Избранные произведения. I том

Предисловие

В конце года 1018-го от Рождества господа нашего Иисуса Христа Сигват Тордарссон отправился в Гаутланд по поручению конунга Норвегии Олава. В ту пору многие люди поклонялись еще языческим богам. Когда Сигват со своими провожатыми подъехал к одному двору, хозяйка не впустила их, сказав, что ее домашние собираются приносить жертвы альвам. Любой благородный человек в те дни умел складывать стихи, а Сигват к тому же был скальдом. Он сказал:

Так рассказывается об этом событии в «Круге Земном» Снорри Стурлусона[386]. В других книгах мы читаем о том, как, возвращаясь домой, викинги снимали с носов своих ладей резные изображения драконьих голов, чтобы их видом не оскорбить эльфов, или, как говорят в Скандинавии, альвов. Иными словами, все это доказывает нам, что первоначально эльфы были богами.

Разумеется, к тому времени, когда на севере Европы начали писать книги, эльфы, подобно греческим дриадам или японским духам рек, ками, превратились из божеств в духов, привязанных к той или иной местности. В «Эддах» описывается, как некоторые из них помогают асам в Ас гарде. Однако эльфы — это два непохожих друг на друга народа, которые владеют двумя из Девяти Миров скандинавской мифологии. Альвхейм принадлежит высоким и пригожим «светлым альвам». Гномы же скорее всего, хотя здесь существуют определенные сомнения, обитали в Свартальвхейме, что переводится как «жилище темных альвов». Интересно, кстати, отметить, что в дошедших до нас преданиях гномам отводится места куда больше, чем эльфам.

Позднее фольклорная традиция низвела эльфов на роль этаких домовых: они стали гораздо ниже ростом, а родство их с по-прежнему внушавшими страх гномами позабылось. Тем не менее призрак Альвхейма, Волшебной страны, жители которой отличаются от людей разве что неземной красотой да колдовским даром, витал над Средними веками и эпохой Возрождения.

В наши дни Дж. Р. Р. Толкину в его захватывающем эпическом сказании о Кольце удалось в известной степени вернуть эльфам их былой облик. Его эльфы не только красивы и сведущи в ворожбе, они мудры, печальны, благородны и добры ко всему живому. Можно сказать, что эльфам Толкина ближе Глориана с ее подданными, чем гаутландские язычники. В этом нет ничего плохого; профессору Толкину были нужны именно такие существа.

Однако двадцать с лишним лет назад молодой человек, которого звали так же, как зовут меня, отважился заглянуть дальше в прошлое, в самый девятый век, и увидел там совершенно иных эльфов и богов. То было время беспросветного мрака — по крайней мере в Европе. Процветали жестокость, жадность и распущенность. Викинги лютовали в Англии и во Франции, Карл Великий свирепствовал в землях саксов; их жестокосердие сравнимо, пожалуй, с кровожадностью участников Первого крестового похода на Иерусалим. Двадцатый век — отнюдь не образец в отношении милосердия к ближним, но ему все-таки далеко еще до того беззакония и произвола, которые, может статься, являются (избави нас, боже) исторической нормой.

Поскольку люди склонны видеть в своих богах и полубогах себя самих, этот писатель изобразил эльфов и асов развратными и беспощадными во гневе. Это совпадает с тем, что можно прочитать о них в «Эддах» и сагах.

Кроме того, он позволил себе слегка пофантазировать в манере старого доброго журнала Unknown Worlds[387]. Ему казалось вполне естественным, что обитатели Волшебной страны должны опережать людей в техническом развитии. Предположим, ради интереса, что некогда на деле существовали народы, способные творить чудеса — то есть мысленно управлять природными явлениями с помощью неизвестных современной науке средств (впрочем, в последнее время много рассуждают о парапсихологии). Предположим также, что жили они бесконечно долго, могли по желанию менять свой облик и так далее. Подобный чужеродный метаболизм имел свои недостатки, как то: они не в силах были выдерживать солнечный свет, а соприкосновение с железом вызывало в их телах разрушительную электрохимическую реакцию. Разве не справедливо возместить этим бессмертным их убогость через открытие для них цветных металлов и свойств их сплавов? Разве не могли корабли эльфов «плавать на крыльях ветра» из-за того, что обладали свободными от трения корпусами? Хотя замки, которые возникают в нашем воображении, когда произносится это слово, были для Европы эпохи правления короля Альфреда[388] делом будущего, однако почему бы не допустить, что эльфы строили их давным-давно? Таким же образом прочие явные анахронизмы вполне могли быть достижениями рас, которые неизмеримо древнее человеческой. Но аристократическая воинская цивилизация, консервативная в силу небывалого долголетия индивидов, вряд ли способна была усиленно развивать науку. Не стоит надеяться, что жители Волшебной страны знали секрет пороха и изобрели паровой двигатель.

«Сломанный клинок» нашел издателя не сразу и опубликован был только однажды. Теперь, благодаря Лину Картеру и издательству «Баллантайн букс», а также профессору Толкину, чьи произведения сделали популярным сам жанр героической фантазии, он вновь выходит в свет.

По правде говоря, я не знаю, как мне быть. Я не хочу подменять автора романа кем-то другим, но нас разделяет четверть века. Я-нынешний не написал бы такой безрассудной, многословной и где-то даже варварской книги. Мне гораздо ближе «Три сердца и три льва». Этот молодой, во многих отношениях наивный писатель, который носит мое имя, может, не желая того, повредить мне в глазах моих читателей. Тем не менее я не вправе вольно обращаться с его творением. В конце концов, это было бы нечестно: мы покупаем книгу, чтобы прочесть именно ее, а не какое-то слабое подобие.

В итоге я решился на компромисс. Во-первых, я написал предисловие, в котором пытаюсь все объяснить. Во-вторых, не меняя сюжета, я внес в текст романа кое-какие исправления. Мне хочется думать, что наш с вами молодой автор был рад получить совет от более опытного человека — сведущего хотя бы в способах и средствах средневековых сражений. Я вовсе не переписывал книгу от начала до конца, как сказано выше, это было бы непорядочно с моей стороны. Поэтому стиль ее существенно отличается от моего. Но я убрал множество прилагательных и прочих «красивостей», исправил очевидные ошибки и несообразности и заменил одно действующее лицо (в маленьком, но весьма важном эпизоде) на другое, которого раньше там не было.

Итак, перед вами, в общем и целом, «Сломанный клинок» в своем первозданном виде. Я всего лишь сделал его удобочитаемым. Надеюсь, роман вам понравится.

Что стало с теми, кто уцелел, какова судьба клинка и Волшебной страны, которой не найти ныне на Земле, — это уже другая история. Быть может, однажды я расскажу ее.

Глава 1

Жил на севере Ютланда человек по имени Орм Силач, сын крестьянина Кетиля Асмундссона. Род Кетиля обитал там с давних пор и владел большим куском земли. Женой Кетиля была Асгерд, дочь Рагнара Мохнатые Штаны от наложницы. Словом, Орм происходил из хорошей семьи, но, будучи лишь пятым сыном, не мог рассчитывать на богатое наследство.

Он стал моряком и каждое лето отправлялся в поход с викингами. Кетиль умер, когда Орм был еще совсем юным. Хозяйство перешло к старшему из сыновей, Асмунду. Но в свою двадцатую зиму Орм пришел к брату и говорил ему так:

— Ты один пользуешься тем, что принадлежит всем нам. Мы требуем своей доли. Однако, поделив землю на пять наделов, мы превратимся в бедняков, и никто не вспомнит о нас после нашей смерти, да и сестры наши останутся без приданого.

— Верно, — отвечал Асмунд, — нам лучше держаться заодно.

— Я не желаю быть пятой ногой у собаки, — продолжал Орм, — а потому предлагаю тебе вот что. Дай мне три полностью снаряженных корабля, дай оружие тем, кто пойдет за мной, и я сам добуду себе землю за пределами Химмерланда.

Асмунд обрадовался, и радость его только усилилась, когда двое других братьев захотели присоединиться к Орму. Он купил корабли и до весны снарядил их в плавание. Недостатка в тех, кого манили дальние страны, тоже не было. В первый же погожий весенний день, невзирая на крупную зыбь, ладьи Орма покинули Лимфьорд, и с тех пор Асмунд никогда больше не видел своего брата.

Гребцы налегли на весла, и вскоре пустоши и дремучие леса Химмерланда исчезли за кормой. Когда корабли огибали мыс Скау, задул сильный ветер, и были подняты паруса. Драконьи головы на носах глядели на запад, пенные гребни волн разбивались о борта, чайки с криками кружили над мачтами. Орм, ликуя, сложил такую вису[389]:

Поспешив с отплытием, Орм опередил многих викингов и изрядно поживился в Англии, а на зимовку обосновался в Ирландии. Так у него и повелось: летом он хаживал в набеги, а зимой продавал награбленное и строил новые корабли.

Но со временем он принялся мечтать о собственном доме. Его ладьи тогда следовали повсюду за флотом Гутхорма, которого англичане именовали Гутрумом. Орм сопровождал того на море и на суше, и добыча словно сама шла к нему в руки, но настал черный день, когда король Альфред одержат победу под Этандуном. Лишь немногие викинги сумели избежать плена, и среди них был Орм с остатком своих людей. Позднее ему довелось узнать, что Гутруму и прочим данам подарили жизнь в обмен на крещение, и он призадумался: похоже, дело шло к миру. Значит, прощай прежняя вольготная жизнь.

Потому-то он отправился в те края, которые потом назвали землями датского права[390], чтобы подыскать себе дом.

Ноги привели его в приморскую долину с бухточкой, которая вполне подходила для стоянки кораблей. Живший там англичанин был человек зажиточный и довольно могущественный и не пожелал торговаться с Ормом. Ночью Орм возвратился, окружил жилище упрямца своими людьми и поджег его. Хозяин, его братья и большинство домочадцев погибли. Рассказывали, будто старухе-матери бритта, которая была колдуньей, удалось спастись, — даны щадили женщин, детей и рабов. Она прокляла Орма и предсказала, что его старший сын будет воспитан за пределами мира людей, а Орм взрастит в своем доме волка, который однажды разорвет его на куски.

В округе к тому времени проживало много данов, и потому родичи убитого удовлетворились вирой[391] и платой за землю, а Орм сделался полноправным владельцем. Он выстроил на месте сгоревшего большой новый дом и другие постройки. Золото, угрозы и громкая слава вскоре завоевали ему уважение и почет.

Спустя год ему показалось, что приспела пора обзавестись женой. В сопровождении многих воинов он поскакал к английскому эрлу[392] Ательстану, намереваясь попросить у него руки его дочери Элфриды, что слыла красивейшей девушкой в королевстве.

Ательстан задумался и заскреб бороду, а Элфрида бросила в лицо Орму:

— Никогда я не стану женой собаки-язычника. Ты можешь взять меня силой, но, клянусь, радости тебе в том будет мало!

Была она худенькая и стройная, с рыжеватыми волосами и светло-серыми глазами, а сватавшийся к ней Орм — высокий, широкоплечий, солнце и море выбелили его кудри и выдубили кожу. Однако он понял, что слабейший из них двоих — это он, и, поразмыслив, сказал:

— Раз я живу в стране, где поклоняются Белому Христу, пожалуй, надо мне помириться с ним и его людьми, по примеру моих сородичей. Если ты пойдешь за меня, Элфрида, я окрещусь.

— Нет, — ответила она сурово.

— Но подумай, — увещевал Орм, — если мы не поженимся, я останусь нехристем, и душа моя, стало быть, как уверяют монахи, погибла. Твой бог спросит с тебя за человеческую душу. Кроме того, — шепнул он Ательстану, — я сожгу ваш дом, а тебя швырну в море со скалы.

— Да, дочка, не надо гневить господа, — торопливо поддержал Ательстан.

Элфрида упиралась недолго, ибо Орм не был ни уродом, ни объявленным вне закона, к тому же Ательстан был вовсе не прочь заиметь столь богатого и могучего союзника. Крестившись, Орм женился на Элфриде и забрал ее к себе. Жили они в общем неплохо, пускай и не всегда ладили между собой.

Во время своих набегов викинги спалили дотла все церкви в округе. По просьбе Элфриды Орм пригласил в дом монаха и даже подумывал о том, чтобы во искупление собственных грехов построить этому монаху новую церковь. Однако, будучи по натуре осторожным и опасаясь рассердить древних богов, он по-прежнему приносил зимой жертву Тору, а по весне — Фрейе, чтобы послала мир и хороший урожай, и Одину с Эгиром, чтобы они были милостивы к нему в море.

Всю зиму напролет он вздорил из-за этого с монахом, а весной, незадолго до того, как родился ребенок Элфриды, потерял терпение и выставил монаха за дверь. Элфрида горько укоряла его, и он в конце концов воскликнул, что хватит с него причитаний жены, ушел в поход раньше, чем собирался, и провел лето в набегах на шотландские и ирландские берега.

Едва его корабли скрылись из виду, у Элфриды начались схватки, и она родила — родила здорового и крепкого мальчика, которого, как просил Орм, назвала Вальгардом. Но без выгнанного монаха окрестить ребенка было некому, ведь ближайшая церковь находилась в двух или трех днях пути. Элфрида отправила туда раба.

Любуясь сыном, она пела ему песню, которую услышала когда-то от своей матери:

Глава 2

Князь эльфов Имрик отправился на ночь глядя посмотреть, что делается у людей. Было холодно, луна приближалась к полнолунию, на траве серебрился иней, звезды сияли по-зимнему ярко. Ночь выдалась тихой, только шелестел в ветвях деревьев ветер; пугливые тени прятались от студеного лунного света. Копыта лошади Имрика подкованы были серебром, и цокот их отдавался в ушах эльфа хрустальным перезвоном.

Он въехал в лес. Там царила непроглядная тьма, однако вдалеке среди стволов мерцал желтоватый огонек. Приблизившись, Имрик различил во тьме скособоченную глиняную хижину, сквозь множество трещин в ее стенах пробивался неверный свет. Она примостилась под развесистым дубом, с чьих ветвей, припомнилось эльфу, друиды срезали омелу. Чувствуя, что дорога привела его к жилищу ведьмы, Имрик спешился и постучал в дверь.

Появившаяся на пороге согбенная старуха оглядела его с головы до ног: лунный свет отражался от шлема князя и его кольчуги. Гнедая лошадь эльфа за его спиной щипала тронутую морозцем траву.

— Добрый вечер, матушка, — поздоровался Имрик.

— Не хватало еще, чтобы эльфы называли меня матушкой, меня, рожавшую крепких сынов мужчине, — проворчала ведьма, пропуская Имрика в дом и наливая ему в рог эля. Местные жители исправно снабжали ее едой и питьем в благодарность за колдовские услуги, какие она им оказывала. Потолок в хижине был такой низкий, что Имрику пришлось нагнуться. Смахнув с единственной скамьи всякий мусор, он уселся, не отрывая взгляда от ведьмы.

Глаза у него были обычные для эльфа — раскосые и без зрачков, подернутые поволокой, лишенные всякого следа белков. В их искристой голубизне таились тени древнего знания. Имрик прожил на свете немало лет, но оставался все таким же молодым: высокий лоб, широкие скулы, узкий подбородок, прямой аристократический нос. Волосы его, отливавшие золотом, мягкие и пушистые, ниспадали из-под рогатого шлема на плечи, покрытые алым плащом.

— Что-то давненько не было вас видно, — буркнула ведьма.

— Мы сражались с троллями, — объяснил Имрик, голос его напоминал шелест ветра в кронах деревьев. — Но когда заключили перемирие, мне захотелось узнать, что произошло с людьми за последнюю сотню зим.

— Многое, и все плохое, — отозвалась ведьма. — Из-за моря явились к нам даны. Они убивали, грабили, жгли, захватили Восточную Англию, а может статься, и не одну ее.

— Что ж, — Имрик пригладил усы, — все они так поступали, кого ни возьми: англы и саксы, пикты и скотты, римляне, бритты и кельты. И даны — вряд ли последние в этой череде. Я поселился на острове едва ли не на заре времен и скажу тебе так: стычки людей веселят меня и разгоняют скуку. Я не прочь поглядеть на данов.

— Тогда скачи на побережье, — ответила ведьма, — на двор Орма Силача. Для смертной лошади туда лишь ночь пути отсюда.

— Значит, я доберусь еще быстрее. Прощай.

— Постой, эльф, погоди! — Ведьма забормотала что-то себе под нос, в глазах ее отражалось пламя очага, и они светились красным среди темноты и дыма. — А теперь скачи в дом Орма, эльф. Хозяин ушел в поход, но жена его с радостью примет тебя. Она только что родила сына и не успела пока его окрестить.

При этих словах Имрик навострил свои длинные, заостренные кверху уши.

— Ты не лжешь, ведьма? — спросил он тихо.

— Нет, клянусь Сатанасом! Мне ли не знать, что творится в том ломе! — Старуха раскачивалась взад и вперед, глядя на тлеющие уголья. По стенам, догоняя одна другую, метались причудливые, бесформенные тени. — Не веришь, убедись сам.

— Я не посмею забрать ребенка у вождя данов. Его, должно быть, оберегают асы[393].

— Нет, Орм христианин, пускай только на словах, а сын его не ведает еще ничьего покровительства.

— Смотри, коли солгала, — пригрозил Имрик.

— Я пуганая, — фыркнула ведьма. — Орм сжег моих сыновей в их собственном доме, и со мной умрет весь наш род. Я не боюсь ни богов, ни бесов, ни эльфов с троллями, ни людей. Но тебе я сказала правду.

— Пора в дорогу, — проговорил Имрик, вставая. Кольца его кольчуги зазвенели в лад. Запахнувшись в свой алый плащ, он вышел наружу и вспрыгнул в седло.

Подобный порыву ветра, помчал его конь по лесам и полям. Равнина переходила в холмы, деревья расступались перед заиндевевшими лугами, залитыми лунным светом. То и дело из полумрака возникали сонные хутора. В ночи кипела жизнь — Имрик разглядел зеленый блеск глаз дикой кошки, слух его уловил волчий вой и шарканье крохотных ножек под корнями дубов. В страхе перед князем эльфов звери, птицы и все прочие поспешно затаились в своих укрытиях.

Вскоре Имрик очутился у двора Орма. С трех сторон его огораживали сложенные из грубо обтесанных бревен амбары, сараи и загоны, а с четвертой высился дом, щипец которого украшали резные драконы. Приглядевшись, Имрик различил чуть в стороне женский домик и направил коня туда. Собаки, почуяв его, глухо заворчали. Прежде чем они залаяли, он посмотрел на них и сделал знак рукой. Псы уползли прочь, еле слышно поскуливая.

Эльфу не составило труда разомкнуть ставни. Он заглянул в окно. Луч луны проник в комнату, коснулся спящей Элфриды, посеребрил се неприбранные волосы. Взгляд Имрика устремлен был на новорожденного, что лежал рядом с женщиной.

Тихонько засмеявшись, князь закрыл ставни, развернул коня и поскакал на север. Элфрида заворочалась, проснулась, на ощупь отыскала в темноте младенца. Ей снились странные, нехорошие сны.

Глава 3

В те дни обитали еще на Земле волшебные существа, но уже тогда жилища их находились наполовину в мире смертных, а наполовину — в ином мире. Одинокий холм, озеро или лес могли в мгновение ока приобрести колдовское очарование и великолепие. Вот почему люди сторонились северных нагорий и называли их холмами эльфов.

Имрик направлялся к Эльфхьюку[394], который виделся ему вовсе не скалистым пиком, а могучим замком с бронзовыми воротами, мраморными плитами дворов, множеством коридоров и комнат, где висели прекраснейшие шпалеры, сотканные с помощью магических заклинаний и отделанные ослепительными самоцветами. В лунные ночи обитатели замка танцевали на лужайках за его стенами. Так оно было и сейчас. Миновав танцующих, Имрик проехал в ворота. Копыта коня гулко простучали по мрамору. Рабы-карлики поспешили принять поводья. Князь прошествовал в главную башню.

Свет тонких восковых свечей дробился в мозаичных панно, инкрустированных золотом и драгоценными камнями. Под сводами звучала музыка: звенели арфы, подтягивали свирели, флейты журчали, словно горные ручьи. Рисунки на шпалерах и узоры на коврах постоянно изменялись, будто были живыми. Стены, пол, голубоватый сумеречный потолок — ничто не оставалось в неподвижности, хотя невозможно было сказать, чем они отличаются от тех, что существовали единый миг назад.

Позвякивая кольчугой, Имрик спустился в замковое подземелье. Там властвовал мрак, который лишь изредка рассеивало пламя факела. Сырой воздух холодил горло. Имрик не обращал внимания на раздававшиеся порой клацанье металла и крики. Стремительный и ловкий, как кошка, он уверенно продвигался в темноте.

Наконец он остановился у дубовой, обитой медью двери, древесина которой потемнела, а медь позеленела от времени. Только у него одного были ключи от трех больших замков. Отперев их, Имрик пробормотал что-то и распахнул дверь. Та заскрипела — ведь с тех пор, как он открывал ее в последний раз, минуло триста лет.

В темнице за дверью сидела троллиха. Бронзовая цепь, какой обычно крепятся на кораблях якоря, тянулась от ее ошейника к кольцу в стене. Свет факела, висевшего снаружи, упал на ее огромное, мускулистое тело. На зеленой коже троллихи не было и следа волос. Повернув свою отвратительную голову к Имрику, она зарычала, обнажив волчьи клыки. Глаза ее были пусты — бездонные колодцы мрака, в которых запросто могла утонуть душа. Девять сотен лет была троллиха пленницей Имрика и сошла в заключении с ума.

Князь посмотрел на нее, стараясь не встречаться с ней взглядом.

— Мне нужен подменыш, Гора, — произнес он.

Голос троллихи подобен был раскату грома, доносящемуся из земных недр.

— Охо, охо, — забубнила она, — снова он тут. Заходи, кто б ты ни был, порождение Ночи и Хаоса. Что, космос все усмехается?

— Поторопись, — велел Имрик, — я должен совершить подмену до рассвета.

— Поторопись, говорит он, ветер подгоняет листья по осени, снег валит с неба, жизнь торопится к смерти, а боги — к гибели, — продолжала ворчать троллиха. — Бесчувственный ветер раздувает прах, и только безумец слышит музыку сфер. Эй, красный петух на навозной куче!

Сорвав со стены кнут, Имрик хлестнул им пленницу. Та съежилась на полу. Эльф быстро, содрогаясь от прикосновений к ее склизкой коже, выполнил то, что от него требовалось. Затем он девять раз обошел вокруг троллихи против движения солнца, напевая песню, звуки которой не сумел бы воспроизвести ни один человек. Троллиха корчилась и стонала, живот ее набухал на глазах, а едва Имрик завершил девятый круг, завопила так, что стало больно ушам, и родила.

Наружностью своей младенец как две капли воды походил на сына Орма, но сразу же завыл и укусил мать. Имрик связал его веревкой и лишь тогда взял на руки. Ребенок успокоился.

— Плоть мира сползает с черепа, — троллиха потрясла цепью и прижалась к стене, дрожа с головы до пят. — Рождаются могильные черви, и зубы уже не скрыты губами, и воронье выклевало глаза. Скоро, скоро ветер будет гулять в пустом черепе.

Имрик запер дверь темницы.

— Он ждет меня, — завыла троллиха, — он ждет на холме, где кружат обрывки тумана, девять сотен лет ждал он меня. Слышишь, каркает черный ворон…

Эльф бросился бегом вверх по лестнице. Подмена никогда не доставляла ему удовольствия, однако возможности заполучить человеческого детеныша упускать не следовало.

Очутившись во дворе замка, он увидел, что погода меняется к худшему. Черные тучи заполонили небо, пытаясь поглотить луну. С востока, чертя небосвод рунами молний, надвигалась буря. Ветер задувал все сильнее.

Имрик вскочил в седло и пришпорил коня. Они помчались на юг, над утесами и холмами, по долинам и меж деревьями, что гнулись под напором приближающейся бури. Луна казалась белесым призраком, а Имрик, когда на него падал ее неверный свет, выглядел ей под стать.

Плащ развевался у него за плечами подобно крыльям нетопыря. Луна отражалась в глазах эльфа, блики ее посверкивали на его кольчуге. Оказавшись на равнине, он пустил коня по прибрежному песку. Волны шипели на него, соленые брызги оседали на губах. Над бурливыми подами то и дело вспыхивали молнии. Грохот грома оглушал. Имрик подстегнул коня, ничуть не желая повстречаться в ночи с Тором[395].

Влетев на двор Орма, он вновь отомкнул ставни на окне Элфриды. Женщина не спала; прижимая к груди, она успокаивала малыша. Ветер взвихрил ее волосы, и они упали ей на глаза. Должно быть, ставни были не слишком плотно прикрыты, подумалось ей.

Блеснула молния, гром обрушился следом ударом кузнечного молота. Ребенок выскользнул из рук Элфриды, она испуганно зашарила вокруг.

— Слава богу, — выдохнула она, наткнувшись на крохотное тельце. — Я уронила тебя, но ты тут, со мной.

Имрик поскакал домой, хохоча во все горло. Но вдруг ему показалось, будто его смеху вторит кто-то. Он натянул поводья, чувствуя, как в сердце закрадывается страх. Вынырнув напоследок из-за туч, луна осветила фигуру, что пересекла тропу, по которой ехал Имрик. Огромный восьминогий конь мчался, опережая ветер, его седобородый седок был в шапке, из-под которой глядел один-единственный глаз. Сверкнул наконечник копья.

За ним неслись мертвые воины и завывающие псы. Его рог окликал их, топот копыт напоминал стук града по крыше. Череда всадников словно растворилась в ночи, небеса разверзлись, и хлынул ливень.

Имрик стиснул зубы. Увидеть Дикую Охоту[396] не сулило ничего хорошего. Вряд ли одноглазый Охотник встретился ему по чистой случайности. Ну да ладно, нужно ехать домой. Молния вонзилась в землю неподалеку от эльфа. Кто знает, не взбредет лив голову Тору помахать молотом? Укутав сына Орма в плащ, Имрик дал шпоры коню.

Элфрида отбросила волосы со лба и принялась укачивать младенца. Надо бы его накормить, может, тогда он замолчит. Ребенок с такой жадностью впился в грудь, что сделал матери больно.

Глава 4

Имрик назвал украденного им мальчика Скафлоком и отдал его на воспитание своей сестре Лие. Красотой она не уступала брату: тонкие, словно вырезанные из слоновой кости, черты, пышные золотистые волосы, перехваченные надо лбом диадемой с драгоценными камнями, те же дымчато-голубые глаза с искорками в глубине. Стан ее облегали одежды из паучьей пряжи. Когда она танцевала в лунном свете, тем, кто смотрел на нее, чудилось, будто они видят перед собой язычок белого пламени. Лия улыбнулась Скафлоку, а молоко, каким она поила его, колдовское, волшебное молоко, обжигало ему горло и огнем растекалось по жилам.

На пир в честь наречения явились многие князья Альвхейма, они принесли щедрые дары: кубки и кольца чудесной работы, выкованные карликами оружие, кольчуги, щиты и шлемы, одеяния из венецианской парчи и атласа, расшитые золотом платья, талисманы и амулеты. Поскольку эльфы, подобно богам, великанам, троллям и прочим, не ведают старости, дети у них рождаются очень редко, и каждое рождение становится событием, куда более важным, чем похищение ребенка у людей.

Пир был в самом разгаре, когда снаружи донесся громовой топот копыт. Стены Эльфхьюка задрожали, бронзовые ворота загудели. Трубачи протрубили вызов, но никто не отважился принять его. Имрик, встретив гостя у ворот, низко поклонился ему.

— Приветствую тебя, Скирнир[397], — произнес князь. — Мы всегда рады тебе.

Кольчуга и шлем гиганта блистали в лунном свете даже менее ярко, чем его глаза. Поступь коня сотрясала замок. На бедре у посланца асов, беспокойно шевелясь в ножнах и ослепительно сияя, висел клинок Фрейра, который тот отдал своему слуге, отправляя его в Ётунхейм за Герд. В руках Скирнир держал другой меч, широкий и длинный, — вернее, две его половинки, не ржавые, но потемневшие от долгого пребывания в земле.

— Я принес дар твоему названому сыну, Имрик, — сказал Скирнир. — Храни этот меч, пока мальчик не подрастет, а тогда поведай ему, что великан Болверк может выковать клинок заново. Придет день, когда Скафлоку понадобится добрый булат и пригодится дар асов.

Он швырнул обломки клинка на землю, поворотил коня и исчез в ночи. Эльфы стояли тихо. Им было известно, что асы ничего не делают просто так, но ослушаться Имрик не посмел.

Прикосновение к железу — вещь для эльфа невозможная, поэтому князь кликнул своих рабов-карликов и велел им подобрать меч. Ведомые им, они отнесли клинок в подземелье и оставили его там, поблизости от темницы Горы. Имрик начертал на стене охранительные руны, повернулся и ушел, чтобы долго сюда не возвращаться.

Один год сменял другой, а боги продолжали хранить молчание.

Скафлок рос быстро, пригожий и веселый, с голубыми глазами и темно-русыми волосами. Он был шумливее и проказливее немногочисленных маленьких эльфов, а в росте обогнал их настолько, что превратился в мужчину, когда они еще оставались детьми. Не в обычае эльфов выказывать привязанность к своей детворе, но Лия откровенно баю вала Скафлока. Она пела ему колыбельные, в которых плескалось море, шелестел ветер и шумели листья. Она обучала его хорошим манерам и древним танцам, когда они бродили по окрестностям замка, босые, опьянев от лунного света. От нее он узнал кое-что о волшбе, научился заклинаниям, что ослепляли и обольщали, сдвигали скалы и деревья, беззвучным песням, в лад которым переливалась заря на зимнем небе.

Детство Скафлока было счастливым. Он играл с маленькими эльфами и с теми, кто населял холмы и распадки. То были колдовские угодья, и случалось, что забредшие туда смертные или их лошади домой уже не возвращались. Некоторые из этих существ дружелюбием не отличались, а потому Имрик приставил к Скафлоку своего дружинника.

