Как пройти в Ётунхейм? (СИ)

4

Легенда последняя — немного о новом мире, или Меч-Дурачинка

Девять сходств

Пролог. Первое апреля, или Огромная разница

Мидгард, 20** год

Было первое апреля, ровно 00.00 по местному времени. Именно тогда она и увидела это сообщение: длинное до безумия, состоявшее лишь из распространенных предложений. В глаза Марии бросилось одно такое, из середины: "Я не знаю, что тебе надо оттяпать, чтобы накинули ещё хоть капельку мозгов, потому что я убеждён, что тебя тогда крепко надули; и не надо мне советовать что-то самому оттяпать или выколоть: я тебя знаю, fratello(*), Йольский Кот, а ещё лучше этого я знаю себя и то, что я существо самодостаточное, причём, вроде как, мозгов мне пока хватает."

Только Мария прочитала это предложение, как весь этот шедевр эпистолярного жанра был удалён по понятным причинам, но вместо него появилось гораздо более лаконичное: "Случайно тебе улетело. Прости, если разбудил, хотя… ну, ты поняла, надеюсь". К первому апреля это относится не могло, тем более, что вчера в переписке проскользнуло кое-что интересное: "Понятия не имею, зачем первого столько людей чуть не день начинают с розыгрыша". "М-да, тебе бы от розыгрышев отдохнуть, — Мария знала, что написала скорее глупость, чем умную вещь, но не сдержалась, — тем более, что день заселения Локи в Асгард должен быть важнее для таких отбитых фанатов, как мы". "Воистину так! Вот бы все этот день отмечали!" — "Даёшь международный день без Marvel!)". И так далее, и так далее — переписывались часа три, благо выходной. Мария отложила свои писательские дела, сначала пожалела, а потом пришлось признать, что вдохновения было ни на грош. Хорошо, конечно, ощущать прилив сил от общения с новым другом, пусть и дистанционного, но на творчестве это, по её собственному опыту, никак не отражается. К тому же, легенды, которые можно было бы представить в новом свете, действительно закончились, и надо было бы сочинить что-то своё, а это сложнее, чем могло показаться на первый взгляд. Собственно, она и размышляла той ночью о сюжете, было несколько идей, так что и прочитала то "чужое" сообщение тут же, как телефон пиликнул.

Заснуть не вышло. Одно-единственное предложение заставило её думать о том, что могло, а, главное, кто мог вызвать у её друга, как она когда-то сказала, "по полупереписке, такую реакцию. Нет, выводило его из себя много чего, о чём он и сообщал ей относительно регулярно, в деталях расписывая всю суть проблемы, но чтобы какого-то явно неплохо знакомого себе человека он распекал такими тирадами посреди ночи? Нет, такого, кажется, ещё не было за весь год знакомства, в том числе — и встреч "вживую".

В пять утра вновь пиликнул телефон, причём сообщение было вновь от него — от Вольфа: "Сегодня заберу тебя с учёбы. Отказ не принимается: есть уважительная причина — день заселения Локи в Асгард не может быть забытым)"

***

Он махнул ей рукой, продолжая что-то втолковывать непонятно кому по телефону: "На этот раз кто накаркал? Или на хвосте принёс, я не орнитолог тебе — понятия не имею! Ага, даже так… Ладно, учёл. Тебе возьми да выложи всё, ага, конечно. Не беспокойся, не узнаешь. И хватит лезть в мою жизнь, договорились или нет? В какую-какую? Личную, разумеется — я-то в твою личную (это слово он выделил особо) сколько уже не лезу. Иди, за цыпочками своими бегай, тоже опытный он, ага… Йольский Кот! (это он уже повесил трубку и изможденно откинулся на сидении автомобиля)."

— Доброго дня и здоровья, — шутовски поприветствовал Марию, — брат мозг выедал, с ним бывает. Только то ли не понимает, что как побочный источник ума, эта методика более чем спорная, то ли… его, словом, не разберешь.

— Старший брат?

— Старший, старший… Ладно, что у тебя по нехватке легенд?

Мария села на свободное переднее сидение, думая о том, как всегда Вольф обрывал большую часть разговоров о своей семье. Ужасов ей выдумывать не хотелось, а тем более — слушать о них, этих ужасов, или заставлять другого их рассказывать, так что она просто с этим смирилась. Вот и теперь она постаралась так же быстро переключиться на обсуждение своих творений.

— Почти не о чем писать, значит? Послушай-ка… — тут его лицо приобрело отнюдь не вселяющее спокойствие выражение. — А скажи мне вот такую вещь: чем Зигфрид похож на какого-нибудь потенциального крнстоносца?

Мария вытаращилась так, как будто её стали убеждать, что Донар мозговит что твой кандидат наук.

— Между ними огромная разница, — начала она, правда, очень неуверенно, смотря на друга, как будто тот бы вцепился ей в горло, вздумай она ему возразить, — и цели у них разные были…

— Разные? Хорошо, допустим, что цели похожи у Вотана и крнстоносца, а не у Зигфрида, но у них может быть гораздо больше общего, чем ты думаешь. А "Огромная разница" — вот она.

Мария вновь поняла, что что-то не до конца осознает, и посмотрела туда, куда был устремлен взгляд глаз за жёлтыми стёклами непонятно зачем прнадобившихся в самом начале апреля солнечных очков, а значит — глаз её друга. Ничего особенного она по началу не увидела, на этой улице она вообще очень редко бывала, но потом она заметила вывеску с четко видной надписью: "Огромная разница" и стрелкой, услужливо указывающей, как в означенное место попасть. Надо было идти вниз по лестнице, в подвальное помещение. Глаза девушки расширились.

— Порядочная, значит, — довольно беззлобно поддел её Вольф (за год их начавшегося в Интернете знакомства она к этому привыкла), — да приличное там место, мне ли это не известно! Пойдём, посидим, а я расскажу тебе кое-что занимательное относительно Зигфрида и крнстоносца. Вот же черти лысые и волосатые, — проскочила вторая его коронная фраза. Ещё чуть-чуть, и в Италии бы ему не поздоровилось, — и припарковаться толком негде… Пожалели бы многодетного отца!

Это был один из немногих "семейных" фактов, которые Мария знала. Сначала, а точнее — во второй день их знакомства и в первую встречу лицом к лицу, она была этому немало удивлена, но потом сама же себя корила за мышление шаблонами: разные бывают многодетные отцы: и с пирсингом, и с крашенными волосами, и с не самыми вежливыми, но, стоит отметить, оригинальными и меткими, надписями на кофтах и футболках. Правда иной раз она задумывалась, как настоящий фанат мифологии и всего с ней связанного, о странных совпадениях, которые иной раз случаются в этом мире (да и не только в этом, а во всех девяти, как она один раз пошутила), случаются ведь, что ни говори. Словом, во все то, что она так любила, она не верила и, конечно, имела на это полное право.

Сходство первое. Неконтролируемая агрессия без причины

— Главное не напиться, а то кто тебе всё расскажет. — ухмыльнулся Вольф, отпивая с не самым довольным выражением лица лимонад.

Полминуты назад они, будто забыв о сути встречи, делились новостями, причём Мария очень хорошо запомнила такой шуточный совет (она через месяц должна была уезжать на другой конец страны, чего не то чтобы хотела, и нервничала): "Главное, если чувствуешь, что тебе где-то не рады и ничем тут не помочь, стоит сделать такое лицо, будто у тебя на всех тонна компромата, который ты в любой момент готова вывалить." Тут он наглядно продемонстрировал, что имел ввиду, отчего Марии и в самом деле стало не по себе: она вспомнила с двадцать неловких моментов из своей жизни, о которых лучше было бы никогда не думать. Заметив это, друг её сделал лицо попроще, что было настоящим облегчением.

— Ладно, глупость сказал, ну да ты поняла.

— Да уж, во-первых, у меня в жизни так не получится, а во-вторых, вспоминая чудесную нашу…

— …Старшую Эдду, — картинно скривился Вольф, — мы извлечем урок…

— … того, что компромат — не самое…

— … подходящее для атаки большой компании, шантажировать надо всех по одному. Трезвым.

— Я хотела сказать, что… Не важно, — вариант Вольфа был намного более обоснован.

— Что компромат — вообще не самая лучшая штука на свете? Не скажи, не скажи… Что-то вроде и от темы далеко не ушли, но так к ней и не придём.

***

— Снова выдумал что-то несусветное и будешь заставлять меня завидовать, потому что фантазия у меня в последнее время дремлет?

— Обижаешь, Марихен, — состроил он жалостливую гримасу, а Мария чуть не заёрзала на одном месте: ей было непривычно слышать, что к ней так обращаются, — фантазии тут не надо, — продолжил он другим тоном, менее доверительным, что ли, — это у Снорри фантазии хоть отбавляй. Это ж надо придумать! Идеальное, черти волосатые, убийство… Ладно, Йольский Кот, не будем о грустном: врачи на больных не обижаются. Что за скорбная физиономия? Кого из Хельхейма возвращаем? — весело глянул он на притихшую Марию, будто думающую о чём-то и важном, и странном.

— Уж не Бальдра — это точно, — неловко улыбнулась девушка, — итак, кто же мне историю обещал? — в тон ему осведомилась она, — Аудитория у Ваших ног — наслаждайтесь моментом!

Вольф отхлебнул лимонад и начал рассказ:

***

Нильс запомнил только одно, и лучше бы он этого, честное слово, не запоминал. Это если рассказывать с позиции некоторых современных людей, убежденных в абсолютной подверженности юношеской психики любому влиянию. И что с того, что почти что девятьсот лет прошло? Всё равно ж не взрослый!

Ну а если серьёзно, то ему все равно не стоило бы это всё запоминать: не было бы потом передряг. Хотя тут уже не он это решал, а достопочтенный Предатель Героев. Об этом, конечно, Нильс ни малейшего понятия не имел. Имел бы — не стремился подняться с земли за реваншем (почему бы заплутавшему почти-что-то-есть-вовсе-без-пяти-минут-крестоносцу не победить великана? Воистину дурацкий вопрос!), но реваншу этому случиться было не дано: удаляющиеся шаги, грохотом отдающиеся в ушах у парнишки, не давали соврать. Нильса охватила, как ему казалось, настоящая ярость. О том, что же это было такое на самом деле, можно лишь догадываться, что я и советую попробовать сделать. Бывший оруженосец рассудил следующим образом: "Если не выходит ничего сделать, оружие моё ни к чему, то можно и остаться полежать — в себя прийти". Или думал он о другом — никому же в голову (за одним исключением: если дело происходит на вскрытии, но этот случай мы в расчет не берем) залезть нельзя, известно доподлинно лишь одна вещь: Нильс действительно не двинулся с места до тех пор, пока не почувствовал, что кто-то трясет его за плечо, желая проверить, жив ли он вообще.

— Эй! Парень! Не пьян же ты, в конце концов — мал ещё, кажется!

Нильс медленно перевернулся на спину, приподнялся и только потом приоткрыл один глаз. Поняв, что перед ним вполне себе человеческое лицо, он открыл и второй глаз, приглядываясь уже к незнакомцу повнимательней. Перед ним был человек, происхождение которого и по внешности в целом (был он высок и, судя по всему, довольно силен, лицо его, кажется, не покидала залихватская, что называется, усмешка, волосы были ухожены и подстрижены в кружок), и по одежде (ни старая, ни новая, ни богатая, ни бедная, ни годная лишь для труда, ни парадная, а вовсе черт знает какая эта одежда была).

— Живой, значит, — отметил для себя незнакомец, пока Нильс Смотрел на него, моргая от непривычного для себя какое-то время дневного света раза в два чаще обычного, — что хоть случилось с тобой, не скажешь?

Нильс молча оглядывался вокруг: незнакомец его уже не интересовал, в голве вертелось все то, что произошло не так давно: шутка ли — увидеть НАСТОЯЩЕГО великана, одного из тех, о которых ты слышал разве что от бабки ночью в детстве? Настоящий, вполне обычный, человек был для него тогда как будто чем-то ненормальным и ненужным. В голову прокралась дурацкая, но, кажется, хоть какое-то значение имеющая мысль, а глаза его вперились в коня незнакомца: то, что сможет его отсюда вынести, ведь вся эта ситуация его по меньшей мере угнетала.

Поток примитивных, но, всё же, грубостей, вылился на незнакомца как-то сам, огорошив обоих. Но незнакомец тот был, кажется, стреляным воробьем, и отвлекающего маневра из поражающей слух брани не вышло. Нильс вскоре лежал, скрученный поперек седла ни на полпальца не сдвинувшейся лошади, бранясь теперь уж от души, но все ещене до конца понимая, в чем дело, пытаясь, правда, и втолковать о великанах. Его, понятное дело, не слушали, отбиваться было тоже бесполезно: незнакомец и вправду был силен, но стоило — из вредности, как минимум.

Комментарий к Сходство первое. Неконтролируемая агрессия без причины

Сходство второе. Сначала делаем, а потом уже думаем

— Нет, он точно с ума сошел, — не выдержала Мария.

— А герои, значит, не сумасшедшие были. Самые адекватные в мире люди, конечно… Ладно, никогда не понимал всё это дело просто. А что было бы с тобой, увидь ты великана, думая, что к этому готова, а на самом деле…

— … ничего подобного, да.

— Нет, всё-таки. Пусть не великана, какое другое существо? Что бы с тобой было.

Мария начала чувствовать подвох. Точнее, какая-то её иррациональная часть, которая всё равно вскоре перестала оказывать на неё хоть какое-то влияние. Так что ответом на провокационный вопрос было простое:

— Понятия не имею, не думала никогда, — слово "глупости" она решила не использовать.

Вольф хотел было что-то сказать, но тут выражение лица его изменилось, причём изменение это ни о чём хорошем не сигнализировало.

— Нашёл время и место… Йольский Кот, и ведь не стеклянным…

— Что?

— Ничего, пересядем отсюда, может, поможет. И пива возьмём, а то нервы не в порядке.

Когда всё это было исполнено, Мария, мало чего понявшая, ведь туда, куда посмотрел тогда Вольф, глянуть она не успела, нашла наглость спросить:

— В чём дело?

— Да припёрся один ненормальный, которого только не хватало. Ты, главное, ничего ужасного себе не воображай: неохота просто сегодня беситься. Тебе ведь тоже иногда не хочется с кем-то говорить, и всё тут!

— Это да, это точно, — Мария и решительно, и несмело (она сама не поняла, как так вышло — точно специально не повторишь) отхлебнула пива и, кажется, успокоилась.

— Особенно, когда ты просто хочешь ото всех отдохнуть, верно? — дождавшись кивка Марии, он посидел молча немного, и без предупреждения продолжил.

***

Объяснить ничего бы не вышло, если бы коню просто бы не надоело терпеть на себе непонятно как на нем очутившуюся, да ещё и брыкающуюся ношу. Когда ничего, кроме следов от подков, перед этими двоими не осталось, а на Нильсе не появилось с дюжину дополнительных синяков, спокойствие не воцарилось. Но это всё же произошло, благодарение Вотану (или просто случайному стечению обстоятельств — никто даже сейчас не смог бы это понять), и обоим просто-напросто пришлось выслушать друг друга.

— Ты точно был… то есть, на самом деле это видел? Малец, это не шутки, ведь если ты это видел, то следовало серьёзней относиться к появлению бесов.

— Бесов? — ещё бы год назад Нильс бы не задал такого вопроса, но теперь он слишком сильно сомневался в том, что дело в бесах, а не чём другом.

— Ну а кто тебя, скажи мне, попутал? Совсем как будто спятивший был. Может, есть что-то такое, из-за чего бы это могло бы произойти?

Незнакомец звучал очень убедительно, так что Нильс действительно задумался чуть не обо всём своём прошлом.

— Есть. Я должен был идти в Святую землю со своим господином.

— Сбежал?

— Сбежал. За это мне, разве что, такое… — он выглядел растеряно. — Что тогда делать?

— Делать, что должно. Звать тебя как?

— Нильс. А тебя тогда как?

Вопрос оказался для незнакомца наредкость неудобный. Минуту где-то он многозначительно молчал, смотря вперед, но будто не видя там ничего вовсе. Наконец, он ответил:

— Это не должно быть для тебя важным. А, всё-таки, если шёл в Святую землю, ты туда и иди, как и я иду теперь. Тоже есть за мной один грех, знаешь ли.

Нильс поморщился от слова "тоже". Каким бы убедительным тон этого не пойми кого ни был, парнишка, всё-таки, не верил в то, что это какой-то грех. По крайней мере, не такой тяжкий, чтобы за ним вдруг взяли — и пришли бесы. Он вообще на секунду стал тем Нильсом, которому была бы намного важнее спокойная жизнь, который уверял своего господина, что раз они заплутали, значит им не суждено туда отправиться. Но, в тоже самое время, тем же Нильсом, до смерти боявшимся язычников и чародеев.

В ближайшие пару дней для них не произошло ничего особенного, да только в Верхних мирах тогда творились вовсе другие дела.

Сходство третье, или Великое "что мне за это будет?"

— Локи!

Записной ас даже поворачиваться не стал. То ли от лени, то ли ещё по каким соображениям. Помолчал с пару секунд и так же не поворачиваясь подал голос.

— Итак, Донар, мальчик мой, что произошло на этот раз? Если ты здесь, чтобы обвинить меня невесть в чем, то разочарую: сегодня не мой день, и ты с чистой совестью можешь уходить. Извинившись, конечно.

— Ты. Заставляешь. Моих. Слуг. Отлынивать. От. Работы. Уже. Полгода. И. Вдобавок. Брешешь. Что. Ни. При. Чем.

— Ого, как разговорился! Делаешь успехи в красноречии. Предлагаю тебе просто так давать приют Эрнсту только потому, что он заставляет тебя думать, а то я, видно, старею, не могу все время исполнять эту роль.

Донар молчал, и молчание это не предвещало ничего хорошего, в чем Локи мог убедиться, краем глаза посмотрев на него, но все ещё не разворачиваясь.

— Хорошо, давай я тебе ещё раз объясню: Эрнст тебе никогда в жизни не поклонялся, для него естественно не ловить каждое из твоих немногочисленных слов — это раз. К тому же, он, как славный мальчик, — тон Локи стал насмешливо-увещевательным, а взгляд почему-то скользнул по противоположной стене и остановился на сундуке, после чего Локи вновь развернул голову примерно на четверть, чтобы удобней было обращаться к Донару, — глупостей не делает, не думая не бежит.

Лицо Донара самым красноречивым образом говорило о том, что громиле все это более чем не по нраву, но как следует донести это до Локи он то ли не хотел почему-то, то ли, по также непонятной причине, не имел возможности.

— К слову, мальчик мой… — эффектная пауза сделала свое дело: заинтересованность проскользнула по лицу Донара. — Ты достаточно трезв сейчас, чтобы припомнить кое-что? Мы на желание тогда спорили, и ты проиграл, верно?

Тут Локи, наконец, полностью развернулся, дабы наблюдать невообразимо раздражённое выражение лица собеседника: шутка ли — напомнить о том, что никто иная, как Сила, дочь, на минуточку, Грома, пусть и вынужденно, но мирно провела время в Ётунхейме, причём отец её этого не заметил (в этом и заключалась суть спора: Донар не заметит самое важное) — себе дороже. И кому, как не Локи на это намекнуть?

— Значит, ты проиграл, да, — задумчиво протянул записной ас, — и свое желание я решил сегодня объявить тебе при твоём почтенном отце, то есть, при моем дорогом побратиме. Ему понравится, хоть он и будет это скрывать. И, знаешь ли ты что, Донар…

Что там Локи ещё хотел сказать, никто так никогда и не узнает: Донар, еле (но все-таки) сдержавшись, что можно уже считать чудом учтивости, чтобы не плюнуть на порог, удалился.

— Странный сегодня день, а? — подмигнул Локи вылезавшему из приоткрытого сундука Эрнсту. — И не заметил, козьи мозги!

— Да, и молчалив был, что его братец(*). Как думаешь, согласится на условие?

— С его дурацкими принципами — да, придётся, куда деваться? Только не стоит радоваться — если что, будь в Мидгарде готов, что он спросит, что ему за эту пытку будет.

— Да, и ведь не из земных героев, — начал припоминать Эрнст истории о тех, на кого Вотан положил в своё время свой одинокий глаз (услышанные, к слову, главным образом от Локи), — чтобы такое спрашивать.

— В поступках Донара не стоит искать здравый смысл, что ты никак не привыкнешь? А будет за это ему ровно воз ничего. Могу ещё тележку его же добавить — не жалко.

***

Тем временем, в Мидгарде тоже кое-кто ставил условия, и был то Нильс.

— Что мне будет, если я тебя, не рыцаря или кого-то подобного, попробую провести в Святую землю? Я покаюсь своему господину и, возможно, что-то из этого выйдет, но только для меня.

По лицу незнакомца, которого, к слову, Нильс про себя называл Искателем, было видно, что он уж не рад, что пошёл в странствие с этим мальчишкой, которому он не мог сильно перечить, ведь был он намного ниже происхождением, чем можно было подумать. Жаль было и того, что Нильс не до конца понимал суть проблемы: нужны были деньги, да вот где их взять? Наконец, через пару часов бессмысленной болтовни, Нильс вспомнил о ростовщике, к которому даже его господин ходил с повинной перед походом. Добраться до него было легко, но добиться чего-то — почти невозможно. Однако, парнишку, да и Искателя (почему только — неясно), это не очень заботило.

Сходство четвертое: не чувствовать подвоха, или Молодой Тинг

Сказать, что ничего не предвещало беды, значило бы сказать настоящую глупость: никогда не стоит утверждать такое, тем более, что некоторые отдельно взятые субъекты в Асгарде по почти что всеобщему мнению лишь своим присутствием уже предвещают эту самую беду. Но дело не в этом, а в том, что тот день вновь выдался спокойным, и Форсети, сын Бальдра, внук и Вотана, и Фригг, а значит — очень редкий экземпляр Верхних и Средних миров, был не у дел. Решив, что отдых — это не так уж и плохо, он направился в только одному ему известном направлении. Как провести этот день, он представлял смутно, к тому же что-то подсказывало ему, что скоро свободное время превратится в не такое уж и свободное, а этого ему не хотелось, пусть он и не желал себе в этом признаться. Тут ему и пришла в голову мысль, которая в другое время показалась бы ему худшей на свете, но сейчас он считал, что что-то получше он навряд ли придумает. Эта мысль была очень проста и многим в Асгарде понятна: "Пил с утра (причем не пару кружек пива, чтобы насытиться) — весь день свободен!" Так говорили и хамоватые Дети Грома, причем совершенно серьезно, и разнузданные Отпрыски Воздуха, желая таким образом кого-то поддеть. Однако же старшему поколению асов и ванов (и не только их) эти идеи были немного чужды.

Форсети прервал размышления, решив, что не стоит по пустякам предаваться настолько далеко заходящим рассуждениям, и тут услышал голос того, кого меньше всего хотел сейчас повстречать. Вернее не голос, а голоса, и не того, но тех:

— Эй, Форсети! Мы, конечно, не хотим тебе мешать и все такое, но вот только ты нам нужен! — Нарви заявил об этом, сидя на ближайшей березе и так сильно болтая ногами, что Форсети испугался, как бы он не свалился на стоящего, облокотившись на ствол, брата.

— Не нравится мне это. Без меня никак нельзя?

— Нельзя. Об этом говорить бессмысленно: ты не можешь отказаться. Мы собираем тинг.

— ЧТО?! Какой ещё тинг? Вы не…

— Можем мы, можем! Только ты, мы, Сила… Ну и, может, еще кто умный найдется, — поспешил обнадежить Вали.

— И кто же этот умный?

— Не знаем! Ладно, ладно — Улль, может, будет. На всякий случай. Я не знаю, зачем он нам, но он, вроде, соображать хоть как-то умеет.

В этом сборище, которое тингом назвать язык не поворачивался, Форсети участвовать не очень хотел, но соблазн проследить за детьми Локи, наглеющими с каждым днем и стрямящимися прославиться не хуже отца, был слишком велик. Сила одна вряд ли с ними справится, кто бы ее отец ни был, а прибытия Улля он не ожидал.

— Хорошо, что вам хоть от нас надо?

— Говорили же мы: собираем тинг!

— Это понятно, но зачем? Зачем я должен идти нам ваше хм… сборище, если я не знаю, о чем мы будем говорить? — голос Форсети звучал и раздраженно, и немного сурово, и заносчиво-издевательски.

— Ну вылитый дед! А ты постарайся как он, и будешь все знать, — усмехнулся Вали.

— Да, а мы не скажем ничего. — Подтвердил Нарви. — Не трусишь же ты!

Форсети насторожила эта фраза, но он справедливо, как и всегда, рассудил, что если он не явится, то ничего и не узнает. Правда, вопрос остался:

— А Сила хоть знает, что вы задумали?

— Нет, но сейчас узнает. Вот, собственно, она и идет.

