Как пройти в Ётунхейм? (СИ)

2

Легенда 2:… и о том, как сделать так, чтобы твой подвиг не зачли.

Вместо вступления

I

Асгард, 1096 год, июнь(по Мидгарду)

— Локи…

На плечо опустилась здоровенная рука, и в голове у записного аса тут же пронеслось: "Он узнал, что происходило у него дома в прошлый четверг? Так быстро? Обычно до него доходит полмесяца, если вообще доходит… Йольский Кот…"

Пускай это ругательство кому угодно могло показаться безобидным, оно на правах придуманного раньше "чертей лысых" (также по мидгардскому образцу) использовалось именно в тех случаях, когда дела были по-настоящему плохи. Прошло всего пара секунд, а Локи и Донару показалось, что они стоят так уже где-то полчаса. Первым не вытерпел Донар:

— Ты повернёшься или нет, с тобой ведь говорю!

Локи повернулся, предварительно придав своему лицу самое спокойное из возможных выражение.

— Чего тебе?

— Хочешь, чтобы Скади выселили?

— Прости, что?

— ТО!!! Говорю: хочешь, чтобы Скади выселили?

— Донар, мальчик мой, что ты сегодня пил? С обычного меда такого не будет, ты с него звереешь, — начал Локи полуиздевательски, — ты вообще ни капли в рот не брал? Хотя нет, тогда бы настроение у тебя было хуже некуда. В чем дело, расскажи, а?

— Мой отец просил тебе передать, — начал Донар как будто заученную фразу, — что выселит Скади скорее, чем хотел бы, и намного, если…

— Не продолжай! Обязательно какая-нибудь пакость… Погоди же, я угадаю…

— … если ты не станешь противостоять ему и мешать его плану.

— Пакость! — как-то даже удовлетворённо, — а что за план хоть?

— Помнишь того человека… Так вот, у Вотана на него планы.

Локи молчал.

— И вот, они с Хеймдаллем попросили меня тебе это все передать.

— Девять его мамок… — слов у Локи явно не хватало, что случалось редко, — оба туда же… Передай братцу, что я промолчал.

Донар, тем временем, начал удаляться.

— Хеймдаллю привет и страстный поцелуй, — издевательски крикнул Локи. Донар выпрямился. На его лице изобразилось неподдельное отвращение.

— На словах, на словах, — таким же тоном пояснил Локи, — Проваливай! — и плюнул на землю с ненавистью.

II

Сделать из Эрнста героя мог решить только Вотан. Очень скучающий Вотан, если совсем точно, и сказать, что Локи это не нравилось — ничего не сказать. А ведь он это предвидел, Йольский Кот, предвидел… Надо было идти разбираться, тогда все это хоть немного прояснится.

— Зачем пришёл?

— Хеймдалль, почему ты не на посту? Асгард сам себя охранять не будет.

— Ётун, от которого больше всего бед, находится в Асгарде, а не в Средних мирах, — огрызнулся Хеймдалль, — вот я и здесь.

— Что же вы за асы такие..

— Кто?

— Ты и братья твои! Все в своего отца, не иначе — никакого уважения к старшим.

— Знал, что ты придёшь, — Вотан казался спокойным как никогда.

— Это хорошо. Что ты такое себе вбил в голову, братец?

— Будешь просить за Эрнста — Скади останется.

— Меня немного другое интересует: чем ты думал? Мало из источника в свое время пил — не иначе. Мальчишка был нашим спутником, помогал нам не выделяться, так отстань же ты от него!

— Сперва ты.

— Я не собираюсь посылать ему самые идиотские испытания и потом в конце концов отправить на верную смерть, я для него безопасен, понимаешь? Какой из него берсерк? Какой герой? Или тебе так захотелось поразвлечься, что такие как он тебе и нужны?

— Продолжишь дерзить — возобновлю наказание, — Вотан и слушать ничего не желал, — змеи всегда найдутся, ничего, что из той твоей жене уже давно сделали пояс.

— Вот такой разговор мне по душе! Братцу не дают поиграться в людей и он обижен — мило!

— А какое тебе до Эрнста дело? — голос Вотана стал особенно вкрадчивым, — что тебе в нем?

— А то, что знакомство с нами убьёт его, а мне это не нравится.