Над водопадами, звонко перекликаясь, резвились духи. Скафлок не сразу приспособился различать их: очертания сверкающих тел зачастую сливались с радугой, что вспыхивала над водой на солнце. В лунные ночи, повинуясь зову светила, они выходили на сушу и рассаживались по берегам, обнаженные, если не считать венков из водяных лилий на волосах, и дети эльфов разговаривали с ними. Духам было о чем рассказать: о быстрых реках и о рыбе, что в них водится, о лягушках, выдрах и зимородках, о галечном дне и о глубоких омутах, где вода тиха и зелена, о прыжках в водопад и о нырянии в водовороты.

От болот же и от каровых озер Скафлока старались отвадить, ибо те, кто там обитал, отличались скверным и непредсказуемым нравом.

Он часто уходил в лес, чтобы пообщаться с робкими крохами-гномами, что носили серые и коричневые одежды и высокие колпаки и чьи бороды свисали до пояса. Они жили под корнями больших деревьев и радовались, когда к ним прибегали дети эльфов. Но взрослых они боялись и облегченно вздыхали при мысли о том, что ни один из таких не проберется в их жилища — разве что он уменьшится до размеров гнома, чего при заносчивости и высокомерии эльфов можно было не опасаться.

В окрестностях замка проживали и гоблины. Когда-то они были могущественны, но Имрик прошелся по их землям огнем и мечом, и те из них, кто не погиб и не покинул родные места, начисто утратили былое величие. Они обычно селились в пещерах. Там-то Скафлок и отыскал одного из них, подружился с ним и сумел кое-чему у него научиться.

Однажды он услыхал в лесу звуки свирели. Они зачаровали его своей необычностью и привели в дальнюю лощину. Он ступал теперь почти неслышно, и существо догадалось о том, что за ним наблюдают, лишь увидев мальчика прямо перед собой. Оно внешне походило на человека, но вот ноги, уши и рога у него были козлиные. Оно наигрывало на тростниковых дудочках мелодию столь же печальную, сколь печален был его взгляд.

— Кто ты? — спросил изумленный Скафлок.

Существо уронило все свои дудочки, подобралось, будто собираясь убежать, но успокоилось и село на бревно.

— Фавн, — произношение выдавало в нем чужака.

— А кто такие фавны? — скрестив ноги, Скафлок уселся прямо на траву.

Фавн жалобно улыбнулся. Надвигались сумерки, на небе высыпали первые звезды.

— Я один в ваших краях. Меня изгнали.

— Где твоя родина, фавн?

— Я пришел с юга. Великий Пан умер, и в Элладе воцарился новый бог, имени которого я не могу произнести. Мы, древние, были ему не нужны. Жрецы вырубили священные рощи и понастроили церквей… О, я помню, как кричали дриады, их страдальческие голоса до сих пор звучат для тех, кто слышит. Я буду слышать их всегда. — Фавн покачал кучерявой головой. — Я бежал на север, но порой меня берет сомнение: может, те, кто остался, чтобы сражаться и умереть, были мудрее? Это все случилось давным-давно, маленький эльф, и я чувствую себя бесконечно одиноким. — В глазах фавна заблестели слезы. — Нимфы, фавны, сами боги превратились в прах. Храмы опустели и потихоньку рассыпались. А я — я брожу один в чужом краю, ваши боги презирают меня, а все прочие сторонятся. Это край туманов и дождей, суровых зим, студеных морей и бледного солнца, которое иногда выглядывает из-за туч. Где та вода, что сверкала как сапфир, где скалистые островки и теплые леса, где нимфы, что поджидали нас, где виноградники и инжир, отягощенный плодами, где величавые боги и высокий Олимп?..

Фавн бросил причитать, насторожился, прислушался — и был таков. Оглянувшись, Скафлок увидел дружинника, который всюду сопровождал его.

Однако днем он странствовал в одиночку. Имрик считал, что со стороны смертных мальчику ничто не грозит, а раз солнечный свет ему не страшен, пусть себе гуляет. Скафлок забирался в своих скитаниях гораздо дальше, чем любой другой из детей эльфов, и вскоре узнал окрестности Эльфхьюка, пожалуй, получше иного смертного, прожившего тут всю жизнь.

Среди диких зверей доброжелательнее всего относились к эльфам лисы и выдры, будто бы состоявшие с ними в отдаленном родстве. По крайней мере эльфы понимали язык и тех, и других. Лисы показали Скафлоку тайные лесные и луговые тропы и растолковали, на что и как надо смотреть в лесу, чтобы не заплутаться и не попасть в ловушку. Выдры поведали ему об озерах и ручьях, научили плавать и прятаться в укрытии, в котором тело твое помещается едва ли наполовину.

Он приятельствовал и с остальными животными. Самые робкие из птиц садились к нему на ладонь, когда он высвистывал призывный клич; медведь дружелюбно ворчал, когда Скафлок заглядывал в его берлогу. Олени, лоси, зайцы и тетерева остерегались его, потому что он на них охотился, и то мальчик ухитрился завести дружбу кое с кем из них. Словом, звери приняли его.

Шли годы, и Скафлок становился все старше. Он первым встречал весну, когда пробуждающиеся леса наполнялись пением вернувшихся птиц, реки вскрывались и крушили лед, а белые цветки во мху напоминали нерастаявшие снежинки. Летом, обнаженный, смуглый, с выгоревшими на солнце волосами, носился он за бабочками, скатывался по траве с холмов, разгуливал по округе светлыми ночами, которые похожи на воспоминания о днях, когда в небе сверкают звезды, поют кузнечики, а роса искрится в лучах луны. Осенние ливни омывали его с ног до головы, когда он в венке из багряных листьев прислушивался к прощальным крикам улетающих птичьих стай. Зимой он радовался снегу, выбегал ночами из замка и слушал, как звенит на холоде озерный лед и расходится между холмами эхо.

Глава 5

Когда пришла пора, Имрик сам занялся воспитанием мальчика. Поначалу он забирал Скафлока у Лии ненадолго, но со временем переселил к себе, чтобы вырастить из него настоящего воина Альвхейма. Будучи смертными, люди в большинстве своем способные ученики. Запасы знаний Скафлока росли даже быстрее, чем его члены.

Он научился ездить на лошадях Альвхейма, черных и белых жеребцах и кобылах, которые отличались легкой, будто невесомой поступью и не знали усталости. Скоро для него стало обычным делом проскакать за ночь от Кейтнесса до Лэндз-Энда[398] так, чтобы ветер свистел в ушах. Он научился владеть мечом, копьем, луком и боевым топором. Он был менее ловок и увертлив, чем эльфы, но превосходил их силой, и доспехи не тяготили его. Что же до ловкости, то любой другой смертный показался бы рядом с ним неповоротливой тушей.

Он часто отправлялся на охоту, один или в сопровождении Имрика и его свиты. Лук Скафлока пропел песню смерти многим быстроногим оленям, копье его вонзалось в плоть многим клыкастым кабанам. Была у него и другая забава, что требовала известного проворства и умения: преследовать по лесам и по скалистым утесам единорогов и грифонов, которых Имрик привез когда-то в свой замок с края света.

Еще Скафлок научился у эльфов тому, как держать себя, как строить ковы и говорить обиняками. Он научился танцевать в лунном свете под звуки арф и свирелей, когда, обнажившись догола, забываешь о том, что тебя окружает. Он играл мелодии и пел песни, которые были старше рода человеческого. Он научился складывать стихи так искусно, что зачастую незаметно для себя сбивался на них в повседневной речи. Он изучил все языки Волшебной страны и три языка людей. Он умел отдать должное изысканным яствам эльфов и тому жидкому огню, что хранился запечатанным в бутылки в винном погребе замка, но с неменьшим удовольствием ел черный хлеб и солонину, напоенные солнечным светом и дождями ягоды и пил из родников в холмах.

Едва на щеках его и на подбородке показался первый пушок, женщины эльфов принялись домогаться его. Лишенные страха перед богами, обделенные детьми, эльфы не знают брака, но такова уж их природа, что женщины эльфов любвеобильнее смертных, а мужчины — наоборот. Скафлоку было из кого выбирать, и он пережил немало приятных минут.

Самым трудным и опасным было обучение волшбе. Как только мальчик достаточно повзрослел для того, чтобы уйти от простеньких чар, которые способен творить ребенок, Имрик безраздельно завладел им. Не в силах познать колдовство столь же глубоко, как его приемный отец, из-за принадлежности к людям и короткого срока жизни, Скафлок тем не менее не уступал в познании многим другим князьям эльфов. Прежде всего он научился тому, как распознавать и обходить железо, которого страшатся и эльфы, и тролли, и гоблины. Даже узнав, что ему самому бояться нечего, и проверив это на собственном опыте в доме одного крестьянина, он все равно постарался покрепче запомнить заклинание — так, на всякий случай. Потом он научился рунам для исцеления от ран и болезней и тем, которые отгоняли невезение и наводили порчу на врага. Он выучил песни, которые пробуждали или унимали бури, приносили хороший или плохой урожай, вызывали у смертного гнев или страх. Он узнал, как добывать из рудников те неизвестные людям металлы, которые применялись в Волшебной стране вместо стали. Он научился пользоваться плащом тьмы и менять обличья, превращаясь в то или иное животное. Ближе к концу обучения он узнал могущественные руны, песни и заклинания, которые поднимают мертвых, предсказывают будущее и повелевают богами. Однако к ним прибегали лишь при крайней надобности, ибо сила их была так велика, что могла погубить незадачливого колдуна.

Скафлок часто спускался к морю и просиживал часами на берегу, глядя туда, где вода смыкалась с небом. Он не уставал слушать гулкие раскаты прибоя, этот неумолчный зов соленой пучины, он замечал малейшую перемену в настроении стихии. Он вел свое происхождение от мореходов, и приливы разгоняли кровь в его жилах. Он разговаривал с тюленями на их лающем наречии, чайки приносили ему вести из дальних краев. Порой, когда к нему присоединялись другие воины, среди пены мелькали головки морских дев. Выжимая длинные зеленые волосы, выходили они на прибрежный песок, и начиналось веселье. На ощупь они были холодными и мокрыми, и от них пахло водорослями, но, несмотря на то что на губах потом несколько дней ощущался привкус рыбы, Скафлок с нетерпением ожидал новой встречи с русалочками.

В свои пятнадцать лет он был лишь немногим ниже Имрика, широкоплечий и мускулистый. Смуглая, загорелая кожа оттеняла льняную белизну волос. Черты лица у него были резкие, губы сами собой расходились в улыбке, широко расставленные глаза отливали синевой. Смертный, доведись ему увидеть Скафлока, наверняка сказал бы, что мальчика окутывает тайна, что глаза его видели нечто недоступное обычному человеку.

Имрик как-то сказал ему:

— Ты уже взрослый, и тебе не пристало ходить с моим старым оружием. Пора заиметь свое собственное. К тому же король эльфов как раз хотел повидаться со мной. Словом, мы отправляемся за море.

Услышав это, Скафлок вскрикнул от радости, вскочил на коня и погнал его из замка, по лесам и полям, творя мимоходом волшебство, чтобы выплеснуть переполнявший его восторг. По его воле танцевали на полках кувшины, звенели колокола на колокольнях, топоры дровосеков, словно обретя собственное разумение, рубили лес, коровы запрыгивали на крыши сараев, ветер разметывал стога сена, золотой дождь с неба проливался на крестьянские дворы. Невидимый под Tamkappe[399], Скафлок целовал девушек, что трудились в полях на вечерней заре, ерошил им волосы, а ухажеров их сталкивал в канавы. И много дней после того священники в церквах взывали к богу, чтобы он рассеял колдовство, хотя Скафлок давно уже вышел в море.

Парус черной ладьи Имрика наполнял ветер, который поднял князь эльфов. Команду корабля составляли надежные, опытные бойцы, ибо в дальнем плавании может случиться всякое — всплывет из пучины морской змей или покажется на горизонте судно троллей. Скафлок стоял на украшенном резной фигурой дракона носу и вглядывался в даль: обзаведшись колдовским зрением еще в детстве, он видел ночью так же хорошо, как и днем. Он различал в волнах серебристо-серые спины дельфинов, он окликнул по имени знакомого самца-тюленя. В свете луны блеснули мокрые бока кита. То, что смертные зрят лишь мельком или принимают за грезы наяву, открывало себя раскосым глазам Скафлока: морские девы с песнями резвились на поверхности вод, проступала из глубины затонувшая башня Иса, доносился из поднебесья крик ястреба и вспыхивал на мгновение золотистый сполох — то мчались на восток валькирии[400].

Под вой ветра и плеск волн ладья Имрика на рассвете достигла противоположного берега. Ее вытащили на сушу и произнесли над ней охранительные заклинания.

Эльфы укрылись в тени корабельного корпуса, Скафлок же взобрался на дерево, чтобы осмотреться. К югу тянулись бесконечные пашни. Строения здешние отличались от тех, к которым он привык в Англии. Над всеми прочими возвышался угрюмый баронский замок. Скафлоку на миг стало жаль людей, что жили в таком убожестве. Он ни за что не согласился бы разделить их участь.

Едва наступила ночь, эльфы уселись на коней, которых привезли из-за моря, и поскакали в глубь суши. К полуночи они очутились в горном краю. Лунный свет дробился в зеленоватых панцирях ледников, скалы кутались в густые тени. Эльфы ехали по узкой тропе, держа на изготовку пики. Позвякивала конская сбруя, развевались плащи и плюмажи на шлемах, копыта звонко цокали о камень, пробуждая в сумраке гулкое эхо.

Неожиданно сверху хрипло протрубил рог, из низины ему ответил другой. Послышался звон металла и топот бегущих ног. Тропу, что уводила в пещеру, загородил отряд карликов.

Кривоногие, длиннорукие, широкоплечие, ростом они были по пояс Скафлоку. Бородатые лица выражали гнев, глаза метали молнии из-под насупленных бровей. Вооружены карлики были железными мечами, топорами и щитами. Однако, несмотря на это, эльфы в прошлом частенько бивали их — копьями и стрелами, ловкостью и проворством, хитроумием и изворотливостью.

— Что вам нужно? — буркнул предводитель карликов. — Разве эльфам и троллям мало тех бед, какие они нам причинили, опустошив наши земли и забрав в рабство наших сородичей? Сейчас мы превосходим вас числом, и если вы приблизитесь, мы убьем вас.

— Мы пришли с миром, Мотсогнир, — отозвался Имрик. — Мы хотим лишь купить у вас кое-что.

— Знаю я твое лукавство, Имрик Вероломный, — отрубил Мотсогнир. — Ты норовишь застать нас врасплох.

— Возьми заложников, — предложил князь.

Карлик ворчливо изъявил согласие. Нескольких эльфов разоружили и приставили к ним часовых, а остальные следом за Мотсогниром направились в пещеру.

Пламя костров окрашиваю каменные стены в багровые тона. Карлики ни на миг не прекращали свой труд. От грохота молотов по наковальням у Скафлока зазвенело в ушах. Здесь ковались предметы, равных которым по красоте не сыскать было во всем белом свете: кубки и чаши с отделкой из самоцветов, золотые кольца и ожерелья, оружие из металла, что добывался в самом сердце горы, оружие, достойное богов, — те и впрямь не брезговали творениями карликов. Но выкованное подземными жителями оружие могло быть как добрым, так и злым, ибо карликам ведомы были могущественные руны и заклинания и владели они древними тайнами.

— Ты не желаешь одарить моего приемного сына? — спросил Имрик.

Кротовьи глазки Мотсогнира остановились на высокой фигуре Скафлока.

— Снова взялся за старое, а, Имрик? — раскатился под сводами пещеры низкий голос карлика. — Когда-нибудь это тебе отольется. Ну да ладно, раз он из людей, значит, потребует себе булат.

Скафлок помедлил с ответом. Приученный с малых лет к осмотрительности, он предпочитал обдумывать свои слова. Но карлик был прав. Для крепнущих с каждым днем рук мальчика бронза была слишком мягкой, а диковинные сплавы эльфов — чересчур легкими.

— Да, булат, — подтвердил Скафлок.

— Хорошо, хорошо, — буркнул Мотсогнир, поворачиваясь к наковальне. — Скажу тебе честно, паренек, вы, люди, слабы, неразумны и к тому же смертны, но вы сильнее эльфов и троллей, да что там — самих великанов и богов. Почему? Да хотя бы потому, что можете коснуться холодного железа. Эй! — позвал он. — Эй! Синдри, Трекк, Драупнир, а ну сюда!

Наковальня загудела под ударами молота, в разные стороны полетели искры. Так велико было мастерство кузнецов, что уже вскоре Скафлок облачился в сверкающую кольчугу, надел на голову крылатый шлем, навесил на спину щит и прицепил к поясу меч. Пальцы его крепко обхватили рукоять топора. И доспехи, и оружие — все было из отливающей голубым стали. Взмахнув топором, мальчик издал боевой клич эльфов.

— Ха! — воскликнул он, обнажил меч, взглянул на него и сунул обратно в ножны. — Пусть только тролли, гоблины или великаны попробуют подойти к Альвхейму! Они надолго запомнят свое безрассудство!

Скафлок сложил такие висы:

— Неплохо сказано, — холодно одобрил Имрик, — но не вздумай приступать к эльфам со своими новыми игрушками. Пошли отсюда, — он протянул Мотсогниру мешочек с золотом. — Вот твоя плата.

— Лучше бы ты освободил моих сородичей-рабов, — ответил карлик.

— Нам без них никак не обойтись, — возразил Имрик. Проведя день в пещере в горах, эльфы с темнотой оседлали коней и поскакали в дремучий лес, среди которого стоял дворец их короля. Скафлок столкнулся с колдовством, рядом с которым меркли все его познания. Он смутно видел освещенные луной высокие башни в голубых сумерках и усыпанные звездами небеса, он смутно слышал музыку, что леденила сердце и бросала в дрожь. Но лишь оказавшись в тронной зале, обрел он ясность зрения и слуха.

Король эльфов сидел на троне в окружении своих вельмож. Его корона и скипетр были золотыми, багряные одежды украшала искусная вышивка. Он единственный из эльфов выглядел пожилым: седые волосы и борода, морщины на лбу и на щеках. Черты его лица казались вырезанными из мрамора, в глазах притаилось пламя.

Имрик поклонился, его воины преклонили колена перед королем. Тот заговорил, и голос его подобен был песне ветра:

— Привет тебе, Имрик, вождь британских эльфов.

— Привет тебе, господин, — откликнулся князь, глядя королю в глаза.

— Мы созвали всех вождей на совет, — продолжал тот, — ибо нас известили, что тролли снова готовятся к войне. Нет никаких сомнений, что вооружаются они против нас и, стало быть, перемирию приходит конец.

— Наконец-то, господин! Наши клинки затупились в ножнах.

— Погоди радоваться, Имрик. В прошлый раз эльфы одолели троллей и гнали бы их до самого логова, когда бы не перемирие. Иллреде, король троллей, вовсе не глуп. Он не стал бы затевать войну, если бы не считал себя сильнее, чем прежде.

— Я соберу войско, господин, и разошлю лазутчиков.

— Сделай так. Быть может, они отличатся там, где потерпели неудачу мои. — Король обратил взгляд на Скафлока. Мальчик ощутил, как сжалось у него в груди сердце, но стойко выдержал королевский взор. — Мы слышали о твоем подменыше, Имрик. Тебе следовало попросить позволения.

— На это не было времени, господин, — возразил князь. — Пока я добирался сюда, ребенка успели бы окрестить. Похищать детей становится все труднее.

— И все опаснее, Имрик.

— Да, господин, но разве оно того не стоит? Ты знаешь и без моих напоминаний, что человеку доступно многое, чего не способны совершить эльфы, тролли, гоблины и им подобные. Они могут работать с любым металлом, не страшатся святой воды и святой земли, произносят имя нового бога… Даже древние боги уступают порой в могуществе людям. Эльфы нуждались в таком, как он.

— Тот, кого ты оставил взамен него, ничуть не хуже.

— Верно, господин. Однако тебе ведь известен злобный нрав полукровок. В волшбе ему нельзя было бы доверять так, как доверяю я своему названому сыну. Если бы люди не обвиняли нас в кражах и не призывали своих богов отомстить за них, эльфам не пришлось бы устраивать подмен.

До сих пор разговор велся о том, что понимал всякий из присутствовавших в тронной зале, он тек неторопливо, в присущей бессмертным манере. Но вот голос короля посуровел:

— По-твоему, ему можно верить? Новый бог очарует его, и он потерян для нас навсегда. Уже сейчас он, пожалуй, чересчур силен.

— Нет, господин! — Скафлок выступил вперед и смело взглянул в лицо королю. — Я благодарен Имрику за то, что он спас меня от скуки и тягот смертной жизни. Я эльф разве что не по крови, младенцем я сосал грудь эльфиянки, на языке эльфов я говорю и рядом с девушками эльфов сплю, — он выпятил подбородок, словно бросая вызов. — Позволь мне, господин, быть твоим гончим псом, и я докажу тебе свою верность. Но помни, что собака, которую выгоняют из дома, превращается в волка и нападает на стада своего бывшего хозяина!

Услышав такие речи, некоторые из эльфов в смятении зашептались, но король кивнул и мрачно усмехнулся.

— Мы верим тебе, — сказал он. — И прежде бывало так, что людей принимали в Альвхейме и они вырастали могучими воинами. Но нас тревожит дар асов. Они следят за тобой, и цели их наверняка разнятся с нашими.

По зале пробежал ропот, кое-кто принялся чертить в воздухе руны. Имрик решил вмешаться:

— Господин, того, что предрекли норны[401], не в силах изменить даже боги. По мне, будет трусостью отвергнуть такого человека из смутного страха перед завтрашним днем.

— Ты прав, Имрик, — произнес король, и совет взялся за обсуждение других дел.

Перед расставанием король задал прощальный пир. Великолепие королевского двора совсем вскружило Скафлоку голову. Он возвратился домой исполненный столь глубокого презрения к людям, что какое-то время всячески сторонился их.

Миновало пять или шесть лет. Эльфы оставались прежними, а вот Скафлок вырос настолько, что рабы-карлики Имрика вынуждены были перековать заново его доспехи. Он был выше князя и шире его в плечах и славился своей силой. Он боролся с медведями, выходил против диких быков и состязался в беге с оленями. В Альвхсймс никто, кроме самого Скафлока, не мог согнуть его лук или поднять над головой топор — впрочем, последний все равно был из железа.

Лицо его похудело, над верхней губой появились усы того же цвета, что и длинные волосы. С возрастом он сделался еще привлекательнее и непослушнее, частенько выкидывал что-нибудь этакое, озорничал и шалил. Проказник и непоседа, он то вызывал ветерок, чтобы тот поднял юбку у девушки, то бражничал с приятелями, то буянил ночи напролет. Ища выхода прибавлявшейся силе, он рыскал по округе в поисках опаснейшей дичи. Он охотился на чудовищ, что приходились родичами Гренделю[402], он убивал их в их логовах, получая порой раны, исцелить которые могло лишь волшебство Имрика. Оправившись же, снова принимался за свое. Или бездельничал целыми неделями, лежал, закинув руки за голову и глядя на облака в вышине. Или, приняв обличье какого-нибудь зверя и обретя неведомые человеку чувства, носился по лесам и плескался в воде, резвился выдрой, трусил вприпрыжку волком или парил орлом.

— Трех вещей не знал я никогда, — похвалился он однажды. — Страха, горечи поражения и любовной тоски.

Имрик окинул его странным взглядом.

— Ты молод еще, — проговорил он, — чтобы изведать то, на чем строится жизнь смертного.

— Я больше эльф, чем человек, отчим.

— Пока.

В один год Имрик снарядил дюжину кораблей и отправился в поход. Флотилия пересекла восточное море, эльфы высадились на скалистое побережье и предали огню и мечу поселения гоблинов. Затем они совершили набег на город троллей, что стоял в глубине суши, перебили его жителей, подожгли и удалились, захватив с собой добычу. Войны никто еще не объявлял, однако подобные вылазки с обеих сторон учащались. Отплыв на север и повернув к востоку, Имрик со Скафлоком провели ладьи через призрачный край холода, туманов и дрейфующих льдов, обогнули мыс, миновали пролив и взяли курс на юг. Они сражались с драконами и нападали на демонов, двигаясь вдоль берега на запад, пока тот не забрал снова к югу, а тогда направились на север. Тяжелее прочих далась им схватка на пустынной полосе прибрежного песка с войском изгнанных богов, тощих, изможденных, обезумевших от одиночества, но по-прежнему могучих. После битвы, в которой все же торжествовали победу эльфы, Имрик велел сжечь три корабля, ибо некому было ставить на них паруса или браться за весла.

Изредка им попадались люди, но эльфы не обращали на них внимания, будучи заняты совсем другим. Смертные же видели их только мельком. Воевали они далеко не везде, во многих королевствах их принимали с почетом и соглашались торговать, и ладьи надолго вытаскивались на берег. Три года спустя со дня отплытия Имрик возвратился домой с богатой поживой и множеством рабов. Слухи о его походе разнеслись по всему Альвхейму и по соседним землям. Эльфы прославляли Имрика и Скафлока.

Глава 6

Ведьма жила в лесу одна-одинешенька, предаваясь воспоминаниям о минувшем. Долгие годы они согревали ей душу, питали ненависть и жажду мщения. Понемногу набираясь колдовских сил, она научилась вызывать духов земли и демонов воздуха, и те стали ее наставниками. Она летала на помеле на черный шабаш, и ветер яростно трепал ее лохмотья, когда она кружила над Брокеном[403]. То было воистину дьявольское сборище: отвратительные тени прошлого распевали над черным алтарем и пили из котлов кровь. Но ужаснее всего, пожалуй, было наблюдать молодых женщин, что участвовали в омерзительных обрядах и оргиях.

Ведьма вернулась оттуда, обретя толику мудрости, и привезла с собой крысу, что прокусывала острыми зубками ее высохшие груди, чтобы напиться крови, спала ночами рядом на подушке и нашептывала что-то на ухо хозяйке. Наконец она решила, что сумеет исполнить свое давнее намерение.

Над хижиной ее грохотал гром и сверкали молнии, вспыхивал ослепительный голубой свет, распространяя вокруг вонь адского пекла. Но призрачная фигура, перед которой пала ниц ведьма, поражала красотой, ибо грех всегда необычайно привлекателен для того, кто грешит добровольно.

— О ты, многоименный, Принц Тьмы, Собрат Зла, — воскликнула ведьма, — помоги мне, и я заплачу тебе так, как ты желаешь!

Тот, к кому она обращалась, заговорил, и голос его был тих и вкрадчив:

— Ты ступила на дорогу ко мне, но пока еще я не властен над тобой. Милосердие Небес беспредельно, и, лишь отринув их по своей воле, ты утратишь его навсегда.

— На что мне милосердие? — вскричала ведьма. — Оно не отомстит за моих сыновей. Я готова отдать тебе душу, если ты предашь мне в руки моих врагов.

— Тут я бессилен, — ответил дух, — но с моей помощью ты сможешь залучить их в свои силки, если окажешься хитрее, чем они.

— Согласна!

— Но разве ты не отомстила Орму? Ведь это благодаря тебе считает он подменыша своим старшим сыном, и горя ему предстоит испытать немало.

— А настоящий сынок Орма благоденствует в Альвхейме, да и другие дети подрастают! Я хочу искоренить его поганое семя, как он извел под корень мой род. Языческие боги отвернулись от меня вместе с Тем, чье имя я не стану произносить. Уповаю лишь на тебя, Господин Мрака.

Взгляд духа, в котором мерцало пламя холоднее самого лютого мороза, задержался на ведьме.

— Ты, должно быть, слышала, — прошелестел голос, — что здесь замешаны боги. Один, что предвидит людские судьбы, лелеет какой-то замысел… Но я помогу тебе. Я дам тебе знание и силу, я превращу тебя в могучую чародейку. Я расскажу тебе, как бить наверняка, если только враги не умнее тебя.

В мире существуют три Силы, неподвластные ни богам, ни демонам, ни людям, сокрушающие все и всякое колдовство. Это Белый Христос, Время и Любовь.

Первый лишь осудит твое желание, и потому берегись, чтобы ни Он, ни его присные ни о чем не узнали. Помни, Небо наделяет людей свободной волей и ни к чему их не принуждает; чудеса убеждают тех, чьи глаза открыты.

У второго имен больше, чем у меня самого, — Судьба, Рок, Закон, Норны, Необходимость, Брахма и так далее. К нему взывать не стоит, ибо оно все равно не услышит. Не надейся, что поймешь, как оно уживается со свободой, о которой я говорил, просто знай, что есть древние боги и боги новые. Чтобы творить великие заклинания, надо проникнуться мыслью, что истина многообразна и многолика.

Но третья Сила — смертная, а потому одновременно помогает и губит. Ею ты и воспользуешься.

Когда ведьма поклялась особой клятвой, дух открыл ей, где хранятся знания, которых она алчет, и ушел.

Она глядела ему вслед, и ей показалось, что уходящий в ночь не похож на того, кто был у нее в хижине. Она видела сейчас высокого мужчину с седой бородой. Кутаясь в плащ и сжимая в руке копье, он быстро удалялся, а из-под шляпы с широкими полями виднелся один-единственный глаз. Ведьме вспомнился тот, кто славился своим хитроумием и двуличием и в скитаниях своих частенько переодевался то одним, то другим. Она вздрогнула.

Гость скрылся из виду. Быть может, ее обманул неверный свет звезд? Впрочем, какое ей дело? Главное — месть теперь свершится!

Подменыш был злобным и шумным, но в остальном ничем не отличался от обычного ребенка, и, хотя Элфриду порой ставило в тупик поведение ее сына, она ни о чем не догадывалась. По желанию Орма она нарекла мальчика при крещении Вальгардом, пела ему песенки, играла с ним и любовалась на него. Правда, он так кусался, что кормить его было сущей мукой.

Орм был страшно рад, что его первенец — такой крепкий и сильный.

— Он будет славным воином, — воскликнул дан, — меченосцем, конником, моряком! — Он огляделся по сторонам. — А где собаки? Где мой верный Грам?