Действительно: неподалеку виднелись длиннющие рыжеватые косы.

— Эй, красотка! Обернись, что ли, мы ведь тебя видим, — Нарви, с высоты ветки, на которой все еще сидел, свистнул пару раз с двумя пальцами во рту, что повторил его брат.

— Привет всем лодырям! Что делаете, не спрашиваю: видно, что ничего.

— Обижаешь, — сиганул-таки с березы Нарви, — Сила, мы собираем тинг, и ты участвуешь.

— ТИНГ?! Вы же…

— Мы можем собрать его, если участвуют только ты, Форсети, мы и, может, брат твой — Улль.

— Он совсем спятил? — невольно вырвалось у Силы.

— Нет, сокровище рейнское, он поумнел. И ты тоже умный поступок совершишь, если согласишься.

Сила посмотрела на близнецов так, будто не один из них с березы спрыгнул, а оба с верхушки Эшена ненарочно свалились.

— Учти, Сила, речь идет о тебе.

Сила глядела так, будто свалились братья не с Эшена, а с трех, если бы столько было.

— Сила, Улль будет, он с ума пока не сошел, если ты волнуешься. А мы в порядке. Скажи лучше, на Охоту дед твой скоро собирается?

***

А в Мидгарде творились другие дела: Нильс был всё еще уверен в успехе, но Искатель в нем уже сомневался. Других вариантов, правда, ни у него, ни у Нильса, конечно, просто не было. Был, правда, выход: посмотреть, что у Нильса выйдет, а самому быть вроде как ни при чем.

Итак, имени ростовщика этого Нильс не знал, да и, кажется, мало кто ещё. Известно было о нем также немного: был он богат как Крез, никто не знал, сколько людей он разорил, но при всем при том, чем старей он становился, тем неохотней он вверял в долг. Благо, у него успело скопиться достаточно денег к тому моменту. Впрочем, тратиться он тоже не любил, так что неудивительно, что он не разорился. Бывший господин Нильса каким-то чудом выпросил у него денег, и почему вдруг оруженосец решил, что ему тоже это удастся, неизвестно. Не понимал этого и Искатель, так что правильный выход действительно был один: посмотреть, что сделает другой, а самому не соваться в это дело.

***

— Нильс, как ты сам говорил, я не рыцарь и никакого отношения к ним не имею, — начал он тогда, когда до ростовщика оставалось всего ничего. — Тогда какой прок в том, чтобы мне идти с тобой. Или, может, думаешь, что понадобится грубая сила?

Нильс непонимающе посмотрел на спутника.

— Не думаешь ли ты, что понадобиться помочь старичку убедиться в том, что нам это необходимо?

— Как это возможно, — не вопросительно, но почти что в ярости ответил на это Нильс, у которого слов почти что не было, — это было бы бесчестно! Я сам пойду — решился парнишка.

Искатель, прошептав что-то напоминающее начало pater noster, направился недалеко, но все равно только в одному ему известном направлении.

Сходство пятое, или В логове Дракона

— Ну, с чем на этот раз заявился? — голос Вотана звучал не то чтобы подозрительно, но осторожно, хоть и вполне самоуверенно.

— С чего взял, что мне что-то непременно нужно?

— Привычка, знаешь ли. Не может все быть так просто.

— Хорошо же, ты прав. Донар где?

— Положим, что здесь, — громовержец был мрачнее тучи, если так можно выразиться. Не каждый день позоришься и делаешь так, как указывает ётун. В последний раз такое было давно, но память о том инциденте была все еще жива, как ни прискорбно было это осознавать.

— Я здесь, дорогой мой братец, — Вотан, в который раз услышав это обращение, поморщился, будто вовсе не привык, — чтобы объявить при тебе же мое желание, которое Донар должен исполнить, ведь оно связано и с одним твоим поручением тоже. Тебе ли не помнить, что ты сказал мне присмотреть за очередным так называемым "героем" немного? — Вотан ничего не ответил, а только сверлил побратима своим одиноким глазом, понимая, впрочем, что видимых результатов не добьется: у них с Локи было слишком много совместно прожитого времени позади, чтобы это произошло. — Так вот, я хочу, — эффектная пауза не смогла остаться неиспользованной, — я хочу, чтобы Донар был со мной все это время.

Громила состроил выражение лица, как будто говорящее: "И что с того? Не может же в этом быть все дело!" Но, поскольку умом он никогда не блистал, дальше его мысли, судя по всему, не шли.

— Без козлов, мальчик мой милый, без козлов! — как будто ответил на его мысли Локи, — без перчаток, без пояска, без кувалды твоей обожаемой. Как обычный человек, словом. Ну, Эрнста, разве что, можешь взять… И ломик небольшой, но в пределах разумного.

Динар даже не сразу осознал все сказанное, не то, что не смог возмутиться из-за того, что Мьелльнир назвали кувалдой. Хотя, если призадуматься, чего-нибудь этакого и можно было ожидать. Остался невыясненным лишь один вопрос:

— Зачем тебе это все? — это уже поинтересовался Хеймдалль, которому, впрочем, судя по выражению лица, а вернее — по ухмылке, дающей понять, что обладатель ее представил себе что-то наредкость странное, этот план был по душе. Не зря ведь именно он помогал Локи придумать тот самый способ возвращения Мьелльнира из Ётунхейма, позабыв о всех спорах и натянутых отношениях. Подколоть братца страж был не дурак, как бы не строил перед отцом саму серьезность, что ни говори.

— Повеселиться хочу, а то жить скучно как-то в последнее время, понимаешь? — деланно-страдальческим тоном заявил Локи. Вотан же еле сдержался, чтобы не заметить что-то насчёт наказаний в целом и в частности, побоев "за дело", беспорядков и тому подобных вещей. Не сказал он об этом лишь потому, что вспомнил, сколько раз он уже говорил такое, и что это вовсе не помогало. — Я ещё кое-что задумал, это уже только одного меня касается.

И вот тут все и напряглись: никому не могло понравиться то, что Локи о чем-то умолчал, но вскоре взяли себя в руки. В таких обстоятельствах может произойти что-то вовсе из ряду вон выходящее. Скорее всего что-то вполне в порядке вещей… Для Локи, конечно.

***

Нильс тихонько вошел, и чуть не расчихался: пыли было столько, что из-под нее было не видеть состояния лавок и стола. Хозяина как будто здесь не было, но идти искать его парнишка не решился: страшновато было. Он помнил, как ждал своего тогдашнего господина, стоя у дверей и думая черт знает о чем. Нельзя это напрямик утверждать — Нильс и сам именно этого точно осознать не мог, но ему все-таки казалось, что тогда он думал, будто он находится у логова дракона. Неважно, какого размера был этот дракон, но он непременно должен был вселять ужас и страх лишь одним своим взглядом. Дракон этот будто охранял несметные богатства, которые ему самому непонятно зачем были нужны в сырой и темной пещере, в которой изредка только могла блеснуть в лучах закатного Солнца серебряная, а, может, и целая золотая, монета. И непонятно, что с этим драконом нужно было делать: убить ли его, таким образом лишая его безумно ценимых им только лишь за их существование сокровищ, или же пообещать что-то взамен, забирая с собой жалкую горстку того, что можно было увидеть в этой сырой пещере.

Теперь, конечно, Нильс не хотел думать ни о чем, что ему казалось никак не относящимся к делу. Первой такой "неважной" темой были, разумеется, когда-то слышанные им от кого-то (от кого только не помнил) сказки о драконе, к которому, разумеется (а иначе никак), пришел какой-то там герой, для которого все было — раз плюнуть, так что герой этот, собственно, это скаредное чудище и убил самым благополучным образом. Парень этот, конечно, молодец, да тут вовсе ни при чем. Нильс чувствовал, как в нем просыпается уверенность и, вместе с тем, желание рассуждать, чему он был, конечно, рад. Только вот где этот старый пень — вот в чем вопрос.

"Старый пень" обнаружился скоро: вернее, сам пришел, позвякивая связкой ключей. Нильс тут же подумал о том, что его сейчас, наверное, просто-напросто выгонят взашей, не выслушав ни слова. И все равно, что старикашка хил, а кроме него в доме что-то никого не видно, и вряд ли дело тут в том, что эти самые предполагаемые остальные куда-то уехали или ушли на время, причем с минуты на минуту вернутся, и помогут исправить это небольшое недоразумение так, что Нильс полетит по улице от впечатляющего пинка под зад. Молчание посему длилось с минуты две-три, пока наконец старик не заговорил:

— Явился хоть кто-то подходящий, наконец-то, — Нильс тем временем подумалось о том, к чему бы это могло быть сказано: не сожрать же он его хочет, в самом деле! Наверное… — Молод больно только, — начал противоречить себе старикашка, — но сгодишься. Что встал?

Глаза Нильса чуть на лоб не полезли, но он чудом, как будто кто-то стоял рядом с ним и непонятным образом давал понять, что делать. Нильс последовал за стариком, думая, что уж чего-чего, а смерть его ждать там не будет. А как денег выманить — так это уже другое дело, на месте можно будет разобраться.

Сходство шестое, или Битва с Драконом

А пока стоит сказать, к чему привело сборище, которое Форсите так упорно не желал назвать тингом. Улль заявился довольно скоро, поздоровался со всеми и будто немного виновато глянул на сестру, которой в очередной раз подумалось, что он точно с ума спятил: то соглашается на незнамо что, которое еще вдобавок и с ней самой связано, то смотрит так, как ей бы подобало, когда она подает выпивку Дитриху Бернскому, но никак не ему — это уж точно.

— Так в чем же дело? — спросила она на этот раз и раздраженным, и недоуменным голосом, какой бывает у тех, кто хотел бы иметь хоть какие-то подозрения, но просто не может ничего по этому поводу не то, что сказать, но и подумать.

— Пойдем отсюда, там скажем.

— Где это — там?! — в голосе Силы появились угрожающие нотки, она посмотрела на брата, который будто все знал, и сдалась, понимая, что если уж он заодно с этими лоботрясами, то выхода у неё нет, — Ведите!

Молодой Тинг должен был собраться не где-нибудь, а в конюшне. Смысла в этом не видел никто, кроме как разве чуть-чуть, да и то странный это был смысл. Нарви и Вали же в который уже раз заявили (эту фразу они повторяли с очень давнего времени, то желая кого-то подколоть, то иногда даже немного всерьез.):

— Слейпнир умнее вас, даже представить не можете, насколько (и мы тоже не можем), вы уж нам поверьте!

Остальным оставалось промолчать, стоя перед тем, кого только что таким образом похвалили братья. Казалось, что если кто-то пошутит или скажет ещё что-то, поймет, что недавно услышали чистую правду, а если будут молчать, то останутся при своем мнении.

— Он нам, между прочим, тоже может понадобиться.

— Сомневаюсь, что он сможет пригодиться кому-то кроме Высокого, — как-то язвительно хмыкнул Форсети по привычке, но тут до него, уже из-за утренней лености немного на сегодня отвыкшего от быстрого принятия решений, дошло то, что он и так знал: добру не бывать. — Вы собираетесь…

Слейпнир предупреждающе заржал.

— Ты с ума сошел, справедливый наш? Это наш брат, он не вещь тебе, чтобы красть, или не знаешь такого? Сила, так твой дед скоро выезжает на Охоту, или Слейпнира спросить?

Таким образом, валькирия была лишена возможности попробовать отпереться с помощью неловкой, как у неё всегда бывало, шутки.

— Завтра, — бросила Сила. — но если вы двое, хотя чем дальше, тем больше подозреваю, что трое, решите мне помешать туда поехать, то…

— Обижаешь, однако. Вот за что ты так с нами? Ничего мы не собираемся, а еще, — деланно-печальным тоном заявил Вали. Силе было ни к чему чувствовать себя чем-то виноватой, но ей все-таки стало обидно, причем не за себя.

— Словом, Сила, мы тебе доверяем если что, хорошо?

— Это почему же?

— Мы собираемся в Мидгард, но об этом знаете только вы, — тут Нарви подмигнул Уллю, но Сила этого не заметила. — Не стоит нам мешать.

***

Нильс успел сто раз пожалеть, что сразу не дал деру, потому что переубедить старика было почти что невозможно. А убежден он был в том, что Нильс обязан ему служить. Дело в том, что держал этот скареда всегда лишь одного слугу, причем предпочитал ему обещать заплатить, но не выполнять этого как можно дольше. Но вот у какого-то отчаянного парня терпение, и без того не ангельское, кончилось, и он просто-напросто сбежал, причем не прихватив с собой почти что ничего, просто так. Предположительно, его ноги смогли его донести даже до Генуи — так он об этом мечтал. Вот и остался старик без слуги.

Нильс же со своим растерянным видом и уже очень потертой одеждой мог легко сойти за того, кто искал работу, что старик и вбил себе в голову так, что через какое-то время Нильс даже был вынужден с ним согласиться. Правда, зная себя, он не переубедился и помнил о своих намерениях. Получалось, с одной стороны, удобно, но с другой… Словом, Нильс понял, что просто-напросто не умеет воровать. А воровать надо было — воровать и смыться. И плевать, по-хорошему, на искателя, который казался ему лишним. Но воровать Нильс не умел, как бы ни желал этому научиться. Воровать было ему стыдно, непривычно, странно, но теперь, когда иначе поступить было нельзя, он обо всем об этом пожалел. Пока что он ходил, набирался храбрости и думал, почему старик н замечает всего того, что у него под носом находится, но почему-то так внимателен к кражам.

Дни шли одинаково, Нильсу казалось, что он тут с год, хотя прошла самое большее неделя. Тем было скучней, что всю работу можно было выполнять вполсилы, и никто бы не заметил. С драконом, говорите, старик схож? Тогда почему он мучает, а не его убивают? Впрочем, мысли о старых (настолько старых, что и вспомнить нельзя, когда их выдумали) сказках на этот раз Нильс отгонять не спешил. Вскоре он начал понимать и сбежавшего парня, пусть последний, судя по тому, что говорил старикашка, и пробыл здесь три года. Хотелось, чтобы это закончилось. Интересно, а кто-то великий мучайся подобным образом?

Все изменилось, когда Нильс нашел меч. Не просто меч, а тот самый, который, помимо прочего, дал в залог его бывший господин, и который теперь до половины заржавел, а ножны вовсе куда-то задевались. Удивительно, и как старикашка этого не заметил? Впрочем, это не имело никакого значения для Нильса. Меч — он едет хочешь меч, а ржавчина врагу ничего хорошего не принесет. Этот меч ему хотелось украсть, и теперь уж его точно не беспокоило, стыдно это или нет. Это его бывшего господина вещь, а значит ещё и немножко его тоже. С такой мыслью меч был украден поздним вечером, когда старик уже спал. Спал он чутко, но далеко от места преступления — Нильс почти что не боялся, а даже будто дождаться этого не мог. Чувство, чем-то очень подозрительно напоминающее радость, полностью им завладело. за мечем, на который Нильс, по собственному убеждению, имел полное право, к парнишке перекочевали и деньги, причем довольно. Еще через час ноги несли Нильса не до Генуи, конечно, но точно достаточно далеко, несмотря на тяжесть добычи.

Что стало с ростовщиком, известно многим: долго рассказывали истории о нем, правда, полные домыслов и глупостей, заканчивая так: "Вот его жадность и сгубила". Помер человек, словом. Правда, старый он был, мог сам по себе проститься с жизнью, и жадность тут почти ни при чем.

***

Нильс почти миновал весь город, как кто-то схватил его за плечо и хотел тряхнуть, но из-за того, что тот крепко держал краденное в руках, не смог. Со страхом, бледный, так что казалось, что лицо его — вторая луна — так оно чуть не светилось, он обернулся и увидел Искателя. Что сказать, терпеливый черт…

Сходство седьмое, или Валькирия

— До встречи, сестренка!

Силе не понравилось это прощание, но почему, она понять не могла — обычное ведь прощание, чего уж там. Но дело было еще и в другом, ведь она подслушала разговор Форсите с близнецами, который оказался вполне себе интересным.

— Как там отец?

— Знаешь, когда мы там были, все было довольно неплохо. Как ни странно, — в тоне не было ни малейшей нотки издевки, — все вполне верят и помнят, кто он такой. Сам понимаешь: из ваших мало кто туда попадает, потому что, вроде как, почти все живы, а тут — на тебе. Но это давно было все равно. Мы даже плохо это все помним, да и ты тоже.

— И всё?

— Слушай, Форсети, мы все понимаем, вот только мы к своей сестре мотались, не к твоему отцу.

— Тогда, если вы хотите, — тут Сила, как ни старалась, не услышала ничего, — я ведь знаю, что всем этим дело не ограничится.

— И ты нас не осуждаешь? — деланно-удивленным тоном осведомился Вали, — Интересное выходит дело! Или на деда ты похож еще больше, чем мы думаем?

— Не суйте нос, куда не просят, — Форсети звучал очень спокойно. — Вы это исполните, — тут его тон не мог вызвать пререканий, но Нарви и Вали Сделали вид, что вовсе не заметили, но кое-что выдавало в них что-то, отдаленно напоминающее покорность. Сила усмехнулась и вскоре забыла об этом случае, но теперь вспомнила, и дальше мысли ее не шли. Теперь она была готова подозревать в чем угодно всех, кто участвовал в их сборище. Даже Слейпнира, что было вовсе странным. Но надо было выдвигаться, а значит мысли подождут (в этом Сила немного равнялась на отца, что было предметом бесконечных шуток близнецов).

***

— Знаешь, сколько их полегло? Вперед не полезут, — авторитетным тоном заявляла Сила нескольким своим подругам. В такие моменты она особенно напоминала отца, а все сходство с матерью, конечно, имевшее место быть, почти что вовсе улетучивалось. Тут ее и укусил комар. В то время, когда подобным насекомым пора бы — самое меньшее — немного поумерить пыл. Сила поначалу не предала этому никакого значения, и продолжила разговор об обнаглевших вконец ётунах, о том, как их хоть немного приструнили и о том, как сделать так, чтобы приструнить их не немного, а так, чтоб по-настоящему мало не показалось. Тут ее вновь укусил комар. И вновь, и вновь — словом, каждый раз, когда она говорила что-то особенно резкое, ее кусал комар. Прихлопнуть его (или же их было несколько?) не было никакой возможности. Сила не замечала странной закономерности — слишком была взбешена этими наглыми насекомыми. Хотелось разобраться с ними, ведь пристали они только к ней, так что пришлось отстать, хоть и было просто-напросто страшно.

— Эй, эй! Полегче-ка! — Не выдержал Нарви. — Не думал, что ты не поймешь, в чем дело. Хотя что это я… — и утих.

— Продолжай, продолжай. Но только СКАЖЕТ. ЛИ. МНЕ. КТО-НИБУДЬ. ОТКУДА.ВЫ. ЗДЕСЬ. ОКАЗАЛИСЬ. А в чем дело знаю: решили от нечего делать помотаться по мирам и меня впутываете!

— Откуда оказались, ты знаешь. Но ты не знаешь, что полого бы поторопиться: у ваших привал.

— Остаетесь здесь и идите куда шли. Летите, то есть, — сурово заявила Сила.

— Нет, так дело не пойдет. Сила, сокровище рейнское, ты же знаешь, что сделаем мы все равно все по-своему!

Сила сплюнула и направилась вперед. отпустила на время свою лошадь и тут заметила странное: Слейпнир шел в обратном направление. Спокойно, но, так или иначе, быстро — как и всегда. Со стороны послышался свист.

— НАРВИ! ВАЛИ! КУДА!

— Куда надо, — садились они на спину брату.

— Что я скажу Высокому?

— Что знаешь! Сила, сокровище рейнское, наши мысли лишь с тобой!

— Братишка, гони!

Мысли было две: одна здравая, но ей уделялось намного меньше времени, чем следовало бы, а вторая — первая, которая возникает у многих в подобной ситуации. "Если Высокий до сих пор ничего не предпринял, то, простите, вмешиваться нельзя, и все идет по плану" и "Я не смогу признаться, их даже прибить можно было, но… Надо уходить!" Сила, как абсолютно законная дочь Донара, повелась на поводу у второй и поскакала в том направлении, куда дернули близнецы.

***

— Значит, красотку видел. И это все? Я поверить не могу, что…

— Нильс, что ты разворчался как старик какой? Между прочим, я услышал кое-что интересное, слышал я об этом и раньше, но не помню, где и почему.

— И что же это? — в голосе Нильса слышался неподдельный интерес. Искатель усмехнулся и начал:

— Шум кошачьих шагов, корни гор, древесные жилы… Еще что-то было, женские бороды еще…

— И? — Нильс искренне не понимал, в чем дело.

— Я слышал об этом когда-то, и помню, что говорил это мне человек, с которым говорить не стоит.

***

Довольно часто Нильс предпочитал ни о чем не задумываться. Так было и теперь: для него достаточно было решить, что Искатель не ушёл довольно кстати: иметь попутчика завсегда лучше, чем идти неясно куда одному. Он не стал не только расспрашивать, но и думать, почему Искатель никуда не делся и ждал его и где же он все это время был, что они встретились только сейчас, но не раньше. Искатель же и не думал ничего из этого разъяснять, а, между тем, он мог бы рассказать об этом хотя бы чтобы убить время.

А началось все с того, что Искатель овладело ни с чем не сравнимое любопытство. Сначала все было отлично, он думал, что полностью владеет собой, по крайней мере настолько, насколько это возможно для простого человека, но потом все покатилось неизвестно куда, по крайней мере, неизвестно тем, кто не привык браниться и посылать других людей к чёртовой бабушке. Искатель же был как раз из таких людей, хоть по нему и не скажешь. Вот так и вышло, что он подглядывал в окно. Было очень удобно, паутина и непонятного происхождения стебли делали свое дело, а поскольку на бычий пузырь хозяин разориться не стал, то он, вдобавок, ещё и все слышал. За любопытством последовала жадность, шептавшая одно: "Откуда ещё это все возьмёшь? Жди, жди, тебе говорят!". Он и решил ждать не сразу, побродя по улице с час, но все же решил. Тогда встал ещё один вопрос: разве ему спать как последнему нищему на улице? И тут только он понял, что он и теперь что-то вроде последнего нищего. Послышалось почти что пение:

— Шум кошачьих шагов, корни гор, волос из женских бород…

Голос был женский, низковатый, но приятный, и, кажется, он звучал не так далеко — за углом. Так за жадностью и последовала смелость.

— Ты что же? Все это продаёшь? — начал он хитро.

— Нет, только молоко. А что, хотелось бы корень ближайшей горы? — она обернулась и теперь весело глядела ему в глаза.

— Хоть бы понял тогда, как он выглядит, раз существует… — эти слова должны были быть шуткой, но прозвучали чуть жалко, что, впрочем, красотку (а красива она была как черт знает, что такое — настолько, что Искатель впервые упомянул силы Преисподней) не заботило. — Но молоко — это тоже хорошо.

— Тебе бесплатно налью, если захочешь. А ведь корней гор нет, ты верно все это время думал. Всё, кажется, будет — и женские бороды, и шумно идущие коты, а корней у гор так и не появится!

Искатель промолчал. Вот что-что, а женские бороды ему хотелось меньше всего представлять, особенно теперь, когда с ним говорила такая девица, которая, к слову, продолжала говорить, только тихо:

— Видишь тот дом? Там такая дыра в стене, с самого низу, что пролезть ничего не стоит. Тебе же надо схорониться? Так вот, там подвал, даже есть кое-что, но мало, понятное дело — светло. И не спрашивай, откуда мне знать.

Ещё пара минут такого разговора, и Искатель остался у того самого дома с дырой в подвал Один. Благодарный, в хорошем расположении духа. Отогнав, правда, мысль, что над ним надсмехались.

— Стой-ка! А молочница та случайно… — тут Нильс описал женщину, после чего Искатель воззрился на него огромными глазами:

— Как ты узнал?

— Видел ее один раз… Странная — сказала мне, что чтобы потом драться каждый день, надо сейчас драться каждый день. Но да, ничего… — Нильс говорил это так, будто знал точно, о чем говорит. Тут сзади его окликнули:

— Эй! Случайный знакомый!

К нему вышла еще одна девица, которую Нильс узнал в своих недолгих странствиях: высокая, крепкая, с безумно длинными рыжеватыми косами и как будто привыкшая поступать так, как свойственно мужчине. Её Нильс запомнил хуже, но все-таки узнал и подернулся: неприятным дружелюбием от нее веяло.

— Так ты со спутником? И с мечем? — спросила она после повторного приветствия и рассказа о том, как сюда попала.

— С мечем, но…

— Да, не Дурачинка твой меч, парень, — Нильс поежился, да и Искатель, кажется, был еще более впечатлен таким странным для молоденькой девушки обращением.

— Дурачинка?

— И вновь достал он острый свой меч,

Дурачинкой тот меч называл он.

И мигом снес он голову с плеч

Оставшемуся великану…

Неужели ни разу не слышал?