— Тебе много чего не нравится, — Вотан положил ему руку на плечо. Локи поморщился.

— Никак противно, братец?

— Ничуть, — Локи усмехнулся и еле-еле коснулся губами лба названого брата, — видишь?

Выражение лица Вотана являлось собой причудливую смесь из "убью-как-нибудь" и "твоя-взяла-недоразумение-ты-ледовое".

— Хорошо же, можно договориться, — начал Вотан хитро.

— А спорим, у Эрнста все равно ничего не выйдет, как бы ты ему не помогал. Если выиграю я, то Скади выселяется, а ты от Эрнста отстаешь. Если нет — пусть будет, что будет. Я мешать не стану. А Скади ведь выселишь? — заинтересованно спросил Локи.

— Пожалуй. А то слишком много ётунов у нас тут развелось, — заметив, что Локи удивленно приподнял бровь, он продолжил, — а ты ведь брат мне, как-никак…

— Удивительно-ты об этом вспомнил. Договорились?

— Договорились.

— Только пусть все будет по чести.

Вотан усмехнулся: оба понимали, что никто из них двоих честно играть не намерен — не могут и не умеют, что поделать.

— СТОЙ!

— Чего опять, Донар?

— Постарайся выиграть.

— ЧТО?!

— Помнишь Тиля?

— Как не помнить… Погоди, ты хочешь… Вы трое с ума сошли! С чего ты взял, что я соглашусь на то, чтобы Эрнст на тебя батрачил? Хорошо же… С ума сошли, зато я в своём уме!

III

— Сигюн, не надо…

Он чуть не сказал "пожалуйста" — вот до чего могут довести асы народе Вотана.

— О Сиф думаешь?

— С чего бы? Открою тебе секрет: если бы я о ней думал, я был бы в духе.

— Ты хочешь сказать…

— Не больше того, что уже сказал, поверь мне.

Сигюн посмотрела на мужа. Она не помнила, когда последний раз он был в таком настроении — настолько оно было в его случае редким. Она провела рукой по рыжим волосам Локи, ожидая, правда, что он увернётся, но он даже не шевельнулся.

Молчание длилось минут пять. Сигюн хотелось плакать — никогда не было такого, чтобы на неё настолько не обращали внимания. Как будто бы её вовсе не было, как будто бы она была незнакомой. И тут она встретила взгляд Локи. Он смотрел на неё весело и насмешливо, но одновременно так, словно он её все ещё любил. Точнее у Сигюн не было сомнений, что она все ещё любима, но это не значит, что это была правда.

— Ты что, Сигюн? — Локи встал и подошёл к ней, — Ну прости, прости дурака…

Ему было очень неудобно, очень не хотелось извиняться, но ему также не хотелось расстраивать жену, ведь чувство, отдалённо напоминающее благодарность к ней он испытывать не перестал.

— Вот-вот — дурака, — смеясь сквозь слезы сказала Сигюн и повисла у него на шее.

Именно в этот момент и зашёл без стука Эрнст.

— Устал ждать, — пояснил он, — я, между прочим, Хеймдалля встретил.

Локи напрягся.

— Расскажи-ка… А завтра, — смерил он паренька взглядом, — мы отправляемся в Мидгард. Делать тут нечего.

Неудавшийся поход

I

1096 год, август

Рудольф фон Траубкорн считал своим долгом, нет, прямой обязанностью присоединиться к походу. Не вышло. Точнее — он каким-то чудом или чем-то этому чуду противоположным, что было бы логичней, оторвался и заплутал. Во-первых, это невероятный позор для него и всех его потенциальных потомков, во-вторых… А что во-вторых, он сформулировать не мог даже в мыслях. Он мог как будто представить, что, собственно, "во-вторых", осознавал это, но полностью понять всё не получалось. Не мог он также и принять тот факт, что голова его не очень-то привыкла к подобным размышлениям в целом и таким архисложным логическим построениям — в частности. Не мог и не желал. Его оруженосец Нильс, единственный, кто с ним по не менее загадочным и странным причинам остался, сильно подозревал, что его господин не то что не хотел это осознавать, но даже не подозревал об этом факте.

