Изнанка света

Глава 5 Двое в бурлящем городе

Ленинград,

ноябрь 1989 г.

Чтобы попасть к цели, Редрику нужно было миновать довольно темный переулок, потом пройти по заросшей деревьями аллее. Фонарей, естественно, не было: раньше не озаботились, а потом, не так уж и давно, настал момент, когда всем стало все равно — хоть трава не расти!

Он с тревогой всматривался в темноту. Слишком много сейчас, примерно с начала года» стали кричать о росте преступности. Мол, правда должна быть известна народу! У нас творится самый настоящий кошмар! Убийства, наркомания, проституция — все, что угодно!

Газеты и телеканалы с жадностью смаковали самые отвратительные вещи. Да, теперь разрешили открыто говорить обо всем — на то и гласность!

Походило это на кое-что иное: словно некий дирижер взмахнул палочкой — и полилась поганая музыка со страниц газет и с телеэкрана. Целей было несколько. Во-первых, люди должны были осознать и прочувствовать — раньше, до перестройки, им ужасно плохо жилось. Ну просто отвратительно! Во-вторых, люди должны быть запуганы. Чем больше запуганных, тем легче будет превратить их в трясущихся обывателей. В-третьих же, подробности кошмаров, легкость, с какой, судя по газетным описаниям, совершались преступления, должны были и в самом деле содействовать преступности, поднять ее на небывалую прежде высоту.

Прямо об этом никто не говорил, но в О.С.Б. очень хорошо знали, кому выгодна вся подобная дрянь — для нее даже специальное слово нашлось — «чернуха». Походило на то, что с горе-журналистами очень хорошо и тонко поработали «Воины Армагеддона». Да ведь и в самом деле, к чему будет стремиться трясущийся обыватель? К хлебу с колбасой, к безопасности, к тому, чтобы его никто не тронул, а уж он-то точно не тронет никого. Такие вещи, как развитие, оставались вне его мира. Зачем? Больше всех надо, что ли? В конце концов, телевизор под боком.

Редрик, да и его коллеги из О.С.Б. и не предполагали, как далеко все зайдет. Последней каплей стало высказывание некоего весьма и весьма известного писателя-фантаста, «архитектора мечты», о том, что, разумеется, самый лучший путь для страны — это превратиться в подобие Швейцарии или Новой Зеландии.

А всякие там полеты в космос, высочайшие научные технологии — это не для нас!

И ведь слушали, слушали таких вот «архитекторов мечт», которые пролезали в издательства и на телевидение. А страна, тем временем, впадала в кошмар.

Редрик прервал свои размышления, чтобы еще раз внимательно осмотреться по сторонам. Нет, вроде здесь никого. Он-то мог не бояться преступников: для того, кто ходит по Запределью, какой-нибудь гоп-стопщик из проявленного мира — всего лишь пустяк. Опасался он совсем не за себя…

А вот Ася… Она же здесь ходит по нескольку раз в день. И все отмахивается — ерунда, ничего страшного!

…Редрик прошел к подъезду. Слева мелькнул человеческий силуэт. Нет, ничего кошмарного в нем не было — случайный прохожий, идет, ссутулившись, думая о том, как бы поскорее добраться до дома.

Метрах в пяти от сотрудника О.С.Б. послышался шорох. Редрик насторожился. Но, опять же, ничего страшного не произошло — из-за облетевших кустов с голыми ветками показалась собака. Небольшая собака, кажется, эрдель или какая-то помесь.

Редрик подошел к самому подъезду, обернулся. Собака не собиралась уходить, она смотрела на него. «Да ведь это же домашний пес, — вдруг решил он. — Люди выкинули. Сейчас часто выкидывают собак и кошек — нечем кормить, видите ли…»

Лампочку в подъезде еще не догадались вывинтить, но это почти ничего не меняло — света было недостаточно, чтобы прочесть газету, а в темных углах лестничной площадки приходилось ступать на ощупь.

— Ред? — осведомились за дверью, стоило ему позвонить.

— Я за него…

Мрачные мысли куда-то моментально улетучились, стоило ему только услышать Асин голос.

— Значит, уже завтра уезжаешь?