Нильс не слышал, но об этом не смог сказать, ведь девушка вскрикнула, но более почему-то (вот и еще одна странность) от досады, чем от неожиданности: ее, кажется, укусил комар или кто-то вроде того.

Сходства восьмое и девятое: неблагодарность и просто призвание + заключение

Эрнст, кажется, давненько не вспоминал, что значит сидеть в Мидгарде, что называется, "белоручничать" и учиться латыни, которая в голову просто нейдет, ведь на тебя сердятся гораздо больше, чем ты что-то стараешься запомнить. А, между прочим, почти что год назад Эрнст занимался именно этим, но, кажется, об этом вспоминал уже лишь как о кошмарном сне. Может, его чудесное привыкание к Верхним мирам было случайностью, а, может, связано с Локи. Именно с ним — не с Донаром же, хоть батрачил он, как неудавшийся "герой-штаны-с-дырой", как говорил все тот же Локи, хоть штаны сейчас уже мало кто носил, именно на громилу. Вообще, по рассказам Локи, выходило так, что Донар прислугу держать большой охотник. Слышал он и историю неосторожного, но мало в чем повинного ("эка невидаль — ну, с одним козлом поехал бы") Тиля и точно уж бывшей тут ни при чем Росквы. Причем в двух вариантах: малоподробную, чем-то назидательную, но с больно странными выводами — в свою пользу — кажется, к слову, выученную у кого-то версию Донара и подробную, пестрящую отступлениями и иногда шутками, каждый раз чем-то неуловимо (но не в деталях) отличающуюся от того, что сказали в прошлый раз, версию Локи. Несложно сказать, что из этого ему запомнилось больше и вызывало, как ни странно, больше доверия. Эрнст заметил небольшой странный нюанс: никто не смел полностью доверять Локи, как самому непредсказуемому существу ("Да в чем угодно больше постоянства, даже в весенней погоде!" — ругался сын Донара Магни, и это была навеняка неподъемная для него фраза и мысль — Эрнст понял это по глазам), но угадайте, с кем было будто бы спокойнее всего?

Товарищи Эрнста по несчастью (хотя сами они все это дело несчастьем явно не считали), сестры Агата и Марта, как ни странно, поклонявшиеся своему теперешнему господину (да и не только ему, конечно) с пеленок, с такой точкой зрения смириться просто не могли. Точнее, не могла одна Агата, бывшая старше Эрнста на два года, а Марта, как тихонькое девятилетнее существо с вечно удивленными глазами, только изредка поддакивала сестре. Это Эрнста иногда просто-напросто выводило из себя. И вот, в один из таких дней, он тихо скрылся из всеобщего вида и побежал в безопасное место, сиречь — к Локи. Там-то и родилось в их головах желание, которое Отец Волка и озвучил на следующий же день.

Теперь же дело было в другом: Эрнст понял, что не может привыкнуть к этим странным, хоть порой и человекоподобных существам. Так он говорил обо всех ётунах разом, не беспокоясь о том, что бывают они столь же разнообразны, сколь и люди, а может даже и еще немного поинтересней. Дело в том, что никто не готовил Эрнста к тому, что Локи применит свой любимейший трюк, выдуманный будто специально для Мидгарда. Смысла в том, чтобы расхаживать там нарочно в женском обличии, Эрнст найти не мог, а спросить все никак не решался: думал, что такой вопрос будет сочтен глупым, тем более, что Донар тоже все никак не мог понять все то же самое. Осталось лишь послушать рассказ о том, что об этом подмала Сигюн не так давно и о том, что она об этом думает вообще. На первый взгляд — тоже мне, история, но она оказалась более чем гнетущей, точь-в-точь как все вокруг, когда не только совершенно бессильные, но и вовсе "беззубые" и уходящие куда-то в пустоту упреки жены сыпались на голову Локи. Сигюн не думала оскорблять (она редко это делала), не думала приходить в ярость (она этого просто не умела). Это было печально, грустно, а более всего — удушающе, давяще и будто отбирало все силы. То, что чувствовал тогда Локи, смог очень хорошо представить и Эрнст, ведь он считал записного аса своим другом (но признаться в этом никому, в том числе и себе, не решался) и уже, кажется, знал его довольно неплохо. Кто тут был прав? Это был для него открытый вопрос, и искать на него ответ Эрнст не собирался. Вроде и Сигюн было немного жалко, но что-то упорно подсказывало ему, что Локи прав всегда и тут — в том числе. Только он об этом подумал, как над самым своим ухом услышал и знакомый, и почти неизвестный ему голос:

— Я почти его нашел, кажется. Интресно, о чем подумает, когда от своего дружка услышит одну небольшую загадку. Но я бы на нее лишних надежд не возлагал. — Тут он заглянул в котелок, деланно-скорбно вздохнул, хотя притворства в этом вздохе было куда меньше, чем могло показаться: Локи здорово усложнил себе жизнь сказав, что Донару воспрещается брать с собой своих козлов, ведь теперь оба участника уже прошедшего спора, вовсе не дураки поесть, можно сказать, страдали от нехватки продовольствия. Впрочем, оба старались делать вид, что это — всего лишь маленькая неприятность, и все им нипочем.

Локи сел и задумался, глядя то на Эрнста, придвинувшегося поближе, то на огонь, то на дерево, стоящее прямо перед ним, а то вовсе в никуда. Такое бывало, когда в голове его зрел какой-то план.

***

Искателю та "неизвестная девица" не очень-то нравилась. То ли дело в том, что в выражениях она не стеснялась (ведь именно она, по ее собственным словам, "ищет двух (не дошедшее до нас слово) дуралеев, (вновь не сохранившийся оборот)), то ли просто потому, что выглядела она ровно так, как выглядела, а то ли и потому, что веяло от нее чем-то вовсе чужеродным, будто даже, как казалось Искателю, бесовским. С этим ничего нельзя было поделать, но дело было немного в другом: эта девица почему-то решила спасти и спасла-таки их с Нильсон жизни.

Ночь, звезд маловато, месяц едва виден. Деревья отбрасывают то темно-зеленые и болотные, то синие и почти черные тени. Дороги под собой особенно не видно, но, так или иначе, они продолжали идти, находя путь. Лучше бы они этого не делали, честное слово.

Все произошло так быстро, что ни Нильс, ни Искатель поначалу ничего не поняли. Не до конца, кажется, поняли даже тогда, когда были уже окружены людьми явно не для того, чтобы просто поговорить. И тут-то и произошло то, чего, во-первых, никто не ожидал, а во-вторых — по мнению Искателя и Нильса было вдобавок ещё и чересчур (и это очень мягко сказано).

— МЕЧ! — Нильс почему-то тут же повиновался и отдал свой — единственный, который у всех троих был. — Ничего, и таким можно, — как будто сама себе пробормотала девица.

Что же, три из четырнадцати просто не смогли убежать по вполне себе очевидным причинам, девица была чуть ли не спокойна, как какая змея, Искатель же и Нильс, прийдя в себя, не желали признать, что благодарны. Меч же был отобран Искателем и передан парнишке почти что тут же.

***

Искатель вновь вел свои убедительные речи, к которым Нильс просто не мог не прислушаться. На этот раз речь шла вновь о бесовском, но на этот раз Нильс во все уши внимал рассказам о том, как иной раз черти помогают просто потому, что ждут не дождутся заполучить человека себе в Пекло приказом удобном случае. Намек был ясен: вот спутницы, что бы она для них ни сделала, надо просто-напросто уходить: бросать рано утром, пока та ещё не проснулась. И тут в первый раз Нильсу стало жаль ее, тольковот он сам не понимала пока, отчего. Однако, Искатель вновь казался таким правым, что и не поспоришь даже. Не повернется язык спросить, не может ли эта помощь быть наоборот небесной или чем-то вроде того. "Как может она быть оказана таким грешникам как мы?" — был бы ответ. И долго еще Нильс не знал, что за ним следят, и, главное, почему. Как не знал и того, зачем ему помогли.

Заключение:

Мария даже чуть разочаровано откинулась назад. Рассказ, судя по всему, был незавершен, но мучать Вольфа еще три часа она просто не могла себе позволить. Друг же ее смотрел так, как будто не устал вовсе, хотя дела обстояли иначе. Устала и Мария, даже больше, чем можно было бы ожидать, и признаться в этом она не желала ни под каким видом, но Вольф все понял по ее лицу.

— Имеет смысл отсюда выдвигаться. Не столкнулись с ненормальным — и ладно. Даже не желаю знать, что он тут делает.

— Что-то ты разворчался… Или это с тобой всегда так, когда выпьешь?

— Это просто он сам так обо мне говорит. Не хочет знать — и не надо, я, значит, тоже не желаю! Так… — Он посмотрел в сторону выхода, и тут почему-то расплылся в блудливой ухмылке, — Мда уж, ожидаемо!

Развернув голову чуть не на 180 градусов, Мария увидела лишь спину какого-то мужчины и, отчасти, его лицо. Не успела, значит. Вольф рже просто переменился в лице:

— Я подумал и решил: а что мы собрались сбегать? Глупости какие! — как мало надо, чтобы изменить планы и сделать человека самим собой!

Возвращались он пешком и под утро, распрощались нескоро, бродили еще немного по городу, то ли не слыша, то ли не замечая карканья, раздающегося (хоть и редко) над их головами.

Немного о новом мире

1

Мария устала печатать и, наконец, отошла от монитора. Сочинялось в тот день ничего себе, что не могло не радовать. Но был, конечно, и побочный эффект: чуть не самая сильная усталость из тех, что она знала. Некоторые в шутку говорили ей, мол, что, разве разгружала машины, чтобы так устать? Но от этого не переставало казаться, что голова кружится, мысли не укладываются в голове и тому подобное. Хотелось просто расслабиться, послушать что-нибудь уже затертое до дыр, мало о чем думать. Прозвучал телефонный звонок, но сам перестал, не дожидаясь, пока Мария взяла трубку или хотя бы просто посмотрела, кто это такой добрый звонит в два ночи. Мария подходить не стала, смотреть тоже. Просто медленно, не накидывая ничего потеплее, пошла к огромному и настежь распахнутому окну. В голове вертелась та история, которую ей тогда рассказал, но не досказал, Вольф. Почему-то стало интересно, что могло произойти с этим парнишкой дальше. Только страх плагиата удерживал ее от того, чтобы сначала написать то, что услышала, а потом самой продолжить, не дожидаясь продолжения, которое, конечно, все-таки будет. Хотелось просто расслабиться, но само собой сочинялось то, что она никогда, кажется, не напишет. Телефон молчал: то ли тогда не туда попали, то ли звонил такой человек, который сначала предпочитает думать, а потом уже — делать.

2

Улль не боялся своих братьев, а точнее — сына своей матери и сына Донара: во-первых, он точно был не менее силен, а во-вторых, вроде, был и поумней, и никогда не желал им зла, так что в ссорах вовсе не было смысла. Он и теперь не желал зла никому на этом свете, хотя теперь был не уверен. Из-за Нарви и Вали ему грозило что-то не из лучшего. Мысли о том, что еще двух «Локи» Асгард просто-напросто не потянет, были прерваны Магни:

— Послушай-ка, ничего не хочешь сказать о том, что вновь случилось с Силой?

— Что с ней произошло? — у Улля чуть глаза на лоб не полезли: он, конечно, предполагал, что могло случиться, но был уверен, что свершится какое-то чудо, благодаря которому чуть не все в этом свете уладится. Чуда случиться не могло, поскольку Магни был явно настроен серьезно, так что оставалось только спросить.

— Она вновь шляется неизвестно где. С этими.

— С кем? — играть дурака — так до конца.

— Я вот не понимаю иногда: вроде не дурак, и сам меня дураком норовишь назвать, вот только интересное получается дельце…

Дальше шли упреки уже о обоих сторон, отпирания вконец упавшего духом Улля. Идти к Форсети? Но Форсети тоже влип в это дело, и ничего из этого не выйдет. Магни был непреклонен, но чудо, все-таки, случилось. Форсети они найти не смогли, и так и пошли ни с чем. Но разобраться в том, в чем быдло дело, было просто необходимо. Понять это можно было только одним способом: что-то мог знать Эрнст, которого, правда, здесь уже не было. Правда, был еще один выход: спросить Агату, вдруг ей кто проговорился. Словом, состоялся один из самых бессмысленных в мире разговоров:

— Если бы только он мне что-то сказал, господа. Вы же видите, как он поступает?

Ни Уллю, и Магни не было до этого никакого, но они позволили Агате говорить дальше:

— Как будто его господин — это Локи. Иногда он говорит мне о том, что происходит, но не говорил много о ни о его сыновьях, ни о том, что они хотели сделать.

Уллю стало плоховато от всей этой почтительной дребедени девушки, искренне поклонявшейся его семье всю свою жизнь, а Магни, наоборот, задрал нос, и понятно стало лишь одно: ничего сделать больше у них не выйдет, в Мидгард никто не спустится, а остается лишь ждать возвращения тех, кого героями назвать язык не повернется и узнать обо всем том, что с ними произошло там.

3

Грозы не было, небо — просто яснейшее, хоть и ночь. Казалось, что оно, небо это, сделано из чего-то прозрачного, только вот что может быть таким прозрачным, Эрнст понятия не имел. Но, несмотря на все это великолепие, в лесу будто грохотал гром, и отчего так — было совершенно понятно. Донар ведь отнюдь не бодрствовал, а вполне себе дрых, так что дежурить всю ночь приходилось только Эрнсту. А, впрочем, кому еще, как не слуге охранять своего господина, пусть господином он его признать и упорно отказывается, хоть не на словах, а иногда на деле. В другое время они. бы и е взглянул на небо, но теперь делать было ровным счетом нечего, так что и рассматривание неба было чуть не единственным вариантом хоть как-то провести время. Хорошо бы, конечно, с кем-то поговорить, и Эрнст, конечно, знал с кем именно, но это самое существо (не человек же!) преспокойно лежало и спало, будто ничего ему не мешало это сделать. Спало, причем, так, что не добудишься. Это даже начало немного выводить Эрнста из себя, хоть он и понимал, что поступает странно. В свете костра все было таким спокойным, в то время как Эрнст внутренне спокоен вовсе не был. Но этого он, конечно, не понимал, как не понимает любой человек, который знает только то, что все вокруг выводит его из себя.

— Эрнст, вот что ты вздыхаешь? — послышался сонный голос. — спать не даешь только. Ещё чуть-чуть, и дурилу этого разбудишь.

— И виноват будешь ты? — продолжил фразу Эрнст, прекрасно зная, что могло последовать дальше в этой логической цепочке, и не думая ее проверять: риск нарваться, причем, скорее всего, даже вдвоем, был слишком велик.

— Ну а кто? Скажем, — тут Локи вовсе оживился, — братец мой любезно чуть не стер с лица земли тех, кто отказался ему налить. Что это значит? Ну же, скажи.

— Возгордился, — пискнул шепотом Эрнст, хоть и понимал, что пока ничего страшного в этом нет, хотя и может быть.

— Верно. А все скажут, что иначе никак! А если я, скажем, дам какому дураку понять, что люблю его примерно так же, как он меня, то есть не очень так, то что это будет значить?

— Что он тебя доконал?

— Это да, но что это будет значить хоть для моего братца?

Тут можно было только промолчать, пусть и давая своим видом понять, что все ясно, лишь надеясь на то, что это собеседник каким-то чудом увидит.

— Эрнст! Онемел ты, что ли? — тут Локи не без грации повернулся на спину и похлопал по земле рядом с собой. — Садись сюда, а лучше — ложись. Поговорим. — Эрнсту это было очень странно, сильно смущало обличие Лови, но он повиновался и лег, подумав, что ничего ужасного6 вроде и нет, да и с чего бы ему быть? Даже если за руки бы держались — ничего. Локи же начал. — Слушай, а нельзя ли тебе тихонько отсюда смотать со мной? Я укажу тебе этого без пяти минут обладателя штанов с дырой, а ты с ним разговоришься, а потом я скажу тебе, что лучше делать.

— Тогда зачем ты его…

— Тише, кому говорю! Потом скажу. Зачем так громко-то?

Он действительно потом более чем понятно разъяснил, в чем дело:

— Ты же сам знаешь, что он сюда явился ровно как ты и я. Вот пусть он за нами побегает просто так, а потом расскажет, уж я заставлю. Просто неплохо бы узнать, как он справится.

Эрнсту это показалось просто необходимым для исполнения, и он уже было начал представлять возможные происшествия с громилой, но тут Локи сказал совсем неожиданную вещь. Серьезно, без насмешек в голосе:

— Знаешь… Я ведь, кажется, волнуюсь за этого дурня.

— Что?!

— Волнуюсь, говорю, за него, но это уже не важно.

Это было последнее, что Эрнст услышал от Локи в тот день. В следующую секунду парнишка обернулся, и понял, что его нет. Зато увидел кое-кого другого, не менее ему теперь нужного.

4

Нильс помнил этого парня довольно хорошо: встретил он его впервые в доме, как ему показалось, язычников, где даже воздух был каким-то другим, неправильным, странным — таким, которым было странно, хоть и возможно, дышать. Он сразу узнал Эрнста, хоть и отрастившего кое-как волосы ещё сильней. Если в первую их встречу, когда Эрнст был его и его господина проводником, он уже был как будто каким-то "не таким», как если бы знал что-то такое, чего Нильс не знал и вряд ли когда-нибудь узнает. Теперь же он был вовсе другим, будто с неба или еще откуда свалился. Нет, он не выглядел совершенным безумцем — он был лишь невозмутимым, будто ничего здесь его не может удивить никаким образом, а значит — будто он видел что-то наредкость необыкновенное, что Нильсу и не снилось. Впрочем, бывший оруженосец уже считал себя не таким уж и простым человеком. Он и сам видел что-то этакое, чем тут же возгордился, едва поговорив немного после немного неловкого приветствия. Только неприятное чувство появилось в нем сразу же после этих мыслей: а что, если Эрнст тоже видел именно это? А что, если он, вдобавок, видел еще столько всего, что Нильс даже представить себе не может просто потому, что не знает даже о существовании этого «чего-то»! С Искателем Нильс этим, конечно, не делился. Он знал, что услышит в ответ на эти душеизлияния: «Твои мысли не мысли даже, а сплошная гордыня, Нильс, и ты знаешь, что так быть не должно.» — вот что. Но, вместе с тем, Искатель бы присмотрелся поближе к Эрнсту, раз узнал бы о нем такое. Наверняка он заметил бы что-то не только из ряда вон выходящее, но и опасное. Вдруг Эрнста, как жителя языческого дома, в чем бывший оруженосец не сомневался, совсем уж заморили бесы. Или нет, он с ними на дружеской ноге или сам бес! Все это роилось в голове Нильса нестройным хором, и понимал он из этого только какие-то обрывки мыслей, которые складывались в очень и очень тревожную картину. Главное только не подавать виду, как это делал Искатель. В том, что спутник его притворяется, Нильс не сомневался, и делал тем самым ошибку: Искатель не подозревал ровно ничего, и если в девице он чувствовал что-то инородное, чужое и опасное — словом, бесовское, то в Эрнсте он ничего такого не видел. Может, потому, что раб Грома знал Мидгард намного лучше Силы, кто знает…

5

— Ты бывал раньше в этих местах?

— Кажется, нет. Нильс, ты разве намекаешь на ночной путь без привала, — Эрнст поймал смущенный взгляд спутника, которому это насоветовал никто иной, как Искатель, — ну уж нет! Я на такое в жизнь не соглашусь. Напомнить, разве, что с вами было?

Искатель процедил что-то сквозь зубы, как будто идти дальше было для него просто-напросто делом чести, Это не смогло скрыться от Эрнста, который теперь будто даже говорил как Локи, это не скрылось. Нильс же пропустил это мимо ушей, но желание перекусить и поспать было слишком велико, чтобы от этого просто так отказаться. Двое молодых людей так насели на Искателя, что тот, будто желая казаться намного спокойнее, чем это было, а, может, и человеком с чистой совестью — кто знает? — вынужден был согласиться с ними. Устроившись поудобней, немного выпив, он даже понял, что зря боялся, что ему показалось то, что он видел (а видел он кое-что не слишком обнадеживающее), что все образуется и в дорогу они, может, двинутся даже не с утра, и не парнишек это забота, почему хозяйка на это все согласится. Словом, мысли были самые что ни на есть приятные и располагающие к умиротворению, покою, вере в удачу, успех и тому подобные безусловно хорошие вещи. И все было бы ровно так, как думал Искатель, если бы сначала на улице не хлынул дождь — ливень, наверняка уже ледяной и мерзкий, вымачивающий до нитки, пронизывающий все тело холодом, почти что обездвиживая и заставляя хотеть лишь укрыться куда-нибудь подальше ото всего, лишь бы было тепло, одежда мигом сменилась на сухую, да и кожа тоже стала сухой, как и прежде. Не все это, понятное дело, и люди могли исполнить в тот день. Не мог этого сделать и пожилой путешествующий с проповедями монах, к счастью своему, все-таки нашедший себе какое-никакое пристанище. Открыли ему почти тут же, впустили, конечно же, с почтением, но что же он увидел, едва оглядев все углы дома?

6

— Говорю же, Нильс, прозрей, прошу я тебя! — Эрнст не был с бывшим оруженосцем близко знаком, но теперь обращался к нему как к ближайшему другу, как будто он знал его так давно, что сам не помнит, когда произошло их первое знакомство, хоть и помнит, при каких обстоятельствах оно произошло чуть не лучше всего на свете.

Нильс же ничего ровным счетом не понимал и понимать не желал. «Искатель, — говорил он, — своим рвением мог бы обесценить не только свои грехи, а их у него достаточно, но и мои. И твои, кстати, тоже!» Эрнст вздохнул так, как не вздыхал никогда в своей жизни. Он сам испугался, в чем дело, но вскоре понял то, о чем говорить он, понятное дело, не стал. Так вздыхал и бесился только один его знакомый: это был Локи.

— Хорошо, — будто пошел на попятную Эрнст, — положим, что так, но давай-ка сделаем вот что. Я же не верю в рвение этого твоего Искателя, который даже имя свое толком тебе не сказал, но могу поверить, если увижу, что все с ним в порядке и он действительно желает того, о чем так мастерски говорит. Вот, как ты думаешь, где он сейчас?

— Мы-то уже с тобой помолились, вроде как, а он, наверное, все еще продолжает. Он сам мне говорил об этом. Говорил, что молится всю ночь напролет, но мне пока еще рано так поступать, потому что следует сначала осознать все то, что ты сделал в жизни злого, а я пока этого не…

«Поэтому-то его не добудиться!» — подумал Эрнст, всегда страдающий бессонницей, но не стал говорить этого вслух.

— Понял, понял — хорошо! Давай посмотрим, как он молится, может, поймем что-нибудь, что нам поможет. — в нем проснулась необыкновенная решительность.

Было очень сложно втолковать это Нильсу, но у него это чудом вышло. Благодарить тут стоило только Локи, иначе это нельзя было объяснить никаким образом. Тихонько подойдя проёму, они встали по бокам и стали слушать.

— Брат Адельстан? Три года прошло с твоего побега, и вот… — это сказал незнакомый никому из двоих голос.

Ответом его было молчание, но потом разразилась пускай и тихая (а говорили они чуть громче чем шепотом, так что нужно было очень хорошо прислушиваться), но буря. Буря из проклятий со стороны Адельстана-Искателя и упреки со стороны неизвестного монаха. Нильс разве что шею себе не свернул — так хотел посмотреть на это все — и Эрнст еле его оттащил. Нильс сидел с глазами по блюдцу, не до конца будто понимая, что произошло, но он, наконец, все-таки заговорил:

— Не надо показывать виду, что мы все знаем.

Это была первая здравая мысль, услышанная Эрнстом от него.

II

1

Мария открыла глаза: неужели она все-таки заснула? Она отлично помнила, что сон к ней что-то долго не шел, и теперь была очень удивлена. Вчера она таки получила сообщение от Вольфа, в котором он в шуточной манере извинялся за начало поздней переписки, как будто другие их переписки никогда прежде под утро не заканчивались. Впрочем, извинение это выглядело не столько извинением как таковым, сколько простым вступлением к довольно длинному извещению о том, не против ли она его сегодняшнего воскресного визита. Отказаться было просто невозможно, ведь они не виделись с месяц, а для Марии это уже было невыносимо долго. Пусть она этого и не ожидала (хотя что жаловаться — много было связанных с Вольфом неожиданностей), но она была этому безумно радостно, будто этот день пройдет просто отлично, хоть поначалу и будет много не всегда понятного бреда. Впрочем, к бреду современному человеку, а тем более — фанату мифологии, а еще тем более — германо-скандинавской, просто-напросто не привыкать, а значит — справимся и с этим. Выглядеть как картинка с обложки модного журнала всегда казалось ей по меньшей мере бессмысленным. Надо было просом прибрать творческий беспорядок в паре комнат, хотя более по привычке, чем по убеждению. Перед другом стесняться должно быть почти что нечего, что ни говори. Присев вскоре прямо на пол, на дранный, но от того хуже не ставший, половичок, она стала думать ровно о том же, о чем думала вчера вечером. История будто складывалась в ее голове сама собой, и ей было удивительно, почему вдруг это ей дается так легко, в отличии от самостоятельного сочинения какой-нибудь стилизации под миф. Рассказ Вольфа казался ей чем-то самостоятельным, современным, хоть дело и происходит там в конце 12 века — неважно. Главное, что она заставляла Марию думать.