Но это он, конечно, от общей неопытности и ещё от того, что он всего лишь человек и не может читать чужие мысли. Наглая ложь! Чтобы Рудольф фон Траубкорн о чем-то не догадывался? Да вы шутить изволите, господа хорошие! А что он не желает видеть себя ничтожеством, так оно и понятно — какой благородный господин этого захочет? Правда, дело это не меняло. Ну да какая разница?

Лес редел. И Нильс, и его господин, воодушевились, но виду не показывали — мало ли что может быть дальше. Вдруг они заблудятся ещё сильнее? Такая мысль посетила обоих, но немного видоизмененная: для Нильса она была "Точно заблудимся и не видать похода!" а для рыцаря — "Мало ли что бывает, вдруг заплутаем ещё, хоть этому и не бывать!"

II

— Всё образуется?

Форсети удивлённо посмотрел на Эрнста, задавшего этот вопрос.

— Что ты имеешь ввиду?

Эрнст будто не услышал и просто переспросил:

— Образуется ведь?

— Смотря, что ты имеешь ввиду.

— Так ты знаешь, отлипнет от меня наконец твой дед или нет?

— Понятия не имею, — Форсети оставался спокойным. В такие моменты он особенно напоминал Вотана, и это Эрнсту не то чтобы нравилось. Но кто его спрашивает? Никто. И правильно делают, если честно.

Тут Эрнст почувствовал, что на него кто-то смотрит.

— Форсети, прячь топор, — это было первое, о чем он спохватился, ведь топор у Форсети отливал золотом и на первый взгляд ни на что не годился. Дрова, однако, им кололись просто отлично, и Эрнст заочно восхищался цвергами, его изготовившими.

— Спрятал давно. Что там?

Из-за деревьев на них смотрели двое, и оба явно люди не простые. Эрнст раньше видел и рыцарей, и их оруженосцев, но уже давно. Он вообще подотвык от "цивилизованных" людей различных мастей и родов занятий, правда, с тех пор, как отец Марты и Агаты исчез незнамо куда и на него помимо его собственных, легли и его обязанности, привычка начала возвращаться, но медленно.

Рыцарь, как и положено людям его сословия, нагло начал приближаться к Эрнсту и Форсети. Эрнст склонился, но ни единый мускул его лица не дрогнул. Форсети стоял и присматривался, слегка прищурив один глаз. Хорошо, что Эрнст его в этот момент не видел, иначе бы ему Форсети показался более похожим на Вотана, чем когда-либо.

Бездонный мешок

I

Эрнст тихо подошёл к Форсети. Выражение лица его было удрученным, и с первого взгляда было понятно, что дело именно в разговоре с рыцарем.

— Ты не очень занят?

— Пока у наших никто не поцапался, так что, наверное, нет. Не занят.

— Мне предъявили требование, — шутовским тоном продолжил парень. Когда он использовал в своей речи вызубренные полгода назад в учении у богослова обороты, Форсети всегда смотрел на него с вежливым удивлением. Этот раз исключением не стал.

— И какое же требование, осмелюсь спросить, тебе предъявили? — передразнил ас Эрнста. Последний, в свою очередь, снова подумал о сходстве своего сверхъестественного знакомого с дедом.

— Быть их проводником. Оруженосец, вон, сказал, что "это должно быть честью для меня". Правда его перед этим неплохо так пихнули под бок и наступили на ногу. Но благородные господа они на то и благородные господа, чтобы сами все решать. Я не вмешивался.

— А я тут тогда причём, — тихо, с еле заметной усмешкой, спросил Форсети. Нет, ну сколько можно издеваться? Что за день такой? Интересно, а ко всем асам сегодня бесполезно обращаться?

— Пойдешь со мной?

— Не уверен в своем знании местности? Так я и подавно, если честно.

— Нет. За компанию, прошу… А то, чувствую, помру с ними.

— Ладно. Это можно. Где эти гхм… люди?