— Грама нет, — ответила Элфрида, пряча глаза. — Он прыгал на Вальгарда и норовил его укусить, и я велела убить бешеного пса. А другие присмирели и только рычат, когда я выношу мальчика из дому.

— Странное дело, — пробормотал Орм, — в моем роду не было врагов собакам.

Вальгард подрастал, и мало-помалу становилось очевидным, что животные его не терпят: коровы бежали прочь, лошади фыркали и брыкались, кошки взбирались на деревья, а чтобы отбиваться от собак, мальчику с малолетства пришлось учиться владеть копьем. Он платил им всем той же монетой — пинал, щипал, словом, всячески изводил. Неудивительно, что он сделался охотником и не знал пощады.

Был он мрачен и молчалив, проказничал и доставлял много хлопот. Рабы ненавидели его за грубость и жестокие шутки, которые он над ними разыгрывал. А Элфрида, как ни принуждала она себя, так и не смогла его полюбить.

Зато Орм восхищался Вальгардом, хотя часто ссорился с ним. Шлепая сына, он ни разу не слышал от него ни крика, ни стона, а рука у вождя данов была тяжелая. Вальгард не выказывал страха, когда, обучая его сражаться на мечах, отец замахивался на мальчика своим клинком, словно намереваясь раскроить ему череп. Он схватывал на лету оружейные приемы, ничего не боялся и ничему не умилялся. Настоящих друзей у него не было, но приятелей хватало.

Элфрида родила Орму других детей — двоих сыновей, рыжеволосого Кетиля и черноголового Асмунда, оба они обещали вырасти добрыми воинами, и дочерей Асгерд и Фреду, причем последняя поразительно походила на мать. Орм любил их всех, но Вальгарда явно выделял.

Диковатый, немногословный, сторонящийся людей, Вальгард достиг зрелости. Со Скафлоком они были похожи как две капли воды, разве что волосы Вальгарда были чуть темнее, а кожа — чуть светлее. Но во взгляде подменыша сквозило равнодушие, губы его расходились в улыбке лишь тогда, когда он пускал кровь или причинял боль каким-то иным способом, да и то улыбаться значило для него скалить зубы. Будучи выше и сильнее своих одногодков, он присоединялся к их забавам только тогда, когда они задумывали какую-нибудь проказу. По хозяйству он не помогал, лишь забивал осенью скот и частенько бродил в одиночестве по окрестностям.

Орм так и не построил церковь, о которой столько рассуждал. Однако ее воздвигли усилиями окрестных землевладельцев, и он разрешил своим работникам ходить туда к мессе. Элфрида попросила священника поговорить с Вальгардом, но юноша рассмеялся тому в лицо.

— Я не склонюсь ни перед твоим хнычущим божком, — заявил он, — ни перед каким другим. Мой отец приносит жертвы асам, и те посылают ему удачу, а на что годится твой Христос? Будь я сам богом, меня бы радовали кровавые приношения, а тех, кто досаждал бы мне причитаниями, я бы давил — вот так!

И он наступил сапогом на ногу священнику.

Орм, когда ему рассказали, весело хмыкнул и, несмотря на слезы Элфриды, отказался возместить урон монашескому достоинству.

Дню Вальгард предпочитал ночь. Неслышно соскользнув с постели, прокрадывался он на свежий воздух и бегал до рассвета по холмам, влекомый неведомыми ему лунными чарами. Он не знал, что его гонит, и чувствовал лишь печаль и тоску по тому, для чего не находил названия. Мрак в его рассудке рассеивался, когда он убивал, калечил или разрушал. Тогда он хохотал, и троллья кровь стучала ему в виски.

Однажды он загляделся на девушек, что работали в поле: платья намокли от пота и прилипали к разгоряченным телам. С того дня у него появилось новое развлечение. Сильный, пригожий, умеющий, если нужно, быть велеречивым, как эльф, он вскружил головы многим, и Орму теперь то и дело приходилось платить за поруганную честь чужих дочерей или работниц.

Он только посмеивался; но случилось так, что Вальгард, будучи навеселе, повздорил с Олавом Сигмундссоном и убил его. Орм покорно заплатил виру, однако понял, что, если сына ничем не занять, хлопот не оберешься. В последние годы он почти безвылазно сидел дома, отправляясь иногда в короткие поездки по торговым делам, но этим летом решил пойти в поход и взял с собой Вальгарда.

Юноша вскоре завоевал уважение товарищей. Они восхищались его умением и отвагой в бою, хотя и не одобряли того, что он убивал беспомощных и беззащитных. По прошествии какого-то времени у Вальгарда начались приступы одержимости: весь дрожа, с пеной на губах, он принимался грызть обод щита, а потом бросался в самую гущу схватки, завывая и круша все подряд. От мелькания его меча рябило в глазах, он не замечал своих ран, а искаженное яростью лицо его наводило такой ужас на врагов, что многие застывали на месте, и он рубил их сплеча. После битвы, как то всегда бывает с берсерком[404], он чувствовал слабость, но вокруг него громоздилась гора трупов.

Постепенно у него составился отряд головорезов, которых не пугали припадки бешенства, и во главе их он лето за летом уходил в походы, вовсе не заботясь о том, идет ли с ним отец, а тот скоро перестал сопровождать сына. К той поре, когда Вальгард достиг расцвета своих сил, он добился того, что его именем стали стращать детей. Награбленное в набегах золото он тратил на постройку новых кораблей, в командах которых один молодчик стоил другого. В конце концов Орм запретил ему приводить этих людей в дом.

Остальные дети Орма и Элфриды пользовались всеобщей любовью. Кетиль пошел в отца: высокий, широкоплечий, веселый, всегда готовый подраться и подурачиться. Повзрослев, он начал покидать дом и уходить в море. Викинга из него не получилось: в первом же походе он разругался с Вальгардом и плавал теперь сам по себе, торгуя разными разностями. Худощавый и тихий Асмунд метко стрелял из лука, но воинская слава его не привлекала. Он занимался хозяйством, понемногу заменяя Орма. Асгерд выросла крупной девушкой с крепкими руками, голубоглазой и золотоволосой, а Фреда, по всей видимости, унаследовала красоту матери.

Вот так обстояли дела, когда ведьма решила, что приспело время для мщения.

Глава 7

Утром дождливого дня Кетиль с товарищами отправился на охоту. Стояла ранняя осень, деревья в лесу оделись в золото, медь и бронзу. Почти на самой опушке изумленные охотники увидели великолепного белого оленя, поражавшего своими размерами.

— Такой зверь под стать королю! — вскричал Кетиль, пришпоривая коня, и началась погоня. Всадники неслись среди деревьев, перепрыгивали через бревна и камни, ломились сквозь кусты; ветер свистел у них в ушах, а лес вокруг превратился в одно большое разноцветное пятно. Собаки почему-то неохотно преследовали животное. Хотя Кетиль скакал не на лучшем из коней, он постепенно оторвался от товарищей.

Белый олень по-прежнему мелькал впереди, ветвистые рога его четко вырисовывались на фоне неба. В горячке погони Кетиль не замечал того, что в лицо ему хлещет ледяной ливень. Он потерял счет времени, забыл обо всем, кроме царственного животного, что увлекало его дальше в чащобу.

Наконец конь вырвался на полянку, где, словно поджидая охотника, стоял белый олень. Кетиль метнул копье. Но едва рука его завершила бросок, животное как-то съежилось — и растаяло на глазах, будто ветер разогнал клубящийся туман. Оно исчезло без следа, только рыскнула по опавшей листве серая крыса.

Лишь сейчас Кетиль осознал, что остался в одиночестве и заблудился. Конь его шатался от изнеможения. Похоже, они очутились далеко к западу от хозяйства Орма. Мысли юноши путались от усталости, а при воспоминании о пропавшем олене его бросало в дрожь.

На краю поляны, под развесистым дубом, примостился низенький домик. Кому это взбрело в голову поселиться тут, подумал Кетиль, и на что они живут в такой глуши? Впрочем, какое ему дело, главное — есть где переждать до утра. Домик был деревянный, с соломенной крышей, окна его призывно светились. Кетиль спешился, подобрал свое копье и постучал в дверь.

Та распахнулась, открывая доступ в богато обставленную комнату. Дальше виднелось пустое стойло. Однако взгляд Кетиля устремлен был на хозяйку. Юноша чувствовал, что не в силах отвести его, что сердце в груди пропустило удар, а потом заколотилось о ребра, словно дикий кот о прутья клетки.

Женщина была высокой; платье с глубоким вырезом облегало ее стройное тело, подчеркивая каждый его изгиб. Темные неприбранные волосы ниспадали ей до колен, обрамляя совершенный овал белого, точно морская пена, лица. Пухлые губы были ярко-алыми, из-под длинных ресниц, над которыми изгибались подведенные брови, глядели бездонные зеленые глаза. В глубине их сверкали искорки. Эти глаза сразили Кетиля наповал. Никогда, подумалось ему, никогда в жизни не видел он ничего подобного.

— Кто ты? — спросила женщина нараспев. — Что тебе нужно?

В горле у юноши пересохло, кровь оглушительно стучала в виски, но он все-таки выдавил:

— Я… Кетиль Ормссон… Я сбился с пути на охоте и прошу приюта для своего коня… и для себя…

— Входи же, Кетиль Ормссон, — сказала женщина с улыбкой. Сердце Кетиля готово было выпрыгнуть из груди. — Немногие заглядывают ко мне, но я всегда рада гостям.

— Ты живешь… одна? — запинаясь, спросил Кетиль.

— Да. Но этот вечер проведу с тобой, — она засмеялась, и он схватил ее в объятия.

Орм разослал своих людей по округе, но никто из соседей не знал ничего о том, куда сгинул его сын. Так миновало три дня, и Орм удостоверился, что с Кетилем случилась беда.

— Может, он сломал ногу или повстречался с разбойниками, мало ли что. Завтра, Асмунд, мы с тобой отправимся его искать.

Вальгард сидел, развалясь на скамье, в руке он сжимал рог, полный меда. Два дня назад он возвратился из летнего похода и, оставив своих викингов в хозяйстве, которое приобрел недавно, завернул в отчий дом — не для того, чтобы проведать родных, но чтобы насладиться хлебосольством отца. Угрюмое лицо его казалось окровавленным в отблесках пламени в очаге.

— Почему ты зовешь с собой одного Асмунда? — справился он. — Или ты забыл про меня?

— Помнится, между тобой и Кетилем не было большой любви, — ответил Орм.

— Ее и нет, — ухмыльнулся Вальгард, осушая рог. — Однако я пойду с вами. Надеюсь, что разыщу его и приведу домой. Ведь что хуже для Кетиля, чем быть обязанным мне?

Орм пожал плечами, в глазах Элфриды заблестели слезы.

На рассвете следующего дня, под хриплый лай собак, множество конных устремилось в лес. Вальгард же с малых лет привык охотиться пешим и в одиночку. Он нес на плече огромный топор, голову его покрывал шлем, а одежды из шкур придавали ему вид дикого зверя. Он потянул носом морозный воздух и осмотрелся. Ему не было равных среди людей в умении отыскивать след. Вскоре он заметил то, что искал, усмехнулся и, вместо того чтобы протрубить в рог, двинулся легкой рысцой по следу.

Тот уводил на запад, в глухую чащобу, куда Вальгард никогда еще не забирался в своих скитаниях. Небо посерело, облака неслись низко над землей, едва не цепляясь за голые ветви деревьев. Ветер подхватывал опавшие листья, кружил их в воздухе, его завывания сбивали Вальгарда с толку. Он чувствовал, что здесь что-то не так, но, будучи неискушен в волшбе, не догадывался, от чего встают дыбом волосы у него на затылке.

Сумерки застигли его в самой глухомани, утомленного, голодного, кипящего злобой на Кетиля. Угораздило же братца пропасть в такую пору — ведь зима на носу! Ну да ничего, он свое возьмет.

Постой-ка… Вальгард различил в сгущающихся сумерках тусклое мерцание. Нет, это не блуждающий огонек, а свет из окна, и он означает приют на ночь. Но кто знает, вдруг он наткнулся на логово разбойников? Коли так, хмыкнул про себя Вальгард, будет кого убить.

Темнота погнала его вперед. Снежное крошево обжигало щеки и впивалось в кожу. Вальгард подкрался к окну и прильнул к щели между ставнями.

Кетиль, живой и здоровый, сидел на скамье у огня. В одной руке он держал рог с элем, а другой ласкал устроившуюся у него на коленях женщину.

Всемогущие боги, что за женщина! Вальгард присвистнул сквозь зубы. Он и думать не думал, что на свете живет такая красота. Подойдя к двери, Вальгард ударил по ней обухом своего топора. Через некоторое время дверь открылась, и на пороге с копьем в руке появился Кетиль. Он вгляделся в ночную тьму, но не смог ничего различить за разбушевавшейся пургой.

Разъяренный Вальгард оттолкнул его плечом. Кетиль выругался, но пропустил брата в дом. Вальгард медленно приблизился к женщине, не сводя с нее взгляда. На деревянном полу за ним оставались мокрые следы.

— Ты не слишком гостеприимен, братец, — проговорил он со смешком. — Будь на то твоя воля, ты бы выгнал меня, отмахавшего ради тебя столько миль, в ночь, чтобы я замерз под каким-нибудь деревом.

— Тебя сюда никто не звал, — угрюмо пробормотал Кетиль.

— Разве? — спросил Вальгард, продолжая глядеть на женщину. Та посмотрела ему в глаза, и на губах ее заиграла улыбка.

— Я рада тебе, — прошептала она. — Ты настоящий мужчина.

Вальгард засмеялся и повернулся к Кетилю.

— Звал ты меня или нет, милый братец, — сказал он, — я задержусь тут до утра. Места в постели хватит только на двоих, я проделал долгий путь, так что, боюсь, тебе придется спать в стойле.

— Ну уж нет! — воскликнул Кетиль, сжимая древко копья с такой силой, что побелели костяшки пальцев. — Я уступил бы отцу, Асмунду или кому другому из наших, но не тебе, злодей-берсерк! Спать на соломе будешь ты!

Вальгард фыркнул и взмахнул топором, отрубив наконечник копья.

— Ступай, малыш, — посоветовал он брату, — не то я тебя вышвырну.

Обезумев от ярости, Кетиль ударил его обломком копья. Вальгард прыгнул. Его топор погрузился в череп Кетиля.

По-прежнему вне себя от бешенства, он повернулся к женщине. Та протянула к нему руки. Он облапил ее и целовал до тех пор, пока на губах не выступила кровь. Женщина громко засмеялась.

Пробудившись наутро, Вальгард увидел Кетиля: брат лежал в луже крови, перемешанной с вытекшими мозгами. Встретив взгляд мертвеца, он неожиданно ощутил раскаяние.

— Что я наделал! — прошептал он. — Я убил своего родича!

— Ты сразил того, кто был слабее тебя, — отозвалась женщина. Вальгард встал над телом брата.

— Когда-то все было иначе, Кетиль, — проговорил он задумчиво. — Помню, мы с тобой бегали смотреть на новорожденного теленка, что еле стоял на ногах, помню, мы ходили в море, ветер дул нам в лица, а вода сверкала под солнцем. В святки мы сиживали с тобой за столом, а снаружи завывала вьюга. Мы плавали с тобой, брат, играли и веселились, а теперь ты — труп. Но спи спокойно, доброй ночи, Кетиль, доброй тебе ночи.

— Если ты откроешь людям правду, тебе не жить, — сказала женщина. — Его уже не вернешь. А в могиле нет ни поцелуев, ни объятий.

Вальгард кивнул, взвалил на плечо тело Кетиля и отнес его в лес. Не желая больше прикасаться к топору, он оставил оружие в черепе мертвеца, завалил труп камнями и ушел.

Женщина дожидалась его, и память о содеянном быстро улетучилась. Красотой затмевавшая солнце, лесная отшельница была необычайно искусна в любви.

В ее доме было тепло, а за дверью становилось все холоднее. Зима обещала быть долгой и суровой.

Неделю спустя Вальгард решил, что приспело время возвратиться домой, пока его самого не начали разыскивать и пока его викинги не перессорились между собой. Однако женщина отказалась последовать за ним.

— Я не покину свой лес, — сказала она, — но ты приходи ко мне, Вальгард, я с радостью приму тебя.

— Я скоро вернусь, — проговорил он, и не помыслив о том, чтобы увести ее силой, хотя неоднократно проделывал это с другими. Она отдалась ему без всякого принуждения, а таким даром злоупотреблять не следовало.

Орм, опасавшийся, что потерял и второго сына, шумно приветствовал Вальгарда, остальные же при виде его особого восторга не выразили.

— Я был на севере и на западе, — сказал Вальгард, — но Кетиля не нашел нигде.

— Что ж, — печально произнес Орм, — он, должно быть, мертв. Мы искали его много дней подряд, а попался нам только конь без всадника. Пора устраивать поминки.

Погостив денек у отца и побывав у себя, Вальгард снова отправился в лес, дав Орму слово присутствовать на погребальном пире. Асмунд долго глядел ему вслед.

Его настораживало то, что Вальгард всячески избегает разговоров о судьбе Кетиля, что он пошел на охоту, когда зима загнала медведей в берлоги, а прочая дичь сделалась такой робкой, что легче обойтись без свежего мяса, чем гоняться за ней по сугробам. Где пропадал Вальгард и почему он так торопился уйти?

В конце концов, через два дня после ухода Вальгарда, Асмунд не выдержал. Цепочка ясно видимых, благо в эти дни не было ни снега, ни ветра, следов тянулась до лесной опушки и дальше. Встав на лыжи, Асмунд направился в белые просторы, откуда бежало все живое; мороз вгрызался в его тело.

Вальгард возвратился тремя днями позже и застал погребальный пир в самом разгаре. Хмурясь, берсерк протолкался сквозь толпу на дворе и вошел в дом.

Элфрида схватила его за руку.

— Ты видел Асмунда? — спросила она с запинкой. — Он до сих пор не вернулся из леса.

— Нет, — ответил Вальгард.

— Горько мне будет потерять двоих сынов и остаться с тем, кто хуже заклятого врага, — проговорила Элфрида, отворачиваясь от него.

Вечером все собрались в главной зале. Орм восседал на своем почетном месте, Вальгард расположился по правую руку от отца. Люди, рассевшись на длинных скамьях вдоль стен, поднимали рога с медом; залу разделял пополам неглубокий ров, в котором полыхало пламя. Женщины усердно подливали тем, чьи рога пустели. Захмелев, многие забыли, по какому поводу их пригласили, и начали с вожделением поглядывать на сноровистых дочерей Орма.

Сам Орм улыбался, как то положено воину, презирающему смерть. Но кто знает, что скрывала его улыбка? Элфрида не могла удержаться от слез. Вальгард молча осушал рог за рогом, стремясь разогнать тоску, но та упорствовала и, словно назло ему, становилась все сильнее. Ни женщины, ни ратные забавы не отвлекали его сейчас от мрачных мыслей, а потому он снова и снова вспоминал свой поступок, и глаза Кетиля глядели на него из сумрака под потолком.

Вскоре в зале сделалось шумно, однако стук в дверь, которая не была заперта, привлек всеобщее внимание. На пороге показался Асмунд.

Он был бледен и едва стоял на ногах, на плече его лежало нечто, завернутое в плащ. Он обвел взглядом залу, выискивая отца. Мало-помалу установилась тишина.

— Проходи, Асмунд! — крикнул Орм. — Мы заждались тебя…

Но Асмунд смотрел куда-то в сторону — на Вальгарда. С уст юноши сорвались странные слова:

— Я привел с собой еще одного гостя.

Орм сидел неподвижно, с лица его сползли все краски. Асмунд поставил свою ношу на пол. Она промерзла настолько, что ей вполне хватало руки Асмунда в качестве опоры, чтобы сохранять вертикальное положение.

— Я нашел его под камнями, — произнес Асмунд, по щекам которого струились слезы. — Мне стало стыдно, что мы поминаем его в тепле, а он тут один, стынет под вой ветра. В общем, я принес Кетиля домой — а в голове у него топор Вальгарда!

Он откинул плащ, и блики пламени упали на запекшуюся на лезвии топора кровь. Волосы Кетиля покрывала изморозь. Мертвые глаза уставились на Вальгарда. Опираясь на Асмунда, Кетиль насмешливо разглядывал своего убийцу.

Орм медленно повернулся к берсерку. У того от изумления и страха отвисла челюсть, но он быстро пришел в себя и рассвирепел. Вскочив, Вальгард воскликнул:

— Ты лжешь!

— Разве это не твой топор? — спросил Асмунд. — Хватайте его, добрые люди, вяжите братоубийцу, которого ждет виселица!

— Я требую правосудия! — крикнул Вальгард. — Дайте мне осмотреть оружие.

Никто не пошевелился, все были потрясены случившимся. Вальгард направился к двери, провожаемый гудением пламени.

У входа было сложено оружие. Вальгард вдруг резко наклонился, подобрал копье и бросился бежать.

— Не уйдешь! — Асмунд попытался преградить ему дорогу, вытаскивая из ножен меч. Вальгард ударил. Копье вонзилось в незащищенную грудь Асмунда, пригвоздило его к стене, и он умер, по-прежнему поддерживая рукой Кетиля.

Валъгардом овладело бешенство. Он зарычал, глаза его яростно засверкали, на губах выступила пена. Орм, который преследовал сына, напал на него сзади. Вальгард перехватил клинок отца, извернулся и всадил в горло старому дану свой нож.

Орм рухнул на пол, обливаясь кровью. Вальгард позаимствовал у него меч. В дверях толпились домочадцы. Вальгарх обрушился на ближайшего из них.

В зале царила суматоха. Одни прятались по углам, другие норовили утихомирить безумца. Клинок Вальгарда пел песню смерти. Друг за другом пали трое воинов. Но тут несколько мужчин, укрывшись за большой столешницей, отогнали берсерка от груды оружия. Все поспешили вооружиться.

Вальгард же, пользуясь случаем, накинулся на безоружных, что стояли меж ним и дверью. Они рассыпались в стороны, и он вырвался из залы. Снаружи его встретил воин с мечом и шитом. Натолкнувшись на железный обод, клинок Вальгарда переломился.

— Никудышная у тебя сталь, Орм! — вскричал викинг и могучим усилием вырвал свой топор из черепа Кетиля. Воин не ожидал от него такой прыти. Первый удар Вальгарда разнес на куски шит, вторым он отрубил нападавшему по плечо правую руку и выбежал из дома.

Вслед ему полетели копья. Он рванулся к лесу. Кровь отца, которая обагряла его ладони, застыла на морозе, и погоня сделалась бесполезной. Бегом, чтобы не замерзнуть, Вальгард двинулся на запад. Тело его сотрясали рыдания.

Глава 8

Ведьма сидела одна-одинешенька в полумраке. Послышался шорох, и из крысиной норы выкатился какой-то комок. Присмотревшись, она увидела свою колдовскую помощницу.

Утомленная и исхудавшая, крыса кое-как забралась на грудь ведьмы, прокусила кожу и прильнула к ранке. Напившись, она свернулась клубочком на коленях у хозяйки, поглядывая на нее своими глазами-бусинками.

— Ну, — спросила ведьма, — что скажешь?

— Долгим был мой путь, — ответила крыса. — В обличье нетопыря добралась я, гонимая ветром, до Альвхейма. Частенько, шныряя по тамошним залам, была я на волосок от гибели. Они догадливы, эти эльфы, и быстро сообразили, кто я такая. Но мне все же удалось подслушать их разговоры.

— Их замыслы не изменились?

— Нет. Скафлок думает совершить набег на Тролльхейм, надеясь сразить Иллреде, — ведь тот во всеуслышание объявил о конце перемирия. Имрик останется в Эльфхьюке, чтобы защищать его, если придется.

— Хорошо. Старый князь слишком ловок для нас, зато Скафлок в одиночку наверняка угодит в ловушку. Когда он отплывает?

— Через девять дней. У него около пятидесяти ладей.

— Эльфы плавают быстро, значит, они достигнут Тролльхейма в ту же ночь. Я научу Вальгарда, как поднимать ветер, и он будет там через три дня. Столько же времени потребуется ему, чтобы снарядиться. Выходит, чтобы он появился у Иллреде перед самым прибытием Скафлока, я должна продержать его у себя… Правда, ему надо будет собрать своих воинов… Впрочем, подчинить его мне не составит труда, он теперь изгнанник, который лишился всякого приюта.

— Ты не жалуешь его.

— Я не держу на него зла, ибо породил его не Орм, но он — мое подручное средство в опасной игре. Справиться со Скафлоком будет потруднее, чем убить Орма и двоих его сыновей или захватить их сестер. Он только посмеется над моими заклинаниями, — ведьма оскалила зубы. — Пусть его. Вальгард станет тем острием, какое пронзит сердце Скафлока. Что же до самого Вальгарда, я дам ему возможность возвыситься среди троллей, тем более если с его помощью они одолеют эльфов. Вдвойне сладка будет мне гибель Скафлока, коли вместе с ним и благодаря ему падет Альвхейм.

И ведьма принялась ждать — терпеливо и безропотно, как привыкла за минувшие годы.

Под утро, когда серый рассвет вырвал из мрака покрытые инеем ветви деревьев, в дверь ее хижины постучали. Она отперла, и Вальгард рухнул ей на руки. Он был едва живой от усталости, на одежде его виднелись кровавые пятна, а блуждающий взгляд был взглядом безумца.

Она накормила его мясом, напоила элем и настоем из трав, и через какое-то время он немного оправился.

— Лишь ты осталась у меня, — пробормотал он. — Женщина, чьи красота и распутство сгубили меня, я убью тебя, а потом брошусь на свой меч.

— Зачем ты говоришь так? — улыбнулась она. — Неужели все так плохо?

Он уткнулся липом в ее пахучие волосы.

— От моей руки пали отец и братья, — простонал он, — я изгнан, и нет мне прощения.

— Ты доказал всем, что ты сильнее тех, кто угрожал тебе, — возразила она. — Какая разница, кем они тебе приходились? Но коли мысль о погубленных родичах тревожит тебя, отринь ее, ибо ты невиновен.

— Что? — Он непонимающе уставился на нее.

— Ты не сын Орму, Вальгард Берсерк. Мне доступно ясновидение, и я говорю тебе, что ты рожден не от человека. Твои родители принадлежат к столь древним родам, что ты и вообразить себе не можешь.

Он напрягся, стиснул пальцами ее руки с такой силой, что ей стало больно, и крикнул во весь голос:

— Что ты несешь?!

— Ты подменыш, оставленный Имриком, князем эльфов, взамен первенца Орма, — проговорила ведьма. — Ты сын Имрика от рабыни, которая была когда-то дочерью короля троллей Иллреде.

Вальгард оттолкнул ее от себя. На лбу его блестели капли пота.

— Врешь! — выдохнул он. — Врешь!

— Нет, — спокойно ответила женщина и приблизилась к нему. Он отпрянул, грудь его бурно вздымалась. Ее голос был тих и ровен: — Как по-твоему, почему ты не похож на других детей Орма? Почему ты презираешь богов и людей, бродишь в лесах сам по себе и находишь забвение, лишь проливая кровь? Почему из всех женщин, с которыми ты спал, ни одна не принесла тебе ребенка? Почему тебя страшатся животные и маленькие дети? — Она загнала его в угол и не позволяла отвести взгляд. — Почему? Да потому, что ты — не человек!

— Но я вырос среди людей, я могу прикоснуться к железу и произнести святое имя, я не колдун…

— Это все проделки Имрика. Он лишил тебя твоего наследства ради отпрыска Орма. Он придал тебе его обличье. Он подкинул тебя людям, чтобы никто не разбудил колдовскую силу, что таится в твоем теле. Имрик отобрал у тебя твое право по рождению, всучив тебе вместо этого недолгую жизнь и способность выносить то, что отпугивает эльфов. Но он бессилен был дать тебе человеческую душу, Вальгард. И, подобно ему, ты со смертью превратишься в ничто, тебе не стоит надеяться ни на рай, ни на ад, ни на чертоги древних богов. А жизнь твоя будет коротка, как у любого человека!

Тут Вальгард вскрикнул, вырвался из угла и выскочил наружу. Женщина улыбнулась.

Он вернулся еще до темноты, когда за стенами хижины разбушевалась вьюга. Он сутулился и прятал голову в плечи, но глаза его воинственно сверкали.

— Теперь я верю тебе, — пробормотал он, — иного мне не остается. Я видел призраков и демонов, они мчались по ветру и потешались надо мной, — взгляд его устремлен был в темный угол. — Ночь надвигается на меня, жизнь моя проиграна… Я потерял все — родню, дом, собственную душу, которой я вовсе не имел… Я — тень великих Сил, что задувают сейчас свечу. Доброй ночи, Вальгард, доброй ночи…

Рыдая, он опустился на кровать.

Женщина, улыбнувшись, легла рядом с ним и поцеловала его. Губы ее были сладки, как вино, и обжигали огнем. Вальгард поглядел на нее пустыми глазами. Она прошептала:

— Разве пристали такие слова Вальгарду Берсерку, могучему воину, чье имя внушает страх от Ирландии до Гардарики? Я думала, ты обрадуешься, ведь судьба зовет тебя к новым свершениям. Ты мстил за куда более мелкие провинности, чем эта, — тебя ограбили, Вальгард, тебя заключили в темницу смертного тела!

Слушая ее, Вальгард ощущал, как возвращается к нему мужество, как полнится его сердце ненавистью ко всем, кроме лесной отшельницы. Наконец он сказал:

— Что мне делать? Как мне отомстить за себя? Эльфы и тролли невидимы для меня, если только они сами не пожелают иначе.

— Я научу тебя, — ответила женщина. — Я наделю тебя колдовским зрением, с которым рождаются все обитатели Волшебной страны. Ты убьешь тех, кто причинил тебе зло, и посмеешься над своим изгнанием, ибо превзойдешь могуществом любого короля смертных.

Вальгард сощурил глаза.

— Как? — спросил он.