2

Винг-Донар был просто в ярости. Впрочем, гнев его, как она сам говорил, имея в виду свое неподражаемое, но в ином роде, умение беситься, сыпать проклятиями и давать волю своим кулакам, был порой и сильнее. В таких случаях он имел ввиду примерно вот что: «Я пока не совсем сердит, но знаю, что ты уже боишься, посему предупреждаю, что ещё хоть одно хоть немного опрометчивое движение, и можешь считать себя покойником.» На слова кроме бранных громила был не очень-то щедр, поэтому частенько собеседнику приходилось переиначивать в голове то, что он слышал, чтобы понять истинные намерения Этого так мало похожего на своего отца сына Вотана. Впрочем, Локи утверждал, что и оо матери громила взял только часть своей наружности, а ум его вообще неизвестно от кого ему мог достаться. «Загадка всех времен» — заканчивал он свои размышления. Неизвестно, зачем Донара об этом подумал, но, наверняка в этом был какой-то потаенный, не известный ему и недоступный его пониманию, смысл. Впрочем, смысл этот можно было и разгадать, и первый к этому шаг громила уже сделал: «Локи, все что можно его дери! Его рук дело».

Винить Локи у многих вошло привычку, но ни у кого эта привычка не была так хорошо развита, как у Донара, и это было известно всем. Первой мыслью была мысль о побоях, но, за отсутствием записного аса, она так и не смогла прийти в исполнение. Это не могло не выбить громилу из колеи и еще сильнее не испортить его настроение, но надо было что-то предпринимать. Он сел на траву и стал размышлять обо всем, что он мог бы сделать прямо сейчас. А прямо сейчас, надо сказать, он мог сделать очень немного: выпить оставшиеся скудные, по его мнению, остатки меда, идти вперед или же куда шел и надеяться на то, что из этого что-то выйдет. Выбор пал и на первое, и на второе разом. Как теперь ему говорить с людьми, он не очень себе представлял, но пришлось выкручиваться. Его счастье, что к нему обратились к первому:

— Только сразу не горячись, а то вижу, что можешь, — заявил ему один старик самым добродушным на свете, казалось, тоном, — но вот лет восемь назад еще, недавно совсем, как сейчас помню, в тот год еще у кривой Греты не пойми от кого ребенок появился, а Ансельма нашего тоже баба какая-то осчастливила, его-то, Ансельма значит, баба пять лет уже тогда как померла, а тут вон что — сын! Чей — не знаю, до сих пор все об этом гадают. Корова у соседа моего подохла еще тогда — лучшая, что была у нас, ну да и счосекд вслед за ней — молнией ударило, — дальше следовало еще столько воспоминаний, что никто, кажется, не мог ни удержать в голове, ни просто выслушать, но Донар, терпя из последних своих могучих сил смог все это преодолеть — это вам не с великаном драться, зная, что не помрешь все равно. Наконец, старик вернулся к тому, что начал, — Так вот, в тот год один рыжий и высокий, на тебя, кажись, похож, да все одно — сказать не могу, я ведь слепой почти! Вот один такой рыжий нам полдеревни разнес. Не понравилось ему что-то, то ли показалось что не то — понятия не имею, да только все думали, что светопреставление началось — не меньше. Не человек он был, каждый скажет!

Донар вскипел: да как такое возможно?! Старик же будто этого не замечал, а сказал только:

— Напомнил ты мне его, не обессудь. Не мог просто не сказать! — и ушел восвояси.

Донар остался стоять как столб.

3

Поутру Сила была не менее зла, чем отец, но уже по другой причине. Как только они могли ее оставить, она же… Но долг валькирии быстро взял свое, и о том она уже через полчаса почти не думала, но зато вспомнила кое-что другое: комариный укус. Она знала, кто это мог сделать, ведь произошло все именно тогд, когда она говорила о песне, знакомой ей довольно давно, пускай и не с детства. Как они сюда пробрались? Откуда? Что им вообще здесь надо? Вопросы, на которые просто невозможно было найти ответ. Мучалась она с ними, как ей показалось, с полгода, но на деле прошло от силы три минуты. Тогда-то и прозвучало у нее над ухом: "Эй, сокровище рейнское, что разлеглась тут, кого проклинаешь? Пойдем, может, раз совсем проснулась! И нечего так на енас пялиться — тебе вовсе оказана великая честь, ради тебя мы были не комарами даже, а комарихами!"

— Можно подумать!.. — процедила валькирия, хоть все это было сказано шутливым тоном, воспринимать это всерьез было нельзя, но Сила обрушилась на близнецов и не смогла удержаться от того, чтобы поколотить их за все: за то, что заставили ее бежать безоружной, за глупейших спутников, за драку, которой ей именно в тот редкий момент не хотелось. Правда, Нарви и Вали все больше уворачивались от ударов, чем притворили Силу в еще большее бешенство. Когда все устали и уже готовы были признать все, что произошло раньше, одной огромной глупостью, Нарви и Вали заявили прямо:

— Не убивай нас если что, ладно?

Сила, думая, кажется, совершенно о другом, кивнула, прошептав «да», и тут же чуть вновь не вмазала этим недоразумениям по их хорошеньким, немного женоподобным в отца мордашкам, ведь близнецы без зазрения совести сказали, будто речь идет о каком-то совершенно плевом деле:

— Мы должны быть межу Средними и Нижними, там ближе всего Ётунхейм и Муспельхейм, и ты должна будешь с нами пойти. К слову, они, кажется, так и не подобрали этого нового Дурачину! Не заметила?

«Нет, это не Муспельхейм, еще не Муспельхейм» думала Сила, оглядываясь по сторонам, и была совершенно права. Вопросов о том, почему не жарко, не было: будто местные — не живые существа, честное слово! Но это пришло в голову Силе не сразу, хоть именно она когда-то сказала: "Значит, ты хочешь, чтобы я была и духом, и носила тебе мед?" Это был какой-то довольно бравый воин, имени которого, впрочем, запоминать она не стала — не Дитрих Бернский, не из дедовых любимцев…. Еще недавно Сила бы сказала, что не видела нигде столько етунских рож, причем с открытым пренебрежением и оттенком ненависти в голосе. Но то ли дело было в том, что случайный день в Утгарде не прошел для валькирии даром, то ли подействовали укусы комаров — неизвестно, но ясно было одно: теперь ее волновало не столько то, кто тут живет, но то, где именно городок этот находится. Тут Нарви и Вали остановились, и Силе на этот раз было несложно понять, в чем было дело. У ограды одного из домов стояли две совершенно одинаковые девушки: с безумно светлыми, будто немного сияющими косами и слишком розовой, по мнению Силы, кожей. К тому же от веснушек, на тон отличающихся от остального лица по цвету, на них было ничего не видать, да и уши у них торчали, но это они почему-то не пытались скрыть. Так укала о них Сила, которой они не приглянулись, а Нарви и Вали смотрели на них немного иначе. Наконец, она повернулись к спутнице, заглянув ей в лицо под капюшоном.

— Знаешь, кто это, а?

— И кто же, — раздраженно бросила Сила, — интересно знать?

— Дочки Глед и того помоечника, — хмыкнул Вали.

— У помоечника, обыгравшего вашего дорогого батюшку, — есть имя — Логи!

Нет, помоечник есть, помоечником и останется, не говори ерунды, сокровище рейнское и не выводи нас из себя7 Нам надо к ним ненадолго смотаться, к слову.

Встречены, по наблюдениям Силы, близнецы были странно.

— Каким ветром занесло? Старых времен не помните? Отец ничему не учил?

— А вас учил будто, — таков был спокойный ответ. — не могли раньше, не могли!

Дальше шли тихие переговоры, разбавляемые неразобранными Силой шутками и подколами, и, наконец, четверо вошли в пустующий все это время дом, плотно закрыв дверь. Наконец Сила услышала хоть еще что-то: «Убьют, если увидят» — «Зачем бояться, раз не убьют, а деру дадим?»

— В последний раз выручаем, вам ясно?

— Конечно ясно, но обидно, — состроил жалостливую гримасу Вали, — вы же помогали нам всего однажды, когда познакомились.

— То есть, когда вы полезли в драку, где и без вас бед по уши было, а мы уболтали всех потом, чтобы на вас собак не спускали. Вы же ледовые, хоть и свои. Да и то — наполовину!

Эту увещевательную тираду прервал Нарви:

— Ну вы и скучные сегодня! Отец ваш, что ли, приехал?

— И как ты догадался? Что встали, страшно? Не боись, не увидит, идём…

Сила увидела, как лица близнецов мигом сменили выражения: с "Ненавидим-когда-думают-что-мы-боимся-этого-помоечника-потому-что-он-нашего-отца-обыграл-это-он-сам-наш-род-недолюбливает-потосу-что-наш-отец-сговорился-с-князем-без-его-ведома" на "всю-жизнь-красотки-нам-помогать-будете-мы-знаем!". Увидела, пока они, наконец, не пошли все вместе в обход дома.

Стоя все там же, лишь немного прижавшись к стене, Сила думала о том, одна ли она помнит о договоре близнецов с Форсети и о том, как же порой бывает неуютно, когда спутники, пусть и такие раздражающие, куда-то смываются. Впрочем, ждать ей оставалось с полчаса — не так и много — а о договоре помнила не она одна, просто разве есть смысл все время думать об одном и том же, если и так запомнил? Но об этом Сила либо не мола знать, либо слишком слабо догадывалась.

Послышался свист, и ничего другого, как мысль обернуться, голову ее не посетило. Как она тут же поняла, сделала она это рановато: эти двое все еще о чем-то перешептывались с девицами.

— Нет уж, без огня, наверное обойдемся.

— Если только сами собой нам не посветите, конечно, но…

— Нарви, ты прав: отец и так чуть не заподорзрил неладное.

По лицам "этих лоботрясов", как она называла их уже с неделю, почти не переходя на имена, Сила смогла прочитать то, что не заметить даже ей не составило труда: "Подумаешь! Тоже мне — напасть". Может быть, потому, что они специально старались храбриться напоследок, но без слов — кто знает. Сила не заметила даже, как к ней подошли-таки Нарви и Вали. Лица их одновременно и сияли не хуже волос тех девченок и говорящего само за себя имени их матери, и показывали всю взволнованность Девяти миров.

— Пошли отсюда, мы узнали кое-что, так что делать уже здесь нам нечего.

— Вы хотели это что-то узнать, или столкнулись с каким-то *тут валькирия расщедрилась на такой оборот речи, какой даже ее отцу вряд ли пришел в голову*, и теперь надо уносить ноги?

— И то, и это. И вообще что хочешь.

— Вали! Постой-ка… Сила, ты хочешь сказать, что это было у тебя все это время?

— Что?

— Руку покажи! И чем ты думала? На твоем месте я бы вышвырнул это на подходе вниз.

На ладони у Силы был знак ее отца, который когда-то носили в Мидгарде, а теперь мало кто о нем вспоминал.

— Дай сюда.

— С чего бы? Не заметили ведь!

— Сейчас не заметили — потом заметят. И тут уже ни отец, ни братья — никто не поможет. Черз Средние пойдем. — сказал как отрезал Вали, выхватывая у Силы эту дурацкую, как ему самому казалось, подвеску.

Уже потом, на подходе к более привычной дороге, Сила заметила, как из его руки потихоньку высыпается горстка земляного пепла: то, чем он заставил казаться то, что принадлежало ей уже довольно давно, хоть для Высокого — и недавно. Почему-то обидно не было, хоть саму себя за это она и пыталась ругать.

4

Нильс уже почти забыл о том, каково это — иметь ржавый меч. Это, конечно, его обижало, но меч-то был ржавый, не настоящий, а значит — недостойный Нильса, что ни говори. Подумав так уже в который раз, бывший оруженосец начал вспоминать все, что было связано с Искателем. Невеселые это были мысли: Нильса почти что никогда в жизни не обманывали, а если и обманывали, то он об этом по счастливому стечению обстоятельств всегда знал. Сам же он был уверен, что он обязан прожить жизнь безо всякой лжи, хотя его господин, также в этом на словах уверенный, уверенный, поступал частенько с точностью до наоборот, будто сам того не замечая.

Хорошо было, все-таки, предаваться грустным мыслям у Рейна, не замечая никого, кто сидел рядом с ним, даже если чуть не в ухо они ему дышали. Просто смотреть а потемневшей от частых почему-то в этом месяце дождей водой, одновременно ничего хорошего в ней не находя. У берега билась чья-то лодка, и Нильс невольно проследил глазами до самой середины реки, и вдруг увидел то, чего точно не ожидал. В совершенно сухой одежде, переливающаяся как сама вода, но вот только в солнечный день, и при том совершенно живая и настоящая, на камне в реке сидела девушка. Будто заметив пристальный взгляд Нильса, а, может и всех троих спутников, она завела совершенно на песню непохожий мотив из никак не связанных друг с другом фраз, которые в голове у Нильса складывались в целую историю об уехавшем в поход рыцаре, и бросившем свою девицу одну, что ничем хорошим ни является, н обернется. Нильс и сам не заметил, как начал вставать и подходить ближе к берегу, все ближе и ближе, и вдруг: «ШЛЕП»…

Ему пришлось посидеть минут десять на своем старом месте, чтобы понять, что это был не он. К счастью — ну не к сожалению же — не он. Он как будто снова прозрел, вернулся и ясный, не какой-то затуманенный, слух. Но кто же тогда бросился? Нильс тихонько напряг память, и начал припоминать: с безумным, срывающимся, криком «Избавлюсь от тебя, нахождение!» В воду сиганул Искатель, или брат Ательстан — как кому угодно. Минуту не всплывал, две не всплывал, пять не всплывал. Девушки же на камне больше не было. Может, и вправду бред и наваждение? Но почему тогда ему кажется, что даже если и так, но не бесовское? Кажется, потом Эрнст положил ему руку на плечо, довольно доброжелательно спросив: «Ждать смысла нет. Ты куда теперь?» — «Не знаю…»

Эрнст пошел назад, кажется, ну и хорошо. Удачи ему, как говорится, на всех путях его и дорогх. А Нильс, кажется, знает, что делать. Что бы там девица ни пела, он все равно поплывет, ведь не он тот рыцарь, когда он лишь только оруженосец. Осторожно он стал спускаться к воде за лодкой. Его-то никакая девица не ждет, а значчит, да откроется ему дорога в поход. Как он того и хотел. Правда, было как-то неуютно думать обо всем этом.

На плечи Эрнсту легли знакомые руки.

— Ну, Эрнст, кажется, свое дело мы сделали, — послышался за спиной голос Локи.

Парнишка был ему несказанно рад, но это не значит, что вопросы его после их встречи мигом улетучились.

— Ты откуда? Где был?

А это слишком долгая история, чтобы говорить тебе все прямо сейчас! К тому же, любопытство в твоем случае — не самое лучшее на свете качество, — насмешливо, шутовски произнес он.

Послышалось конское ржание.

— Постой-ка…

— Мы что, украдем чужую лошадь? — пришла первая, но оттого не менее дурацкая мысль.

— Была бы чужая, но нет! Вполне себе своя, по крайности — родная, из тысячи ржаний его узнаю, — искренне улыбнулся Локи, и Эрнсту больше не понадобилось никаких объяснений, — Донара должен быть неподалеку, так что лучше никуда не торопиться. В Асгарде кувалдой своей любимой нас захочет приложить, а тут чем — кулаком! Да, новый, лучший, или, по крайней мере — более интересный, мир появился, и появился давно, но вот только Донар остался Донаром, так что следовало торопиться.

4

— Марихен! Марихен! Все хорошо? Хоть это и идиотский вопрос, конечно.

Дело в том, что последнее, что почему-то было у Марии перед глазами было усмехающееся лицо Локи, а точнее то, как она его себе представляла. Теперь, когда она, сама до конца этого не осознавая, открывала глаза, оно плавно перетекло в лицо Вольфа.

— Расселась тут! У тебя же вторы ключи под ковриком в расколотой плитке, я и нашел — не хотел в звонок трезвонить, — он помог Марии подняться. — Без кофе дело не пойдет, верно?

— Верно, но я уж сама, — улыбнулась она, — а то вдвойне неловко. — Ловко, неловко, глупости все это! Расскажи лучше пока что произошло, а я уж, как Гай Юлий Цезарь буду и слушать тебя, и заниматься кофе. Уверен, что есть что рассказать о своей фантазии. Безо всякого меда поэзии поняла, что она у тебя ого-го и даже больше, надеюсь.

Мария помолчала, сказала через минуту только:

— Долго рассказывать, так что не перебивай, и…

— Да уж постараюсь, — на лице его появилась блудливая улыбка, — а что? Есть и дополнительное условие?

— Есть. — Мария замялась. — можно я буду называть тебя в шутку Лодуром? Изредка, — уточнила она, видя как друг ее улыбнулся на этот раз вовсе искренне.

Легенда четвертая, на легенду не похожая

1

Мидгард, 1197 год

Николаус медленно открыл левый глаз. Вспомнить, что было еще минуту… Или не минуту, а целый час? Или полдня? В полуоткрытый глаз лился яркий свет, за которым что-то вырисовывалось: дерево или просто в глазах так рябит? Где-то поблизости раздался кашель, и Николаус хотел было по привычке подскочить, но вскоре лежал, распластанный на земле, с новой рябью в теперь уже открытых глазах. Когда перед ним предстало серое небо с облаками тоном светлее во всей соей непривычной, режущей глаз четкостью, он мигом, как слишком тяжелый мешок, который перекатывают, вместо того, чтобы нести, перевернулся на бок, и чуть снова не плюхнулся на спину. Здесь были люди. А точнее, люди, которых он ни разу раньше не видел. Не мог он раньше встречать этого патлатого парня, сидящего поодаль и смотрящего куда-то в сторону на шумящую черную и блестящую воду. Позади послышались шаги: сначала только быстрые и тяжелые, но потом Николас расслышал и легкие, не очень торопливые.

Что-то подсказало ему, что лучше не шевелиться и не поворачиваться. А что, если это те, чьи лица будет последним, что он увидит в этой жизни? Зачем, непонятно. Ничего с собой у него теперь уж точно нет… Или было, но откуда? Мысль о том, что не следовало тогда совать нос ни в чье дело, спустя столько времени наконец посетила его голову, но тут же упорхнула, уступив место чистейшему страху, пригвоздившему его к земле. Патлатый головы не поворачивал, сидел, будто все так, как и должно быть, будто думал о чем-то настолько важном, что ничего вокруг не было, кроме, может, этой шумной мутной жидкости, которую принято называт водой даже в таком состоянии. На какой-то миг Николаусу почудилось, что юноша этот не живой, и это было последнее, о чем он подумал, преждке чем услышал за спиной женский голос, заявивший:

— Так-то он смотрит… Эй! ты там живой?

Патлатый повернулся. Сначала на его лице читалось неподдельное раздражение, затем он направил взгляд куда то в сторону, но все еще куда-то за Николауса, тут же будто просияв и виновато улыбнулся. Его взгляд опустился немного вниз и Николаус, боясь двинуться, уставился в его то ли карие, то ли серые, то ли зеленые, немного усталые глаза. Было неплохо видно, как эти самые глаза немного расширились и как патлатый нервно сглотнул.

— Чисто две рыбы на берегу, — заметил все тот же женский голос. А ты-то что молчишь, причина проклятий.

— А самому интересно, кто первый хоть что-то скажет. Ждать не люблю, а тут даже я не против!

Уши патлатого покраснели.

— И ты туда же!

— Спокойно, Мондхен, здесь лежит живой человек, который наверняка не очень понимает, как он здесь оказался и что за дураки тут стоят, поэтому…

— Первое я прекрасно знаю, — раздраженно буркнул наполовину растерянный, наполовину рассвирепевший Николаус, — а вот что за дураки тут стоят, — он резко повернулся, желая посмотреть на того, кто его разговорил, а еще заметить, что ему и дела нет до того, кто и этот болтун, и та женщина, и парень которого прозвали за что-то Лунишкой(т. е. маленькой Луной).

Не получилось. Не вышло потому, что он понял, кто был тогда на непонятно как держащейся на воде лодочке, вся плававшей у корабля, когда уже потемнело небо и начался шторм. Он прекрасно помнил, как сквозь брызги он каким-то чудом углядел две фигуры: одну женскую, но немного грубоватую, и другую — с прилипшими на лоб и закрывшими лицо кудрями, в мужской одежде, но кто это: мужчина или все-таки женщина, он разобрать не смог. И теперь он видел, что это они. Они мотались вокруг, а когда судьба корабля была предрешена, и все молились, готовясь к скорой смерти, они все так же удерживались на волнах, будто ничего не происходило. Причина этому могла быть всего одна. Только было готовый наградить всю эту компанию колкостью, он потянулся к шее за кипарисовым крестиком, полученным совершенно недавно, чтобы, зажмурив глаза, шепча странную смесь из pater noster, signum crusis, confiteor (на всякий случай: вдруг согрешил особенно сильно, а покаяться забыл, и именно за это ему это все и выпало. Хотя что это он: то, с чего все это началось, и было его грехом!) и еще много чего, что он прилежно выучил и отлично знал наизусть, но то, что это конкретно значит на немецком, правда, не знал. Вокруг что-то прошуршало, и настала тишина. Минуты три он лежал с нарочито зажмуренными глазами, но наконец вновь открыл их. Перед ним спокойно сидел патлатый, ухмыляясь в песочного цвета пушок над верхней губой. Первое, о чем подумал Николаус, это насколько же такое выражение юноше не подходит, но только на секунду, в следующий же момент его сковал страх, и отступил он только тогда, когда в голову нечаяно ударила мысль: те двое ведь исчезли, а значит…

— Ты… Ты точно человек?

— А кто ж еще, — весело улыбнулся патлатый, — А ты думал, что из Ада явился и буду тебе досаждать? Есть за что?

— Есть, — он сам не понял, как сказал эти слова, но через пару минут (юноша ждал терпеливо) решил, что обратного пути нет.

— Если по-хорошему, то всем есть за что — так я думаю. Как бы ты не старался, в один прекрасный день можешь совершить такое, что всю жизнь не исправишь.

Кажется, патлатый знал, о чем говорит, но сказал это хоть и с горечью, но смешанной с улыбкой, будто он не только не хочет ничего исправлять, но и не очень против этого положения дел, каким бы оно не было.

— И что? Это они тебе, как ты сказал? "Досаждают"?

— Есть такое дело, — улыбка не сходила с лица юноши, но только пришли не из Ада, и…

— Так вот, значит, как, Эрнст. Я тебе досаждаю, ясно, — послышался где-то над Николаусом тот самый голос разговорившего, снова чуть не пригвоздив его к земле.

— А может, я… не про тебя?

— А про кого? Про Ран? Не посмел бы.

— И правильно сделал, — хмыкнула женщина, — он — не то, что ты — понимает, кому что говорить.

— Чудесно подмечено, но бессмысленно, — заключил молодой человек, сам же и начавший эту маленькую ссору. — Хотелось бы знать, откуда к нам заявился этот хм… человек, если он скажет, конечно.

Эрнст глянул на Николауса, будто хотел сказать, чтобы он ничего не боялся, говорил, что думает, и за это его никто не убьет. Это было, конечно, очень приятно, но не так, чтобы сильно сработало. Николаус перевел ошалелый взгляд на остальных. Бегло осмотрев бледную, с совершенно прозрачной и немного тусклой кожей и взъерошенными недлинными черными волосами, всю увешанную самыми разнообразными безделушками, всеми, как одна, золотыми, он тут же перевел взгляд на ее спутника. Смотреть на человека, оглядывающего тебя сверху вниз, к тому же обладательницу довольно сурового вида, да еще и ждущую от тебя непонятно чего, не хотелось. И тут он встретил взгляд не так давно сумевшего его разговорить человека. Нет, не Николаус нагло пялился ему в лицо, все было с точностью до наоборот. Сначала было науютно, как всегда бывает в подобных случаях, но через пять секунд он начал так же беззастенчиво смотреть в его серо-голубые яркие глаза. Что происходит, он понял только когда вновь услышал вопрос:

— Так расскажешь нам, откуда взялся и куда плыл, или нет?

Прошло ненамного больше секунды, когда Николаус заявил в ответ:

— Сначала вы расскажите, откуда взялись, и зачем меня пугаете.

— Можно. Тебе как, покороче или подлиннее историю? Откуда начать?

— Лучше уж подлиннее, — буркнул Николаус, сам удивляясь своей наглости.