II

"Эти люди" рассматривали жилище Эрнста и девчонок, находя для себя всё более и более интересные детали. Что-то, по мнению и Нильса, и фон Траубкорна, было не так, но никто из них не мог понять, что именно, они только сходились во мнении, что даже воздух тут другой. Наконец, Нильс заявил тихонько:

— Благородный господин… А ведь тут наверняка живут язычники…

фон Траубкорн чуть не отправил своего оруженосца куда подальше, припечатав высказыванием навроде: "На нашей земле язычников быть не может, всех извели, если кто и остался, очередь за неверными", но не успел: Форсети и Эрнст объявили, что готовы идти. И хорошо сделали, ведь рыцарь был неправ: не всех язычников перевели — это во-первых; а во-вторых — какое же счастье, что фон Траубкорн ошибся! Не описать, словом.

III

Нильс и фон Траубкорн ехали на своих лошадях, коих уже уместно было назвать клячами, а рядом плелся Эрнст и вышагивал Форсети. Они уже прошли довольно много, к тому же вечерело, а значит, можно было сделать привал. Рассиживаться и спать вволю никто не собирался — время не позволяло, но отдохнуть было необходимо.

В закатных лучах что-то блеснуло. Эрнст нагнулся, присмотрелся, после чего глаза у него чуть на лоб не полезли. Наконец, он выпрямился, держа в руках иголку и нитку. На первый взгляд, ничего необычного в этих предметах не было, но, проверив прочность нитки, все убедились, что она не так-то просто рвется, а иголка тоньше, чем многие другие. Форсети выразительно посмотрел на Эрнста.

— Что?

— Вы здесь с ним, — последнее слово он особо выделил, — были?

— Были. И я избежал под… подв… поступка, — звучало криво, но что поделать? Не выкладывать же все при этих двоих.

— Расскажешь? — Форсети будто не замечал, что они не одни.

— Вы о чем? — грубо встрял в разговор фон Траубкорн.

— Могу рассказать историю, — начал Эрнст, — дурацкую, но, как по мне, любопытную. Время незаметно пролетит.

Согласие было дано, и парень начал:

III

Флрсети докладывает: Эрнст, все это рассказывая, замалчивал много чего и не говорил, что является непосредственным участником событий. что можно понять. Чтобы этим не смущать знающих о нас жителей Мидгарда, тут все изложено как есть.</i>

Эрнст и вправду наткнулся на Хеймдалля. Но для начала стоит рассказать, что в Асгард он попал на время по инициативе Донара, которому этот парень казался намного более подходящим для ухода за его козлами, чем для места в Вальхалле. Как только Локи узнал об этом, он тут же снялся с места и направился к дому Донара, в котором самого хозяина, к слову не наблюдалось. Через полчаса разговоров с Сиф, он, раскрасневшийся и поминутно откряхивающий одежду, смотря, не блестит ли где на ней золото (думая, в частности, что ни в одном из девяти существующих миров справедливости нет: Сиф ведь нельзя поймать с поличным, заметив чужой волос на платье: что он, Локи, рыжий, что Донар рыжий. Кто будет присматриваться, особенно если речь идет о владельце Мьельнира, лишнего ума ох не имеющем), выудил из сарая своего мидгардского знакомого. Всю дорогу Локи был непривычно серьезен: одно дело высвободить Эрнста. а другое разобраться со своим спором. Попросив Эрнста подождать, пока его позовут, и скрылся у себя дома.

Подождать оно, конечно, было можно, но недолго, и поэтому Эрнст надеялся. что всё уладится как можно быстрее. Тут-то погруженный в свои думы человек и наткнулся почти вплотную на аса, имеющего не много не мало — девять матерей. Разговора не случилось, ведь струсивший Эрнст, не знавший тогда, кто это (знал бы — было бы все ещё плачевней), забежал за угол, пробормотав какой-то нечленораздельный бред. К Хеймдаллю подошел Форсети, отвлекший первого от намерения разобраться с затесавшимся сюда человеком. Когда оба прозодили мимо Эрнста, Форсети кивнул, что привело парня в ещё большее замешательство. Из разговора этих двоих Эрнст, к слову, и понял, что незнакомца зовут Хеймдалль. А через десять минут Эрнст устал ждать.

Всю ночь Эрнст не мог уснуть. Зачем в Мидгард? Он же здесь не был никогда! Эти мысли сменялись другими, когда он видел, как в углу комнаты Сигюн тоже не спит. Она смотрела на Локи. Любовалась, наверное, что же еще… О чем только она думала было не ясно, а жаль.