— Тролли готовятся к войне со своими старинными врагами эльфами. Скоро король Иллреде поведет свое войско на штурм Альвхейма. Скорее всего сперва он нападет на Имрика, чтобы обезопасить свои фланг и тыл перед продвижением на юг. Среди воинов Имрика выделяется отвагой, мудростью и равнодушием к железу и прочему Скафлок, сын Орма, который занимает принадлежащее тебе место. Присоединившись к Иллреде, предложив ему богатые дары и рассказав о своем происхождении, ты сможешь влиться в его армию. При осаде Эльфхьюка ты постараешься убить Имрика и Скафлока, и тогда Иллреде наверняка сделает тебя правителем Англии. Обучившись волшбе, ты сумеешь, быть может, разрушить чары Имрика и станешь истинным эльфом или троллем, обретешь бессмертие до конца света.

Вальгард засмеялся. Смех его походил на лай охотящегося волка.

— Ну и ну! — воскликнул он. — Убийца, изгнанник, нелюдь — мне нечего терять. Если мне суждено примкнуть к войску тьмы и холода, я примкну к нему с легким сердцем и в битвах, какие и не грезились людям, утолю свою тоску.

О, женщина, ты навлекла на меня горе, но я благодарен тебе за это.

Он набросился на нее со всем неистовством берсерка, но позднее, когда заговорил, голос его звучал ровно и даже холодно:

— Как я попаду в Тролльхейм?

Открыв сундук, женщина извлекла оттуда завязанный у горла кожаный мешочек.

— Ты отплывешь в тот день, который я тебе назначу, — сказала она. — Когда твои ладьи выйдут в море, развяжи веревку. Поднимется ветер, который наполнит их паруса. Колдовское зрение позволит тебе увидеть подворья троллей.

— А мои люди?

— Ты подаришь их Иллреде. Тролли любят развлекаться, гоняясь по горам за людьми. К тому же они сразу почуют, что твои головорезы — отъявленные негодяи, ради спасения которых никакой бог и пальцем не пошевелит.

Вальгард пожал плечами.

— Раз я собираюсь стать троллем, какое мне дело до их судьбы, — сказал он. — Но что еще мне подарить королю? Его погреба, должно быть, ломятся от золота, самоцветов и всего такого.

— Подари ему вот что, — посоветовала женщина. — У Орма остались две красивые дочери, а тролли славятся своим распутством. Свяжи этих девок, заткни им рты, чтобы они не могли перекреститься или произнести имя Иисуса…

— Только не их! — воскликнул Вальгард в ужасе. — Я вырос вместе с ними. И потом, им и без того худо.

— Нет, именно их, — возразила женщина. — Иллреде не возьмет тебя на службу, пока не убедится, что ты окончательно порвал с людьми.

Вальгард продолжал отказываться, но она прильнула к нему и, перемежая слова поцелуями, принялась рассказывать о чудесном будущем, которое его ожидает, и он в конце концов согласился.

— Но кто ты такая, самая злобная и самая прекрасная на всем белом свете? — проговорил он.

Она засмеялась, прижимаясь к его груди:

— Познав эльфиянок, ты забудешь обо мне.

— Нет, я никогда не забуду тебя. Ты сломила мою волю, любимая.

Женщина продержала Вальгарда в своей хижине столько, сколько сочла нужным, объясняя это необходимостью приготовить отвар, который вернул бы ему колдовское зрение. Впрочем, он и сам не рвался уйти: ее красота и ненасытность удерживали его надежнее всяких цепей.

Снаружи шел снег, когда однажды она сказала:

— Тебе пора.

— Нам, — ответил он. — Ты пойдешь со мной, ибо я не могу жить без тебя. Если придется, я применю силу, но заберу тебя с собой.

— Хорошо, — вздохнула она. — Может статься, ты передумаешь, когда я наделю тебя зрением.

Она встала, поглядела на него сверху вниз, провела пальцами по его лицу. На губах ее заиграла едва ли не печальная улыбка.

— Ненависть жестока, — прошептала она. — Я думала, Вальгард, что радость покинула меня навсегда, но ты возвратил мне ее, и как тяжко прощаться с тобой! Удачи тебе, мой милый. А теперь, — ее пальцы коснулись его век, — смотри!

И Вальгард увидел.

Прибранная комнатка и высокая белокожая женщина растворились у него на глазах, точно ветер разогнал дым. С ужасом взирал он на то, что открылось его взгляду.

Он сидел в грязной хижине, в очаге догорал кизяк, тщедушное пламя освещало груды костей, кучи тряпья, ржавые металлические инструменты и диковинные колдовские приспособления. Он глядел в мутные глаза старухи, чье лицо казалось морщинистой маской, натянутой на беззубый череп. На сморщенной груди ведьмы примостилась крыса.

Ошеломленный, перепуганный, он вскочил. Ведьма осклабилась.

— Милый, милый, — прокаркала она, — возьми меня на свой корабль. Ты клялся, что не бросишь меня.

— Ну, погоди же! — взревел Вальгард, замахиваясь на нее топором. Ведьма съежилась — и с лавки на пол спрыгнули две крысы. Топор вонзился в землю в тот самый миг, когда они юркнули в нору.

С пеной у рта, Вальгард схватил палку и сунул ее в огонь. Она загорелась, и он ткнул ею в тряпье и в солому крыши. Выбежав наружу, он встал у двери, готовый зарубить любого, кто покажется. Но никто не вышел. Хижина горела, ветер раздувал пламя, снег шипел, соприкасаясь с огнем.

Наконец от хижины остались лишь уголья. Вальгард крикнул:

— Из-за тебя я утратил дом, родню и надежду, из-за тебя я дал клятву присоединиться к войску тьмы, из-за тебя решил стать троллем! Слушай меня, ведьма, если ты жива. Я исполню твой замысел. Я буду править троллями Англии, я завладею престолом Тролльхейма, и тогда — берегись! Тебе не знать пощады. Ты изведаешь мой гнев наравне с людьми, эльфами и прочими, кто осмелится перечить мне. Я не успокоюсь, пока не сдеру с тебя заживо кожу, ибо ты разбила мое сердце!

Повернувшись, он зашагал на восток и вскоре исчез за пеленой снегопада. Ведьма и крыса в норе под землей кивнули друг другу. Все шло так, как было задумано.

Викинги Вальгарда представляли собой сущий сброд. Многие из них были изгнанниками. Где бы они ни приставали к берегу, их всюду встречали настороженно и недружелюбно. Вальгарду пришлось купить себе собственное подворье, чтобы его людям было где зимовать. Они жили вольной жизнью, поскольку всю работу выполняли за них рабы, однако отличались буйством нравов и подчинялись лишь своему предводителю.

Узнав о совершенных Вальгардом убийствах, они сообразили, что им надо поскорее уносить ноги, а потому снарядили корабли и изготовили их к плаванию. Но тут возникли разногласия из-за того, куда им плыть по зиме; было много споров, часть которых завершилась поединками. Иными словами, они дождались бы, что их всех перебили, если бы не возвращение Вальгарда.

На закате он ступил в главную залу своего дома. Коренастые и косматые мужчины осушали рог за рогом. В многоголосом гаме ничего нельзя было расслышать. Некоторые храпели на полу, рядом с собаками; другие препирались и размахивали кулаками, а зрители подначивали их, вместо того чтобы разнять. По зале сновали измученные рабы, среди них попадались и женщины, давно выплакавшие свои слезы.

Вальгард приблизился к своему месту. Высокий, угрюмый, с плотно сжатыми губами, он нес на плече огромный топор, который уже начали называть Братоубийцей. Шум постепенно стихал, и вскоре только гудение пламени нарушало тишину.

— Мы не можем оставаться здесь, — сказал Вальгард. — Хотя никто из вас не бывал на дворе у Орма, местные воспользуются тем, что случилось, чтобы избавиться от вас. В общем, оно и к лучшему. Я знаю, где нас поджидает богатство, и туда-то мы и поплывем на рассвете послезавтра.

— Куда и почему не завтра? — справился один из капитанов, пожилой человек по имени Стейнгрим. Лицо его украшали во множестве шрамы.

— Что до последнего, на завтра у нас есть дело, — отозвался Вальгард. — А поплывем мы в Финнмарк.

Стейнгрим возвысил свой голос над недовольным ропотом остальных:

— Ничего глупее я в жизни не слыхал! Финнмарк — край бедный, и лежит он за морем, которое опасно даже летом. Чего нам там искать? Разве что смерти — мы или утонем, или попадем в руки к тамошним колдунам. У нас под боком Англия, Скотланд, Ирландия, Оркнеи, тот же Валланд[405] — грабь не хочу!

— Вы слышали мой приказ. Ваше дело повиноваться, — сказал Вальгард.

— Ну уж нет, — откликнулся Стейнгрим. — Ты, верно, совсем спятил в лесу.

Вальгард прыгнул на него, точно дикий кот. Его топор расколол надвое череп Стейнгрима.

Другой викинг схватил копье и с воплем метнул его в Вальгарда. Берсерк увернулся, а в следующее мгновение нападавший покатился по полу. Выдернув топор из черепа Стейнгрима, Вальгард окинул взглядом залу.

— Кто еще не согласен со мной? — спросил он тихо.

Ответа не последовало. Тогда Вальгард уселся на свое место и проговорил:

— Я действовал так потому, что время раздоров и склок миновало. Нам надо держаться заодно, иначе мы пропали. Я единственный из вас гожусь в вожаки. Наверно, моя задумка кажется вам бредовой, однако Стейнгриму следовало бы выслушать меня. Мне стало известно, что прошлым летом в Финнмарке поселился один богатый человек, в доме которого мы найдем все, что нам нужно. Они не ждут викингов по зиме, поэтому сопротивления мы не встретим. Я не боюсь плохой погоды. Вы знаете, я могу предсказывать. Вот мои слова: скоро задует попутный ветер.

Разбойники, похоже, припомнили, сколько раз подтверждалась правота Вальгарда. Что касается Стейнгрима, то среди тех, кто находился в зале, не было ни его родичей, ни побратимов. Послышались нестройные крики: «Веди нас, Вальгард! Мы пойдем за тобой!» Когда мертвое тело выволокли из дома, а гулянье пошло по новой, берсерк подозвал к себе капитанов.

— Неподалеку есть подворье, куда нам не мешало бы заглянуть перед отплытием, — сказал он. — Добыча там будет богатая, а драться почти не придется.

— Ты о чем? — спросил кто-то.

— О подворье Орма Силача. Он мертв и не сможет воспрепятствовать нам.

Головорезы явно смутились, но не посмели перечить своему предводителю.

Глава 9

Погребальный пир Кетиля стал также поминками по Асмунду и Орму. Мужчины пили молча, лица их были печальны: Орм был мудрым вождем, его двоих сыновей уважали по всей округе, несмотря на то что он не ходил в церковь. На следующий день после их гибели работники взялись за рытье могил.

В могилу Орма опустили его лучший корабль, на палубу которого положили сокровища, еду и питье для далекого путешествия, убитых лошадей и собак. А потом снесли туда всех троих, сраженных рукой Вальгарда, вместе с их одеждой, оружием и снаряжением. В ногах у каждого из них лежала подкова. Именно так хотел быть похороненным Орм, и жена исполнила его желание.

Спустя несколько дней к мужу и сыновьям пришла Элфрида. Тусклый зимний солнечный свет падал на тела Орма, Кетиля и Асмунда. Она встала на колени, распущенные волосы скрыли ее лицо от тех, кто наблюдал за ней.

— Священник сказал, что это будет грешно, иначе я убила бы себя, чтобы обрести покой рядом с вами, — прошептала она. — Тяжела будет моя жизнь. Вы были хорошими сыновьями, и ваша мать тоскует по вашему смеху. Лишь вчера я пела вам колыбельную, лишь вчера вы были совсем крохотными — и вдруг выросли пригожими молодцами, гордостью отца и моей. А теперь на вас падает снег, падает и не тает… — она покачала головой. — Не могу поверить, что вы мертвы. Не могу, и все.

Она улыбнулась Орму.

— Мы часто ссорились, — пробормотала она, — но это пустяки, ты любил меня, а я — тебя. Ты был добр ко мне, Орм, и мне холодно, холодно без тебя. Я прошу милосердного бога, чтобы Он простил тебя за то, что ты преступил Его законы. Ибо ты поступал так в неведении, хотя знал, как управлять кораблем, как смастерить сундук и как вырезать игрушку детям… И если господь не примет тебя на Небеса, я буду молить Его, чтобы Он допустил меня в ад, ибо я не хочу расставаться с тобой. Даже если ты отправишься к языческим богам, я все равно найду тебя. Прощай, Орм, которого я любила и продолжаю любить. Прощай.

Она поцеловала его.

— Холодны твои губы, — сказала она и смятенно огляделась вокруг. — Не в твоем обычае целовать меня так. Это вовсе не ты, мертвый на корабле. Где же ты, Орм?

Ее вывели из могилы, и мужчины принялись забрасывать ладью землей, Когда они закончили, на берегу моря высился могучий курган. Волны накатывались на песок и пели погребальную песнь у его подножия.

Священник, который отнесся неодобрительно к языческим похоронам, отказался освятить землю, однако принял у Асгерд плату за поминальную молитву.

Жил поблизости юноша по имени Эрленд Торкельссон, который был помолвлен с Асгерд. Он сказал:

— Пуст дом, когда в нем нет мужчин.

— Да, — согласилась девушка. Холодный ветер с моря трепал ее густые кудри.

— Пожалуй, мы с друзьями задержимся немного, чтобы вас никто не потревожил, — предложил он. — А когда мы поженимся, Асгерд, твои мать и сестра смогут жить с нами.

— Я не выйду за тебя, пока Вальгарда не повесят, а его людей не сожгут живьем! — сердито воскликнула она.

— За этим дело не станет, — невесело усмехнулся Эрленд. — Стрелу войны уже передают из рук в руки. Если только они раньше не убегут, мы покончим с ними раз и навсегда.

— Хорошо, — кивнула Асгерд.

Ближе к ночи гости разъехались, остались лишь домочадцы Орма, Эрленд и пяток его друзей. С наступлением темноты задул сильный ветер, он принес на своих крыльях снегопад. Незаметно снег перешел в град, словно застучали по крышам копыта коней. В главной зале было темно и тихо, люди сидели кучкой в дальнем ее конце. Они мало говорили, но много пили.

Вдруг Элфрида встрепенулась.

— Я что-то слышала, — сказала она.

— Тебе почудилось, — возразила Асгерд, — в такую погоду все прячутся по домам.

Фреда, которую пугал неподвижный взгляд матери, тронула ее за руку и проговорила робко:

— Ты не одна, мама. Твои дочери не покинут тебя.

— Спасибо, — Элфрида выдавила из себя улыбку. — Вы возродите род Орма, чтобы память о нем не стерлась… — Она поглядела на Эрленда: — Не обижай свою жену. Ее предки были вождями.

— С чего бы это мне ее обижать? — ответил он.

В дверь ударили чем-то тяжелым. Сквозь вой ветра донесся крик:

— Открывайте! Открывайте, не то выломаем!..

Мужчины схватились за оружие. Раб откинул засов — и повалился на пол, зарубленный на месте. Высокий, хмурый, со снегом на плечах, в залу вошел Вальгард. Двое викингов прикрывали его с обеих сторон щитами.

Он сказал:

— Пусть женщины и дети выходят, мы их пощадим. Дом окружен моими людьми. Я думаю сжечь его.

Брошенное кем-то копье со звоном отлетело от металлического щита. Дымом запахло сильнее, чем прежде.

— Мало ты причинил нам горя? — крикнула Фреда. — Сжигай все, что хочешь, но я останусь тут, чтобы не быть обязанной тебе жизнью.

— Вперед! — крикнул Вальгард, и в залу ворвалась добрая дюжина викингов.

— Стойте! — воскликнул Эрленд, обнажая меч и нападая на Вальгарда. Сверкнуло лезвие Братоубийцы. Клинок юноши не успел ужалить — топор берсерка рассек тело Эрленда. Перепрыгнув через труп, Вальгард завладел рукой Фреды, а другой викинг схватил Асгерд. Остальные окружили их стеной из щитов. Облаченные в кольчуги и шлемы, они без труда пробились наружу, убив еще троих.

Те, кто остался внутри, вооружились и попробовали вырваться, но часть из них полегла в дверях, а уцелевшие отхлынули обратно. Элфрида с криком бросилась к выходу. Ее викинги пропустили беспрепятственно.

Вальгард связал Фреде и Асгерд руки в запястьях с таким расчетом, чтобы за свободные концы веревок девушек можно было тащить, если они откажутся идти сами. Пламя охватило крышу дома. Элфрида вцепилась в рукав Вальгарда.

— Ты хуже волка, — прорыдала она, — какое новое зло ты замыслил? Что сделали тебе твои сестры, от которых ты видел только хорошее, как ты можешь топтать сердце матери? Отпусти их, отпусти!

Вальгард холодно глядел на нее.

— Ты мне не мать, — проронил он наконец и ударил ее. Она без чувств упала в снег, а он отвернулся и дал знак своим людям, чтобы они отвели пленниц на берег, где стояли наготове корабли.

— Что с нами будет? — плача, спросила Фреда. Асгерд плюнула в брата.

Он усмехнулся, не разжимая губ, и ответил:

— Я вовсе не желаю вам зла, даже наоборот — ведь вас отдадут королю. — Он вздохнул. — Впрочем, мне лучше последить за вами, чтобы мои люди не подвели меня.

Те из женщин, которые не захотели умирать, выбежали наружу вместе с детьми. Викинги набросились на них, но, удовлетворив похоть, отпустили. Другие же предпочли сгореть заодно с мужьями. Пламя с дома вскоре перекинулось на прочие постройки, в которых, правда, уже не было ничего мало-мальски ценного.

Вальгард ушел, удостоверившись, что все, кто остался внутри, погибли. Он знал, что, если он промедлит, ему не миновать стычки с соседями. Викинги столкнули корабли в воду и налегли на весла. Ветер с моря гнал на берег ледяные волны.

— Так мы никогда не доберемся до Финнмарка, — проворчал рулевой на ладье Вальгарда.

— Доберемся, — утешил его берсерк.

На рассвете, как говорила ему ведьма, он сорвал веревку, что перетягивала горло кожаного мешочка. Тотчас же вокруг кораблей заметался ветер. Он задувал то справа, то слева, но потом вынырнул из-за кормы и наполнил паруса. Ладьи устремились прямо на север.

Соседи, что собрались у подворья Орма, обнаружили одни лишь головешки да кучи пепла. Их встретили заплаканные женщины и дети. Элфрида, однако, не плакала. Она молча сидела на кургане и смотрела пустыми глазами на море, а ветер трепал ее волосы и раздувал платье.

Три дня и три ночи подряд неслись по волнам корабли Вальгарда, подгоняемые неутомимым ветром. Одна ладья разломилась и затонула, но большинство людей удалось спасти. Суеверные молились про себя, перешептывались с товарищами, но страх перед Вальгардом подавлял всякую мысль о бунте.

Берсерк проводил почти все время на носу своего судна, глядя на море. Он кутался в длинный плащ, выбеленный морской солью и инеем. Как-то один из викингов попробовал возразить ему. Он убил смельчака на месте и выкинул тело за борт. С людьми он заговаривал редко, что вполне их устраивало, ибо им вовсе не хотелось ощутить на себе его тяжелый взгляд.

Асгерд и Фреда молили его сказать, куда они держат путь. Он отмалчивался, однако заботился о них, насколько это было возможно: кормил, поил, разрешил укрыться от брызг на носу и не подпускал к ним своих головорезов.

Фреда сперва не хотела есть.

— Я ничего не возьму у вора и убийцы, — сказала она. Полоски соли на ее лице обязаны были своим происхождением не только морской воде.

— Ешь, чтобы поддержать силы, — посоветовала Асгерд. — Ты берешь еду не у него. Ведь он заполучил ее, ограбив кого-то. Быть может, нам представится возможность бежать. Если мы обратимся за помощью к господу…

— Запрещаю, — произнес Вальгард, который подслушивал. — Еще раз услышу что-нибудь подобное, заткну вам рты.

— Затыкай, — сказала Фреда, — молитва идет из сердца, а не с уст.

— Все равно она вам не поможет, — ухмыльнулся Вальгард. — Многие женщины взывали к богу, когда я обнимал их, и все без толку. Но, как бы то ни было, я не потерплю на своей ладье разговоров о богах.

Он сказал это не потому, что ожидал подмоги им с Небес. Лишь те, у кого нет души, искушенные в волшбе, могут рассчитывать на то, что им удастся докричаться до величественных Сил, природу которых они не понимают и упоминать о которых страшатся даже мимоходом. Он попросту решил обезопасить себя со всех сторон, и потом ему становилось горько, когда он слышал о том, что было ему недоступно.

Вальгард погрузился в раздумья, сестры тоже замолчали. На корабле было тихо, лишь поскрипывало дерево, шелестел снастями ветер да бились о борта волны. По небу мчались серые тучи, которые частенько извергали на головы людей снег или град. Флотилия викингов продвигалась к северу.

На третий день плавания, уже под вечер, показались берега Финнмарка. Тучи нависали так низко, что темнота наступила быстрее обычного. Прибой разбивался о голые утесы, на вершинах которых, среди снега и льда, росли немногочисленные чахлые деревца.

— Суровый край, — пробормотал рулевой на ладье Вальгарда. — Что-то я не вижу того подворья, о котором ты говорил.

— Правь вон к тому фьорду, — велел берсерк.

Прибрежные утесы, охранявшие горловину фьорда, отсекли ветер. Викинги спустили паруса и взялись за весла. Скалистый берег понемногу приближался. А неподалеку от кромки воды стояли тролли.

Ростом они уступали Вальгарду, но были вдвое шире в плечах. Руки их плетями свисали до колен, кривые короткие ноги оканчивались плоскими ступнями. Под зеленой, холодной и скользкой кожей перекатывались налитые мышцы. В большинстве своем тролли были лысыми, и их огромные круглые головы с приплюснутыми носами, заостренными кверху ушами, глубоко посаженными глазами и клыками, что торчали изо ртов, сильно смахивали на черепа. Глаза их лишены были белков и казались бездонными колодцами мрака.

Несмотря на пронизывающий ветер, лишь некоторые из них натянули на себя звериные шкуры. Вооружены они были в основном дубинками, а также топорами, копьями, луками и пращами для метания камней, поднять которые было не под силу никому из людей, Впрочем, кое-кто облачился в кольчугу и шлем и разжился оружием из бронзы или из эльфийского сплава.

Вальгард невольно вздрогнул.

— Холодно? — спросил кто-то из викингов.

— А? Нет-нет, — отозвался он и пробормотал себе под нос: — Надеюсь, ведьма не обманула меня и эльфиянки окажутся посимпатичнее этих образин. Но воевать они, похоже, умеют.

Пристав к берегу, викинги выгрузились и вытащили корабли на песок, а потом нерешительно направились в глубь суши. На глазах у Вальгарда ряды троллей пришли в движение.

Схватка была недолгой, ибо люди не видели, кто и откуда на них нападает. Порой, по чистой случайности, кто-то из троллей касался железа и отскакивал как ошпаренный, но это отнюдь не умеряло их пыла. Хохоча во все горло, чудовища крушили черепа викингов, раздирали людей на кусочки и забавлялись, глядя на их мучения.

Рулевой с ладьи Вальгарда, увидев, что товарищи погибают, а предводитель спокойно взирает на бойню, с ревом кинулся на берсерка.

— Ты заманил нас в ловушку! — крикнул он.

— Заманил, — согласился Вальгард, отражая выпад. Вскоре рулевой упал на песок мертвым. Он был последним из викингов.

К Вальгарду, тяжело ступая по песку и камням, приблизился военачальник троллей.

— Мы ждали тебя. Нас известила летучая мышь, которая может превращаться в крысу, — буркнул он. — Мы славно повеселились. Идем к королю.

— Пошли, — сказал Вальгард. Он заново связал своим сестрам руки за спиной и затолкал им в рты по кляпу. Потрясенные увиденным, девушки безропотно повиновались, когда он велел им идти за собой. По глубокой расщелине они добрались до голого склона горы, миновали невидимых стражников и очутились в подземном дворце короля Иллреде.

Он был вырублен прямо в скале, но обставлен со всей возможной роскошью. Сами тролли ничего не изготавливали, а пользовались награбленным у эльфов, карликов, гоблинов и прочих, в том числе у людей. Каменные стены пещерного дворца укрывали расшитые самоцветами шпалеры, столы из черного дерева и слоновой кости застелены были изумительной красоты скатертями, в свете факелов мерцали и переливались богатые одежды вельмож и их жен.

По зале, разнося кушанья и кубки с питьем, сновали рабы, среди которых попадались и эльфы, и карлики, и гоблины. На своем пиру тролли заодно с говядиной, кониной и свининой пожирали похищенных у людей и в Волшебной стране младенцев, запивая лакомства вином с юга. Под высокими сводами пещеры раздавались дребезжащие звуки — такова была музыка троллей.

Вдоль стен стояли стражники, неподвижные, как языческие идолы. Пламя факелов кровавило наконечники их копий. Сидевшие за столами шумели, горланили, ссорились и тут же мирились, но владыки Тролльхейма не участвовали в общем веселье. Они молча наблюдали за всем со своих резных кресел.

Вальгард отыскал взглядом Иллреде. Король был дороден, если не сказать тучен, морщинистое лицо его обрамляла густая и длинная зеленая борода. Ощутив на себе королевский взор, подменыш не смог совладать с дрожью в коленках.

— Приветствую тебя, великий король, — проговорил он с запинкой. — Я Вальгард Берсерк, прибыл из Англии, чтобы сражаться за тебя. Мне сказали, что ты — отец моей матери, и с радостью я признаю в тебе деда.

Иллреде кивнул головой, которую венчала золотая корона.

— Быть посему, — провозгласил он. — Добро пожаловать, Вальгард, в Тролльхейм, твой родной дом.

Он взглянул на девушек, которые, будучи не в силах держаться на ногах, опустились на пол и тесно прижались друг к другу.

— А это кто такие?

— Прими от меня маленький подарок, — сказал Вальгард, — дочерей моего отчима. Надеюсь, они позабавят тебя.

— Хо-хо, хо-хо-хо! — гулко раскатился в наступившей тишине смех Иллреде. — Славный подарок! Давненько я не баловался с наложницами из людей! Что ж, милости просим, Вальгард, милости просим!

Он спрыгнул с трона и, громко топая, подошел к девушкам. Асгерд и Фреда ошарашенно озирались по сторонам. Угадать их мысли было вовсе не трудно: «Где мы? Пещера темна и пуста, но Вальгард с кем-то разговаривает и ему отвечают…»

— Глядите на свой новый дом, — усмехнулся Иллреде, притрагиваясь к их глазам. Едва они обрели колдовское зрение и увидели склонившегося над ними громадного тролля, даже кляпы не смогли заглушить вопля, который вырвался у них обеих одновременно.

Иллреде снова рассмеялся.

Глава 10

Набег на Тролльхейм готовился долго и тщательно. На пятьдесят кораблей взошли лучшие воины английских эльфов. Имрик и мудрейшие из его колдунов наложили на ладьи охранительные заклятья. Флот должен был без всяких помех достигнуть фьордов Финнмарка, где находилось королевство троллей. Как глубоко удастся эльфам проникнуть на вражескую территорию, зависело от того, с каким сопротивлением они столкнутся. Скафлок надеялся добраться до дворца Иллреде и вернуться домой с головой короля троллей. Он с нетерпением дожидался дня отплытия.

— Не горячись, — остерег его Имрик. — Убивай и жги, но не жертвуй воинами ради своей прихоти. Будет куда лучше, если враги погибнут, а вы уцелеете.

— Так оно и будет, — улыбнулся Скафлок. Глаза его сверкали, золотистые волосы выбивались из-под головного обруча.

— Не знаю, не знаю, — печально пробормотал Имрик. — Я чувствую, что этот поход не принесет нам добра. Может, отложить его?

— Мы все равно поплывем, — возразил Скафлок.

— Да уж. Впрочем, я могу ошибаться. Плывите же, и да будет с вами удача.

Молодая луна серебрила утесы, что отграничивали полосу прибрежного песка. Неслись на восток облака, подгоняемые ветром, завывания которого разносились далеко окрест. Блики лунного света посверкивали на пенных волнах и разбивались заодно с ними о скалы. Поблескивали в полумраке доспехи эльфов, а лежавшие на берегу корабли казались причудливыми тенями.

Скафлок, завернувшись в плащ, следил за посадкой. Ветер трепал его кудри. Неестественно бледная в лучах луны, к нему приблизилась Лия.

— Хорошо, что ты пришла! — воскликнул юноша. — Пожелай мне удачи и спой на прощание песню.

— Мне не обнять тебя, ты отгородился от меня своей железной кольчугой, — произнесла она своим звучным голосом, который напоминал шелест ветра, журчание ручейка или перезвон далеких колоколов. — Мои чары бессильны изменить твою судьбу. — Она взглянула ему в лицо. — Я знаю наверняка, что вы попадете в засаду. Я молю тебя, заклинаю молоком, которым поила тебя в детстве, и поцелуями, которые дарила тебе как мужчине, — останься дома!

— Разве пристало эльфиянке просить о таком вождя, который, может быть, возвратится с головой врага? — гневно вскричал Скафлок. — Ни за что на свете не совершу я столь постыдного поступка!

— Что ж, — в глазах Лии заблестели слезы. — Люди, жизнь которых и без того коротка, стремятся в юности к смерти, словно в объятия подружек. Несколько лет назад я качала тебя в колыбели, несколько месяцев назад я проводила с тобой теплые летние ночи, и для меня, бессмертной, прошедшие годы мало что значат. Мигом пронесется время до того дня, когда воронье набросится на твой обезображенный труп. Я никогда не забуду тебя, Скафлок, но боюсь, что целую в последний раз.

И она запела:

Скафлоку не понравилась песня Лии, ибо она предвещала неудачу. Отвернувшись от эльфиянки, он крикнул воинам, чтобы они стаскивали корабли в воду. Ступив на палубу своей ладьи, он начисто позабыл о дурных предзнаменованиях.