Кажется, девушка, сидевшая перед ним, готова была тут же расплакаться.

— Ты, по моему, мне не все говоришь… — раздельно ска зала она. — Это твоя журналистика… Может, отговоришь начальство?

— Не получится.

— Но ты точно — в Киев? Или…

Она недоговорила, да он и сам понял, в чем дело. На юге сейчас возникло то, что притягивало многих журналистов. Зона конфликта — по сути, там уже несколько месяцев шла самая настоящая война.

— Нет, не беспокойся. В Киев. Даже — не в Чернобыль.

— Ну, еще того не хватало! — возмутилась девушка. — В Чернобыль! Да я бы узнала, и…

— Говорю же — не туда, — терпеливо произнес Редрик.

Официальная легенда гласила следующее — он закончил журфак в одной из союзных республик, некоторое время работал в многотиражке мясокомбината на Урале (название газеты, которое значилось в его документах, было невероятным, но реальным — «Мясной гигант»). А потом он переселился в Ленинград, сейчас сотрудничает в нескольких газетах — к счастью, их расплодилось великое множество. Заодно, журналистика объясняет и его «неформальный» вид.

Кстати, легенда была почти что правдой — несколько раз ему доводилось писать статьи в издания вроде «За здравый смысл»: о шарлатанах-лекарях и прочей пакости. Это было одним из побочных заданий О.С.Б., хотя очень скоро его отменили: люди продолжали упорно верить «заряжателям воды», «контактерам со Вселенским разумом» и прочей погани.

Зато с журналистским удостоверением можно было, нисколько не скрываясь, вести наблюдения за тем, что происходило в городе — за некоторыми политическими акциями мог стоять СВА, хотя руководство О.С.Б. давным-давно зареклось заниматься политикой.

Вот на одном из пикетов — в память о гибели революционных студентов в Китае — Редрик и познакомился с Асей.

— Ред, ты только приезжай поскорей, — она поправила длинные волосы, схваченные неширокой темно-синей — под цвет глаз — ленточкой. — Ты…

Кажется, она порывалась сказать о чем-то — да все не находила возможности.

Он подумал, что это здорово — кто-то, кроме сотрудников, называет его по имени. Конечно, Ася думает, что это — хипповское прозвище. Ну и пускай думает.

…В тот день ярко светило солнце, едва-едва начиналось лето, и, проходя мимо Казанского собора, было очень сложно вообразить, что где-то в немыслимой дали — в материковом Китае — три дня назад на главной столичной площади были расстреляны тысячи и тысячи безоружных людей. Однако же, на ступеньках Казанского выстроилось человек двадцать — таких же молодых, как те погибшие китайцы. Кто-то нарисовал плакаты, кто-то даже перевел основные лозунги на китайский и английский. Пусть и иностранцы видят, что в Ленинграде — нет, в Санкт-Петербурге! — живет небезразличный ко всему окружающему народ.

Редрик долго стоял, разглядывая собравшуюся толпу. Не было и намека на то, что здесь имелось хоть какое-то влияние извне. Нет, пожалуй, Союз Воинов Армагеддона спровоцировал бы что-нибудь под лозунгом: «Плевать на всех, хотим колбасы!»

Он уже собирался идти, когда какой-то тип из толпы, протиснувшийся вперед, не говоря ни слова, толкнул одну из девушек, державших тот самый китайский плакат. Девушка не удержалась и упала спиной на ступеньки.

Только тут Редрик заметил, что у типа есть несколько сообщников в толпе. Кажется, сейчас они готовились устроить драку, после чего все можно будет свалить на митингующих. Это была обыкновенная провокация, не более того.

— Да провалитесь вы с вашими китайскими масонами! — визгливо, по-бабьи, заорал тип. — Людям жрать нечего!

И умолк.

Просто ему было очень сложно понять происходящее — невысокий парень, по виду — явный хиппи, не отличающийся физической силой — ухватил его за шкирятник. А потом развернул к себе, держа на весу, и отчетливо сказал:

— Пошел вон, — и добавил — уже тише — куда именно.

— Ты, козел… а… — Тип неожиданно захлебнулся слюнями, и его начало корчить.