---

Следующий день Эрнст посчитал начавшимся, когда его ноги коснулись мидгардской земли. Локи тоже оживился и завел разговор о чем угодно. только не о деле. Справедливости ради стоит сказать, что сам Эрнст не очень-то горел желанием обсуждать свою судьбу. Они болтали и болтали, пока Локи на полуфразе не заявил:

— Знаешь, а я ведь голоден.

Эрнст ни капли не удивился, а шутливо поинтересовался, что же теперь делать и не поесть бы им в таком случае палок или чего-то вроде этого, на что Локи наигранно-оскорбленным тоном прошипел что-то типа "я не огонь-помоечник тебе!" и улыбнулся. И тут они увидели орешник.

— А ведь орехами можно наесться не хуже, чем мясом.

— Да, только в твоем случае нужно будет иметь бездонный мешок, а то не наешься.

— Бездонный-то почему?

— Чтобы наверняка! Мало ли обычного будет мало.

Локи хихикнул, а сзади послышался визгливый голос: "Бездонный мешок? Лучше него и вправду ничего нет…"

Эрнст обернулся, а его примеру последовал Локи. который в ту же секунду снова помянул Йольского Кота…

I

Почему именно дела были плохи, Эрнст не понял, но причина выругаться у Локи очевидно была, а значит карлик может, вопреки современным повериям, принести несчастье. Тем временем, Локи и коротышка смеряли друг друга недоброжелательными взглядами. Последний, наконец, не вытерпел:

— Мало было прошлого раза?

— Извини, но что? Знаешь, не одна ведь сотня лет с тех пор прошла — возраст даёт о себе знать. Ты, конечно, меня понимаешь.

Цверг сделал такое лицо, как будто хотел собеседника ударить чем-нибудь тяжёлым, но даже искать подходящий предмет не стал.

— Так или иначе, причём здесь "прошлого раза мало было"? — Локи униматься как всегда не желал и не думал ни о чем подобном, — ты ведь так сказал, или мне послышалось?

— Не послышалось.

— Так ты ещё странней, чем я тебя помню, Брокке! Я-то тут причём? Я тебя звал?

— Нет.

— Вот — сам признал! Я вытянул тебя посреди ночи из твоего дома и запихал в дупло, где и помимо тебя присутствовали другие живые существа?

— Нет. Это было бы глупо.

— Верно! Так что ты меня упрекаешь?

— Ты выглядишь, как будто ни разу от меня не получал по заслугам.

— Ещё удивись, что губы зажили. С такой-то хлипкой ниточкой…

Брокке промолчал, но по всему было понятно, что терпение его на пределе.

— Что ты такой вспыльчивый, понять не могу? — деланно-удивленным тоном продолжал Локи, который и сам ангельским терпением не отличался, — На правду не обижаются! Стой-ка… Погоди… А что ты вдруг решил встрять в наш разговор?

Брокке только теперь посмотрел на Эрнста, и гордо произнес:

— А то, что ничто не может быть лучше, чем это, — и Цверг продемонстрировал небольшой мешочек.

— Бездонный и, к тому же, все, что сюда не положишь, становится неиссякаемым.

— Насчёт "ничего лучше", ты загнул, — соврал Локи, глаза которого заблестели, чуть только он дослушал фразу.

— По крайней мере он лучше, чем все, что у вас есть вместе взятое! — цверг начал выходить из себя.

Все замолчали где-то на минуту, пока Эрнст вдруг не выдал:

— А если мы найдём что получше у себя, ты нам отдашь мешок?

Локи посмотрел на него полными мольбы глазами, но заговорил шутовски:

— Я только-только чуть не убедил себя этого не говорить, как ты все сболтнул за меня! Я на тебя явно влияю не самым лучшим образом. Брокке же посчитал, что все, что Локи сказал, было правдой и с ухмылкой заявил:

— Даю вам три четверти часа, чтобы вы нашли у себя что-то получше этой вещицы, — и исчез.

Локи сразу принял задумчивый вид, а Эрнст пошёл на попятную:

— Может, сбежим?

— Нет, вещь нужная, — Локи явно поставил перед собой задачу заполучить мешок.

— Но у нас ничего лучше нет!