— Ветер дует три дня подряд, — сказал его приятель Голтан. — Не иначе, он колдовской. Может статься, какой-нибудь кудесник плывет на восток.

— Поблагодарим его за то, что он избавил нас от необходимости самим поднимать ветер, — откликнулся Скафлок. — Однако если он в пути целых три дня, значит, его корабль построен руками смертных. Ему не тягаться с нами!

Эльфы поставили мачты, развернули паруса, и их ладьи устремились вперед, подобные порыву ветра или снежному заряду. Они лихо перескакивали с волны на волну. Эльфы не знали себе равных в быстроте передвижения, будь то пешком, на конях или по воде. Еще до полуночи замаячили там, где море сливалось с небом, голые и угрюмые скалы Финнмарка.

Скафлок улыбнулся, обнажив зубы, и сказал так:

Эльфы громко засмеялись. Спустив парус, они взялись за весла, и корабль Скафлока первым скользнул в устье фьорда. Глазам воинов открылась неожиданная картина — на берегу стояли три пустые ладьи, а чуть поодаль, на камнях, виднелись окровавленные трупы людей.

Скафлок спрыгнул на песок, сжимая в руке меч.

— Что тут произошло? — проговорил он, осматриваясь.

— Должно быть, они укрылись здесь от ветра, а потом на них напали тролли, — отозвался Голтан. — Это случилось совсем недавно. Видишь, кровь еще не успела застыть. Наверное, тролли поспешили к Иллреде — похвалиться своим злодеянием.

— Значит, нам повезло! — воскликнул Скафлок, который никак не рассчитывал застать недругов врасплох. Он взмахнул мечом, подавая знак воинам. Мертвецы остались лежать, где лежали, — ведь они были всего-навсего людьми.

Эльфы по мелководью подтащили свои корабли к берегу. Назначив часовых, Скафлок повел остальной отряд в скалы.

Они миновали расщелину, которая скрыта от взглядов смертных, и оказались среди обрывистых утесов; вершины их как будто вонзались в небо. Облака то и дело заволакивали лик луны, и казалось, что ночное светило подмигивает смельчакам. Пронизывающий, студеный ветер мешал продвижению, но эльфы шаг за шагом приближались к пещере, зев которой чернел в склоне горы.

Вдруг оттуда появились тролли — по-видимому, береговые дозорные, которым велено было вернуться на свои посты. Скафлок крикнул, перекрывая вой ветра:

— За мной! Мы одолеем их!

Прежде чем тролли успели сообразить, что к чему, засвистели стрелы и копья, и это был последний звук, какой они слышали при жизни. Но шум схватки, разумеется, проник внутрь пещеры, и находившиеся там тролли бросились на выручку попавшим в беду собратьям.

Звон оружия эхом отражался от стен и потолка, мешаясь с боевым кличем эльфов и громовыми криками троллей. Скафлок и Голтан сражались бок о бок, прикрывая друг друга щитами. Тролли не носили доспехов и были менее проворны, чем эльфы, а потому уступали едва ли не в каждом единоборстве. Один тролль кинулся на Скафлока, размахивая копьем, древко которого было толщиной с молодое деревце. Отразив удар щитом, Скафлок сделал выпад, и его стальной клинок пронзил сердце нападавшего. Краем глаза он увидел взметнувшуюся над его головой дубинку и снова подставил щит. Дубинка обрушилась на сталь с такой силой, что Скафлок зашатался и даже припал на колено, однако высвободил меч и отсек второму троллю ногу. Поднявшись, он нанес удар сплеча, и голова третьего тролля покатилась по полу пещеры.

Наконец сражение переместилось в парадную залу королевского дворца. Очутившись в просторном подземелье, эльфы тут же изготовились к продолжению битвы: тренькнули тетивы луков, и стрелы с серым оперением дождем посыпались на троллей. Те смешались, в их рядах возникла паника. Снова завязалась рукопашная.

Из эльфов некоторые погибли, многие получили ранения, но для троллей эта схватка была не чем иным, как сущей бойней. Однако королевская стража доблестно удерживала проход в пиршественную залу, где затаился их повелитель. Первый натиск эльфов окончился беспорядочным отступлением, а перед шеренгой стражников остались лежать мертвые и умирающие. Щиты троллей закрывали их тела от переносицы до колен, так что копья и стрелы были тут бесполезны.

Скафлок измерил взглядом высоту свода.

— Смотрите, как надо! — крикнул он. Вид у него был ужасающий: с головы до ног в зеленой крови троллей, которая местами смешалась с его собственной красной, на щите и на шлеме вмятины, лезвие клинка выщерблено. Рассмеявшись, он вложил меч в ножны, схватил копье, разбежался, оттолкнулся — и перелетел через головы стражников.

Приземлился он на ноги и вновь обнажил меч, однако вес доспехов чуть было не поверг его наземь. Кое-как сохранив равновесие, он напал на троллей сзади, а спины их ничем не были защищены. Три взмаха клинком — и столько же троллей оказались поверженными.

Стражники развернулись к нему. Эльфы, которые только того и ждали, рванулись вперед, в мгновение ока разметали охрану и ворвались в пиршественную залу короля Иллреде.

Тот сидел на троне в дальнем конце пещеры, стиснув в руке копье. Двое троллей попытались заступить дорогу Скафлоку, но пали от его ударов. И тут перед ним возник человек.

На какой-то миг Скафлок опешил. Ему показалось, будто он видит свое отражение, которое замахивается на него топором. Он едва успел выставить щит. Однако топор был не из бронзы, а из чистой стали; он с легкостью расколол щит и рассек левую руку Скафлока.

Юноша попробовал достать врага сверху, но тот отскочил, выдернув топор из обломков щита, и снова ринулся в атаку. Скафлок отшвырнул щит. Сталь зазвенела о сталь. Оба противника были в кольчугах и шлемах, но меч значительно уступал в тяжести топору. Хотя Скафлок был сведущ в эльфийском ратном искусстве, он умудрился выбрать себе для похода не слишком хорошо сбалансированный клинок. И схватка оборачивалась не в его пользу.

Они и не заметили, как оказались в самой гуще сражающихся. Их отнесло в разные стороны. На Скафлока набросился тролль. Он сражался с храбростью отчаяния, но в конце концов сын Имрика покончил с ним. Тем временем двойника Скафлока окружили эльфы. Он пробился сквозь них к Иллреде, вокруг которого собрались уцелевшие тролли. Навалившись все разом на эльфов, они проложили себе дорогу к задней двери и исчезли за ней.

— В погоню! — крикнул Скафлок.

Голтан и другой военачальник удержали его.

— Это будет чистейшим безумием, — проговорил Голтан. — Видишь, за дверью темным-темно. Мы не вернемся оттуда. Давай лучше припрем дверь чем-нибудь, пока Иллреде не призвал на помощь тварей из-под земли.

— Пожалуй, ты прав, — нехотя согласился Скафлок.

Он оглядел залу, задержавшись взглядом на ломившихся от яств столах. Когда он увидел распростертые на скользком от крови полу пещеры тела убитых эльфов, глаза его посуровели. Но все равно — в сравнении с врагами они потеряли лишь горстку воинов! Скафлок велел прикончить раненых троллей — их крики и стоны быстро затихли. Своих же пострадавших в битве эльфы наскоро перевязали и положили в уголке: дома они поправятся в два счета под воздействием исцеляющих чар.

Вдруг Скафлок замер, испытав изумление, схожее с тем, что настигло его, когда он различил среди недругов самого себя. Около трона Иллреде лежали на полу две женщины, связанные и с кляпами во рту.

Скафлок приблизился к ним, доставая на ходу нож. Они попытались отползти.

— Я хочу лишь освободить вас, — сказал он на языке данов и разрезал веревки. Девушки встали, помогая друг другу. Их била дрожь. Одна из них, высокая, с длинными волосами, пробормотала сквозь слезы:

— Злодей, убийца, что еще ты замыслил?

Скафлок ошеломленно воззрился на нее.

— Что?.. — он запнулся. Хотя он умел говорить на языке людей, но пользовался им редко и произносил звуки певуче, на эльфийский манер. — Что я такого сделал? — Он улыбнулся. — Или вам нравилось быть связанными?

— Имей же совесть, Вальгард, не смейся над нами! — воскликнула золотоволосая девушка.

— Я не Вальгард, — ответил он, — и знать не знаю никакого Вальгарда, если только это не тот, кто сражался со мной. Но вы вряд ли видели наш поединок. Меня зовут Скафлок из Альвхейма, и тролли — мои враги.

— Правда, Асгерд! — вмешалась другая девушка, помоложе. — Он не может быть Валъгардом. У него нет бороды, он носит не ту одежду и говорит так странно…

— Я боюсь верить, — прошептала Асгерд. — А если он снова морочит нас? Я знаю наверняка лишь то, что Эрленд погиб и наши родичи вместе с ним.

Она заплакала, рыдания ее походили на отрывистый смех.

— Нет-нет! — Вторая девушка вцепилась в Скафлока, ощупала его лицо. Глаза ее, в которых блестели слезы, сверкали подобно солнечным лучам в каплях весеннего дождя. — Нет, незнакомец, ты не Вальгард, хотя вас трудно не перепутать. У тебя добрый взгляд, твои губы привыкли улыбаться… Слава бо…

Он зажал ей рот ладонью прежде, чем она докончила фразу.

— Не произноси пока этого имени, — сказал он торопливо. — Вы среди тех, кто страшится его. Но они не причинят вам зла. Мы отвезем вас домой или туда, куда вы захотите.

Она кивнула, глядя на него широко раскрытыми глазами. Он убрал ладонь и пристально посмотрел на девушку. Невысокого роста, стройная, гибкая. Длинные темно-русые локоны с оттенком рыжины, широкий лоб, вздернутый нос, пухлые губы. Из-под темных бровей и пушистых ресниц глядели большие, широко расставленные глаза; их дымчато-серый цвет пробудил в Скафлоке какие-то полуосознанные воспоминания. Но что за ними скрывалось, он так и не смог догадаться.

— Кто ты? — спросил он.

— Фреда Ормсдоттер из Англии, а это моя сестра Асгерд, — ответила девушка. — А ты?

— Скафлок, воспитанник Имрика, из английского Альвхейма, — отозвался он. Фреда отпрянула, едва удержавшись от крестного знамения. — Не бойся меня. Подожди тут, я сейчас приду.

Эльфам досталась знатная добыча. Обыскав прилегающие к тронной зале пещеры, они наткнулись на своих собратьев, которых тролли превратили в рабов, и освободили их. Наконец они вышли наружу. Поблизости от входа в подземный дворец Иллреде располагались хозяйственные постройки. Эльфы предали их огню. По-прежнему дул сильный ветер, однако тучи разошлись, и языки пламени взметнулись к усыпанному звездами морозному небу.

— Кажется мне, что с троллями покончено, — сказал Скафлок.

— Не спеши, — предостерег Валка Мудрый. — Мы застали их врасплох, но куда они бежали и что думают делать.

— Узнаем в другой раз, — проговорил Скафлок. — А теперь пускай ладьи несут нас домой.

Асгерд и Фреда стояли чуть поодаль, молчаливо наблюдая за эльфами. Они дивились на этих могучих воинов, что двигались легко и неслышно — лишь звякали порой доспехи. Бледные, широкоскулые, со звериными ушами и раскосыми глазами, они внушали невольный страх смертным.

Между ними ходил Скафлок, почти такой же ловкий и сноровистый. Он говорил на их колдовском языке, но все-таки чувствовалось, что он человек. И кожа у него теплая, подумалось Фреде, не то что у тех эльфов, которые по случайности задевали ее.

— Он наверняка язычник, если живет среди них, — сказала Асгерд.

— Наверно, — ответила ей сестра, — но он был добр к нам и спас нас от… от…

Вздрогнув, Фреда плотнее закуталась в плащ, который отдал ей Скафлок.

Тем временем юноша протрубил в рог сигнал к отступлению, и эльфы, выстроившись цепочкой, направились к побережью. Скафлок шагал рядом с Фредой, часто поглядывая на нее, но не произнося ни слова.

Она была моложе его, и в движениях ее длинноногого, стройного тела ощущалась еще этакая жеребячья неуклюжесть. Голову она держала высоко, лунный свет словно выморозил золотистые пряди ее полос. Когда они спускались по крутому склону, ее маленькая ручка очутилась в его мозолистой ладони.

Неожиданно откуда-то спереди донесся хриплый рев тролльего рога, ему ответил другой, следом третий, и меж утесов заметалось ухо. Эльфы застыли как вкопанные. Насторожив уши, они всматривались в темноту; ноздри их слегка подрагивали.

— Должно быть, они поджидают нас на берегу, — сказал Голтан.

— Плохо дело, — отозвался Скафлок, — но хуже того будет пробиваться по расщелине под градом камней. Пойдем верхом.

Он протрубил вызов в свой большой изогнутый рог. Эльфы до тех пор пользовались такими рогами, а люди позабыли о них с наступлением бронзового века.

— Боюсь, нам снова придется сражаться, — сказал Скафлок Асгерд и Фреде. — Мои воины не дадут вас в обиду, если вы не станете произносить имен, которых они не выносят. Иначе вы опять угодите в лапы к троллям.

— Нехорошо умирать, не воззвав перед смертью к… Тому, кто на Небесах, — проговорила Асгерд. — Но мы исполним твою просьбу.

Рассмеявшись, Скафлок положил руку на плечо Фреде.

— Мы обязательно победим, красавицы! — воскликнул он.

Двоим эльфам поручено было нести девушек, ибо ноги смертных не могли состязаться в быстроте передвижения с ногами обитателей Волшебной страны, а остальные построились вокруг живым щитом. Скафлок повел отряд по горному гребню в сторону моря.

Эльфы играючи перепрыгивали со скалы на скалу; позвякивали доспехи, сверкали в лунном свете обнаженные клинки. Увидев троллей, чьи безобразные фигуры казались еще отвратительнее в призрачном сиянии ночного моста богов, они издали боевой клич и застучали рукоятями мечей по щитам.

Скафлок присвистнул. Троллей было раз в шесть больше, нежели эльфов. Если Иллреде сумел за столь малый срок собрать такую орду, какова же его истинная сила?

— Что ж, — хмыкнул юноша, — будем рубить шестерых с одного замаха.

Первыми в сражение вступили лучники эльфов. На головы неповоротливых троллей посыпались стрелы. Многие из них достигли цели, прочие же или попадали на камни, или застряли в щитах. Вскоре запас стрел истощился.

Эльфы устремились на врагов, и в ночи завязалась кровавая схватка. Хрипели тролльи рога, выпевали звонкие ноты эльфийские горны, завывали по-волчьи тролли и пронзительно кричали эльфы, громыхали по щитам топоры, мечи со звоном отскакивали от шлемов.

Топор и клинок! Копье и булава! Расколотый щит, раздробленный шлем, распоротая кольчуга! Алая кровь эльфов смешивалась с зеленой кровью троллей. А над головами бойцов полыхала красками смерти заря.

В самой гуще битвы, похожие как близнецы, дрались двое высоких воинов. Топор Вальгарда и меч Скафлока не ведали пощады. Берсерком владело бешенство, он крушил направо и налево, не замечая, где свои, а где чужие. Скафлок бился молча, но едва ли менее яростно.

Эльфы оказались окруженными со всех сторон. Тролли напирали, намереваясь, как видно, задавить противника числом. Скафлоку чудилось, будто место одного убитого тролля тут же занимают двое других. Пот стекал с него ручьями, он был мокрым с головы до ног, нападал, отражал удары и вновь нападал.

И вдруг перед ним оказался Вальгард, безумный, пылающий ненавистью ко всему эльфийскому, а особенно — к пасынку Имрика. Они сошлись в поединке, меряя друг друга свирепыми взглядами.

Клинок Скафлока обрушился на шлем Вальгарда и оставил на нем вмятину. Топор Вальгарда врезался в щит Скафлока и прорубил в нем дыру. Скафлок сделал коварный выпад: сталь распорола щеку Вальгарда до самых зубов. Берсерк взревел и накинулся на Скафлока с удвоенной силой: щит юноши разлетелся в щепы, из многочисленных порезов на левой руке хлынула кровь.

Но Вальгард увлекся и слишком далеко выставил ногу. Меч Скафлока вонзился ему в икру. Берсерку повезло, что клинок затупился в сражении, иначе он лишился бы ноги. Пошатнувшись, Вальгард упал.

Скафлок вознамерился было прикончить его, но могучий удар по шлему поверг юношу на колени. Это король троллей Иллреде хватил его своей дубиной с каменным наконечником. Вальгард поднялся и замахнулся топором. Хотя в ушах у него звенело, а боль опоясывала голову словно железным обручем, Скафлок сумел откатиться, и лезвие воткнулось в землю. Кто-то из эльфов выскочил из кольца, охранявшего девушек, и напал на берсерка. Дубина Иллреде опустилась на его шею. Вальгард воздел топор в воздух, норовя уложить эльфа во втором ряду кольца, но промахнулся. Его грозное оружие поразило ту, кого эльф держал на руках.

Кольцо сомкнулось и двинулось на тролля с человеком. Те вынуждены были отступить. Скафлок кое-как встал. Иллреде вернулся к своему войску. Вальгард же остался стоять, где стоял; припадок безумия миновал.

Усталый, весь в крови, он застыл над телом Асгерд.

— Я не хотел этого, — пробормотал он. — Кто из нас проклят, я или мой топор? — Он провел рукой по глазам. — Но… они ведь мне не родня…

Он уселся на землю. Битва все еще продолжалась, но в некотором отдалении.

— Убив Скафлока, убив Фреду, я искореню род, который считал когда-то своим, — говорил он, гладя золотистые волосы Асгерд. — И хорошо бы обойтись без тебя, Братоубийца. Элфриду я тоже убью, если она до сих пор жива. Почему нет? Она мне не мать. Моя мать — мерзкая тварь, что сидит под замком в темнице Имрика. А Элфрида, которая укачивала меня в колыбели, мне не мать…

Эльфы бились доблестно, однако перевес был на стороне троллей. Скафлок подбадривал своих воинов, кричал на них — и вел дальше. Его клинок сеял смерть. Тролли бессильны были против сверкающей смертоносной стали. Мало-помалу эльфы пробивались к побережью.

Скафлок дрогнул на миг, когда рухнул навзничь с копьем в груди Голтан.

— Я обеднел на одного друга, — прошептал он, — и упущенного уже не наверстать.

Оглядевшись, он возвысил голос:

— Хей, Альвхейм! Вперед, вперед!

Остатки отряда эльфов сумели-таки разорвать ряды троллей и проложили себе дорогу к берегу. В сражении пало немало славных воинов, и среди них Валка Мудрый, Флам Оркнейский и Хлоккан Алая Пика.

Уцелевшие прорвались к кораблям. На глазах у троллей некоторые из них разбрасывали на бегу захваченную добычу. Это на какое-то время задержало погоню: Иллреде рад был вернуть утраченные сокровища.

Добрую половину кораблей пришлось предать огню, ибо некому было садиться за их весла. Погрузившись на ладьи и столкнув их в воду, эльфы принялись грести к выходу из фьорда.

Фреда, кутаясь в плащ, смотрела на Скафлока: тот стоял на носу корабля, размахивал руками и бормотал слова, которых она не понимала. С кормы задул ветер. Сила его все нарастала, и корабли под парусами устремились в море. Они мчались по волнам, подобные морской пене или бегущим облакам, грезам или колдовским чарам, или лунным бликам на воде. Скафлок пел заклинания, ветер трепал его волосы и звенел кольцами кольчуги. Юноша казался Фреде героем древних саг, бесстрашным воином из незапамятного прошлого.

Внезапно в глазах у нее потемнело.

Глава 11

Она очнулась на ложе из резной слоновой кости, устланном мехами и шелками. Ее тело было чистым и свежим; кто-то одел ее в сорочку из белой венецианской парчи. Рядом с ложем стоял искусно сработанный столик, на котором находились кубок с вином, кувшин с водой, виноградные гроздья и другие плоды из южных земель. А вокруг царил синеватый полумрак.

Она не сразу вспомнила, что случилось, а когда память возвратилась, залилась слезами. Плакала она долго. Но самый воздух, которым она дышала, успокаивал. Выплакавшись, она пригубила вино, ощутила давно позабытый покой — и погрузилась в целительный сон.

Проснувшись снова, она почувствовала себя отдохнувшей. Едва она села на ложе, как из полумрака появился Скафлок.

Он улыбался. От ран его, по всей видимости, не осталось и следа. На нем была короткая, богато расшитая туника, из-под которой выглядывал кильт[406]. Он опустился на ложе, взял руки девушки в свои и заглянул ей в глаза.

— Тебе лучше? — спросил он. — Я подсыпал в вино снадобье, которое исцеляет рассудок.

— Мне лучше, только… Где мы?

— В Эльфхьюке, замке Имрика, что стоит среди северных холмов, — ответил Скафлок. Взгляд Фреды выдал ее тревогу. — Не бойся, тебе тут никто не причинит зла.

— Спасибо тебе, — прошептала она, — тебе и господу, который…

— Не произноси здесь святых имен, — предостерег Скафлок, — ты в гостях у эльфов, которые не выносят их. В остальном же делай что хочешь.

— Но ты не эльф, — проговорила Фреда.

— Нет, я человек, но воспитали меня эльфы. Я приемный сын Имрика Лукавого, и он мне куда роднее того, кто был моим настоящим отцом.

— Откуда ты взялся, чтобы спасти нас? Мы совсем отчаялись…

Скафлок вкратце поведал ей о войне между эльфами и троллями и о своем набеге, а потом улыбнулся;

— Давай поговорим о тебе. Кто же вырастил такую красавицу?

Фреда зарделась от смущения, но начала рассказывать. Скафлок слушал ее с недоумением. Имя Орма ничего для него не значило, ибо Имрик всегда уверял пасынка, что похитил его в западных краях. К тому же он воспитывал Скафлока так, чтобы тому и в голову не пришло интересоваться своим происхождением. Что касается Вальгарда, то, по словам Фреды, он был ее братом и сошел с ума. Скафлок почуял в берсерке нелюдя, но, занятый множеством дел, в том числе заботой о Фреде, не стал задумываться над своими ощущениями и решил для себя, что Вальгард одержим демоном. Сходство между ними он приписывал воздействию колдовских чар, которые зачем-то потребовалось наложить на Вальгарда Иллреде. И потом, с кем из эльфов ни заговаривал Скафлок, никто как будто не заметил этого сходства. То ли воинам попросту некогда было глядеть по сторонам, то ли Скафлоку привиделось… В общем, ерунда.

Фреда тоже не думала об этом, потому что для нее они разительно отличались друг от друга. Глаза, губы, лица, походка, речь, манеры, мысли — все было настолько разным, что она едва ли придавала значение одинаковому росту и сложению. Быть может, осенило ее вдруг, у них был общий предок — какой-нибудь дан, что провел лето в Англии сотню лет тому назад.

Размышляла она, впрочем, недолго. Снадобье, которым поил ее Скафлок, притупляло чувства, но не могло стереть из памяти все случившееся. Горе настойчиво напоминало о себе, и свой рассказ Фреда закончила в слезах, прильнув к груди юноши.

— Мертвы! — воскликнула она. — Мертвы все до единого, кроме Вальгарда и меня! Я… я видела, как он убил отца и Асмунда, когда Кетиль уже погиб. Я видела, как мама упала к его ногам, как он зарубил Асгерд. Я осталась совсем одна. О, как хотела бы я умереть вместо… Ох, мама, мама!

— Ну не плачь, — грубовато утешил ее Скафлок. Эльфы не научили его, как вести себя в таких случаях. — Ты цела и невредима, а Вальгарда я разыщу и отомщу ему за твоих родичей.

— Что с того? Подворье Орма сгорело дотла, из рода его выжили безумец да нищенка, — дрожа, она прижалась к юноше. — Помоги мне, Скафлок! Я презираю себя за трусость, но мне страшно… Мне страшно быть одной!

Он потрепал ее по волосам, а другой рукой взял за подбородок и посмотрел ей в глаза.

— Ты не одна, — пробормотал он и нежно поцеловал ее. Она ответила на его поцелуй, ее губы были мягкими, теплыми и солеными от слез.

— Выпей, — предложил он, протягивая ей кубок с вином.

Она сделала несколько глотков и свернулась калачиком в его объятиях. Он ласкал ее и успокаивал, как умел, ибо ему казалось верхом несправедливости то, что она несчастна, и потому прошептал еле слышно заклинания, которые прогоняли тоску и печаль.

Фреда вспомнила, что она — дочь Орма Силача и что отец ее был человек сурового, непреклонного нрава, который говорил своим детям такие слова: «От судьбы не убежишь, но встречать ее надо мужественно».

Она села прямо и сказала Скафлоку:

— Спасибо тебе за твою доброту. Я в порядке.

Он хмыкнул:

— Тогда самое время перекусить.

Но сначала нужно было переодеться. Скафлок подал девушке прозрачное, невесомое платье из тех, какие шьют и носят эльфиянки. Она покраснела, ибо платье это мало что скрывало, но с удовольствием надела на руки тяжелые золотые браслеты, а Скафлок увенчал ее переливчатой бриллиантовой диадемой.

Они вышли в длинный коридор, который проявился не сразу, постепенно, как бы наливаясь красками. Вдоль мраморных стен тянулись рядами колонны, рисунки и узоры на шпалерах и коврах медленно изменялись, словно в диковинном танце.

Навстречу им то и дело попадались рабы-гоблины, зеленокожие и приземистые, но все же привлекательные на вид. Один раз Фреда с криком вцепилась в руку Скафлока: мимо них проскользнул желтый призрак с канделябром. Потом они увидели карлика, который семенил по коридору, выставив перед собой щит.

— Кто это? — прошептала Фреда.

Скафлок усмехнулся:

— Катайский шен[407]. Мы захватили его в одном из набегов. Он сильный, и из него получился хороший раб. Но такие, как он, могут ходить только по прямой, вот он и носит щит, чтобы не ударяться о стены.

Фреда засмеялась. Скафлок восторженно слушал ее звонкий смех. В смехе эльфиянок всегда таилась злобная насмешка, но улыбка Фреды похожа была на светлое весеннее утро.

Они отведали изысканных яств. За столом, кроме них, никого не было. Откуда-то доносилась негромкая музыка. Скафлок сказал:

Она потупила глаза, чувствуя, как на щеках вновь выступает румянец, и не смогла сдержать улыбки.

Но тут же ее охватило раскаяние:

— Не пристало мне веселиться, когда мертвы мои родичи. Сломалось то дерево, что укрывало землю своими ветвями, и ветер гуляет в пустынных полях…

Оборвав себя, она сказала просто:

— Мы все что-то теряем, когда уходят хорошие люди.

— Если они были хорошими, не стоит убиваться по ним, — сказал Скафлок, — ибо они избавились от тягот нашего мира и отправились к Тому, кто над нами. По правде говоря, мне думается, лишь твой плач не дает им наслаждаться своим счастьем.

Фреда крепко стиснула его руку:

— Священник говорил, что те, кто умер без отпущения грехов…

Она приложила ладонь к глазам.

— Я любила их, а они ушли, и я плачу по ним в одиночестве.

Скафлок прикоснулся губами к ее щеке.

— Ты не одна, пока я жив, — пробормотал он. — А священник пускай болтает. Что он ведает?

Они вошли в залу, арочные своды которой были так высоки, что взгляд не улавливал их очертаний. Там перед ними предстала женщина неописуемой, неземной красоты. Рядом с ней Фреда ощутила себя неуклюжей дурнушкой.

— Видишь, Лия, я вернулся, — сказал Скафлок на языке эльфов.

— Вижу, — откликнулась она, — без добычи, едва ли с половиной воинов. Тебя постигла неудача.

— Не совсем, — возразил Скафлок. — Троллей полегло больше, чем эльфов. Мы переполошили их и освободили пленников, которые расскажут нам об их замыслах.

Обняв Фреду за талию, он привлек девушку к себе. Она с радостью подчинилась его желанию, потому что белокожая колдунья внушала ей страх.

— Смотри, какой я добыл самоцвет!

— Зачем она тебе? — усмехнулась Лия. — Или ты услышал зов крови?

— Может быть, — невозмутимо ответил Скафлок.

Лия приблизилась к нему, взяла за руку и заглянула в лицо.

— Скафлок, — произнесла она, — прошу тебя, спровадь ее отсюда. Отошли домой, пока я не прикончила ее.

— У нее нет дома, — сказал Скафлок, — и она и без того настрадалась, чтобы ходить и побираться по чужим подворьям. Какое тебе дело до двоих смертных?

— Такое, — отозвалась Лия печально. — Предчувствие не обмануло меня. Подобное тянется к подобному. Только не она, Скафлок! Выбери себе любую другую из смертных девушек; но эта отмечена судьбой, я чувствую, и по спине моей бегут мурашки. Ты встретился с ней не случайно. Она причинит тебе великое горе.

— Нет, — сказал Скафлок коротко и заговорил о другом: — Когда возвратится Имрик? Меня известили, что, пока я был в Тролльхейме, его призвал король эльфов.

— Мы ждем его со дня на день. Повремени, Скафлок, может, он сумеет уберечь тебя от твоей судьбы.

— Клипу ли тому, кто сражался с троллями и демонами, бояться женщины? — фыркнул Скафлок. — Это даже не карканье ворона, а квохтанье курицы.

Он повел Фреду прочь.

Лия мгновение глядела им вслед, потом повернулась и побежала по длинному коридору. В глазах ее мерцали слезы.

Скафлок водил Фреду по замку. Сперва она отмалчивалась, но постепенно начали сказываться выпитое снадобье и заклинания Скафлока. Фреда улыбалась все чаще и чаще, забрасывала юношу вопросами, весело щебетала и с любопытством поглядывала на него. Наконец он сказал:

— Пойдем наружу. Я покажу тебе то, что сотворил для тебя.

— Для меня? — переспросила она.

— Ну, если норны будут милостивы, то и для себя тоже, — рассмеялся он.