Это было даже не заклинание — так, простейшая ерунда. Провокатора скрутила страшнейшая резь в животе — только и всего.

— Беги, говорю, а то хуже будет, — тихо проговорил Редрик. — И друганов своих прихвати.

Он опустил провокатора на землю. Тому не пришлось объяснять дважды — он сам был готов не то что бежать, а лететь до ближайшего туалета, хотя, надо думать, поздно — как говорится, процесс пошел.

Все случилось в какие-то секунды. Митингующие еще не сразу сообразили, что на них только что было нападение, а Редрик уже оказался около девушки, пытавшейся подняться. К счастью, она всего лишь ушиблась, не более того.

…Ее нельзя было назвать особенно красивой. Пожалуй, немного полновата, волосы неопределенно-русого цвета, черты лица — острые, а не плавные. Конечно, синие глаза — это замечательно, но Ася почти постоянно носила очки.

Но, когда Редрик попробовал разобраться в своих отношениях с ней, он понял — это уже поздно. Наверное, уже после митинга было поздно. Он честно пытался найти у нее хотя бы тень способностей к магии — без толку.

«Знала бы она, сколько мне лет на самом деле, и кто я на самом деле такой», — думал он иногда, но понимал, что и это ничего бы уже не решило.

Вообще-то, отношения с обычными людьми тех, кто может жить и в этом мире, и в Запределье, как правило, не приветствуются. Между прочим, о существовании Аси никто из О.С.Б., вроде бы, не подозревал — по крайней мере, Редрик сделал все, чтобы подозрений не возникло.

Что делать дальше, было тем более непонятно: Редрик, если с ним ничего не произойдет, будет жить еще очень долго, он не изменится внешне. А она… ей придется стареть.

Но пока это было неважно, совершенно несущественно.

— Ты до Нового года успеешь?

— Успею, — заверил Редрик, откинув собственные недавние сомнения. Правда, внутренний голос где-то в глубине все же вякнул: «Или успею, как Семецкис…» Но подавлять малодушные внутренние голоса должен уметь любой маг.

— Вот и хорошо. — Она легонько обняла его. — Будет большая компания. А хочешь — можно вдвоем?

— Да, наверное, лучше вдвоем, — кивнул он, думая о том, что, в конце концов, Констанца даже «горячей точкой» не считалась. Ред помнил, что там было «горячо», и даже слишком, но лет пятьдесят назад. Так ведь тогда и во всей Европе оказалось очень сложно выжить.

Ася выбрала наугад кассету, поставила в магнитофон. Техника была так себе, но главное — работала.

— Ты завтра — с утра?

— С утра. А потом сразу — в Киев.

В магнитофоне раздался щелчок, потом послышалась незнакомая Редрику песня.

— А кто это? — спросил Редрик. Ася собирала записи всяческих поэтов-бардов, по большей части — совершенно неизвестных Редрику, — и за последние несколько месяцев она успела изрядно заполнить пробел в его эрудиции. Но эту песню он слышал впервые.

— Это Вера Матвеева, — пояснила девушка. — Она умерла давным-давно.

Песня была грустной — о расставании навсегда.

— Ты бы другое что-нибудь поставила, — попросил он.

— Как хочешь. — Она выключила магнитофон, переставила кассету — на сей раз негромко зазвучал БГ, не узнать которого было невозможно.

Она потушила торшер.

— Тебе вставать завтра рано…

— Ред? Ты не уснул?

Конечно, она знала, что Редрик не уснул. Он никогда не засыпал прежде, чем послышится ее равное спокойное дыхание.

— Еще нет…

— Ты знаешь, я еще не проверялась, но по-моему… — Она прижалась губами к его уху.

Новость, которую сообщила Ася, была столь странной, что Редрик минуту собирался с мыслями. Какой он дурак, надо было с самого начала догадаться! А он…

— Ты уверена? — наконец, спросил он.

— Не совсем, но…

— Так значит… Значит… — он не мог подобрать нужного слова. — Это же замечательно, Асенька!

Он целовал ее, думая об одном — а если никуда не ехать? Вот бы не сейчас, не сейчас, только бы не сейчас…