— Можно придумать, как его украсть. А что он мне сделает? Снова зашьет рот? Сомневаюсь, что все эти годы он придумывал нитки попрочней — снова порву.

Эрнст посмотрел на Локи с интересом: такого он не слышал никогда.

— Я поначалу заложил свою голову, но кто разрешал трогать шею? Запомни это, к слову. Может, пригодится когда… А Вотан издевается, однако, — Эрнст сначала не понял, причём тут это, но благоразумно смолчал. — Почти придумал…

И тут их взгляды встретились.

— НИЧЕГО лучше. НЕ НАЙДЁШЬ! — сказали они почти хором.

— Ничего будет получше, — начал Эрнст.

— Но это "ничего" ОН не найдёт! — продолжил Локи, — Ну и кто теперь дурак?

II

Брокке приближался к ним с мешочком в одной руке и чем-то очень мелким в другой. — Значит ничего лучше, — начал Локи и замолчал на секунду, — быть не может?

— Верно. А у вас пусто, значит.

— Почему? Вот, — Локи протянул пустую ладонь, — это ничего. Но его ты не найдёшь!

— Что?!

— Сам же подтвердил, что лучше ничего не найдёшь!

Из руки цверга выпали иголка с ниткой.

Оставалось только забрать то, что принадлежало теперь по праву, найти хороший орех, расколоть его и положить в мешок.

III

— Рядом с мальчишкой валялась неплохая палка, ей можно было зашибить не то, что цверга, но и… — задумчиво протянул Хеймдалль, — отец, придётся не зачесть подвиг.

Вотану было жаль, что все сорвалось. Вот только ему действительно нужны были воины, а обхитрить кого угодно он мог и сам.

— И для чего они использовали мешок, — Хеймдалль не унимпося, — для орехов?!

— Подвиг не зачтен, — сурово проговорил Предатель Героев, он же Вотан, закончив тем самым все разговоры.

IV

Эрнсту не спалось. Он осмотрел все вокруг, но мало чего увидел, хоть Костер и горел. Хорошо видно было разве что Локи, который преспокойно себе спал, судя по всему, без сновидений. То ли ночь и не самый лучший свет были в том виноваты, то ли ещё что, но Эрнсту казалось, что следы от ожогов на лбу записного аса сделались немного менее заметными и вообще Локи казался ему ещё более красивым, когда молчал и имел спокойное выражение лица. Он смотрел, и теперь уже не видел перед собой ничего. Только в голове роились вопросы, на которые он вроде как и знал ответ, и, в то же время, нет. Рассказа Форсети не хватало, и он мечтал разобраться во всем, а главное в том, чем думает Вотан, которого, помимо прочего, называют и Предателем Героев тоже…. Он уже забыл, что хотел сказать, и понадобилось минуты полторы, чтобы Эрнст выдал:…. (не совсем то, что он хотел изначально, ведь уже достаточно времени он готовил себя к тому, чтобы спросить у Локи о нем самом. Но почему-то даже сердиться на себя не хотелось, будто мысли не желали сами задерживаться у него в голове дольше секунды, и это, кажется, было замечено, ведь Локи поморщился и приоткрыл глаза.)

— И чего тебе не спится? — проворчал он, — глазами дырку во мне проделать желаешь? Не выйдет, к тому же, терпел я и не такое.

— А что бывает с героями? — вопрос был задан не к месту, но спросить очень хотелось, — при жизни, — уточнил.

— Двигайся поближе, — все ещё недовольно, но уже спокойней бросил Локи, — приведу очень показательный пример действий моего дорогого братца. Вот так… Было это очень давно, так что даже точно вспоминать не буду. Жил парень по имени Зигфрид. О его родителях в целом и отце в частности можно много чего порассказать, но, боюсь, уйду не туда…

Эрнст внимательно слушал и не перебивал часа два, пока Локи сам не умаялся болтать, заявив: "А Вотан еще утверждал, что зашить мне рот было отличной идеей, хотелось, мол, давно побыть в тишине. Ничего подобного, язык уже заплетается…"

Вместо заключения

I

Эрнст закончил рассказывать и глянул сначала на Форсети, потому что чувствовал на себе его взгляд, пока говорил. Форсети, прищурившись, смотрел вдаль с безучастным видом. Стоит ли говорить, что его манера поведения снова напомнила Эрнст о Вотане. Ещё бы парочка воронов мимо пролетела, честное слово.