— Все началось столько лет назад, что и не упомнишь. Говорят, не было почти ничего: только пламя и лед, но вот…

Николаус даже не понял, в чем дело, как это может быть связанным с этим рыжим и кудрявым незнакомцем с обожженным судя по всему лбом, как женщина, поначалу прыснув со смеху в кулак, громогласно заявила:

— Ты неисправим! На ком другом это бы сработало, но не на нем же, чесное слово.

— Ладно, уговорила. Расскажу по порядку, — голос его звучал уверенно, пока он не пробормотал под нос. — Сложно будет, ну да ладно.

2

Форсети, все это узнавший в ходе разрешения следующей же ссоры Локи с половиной Асгарда, докладывает: Лофт мастерски умалчивал все, что казалось ему хоть немного конкретным (к слову, не похоже на него. С чего бы упустить возможность запутать и напугать человека, если со стороны буджет выглядеть забавно?). Так что приведем здесь все, как было на самом деле.

Эрнст злобно огляделся. Ему все это просто на-до-е-ло! Вот теперь он был бы прямо-таки рад вновь надолго оказаться в Верхних мирах, хотя еще какое-то время назад хотел сбежать оттуда на время. Стоит ли говорить, что Вотан соврал тогда Сигюн, и теперь они остались в Мидгарде надолго. Очень надолго. Миновал Йоль, как-то совсем затерявшийся среди остальных дней. Вот если бы Донар не нашел их, застрять в родном Мидгарде было бы даже приятно, несмотря на то, что Вотан решил поиздеваться над Локи и над ним заодно.

Началось все с того, что им было велено ждать. Долго, упорно, непонятно чего. Если поначалу это не доставляло неудобств, потом стало раздражать, увеличив тепм самым и так уже укоренившееся в парне недоверие к Вотану, затем вывело из себя, так что он чуть не сломал целенаправленно по две ноги у обоих козлов Донара, который намерен быть вновь искать свою дочь, но пока что и просто так, и на дрова, к счастью, ничьи деревья и бражничал в одиночку, все о чем-то, по его собственным словам, думая.

В один такой день Эрнст сидел где-то посередине завала из стволов, где мало кто мог его найти. Думалось о том, что тут и помереть недолго, а слова "Ты не Тиль" (вовсе не обидные) приобрели новый смысл. Он не Тиль, и ничего ждать в дальнейшей жизни ему не стоит. Наверное. Послышался хруст и рядом объявилось единственное существо, которое он был готов выслушать, по край ней мере попытаться. Спросить он ничего не успел, когда Локи резко опустился рядом и заявил:

— У меня есть отличная мысль.

Любой бы после таких слов немного испугался: те, кто знают о других "отличных мыслях" Локи, обычно ничего хорошего не предвидят. Но не Эрнст. Ему показалось, что он сможет вырваться отсюда, может хоть чуть подольше получится продержаться.

— Что за мыысль?

— Вот скажи, братец надо мной издевается? — непохоже было, чтобы Локи сильно унывал в Мидгарде, но Эрнст как-то об этом не задумался. — Издевается. Ну и я постараюсь над ним посмеяться. Знаешь, когда он ни в коем случае не смотрит в будущее?

Эрнст вопросительно смотрел. Ему всегда казалось, что Вотан только и делает, что знает все наперед, так что непонятно, что ему ото всех надо. А тут он услышал, что так бывает не всегда.

— Когда думает, что ему все-таки напророчили правду. Точнее, большую часть правды. Я бы с радостью прикинулся, что, скажем… собираю войско… А потом, когда окажется, что это полный бред, порсмотрю на его лицо.

— Войско из кого? По-моему, самого важного в твоем плане и нет.

— Есть.

— Нильс?.. — Эрнст испугался: Нильс должен был хоть что-то понять, прежде чем… умереть. Он почти не знал его, но это было по-настоящему обидно.

— Не волнуйся за него. Он продолжит существовать, и мне вовсе не нужен. Просто стоит отправиться в Хельхейм и завснуть там… Словом, в Верхний кое-что произошло, что заставило Вотана волноваться не о том, о чем надо.

— Что-то надо сделать? — слова про Хельхейм как-то проскочили мимо него.

— Ничего, если повезет. Но ты прав: спокойная дорога — скучная дорога. Так что исправлюсь: не надо будет делать ничего особенного.

Эрнст подумал, что об особенном у них разные понятия, а значит, стоит подготовиться к какому-нибудь безумию. Хорошо, в прочем, что его бесконечная пытка продолжаться не будет. Локи же возьмет его с собой? Об этом он не говорил. Спросить он боялся, потому что легче просто принять, что приключение, каким бы оно ни было, его не коснется, чем услышать это самому. Вот он и промолчал. Уже заполночь, засыпая, он думал о том, зачем им обоим: и Локи, и Вотану все эти детские игры. Ничего себе, конечно, детские, но для них ведь несерьезные, по крайней мере для Вотана. Может, ответный удар — не такая уж и глупость?

Проснулся он спустя смехотворно короткое время оттого, что почувствовал на себя чей-то пристальный взгляд. Будто сверлили его этим самым взглядом уже где-то минут десять. Эрнст полежал с зажмуренными глазами, боясь того, что увидит, точнее — может увидеть, но наконец распахнул глаза. Над ним дырявый потолок, в окне все та же безлунная ночь, Донар на другом конце их убежища храпит так, что стены трясутся. Все привычно, ни одного подозрительного звука, к тому же снова так сильно захотелось спать… "А Локи уже, наверное дернул отсюда…" — подумал, зевая, парень, будто устав уже от этой немного пропитанной обидой мысли. Он было уже совсем закрыл глаза, как почувствовал, что кто-то зажал ему рот рукой. Самым простым и, возможно, действенным (обладатель этой тонкой, будто женской, руки вряд ли мог причинить ему что-то серьезное) выходом было мычать и отбрыкиваться, но почему-то не окончательно, а примерно на половину после случившейся неожиданности, проснувшийся Эрнст, бодрствующей частью своего сознания лишь напуганный, понял, что не может предпринять ничего кроме как издать тихое сдавленное "М-м-мм!" (Очевидно, "Пусти!"). Рядом послышался звук глубокого вдоха, как будто вот-вот, и что-то очень нужное не получится, что-то вроде брани, произнесенное шепотом, но что, парень так и не расслышал то ли от страха, то ли оттого, что и шепотом-то это назвать было нельзя из-за того, что шепот обычно бывает куда громче. Перед глазами у эрнста беспорядочно замелькало, так что он предпочел вовсе их закрыть, и, нконец, он почувствовал, что все остановилось. Вокруг пахло мокрой травой, было относительно бесшумно (храп Донара ведь мог вполне себе потянуть на небольшую отдельную грозу). Он не мог поверить, что все спокойно, не считая того, что та рука все еще была на его рту. Ладонь еплая, хотя вокруг было очень даже прохладно, именно что узкая и не очень большая. Эрнст вдохнул знакомый запах березовой пыльцы, которой теперь взяться было неоткуда нигде на свете, и ромашек, которых здесь быть не должно… Постойте-ка!

— М-М! М-М, м-ммм… убери!

— Убрал уже, что сердишься?

— ТЫ В СВОЕМ УМЕ? ТЫ…

— Многие говорят, что да — не в своем. Присоединишься к ним?

— Ну да, конечно, — вскочивший было на ноги Эрнст шумно сел на траву, — кто бы сомневался, что я получу именно этот ответ!

— Чтобы ты понимал, Мондхен, у Донара хоть какая-то горстка ума имеется и по твоему счастливому лицу он бы понял, что что-то затевается. А кому затевать как не мне? А теперь подумай, что было бы дальше: меня избивают, тебя заодно — за неповиновение, а когда мы оправляемся, нам уже не до этого!

Эрнст покосился на Локи исподлобья, подумав, впрочем, что спорить тут мало с чем. Правда, все еще смущало его новое прозвище: и по причинам, что и так существует и настоящая луна, и Мани, который за нее, как заявил когда-то Локи, пресекая все детские фантазии Эрнста о небесных конях, "просто отвечает. Делает вид, что отвечает", а главное — потому, что Локи прозвал его так в какой-то степени из-за Мани, и это не могло не смущать.

— Хорошо. Куда дальше? Раз уж взял — веди.

— Поведу, не беспокойся, — Локи, кажется, пропустил огрызающийся тон мимо ушей, — только сначала возьми вот это.

Он протянул Эрнсту старые башмаки, которые недавно снял.

— С ними будет намного лучше, ты ведь не Тиль…

— Можно спросить кое-что?

— ты уже спросил, но, так и быть, можно, — Эрнст, ккажется, мог почувствовать, как оЛоки беззлобно ухмыльнулся, — валяй!

— Я знаю о Тиле, но не всегда понимаю значения этого заклинания: "Ты не Тиль, ты не Тиль…"

— По крайней мере, когда я это говорю, можешь быть уверен, что тебя не желают ничем обидеть, Эрнст, — нарочито выделил он его имя, — вы же разные люди, а не раздвоившийся один. Надевай, когда надо — очень поможет, ты уж мне поверь.

Эрнст уже устал удивляться всему, что бы его не окружало, поэтому послушно последовал совету и с размаху бухнулся на влажную траву.

— Сразу ясно, что никакой ты не человек.

— Дай угадаю: даже не намекнул, что это я, вытащил не пойми куда, а теперь сижу себе спокойно, заставил эти развалюхи напялить, и, кажется, вполне собой доволен?

— Ага. А еще прочитал мои мысли.

— Кто тебе сказал такую глупость? Хорошо, спи пока, а завтра у меня будет разговор. Серьезный, чтоб его… Наверное.

Эрнст тактично промолчал. Такие серьезные разговоры могли быть у Локи чуть не с кем угодно, и выпытывать что-то еще казалось просто бессмысленным. Ночная тишина по-настоящему клонила в сон, хоть, признаться, слышать храп Донара значило бы, что они в полной безопасности. В том смысле, что было совершенно ясно, что он спит и никого не укокошит. А вот сейчас ничего сказать об этом Эрнст не мог. Может быть, наверное… Голова отказывалась думать о серьезном, и вскоре парень совсем отключился и заснул без сновидений.

Утро выдалось пасмурным, что Локи даже порадовало, а на молчаливый вопрос Эрнста об этом он заявил:

— Если не Донар, то одна моя хорошая знакомая планирует поразвлечься. А это не Донар, будь уверен. Хоть бы настроение у нее было какое надо, а не какое обычно, черти лысые да волосатые…

— Знакомая же вроде хорошая, разве нет?

— Отличная, больше скажу, но всякое бывает, — Локи явно храбрился, но не хотел показывать виду.

***

Там, где река уже переходила в море, он не ожидал оказаться, и тем более не было понятно, что это за знакомая, и что с ней делать. Или что она может с ними сделать, куда уж без этого. Локи был подозрительно бодр, что Эрнста немного пугало, заставляя думать о том, что зря он думал, что теперь ничему не удивится в своей жизни. И откуда только взялась та невозмутимость, так удивившая когда-то Нильса? Непонятно.

— Ага!

Эрнст обернулся на незнакомый голос, и чуть не вскрикнул. Глаза Локи сжимали бледная почти прозрачная крепкая женская рука, в то время как вторая находилась в опасной близости от его шеи.

— Очень смешно, Ран! Меня могла бы переплюнуть, — наконец подал голос явно немного недовольный, но уже спокойный, Локи, раз уже старался поддеть эту незнакомку.

— Значит, не хочешь признать, что струсил.

— Так я и струил! Ран, у меня, между прочим, и меч есть!

— И вспоминаешь ты об этом только при мне уже сколько времени, — она пресекла попытку Локи ответить что-то и на эти слова. — А это еще кто? — увидела она наконец Эрнста, тут же подошла поближе, звеня тяжелыми золотыми серьгами и тьмой браслетов на руках, и тоже золотых. Их было столько, что Эрнст представить не мог, откуда она все это могла взять, так что в голове заплясали самые страшные догадки.

— Донар решил взяться за старое…

— Значит, новый слуга? Да, не Тиль, не Тиль… Или я что-то не знаю? — смотрела Ран не на него, а на Локи, ожидая ответа от него, но услышать еще от нее такую очевидную вещь как то, что он не Тиль, Эрнст не мог.

— Не знаешь, — мрачно заявил он, ни мало не думая ни о чем другом, кроме как ответить на то, что ему казалось (и довольно справедливо) грубостью, которое никто не достоин.

Повисло недолгое молчание, за время которого, впрочем, Эрнст успел подумать, что Ран, наверное, его слова покажутся смешными, и он почувствует себя дураком, но следующим, что он от нее услышал, было:

— Локи, ты хоть зачем явился? Все не приходил, все некогда. Что из ряда вон выходящее случилось?

— Из ряда вон выходящая шутка для братца. Поговорить надо.

Эрнст и сам не горел желанием пойти за ними и подслушать, о чем они там говорят, разве что было немного любопытно, но что-то подсказало ему, что без объяснений он не останется, а Ран лучше не злить, как бы Локи не заступался. Через пару минут они вернулись, не прерывая разговора:

— А с Ньердом поговорить не пробовал? Всю правду ты ему не сказал бы, конечно, да и не надо. Он тебя по собственному желанию бы отправил, стоило бы хоть слово сказать.

— Вот именно, Ран! Но знаешь, это ниже моего достоинства. Только прошлым летом это чуть не случилось. За старое браться неохота, что сделать? Как тогда нагрянуть, когда он будет порядок у себя там наводить, со словами «Ньерд, твои голые ноги никого не интересуют»? Старовато, Ран.

— А это не Скади тебя тогда чуть не прибила, ничего не путаешь?

— Не путаю. Скади может сколько ей угодно строить из себя только лишь ненавидящую меня неприступную крепость, но глаза ее выдают. Она меня… не прибила.

— Тяжелый случай… Но тут ничем все равно не помогу. Есть знакомый, конечно, он сделает, что надо.

— Ну и где твой знакомый? — голос Локи звучал серьезно.

— А это, сетеплет, ты узнаешь, когда мне поможешь. Как друг, мы ведь друзья?

— На твоем месте я бы повнимательней относился к своей сети.

— Спасибо за совет, но что поделать? А погода сегодня будет славная, и было бы глупо пропускать такую возможность порыбачить. А уж добыча найдется, не волнуйся, — пресекая очередное возражение, добавила она.

Локи с демонстративно-скорбным, но уверенным выражением лица принялся за работу. Сеть казалась слишком тонкой, почти невидимой для чего-либо в принципе, но удивляться причин не было. Он видел столько бессмысленных на первый взгляд вещей, которые на самом деле были нужными и столько вещей, которые, при всех их известности, ничего не стоили, что сомневаться в этой сети было бы большой глупостью. Смущало только одно:

— Локи… Ты что-то не так делаешь, я видел…

— Не сомневаюсь, но мне все-таки лучше знать, кто бы это при тебе не делал. Ты посмотри повнимательней, может, поможешь.

***

Эрнст и Николаус переглянулись. Они подумали об одном и том же, точнее думали бы, если бы были вместе во время шторма. А так перед Эрнстом встала картина дна одни и холодных соленых брызг. Волосы в два счета намокли, прилипли к лицу. Капли на ресницах мешали рассмотреть даже дно лодки. Где-то кричала Ран, чем-то явно раздосадованная, он, кажется, смог разобрать слова: «Не важно какое золото, не важно маленькое это суденышко или нет, сколько объяснять, главное — чтобы было! Локи! Помогать будешь, или нет? Тяни на себя!». Голову поднять он боялся, но в то же время не хотел совсем уж вжиматься в дно, хоть другого выхода он и не видел. Тошнота подступала к горлу, перед глазами стоял туман. Такая «рыбалка» за золотом если кому и могла из всех троих доставить настоящее удовольствие, то только Ран.

Николаус вновь подумал о воде, заливающей палубу небольшого корабля, молитвы всех, кто там только был, а предпочли воззвать к Богу все: управление было забыто, никто не боролся за жизнь хоть горстки людей. Покидать корабль было бы безумием. Вспомнил и маленькую лодку, ни на шаг не отстающую от них, и то, как резко их качало. Слишком резко, чтобы грешить только на ветер и волны.

— Постойте! Вы… Там были все, они ведь… — сначала могло показаться, что Николаус все понял и без объяснений, которые ему и так не дали. — На какую-то секунду ему показалось, что больше всех он ненавидит этих троих, а особенно этого патлатого, который вроде и похож на хорошего человека, но на самом деле… И тут он спросил то, до чего надо было еще и додуматься — Зачем вы ничего не сделали?!

— Хочешь, объясню? — Ран выглядела спокойней, чем когда-либо. Не дождавшись ответа, она продолжила. — Те, кто был там, посягнули на чужое, на очень много чужого добра, причем думали, что делают лучшее на свете дело. Ты был в числе них, но что-то случилось, верно? Ты просто хотел вернуться, а не жить на то, что приволокли твои товарищи, и…

— Они виноваты не в этом. Они сбежали из Святой земли как трусы! За это они и умерли, они не довели дело до конца! А ты… И ты тоже — вы просто помогли этому свершимся, сами того не понимая. И, к тому же, какое право ТЫ имеешь на это золото?

— Я делаю это не ради выгоды, — вовсе не впечатленная Ран пожала плечами, — но вот что любопытно: значит, ты повел себя не как трус, раз жив?

Николаус зло посмотрел на нее, но не смог долго выдержать ее взгляда и отвел глаза. Наконец, он сказал:

— Я был хуже. Намного хуже, и наверное поэтому меня преследуете вы. Вы ведь мое наказание, верно? — его голов вмиг стал даже немного жалобным.

— И чем же хуже? — тихонько спросил Эрнст, не думая, правда, что получит ответ. Николаус вздохнул, и начал рассказывать свою историю.

***

— Я отправился в Святую землю не один — с отцом и старшими братьями. Мы — все пятеро, включая меня — верили, что останемся живы, мы ведь идем против тех, кто несут зло всем христианам, верили, что, хоть и будет нелегко, справимся со всем. А если нам будет ниспослана смерть, то следует принять ее, как и все остальное. Сейчас они все до сих пор там, думаю, живы, а я… Я из-за своего проклятого любопытства теперь здесь, хоть и обещал, почти клялся, что пока Иерусалим не будет освобождён, ноги моей на родине не будет.

Был у нас рыцарь, Рудольф фон Траубкорн, все звали его Рудольф-не-найду-дорогу из-за того, что поначалу отстал ото всех, и только потом нас выискал, но был и еще один человек, гораздо больше достойный такого прозвища — его оруженосец Нильс. Когда мы вновь увидели его, он стал будто вовсе другим — задумчивым, очень задумчивым. Настолько, что даже начал думать над каждым приказом: стоит ли его выполнять? Что-то он видел такое, но нам не говорил. Только болтал о славе самой по себе, и это тоже было странно. Однажды нам не удалось проучить турок, многие погибли, погиб и бедолага Нильс. Отец Себастьян, один из многих бывших с нами служителей Господа, потом признался, что за день до этого Нильс все спрашивал, как пишется то, как пишется се, и потом просил прочитать, если что-то с ним случится, записку. Отец Себастьян тут же прочел, как получил, и хотел было наложить на Нильса епитимью, но не успел. Так мы все и услышали, что такого написал бедняга.

— Ну и что написал? — сказали почти одновременно Эрнст и Локи, только Локи был искренне заинтересован, а Эрнст чуть не прошептал это побледневшими губами.

— Написал, что если что-то с ним произойдет, то винить в этом стоит тех, кто он, Нильс, так и не узнал. Все понимает лишь один человек, но эта… непристойная женщина (хоть я уверен, что он написал другое слово, так что отец Себастьян был в ярости) так далеко, что её не спросишь. А ведь она что-то должна знать, раз болтает о шуме кошачьих шагов, корнях гор, женских бородах и предсказывает, что из этого будет, а что нет, как будто бы знает, о чем говорит. Не думаю я, что она сумасшедшая, что ни говори. И… Написал, что она говорила, что следует драться каждый день, чтобы еще драться каждый день.

Эрнст поглядел на Локи, не зная, что и сказать. То же самое сделала и Ран, кажется, нутром почувствовав, откуда дует ветер. Все молчали, у каждого было о чем поразмыслить. Наконец, молчание нарушил Локи:

— Хорошо же, но на его месте я бы не слушал незнакомцев. Может, подумаем, что дальше делать?

III

Мидгард, 20** год

Мария все еще смотрела на страничку вакансии на горящем в темноте комнаты мониторе.

«Требуется личный секретарь для исключительно бумажной работы. Предоставляется место жительства»

Далее перечислялись немногочисленные условия работы, размер жалования и другие, уже малоподозрительные, особенности. «Выйти на работу» значило «не переезжать далеко», и это ее радовало. Вакансия была странная, но посмотрев на адрес, Мария поняла, что к психопатам точно не попадет: она знала соседей этого человека. А если ее попытаются обмануть, то пусть только попробуют… Думала над этим она уже достаточно, и пора было принимать решение: сходить все-таки следует. Девушка выключила ноутбук и подошла к окну. В такое время ей обычно, что называется, лезли в голову самые разные воспоминания. На этот раз ей представился тот единственный раз, когда она все-таки сходила в гости к Вольфу, а не он к ней. Совершенно сумбурный был тогда вечер: кажется, ни с кем за один раз столько не происходит.

***

— А это что? — самое последнее, что Мария ожидала увидеть у Вольфа, несмотря на всю его любовь к древностям, был настоящий меч. Либо очень хорошая копия какого-нибудь настоящего, такого, который был изготовлен еще до нашей эры, либо явно необычный (такой-то чистый и все-таки острый), чуть не волшебный.

— Это? Это подарили когда-то давно. Не такой уж он не старый, ну да это очевидно.

— Но все равно красивый очень, — кивнула автоматически Мария. — Хороший человек подарил, наверное…

— С чего ты взяла? Я бы сказал, что мы с ним не так уж и хорошо общаемся, причем давно. Слушай, а что это за индивид, на какого-нибудь Беовульфа с картинки еще похож, с которым ты болтала?

— Этот? Это Ди. Друг, ну, или приятель был — учились вместе всё время, пока не окончили университет.

— Ди — это… — протянул Вольф, подталкивая Марию ответить.

— Ди — это Дитрих. Причем родился он не где-нибудь, а в Берне. Как он бесился, когда узнал, почему именно я его «героем» называла! Особенно когда он трусил перед экзаменами, а то он думал, что за этим совсем ничего не стоит, кроме сарказма.

— Почему в бешенстве? Приравнял к обзывательству, будто дураком назвали?

— Нет. Ты не удивляйся, он на самом деле думает, что это все от бесов, раз языческое. Потом решил, что я совсем сумасшедший адепт асатру вкупе с ванатру и еще много чего такого же… А! И локеанство еще! — Тут она заметила, что Вольф усмехнулся. — Преступление не забыть. Так и поссорились. А потом и помирились, но только наполовину. Как-то так!

— Ого, — реакция Вольфа была немногословной. Дальше он говорил будто про себя. — М-да… Дитрих Бернский, полигон «Вальхалла», казарма номер пять…

— Ты что?

— А ты думаешь, богов не коснулся бы прогресс? — рассеянно ответил он. — Сейчас я еще кофе организую, тебе делать?

— А то! — она все больше подсаживалась на этот напиток, главным образом как раз из-за Вольфа.

Прошло полминуты, и в дверь тихонько постучали, хотя могли позвонить. Мария не двигалась, услышав, что за дверью что-то зашуршало, пока она не распахнулась. В проеме стояли два совершенно одинаковых рыжих и белокожих парня в плотных рубашках на скорее женских, чем мужских, футболках. Они явно не ожидали увидеть Марию, но в итоге один из них, напустив на себя смиренный вид, начал:

— Здравствуйте! У Вас есть минутка поговорить о Рагнареке?

— Вернее о том, что Рагнарек- полный бред, — продолжил другой, и тут же шкодливо опустил глаза.

Мария оглянулась и поняла, что за ней стоит весело улыбающийся Вольф. Когда она вновь глянула в проем, то поняла, что эти двое исчезли.

Закрывая дверь, Вольф все еще улыбался.

— Ну и ну…

— Вольф!

— А? Что-где-куда?

— Никуда, — улыбнулась теперь уже Мария. — Моя очередь задавать вопросы — вот что.

— Валяй!

— А что это за индивид байронического вида на фотографии? Там — на полке.

— Мой давний друг. Если повезет, встретишься с ним.

Мария промолчала, и разговор продолжился уже на другие темы. И тут их обоих прямо-таки оглушил звук стука в дверь.

— А это еще кто? — отрывисто и сосредоточено проговорил Вольф, уже направляясь к двери. Мария побоялась, но дала себе обещание слушать внимательно. Расслышать, однако, не выходило, пока голос Вольфа не прозвенел: «Эй, Дитрих Бернский! Хильдегримм свой знаешь куда убери!..