Они пересекли внутренний двор замка, миновали высокие бронзовые ворота и очутились на голубоватом, залитом солнечным светом снегу. Поблизости не было видно ни эльфа. Скафлок укрыл Фреду своим плащом, и они направились к обледеневшему лесу. Пар изо ртов поднимался к безоблачному небу; каждый вдох обжигал горло. Наст хрустел под ногами, ветер шуршал иголками елей.

— Холодно, — пожаловалась Фреда. Ее рыжевато-золотистые волосы были единственным напоминанием о тепле в этом белом царстве стужи. — Твой плащ согревает, а без него холодно.

— Так неужели я отпущу тебя в такой мороз побираться на дорогах?!

— Найдутся люди, которые возьмут меня к себе. У нас было много друзей. Наша, вернее моя, земля будет… — Она запнулась и нехотя докончила: — Хорошим приданым.

— Зачем искать друзей на стороне, когда они рядом? А что до земли, смотри!

Они взобрались на холм, один из многих, кольцом окружавших лесистую долину. И тут Скафлок превратил зиму в лето. На берегу шаловливого ручейка оделись листвой деревья, из густой травы выглянули пестрые цветы, запели птицы, заплескалась в воде рыба, выбежали из-за деревьев лань с олененком.

Фреда закричала от восторга и захлопала в ладоши. Скафлок улыбнулся.

— Это тебе, — сказал он, — потому что ты — самое настоящее лето. Забудь о холоде зимы, Фреда. У нас с тобой свое время года.

Они спустились в долину, присели у ручья. Легкий ветерок ерошил им волосы. Вокруг, куда ни глянь, краснели, желтели, голубели лесные ягоды. Фреда нарвала маргариток, и они, по велению Скафлока, сплелись в ожерелье, которое он повесил на шею девушке.

Его колдовство не пугало ее. Лежа на спине, она жевала яблоко, что он ей сорвал, у которого был вкус благородного вина и которое пьянило ничуть не хуже, и слушала его слова:

— Но мы не можем… — выдохнула она, повторяя про себя строфы.

— Почему нет? — удивился он.

— Ты язычник, а я…

— Я же запретил тебе говорить об этом. Плати за ослушание. — Скафлок поцеловал ее. Поцелуй длился долго, сперва нежный, потом неистовый. Она попыталась было оттолкнуть юношу, но ей недоставало сил. Те вернулись, лишь когда ее губы ответили его жадным губам.

— Тебе не понравилось? — усмехнулся он.

— Что ты… — прошептала она.

— Я знаю, ты еще не свыклась с потерей. Но печаль уляжется, поверь мне, а те, по ком ты скорбишь, не рассердятся на тебя.

По правде сказать, печаль уже развеялась, оставив вместо себя нежность и мимолетное сожаление: ах, если бы они видели его!

— Подумай о завтрашнем дне, Фреда, ведь в твоих жилах течет кровь рода твоего отца. Я предлагаю тебе богатства и чудеса Альвхейма. Мне не нужно никакого приданого, мне нужна только ты. Я клянусь защищать тебя до последнего дыхания и буду любить тебя до самой смерти.

Эльфы сведущи в том, как прогонять тоску и как возбуждать любовь, а Скафлок был прилежным учеником, К тому же юность — тот благотворный солнечный свет, что согревает распускающийся цветок взаимной привязанности.

В долине, где царило лето, наступила ночь. Скафлок и Фреда лежали на берегу ручья и слушали соловья. Под его пение девушка заснула.

Обнимая ее, юноша прислушивался к ее ровному дыханию, вдыхал аромат волос и девичьего тела, вспоминал ее слезы и смех и неожиданно осознал то, что до сих пор не приходило ему на ум.

Он соблазнил ее ради забавы. Девушки, которых он встречал, бродя по землям людей, редко бывали одни; когда же ему попадались одиночки, он с презрением отворачивался, находя их слишком грубыми, душевно и телесно. Однако Фреда пробудила в нем вожделение, он подумал о том, каково будет лечь с ней, — и запутался в собственных силках.

Впрочем, ему было все равно. Он с улыбкой глядел в небо, где сверкала и серебрилась в своем вечном кружении вокруг Полярной звезды Большая Медведица. Холодные и хитрые эльфиянки умели многое, но сердца свои держали на запоре, а потому бессильны были по-настоящему увлечь его. Фреда же…

Лия была права. Подобное тянется к подобному.

Глава 12

Несколько дней спустя Скафлок отправился на охоту. Он надел волшебные лыжи, которые несли его как на крыльях — вверх и вниз по склонам холмов, по замерзшим рекам и заснеженным лесам шотландских нагорий. На закате он повернул домой и вдруг увидел вдалеке огонек костра. Гадая, кто это забрел в такую глухомань, он осторожно приблизился, сжимая в руке копье.

У костра сидел на корточках высокий и широкоплечий мужчина. Он поджаривал в пламени кусок конины. Несмотря на пронизывающий ветер, на нем был один лишь кильт из волчьей шкуры. Лезвие топора, лежавшего рядом с ним на снегу, слепило глаза своим блеском.

Скафлок сразу понял, что перед ним не простой охотник, а когда он разглядел, что незнакомец однорук, по спине его поползли мурашки. Встреча под вечер с асом Тюром[408] не предвещала ничего хорошего.

Но бежать было поздно. Бог уже заметил Скафлока. Юноша смело вступил в круг света и посмотрел прямо в глаза Тюру.

— Здрав будь, Скафлок, — проговорил ас. Голос его напоминал раскат грома.

— Здрав будь, господин, — отозвался Скафлок с некоторым облегчением. Эльфы, будучи лишенными души, не поклонялись богам, но между ними и асами никогда не случалось столкновений. Кое-кто из эльфов даже обретался в Асгарде[409].

Тюр кивком предложил Скафлоку подсесть к нему. Юноша сбросил с плеч добычу — жирную косулю — и повиновался. Пламя костра гудело и шипело, отбрасывая тени на худое, угрюмое лицо Тюра.

Наконец ас заговорил:

— Пахнет войной. Тролли готовятся напасть на Альвхейм.

— Мы знаем, господин, — ответил Скафлок. — Они не застигнут нас врасплох.

— Битва будет более жестокой, чем ты думаешь. Тролли нашли себе союзников, — Тюр уставился в огонь. — На кон поставлено то, о чем не ведают ни эльфы, ни тролли. Норны оборвут многие нити.

Помолчав, Тюр продолжил:

— Что ж, воронье летает низко, а боги склоняются над миром, что дрожит от поступи Времени. Вот что скажу я тебе, Скафлок: пора вспомнить о даре асов. Боги встревожены. Потому-то я, разжигатель войн, спустился на землю.

Ветер растрепал его черные кудри. Он пристально поглядел на юношу.

— Я открою тебе тайну, — сказал он, — хотя вряд ли это поможет устоять против воли норн. Кто твой отец, Скафлок?

— Не знаю, господин. Я как-то не стремился узнать, но могу спросить у Имрика…

— Не стоит. Моли Имрика, чтобы он не рассказывал никому, а прежде всего — тебе, того, что ему известно. День, когда ты узнаешь имя своего отца, будет для тебя черным днем, Скафлок, и твоя скорбь отзовется эхом во всем мире.

Он снова мотнул головой, и Скафлок торопливо удалился, оставив косулю в благодарность за наставление. Спеша домой, он размышлял над тем, что скрывается за словами Тюра — не зря же бог упомянул о его происхождении.

Ночь казалась Скафлоку полной демонов. Он бежал все быстрее и быстрее, не обращал внимания на ветер, который впивался ему в лицо, но никак не мог оторваться от преследовавших его страхов. Только Фреда, подумалось ему, только она сумеет успокоить его.

Незадолго до рассвета впереди замаячили стены и башни Эльфхьюка. Дозорный протрубил в рог, подавая сигнал стражникам у ворот. Скафлок влетел на внутренний двор замка, сбросил лыжи, взбежал по ступеням и устремился в покои Имрика.

Князь, который возвратился в Эльфхьюк накануне вечером, беседовал с глазу на глаз с Лией.

— Скафлок влюбился в смертную? — Он пожал плечами. — Ну и что? Или ты ревнуешь?

— Да, — откровенно ответила ему сестра. — Но дело тут не в моей ревности. Посмотри сам на эту девчонку. Может статься, ты догадаешься, почему я утверждаю, что она — оружие, обращенное против нас.

— Хм-м… — князь потер подбородок и нахмурился. — Что ты о ней знаешь?

— Ее зовут Фреда Ормсдотгер, она с юга, семья ее погибла…

— Фреда… Ормсдотгер… — Имрик вскочил. — Так это означает…

Тут в комнату ворвался Скафлок. У него был донельзя измученный вид. Он так запыхался, что язык отказывался повиноваться ему. Справившись с собой, он на едином дыхании выложил Имрику и Лии то, что услышал от Тюра.

— Что разумел Тюр? — воскликнул он под конец. — Кто я такой, Имрик?

— Я знаю, что он разумел, — сурово ответил князь, — а потому не спрашивай меня, Скафлок. Стыдиться тебе нечего, ты происходишь из славного рода, но не требуй, чтобы я сказал больше.

Велеречивость Имрика не раз его выручала. Вот и сейчас ему удалось утихомирить Скафлока и рассеять опасения Лии. Они ушли успокоенные.

Оставшись в одиночестве, Имрик принялся расхаживать по комнате.

— Кто-то завлек нас на дорогу, которая ведет к гибели, — пробормотал он. — Лучше всего избавиться от девчонки. Но нет, Скафлок не отдаст ее, он воспротивится и… Надо сохранить тайну. Меня заботит не Скафлок, он мыслит как эльф. Но он наверняка расскажет обо всем подружке, а ведь они нарушили одну из главных заповедей, которые блюдут люди. Кто знает, что она выкинет с отчаяния? А Скафлок нам очень нужен.

Имрик погрузился в раздумья. Он отвергал план за планом. Может, подсунуть Скафлоку другую? Нет, его пасынок вовсе не глупец. К тому же над взаимной любовью не властны даже боги. Если бы она умерла сама по себе, не надо было бы ломать голову. Но Имрик был слишком опытен, чтобы полагаться на столь маловероятную возможность. Значит, следует похоронить правду о происхождении Скафлока, и поскорее.

Князь напряг память. Насколько он мог судить — не так-то просто отыскать необходимое среди воспоминаний тысячелетней давности, — кроме него истина известна лишь одному человеку.

Он послал за Огненным Копьем. Этот воин, несмотря на свою молодость — он прожил на свете всего два столетия, — пользовался доверием Имрика, был хитер и сведущ в волшбе.

— В лесу к юго-западу отсюда, — сказал ему князь, — обитала лет двадцать с лишним назад ведьма. Она могла и умереть, но я хочу, чтобы ты разузнал о ней. А если она до сих пор жива, убей ее без жалости.

— Хорошо, господин, — кивнул эльф. — Если ты позволишь мне взять охотников и собак, мы отправимся сегодня же вечером.

Имрик разъяснил ему, как найти хижину ведьмы.

— Бери, кого сочтешь нужным, и не медли. Не обсуждай моего приказа и никому о нем не распространяйся.

Фреда обрадовалась возвращению Скафлока. Великолепие Эльфхьюка поражало ее воображение, но в отсутствие любимого ей все становилось немило, хотя она старалась не подавать виду. Обитатели замка — высокие и стройные эльфы, прекрасные эльфиянки, карлики, гоблины и прочие существа, которые были у них в услужении, огнедышащие драконы, что использовались для охоты, львы и пантеры, содержавшиеся на правах домашних животных, породистые лошади и псы — были для нее чужими. Прикосновение эльфов было холодным, лица их напоминали лица статуй; словом, они отличались от людей буквально всем — речью, одеждой, манерами, обычаями. Величественный замок, который одновременно являлся голым утесом, подавлял Фреду своим колдовским сумраком; те, кто населял холмы, леса и воды, пугали девушку уже тем, что существовали на самом деле.

Однако, когда Скафлок был рядом, Альвхейм представлялся ей преддверием Небес. («Прости мне, господи, такие мысли, — шептала она, — прости мне, что я не бегу из оплота язычества в святой монастырь».) Скафлок был весел и проказлив, он складывал в ее честь вису за висой, его руки и губы ласкали и пьянили, в его объятиях она как будто сливалась с ним воедино. Она видела его в сражении, знала, что мало кто способен устоять перед ним, и гордилась его доблестью. Порой она ощущала угрызения совести, но говорила себе, что она тут ни при чем, что всему виной заклинания, которые высушили ее слезы и вернули ей радость. Ведь у нее не было выбора: Скафлок не захотел бы ждать, пока минует год траура, а где найти лучшего отца для внуков Орма и Элфриды?

Она догадывалась о его любви. Да, он любит ее, иначе с чего бы ему ложиться с ней, проводить с ней почти все свое время, — ему, на кого заглядываются эльфиянхи? Однако она не могла понять, чем привлекает его, не подозревала даже, как глубоко запала ему в душу ее неброская красота. Скафлок не сознавал своего одиночества, пока не повстречался с Фредой. Ему было известно, что, если только не заплатить назначенную цену, чего он делать не собирался, он когда-то умрет, что жизнь его — летучая искорка в сравнении с долгим веком эльфов. А потому приятно было думать, что в последний час рядом будет кто-то из соплеменников.

В те немногие дни, которые провели вместе, они катались на лошадях, плавали под парусом, бродили по лесам и холмам. Фреда метко стреляла из лука, — Орм считал, что женщины его рода должны уметь постоять за себя. Скафлок глядел на нее, когда она перебегала от дерева к дереву, сжимая в руке лук и потряхивая копной золотистых волос, и ему мнилось, что видит юную богиню-охотницу. Они следили за выступлениями фокусников и фигляров, слушали музыкантов и скальдов, которые развлекали эльфов. Они навестили друзей Скафлока: гномов, что жили под корнями дубов, белых водяных духов, фавна с печальными глазами, диких зверей. Фреда улыбалась и жалела лишь о том, что никто из них не понимает ее языка.

О будущем она задумывалась редко. Конечно, однажды они со Скафлоком возвратятся к людям, он окрестится, и тогда господь простит ей все ее грехи. Но это случится не сегодня и не завтра. Призрачный Эльфхьюк побуждал забыть о времени; она потеряла счет дням и не стремилась обрести его заново…

Фреда обняла Скафлока. При виде ее все страхи юноши улетучились: юная, стройная, гибкая, длинноногая, больше девочка, нежели женщина, и все-таки — его женщина. Он взял ее на руки, подбросил в воздух, поймал и рассмеялся. Девушка вторила ему.

— Опусти, — попросила она. — Опусти, чтобы я могла поцеловать тебя.

— Подожди, — Скафлок вновь подкинул ее и махнул рукой. Фреда зависла над полом, отчаянно задергалась, разрываясь между восторгом и изумлением. Скафлок притянул ее к себе, запрокинул голову и поцеловал в губы.

— Этак я сломаю шею, — усмехнулся он, лишил себя веса, а заодно наколдовал облако, пушистое и мягкое. Из середины его росло дерево, ветви которого сгибались под тяжестью самых разных плодов, а над кроной переливалась яркая радуга. Влюбленные улеглись на необычное ложе.

— Безумец, когда-нибудь ты перепутаешь свои заклинания себе на погибель, — прошептала Фреда.

Он заглянул в серые глаза девушки, пересчитал веснушки на ее щеках и поцеловал ее столько раз, сколько их было.

— Жаль, что кожа у тебя не пятнистая, как у леопарда, — проговорил он.

— Разве ты не можешь целовать меня просто так? — отозвалась она. — Я соскучилась по тебе, милый. Как прошла охота?

Он нахмурился:

— Неплохо.

— Ты чем-то встревожен, любимый. Что произошло? В замке ночь напролет трубили горны, я слышала топот ног и ржанье коней. Каждый день приходят вооруженные отряды. Что стряслось, Скафлок?

— Ты знаешь, что мы воюем с троллями, — ответил он. — Они готовятся напасть на нас. Мы встретим их тут, чтобы не лазить за ними по их скалам, где недолго свернуть себе шею.

Фреда вздрогнула:

— Тролли…

— Не бойся, — Скафлок постарался улыбнуться как можно веселее. — Мы сойдемся с ними в море и отправим их на дно. Те же, кто доберется до берега, получат во владение столько земли, сколько понадобится, чтобы засыпать их могилы. Уничтожив войско троллей, мы без труда овладеем Тролльхеймом. Да, битва будет жаркой, но Альвхейм выстоит и победит.

— Мне страшно за тебя, Скафлок.

Тогда он сказал:

Пока с уст Скафлока срывались слова висы, руки его развязывали поясок на платье девушки. Фреда покраснела.

— Бесстыдник, — упрекнула она, поглаживая его плечо.

Скафлок приподнял бровь.

— А чего тут стыдиться? — удивился он.

Огненное Копье покинул замок вскоре после захода солнца. На западе тлели остывающими угольями последние сполохи заката. Посланец Имрика и те, кто сопровождал его, одеты были в зеленые охотничьи туники, поверх которых развевались черные плащи. Они выбрали себе копья и стрелы с серебряными наконечниками. Вокруг нетерпеливо гарцующих лошадей прыгали собаки, огромные и свирепые псы с рыжей или черной как смоль шкурой, злобным взглядом и острыми клыками, с которых капала слюна, дальние родичи Гарма, Фенриса[410] и той своры, что ведет Дикую Охоту.

Огненное Копье поднес к губам рог, и маленький отряд устремился в ночь под топот копыт и собачий лай. Подобные ветру, неслись они по заснеженным, заледенелым лесам. Стороннему взгляду они представлялись скопищем бесплотных теней, но шум их продвижения разносился далеко окрест. Заслышав его, охотники, углежоги, разбойники и бродяги торопливо крестились или делали знак молота[411], а звери шарахались в сторону, спеша убраться с дороги.

Ведьма вырыла себе на месте сожженной хижины кривобокую землянку. Только здесь и нигде больше набиралась она колдовских сил. Сидя у огня, она прислушивалась к ночным звукам.

— Эльфы охотятся, — пробормотала она.

— Да, — откликнулась крыса, — и сдается мне, на нас.

— На нас? — Ведьма встрепенулась. — С чего ты взяла?

— Они направляются прямо сюда, и потом, ты враждуешь со Скафлоком, а значит, и с Имриком, — попискивая от страха, крыса забралась на грудь ведьме. — Торопись, матушка, торопись, или мы пропали.

Приносить жертву было некогда, поэтому ведьма испустила призывный клич, которому ее научили. Рядом с очагом заклубился мрак, темнее, чем сама ночь.

Ведьма пала ниц. Из сгустка мрака вырвалось холодное голубое пламя.

— Помоги, — простонала она, — помоги, убереги от эльфов!

Взгляд пришельца не выражал ни гнева, ни жалости. Шум охоты приближался.

— Помоги! — взвизгнула ведьма.

Пришелец заговорил. Голос его доносился как будто из неведомого далека.

— Что тебе нужно от меня?

— Им… им надобна моя жизнь.

— Ну и что? Ты уверяла, что тебе все равно, жить или не жить.

— Я отомстила не до конца! — прорыдала она. — Мне нельзя умирать, я должна узнать, чем все кончится! Хозяин, помоги!

Лай собак раздавался все ближе. Земля дрожала под копытами коней.

— Ты моя рабыня, — отозвался голос. — Какое мне дело до твоей мести? Я — владыка Зла, а зло тщетно. Ты думала, что заключила со мной сделку? Тебя обманули: к тебе приходил другой. Смертные не продают, а отдают мне свои души.

С этими словами Князь Тьмы исчез.

Вскрикнув, ведьма бросилась вон из землянки. Собаки эльфов, учуяв запах серы, протяжно завыли. Ведьма обернулась крысой и юркнула в нору под древним дубом.

— Она близко! — воскликнул Огненное Копье. — Ха! Псы взяли след!

Собаки сгрудились у норы, царапая когтями землю и кору дерева. Ведьма выскользнула наружу, перекинулась в ворона и взлетела над лесом. С лука эльфа сорвалась стрела. Ворон рухнул наземь и превратился в омерзительную старуху. Вся свора навалилась на нее. С груди старухи соскочила крыса. На спину ей обрушилось подкованное серебром конское копыто.

Собаки разорвали ведьму в клочья. Перед смертью она успела крикнуть эльфам:

— Проклятие вам! Проклятие и гибель Альвхейму! Передайте Имрику, что Вальгард-подменыш живет и помнит…

Ее крик оборвался.

— Быстро мы ее отыскали, — сказал Огненное Копье, — даже колдовать не пришлось. — Он принюхался. — А теперь в нашем распоряжении целая ночь.

Имрик достойно вознаградил охотников, но, когда они поведали ему, о чем голосила ведьма, нахмурился.

Глава 13

Вальгард добился высокого положения при дворе короля троллей. Он был внуком Иллреде, могучим воином и не боялся железа. Однако вельможи поглядывали на него искоса, ибо в нем, помимо тролльей, текла кровь эльфов, и явился он в Тролльхейм из земель, населенных людьми. Иными словами, они откровенно завидовали этому чужаку, который, овладев при помощи колдовства языком троллей, так возвысился среди них. Впрочем, Вальгард и не искал себе друзей: наружность троллей и их повадки вызывали у него отвращение.

Однако они не знали страха и обладали огромной силой, а их чародеи творили такие чудеса, какие и не снились людям. В общем, перед троллями трепетала вся Волшебная страна, кроме разве что Альвхейма. Вальгарда это вполне устраивало: он надеялся посчитаться со своим настоящим родителем, а без войска Иллреде нечего было и думать о том, чтобы захватить Эльфхьюк. Король раскрыл ему свой замысел.

— Пока длилось перемирие, мы готовились к войне, а эльфы веселились и ссорились друг с другом. Нас меньше, чем их, однако с теми, кто будет сопровождать нас, мы намного превзойдем их числом.

— С кем же? — справился Вальгард.

— Во-первых, гоблины. Они таят обиду и на троллей, и на эльфов, но я пообещал им богатую добычу и свободу для их сородичей, которые попадут к нам в руки, а еще сказал, что они будут вторыми после нас, когда мы станем править Волшебной страной. Сражаются они храбро, и их много.

Потом, — продолжал король, — у нас есть союзники из дальних краев: демоны Байкала, катайские шены, оми с востока[412], бесы мавританских пустынь. За ними нужен глаз да глаз, но я сумею найти им применение. Прибавь сюда всякий сброд — оборотней, вампиров и прочих. Кроме того, у нас множество рабов-карликов. Они будут драться на нашей стороне, если посулить им свободу; к тому же они могут прикасаться к железу. И такому воинству эльфы вынуждены будут противостоять в одиночку! Может, им удастся переманить к себе несколько десятков гоблинов и карликов, но это пустяки. Уповать им остается только на сидов[413]. Однако меня известили, что сиды намерены не вмешиваться до тех пор, пока мы не нападем на их остров, так что мы остережемся трогать их… до другого раза.

Пускай вожди эльфов хитроумны и сведущи в волшбе, — Иллреде гулко расхохотался. — Альвхейму суждено пасть под натиском троллей!

— А ты не хочешь призвать на подмогу егунов?[414] — спросил Вальгард, который все еще путался в обычаях и порядках того мира, где он оказался. — Ведь они родня троллям?

— Не произноси таких слов! — воскликнул Иллреде. — Как по-твоему, почему эльфы не взывают к асам? — Он вздрогнул. — Мы не желаем быть игрушками в руках ледяных великанов! Если асы или етуны открыто спустятся в Мицгард, они неминуемо сойдутся в схватке, а тогда начнется последняя битва[415].

— Но мне говорили иное, когда учили вере в… нового бога.

— Не стоит рассуждать о том, что недоступно нашему пониманию, — Иллреде в раздумье принялся расхаживать по пещере, которую освещали дымные факелы. — Из-за богов обитатели Волшебной страны не смеют без утайки злоумышлять против людей, особенно против крещеных. Так, мелкое колдовство, позаимствованная на ночь лошадь, похищение женщины или ребенка — не более того. Они робеют нас, однако, если напугать их слишком сильно, воззовут к богам, а те покровительствуют им. Если же они обратят молитвы к новому Белому Богу, Волшебной стране придет коней.

Вальгард мигнул. С наступлением ночи он отправился к могиле Асгерд, выкопал тело сестры и перенес его на лодку. Подняв колдовской ветер, как научил его Иллреде, он направил суденышко на юго-запад и вскоре достиг залива Морэй-Ферт на побережье Скотланда.

Высадившись на берег неподалеку от рыбацкой деревушки, он взвалил на плечо закутанное в плащ тело, прокрался на церковный двор, вырыл в укромном уголке яму и опустил туда сестру, а потом тщательно утоптал землю, чтобы никто ни о чем не догадался.

— Теперь ты похоронена так, как, наверно, того желала, — пробормотал он. — Злое дело я сотворил, но помолись вес же, сестра, за мою душу…

Он смятенно уставился во мрак. Ему стало страшно, хотя до сих пор он не ведал, что такое страх.

— Зачем я здесь? Что я тут делаю? Она мне не сестра. Я рожден колдовством. У меня нет души…

Зарычав, он побежал обратно, прыгнул в лодку и поплыл на северо-восток. Лодка летела по волнам так, словно за ней гналась орда бесов.

Приспело время выступать в поход. Иллреде не стал собирать свои войска в одном месте, желая сохранить их численность в тайне от лазутчиков эльфов. Отряды отплывали каждый из своей гавани, а на борту ладьи вождя находился кудесник, который и должен был привести корабли к условленному месту сбора, немного севернее эльфийских земель Англии. Иллреде рассчитывал сперва победить эльфов на море, а потом двинуться на юг по воде и по суше и полностью покорить остров. Затем он предполагал оставить в Англии часть воинства, чтобы эльфы не подняли головы в его отсутствие, а сам намеревался пересечь пролив и пройтись огнем и мечом по заморским рубежам Альвхейма. Промаршировав по Финнмарку и Вендланду, тролли обрушатся на короля эльфов с запада и востока, а после того как завоюют Англию — и с севера.

— Эльфы ловки и проворны, — сказал Иллреде, — но, думается мне, тролли нынче покажут им.

— Позволь мне возглавить вторжение в Англию, — попросил Вальгард. Клянусь, я не оставлю в живых ни единого эльфа.

— Я уже поставил во главе Грума, — ответил Иллреде, — но ты, Вальгард, будешь вторым в Англии после него.

Поблагодарив деда, берсерк холодно взглянул на Грума. Что ж, мало ли что может случиться с троллем, — а тогда он, Вальгард, станет ярлом, как предсказывала ведьма.

Он взошел на ладью Иллреде вместе с королем и его дружиной. Это был большой корабль с высокими бортами, весь черный, за исключением лошадиной головы на обитом железом носу. Последнее, разумеется, было делом рук карликов. Воины-тролли были в доспехах, многие сжимали в руках увесистые дубинки. На черном шлеме Иллреде сверкала золотая корона; он набросил на плечи отороченный мехом плащ из драконьей шкуры, которую бессильна была прошить даже сталь. Остальные были одеты не менее пышно, они шумели и возбужденно переговаривались. Одежда Вальгарда была по-обыденному простой, лицо выражало не радость, а скорее озабоченность. Тролли опасливо сторонились его, испуганно посматривая на железный топор.

В королевской флотилии насчитывалось около сотни кораблей. Погрузка воинов проходила под громкие крики, завывания рогов, топот ног и плеск воды. Ладьи троллей движутся медленнее эльфийских, ибо они шире, тяжелее и сработаны с меньшим мастерством, а потому утро застало их все еще в море. Тролли забились кто куда, прячась от ненавистного солнечного света, а корабли неслись по волнам сами по себе, невидимые для глаз обычного смертного.

На следующую ночь произошло соединение флота. Вальгард преисполнился благоговения. Куда ни посмотри, везде корабли, до самого горизонта. Иллреде оказался толковым военачальником: несмотря на огромное количество ладей, при расстановке в боевой порядок не возникло никакой сумятицы.

Множество кораблей со всех концов света собралось к берегам Альвхейма. Флот выстроился подобием тупого клина: в середине длинные черные ладьи троллей, по бокам — красные челны гоблинов со змеиными головами на носах. Впрочем, суда у гоблинов были не только свои собственные, но и тролльей постройки. Поверх серебряных доспехов гоблины облачились в диковинные наряды, вооружены они были легкими мечами, копьями и луками. Крылья армады составляли корабли иноземцев: разноцветные джонки шенов и оми, гребные галеры бесов, на палубах которых возвышались осадные машины, шлюпы крылатых демонов с Байкала. Под знамена Иллреде сошлись и карлики в железных кольчугах, и духи холмов, лесов и вод, что предпочитали сражаться зубами и когтями. Вся эта разношерстная орда повиновалась назначенным королем из особо доверенных троллей полководцам, а для надежности передний ряд клина с обоих концов замыкали ладьи воинов Иллреде. За первым клином следовал второй, а часть кораблей выделили в резерв.

Хрипели тролльи рога, пронзительно свистели дудки гоблинов, звенели гонги шенов, рокотали барабаны бесов. Тучи нависали над самыми мачтами, весла дружно вспенивали поверхность моря. По снастям и парусам скользили блуждающие огоньки. Под вой ветра метались среди туч призрачные тени.

— Час битвы близок, — сказал Иллреде Вальгарду. — Скоро ты сможешь утолить свою месть.

Берсерк промолчал. Взгляд его устремлен был во мрак.

Глава 14

Весь тот месяц, который прошел со дня набега эльфов на Тролльхейм, Имрик трудился не покладая рук. Немного удалось ему узнать о замыслах врагов, ибо кудесники Иллреде окружили земли троллей непроницаемой колдовской завесой, но все же он выведал, что первый удар грозного воинства обрушится скорее всего на Англию. Поэтому он принялся готовиться к схватке и накапливать силы.

Помощь извне была крайне малой. Среди эльфов не было единства: тому мешало их природное высокомерие. Каждая область Альвхейма собиралась отражать нападение в одиночку. Наемники же, которых в Волшебной стране всегда было в избытке, очевидно, все подались к Иллреде. Имрик отправил гонца в Ирландию к сидам, обещая тем богатую добычу в Тролльхейме. Холодный ответ гласил, что пещеры лепрехунов и подвалы Тир-нан-Ог[416] и так ломятся от сокровищ. Короче говоря, князю приходилось полагаться исключительно на себя.