Он перевёл взгляд на незадачливых путников, которые, судя по лицам, осознавали услышанное. Рыцарь — в большей степени, оруженосец, как более догадливый — в меньшей. На лицах у обоих читалось недоумение, смешанное с подозрением, но никто вопросов задавать не думал даже. А, между прочим, вопросы бы не помешали, ведь Эрнст многое умолчал или приподнес таким образом, чтобы ни у кого подозрений насчёт язычество не возникло. Получилось одновременно и неплохо, и хуже некуда.

Через минуту вопросы всё-таки появились, но другого сорта. Рыцарю по неизвестной и трудно восстановимой причине захотелось лишь расспросить Эрнста о нем самом. Можно было, конечно, предположить — и не без оснований — что кое-какие подозрения все же возникли. Так Эрнст и подумал, но не нашёл ничего особенного в том, чтобы сказать, что Марта и Агата никем ему не приходятся и что жил он там, где был встречен, не всегда. Ни о чём больше он не обмолвился и не собирался.

Послышался хруст и треск, и между деверьев мелькнула что-то белое. Форсети напрягся, но предпочёл постараться не делать вид, что что-то не так, и от Эрнста это не ускользнуло. "Ничего не образуется" подумал он и увидел, что неподалёку стоит белоснежный (непонятно только, по какой причине) олень. Животное выглядело спокойным и стояло, как будто было хозяином не только этого леса, но и вообще всего. Эрнст был растерян, Форсети как будто спокоен, а что до Траубкорна, то он почувствовал непреодолимое желание пристрелить этого оленя и сделать его голову своим трофеем. Если бы только этакий зверь забрёл вдруг к нему во владения, то он бы времени не терял! Нильс смотрел перед собой глазами, ставшими где-то размером с хорошую плошку. Непонятно было, смотрит ли он на оленя или куда-то там ещё.

То, что было дальше, не запомнил никто из этих четверых, даже Форсети, что уж говорить об Эрнсте (сидевшем тогда, к слову, ближе всего к вооружению фон Траубкорна), который смог припомнить потом лишь мгновенно появившиеся рога, а затем и копыта у себя перед носом, а потом осознал, что лежит на земле под мёртвым оленем. Поодаль стоял зарубивший его Нильс с безумными глазами, выдавивший лишь: "Олень оленем, а совершенный кабан…".

II

— Братец, я же говорил тебе, кажется, что он вовсе не способен на убийство, даже оленя или кого-то вроде этого?

Вотан молчал.

— Не зачтен ведь? — не умолкал Локи.

— Когда-нибудь Рагнарек наступит примерно таким, каким его предсказывали, и… — Хеймдалль не успел договорить.

— Это бесполезно, — пробормотал Вотан.

— Если ты о том, что я думаю, то поздравляю, милый брат, твою седую голову посетила умная мысль!

— ДА, Я О ТОМ, ЧТО ТЫ ДУМАЕШЬ!

Вотан хотел ещё прибавить пару фраз о наказании и о том, что кандалы с прошлого раза сохранились (а то, мол, в Мидгарде когда-то болтали о кишках, ничего-то они не понимают), но промолчал.

— А ведь тот парень-оруженосец может тебе подойти. Этот не промах, — протянул Локи, — может, на нем отыграешься?

Вотан задумался, а до всех вдруг дошло все, что произошло:

— Ты выиграл! — Сигюн повисла на шее Локи.

Вали просиял не хуже отца, а Нарви так и вовсе обратился в кота, чтобы подпрыгнуть повыше. Локи подумал, что сыновья его по молодости дураки, но вскоре откинул эту мысль.

— Локи!

— Донар, скажу сразу, я был против того, чтобы Эрнст ходил за твоими козлами (черти лысые да волосатые!), это все он сам. Я как был против, так и буду.

Он хотел сказать ещё что-то, но понял, что фраза "однако свой человек у тебя дома — не так уж и плохо" — верная попытка попасть под Мьельнир. И он пошёл по своим каким-то делам, насвистывая полуприличную песенку, не забыв подмигнуть Сив.