за своего он у них, и не из простых «подай-принеси», а, поди, шишкой какой был в головке мятежа. Не из первых, конечно, но всё же...

— Точно! И ведь когда налёт на них планировали, я вот вспомнил сейчас, ещё говорили, что он крышу от минометов заранее укрепил, так что мины мелких калибров её взять не могли! Так что точно он изменник!

Гимли сплюнул на пол с досадой и злостью:

— А вот на пять минут раньше вспомнить не мог? Ладно… Думаю я, на «Камеру знаний» он работал, и строили тут все на ас-Ормановские денежки. И вот на кой ляд это буйство Вирацу припонадобилось — ума не приложу. Ежели он в Пограничном вынюхивал для барона Морна, так ему надо было как мыши под веником сидеть. Да уж больно место козырное, видно. Но хоть бы и так — ну не нужно это всё Вирацу, хоть тресни! Тут кого-то третьего ушки торчат. Ну, ладно, — перебил сам себя старый гном, — слова это всё. А время бежит. Не пальнут нам в спину из дома — и то ладно. Пошли, баню проверим, да и за лабаз возьмемся. Ой, баня, баня… Всё бы за баню отдал сейчас!

В бане, к слову сказать, тоже открытой, всё оказалось как в доме — видно, что кто-то в ней жил, чистоту и порядок блюл, но этого кого-то и след простыл.

Лабаз был монументален. Стены из старого тесаного камня возвышались метра на три, а до конька было верных пять-шесть. Только то, что на форт не смотрело ни одно слуховое окно на крыше, да и директрисса была закрыта самим Карташкиным домом, объясняло, почему его не использовали как укрепление при осаде форта. В ширину лабаз был метров шесть, и метров так двенадцать в длину. И ещё он оказался заперт, аж на два замка.