Тем не менее его войско ночь от ночи становилось все многочисленнее, и эльфы с радостью ожидали предстоящей битвы. Никогда прежде не выступали заодно столько воинов Альвхейма. Хотя тролли все равно превосходили их числом, они не отчаивались. Ведь сражение состоится поблизости от родных берегов, которые они знают, как свои пять пальцев. Те эльфы, что помоложе, заявляли во всеуслышание, что загонят Иллреде обратно в Тролльхейм и замуруют короля троллей в его собственном скалистом дворце.

С Оркнейских островов прибыл Флам, сын того Флама, что погиб в походе Скафлока. Он и его товарищи были искуснейшими кормчими во всей Волшебной стране. Вдоль бортов их кораблей тянулись рядами щиты; носы, увенчанные головами драконов, величественно вспарывали морскую гладь. Флам рвался отомстить за отца.

С серых холмов и пустошей Пиктланда явились дикие горцы со своими кожаными нагрудниками и кремневыми ножами. Они были ниже ростом, чем истинные эльфы, отличались смуглой кожей, длинными черными волосами и густыми бородами, что обрамляли их разрисованные лица. В их жилах текла кровь троллей, гоблинов и более древних существ, а также похищенных в былые времена пиктских женщин. С ними пришли те сиды, которые когда-то поселились в Скотланде: сутулые лепрехуны, что передвигались вприпрыжку, и могучие и пригожие воины в сверкающих кольчугах, пешие и на боевых колесницах, к колесам которых приделаны были лезвия клинков, что косили недругов как траву.

С юга, из-за холмов, с берегов Уэльса и Корнуолла, подошли те эльфы, которые могли считаться первонасельниками острова: всадники в доспехах, возничие колесниц, над которыми развевались старинные знамена; зеленоволосые и белокожие водяные, что кутались в облака соленого тумана; привезенные и позабытые римлянами полубоги; робкие лесные эльфы.

В землях англов и саксов мало нашлось тех, кто откликнулся на призыв, ибо большинство прежних обитателей бежало оттуда добровольно или было изгнано. Однако, несмотря на свою малочисленность, они являли собой грозную силу. Среди них были такие, кто вел родословную от Вейленда[417] или от самого Одина. В них была известная толика карличьей крови, недаром об их кузнечном мастерстве слагали легенды. Эти эльфы предпочитали сражаться своими огромными молотами.

Но костяк войска составляли эльфы, жившие в Эльфхьюке или в окрестностях замка. Они превосходили всех остальных не только древностью рода, но и красотой, мудростью и богатством. Они отправлялись в бой, одетые как на свадьбу, и целовали острия клинков, словно прекрасных невест. Они творили заклинания, которые должны были уберечь друзей и навлечь всяческие беды на врагов. Прибывшие из соседних земель воины преклонялись перед ними, что, впрочем, никак не сказывалось на их аппетите или мужской силе.

Фреда наблюдала за эльфами со смешанным чувством. При виде их она испытывала одновременно восторг и страх, отвращение и гордость. А еще — ей льстило, что ее Скафлок пользуется уважением среди этих загадочных существ.

Но, припомнив медвежью хватку троллей, она испугалась. А если с ним что-нибудь случится?

По-видимому, его посетила та же мысль.

— Может, мне лучше переправить тебя к твоим сородичам? — проговорил он. — Я не верю, что тролли победят, но всякое возможно. Цока все предзнаменования сулят нам поражение. А коль так, то здесь тебе не место.

— Нет-нет! — воскликнула она, прижимаясь к его груди. — Я не покину тебя ни за что!

Он взъерошил ее золотистые волосы.

— Я вернусь за тобой, потом.

— Нет… А вдруг кто-то уговорит или принудит меня остаться? Какой-нибудь священник… Я слышала о таких случаях, — неожиданно ей вспомнились красавицы-эльфиянки и взгляды, какими они окидывали Скафлока. — Нет, я никуда от тебя не денусь!

Он нежно обнял ее.

Вскоре стало известно, что тролли вышли в море. В ночь перед собственным отплытием эльфы устроили в Эльфхьюке пир.

Просторной была трапезная зала в замке Имрика. Фреда, сидя рядом со Скафлоком неподалеку от трона князя, не могла различить противоположной стены. Высокие арочные своды потолка тонули в голубом полумраке, который, подобно дыму, стелился над полом; воздух был свеж и ароматен. Свечи в тяжелых бронзовых канделябрах горели ровным серебристым пламенем, которое отражалось в развешанных по стенам щитах и в золотых узорчатых панелях. На белоснежных скатертях искрились и переливались мириадами красок кубки, чаши и блюда, сработанные из драгоценных металлов и украшенные самоцветами. Хотя Фреда уже успела привыкнуть к обилию изысканных яств, однако у нее едва не закружилась голова, когда она увидела приготовленные для пира кушанья: разнообразная дичь, рыба, фрукты, сласти вперемешку с элем, вином и медом.

Эльфы нарядились в пышные одежды. На Скафлоке была белая шелковая рубаха навыпуск, льняные брюки, причудливо расшитый камзол, перехваченный в талии многоцветным поясом; с пояса свисал кинжал в янтарных ножнах с бриллиантовой рукоятью, на ногах были туфли из кожи единорога, а с плеч алой волной ниспадал подбитый горностаем плащ. Фреда облачилась в полупрозрачное, радужно мерцавшее платье, шейку ее облегало алмазное ожерелье, на обнаженных руках сверкали золотые браслеты; костюм ее дополняли золотой пояс и бархатные башмачки. Головы их, как то пристало князю Альвхейма и его подруге, венчали самоцветные диадемы. Прочие высокородные эльфы выглядели ничуть не менее величаво, и даже вожди диких кланов красовались в золоте и драгоценных каменьях.

Играла музыка: колдовские мелодии, которые так любил Имрик, сменялись сладкозвучными голосами арф, а следом вступали дудки и свирели. Слышались шутки, насмешливые замечания, остроумные ответы; отовсюду доносился звонкий смех.

Но когда унесли столы, чтобы освободить место для представления шутов, раздались крики, требовавшие танца с мечами. Имрик нахмурился: кто знает, что он предречет? Но отказать было невозможно.

Мужчины сбросили с себя одежды, которые стесняли движения, женщины разделись совсем. Рабы раздали мужчинам мечи.

— Что они делают? — спросила Фреда.

— Это старинный танец, — ответил Скафлок. — Должно быть, мне придется быть скальдом, ибо никому из людей, будь он проворней лисицы, не удастся уберечься от царапин. Скальд произносит висы, девяносто и еще девять. Если во время танца никто не пострадает, значит, победа нам обеспечена; если же кого-то убьют, поражения не миновать. Даже порез предвещает неудачу. Не нравится мне эта затея.

Мужчины выстроились в два ряда, друг против друга. Возле каждого стояла обнаженная женщина. Воздев над головами мечи, ряды отступили к стенам залы. Скафлок встал перед троном князя.

— Хей! — крикнул Имрик громко.

Скафлок запел:

Мужчины двинулись вперед. Звон клинков вторил словам Скафлока. Женщины вложили свои ладони в левые руки бойцов — и очутились под блистающими мечами.

Скафлок продолжал:

Эльфиянки словно парили над полом, легко и уверенно уклоняясь от смертоносных лезвий. Мужчины сошлись, повернулись, разошлись, дружно взмахнули клинками; те взлетели в воздух, чудом не попав в гибкие белые тела, и вновь оказались в руках воинов, только из другого ряда.

Скафлок возвысил голос:

Человеческий глаз бессилен был уследить за перемещениями танцоров. Мечи то скрещивались над самым полом, и тогда эльфиянка перепрыгивала через них, то возникали вдруг перед ее лицом, и она подныривала или уворачивалась. Вот, оставшись каждый наедине с партнершей, мужчины принялись плести вокруг них сверкающую паутину. В следующий миг они вновь сомкнулись в ряды и начали надвигаться на женщин, а те умудрялись как-то уворачиваться от беспощадных клинков.

Скафлок воскликнул:

Лия — белый призрак в гуще серебристого облака — крикнула ему:

— Эй, Скафлок, что же твоя подружка, которая так заботилась о тебе, не танцует с нами?

Скафлок мгновенно отозвался:

Внезапно эльфы разом вздрогнули. Лия, отвлекшись на Скафлока, попала под клинок. На ее белоснежном плече заалела царапина. Однако она продолжала танцевать, забрызгивая кровью тех, кто был рядом.

Скафлок постарался, чтобы его голос звучал весело:

Оплошность Лии лишила уверенности остальных женщин, и вскоре еще у нескольких эльфиянок появились свежие порезы. Имрик, опасаясь самого худшего, велел прекратить танец. Веселье закончилось угрюмым молчанием.

Скафлок отвел Фреду в ее покои, а сам куда-то исчез, но быстро вернулся. Он протянул девушке широкий, расшитый серебром пояс, к которому с изнанки крепился маленький серебряный фиал.

— Это мой прощальный дар, — сказал он тихо. — Имрик вручил пояс мне, но я хочу, чтобы его носила ты. Я по-прежнему верю в нашу победу, однако танец поколебал мою надежду.

Фреда молча приняла пояс.

— В фиале хранится могучее снадобье, — пояснил Скафлок. — Если случится так, что в замок ворвутся враги, выпей его. Два-три дня ты будешь как мертвая. Может статься, тебя выбросят за стену: тролли не церемонятся с трупами чужаков. А когда очнешься, сумеешь ускользнуть.

— Зачем мне жить, если ты умрешь? — печально спросила Фреда.

— Ну да, — устало усмехнулся Скафлок, — Ты думаешь, тролли убьют тебя сразу? А поднимать руку на себя христианство запрещает, правда? Горек мой дар, милая, но иного я дарить не стану.

— Спасибо тебе, — прошептала она, — я возьму его. Но давай отвлечемся хоть на миг от грустных мыслей.

— Давай, — согласился он. И пусть недолгое, они заново познали счастье в объятиях друг друга.

Глава 15

Вечером следующего дня, едва закатилось солнце, ладьи эльфов вышли навстречу троллям. Имрик, стоя рядом со Скафлоком на носу своего корабля, вглядывался во мрак. Увидев, сколь грозен флот противника, он с шумом втянул в себя воздух.

— В нашем распоряжении почти все боевые ладьи Альвхейма, — проговорил он, — а у них там по крайней мере вдвое больше. О, если бы другие князья прислушались к моим словам! Сколько я им доказывал, что Иллреде нельзя доверять, что нужно покончить с ним раз и навсегда!

Скафлоку было кое-что известно о взаимных распрях, которые завершились столь плачевным образом. Он был наслышан о тщеславии, лености и равнодушии эльфийских владык. Судя по тому, что он знал, Имрик тоже проявил себя не с лучшей стороны. Впрочем, теперь поздно кого-либо винить.

— Откуда вдруг взялось столько троллей? — хмыкнул он. — Наверняка среди них гоблины и прочая шваль, которая немногого стоит.

— Не потешайся над гоблинами, — возразил Имрик, — из них получаются хорошие бойцы.

Луна, выглянув из-за туч, осветила на миг суровое лицо князя. В воздухе, гонимые ветром, медленно кружились снежинки.

— От колдовства толку будет мало, — продолжал рассуждать Имрик, — потому что здесь мы примерно равны. Значит, все решит простая сила.

Он покачал головой:

— На последнем совете у короля я предлагал объединиться, отдать троллям пограничные земли, даже, быть может, Англию, а потом обрушиться на них всей своей мощью. Но меня не захотели слушать. Что ж, поглядим, кто был прав.

— Они, господин, — вмешался в разговор Огненное Копье. — Мы живо расправимся с этими свиньями. Подпустить их к Эльфхькжу? Мой князь, как ты мог подумать о таком? — Воин погрозил пикой надвигающемуся флоту троллей.

Скафлок тоже жаждал схватки, хотя и понимал умом, что благоприятный ее исход весьма сомнителен. Впрочем, сколько раз бывало, что горстка храбрецов брала верх над могущественным врагом! Юноше не терпелось сойтись в поединке с безумным братом Фреды, Вальгардом, который причинил девушке так много зла, и раскроить ему череп.

Однако, подумалось вдруг ему, если бы Вальгард не похитил Фреду и она не оказалась бы в Тролльхейме, он, Скафлок, никогда бы ее не встретил. Значит, он обязан берсерку, а потому, в уплату долга, убьет его сразу, не станет вырезать на его спине кровавого орла.

Затрубили боевые рога. На кораблях быстро скатали паруса и убрали мачты, гребцы взялись за весла. Когда флоты сблизились на расстояние выстрела, над волнами засвистели стрелы. Они вонзались в дерево и в плоть, три штуки подряд отскочили от кольчуги Скафлока, четвертая чудом не задела руку и воткнулась в носовую фигуру корабля. Другим воинам повезло меньше: на глазах Скафлока они, раненные или пораженные насмерть стрелами троллей, друг за дружкой скрывались в волнах.

Луна почти не появлялась из-за тучи, но над поверхностью моря танцевали блуждающие огоньки, а сама вода отсвечивала холодной белизной. Словом, убивали не вслепую.

За стрелами в воздух взмыли копья, дротики и камни из пращей. Бросок Скафлока вышел удачным: его копье пригвоздило одного из троллей на передовом корабле к палубе. И тут же ему в шлем врезался обломок скалы. Оглушенный, Скафлок перегнулся через борт. Море плеснуло ему в лицо соленой водой.

Вновь протрубили рога. Флоты сошлись.

Ладья Имрика сцепилась с кораблем Иллреде носами, и завязался отчаянный бой. Меч Скафлока отсек лапу тролля, в которой зажата была рукоять топора. Прикрываясь щитом от ударов, юноша кинулся на врагов. Слева от него орудовал своей пикой Огненное Копье: он нападал и колол, не обращая внимания на кровь, что сочилась из многочисленных порезов на его руках и ногах. Справа мужественно бился Энгор из Пиктланда. Какое-то время воины топтались на месте; стоило упасть одному, его немедля заменял другой.

Клинок Скафлока впился в шею тролля. В следующий миг Огненное Копье пронзил грудь того, кто стоял за спиной погибшего. Скафлок рванулся в неожиданно возникшую брешь. Еще один воин замахнулся на него дубинкой, но топор Энгора пропел песнь смерти, и голова тролля покатилась в море.

— Вперед! — крикнул Скафлок. Эльфы устремились за ним. Построившись спина к спине, они врубились в ряды ожесточенно сопротивлявшихся троллей. Товарищи поспешили им на подмогу.

Лязг клинков заглушил все остальные звуки. Палубу корабля Иллреде заливала кровь. Скафлок, голубые глаза которого метали молнии, без устали работал мечом. От ударов спереди его защищал шит, а сзади прикрывали эльфы. Наконец тролли не выдержали и отступили.

— На корму! — гаркнул Скафлок.

Заслонившись щитами, эльфы двинулись на врагов. Тролли сражались с храбростью отчаяния. Они крушили черепа эльфов, дробили им кости и распарывали животы. Но тех было не остановить, и тролли мало-помалу пятились к корме.

— Вальгард! — закричал Скафлок. — Где ты, Вальгард?

— Вот он я, — отозвался подменыш, на виске которого запеклась кровь. — Камень было свалил меня, но дух не вышиб.

Скафлок бросился к нему. Сражение прекратилось. Эльфы столпились на носу, тролли сгрудились на корме — и те и другие передыхали. Однако лучники эльфов продолжали осыпать вражеских воинов стрелами.

Клинок Скафлока скрестился с топором Вальгарда. Послышался звон металла, сверкнули в ночи искры. Берсерк, как ни странно, не впал в бешенство: он дрался с угрюмым спокойствием, широко расставив ноги, чтобы устоять на шаткой палубе. Скафлок ударил по рукояти топора, но лезвие меча не сумело перерубить твердую, обмотанную кожей древесину. Вальгард вознамерился достать противника снизу, ибо Скафлок не успел выставить щит, однако ему не хватило места для размаха, и удар получился не столь сильным, чтобы рассечь кольчугу. Тем не менее рука Скафлока, которой он держал щит, онемела. Вальгард вновь взмахнул топором. Скафлок упал на колено и — ткнул мечом в ногу берсерка.

Топор обрушился на шлем юноши, едва не повергнув Скафлока в беспамятство. Раненный в бедро Вальгард покачнулся и рухнул навзничь. Палуба вздыбилась, и оба они закатились под скамьи гребцов.

Тем временем ярл Грум повел троллей в атаку. Его булава с каменным наконечником не знала пощады. Энгор из Пиктланда отсек было троллю правую руку, но Грум перехватил булаву в левую и могучим ударом отправил Энгора к праотцам, а потом опустился па четвереньки и пополз искать укромный уголок, чтобы сотворить исцеляющее заклинание для своей раны.

Скафлок и Вальгард, выбравшись из-под скамей, возобновили бой. К левой руке Скафлока возвратилась чувствительность, нога же Вальгарда все еще кровоточила. Пасынок Имрика сделал выпад, и его меч проник в тело берсерка.

— За Фреду! — крикнул он. — Ты поплатишься мне!

— Смотри не поплатись сам! — прохрипел Вальгард. У него достало сил поднять топор, чтобы отразить новый замах Скафлока. Меч юноши раскололся пополам.

— Ха! — воскликнул берсерк, но, прежде чем он успел нанести смертельный удар, на него, словно разъяренный кот, прыгнул Огненное Копье.

Видя, что эльфы завладели кораблем Иллреде, Вальгард пробормотал:

— Тут мне больше делать нечего. Но с тобой, братец, мы как-нибудь встретимся.

Он бросился в море. Сперва он хотел скинуть с себя доспехи, чтобы их тяжесть не увлекла его на дно, однако оказалось, что в этом нет надобности. По воде плавало множество обломков. Вальгард ухватился левой рукой за качавшуюся на волнах мачту; в правой он по-прежнему сжимал рукоять Братоубийцы. Поразмыслив, он решил не расставаться с топором — проклятый или нет, тот был добрым оружием.

Вода вокруг кишела троллями.

Вальгард крикнул:

— Ко мне, ребята! Победа будет за нами!

Эльфы торжествовали. Скафлок спросил:

— А где Иллреде? Он должен был быть на борту, однако я его не видел.

— Наверно, как Имрик, парит в небе в обличье чайки, — отозвался Огненное Копье. — Давайте прорубим днище этой посудины.

Вернувшись на свою ладью, эльфы натолкнулись на поджидавшего их Имрика.

— Что скажешь, отчим? — воскликнул Скафлок.

Голос князя был печален и тих:

— Плохи наши дела. Эльфы сражаются доблестно, но на одного из них приходится двое троллей. К тому же часть вражеского войска высадилась на берег.

— Горькие вести, — проговорил Голрик из Корнуолла. — Если не будем драться как демоны, мы проиграли.

— Боюсь, мы уже проиграли, — сказал Имрик.

Скафлок не сразу освоился с тем, что услышал. Он огляделся. Ладья Имрика осталась в одиночестве. Битва отодвинулась в сторону. Судя по всему, флот троллей пострадал не слишком сильно.

Увидев, как два черных судна пристали с обоих бортов к очередному кораблю эльфов, Скафлок крикнул:

— На весла! Им нужна помощь. На весла!

— Молодец, — одобрил Имрик.

Ладья устремилась к месту ближайшей схватки. По палубе ее застучали стрелы.

— Лучники! — возопил Скафлок. — Стреляйте! Во имя тьмы, почему вы не стреляете?

— Наши колчаны опустели, господин, — откликнулся кто-то.

Укрывшись за щитами, эльфы гребли туда, где два челна их собратьев сражались против трех кораблей наемников и ладьи троллей. И тут на них налетели крылатые демоны Байкала.

Биться с врагом, который нападает сверху, не так-то легко. Но, отражая атаки демонов, эльфы поставили свой корабль борт к борту с судном гоблинов, с которого их и осыпали стрелами. Скафлок ринулся вперед. В рукопашной гоблины не могли равняться с эльфами. Скафлок разрубил одного, распорол брюхо второму, снес голову третьему, а Огненное Копье единым взмахом пики разделался с троими. Гоблины в страхе попятились.

Пробившись к сундукам со стрелами, Скафлок велел перетащить их на ладью Имрика. Когда с этим было покончено, он протрубил сигнал к отступлению: гоблины не представляли уже никакой опасности.

Запели тетивы эльфийских луков, и крылатые демоны с завываниями посыпались в море.

Два других корабля эльфов отбивались от гоблинов, оми и бесов.

— Они справятся, — произнес Скафлок, — а мы займемся троллями.

Зеленокожие воины зацепили борта ладьи крючьями и с громкими криками кинулись на эльфов. Рванувшись им навстречу, Скафлок поскользнулся и упал меж скамей. Над головой его просвистело копье: оно вонзилось в грудь Голрику из Корнуолла и вышло у него из спины.

— Спасибо, — пробормотал Скафлок, поднимаясь. Тролли навалились на него. Их удары обрушивались то на щит, то на шлем. Юноша отрубил одному троллю ногу, а второму, который норовил вы царапать ему глаза, ткнул в лицо обитый железом щит. Тролль истошно завопил и отпрянул. Скафлок присоединился к товарищам.

Пошел густой снег, задул сильный ветер. Корабли клевали то кормой, то носом. Бойцы валились с ног, но продолжали сражаться. Вскоре щит Скафлока разлетелся вдребезги. Он швырнул его в тролля, с которым дрался, и в то же мгновение клинком поразит противника в сердце.

Но тут его схватили сзади. Он резко откинул голову, увенчанную стальным шлемом. Ничего не случилось. Извернувшись, он увидел, что очутился в лапах тролля, с головы до ног облаченного в кожу. Пытаясь вырваться, Скафлок применил эльфийский прием, чтобы разжать пальцы врага. Но тот мгновенно стиснул его в медвежьих объятиях. Корабль накренился, и они оба покатились по палубе.

Скафлок никак не мог освободиться. Могучие лапищи тролля грозили сломать ему ребра. Он уперся коленями в живот мерзкой твари, надавил обеими руками на мускулистое горло.

Напряжение было чудовищным. Скафлок чувствовал, как сила вытекает из него, подобно вину из опрокинутого кубка. В последнем усилии, сознавая, что долго не выдержит, он сжал горло тролля.

Тот ослабил хватку и вцепился в руки Скафлока, ибо начал задыхаться. Человек ударил его головой о дощатую палубу — раз, другой, третий. Череп тролля раскололся.

Скафлок вытянулся поперек тела поверженного врага. Он судорожно хватал ртом воздух, сердце бешено колотилось в его груди, кровь стучала в виски. Кто-то наклонился над ним. Сквозь застилающую глаза пелену он разглядел лицо Огненного Копья.

— Ни эльф, ни человек не побеждали еще тролля голыми руками, — благоговейно проговорил воин. — Ты совершил подвиг, достойный Беовульфа. Его будут помнить до конца времен. Наша взяла!

Он помог Скафлоку встать. Присмотревшись, юноша увидел, что с наемниками тоже покончено.

Но какой ценой! В живых на всех трех ладьях осталось едва ли два десятка эльфов: многие из них были серьезно ранены. Кругом громоздились трупы, а из снежной мглы вдруг вынырнул еще один корабль троллей.

— Все пропало, — простонал Скафлок. — Нам не на что больше надеяться.

Беспомощные ладьи увлекало к берегу, где их нетерпеливо поджидали тролли, восседавшие на своих громадных черных конях.

На палубу опустилась чайка, встряхнулась — и обернулась Имриком.

— Мы пустили ко дну половину тролльего флота, — угрюмо сказал князь. — Но в основном то корабли их союзников. Что же до нас — мы побеждены. Уцелевшие бегут, остальные готовятся к смерти.

В глазах его, быть может впервые за сотни лет, заблестели слезы.

— Англия пала. Боюсь, что и Альвхейму пришел конец.

Огненное Копье взмахнул пикой.

— Мы умрем сражаясь! — Голос его был сиплым от усталости.

Скафлок покачал головой. Однако воспоминание о Фреде придало ему сил.

— Мы будем сражаться, но не умрем, — поправил он.

— Как это? — справился Огненное Копье.

Скафлок снял шлем. Волосы его были мокры от пота.

— Сперва избавимся от доспехов, — сказал он.

Бросив две ладьи на произвол судьбы, эльфы перебрались на третью, установили мачту и подняли парус. Тролли постепенно настигали их.

Скафлок взялся за рулевое весло, эльфы выстроились вдоль бортов с шестами в руках. Тролли налегли на весла, намереваясь либо догнать ладью, либо загнать ее в узкий фьорд впереди.

— Они наседают, — проговорил Имрик.

— Пускай, — невесело усмехнулся Скафлок. Грохот прибоя, разбивавшегося о риф, перекрывал вой ветра. За рифом начиналась отмель.

Тролли заходили с правой стороны. Скафлок подал команду. Ладья круто развернулась. Тролли разгадали намерение эльфов и попытались отвернуть, но было поздно. Ладья врезалась в середину вражеского судна. Увлекаемый силой удара, корабль троллей налетел на скаты, что сторожили проход во фьорд.

Эльфы работали как сумасшедшие, выполняя распоряжения Скафлока. Тот удар, что сокрушил троллье судно, отбросил ладью Имрика к дальнему концу рифа, где море было поспокойнее и где от спасительной отмели ее отделял лишь узкий скалистый гребень.

— Спасайся, кто может! — крикнул Скафлок, прыгнул за борт и погрузился в воду по самый подбородок. Товарищи последовали его примеру. На ладье остались только те, кто не мог передвигаться самостоятельно, а потому обречены были погибнуть в виду суши.

Они выбросились на берег на значительном удалении от конницы троллей, но их все же заметили.

— Врассыпную! — скомандовал Скафлок. — Бегите в разные стороны!

Тролли пронзали эльфов пиками, топтали копытами коней, однако большинству удалось избежать гибели.

Высоко в небе кружила чайка. А над ней — Скафлок застонал: могучий орлан-белохвост закогтил чайку, опустился вместе с ней на землю и обернулся Иллреде, а чайка превратилась в Имрика.

На князя эльфов обрушились дубины. Вдоволь натешившись, тролли связали безжизненное тело, что скрючилось в луже крови.

Если Имрик мертв, Альвхейм потерял одного из лучших вождей. Если же он жив, удел его горек и жесток. Скафлок скрылся в зарослях вереска. Он и думать забыл про усталость, холод и ноющие раны. Эльфы разбиты, им он уже ничем не поможет. Значит, нужно спешить в Эльфхьюк к Фреде, чтобы добраться туда раньше троллей.

Глава 16

Войско Иллреде спряталось от солнца в прибрежных скалах. Король дал троллям двухдневный отдых, ибо видел, что они утомлены до изнеможения. Затем они направились на юг, частью по морю, а частью по суше. Корабли достигли бухты, где стоял Эльфхьюк, в ту же ночь. Тролли высыпали на берег и принялись рыскать по окрестностям, дожидаясь подхода отрядов Грума и Вальгарда.

Те не слишком торопились. Конные разъезды вылавливали уцелевших после битвы эльфов, пешие ратники грабили и жгли подворья. К тому же продвижение замедляла длинная вереница пленников, что брели в ошейниках и со связанными руками; впереди, едва переставляя ноги, плелся Имрик. Тролли наслаждались яствами, напитками и женщинами Альвхейма, приберегая Эльфхьюк напоследок.

То ли благодаря своему колдовскому искусству, то ли потому, что с моря не было никаких вестей, обитатели замка узнали об исходе сражения на заре той ночи, когда разыгралась битва. Позднее, глядя с высоких стен на огни воинского лагеря, на черные корабли в бухте, они поняли, что Имрик потерпел сокрушительное поражение. Это означало, что Англия отныне принадлежит троллям.

Стоя у окна своей спальни, Фреда услышала вдруг шорох шелковых одежд. Она обернулась. За ее спиной, сжимая в руке сверкающий нож, притаилась Лия.

Лицо эльфиянки искажала гримаса боли и злобы, которая начисто лишала его сходства с лицом идола из слоновой кости, вырезанного в древности мастером с юга.

— Твои глаза сухи, — проговорила Лия. — Что же ты не оплакиваешь того, чье тело клюет воронье?

— Я заплачу, когда удостоверюсь в его смерти, — ответила Фреда без всякого выражения. — Жизнь кипела в нем, и я не могу вообразить его мертвым.

— Где же он? Впрочем, какой толк от беглеца? — уголки бледных губ Лии загнулись кверху. — Видишь этот кинжал, Фреда? Тролли встали лагерем вокруг Эльфхьюка. Ваш закон запрещает вам налагать на себя руки, но, если ты хочешь уйти, я с радостью помогу тебе.

— Нет, я буду ждать Скафлока, — сказала Фреда. — И потом, разве мало у нас копий и стрел? Разве мало провизии, разве не высоки стены и не крепки ворота? Разве мы не удержим замок для тех, кто, может быть, в него вернется?

Рука Лии дрогнула. Эльфиянка пристально поглядела на стройную сероглазую девушку.

— Пожалуй, — выговорила она наконец, — я начинаю понимать, что нашел в тебе Скафлок. Как бы то ни было, твой совет — совет смертного, бестолковый, как сами люди. Под силу ли женщинам удержать замок, когда их мужчины погибли?

— Можно попытаться. Мы падем, как они, в бою.

— Нет, у женщин другое оружие, — на губах Лии заиграла кривая усмешка. — Чтобы применить его, мы должны раскрыть ворота. Ты хочешь отомстить за возлюбленного?

— Конечно! Кинжалом, стрелой, если понадобится, и ядом!

— Тогда подари троллям свои поцелуи, быстрые, как стрелы, острые, как мечи, смертельные, как яд. Так поступают эльфиянки.

— Скорее уж я нарушу заповедь Того, кто над нами, и убью себя, чем соглашусь на такое! — вспыхнула девушка.

— Смертная! — презрительно фыркнула Лия и улыбнулась своей кошачьей улыбкой. — Мне, например, интересно, каковы из себя тролли. Все наше мне давным-давно приелось, а они — нечто новенькое. Когда появится наш новый повелитель, мы распахнем ворота Элъфхьюка.