Послышалось шипение и звук быстрых удаляющихся шагов, а буквально через секунду в комнату ввалился Вольф:

— Он. Просто. Ненормальный. Этот. Твой. Ди!

— Э-э-т-то был о-о-н?

— Ага. Бешеный, и понятия не имею, что было бы, если бы узнал, что мы знакомы.

— А что он заявился-то?

— Знал бы, сразу бы тебе сказал. Дай, — он недавно мигом проглотил огромную кружку кофе, и потянулся за порцией Марии, явно не думая ее на полном серьезе отобрать.

Разговор был переведен в менее серьезную плоскость, но оба (Мария была в этом уверена) помнили все то, что еще произошло в тот вечер.

***

Мария почему-то улыбнулась, и подумала сразу об обоих: и о Ди, который был почти совсем сумасшедший в последнее время, и о Вольфе, с которым безумно хотелось как можно скорее — лучше всего на этой неделе — погулять или просто посидеть, у нее, например. Особенно если она получит эту работу, на которую ей каким-то шестым чувством, пусть и немного, хотелось. И все-таки, все ли в порядке с Ди.

***

А с Ди, тем временем, все было просто отвратительно. Он смотрел вперед — на крашенную под дерево, отвратительно успокаивающую стену, и чувствовал себя последним ослом. Сейчас, наверное, эти психические придут, и все — нет больше Дитриха Эшенбауэра, будет он числиться в списках пропавших без вести а на деле — лежать недалеко от парка у свалки, закопанный по частям. Молодец, Ди, хорошо по сторонам смотришь! И ведь было-то два часа дня…

Все это началось вчера, ровно в два часа дня. Дитрих «Ди» Эшенбауэр возвращался, как бы смешно для некоторых это ни звучало, от гадалки. Вернее — от экстрасенса, или как бы ее назвать, чтобы не обидно и поверней? Не вельва же, честное слово! В экстрасенсов он верил вполне, как бы Мария не удивлялась. И бесов-то он боится (спасибо его бабке и деду — твердым в своей вере кальвинистам, с которыми он провел все детство), и к экстрасенсам ходит на полстипендии и голодает еще. Вернее голодал бы, если бы не добрые люди, которые его ошибок не совершают. Зато ему, видите ли, пару слов про будущий месяц сказали. Как пошучивали некоторые одногруппники: «А тебе денежные потери не предсказывали? Хоть на этот раз бы стопроцентно верное сказали, что ли!». Даже теперь Ди не был готов отречься ни от одного своего убеждения, но маньяков бояться он не перестал — еще бы — прямо сейчас находясь в их логове!

Так вот, шел Ди, не трогал решительно никого, как в дюйме от него пролетел внедорожник с затонироваными стеклами, несильно, почти художественно замызганный снизу, и остановился буквально в шаге от парня. На улице было довольно оживленно, и на это мало кто (или никто?) не обратил внимания, Дитрих же заметил это прекрасно, поэтому невольно остановился. Из внедорожника выскочила здоровенная девица с собранными сзади в хвост рыжими волосам где-то по пояс, ровно так же, как и ее автомобиль, замызганных берцах и помятой одежде, и мигом очутилась за спиной у парня. Над ухом пронеслось тихое «E.S.C.H.E.-А1, отдел безопасности! За мной!». Ди совершенно не понял, что это значит, и в следующую же секунду он оказался в закрытой машине — в полости под задним сидением, а еще через секунду перед ним опустилась импровизированная решетка, которую он тут же пытался поднять, но это у него как ни странно не вышло. С переднего сидения послышалось бодрое:

— Выстрел, Выстрел! Я Нокаут. Уже везу на оформление, всё готово? Отлично, а знаешь, кто второй участник? Как ты сказала? Да, да, бесценная кобылка, куда уж без этого. М-да, проверю, наверное. Тебя понял, отключаюсь.

В автомобиле почему-то пахло озоном, перед глазами поднявшего взгляд Дитриха раскачивалась деревяшка с вырезанной закорючкой непонятного значения. Что-то подобное, кажется, было у Марии на обложке телефона, но теперь об этом думать не хотелось. Может, кричать? Царапать все, что только руки смогут достать, бить ногами во все, что только можно? Девица будто прочитала его мысли:

— Будешь пытаться выбраться или орать — только выведешь мня из себя. Так делал один до тебя — ничем не помогло. Не надейся, что я тогда попаду в несерьезную аварию, и тебя спасут. Я надежный сотрудник, — последнее она проговорила с небольшой горечью.

Остальную дорогу висело тяжелое для Ди и терпимое для девицы молчание. Мыслей о том, куда они едут, было несколько, и все невеселые. Ди понятия не имел, куда обычно психопаты разного рода везут людей на расправу, но читал о заброшенных зданиях, свалках на окраине города, ночных парках и лесах. Какой из вариантов ожидает его, он боялся даже представить, понимая, что надеяться на скорое спасение не стоит. Если только помолиться… Ди начал шептать все, что только знал, зажмурив глаза. Продолжал он всю дорогу и не остановился, когда послышался стук закрывающейся двери автомобиля, и воцарилась полнейшая тишина. Очнулся он уже в этой треклятой комнате без окон и, на первый взгляд, без двери (которая была всего-навсего отлично замаскирован), с одной-единственной табуреткой и со стенами, выкрашенными под дерево. Первое, что он вспомнил спустя где-то час, были слова «E.S.C.H.E.-A1, отдел безопасности». И что за Ясень-А1, спрашивается? Сначала он счел это за произнесенную сквозь зубы свою фамилию, но тут же сам у себя спросил: «А что А1 там делает, идиот?!» Нет, что-то не сходилось… Так, постойте-ка, что Мария говорила про ясень? Теперь хоть что-то стало проясняться: и та деревяшка в машине, и ясень. Еще лучше: попал к сумасшедшим неоязычникам, чтоб их… Хотя что это он? Какими они бывают, как не поголовно сумасшедшими? Чудесно, теперь еще и в жертву принесут… Ди никогда не был не то что студентом исторического факультета, но и ненавидел историю как предмет и науку в принципе: в гимназии заучивал все только чтобы ответить на два, а если повезет, то и на единицу, а потом все это благополучно забыть процентов этак на 97. Именно поэтому он почти не подвергал сомнению то, что знал от старших еще с детства: все язычники, откуда бы родом они ни были и каким бы богам ни поклонялись, приносят человеческие жертвы. Хотелось швырнуть табуретку об стену, разгромить все, если бы что-то еще было в комнате — всё это казалось в первую очередь унизительным и нелепым, а потом уж Дитрих, всегда уверявший, что не боится смерти, потому что знает, что старался жить правильно, умирать совсем не готов. Послышался стук в то место, где была, как заметил Ди, дверь.

— Эй! Ты там живой, в себе еще? Э-э-эй, челове-е-ек?

— Я Дитрих Эшенбауэр, — отрывисто буркнул в стену Ди.

— Дитрих так Дитрих, чего уж там, — послышался другой, хоть и очень похожий, голос. — Бернский, суртовы штаны, полигон «Вальхалла» казарма номер 5, ответственная — Сила, дочь Грома, — хохотнул тот же человек немного погодя.

— Прекрати! Кто бы ты ни… — собеседник, судя по всему, был молод, и на «вы» Ди переходить окончательно отказался.

— Расслабься и получай удовольствие от тихого изолятора, господин Эшенбауэр, — подключился первый голос.

— Был бы тихим, если бы не вы, господа…

— Не суть дела.

— Сами бы получали удовольствие, раз советуете.

— А мы не там — мы на свободе. Правда, кузен грозился сюда запихнуть, как и дядя, и, скажу тебе, сделать это для них никогда не поздно.

— За что? — само собой вырвалось у Дитриха, хотя он хотел сказать что-то вроде «Ну и бред же ты несешь!»

— Если не узнают, то не за что. Скучно там, да?

Тут Ди не на шутку вспылил: его выводило из себя это спокойствие, выводило из себя это место, где, как оказывается, между порядочным, судя по всему, количеством людей есть родственные связи, и как…

— Никогда не поздно, — начал сдавленным голосом Ди, — принести вас в жертву?

— Кому-что-где-куда? — отозвался хор из двух голосов.

— Ты смеешься? Хотя ты не первый человек в истории, кого посетила такая мысль, — непроницаемым тоном заявил второй. После минутного молчания он снова подал голос. — Повторяю вопрос: тебе скучно там?

— И зачем вам эта информация? Допустим, мне страшно, дальше что?!

— Ну… Мы могли бы…

— Что вы тут делаете?! — уже знакомый голос той ненормальной девицы пронзил пространство.

— О, Си-и-ила, привет! Постарались, чтоб этот не буйствовал, конечно. А ты что думала, сокровище рейнское?

— Ну-ну. Пойдем, помогать будете, раз деятельные такие в последнее время.

— Сила, твои обязанности мы выполнять не можем и не буд…

— Что так сразу, мальчики, ЭТОГО я вас делать не заставляю.

— Уговорила, только скажи, не помнишь, откуда шел объект?..

Трое удалились, оставив Дитриха, от мыслей о жертвоприношении ничуть не отказавшегося, молчаливо беситься и жалеть себя.

IV

Мидгард, 1197 год

Николаус и сам до конца не понял, как недоверие к спутникам, сменилось терпимостью, а она, в свою очередь, сменилась привычкой. Хотя когда идти некуда, к любым привыкнешь. Впрочем, бывшее пару недель назад недоверие можно было назвать и по-другому, пояснее, если бы только существовало такое слово. Что ж, скажем пока, что это было большое недоверие. Очень большое, почти страх того, что с ним случится несчастье, если он откажется идти или сбежит. И больше всего пугал его Эрнст. Не Ран, которая могла прибить (ведь она не делала этого, хотя столько раз могла бы), ни тем более этот самый Лофт, ведь самым страшным, что можно было получить от него, была острота. Но вот как среди них оказался Эрнст, было непонятно. Заставили его, что ли? Когда, главное, зачем? Он был самым неразговорчивым, отвечал обычно только на вопросы Лофта, только ему изредка улыбался, но все равно как будто был совсем немного на него обижен. Сначала это путешествие тяготило Николауса, говорить было решительно не с кем, он казался лишним, но потом перекинуться к каждым по паре слов казалось ему достаточным. Ничего неожиданного не предвиделось, пока они не начали держан кур на небольшой даже по меркам того времени городок.

— Я дальше не пойду, — решительно заявил Николаус, как только заметил хоть немного знакомые места. — Это владения моего отца, и… я не могу, просто не могу…

Он поймал на себе немного понимающий взгляд Эрнста, и услышал то, что уж точно не ожидал:

— Я бы тоже с удовольствием не пошел, но я не знаю, почему мне не страшно. Здесь живет моя родня — тетка и ее сын — он купец, я бы с радостью обошелся без встречи с ними.

— Но… — потребовал продолжения фразы Николаус.

— Но мне самому интересно, что они скажут, когда увидят, как я изменился.

Лофт ухмыльнулся в свои тоненькие едва заметные усишки:

— Мондхен, я все думал, как ты ответишь, и безумно тобой доволен.

Кончики ушей Эрнста чуть покраснели, он не ответил ни слова, но видно было, что он не знает, что и думать. Тем временем, Лофт, выдержав необходимую паузу, продолжал:

— Но все равно пускай мы с Ран пойдем первыми, потому что, как ни странно, я там тоже кое-что оставил. И, если все в порядке, я, так и быть, никогда не буду думать, что зря верю в людей.

***

— Эрнст… А давно ты знаком с Лофтом, раз так ему веришь?

— И давно, и недавно. Он частенько мне помогает, но, все-таки, я не понимаю, есть ли тут какой-то подвох. Все говорили, что доверять ему не стоит. Все, кто его знает, точнее.

— Значит, ты ему не доверяешь и мне не советуешь, — кивнул Николаус, будто всегда это знал.

— На самом деле, наоборот. Просто задумался немного об… остальных. Знаешь, стоит скорее довериться Лофту, чем тем, кто гордится своей справедливостью, а на деле врут, непризнаются и не краснеют. Это если пользоваться лишь умом. А так — я еще хочу ему верить. Когда мы познакомились, я вовсе ничего не понимал, может, еще и поэтому.

Николаус понял, что дальше спрашивать бессмысленно, но был рад, что хоть немного разговорил собеседника. И действительно — говорить ни о чем действительно вышло, так что пара часов показалась парой минут, а появление Ран застало в врасплох.

— Николаус, не мог бы ты кое-чем нам помочь?

— Чем это? — брови парня сами собой сдвинулись- делать что-то для Ран он не собирался.

— Сходи к тому неумехе-оружейнику — ты его наверняка знаешь, и скажи, что это ты просил сохранить меч. Он как всегда пьян, а Лофта не помнит, может, прикинешься своим духом, который помер или еще что, думаю, сработает.

— Какой меч?! Зачем?..

— Меч как меч. Ну, невелик на первый взгляд, ну, не так тяжел, что зубы-то заговариваешь?

— А Лофт, — почти язвительно ответил, несмотря на шипение Эрнста о бессмысленности спора, Николаус, — не может сам, что ли, постараться? Быстро сдались.

— Хватит умничать. Поможешь нам, и иди, куда захочешь.

— Не обманете?

— Зачем это? А то что, больно легко узнали, чего тебе сейчас хочется? Иди, все образуется.

Николаус, предварительно выругавшись, ведь теперь ему точно нечего терять, и сквернословить можно. Дорога будто сама выводила его туда, куда следует, будто он только вчера уехал и тут же вернулся. Такое ощущение становилось еще сильнее из-за того, чт о вокруг ничего не поменялось, даже лужи воды и кочки будто остались на своих местах. Николаус всё старательней прятал лицо за капюшоном, стараясь идти как можно скрытней, чуть не к стенам по возможности прижимаясь. Когда до места оставалось всего ничего, Николаус почувствовал, что до смерти хочет уже сейчас, уже отсюда, идти куда-нибудь, главное — подальше от этого места. Назад, может, попадется какой монастырь, где он сможет остаться на ближайшее время, чтобы добиться прощения греха любопытства, потерю желания творить благое дело и освобождать Священный город и само общение и проведенные почти две недели с этими тремя. И тут на плечо ему легла совершенно незнакомая рука.

— Иди, — прозвучал низковатый женский голос.

Николаус обернулся, и первое, что он увидел, была улыбка. Вызывающая доверие, можно даже сказать, теплая, но, вместе с тем, непонятно почему довольная и немного надменная.

— Иди, говорю тебе.

— Куда еще?..

— К монахам, если хочешь, куда глаза глядят там… Иди, что боишься?

— Кто ты такая, чтобы… Я, может… — ни одно мало-мальски подходящее начало для обезоруживающего ответа не получило продолжения.

— Мне отвечать, или ты сам еще не решил, что сказать? Не знаешь — забудь все и иди куда хочешь.

Николаус посмотрел в бездонные синие глаза собеседницы, стараясь увидеть там хоть каплю чистой насмешки над ним (наверняка те двое «разведчиков» с ней сговорились), но у него не вышло: серьезней взгляда он не встречал. Всё это начинало потихоньку выводить его из себя, но, с другой стороны, хорошенькая незнакомка, дающая ему совет, когда все идет настолько никуда, казалась сюрпризом довольно приятным. Да что там хорошенькая — теперь она казалась ему красивой, как черт знает что.

— Долго будешь смотреть? Иди куда хочешь, без тебя не пропадут.

Николаус странно глянул на женщину, огляделся вокруг. Казалось, что хоть советовали ему идти и жить своей жизнью, но убеждали все это время в обратном: помочь остальным, хоть и не очень ясно, чем. Причем убеждали успешно, хоть и своим лишь присутствием. Впрочем, неудивительно, раз собеседница такая, хотя так бы Николаус, кажется, никогда не подумал. Будто кто-то залез ему в голову, и старательно сидит, пока не получит желаемого.

— Недолго, — наконец, выдавил он, — пойду. К оружейнику, то есть.

— Не пойдешь, — тут голос женщины стал немного встревоженным. — Гляди… За тобой, между прочим. — Николаус не стал даже сопротивляться, когда его потянули за собой за угол.

— Ну и где ты его видел? — послышался знакомый, кажется, Николаусу голос.

— Здесь стоял. С девчонкой какой, не разу ее не видел.

Неважно, поймут ли его когда-нибудь свои, неважно, что скажут ему мать и сестры, когда увидят его здесь, пусть даже он и будет прощен (в чем он очень сильно сомневался), он не должен показываться никому на глаза. Либо он каким-то чудом успевает вернуться в ближайшие месяцы туда, откуда сбежал, либо он исчезает для тех, кого знал, навсегда. Все это пронеслось в голове у парня чуть меньше, чем за полминуты, и все волшебство, которым он был, кажется, окутан, все это время, тут же будто совершенно спало. Из пучины страха его отчасти вытянул минут пять как знакомый голос:

— Не хочешь подслушать еще? Посмотрел бы хоть, когда повернут сюда, если повернут. Вот же…

Шаги приближались, и единственное, что понял Николаус, это то, что бежать нельзя, так вернее заметят. Хотя какая может быть разница, если… И тут напротив его глаз возникают ее — синие, непроницаемые, на плечи легли ее ладони. Парень оказался вдвойне обездвижен, но на этот раз понял, что почему-то вовсе не боится чуть не ничего на свете. Разве только того, что может быть в следующую секунду, да и то не так, как боялся быть пойманным еще секунду назад, а иначе. Над ухом слышен полушепот-полушипение:

— Главное, не сопротивляйся. Остальное — вовсе не твоя забота.

Запах березовой пыльцы, которой в это время года неоткуда взяться, и ромашек, которых здесь и близко нет, приближается, хотя, кажется, куда уж ближе, и Николаус не чувствует уже почти ничего, ничего не видит, кажется, ничего не помнит. Пара секунд, и он вновь может дышать относительно свежим воздухом безо всяких неизвестно откуда взявшихся запахов. Вокруг нет никого, а в руке этот чертов меч — меньше и легче, чем многие другие.

***

— Это все чудесно, но его разве не могут продолжить искать?

— Ран пошла за ним. Если кто-то дерзнет подойти к нему, когда рядом будет Ран… Не завидую этому человеку, словом!

И почему он так быстро успокаивается? Глупо сомневаться в том, что это все из-за того, что эти доводы предоставил именно Локи. Другие вопросы о доверии и самому себе, и кому бы то ни было, задавать бессмысленно. Сколько можно привыкать к тому, что они друг друга по-настоящему никогда не подводили, и, возможно, никогда не подведут, пусть это и пустые мечты, которым не стоит предаваться просто так.

— Ты сказал, что… — Эрнст хотел сказать: «Ты сказал, что доволен мной», но не успел.

— Отойди от него, ведьма! Тогда пометила, потом взяла, думаешь, мы не знаем…

Оба обернулись и замерли: Эрнст если не от страха, то от осознания собственной неготовности, а Локи… Локи будто желал испепелить женщину, выпалившую все это загадочным образом и радостным, и полным ненависти тоном, взглядом, ставшим во мановение ока каким-то диким, даже змеиным.

— Не слышишь, чертовка?! — женщина, продолжила свою безумную на первый взгляд речь. — Отойди от него и сгинь, слышишь? — она чуть за крестом не потянулась, но это действие оказалось бессмысленным: Локи, повернулся, с полсекунды подержал Эрнста за руку отпустив, пусть и нарочито медленно, но пошел (пошла?) прочь.

Эрнст стоял, теперь уж вовсе понятия не имея, что делать, что предпринять? Страшно было двинуться с места, обратиться к старушке, но еще страшнее — признаться себе, что узнал в ней собственную тетку, а главное — признаться себе, что она, кажется, сошла с ума. От каких-либо действий его, впрочем, освободили слова:

— Она… Ничего тебе не сделала? Ты долго с ней был?

Не «Поверить не могу, что это ты!», не непрекращающаяся брань (а именно то, что он ожидал услышать больше всего), а «Ты долго с ней был?». Прийти в себя у Эрнста от этого, конечно, не вышло. Наконец, он нашел силы ответить:

— Я… я слишком виноват перед тобой, тетушка, чтобы ты встречала меня такими вопросами, будто беспокоишься обо мне. Беспокоишься зря, — это вырвалось у Эрнста как-то само собой, быстро, как будто заученно. Он сам не узнал свой голос — настолько он на самом деле не отдавал отчета тому, что говорит.

— Не зря, Эрнст. Она ведь действительно ведьма, раз снова здесь и ничуть не изменилась…

Эрнста всегда учили — та же тетка, например, что ведьмы — древние старухи, Живущие на окраинах городов и деревень. А если и не древние старухи, то просто косые, кривые, хромые, с заметными родинками, или же они горбятся или что-то еще с ними не так, что-то мешает им быть если не красавицами, то хотя бы симпатичными. Почему его тетка считает Локи в женском обличии ведьмой, если сама убеждена, насколько парень понимал, в обратном — в том, что такие ведьмами не бывают. Видимо, молчаливое удивление Эрнста от женщины не ускользнуло: она окинула парня таким взглядом, будто он еще мал, чтобы что-либо знать, и она его жалеет и понимает. Сказала же она другое:

— Пойдем… к нам.

Эрнст молча последовал за ней — туда, вдето когда-то жил и не представлял, что что-то может быть иначе. Что там — он тогда даже не представлял, что когда-то покинет этот дом сначала чтобы идти в учение, а потом и вовсе почти бесповоротно прописаться в другом мире. Почему-то теперь он волновался, что Локи снова вернется очень нескоро, хоть умом и понимал, что этого быть не может, если Николауса, Николауса, черт возьми (или все-таки Йольский Кот?) бросать не хотят.

***

Он не мог рассказать все тетке, как бы ни хотел. Ее сын точно бы постарался «выбить из него дурь», так что он бы точно раскололся, но его не было — уехал надолго, пока не распродаст всего — не вернется (если вернется вообще — ничего исключить нельзя). Тетка же лишь покачала головой, когда Эрнст сказал, что долго путешествовал, служил одному несдержанному (и это мягко сказано) человеку, а теперь путешествует снова. И снова повисла тишина, которую прервала тетка:

— Скажи честно, ты… ее хорошо знаешь?

Эрнст не знал, что сказать, стараясь подумать, что бы на это ответил Локи, если бы из него продолжали тянуть только одно: долго лили они знакомы. Он хотел было соврать, что недавно, ничего толком важного ей не говорил и не знает ее, и вообще она ему показывала с недалеких мест, как пройти в город или что-то вроде того, но вместо этого будто кто-то внутри него сказал:

— Знакомы. А ты с ней?

К нему подкатила совершенно неожиданная уверенность, как тогда, когда он провожал Нильса. Он был спокоен и готов был услышать. Только маленький Эрнст на самом донышке его души все еще был скован и молчалив. Тетка молчала, будто была не готова перейти на более оживленный разговор — так привыкла тянуть из Эрнста слова клещами. Так и случилось, что они поменялись ролями. Наконец, женщина вздохнула и начала:

— Тебе тогда лет шесть было, если не пять. Неделю лили дожди, и в один вечер, когда мы все сидели дома и носа оттуда не казали, как вдруг в дверь постучали. Тихо — я не сразу-то услышала, но требовательно. Пришлось открыть, хоть и странно было, что кто-отрешил попросить приюта только сейчас. За дверью я увидела женщину: сгорбленную и закутанную неизвестно во что такое — длинное, но очень старое, вот-вот развалится. Вошла молча, выпрямилась, и тут и стало видно, что она и не старая вовсе. И тут ты вбегаешь, да так, будто черти за тобой, — тут она перекрестилась, — гонятся. Запутался, оступился. Наступил, что ли, не туда, и падаешь лицом. Встаешь уже не довольный, как будто злишься на весь свет, но держишься молодцом, понимаешь, что ни к чему раскисать — зуб выбил. Встал и стоишь, на руку смотришь, и глаза не поднимаешь, будто думаешь, что теперь делать… — Тут она замолчала, будто вспоминала, что было дальше.

— И… что потом было?

— И глупо, и странно, Эрнст. Сначала не знала, что и думать, но потом, а главное-теперь понимаю, что из-за нее все твои несчастья. Она — даже не знаю, как тебе сказать — зуб твой сожгла. Сказала еще что-то… дурацкое. Смотрит на тебя, улыбается. Страх так меня и взял, и вот теперь… Лучше тебе остаться здесь, хоть и не знаю, что ты будешь делать.

Эрнст подумал о несчастьях. Несчастия ли это все были? Он не мог сказать, просто потому что иначе свою жизнь уже представить не мог. К тому же, когда к нему присоединяется Локи, все, что происходит, почему-то кажется немного меньшим несчастьем. Веселее все, что ли? И снова он не знает, что ответить. По крайней мере — тот маленький Эрнст на самом донышке его души. И снова ему показалось, что он знает, что делать.

— Не останусь, — тут он постарался выдавить из себя что-то вроде улыбки, — а то вдруг я свои несчастья вам принесу с собой, проклятый-то.

Тетка, сама подавшая мысль для этого ответа, очень долго не знала, что ответить. Но Эрнст уже был не тем ребенком, зуб которого сгинул в огне, и оставалось только одно: смутить парня прощанием, будто это первый раз, когда он покидает дом. Перекрестила чуть не двенадцать раз по три раза.

***

— Здравствуй. Хорошо прощание прошло? — раздался за спиной Эрнста все еще женский голос.

— Уж не ожидал, что спросишь, — мрачно прогудело ему в ответ, — скажи хоть, что она что-то не так запомнила, хотя я в этом и сам сомневаюсь.

— И правильно делаешь. Знаешь, зачем это делали когда-то?

— Чтобы ребенок выходил сухим из воды. Только никогда не думал, что это может делать сам гм… адресат, и что это настолько не работает.

— Привыкай. Я даже не думал, что тебя увижу снова после этой выходки, да что там — не думал, что ты это… скажем так, ты.

— Кто бы сомневался, — опустился Эрнст на траву и увидел, как он (или лучше она?) опускается рядом, чтобы только деланно-обиженно заявить: «И к чему так резко, Мондхен?»

IV

Мидгард, 20** год

И снова звонил Ди, причем тут же бросая трубку, так что она не успевала даже ответить. Не будь Мария сама собой, она бы наверняка весь телефон оборвала, пытаясь понять, в чем, как говаривал Вольф, Йольский Кот, дело. Но с Ди ей было сначала немного сложно, а затем — почти невозможно общаться. Она старалась поддерживать с ним связь только потому, что когда-то они чуть не подружились, причем довольно крепко, да и то — лишний раз препираться (главным образом на почве увлечений Марии, которые будто не давали Дитриху спокойно жить) редко когда хотелось. Поэтому и ограничилась тем, что безрезультатно перезвонила ему раза три — по числу его уже звонков. Нет, она не должна позволить этому бреду пациента психиатрической клиники испортить ей день. Особенно когда ей и так непонятно, стоило ли ехать на это чертово собеседование, особенно когда ей приходится просиживать в ожидании уже битый час. Что-то не похоже, что соискателей пруд пруди, будто и не одна она вовсе. Максиму — там еще кого-то «пытают», и, если так, то долго, учитывая то, что когда она пришла, этот неизвестный отнюдь не только что зашел. И ведь ей сказали, что ей будут ждать. Вон та «ходячая аккуратность», болтающая чуть не все время по телефону. Причем выглядит действительно так, как описала ее Мария, но такое впечатление не очень-то, кажется, оправдывала. Мария устала находиться на одном месте, и решила подойти ближе к той девушке, чтобы хоть чем-то себя занять.

«Аккуратность» разочаровано отложила телефон и горько вздохнула.

— Представляете, часа полтора не отвечают. Одному звоню, другому, третьему, наконец — и у всех либо занято, либо просто не отвечают. И что мне, интересно, думать?.. И зачем тогда телефоны вообще существуют, если… Простите.

Судя по тону девушки, говорила она отнюдь не о армии ухажеров, а о, скажем, родне или очень близких друзьях. Так что Мария даже понятия не имела, что сказать, но потом выдала:

— Такого не бывало раньше, верно?

— Обычно я знала, где каждый из них может быть, а теперь понятие не имею. Чтобы я снова согласилась здесь помогать!

И тут она обернулась, Мария последовала ее примеру: в дверном проёме стоял тот немолодой человек, которого она, кажется, когда-то видела. Смерил обеих взглядом и ушел.

— Можете заходить, — упавшим голосом сказала «аккуратность».

Неизвестно почему, но она не ожидала увидеть тут именно их. Во-первых, женщину, здесь и живущую (Мария видела ее несколько раз): крупную, с безумно длинными (и, очевидно, крашеными) волосами, заплетенными в косу и спадающими теперь, когда она сидела, с плеча и ниже колена (Мария, непонаслышке знающая, что это не очень-то удобно, тут же пресекла свои отвлеченные мысли). Во-вторых же, ту, кого она ни разу раньше не видела: менее складная, веснушчатая, с крупными чертами лица и внимательными, будто вечно что-то (и весьма успешно) выпытывающие. Недоумение длилось немногим меньше пары секунд, хоть Марии и показалось, что несколько дольше.

— Можете садиться.

Мария с самым вежливым видом, на который только могла, повиновалась, морально готовясь к чему-то не совсем обычному, что и не заставило себя долго ждать. Дело в том, что все шло гладко, слишком гладко. Настолько гладко, что девушка усомнилась в серьезности происходящего. И дело не только в том, что каждый ответ на любой классический, можно сказать, дежурный вопрос не только не порождал дополнительных, но и не вызывал ничего, кроме молчаливого одобрения. В случае длинноволосой — с каким-то скучающим оттенком, а в случае той, что буравила взглядом, даже каким-то, как ни странно, доброжелательным. И тут ее огорошил вопрос:

— Вы есть на «Voeluspa»?

Осознать то, что произошло только что она попыталась только после того, как механически кивнула.

***

Тем временем Ди казалось, что он сойдет с ума, если его сейчас же не выпустят отсюда, пусть и чтобы укокошить, главное, скорее. Он тут же испугался собственной мысли: вот до чего в таком месте можно дойти! Он бессильно опустился на пол, схватившись за голову и уперевшись локтями в колени. Хотелось хорошенько себе врезать, чтобы хоть как-то исправить дело, может, тогда выйдет что-то осознать? За что ему это? За что?

— Впутался в историю — вот за что.

Ди чуть не подскочил: он что, сказал это вслух? И кто здесь оказался? Дверь не открывалась, откуда за ним пришли, а, главное, зачем?

— Э-э-й, Человек! Мы это, мы.

Ди поднял совершенно ошалелые глаза вверх, и сначала подумал, что у него что-то не так со зрением: перед ним в требовательных позах стояли два совершенно одинаковых молодых человека с торчащими во все стороны вьющимися рыжими патлами. Причем эти двое кое-кого ему упорно напоминали…

— Ну так что, — подал голос один из них и с самым серьезным видом присел перед Дитрихом на корточки, — в состоянии соображать?

— Уже не знаю. НИЧЕГО НЕ ЗНАЮ! НЕ ЗНАЮ КТО ВЫ ТАКИЕ, ЧТО ОТ МЕНЯ ХОТИТЕ И ЗАЧЕМ ПРИВЯЗАЛИСЬ!

— Тихо, тихо, понимаю, не каждый день с тобой такое происходит.

— Давай покороче, — перебил второй, кажется, ничуть не обидев этим брата (ну не клона же!). — Ты, приятель вляпался в историю, причем мы бы с радостью оказались на твоем месте, честно! Хочешь впутать нас?

— Хочу выпутать себя, а вы…

— Тогда помоги нам, а мы уж ручаемся, что все устроим. Не веришь? — парень пристально посмотрел в глаза Дитриха, совершенно серьезно и искренне.

— И как вы собираетесь это сделать?

— Предлагаю не удивляться — это для начала. Просто дай руку.

— Вот еще!

— А может ты и прав… — второй, тот, что стоял, задумчиво оглядел стены. — Тогда знаешь что, продолжай думать про язычников и всякую паранормальщину, но без грустного — никто в жертву тебя приносить не будет и уж точно не стал бы.

— По крайней мере в том смысле, который ты вкладываешь в это слово, — усмехнулся уже поднявшийся на ноги первый, — не надо вздрагивать, и это тоже тебя вряд ли предстоит. Подумай насчет паранормальщины, но не очень усердствуй.

Ди привстал, мало что понимая, и те двое в последний раз смерили его успокаивающим взглядом.

— Мы вернемся, когда будешь морально готов: не нужен нам сумасшедший спутник. А, впрочем, держи, — он протянул Дитриху телефон, — твое ведь? — парень на автомате кивнул. — Мы там тебе выискали кое-что, почитай. Можешь связаться с кем.

— Да, но слишком не забалтывайся. Мы и так Силу еле убедили не подавать виду, что здесь что-то творится. Часов пять-шесть хватит на позвонить-на почитать? — Ди сдавленно кивнул. — Завтра вечером мы постараемся тебя вытянуть.

— Но не бесись, если получится только позже. У нас и так тут… могут возникнуть проблемы, и так твои вещи… так сказать, достали.

Наконец, до Ди начал в полной мере доходить смысл сказанного, и вместе с тем начала назревать уйма вопросов, которая еле могла усидеть в голове целиком и полностью, так что он непроизвольно вывалил на еще не ушедших (или, лучше сказать, не исчезнувших) собеседников.

— Как вы его разблокировали? Вы просто не могли это сделать, уж я-то знаю. Что еще читать?! Какая, к черту, Сила, а главное — ГДЕ Я НАХОЖУСЬ?!

— Споко-о-ойно, спокойно. У тебя ведь Face ID? На будущее, приятель, бывает в жизни и так, что надежней комбинации цифр ты пароля не найдешь. Хотя сейчас тебе крупно повезло, что поставил такую пустячную разблокировку — мы взломали в два счета. Во-вторых, повторяю еще раз: прочитай и вникни, тебе же на пользу, иначе не будешь готов отсюда смыться.

— План побега? — озвучил самую первую догадку парень, тут же сконфузившись.

— Скорее его способ. — оправившись от нервного смеха, ответили ему почти хором.

— А Сила — имя нашей в некотором смысле родственницы и, хочется верить, подруги, несмотря на все полученные от нее подзатыльники. Она тебе понравится — с таким-то отсутствием терпения. Хотя по сравнению с ней ты просто ангел в этом смысле. И, главное, добро пожаловать в исследовательский центр E.S.C.H.E., Средний корпус Верхнего «А» сектора, временный изолятор для свидетелей, парень! Фух! — осилив эту тираду выдохнул тот, кто казался поболтливее.

— Ваш центр дружненько и надолго сядет, если его сотрудники похищают людей!

— СотрудниЦЫ Отдела безопасности, Ди, сотрудниЦЫ. Некоторых — для вербовки, таких как ты — потому что не тому дорогу перешел.

— Что? — и вновь Дитриху стало страшно.

— Фильмов про мафию насмотрелся, что ли?

— Наверное. Как там: «Дон Высокий не любит шутить…»

— Ах-ха-ха… Выдал тоже: дон Больверк, чудак!

— Согласен, так лучше. Но в данном случае был дон Лодур.

— Ага, с ума сойти… Не смотри на нас так, скоро сам все поймешь. И да, продолжая тему дружного отправления всего центра далеко и надолго, — оба тут же посерьезнели. — с Форсети никому такое не грозит.

— И да, если не хочешь влипнуть куда не следует, не ищи его сам, когда будешь на свободе. Никогда. Он нормальный, но…

— Но вылитый его дед. И помогать он будет деду, а не тебе, если, конечно, мы с ним не свяжемся и не поговорим, как следует. И то вряд ли он нам поверит… Но не будем о грустном. Посиди, поболтай с парочкой надежных знакомых…

— …вежливо намекни, что морально ты в огромной канализационной дыре, прочитай, что мы нашли, пофантазируй о побеге.

— Только не переусердствуй, главное. Ну а мы пошли, до встречи, человек!

— Дитрих… — пробормотал Ди, но никого рядом уже не было. Неужели это все — галлюцинации, и он по-настоящему сходит с ума? Нет, глупости, иначе бы он об этом не думал. Психи — они же не думают, что они психи, верно? Так, одной проблемой, вроде бы, меньше (чертово самовнушение!.. Сколько можно чертыхаться? Тут любого так в мыслях и на словах согрешить заставят, что только держись…), но… Он ведь так и не спросил их имена и то, как они умудрились взломать FACE ID! Не подобрать комбинацию цифр или узор по точкам, а подделать ЕГО, ДИТРИХА, ЛИЦО! Так… это никуда не годится! Эти двое — не глюки, он сам — не псих, у него в руках его телефон, на котором есть план побега, и это все ему не снится. Допустим. Что там с планом?

«Яблоки Идунн»? ОНИ ИЗДЕВАЮТСЯ?! Ди поначалу даже хотел кинуть телефон об стену. Что за бред? Хотя понятно, что это: бред пациента психиатрической клиники, от которого Мария чуть не визжит от восторга, конечно. Что могут ему дать эти молодильные яблочки, а точнее — текст о них, спрашивается? Тут Ди одернул сам себя: откуда он вообще помнит, что это такое? Неужели запомнил болтовню Марии, и… Нет, все, это глупости. Над ним смеются, его наверняка скоро арестуют, а центр никто за решетку не засадит, потому что у них есть чудо-юрист с идиотским именем. И да, это наверняка что-то вроде мафии, раз тут будто все друг другу родственники. Вот, Сила (ну и имечко для девушки!) и эти двое, потом у них тут еще есть дядя с кузеном, а этот чудо-юрист — внук главного босса, который, похоже, такой себе во всех смыслах. Ну и дыра! И тут телефон подозрительно звякнул — добавление в новую группу и сообщение. Voeluspa? Разве не так называется любимый форум Марии? Но на экране перед ним был обыкновенный чат с первым сообщением: «Человек, это Сила. Ты уже видел меня, и наверняка понял, что это я тебя увезла. Не стоит надеяться, что я помогаю тебе и тем двоим дегенератам, которые к тебе недавно заявились, по доброте душевной. Я должна действовать на пользу нашим, даже если некоторые поначалу могут это не оценить. Ты должен будешь нам помогать, просто так не уйдешь.!!!!!Прочитай про яблоки, это не шутки!!!!! Увидимся.» Ди не знал, что и думать, но поразмышлять над этим он не успел: в группу пришло новое сообщение с другого аккаунта: «Привет, Ди! Это снова мы — два дегенерата, как любезно отметила Сила. Это номер В. Локисона, добавь в контакты на всякий случай, номер Силы тоже. Серьезно, прочитай, а! Спасибо потом скажешь, это мы точно говорим. Ничего не бойся, скоро будешь на свободе. Скажешь потом только пару вещей — не самых для тебя важных — и можешь больше об этом бреде не думать. Надеюсь, сможем просто так поддерживать связь. А если серьезно — мало ли что? Действуем согласно плану. С приветом, Н. и В. Локисоны».

Ди усмехнулся: да, ситуация… Локисоны… Локи — это же вроде тот, который у древних должен был восстать в конец света против всего этого божественного сборища и как-то особенно по-дурацки погибнуть? И да, его еще никто не любит, а он только и делает, что дает поводы для этого. Фильмы еще были, и сериал тоже — Мария и то, и другое просто ненавидит. Повезло с фамилией этим двоим, конечно. И, главное, не сказать, чтобы она им не подходила. И тут его посетила мысль: а вдруг в тексте есть какая-то закономерность, и яблоки тут ни при чем? Тогда проверить стоит. Но, для начала, надо позвонить Марии. Не поверит, наверное, где он и что должен прочитать, чтобы выбраться. Это же как чертов квест, честное слово! Самое странное тут то, насколько позитивными были эти мысли, но Ди понял, что рад возможности найти выход, почему-то верил, что он совершенно верно догадался о том, что надо делать. Сначала он решил набрать Марии, но тут же отказался от этой мысли, повесив трубку до того, как ему могли бы ответить. Ди решил углубился в чтение, стараясь вникнуть и в сам текст, и в стилистические странности, которые могли бы навести его на хоть какую-то мысль.

V

Мидгард, 1197 год

— Эрнст! Вот ты где! А что она…

— Николаус, Ран, Йольский Кот, как всегда вовремя. Не видно, что я еще не в норме?

Ран лишь ухмылялась, Николаус же пошатнулся: так выругаться мог только один человек: ничего подобного он не слышал никогда, и был в этом полностью уверен. Он был бы не менее ошарашен, если бы видел эту красотку впервые, но в том-то и штука была, что он не забыл ничего, что произошло не так давно, еще днем. Единственным, что следовало делать теперь, было объяснить, желательно — получше, и именно этим были заняты головы всех троих. Даже голова Локи, сначала деланно-жалостливо скривившегося и заявившего, что «Всегда так происходит, и он был бы рад, если бы нашелся кто-то, кто бы не удивился при сходных обстоятельствах». А ведь им еще предстоял путь…

***

— Сила! Наконец-то ты к нам добралась, думали уже, что ты нас бросила. — лица близнецов сияли не хуже медных тазов, но будто не до конца искренне.

— Что вы натворили?! Я была готова… А вы…

— Может, обратно ее в желудь превратим, а? Мороки меньше. Впрочем, поздравляю, теперь в Хельхейм надо пробираться только сложными путями.

— То есть это Я все еще испортила?

— Все, замяли… Итак ничего бы не вышло, чего уж там. Придумать бы только, что делать…

Было бы ошибкой сказать, что начиналось все, противовес всему этому, прекрасно. Нет, начиналось все тоже так себе. Ближе к переходу в Ётунхейм (ветте следовало только со всей точностью представить, куда надо попасть в подходящем месте), когда все было готово, и немаленький ясень уже маячил поблизости, сила оступилась.

— Все хорошо? — ни Нарви, ни Вали не были готовы увидеть такое. Сила попробовала шагнуть, но как будто в чем-то увязла, и не могла даже пошевелить ногой.

— Что за…

— А я догадываюсь, — хмыкнул Вали. — Сила, тебя не пускает земля, а такое может быть только в одном случае: у ВАС что-то пошло не по плану. Там, в Асгарде. Настолько, что ётунской солидарности тут даже не место.

— И что будем делать, — Нарви начал понемногу вскипать, — оставим Силу возвращаться и разбираться, что за бред тут происходит, а сами пойдем самой прямой дорогой до Хельхейма?

Небо заволокли серые тучи. Неизвестно, насколько сильным обещал быть дождь, но ничем хорошим это для всех троих не казалось. Не хотелось произносить не слово, а на душе стало как-то особенно противно. Не грустно, не волнительно в плохом смысле слова, а именно мерзковато, будто ничего хорошего в ближайшее время не предвидится, и это уже никак не исправишь.

— Идите первыми, а я потом отправлюсь наверх. В этом-то случае меня, надеюсь, пустят?

— Ты права, остается только надеяться. Давай, что ли, удачи!

«Удачи»… Хорошо, конечно, сказано. Силе казалось, что этим двоим повезет намного больше, чем ей, и это казалось немного обидным. Но надо теперь думать не об этом. Смешно подумать: она еще недавно так свыклась с мыслью, что придется переходить в Ётунхейм, что ее намерения стали ясными. Теперь ей нужно в Асгард. Только в Асгард, больше некуда. Да, бабушка, только туда. На лоб ей упала одинокая капля. Затем еще одна, и еще, и еще. Полил частый, но не сильный дождь, и почему-то стало легче. Легче и мыслям, и ногам. Сила попыталась сделать шаг, еще один… Итак, нужно в Асгард, к дому Донара, точнее — к своему дому.

***

Асгард, 1197

«Тебе стоит объяснить, что произошло тогда. С самого начала, с дня, когда ты решила помочь этим двоим в их глупостях… (конечно глупостях, как будто никому кроме нее, Нарви, Вали, Форсети и Улля неизвестно, что отправились они по меньшей мере не только за этим. А главное, почему она вообще об этом думает? Она хоть когда-то защищала этих двух дурачин? Да, защищала, по крайней мере думала, что защищает. И что теперь? Отпираться надо было?) Это последнее предупреждение, знай.» — это Сила услышала уже несколько раз.

Она сжала свое украшения, по которому ее, наверняка и нашли. Остается только удивляться, что оно все-таки попало к ее отцу в руки. Точнее он взял его силой у коробейника где-то. Почти с места не двигался, что удивительно. Еще одно предупреждение — и ее ждет Фольксвангр и Фрейя каждый день. А значит, она, Сила, будет значить меньше, намного меньше. Отец ее тоже теперь стал подозрительно задумчив после Мидгарда, и это все больше ей досаждало. Что делать, было неясно. А потом случилось странное. Точнее, случился новый эйнхерий. Тот самый Нильс, с которым сначала будто сладу не было, и только через пару недель отдельной ото всех жизни стал хоть каким-то возможным собеседником и воином. Но он все равно настораживал всех, насторожил и Силу. Но как будто по-другому: она была чуть не единственным существом, которое до сих пор думало, что ему здесь не место. И вот, в один из немногих, но бесконечных дней, когда Сила, все еще не понимающая, что ей здесь было нужно, Сила особенно уныло подлила этому новичку меда и услышала:

— Скажи, ведь это Ад?

— Что такое?

— Место вечных мучений, — голос Нильса звучал немного настороженно и удивленно. — вот что. Я понял, что мне тогда она говорила.

— Кто? Прости, воин, сейчас мне не до тебя. Но можем поговорить позже, — ей хотелось разобраться во всем, чтобы потом постараться убедить деда отпустить его отсюда хоть в Хельхейм, хоть в ту загадочную Неизвестность, куда обычно попадают люди.

Вечером она стояла у чертогов, стараясь выследить новичка, когда рядом раздалось: «Зачем ты меня ждешь?». Не оборачиваясь, Сила ответила:

— Чтобы помочь. Не хочешь оставаться, верно?

— Не хочу, но помогать зачем?

— Неважно. Я согласна с тобой, нечего тебе тут делать, — огрызнулась Сила.

— Наверное, нечего, — скривился Нильс. — Но не очень-то ты дружелюбна.

— Случай такой, что можно и потерпеть немного. Что ты сказал тогда? Кто тебе сказал и что?

— Одна… женщина.

— То есть… как лучше тебе сказать? Непристойная?

— Не знаю, но похожа. Сказала, что «надо драться каждый день, чтобы потом драться каждый день». Вот оно и случилось…

— Знаю, на кого это похоже. Так ты не готов остаться?

— А у меня есть выбор?

Сила на секунду задумалась, но у нее почти возникла мысль…

***

Трудхейм. Почти никому не нужное место, в которое когда-то надеялись попасть исправно исполнявшие свой долг, но это им, как и любому человеку, было не суждено. Нужны были воины, а повелевать душами всех людей не хотел никто. Именно туда в дежурство Силы и ушел Нильс. План в общем и целом был прост: к парню иногда должен кто-то ходить, пока сама Сила думает, как выгнать парня из Верхних миров. «Кем-то» оказалась Марта, маленькая Марта, послушная и не думающая о том, навлечет ли она на себя гнев Вотана. Она все-таки жила под влиянием Донара, его жены и детей, и не видела над собой никого, кроме них. Это было и хорошим решением, и ошибкой.

Именно поэтому, стоя перед Фрейей, она думала только о том, что такие дела так быстро не делаются. И как она могла настолько расслабиться и не подумать о том, что Высокий мог это увидеть сто раз. Так он и сказал: «Уже устал следить за тобой». Так чего же она ожидала? За Нильсом будут следить вдвойне — легко же люди отделываются здесь. Удивляться, впрочем, не стоит: она не первый год (если не сказать больше)здесь живет. Теперь она напоминала сама себе кое-кого другого, и от этого ей стало еще более мерзко. Она не хотела быть похожей на Брюнхильду, это всегда был один из худших ее кошмаров, и оставался им до сих пор. Но она опять хотела сделать кое-что по-своему. Одну лишь вещь.

— Фрейя, мне осталось лишь одно: вытащить этих двух дураков, где бы они сейчас не находились.

— За ними хотели послать других.

— Надо перестраховаться. Если с ними прибуду я, то…

— Нет. Не время ставить условия, пусть если ты с ними НЕ вернешься, будешь наказана. Согласишься — доложу об этом.

— Согласна. Докладывай, — она еле удержалась от колкости.

***

— А потом я еле добираюсь досюда, понимаю, что что-то неладно, и вижу, что ВЫ ДО СИХ ПОР ЗДЕСЬ! Конечно, я вытащила вас.

— Мы бы сами подумали, как выбраться.

— Да ну? Вы едва не сгорели!

— Все было не совсем так, мы можем объяснить!

— Даже слушать не хочу! — тут она призадумалась. — Хотя я не прочь послушать о ваших великих подвигах, — плохо скрыла насмешку она.

— Слушай и запоминай, — скривился Нарви. — Значит, переносимся мы к Утгарду поближе. Никого трогать не собираемся, выпытываем кратчайшую дорогу. Давненько мы там не задерживались, смотрим во все глаза поневоле, конечно.

— И тут кто-то нас хватает за руки и тащит за угол. Оборачиваемся — Эйса и Эймира! И только тогда мы, кажется, поняли, что добирались уж очень долго. Ну и не рассчитали все четверо: хотели пустить нас переночевать, а тут их отец является…

— Это вам за вашу вздорность, — хмыкнула Сила. — Но это не ответ. Что вы делали несколько дней? Это пока тянет на один.

— Вот и зачем перебила? Тут же все узнала бы, честное слово. Так вот, приходит отец, а мы делаем то, что первое приходит в голову: превращаемся в птиц…

— Ну-ну. А как так произошло, что первое, что я там увидела, был переполох, так что я бросилась туда, потому что кому быть причиной, как не вам?

— Превращаться обратно мы могли бы от силы раз в день — когда только Эйса и Эймира видят. Вскоре нам надоело быть нахлебниками…

— Нахлебниками в птичьем теле, — перебила Сила, а так бы вы с радостью остались надолго.

— У нас дела, не остались бы все равно. Вот мы и решили тихонько сбежать, и тут опять этот помоечник. Подозревает что-то при всей своей глупости: зачем его дочкам намеренно выпускать птиц, которых сами и поймали. Мы решили признаться.

— Очень умно. Зачем?

— Хотели устроить переполох. Прицепились к словам: мол, откуда он знает, кто из нас кто? А дальше ты сама все видела. Только вот девчонки бы сами нас дымом укрыли, а мы бы уж выбрались. А тут ты: влетела, всех переколотила, накричала, нас вытянули.

— Только зачем было меня превращать?!

— Чтобы быстрее было. Мы с Нарви летим, и тебя держим — не теряем.

— А еще желуди не разговаривают.

— Прекратите, и хватит мельтешить!

— Мы думаем, как пройти подходящим путем.

— Ты, может, думаешь, а у меня уже есть мысль.

Браться переглянулись.

— Я прав?

— Наверное.

— Ну нет… Это же так глупо!

— Ну да, Нарви! Все будет в порядке.

Сила не выдержала:

— В чем, все-таки, дело?!

— Идем в Железный Лес. Ясени тут не помогут — Хель не такая дура, чтобы позволить просто так перенестись.

***

— Чтобы я еще хоть один раз с вами связалась…

— Знаешь, ты говоришь это каждый раз, когда с нами связываешься, но обещание не выполняешь.

Вокруг послышался шум, и почти сразу, очень не по-натуральному, поднялся ветер, вздымая невесть откуда взятую пыль.

— Что происходит?! — кашляя, крикнула Сила, но получилось у нее намного тише ожидаемого. Ответа не последовало. — Я СИЛА, ДО…

— МОЛЧИ! Мы Нарви и Вали, дети Воздуха, понятия не имеем, кто ты, но уверены, что ты имеешь полное право нас прибить, но лучше этого не делать. Никто не захотел бы быть прибитым, даже сильнейшие. Взываем к етунской солидарности!

Вокруг стихло, послышались сначала будто звериные, а потом человеческие шаги. Все трое открыли глаза и не увидели перед собой ничего. Откуда-то сбоку послышалось:

— Можете повернуться и не бояться, что убьют.

— Так мы и побоял… — тут Нарви всем своим весом постарался наступить Силе на ногу.

Перед ними стояла женщина со спутанными будто красноватыми волосами, иронично глядя на всю троицу, сложив руки на груди.

— Похожи. — констатировала она, — глаза не его, но взгляд…

Близнецы с невозмутимым видом продолжали смотреть на нее, будто и довольные, и ждущие продолжения разговора.

— И что вас сюда привело? — погромче, как-то более деланно-серьезно спросила она.

— Мы хотели заручиться помощью, — начал Нарви, заметив, как глаза женщины, а именно — Ангрбода, подозрительно смотрит на Силу.

— Но уже передумали? — усмехнулась она.

— А вы бы согласились нам помочь? — пискнула Сила, не узнав своего голоса. Вот еще — перед етуншей трусить.

— Забавно спрашивать, не говоря о том, что вы хотите.

— Можем рассказать эту долгую историю, — улыбнулся Вали, а Нарви прошипел Силе на ухо: «Не поправляй нас!».

***

«Кто бы сомневался, — подумала Сила, — стоит только быть сыном Локи, которого было столько времени понять и не держать зла, стоит только иметь сходный с ним нрав и рассказывать истории, то слишком уж преувеличивая, то тяня и дурачась, и уже можно на что-то рассчитывать».

— Если мы не пройдем в Хельхейм, нас волжат, так что это не поможет.

Кто бы сомневался, но все равно было немного неуютно ото всего этого. Не привыкла, наверное. Стоит ли говорить, что она подумала, когда ей совершенно доброжелательно заявили:

— Ты, девочка, останься. Вернутся — уведешь их. Я бы тоже за ними проследила.

И тут послышался стук в дверь.

***

— Я пойду назад, — Задумчиво сказал Николаус. — Кто вы бы ни были, спасибо.

— Даже за то, что тебя поверяли просто так? — усмехнулся Локи, который сам же все это и заварил.

— Даже за это, — странно посмотрел на него Нильс. — Не знаю, как я буду с этим жить, но искренне постараюсь.

— Ну и куда теперь? — вырвалось у Эрнста. — Ты же уже знаешь.

— Постранствую, наткнусь на парочку таинственных незнакомцев и полностью изменю себе жизнь. Думаю, получится. Знаешь, я так тебя и не понял, Эрнст, но очень хочу.

Когда он с утра отправился в путь, старался смотреть только вперед. Слишком старался, раз не заметил пролетевших над ним двух воронов и не предал значение их карканью.

— Ран, так кто твой знакомый?

— И твой знакомый тоже. Узнаешь места?

Локи вздохнул:

— Еще бы нет.

Эрнст решил не спрашивать ни о чем, и просто поник головой.

— Не стоит, Мондхен. Просто уже забыл, сколько не виделись. А еще, Ран, ты только не смейся, обидно, что так и не понадобился мой меч. А ведь его ковали и старались, впрочем — как память сойдет, а то ведь навсегда бы застрял в Мидгарде.

— А как он вообще там оказался?

— Проиграл. Слишком понадеялся на себя и продул в кости, чего уж там.

— Смеяться все равно не буду. Скорее даже пожелаю удачи. Мы ведь друзья?

***

— А это еще кто? — Ангрбода недовольно направилась к двери. Остолбенела она, не чуть только открыла, а лишь припав к глазку, так что Нарви и Вали постарались достаточно широко открыть дверь, как только сами подглядели, кто там. Что думать они не знали, только лишь одно: по отцу они соскучились и хотели расспросить его и Эрнста обо всем.

Сразу сделать это — было лучшим вариантом, так что Ангрбода и Локи лишь иногда обменивались взглядами, пока, наконец, она не сказала:

— Все еще стараешься веселее жить, как посмотрю, — это звучало так просто, как будто они расстались не так давно, и, в то же время, нет. Локи только улыбнулся:

— Я бы мог разочароваться, если бы ты подумала по-другому.

— И не думала обижать, ты же знаешь, — деланно-ворчливо заявила женщина, доставая, отойдя в угол, яблоко из полуразрушенной корзины.

— Знаю, — тут они подняли глаза и переглянулись, как будто бы знали кое-что, что и было секретом, и вовсе не было. «Кто бы сомневался», — пронеслось в голове у Эрнста, и потеряться в своих мыслях ему помешали только слова:

— Значит, за тебя теперь Донар взялся…

Продолжения фраза не получила, о том, что Эрнст, конечно же, не Тиль, никто не сказал, хоть он и ожидал.

— За меня, — горько кивнул парень, — но я стараюсь не жаловаться.

— Не жаловаться и делать, как хочется? — она смотрела так, как будто была уверена, что права.

— Это да…

— Локи, дай угадаю, ты здесь за тем же, что и они.

— Верно, хотел бы дать братцу ложный повод для волнений, только и. Всего.

— Ты неисправим. Иди сюда. И ты тоже, — поглядела она на Эрнста.

Сила, сидевшая полчаса назад совершенно набыченной, теперь казалась хоть немного спокойной.

***

Темнота сменилась холодным тусклым светом. Нарви и Вали уже давно унеслись вперед, в то время, как Локи и Эрнст шли поспокойней.

— Значит, не боишься, — обратился Локи к Эрнсту, который лишь осматривался с неподдельным интересом и лишь немного поеживался от холода, так что даже и не думал смотреть под ноги. И вот под этими самыми ногами Эрнста возникло препятствие, причем весьма странное. Локи тоже остановился.

— Что там?! — он, кажется, знал, что это могло бы быть и боялся услышать ответ, вместо которого, правда, раздалось красноречивое шипение.

— Я… не знаю. Нарви и Вали… уже там?

— Уверен вполне, слишком вокруг было тихо.

Разговори вали они шепотом, который прервал еще более громкое шипение.

— Вот и понадобится… — начал было Эрнст, но тут же был перебит.

— Глупости какие. Погоди-ка, прислушайся лучше.

Эрнст послушался, и чем дольше он старался уловить хоть что-то, тем явственней он мог выявить брань. Все бранные выражения, сказанные подряд, причем некоторые он ни разу до этого не слышал.

— А это слово… Ты знаешь, что оно значит? — сказал он чуть громче, чем следовало.

Теперь шипение уже было настоящим, и как будто опутывало их. Эрнст мог только услышать тихое: просто беги. Не думай ни о чем, просто беги!

Думать ему самому не представлялось тогда возможным, но вот только…

— ЛООООКИИИ, УБЬЮУУУУ!

Он несся, не чувствуя ничего под ногами, единственное, что слышал, был свист в ушах. Его не слушались ни ноги, ни все остальное, что и без того существовало отдельно друг от друга, пока не упал в особенно высокую траву.

— Знакомые башмаки, — прозвучал над ним мужской голос, — вставай, живой.

Эрнст еле открыл глаза, и только через минуту смог увидеть совершенно обычное лицо, кажущееся, правда, каким-то тусклым.

— Тебя Локи послал? — был первый вопрос, заданный Эрнсту, с трудом хотя бы усаженному на траву Эрнсту.

— Скорее услал… Там… черти лысые да волосатые, — вырвалось у него столько раз слышанное ругательство.

— Нидхегг сочинял новые бранные слова, а… мы его потревожили. Сбежали.

— А это что, Локи, — ухмыльнулся мужчина, — у пояса.

— Меч, который я так и не взял в руки, хоть и вернул себе не так давно. Может, все-таки, здравствуй, Тиль?

— Здравствуй, — и он обнял записного аса за плечи. — Сколько? Семь лет не виделись?

VI

Мидгард, 20** год

Ди никогда не думал, что будет смеяться над тем, что Мария знает наизусть. Тем не менее, за яблоками Идунн последовала Трюмсквида, события которой было довольно забавно представлять, за ней — история строительства стены вокруг Асгарда. Ди увлекся, и это мешало ему паниковать, как он потом понял. Несколько звонков Марии были так же отменены им самим. Понятия не имел, что сказать. Все равно не заберет и вряд ли поверит. Входящие, по злому року судьбы, он пропустил, не зная, жалеть или не жалеть об этом. Часов через шесть так же неожиданно явились эти двое.

— Вижу, ты послушался.

— Только зачем мне это…

— Понадобится, подумай — и поможет, ты уж поверь.

Отлично! Ему опять ничего не сказали. Но столько бодрствовать он уже не мог, к тому же за день до этого не выспался, да и чуть с ума не сошел сегодня, так что его мозг автоматически отключился. Снились ему сплошные желуди, в которых ради маскировки были превращены живые существа, в том числе и он сам. Было тихо и спокойно — как настоящему желудю. Проснулся от требовательных толчков в плечо.

— Вставай, 17.00 на дворе, как-никак!

— А? Что?!

— Вставай! Сбегать не будешь?

— Буду, — Дитрих не встал, но как-то дернулся вверх, разлитая глаза.

— Приходи в себя, и убираемся отсюда. Держи, выпей. Может, полегче будет.

— Это… что?

— Медовуха. Не знаю, как у тебя, но у нас от нее в голове иногда проясняется.

Ди сделал первый несмелый глоток, и тут же сделал второй — побольше. Медовуху до этого ему пить доводилось, пусть всего раза четыре, но в голове от нее у него не прояснялось никогда, в отличие от этого раза.

— Готов?

— Погодите… Что вы собираетесь делать?

— Дай руку, расслабься, представь, что засыпаешь — так тебе будет безопасней.

— Хорошо? — это был вопрос, а не утверждение.

Дитрих перестал чувствовать запах чистоты, немного изводивший его все это время, не сразу, постепенно. Он действительно будто засыпал без сновидений, переставая ощущать свои конечности.

***

Вали подкинул в руке желудь, и со вздохом сказал будто сам себе.

— Жалко, он не сможет увидеть то, что у нас тут творится.

— Эй! — послышался агрессивный шепот Силы. — Идите сюда.

В щелку между стеной и едва открытой дверью вылетела муха, почти тут же выкатился желудь. Вторая муха почти тут же покинула камеру, и дверь тут же захлопнулась и была тут же заперта.

— С Форсети говорила?

— Он ничего не понимает, да и я пока тоже, — мрачно заявила Сила, — что мы будем делать? Прямо спросим: «Не следят ли за Скульд во время ее отпуска?» — не понимаю. Кстати, я с утра заезжала домой, и даже не пришлось к вам заворачивать, чтобы вручить вашему папаше разрешение на вход сюда. Это как он умудрился — заставить перцовый баллончик этого гения, — она кивнула на карман, в котором временно обосновался желудь, — показаться испарившимся?

— Это же не отец хотел газ распылить, а он!

Они спустились по крутой лестнице, стараясь в глазах проходящих казаться как можно более спокойными, оказавшись в опустевший почти идеально круглый холл с настоящим деревом в центре. Для кого-то потолок, почти полностью покрытый зеленью, неизвестно, как до сих пор не увядшей, мог показаться незаурядным зрелищем, например Ди, который этого видеть просто не мог. Троица же направилась к нетерпеливо переминающемуся с ноги на ногу Форсети.

— Добрый вечер.

— Добрее не бывает, — хмыкнул Вали, — Сила сказала?

— Да, и я не понимаю, куда вы трое хотите вляпаться. Сила, тебя же уже понижали до Фольксвангра.

— Шестьсот лет назад я вернулась в Вальхаллу…

— И хочешь повторить все это? Перерыв взять?

— Форсети, мне еще спасибо скажут.

— Зачем тогда нужна Скульд?

— Лучше объяснять не прямо здесь. Держи ключ, камера номер 60, я использовала твой принтер. Это я на всякий случай, если будешь ревизовать кабинет. Очень сомневаюсь, что Скульд пророчит людям просто потому, что ей нечем заняться.

— Пророчит людям? Сила, ты несешь полную чушь. Высокий бы…

— Либо он тянет время, либо он не думает, что с корней может дуть хоть какой-то ветер. Просто потому что сам не прочь, чтобы ему погадали. А тот парень, которого я привезла в изолятор на прочистку, шел именно от Скульд, и явился к Локи явно не из-за ревности к… не знаю, к кому, но мало ли. Локи я знаю.

И Нарви, и Вали, и Форсети странно посмотрели на Силу, которая, кажется, и не думала заканчивать говорить.

— Хорошо, — судья Асгарда принял ключи, — пороюсь у тебя. Но учти, это только потому, что ты как диверсант себя не рекомендовала, а тот первый Средневековый эйнхерий, точнее случай с ним был недоразумением. Я очень хочу в это верить.

— Нильс до сих пор у нас числится, — набычилась Сила, как будто услышала что-то обидное.

— Вот и славно. Удачи вам, и, надеюсь, я не пожалею, что это сказал.

***

— ГДЕ Я?

— Надеюсь, ты не ослеп, — подмигнул и брату, и, почему-то, Дитриху, Нарви. — Так что добро пожаловать в нашу берлогу.

Помещение, в котором они находились, напоминало скорее чердак жилого дома, в котором было одновременно и все, если иметь ввиду всякую чепуху, и ничего, если говорить о вещах первой необходимости.

— Во всем доке думают, что тут опечатано, но, как видишь, это не так.

— Что со мной было? Вы меня чем-то накачали, и…

— Прекращай, — обиженно скривился Нарви, — сил моих больше нет!

И исчез. Только под потолком забилась галка, которой тут уж точно никогда не было. Птица сделала круг под потолком, опустилась на башню картонных коробок, и тут же на ее месте появился довольно ухмыляющийся Нарви.

— Что вы мне дали тогда? Просто скажите, от этого умирают?

— Говорил же, что это еще хуже, — Вали начал карабкаться, дабы устроиться рядом с братом. — Ну и что теперь?

— НИЧЕГО! — Сила явно потеряла последнюю крупицу терпения. — Что я вообще несла перед Форсети?! Убедили меня, достойные потомки Серебряного Языка, нечего сказать!

— Сейчас мы все объясним. Ди, ты же не отрицаешь, что до того, когда эта чудесная дама, — Вали картинно поклонился Силе, — взяла тебя, ты направлялся по собственному маршруту от некой Сибил Ульд?

— Да… Зачем это вам?

— Она тебе предсказывала какую-то чепуху, брала за это деньги… И больше ничего тебе не советовала, не давала?

— Зачем. Вы. Это. Спрашиваете?

— Давала советы, значит.

— Это провокация, так я тем более не отвечу, — мрачно проговорил Эрнст. — И вы лезете в мое личное дело!

— Все шло так гладко, хочешь сказать, что незаметно было ничего странного. Приходил-уходил, деньги приносил ей, и ничего, кроме как таскать с собой муху у склянке, чтобы в нужном месте выпустить на удачу, не делал. Странный ты человек- ведь это все даже против твоих убеждений.

— ОТКУДА ЗНАЕТЕ ПРО МУХУ? И какое отношение к вам имеют мои убеждения?

— Мне вот тоже интересно, — совсем другим, весело-подозрительным тоном заметила опершаяся локтем о дверной косяк Сила, — откуда вы знаете про муху?

— Догадавшимся ответы не даем! Сама уже в красках представила плен одного из нас.

— То есть вы за ним следили, — голос ее звучал уже просто заинтересованно, — и мне сказали только теперь?

— Очень надо, чтобы ты нас отметелила тогда.

— ВЫ… Что?!

— Сила, дай руку.

В руке Нарви оказался крупный желудь, и вновь на полу стояла Сила.

— Хочешь знать, что мы тебе дали, раз ты это видел? Скажи все, что сможешь нарыть, — голос был совершенно спокойным. — И заодно подумай, где ты еще подобное видел или читал. Это не угроза, просто действительно нужно это знать.

— Хорошо… Она мне неделями говорила о том, кто может портить мне и моим знакомым жизнь. Каждый раз по чуть-чуть, и в итоге собрался полный портрет и место жительства, как она сказала, ложное. Я тогда тоже шел после сеанса, и…

— Ты его увидел, делать было нечего, и решил разобраться. Слушай, понимай ты всю бредовость того, что творишь, я бы захотел разобраться с тобой за оскорбление нашей семьи.

Теперь и странная схожесть близнецов с кем-то обрела смысл. Ди понятия не имел, что делать, и единственное, что он смог выдавить из себя, было:

— Он вел себя как сумасшедший, и потом… Мне что-то дали уже тогда?

— Не скажу, пока не дополнишь все это фактами. Может, было что-то еще?

— Она мне случайно дала две бумажки: то есть, одна относилось мне, а на другой было написано про близкий конец времен…

— Странновато, верно? Ди, как эксперт, скажи, в порядке ли вещей ей пророчить Второе Пришествие?

— Нет, но…

— Нет так нет. Вот и разобрались. Если окажется, что она мутит воду, точнее все трое, будет весело…

— Но Высокий…

— Сила, ваш с Форсети чудный дед будет только рад посмотреть на наше маленькое расследование чисто ради забавы! Представь себе, человек, нет, два человека, два «дегенерата», непременно их отец, и надежный сотрудник Центра! Неплохо, а?

Ди не понимал ничего, хотя знал лишь одно: убьют его не сегодня.

Внизу показалась голова поднимающегося Вали.

— Мать звонила. Снова весь телефон оборвала, с ума сойти, как забегались. Ди, можешь идти домой, но мы не прощаемся, это не последнее, как ты можешь нам помочь. Не стоит пугаться, не отравят, с ума не сведут.

— И ноги в цемент не закатают с последующим утоплением.

***

Звонил Ди. После того случая с несколькими вызовами без возможности ответить, все будто бы успокоилось. Один раз только он будто пошутил на слова Марии о том, что она видит его всегда в одно и то же время в одном и том же месте: «Ты что, работаешь в E.S.C.H.E.? Будто следишь за мной, как я погляжу» Он тут же сказал, что сглупил, но в тот же день Мария нашла на рабочем компьютере целую папку файлов, ей совершенно не нужных. И вот сюрприз: Исследовательский центр E.S.C.H.E. Средний корпус, Верхний «А» сектор, в частности — список сотрудников. Это все казалось ей и забавным, и страшным. Пробежав глазами, она редко когда могла выцепить две совершенно разные фамилии: С. Б.-Миттель, помощь в отделе кадров, Ф. Х.-Миттель, отдел кадров (именно они принимали ее — фамилии с инициалами были знакомы). Отдел безопасности (ой-ей…): Только женские имена, с фамилией лишь С. Б.-Миттель (мл.), миленько. Начальники — Ф. Вандманн, В. Х.-Миттель. Ну не может же быть СТОЛЬКО почти-однофамильцев. «Пропихивают своих и не стесняются» — подумалось тогда Марии. Так… Кто тут еще? Наткнувшись на знакомое «В. Зильбер», почему-то помеченное курсивом, она не удивилась. У Вольфа не было возможности наплести ей в три короба, когда столкнулся с ней здесь. То есть, он не говорил про этот самый E.S.C.H.E. Со всеми секторами, но признался что работает с теми, кто ее принял. Условно, правда. Однако же, у него все «условно», и не стоит цепляться именно к этому слову. И все же что-то было очень странным, и главное — откуда это все может знать Ди?

Мария решил отписаться ему на всякий случай: «Ты, кажется, почти прав. Можешь рассказать побольше об E.S.C.H.E., раз возникают настолько прямые ассоциации.» Файлы она закрыла и со вздохом решила подчистить историю просмотра. Ну не может же начальник всего этого сборища быть вторым Вотаном и все видеть наперед, честное слово!

***

«Тиль, может, я глупость скажу, но все это время я думал о тебе, как о том мальчишке, которого встретил в глуши. Забываю, сколько мы вместе прожили, кажется» — это были последние слова, которые Эрнст услышал во сне. Это был 1197 год, Хельхейм. Он открыл глаза… Да, потом они разговорились, а Локи сказал, что Хель заявила, что даже семье больше помогать не будет, если они во-первых, так неосторожны, а во-вторых, столько всего требуют. Нарви и Вали были особенно серьезны: сказали, что после разговора с духом Бальдра любому станет неуютно, особенно после того, что один монах недавно предпочел написать. Но главное — в тот день он впервые познакомился с килем и Росквой, которые теперь тоже где-то здесь, на Земле. Сбежать из Хеьхейма в Мидгард не хотелось так уж рьяно, но все это обещало что-то, раннее не виданное.

— Мондхен, а ведь опять придется устроить братцу представление… Иногда думаю, что все, что бы я ни делал, может стать для него развлечением почти в любой момент. Это для меня примерно как человеку…

— Подумать о смерти, — закончили они фразу одновременно. Эрнст задумчиво продолжил. — Кажется, я до сих пор помню, как это.

— Я до сих пор помню тебя тогда… Как будто лучше, чем тебя сейчас.

— Тем мальчишкой, которого ты нашел не в глухой, но все-таки дыре? Ты всем это говоришь.

— Кроме вас троих некому. И тут я у точно не вру.

***

Мария поежилась от вновь брошенного на себя взгляда. Ну посмотрела та девушка на противоположном сидении в метро на нее, и что такое? Может она смотрит поверх нее, может еще что… Что-то слишком много в последнее время она чуть не во всем на свете видит что-то знакомое. Вот и теперь ей казалось, что смотрят на нее в который раз так, будто ее знают. Эта мысль не покидала ее и при выходе на улицу, и тут она почувствовала толчок.

— Извините, — прозвучал женский голос над головой наклонившейся за упавшим телефоном Марии. — У Вас ведь звук выключен, — продолжила та самая девушка из поезда. — Видите, горит. Сообщений, наверное, куча…

—

Мария только сидя в парке (благо, был выходной, и торопиться было некуда) вспомнила эти слова. И надо же, незнакомка не обманула: новый чат… и тут она чуть не поперхнулась от названия: Voeluspa? Серьезно? «Марихен, привет! Привет, и добро пожаловать в команду сумасшедших. Познакомиться со всеми предлагаю завтра вечером, если сможешь. Все — мои хорошие знакомые, но встречу с ними я устраиваю не только по доброте душевной» — тут Мария улыбнулась — невозможно было воспринять это всерьез. Отписавшись простым: «Понимаю, конечно) Ждите завтра, постараюсь выкроить время».

Она снова почувствовала на себе посторонний взгляд, обернулась, но уже более равнодушно. Не могут же эти трое: мужчина и женщина под сорок и молодой человек лет тридцати, которого она, правда, будто где-то раньше видела, следить лично за ней. Очень надо, а, впрочем… И ведь особенно ничего странного, не то что страшного не произошло, а она уже во всю фантазирует — вот, что значит творческий человек. Мария улыбнулась своим мыслям, и вдохнула странно-знакомый запах березовой пыльцы, для которой было не время, и ромашек, которых вокруг что-то было незаметно, тем более — не декоративных. Завтрашний день обещал быть необычным, в хорошем смысле слова, другого она почему-то ожидать не могла.