Фреда упала на постель и закрыла лицо руками.

— Если ты так безнадежно глупа, — сказала Лия, — я буду рада избавиться от тебя. Завтра, когда рассветет и тролли заснут, я выпущу тебя из замка. Бери с собой все, что пожелаешь. А дальше — дело твое. Наверно, ты пристанешь к монашкам, которые воют столь противно, что божественный жених не чает, как заставить их замолчать. Будь счастлива!

Эльфиянка ушла.

Фреда долго лежала на постели, глядя перед собой невидящим взором. Ее охватило отчаяние. Слезы комком застряли в горле. Все погибло — семья, любовь…

Нет!

Она села и стиснула кулаки. Скафлок жив! Она не поверит в его смерть до тех пор, пока не поцелует холодные обескровленные губы, — тогда, если господь смилостивится, ее сердце разорвется, и она уснет вечным сном рядом с ним. Но он жив… он лежит где-нибудь, раненный, а враги разыскивают его и подбираются ближе и ближе…

Сборы не отняли много времени. Она взяла шлем и кольчугу Скафлока, топор, меч со шитом, копье, лук и полный колчан стрел. Еще, она прихватила одежду, которая надевалась под доспехи; веши показались ей никчемной грудой тряпья. Себе она подобрала легкую кольчугу из тех, что носят эльфиянки. Фреда улыбнулась своему отражению в зеркале, поправила затыльник и спрятала рыжие кудри под шлем с золотыми крыльями. Она припомнила, что Скафлоку нравился такой наряд.

Все снаряжение было выковано из металла эльфов; Фреда с сожалением отложила в сторону железное оружие — лошади Волшебной страны не выносили его.

Она засунула в мешок вяленую рыбу и другие припасы, не забыла про меха и одеяла, про швейные принадлежности и про все остальное, что могло пригодиться.

— Становлюсь потихоньку хозяйкой, — усмехнулась она.

Наконец настала очередь тех предметов, назначения которых она не знала, но думала, что Скафлоку они будут нужны: шкуры волка, выдры и орла, рунные посохи из ясеня и бука, диковинное кольцо.

Собравшись, она отправилась на поиски Лии. Та ошарашенно уставилась на новоявленную валькирию.

— Что ты задумала? — спросила эльфиянка.

— Дай мне четырех коней, — ответила Фреда, — и помоги навьючить одного из них, а потом выпусти меня из замка.

— На дворе ночь, тролли еще не спят, а наши лошади страшатся дневного света.

— Знаю, но они скачут быстрее любых других, а больше мне ничего не надо.

— Что ж, если не угодишь в лапы к троллям, то до рассвета доберешься до церкви, — фыркнула Лия. — Доспехи, может статься, защитят тебя. Но не надейся, что эльфийское золото позволит тебе жить безбедно.

— Я не брала никакого золота, и земли людей мне ни к чему. Я хочу, чтобы ты отперла северные ворота.

Лия удивленно посмотрела на девушку и пожала плечами:

— Глупая ты. Зачем тебе кости Скафлока? Впрочем, поступай как знаешь.

Выражение ее лица вдруг смягчилось, и она сказала просительно:

— Когда найдешь его, живого или мертвого, поцелуй его за Лию, ладно?

Фреда промолчала, но мысленно поклялась, что этого поцелуя Скафлок не получит.

Она покидала замок в густой снег. Ворота бесшумно распахнулись; стражники-гоблины, которым за службу была обещана свобода, пожелали ей удачи. Фреда не оглядывалась. Без Скафлока Эльфхьюк утратил для нее все свое великолепие.

Налетел ветер, такой колючий, что от него не спасал даже подбитый мехом плащ. Она наклонилась и прошептала на ухо коню:

— Скачи, милый, скачи во весь опор! На север, к Скафлоку! Если ты найдешь его, я поставлю тебя в золотое стойло, а летом ты будешь бегать неоседланный по зеленым лугам.

Послышался хриплый крик. Фреда выпрямилась, перепуганная до полусмерти. Как она ни старалась, тролли заметили ее…

— Вперед, вперед, мой конь!

Ветер засвистел у нее в ушах. Он так и норовил вырвать ее из седла, пригоршнями швырял ей в лицо снег. Она едва различала дорогу, но отчетливо слышала топот копыт за спиной.

Быстрее, быстрее! Кони мчались на север, преследователи вопили и улюлюкали. Обернувшись, Фреда увидела троллей — темные тени в белесой пелене снегопада. Может, остановиться и, подождав, пока они приблизятся, повелеть им именем Христа отправляться обратно? Нет, тролли предпочитают объясняться на языке стрел.

Снегопад превратился в настоящую пургу. Тролли отстали, но Фреда знала, что они ни за что не откажутся от преследования. О чем она не догадывалась — так это о том, что скачет навстречу идущей на юг армии Тролльхейма.

Мелькнул вдалеке огонь на вершине холма. Должно быть, горело какое-нибудь эльфийское подворье. Значит, троллей в окрестностях больше, чем она предполагала…

Словно в ответ ее мыслям, справа из темноты донесся жуткий вой. Земля затряслась под ударами копыт. Если ее окружат…

Прямо на пути девушки возникла чудовищная фигура: огромная косматая лошадь чернее ночи, с глазами, что светились тлеющими угольями, всадник в черных латах, громадный и безобразный. Тролль! Эльфийский конь шарахнулся в сторону, но тролль успел ухватить его за узду и осадил на всем скаку.

Фреда взвизгнула. Тролль выдернул ее из седла, зажал ей рот, чтобы она не могла воззвать к небесам. Лапа его была холодной и отвратительно воняла.

— Хо-хо! — загоготал он.

И тут из мрака, как будто привлеченный ее отчаянным воплем, задыхаясь от долгого бега, вынырнул Скафлок. Вдев ногу в стремя, он одним движением очутился на спине тролльего коня и всадил нож в горло воину.

Фреда упала в его объятия.

Глава 17

Когда войско троллей подошло к стенам Эльфхьюка, со сторожевой башни затрубил рог. Огромные бронзовые ворота распахнулись. Вальгард натянул поводья.

— Ловушка, — проговорил он, щуря глаза.

— Вряд ли, — не согласился Грум. — В замке остались одни женщины. Они надеются, мы пощадим их, — он расхохотался. — Ну разумеется, разумеется!

Копыта коней зацокали по каменным плитам внутреннего двора. Здесь было тепло и тихо, стены и башни окутывал голубой полумрак. Сады изливали сладостные ароматы; между деревьями бежали хрустальной чистоты ручейки. В садах немало было укромных местечек, что предназначались для уединения влюбленных парочек.

Женщины Эльфхьюка собрались у главной башни. Увидев их, Вальгард, хоть и насмотрелся на эльфиянок по дороге от побережья, не смог сдержать восхищенного возгласа.

Одна выступила вперед. Тонкое платье подчеркивало ее совершенные формы. Она выделялась среди остальных подобно луне среди звезд. Она низко поклонилась Груму, бросив на него томный взгляд из-под длинных ресниц.

— Приветствуем тебя, господин, — произнесла она певуче. — Эльфхьюк сдается на милость победителя.

Грум горделиво выпятил грудь:

— Древен ваш замок, и никто не мог взять его приступом. Но вы поступили мудро. Тролльхейм велик и могуч! Мы без жалости караем наших врагов, а наши друзья благоденствуют, — он ухмыльнулся. — Скоро я облагодетельствую тебя. Как твое имя?

— Я зовусь Лией, сестрой Имрика, князя эльфов.

— Теперь я, Грум, князь Англии, а Имрик — последний из моих рабов. Приведите пленников!

Медленно, шаркая ногами и опустив головы, вступили на внутренний двор замка вельможи Альвхейма. Печальны были их лица, а плечи сутулились от груза более тяжкого, чем цепи. Имрик, весь в синяках, оставлял за собой кровавый след. Когда их проводили мимо женщин, эльфы не выдали своих чувств ни словом, ни взглядом. За благородными скорбной вереницей двигались простые воины.

В сопровождении телохранителей прискакал Иллреде.

— Эльфхьюк наш, — провозгласил он, — и мы поручаем тебе, Грум, править им, пока мы будем покорять Альвхейм. Скучать тебе не придется, ибо множество эльфов бродит по холмам и лесам, а кое-где уцелели даже их подворья.

Он прошел к башне.

— А перед уходом мы хотим повидать нашу дочь Гору, которую Имрик похитил у нас девять столетий назад. Приведите ее сюда.

Лия вцепилась в рукав Вальгарда и оттащила воина в сторону.

— Я сперва приняла тебя за Скафлока, смертного, который жил среди нас, — проговорила она. — Но я чувствую, что ты не человек…

— Так оно и есть, — отозвался он с усмешкой. — Я Вальгард Берсерк из Тролльхейма. Впрочем, мы со Скафлоком вроде как братья. Я подменыш, рожденный троллихой Горой от Имрика и оставленный взамен ребенка, который был Скафлоком.

— Значит… — пальцы Лии стиснули его запястье. — Значит, ты — тот самый Вальгард, о котором говорила Фреда? Ее брат?

— Да, — его голос посуровел. — Где она? — Он грубо потряс элъфиянку. — И где Скафлок?

— Я… я не знаю… Фреда бежала из замка… она сказала, что отправляется искать его…

— Выходит, если ее не перехватили по дороге — а я ни о чем таком не слышал, — она с ним. Плохо!

Лия улыбнулась, если можно так назвать ее гримасу.

— Наконец-то я поняла, что разумел Тюр, — прошептала она еле слышно, — и почему Имрик так оберегал тайну…

Она снова обратилась к Вальгарду:

— Что же в этом плохого? Ты погубил весь род Орма, кроме них двоих, а им отомстил страшной местью. Или твоя ненависть не удовлетворена?

Вальгард покачал головой.

— Во мне не было ненависти ни к Орму, ни к его роду, — он смятенно огляделся, как человек, который пробудился от тревожного сна. — Но я должен был их ненавидеть, иначе зачем я чинил им зло? Своим родичам… — он провел рукой по глазам. — Нет, они мне не родня… да или нет?

Вырвавшись, он поспешил за королем. Лия с улыбкой последовала за ним.

Иллреде сидел на троне Имрика. Он усмехнулся, заслышав топот ног.

— Ведут Гору, — пробормотал он, — мою крошку, что смеялась и играла у меня на коленях. Твою мать, Вальгард, — добавил он, хлопнув подменыша по плечу.

Она ввалилась в залу, изможденная, сморщенная, сгорбленная. Глаза ее не выражали ничего.

— Гора… — Иллреде приподнялся было, но тут же снова сел.

Она подслеповато озиралась по сторонам.

— Кто зовет Гору? — буркнула она. — Кто зовет Гору, призывает смерть. Гора мертва, господин, она умерла девять столетий назад. Ее похоронили под замком, ее белые кости поддерживают башни, что устремлены к звездам. Зачем вам прах бедной Горы?

Вальгард шарахнулся от нее, выставив вперед руку, словно отгоняя чудище, которое направлялось к нему. Иллреде распростер объятия.

— Гора! — воскликнул он. — Гора, ты что, не узнаешь своего отца? Не узнаешь сына?

Голос ее звучал глухо, как будто доносился издалека:

— Как может мертвая узнавать кого-то? Как может она рожать сыновей? Мозг, что порождал грезы, превратился в обиталище червей. Муравьи ползают там, где когда-то билось сердце. О, верните мне мои цепи! Верните мне возлюбленного, который заточил меня во мрак! — Она заскулила. — Не трогай бедняжку, господин, не буди безумную, ибо жизнь и рассудок — чудовища, они пожирают то, что рождает их на свет.

Она наклонила голову, прислушиваясь.

— Я слышу, как стучат копыта, как стучат они на краю земли. Это мчится Время, и снег срывается с гривы его коня, а копыта высекают молнии. Когда Время мчится подобно ветру в ночи, за ним остаются лишь пожухлые листья. Оно приближается, я слышу, как рушатся миры… Верните мне смерть! — взвизгнула она. — Дайте мне спрятаться от Времени, пустите меня в могилу!

Рыдая, она упала на пол. Иллреде жестом подозвал телохранителей.

— Убейте ее, — приказал он, затем повернулся к Груму: — Подвесь Имрика над горячими угольями, и пусть висит, пока мы не завоюем Альвхейм. Потом решим, что с ним делать.

Король встал:

— Эй, тролли, пора в путь! Корабли ждут нас!

Хотя воины рассчитывали на пир в Эльфхьюке, никто из них не посмел возразить Иллреде, на которого страшно было смотреть.

— Тем лучше для нас, — рассмеялся Грум. Заметив бледность Вальгарда, он посоветовал: — Сдается мне, тебе не помешает нынче напиться вдрызг.

— Так я и сделаю, — отозвался берсерк, — и первая же схватка будет моей.

Вожди троллей выбрали себе эльфиянок по вкусу, а остальных женщин отдали воинам. Грум положил руку на талию Лии.

— Ты сдалась мне, — ухмыльнулся он, — моей и будешь, подругой самого князя.

Она покорно подчинилась, но, проходя мимо Вальгарда, метнула на него призывный взгляд. Он проводил ее глазами. Эта женщина возбуждала его, он чувствовал, что она поможет ему забыть темноволосую ведьму, память о которой не давала ему покоя даже во сне.

Гулянье продолжалось несколько дней, а потом Вальгард повел троллей на другой замок, в котором надеялась отсидеться горстка эльфов. Он был не так велик, как Эльфхьюк, но стены его возносились высоко над землей, а меткие стрелы защитников остудили пыл троллей.

Прождав целый день, Вальгард на закате прокрался к стенам замка. Дозорные, которым слепило глаза солнце, не заметили его. В сумерках рога протрубили сигнал к атаке. Могучим усилием Вальгард забросил на стену крюк: тот зацепился за зубец. Берсерк споро взобрался по привязанной к крюку веревке и поднес к губам свой рог.

Часовые эльфов напали на него, и, несмотря на тяжелые доспехи, ему пришлось несладко. Но по веревке уже поднимались тролли, а другие, внизу, приставляли к стене лестницы. Прорубая себе дорогу, они пробились к воротам и распахнули их.

В замке началась резня. Многих эльфов заковали в цепи и отправили в Эльфхькж. Вачьгард прошелся огнем и мечом по окрестностям и возвратился с богатой добычей.

Грум встретил его довольно холодно: ему казалось, что Вальгард слишком о себе возомнил.

— Тебе надо было остаться там, — сказал он. — Нам двоим тут тесновато.

— И впрямь, — пробормотал Вальгард, меряя тролля взглядом.

Так или иначе, Грум вынужден был устроить пир в его честь и посадить берсерка на почетное место справа от трона. На пиру троллям прислуживали эльфиянки. Лия подносила Вальгарду рог за рогом хмельного вина.

— За нашего героя, славнейшего среди всех воинов! — воскликнула она. Полупрозрачное одеяние вовсе не скрывало ее прелестей, и голова у Вальгарда пошла кругом.

— Я хочу услышать от тебя другое! — Он посадил ее к себе на колени и принялся целовать — жадно, неистово. Она отвечала ему с той же страстью.

Грум, который молча прихлебывал из рога, рассвирепел.

— Прочь отсюда, похотливая тварь! — взревел он и, повернувшись к Вальгарду, прибавил: — Оставь ее. У тебя есть своя.

— Но эта мне нравится больше, — возразил Вальгард. — Я дам тебе за нее трех других.

— Ха! Надо будет, я и так их заберу. Помни, я — твой князь! Ты слышал меня. Оставь ее.

— Добыча принадлежит тому, кто лучше сумеет ею распорядиться, — произнесла Лия, которая по-прежнему восседала на коленях Вальгарда.

— Куда тебе, Грум, с одной-то рукой!

Взбещенный тролль вскочил, нащупывая рукоять клинка.

— Помогите! — вскрикнула Лия.

Топор Вальгарда действовал словно по собственной воле. Грум не успел еще обнажить меч, как грозное оружие берсерка рассекло ему грудь.

Обливаясь кровью, он упал к ногам Вальгарда. Глаза его остановились на бледном липе подменыша.

— Ты подл, но она стократ подлее, — сказал он и умер.

Вопль, что вырвался из множества глоток, потряс стены замка. Тролли подступили к Вальгарду. Одни требовали его смерти, другие клялись защитить от любых посягательств. Казалось, схватки не избежать.

Вальгард сорвал с головы Грума окровавленную княжескую корону, которую тот позаимствовал у Имрика, и возложил ее на себя, потом уселся на трон и велел всем замолчать. Мало-помалу установилась тишина, ее нарушало разве что тяжелое дыхание троллей. Сверкали в свете факелов обнаженные клинки, воины неотрывно глядели на Вальгарда. Берсерк заговорил со стальными нотками в голосе:

— Чему быть, того не миновать, хоть я и не рассчитывал, что это произойдет так скоро. Какой был троллям толк от Грума? Он годился лишь на то, чтобы пить, горланить песни да портить женщин. В моих жилах течет благородная кровь, вам известно, чего я стою в битве. Именем своего деда, короля Иллреде, я провозглашаю себя князем. Я обещаю вам победы, богатство и воинскую славу.

Он выдернул топор из тела Грума.

— Выходите, кто не верит в меня!

Тролли, что штурмовали под его началом соседний замок эльфов, дружно закричали:

— Мы с тобой. Мы с тобой.

К ним присоединились остальные, которым вовсе не хотелось сражаться, и гулянье возобновилось. По правде сказать, воины недолюбливали Грума, близких родичей у погибшего тролля не было, дальние удовлетворились щедрой вирой, которую посулил им Вальгард.

Позднее, оказавшись наедине с Лией, берсерк мрачно поглядел на эльфиянку.

— Второй раз уже я убиваю из-за женщины, — пробормотал он. — Будь я мудрее, я зарубил бы тебя на месте.

— Руби, господин, — промурлыкала она, обвивая руками его шею.

— Не могу, — хрипло отозвался он, — и ты это знаешь. Жизнь моя темна и горька. Подари мне забвение, Лия.

Потом, лежа на постели, он спросил:

— Ты была такой и с эльфами?.. И со Скафлоком?

Она тряхнула копной душистых волос.

— Я такая с тобой, — прошептала она и поцеловала его.

Так Вальгард сделался хозяином Эльфхьюка. Тролли рыскали по округе, выискивали уцелевших эльфов, травили их собаками, сжигали живьем в домах. Некоторых Вальгард щадил — бросал в темницы или обращал в рабов, но большинство полегло под мечами и дубинами троллей. Все женщины доставались воинам. Вальгарду не был нужен никто, кроме Лии.

С юга приходили хорошие вести. Иллреде захватил эльфийские земли Валланда и Фландрии. На севере эльфы затаились в глухих лесах, но смерть неумолимо надвигалась на них. В скором будущем тролли должны были достигнуть крепости, где отсиживался король эльфов.

Люди замечали, что происходит что-то необычное: горели по ночам в чистом поле костры, возникали на мгновение из мрака диковинные тени, ветры доносили откуда-то лязг клинков и протяжные стоны. Волшебство воюющих причинило множество бед: начался падеж скота, погиб на корню урожай, на семьи обрушились несчастья. Порой взгляду охотника открывалась пустошь, по которой словно промчалось стадо взбесившихся коров, воронье терзало едва различимые тела, в которых не было ничего человеческого. Люди запирались на все засовы, клали на пороги железо, взывали к многочисленным богам.

Со временем Вальгард стал все реже и реже покидать Эльфхьюк. Его власть простиралась от Оркнеев до Корнуолла, но покоя он не ведал. Эльфы, которым удалось-таки выжить, постоянно изводили его. Они нападали из засады на троллей, подсыпали яд в кушанья и напитки, калечили лошадей, портили оружие и доспехи, насылали вьюги и бураны. Берсерку чудилось иногда, будто против него восстала сама английская земля.

Пускай тролли владычествовали над Англией — никогда еще Вальгард не поджидал весну с таким нетерпением.

Глава 18

Скафлок и Фреда нашли себе приют на побережье, далеко к северу от эльфийских холмов. Они устроились в пещере, что проникала глубоко внутрь прибрежного утеса. За скалами тянулся к югу лес, а на севере виднелись нагорья, у подножия которых раскинулись бескрайние пустоши. В этой глухомани не встретить было ни людей, ни обитателей Волшебной страны.

Скафлок редко отваживался колдовать из опасения, что тролли почуют его ворожбу, но много охотился в обличье волка, выдры или орла, попеременно надевая шкуры, которые захватила из Эльфхьюка Фреда. Однажды он все же сотворил заклинание и превратил морскую воду в пенный эль. Зима выдалась суровой — Англия не помнила таких холодов со времен Великого Льда, — а потому им сперва пришлось несладко.

В пещере было сыро и холодно, завывал у входа ветер, а внизу грохотал прибой. Но, вернувшись с первой, долгой и утомительной охоты, Скафлок просто обомлел.

В сложенном из камней очаге весело потрескивало пламя. Дым выходил наружу по сплетенной из ивовых прутьев и обмотанной шкурами трубе. Шкуры устилали пол, укрывали стены, одна висела у входа, преграждая доступ ветру. Лошади привязаны были в дальнем конце пещеры; они жевали сено, в которое Скафлок обратил водоросли. Начищенное оружие ярко сверкало. Рукояти клинков, древки копий и стрел украшали алые гроздья рябины.

Фреда сидела на корточках у огня. Она жарила мясо. Скафлок замер, сердце его забилось. На девушке была лишь короткая туника, которая подчеркивала плавные изгибы стройного тела. Юноше показалось, будто он видит птицу, что вот-вот расправит крылья и взлетит.

Фреда заметила его, подняла голову, откинула со лба спутанные рыжие волосы. На ее раскрасневшемся лице чернели пятна сажи, взгляд больших серых глаз выражал радость. Он обнял ее, и она прижалась к его груди.

— Откуда все это, милая? — спросил он с удиатением.

Она засмеялась:

— Я не медведь и не мужчина, чтобы спать на куче прошлогодних листьев. Шкуры у нас были, а прутья и ягоды отыскались в лесу. Ну что, получится из меня хозяйка? — Голос ее сорвался, она вздрогнула. — Тебя так долго не было. Время тащилось еле-еле, и мне надо было чем-то занять себя, а то дурные мысли не давали уснуть.

Его руки задрожали.

— Тебе тут не место. Жизнь изгнанника тяжела и опасна. Надо отвести тебя к людям, ты переждешь у них, пока не кончится война.

— Нет, ни за что! — Она схватила его за уши и притянула к себе. Их губы соприкоснулись. Смеясь и рыдая одновременно, она проговорила: — Я же обещала не покидать тебя. Нет, Скафлок, от меня не так-то легко избавиться.

— Знаешь, — признался он, — я не представляю, как буду жить без тебя. Ты — моя единственная отрада.

— Тогда не оставляй меня одну.

— Но мне нужно охотиться, милая.

— Возьми меня с собой, — она показала на жареное мясо и шкуры на полу. — Видишь, я кое-что умею.

— Да уж, — расхохотался он, потом прибавил серьезно: — Я охочусь не только на зверей, Фреда.

— Ну и что? — Лицо ее посуровело. — Или мне некому мстить?

Он наклонился, чтобы снова поцеловать ее, — так нагибает голову скопа, когда гонится за добычей.

— Орм мог бы гордиться такой дочерью! — воскликнул он.

Она провела пальцами по его щеке.

— Ты не знаешь своего отца?

— Нет, — он поежился, припомнив слова Тюра. — Нет.

Фреда улыбнулась:

— Не беда. Он тоже гордился бы тобой. Сдается мне, Орм отдал бы все свое богатство, чтобы иметь сына вроде тебя, хотя у него были Кетиль и Асмунд. Я верю, он доволен выбором, который сделала дочь.

Холод и голод были частыми гостями в пристанище влюбленных. Чтобы согреться, Скафлок и Фреда или тесно прижимались друг к другу под медвежьими шкурами, или брали коней и отправлялись на охоту.

Сплошь и рядом им попадались сожженные дотла эльфийские подворья. И всякий раз Скафлок бледнел на глазах и погружался на много часов в угрюмое молчание. Порой им встречались живые эльфы, исхудавшие и оборванные, но юноша даже не пытался сколотить из них боевой отряд. Он понимал, что тем самым лишь выдаст врагу свое местонахождение.

Однако это вовсе не означало, что Скафлок отказался от борьбы. Вдвоем с Фредой они жадно выискивали в снежной пустыне следы троллей, а найдя, устремлялись вдогонку вражеским воинам. Они то осыпали недругов стрелами, то дожидались рассвета, и Скафлок прокрадывался туда, где прятались от солнца тролли, и перерезал им спящим глотки. А если врагов оказывалось всего двое или трое, он нападал на них с мечом и убивал без пощады, а лук Фреды вторил песне смерти, которую пел его клинок.

Нередко охотники превращались в дичь. Тогда Скафлок и Фреда укрывались в пещере или под ветровалом и наблюдали, как снуют вокруг тролли, не догадываясь, что лишь тонкая завеса колдовства отделяет их от тех, кого они ищут. Им многажды приходилось уворачиваться от копий, стрел и камней. Черные корабли троллей проходили, бывало, под самым берегом, так близко, что с порога пещеры можно было пересчитать заклепки на щитах воинов.

Но хуже всего был лютый холод.

Впрочем, испытания помогли им узнать, что такое настоящая любовь. Они осознавали, что телесная близость — пустяк по сравнению с глубиной истинного чувства. Скафлок порой задавался вопросом, как он мог думать о том, чтобы сражаться в одиночку, без Фреды. Ее стрелы поражали троллей, ее замыслы были хитроумны и дерзновенны, а поцелуи, которые она дарила, вдохновляли его на подвиги; она воодушевляла его и придавала ему сил. Для нее же он был храбрее, добрее и желаннее всех на свете, меч и щит, возлюбленный и названый брат.

Иногда она корила себя, не чувствуя, однако, за собой особой вины за то, что забыла о вере. Сначала она послушалась Скафлока: тот объяснил, что молитвы помешают его колдовству. А потом Фреда решила, что будет кощунством взывать к Небесам и молить их за существ, лишенных души. Да, Скафлок язычник, но вот закончится война, и она уговорит его пойти в церковь и послушать проповедь. Неужели господь отвернется от такого человека, как он?

Жизнь изгнанников была тяжкой, но Фреда приучилась радоваться ей. Чувства ее обострились, мышцы налились силой, дух обрел выносливость. Ветер разгонял кровь в ее жилах, глаза девушки сверкали светом звезд. Благодаря тому, что смерть подстерегала ее на каждом шагу, она сумела познать жизнь во всей ее полноте.

Ей казалось странным, что, несмотря на стужу, голод и вечный страх, они никогда не ссорились. Они думали и действовали заодно, как будто были единым целым. Вся разница между ними состояла в том, насколько один дополнял другого.

— Я как-то похвалился перед Имриком, что ведать не ведал страха, горечи поражения и любовной тоски, — сказал Скафлок. Он положил голову на колени Фреде, чтобы она расчесала гребнем его волосы. — Он ответил, что на трех этих столпах строится вся жизнь смертного. Тогда я его не понял, но теперь, кажется, понимаю.

— А ему это откуда известно? — спросила Фреда.

— Не знаю. Поражения эльфы терпят нечасто, страшатся чего-либо еще реже, а любовь им вовсе незнакома. По правде сказать, милая, до встречи с тобой я был больше эльфом, нежели человеком. Но ты вернула меня к людям, словно исцелила от болезни.

— Зато сама заразилась. Все меньше и меньше думаю я о святом, куда реже, чем о полезном и приятном. Грехи мои становятся все тяжелее…

Скафлок притянул ее к себе.

— Не надо. Что толку рассуждать о грехах и искуплениях?

— Нечестивец, — упрекнула она. Он прильнул к ее губам. Она попробовала вырваться, рассмеялась и обняла его. Вскоре ее оставили последние угрызения совести.

Опустошив земли эльфов, тролли заперлись в своих укреплениях, а если и выходили из-под защиты крепостных стен, то всегда многочисленными отрядами, нападать на которые было бы безрассудством. Мороженого мяса в пещере было в избытке, и Скафлок изнывал от безделья. Он сделался мрачен и дни напролет сидел, сгорбившись, у огня.

Фреда попыталась расшевелить его.

— Мы теперь в меньшей опасности, — сказала она.

— Ну и что? Ведь мы не можем сражаться, — ответил он. — Конец уже близок. Альвхейм умирает. Скоро тролли завоюют всю Волшебную страну. А я вынужден сидеть тут!

На следующий день, правда, он вышел наружу. У ног его с грохотом разбивались о прибрежные скалы пенные валы; брызги на лету превращались в крохотные льдинки. В небе кружил ворон.

— Какие вести? — крикнул Скафлок по-вороньи. Разумеется, слова его прозвучали совсем иначе, но смысл был приблизительно тот же.

— Я прилетел с юга, из-за пролива, за родней, — откликнулся ворон. — Тролли покорили Валланд и Вендланд. Эльфы гибнут сотнями. Они задали нам роскошный пир, но моим родичам придется поспешить, ведь война долго не продлится.

Вне себя от гнева, Скафлок схватил лук, наложил на тетиву стрелу и выстрелил. Но, глядя на мертвую птицу, он почувствовал, как ярость сменяется раскаянием и печатью.

— Зря я убил тебя, брат, — пробормотал он. — Ты никому не делаешь зла, наоборот, очищаешь мир от падали. Ты не угрожал мне, а я убил тебя, а мои враги не знают горя.

Вернувшись в пещеру, он вдруг заплакал. Рыдания сотрясали его тело. Фреда принялась успокаивать возлюбленного, словно он был маленьким ребенком.

Той ночью он никак не мог заснуть.

— Альвхейм рушится, — твердил он. — Прежде чем растает снег, он перестанет существовать. Завтра я оседлаю коня и поскачу на троллей. Скольких-нибудь из них я да захвачу с собой на тот свет.

— Не говори так, — попросила Фреда. — Не совершай глупости. Ты же можешь еще сражаться.

— Чем? — с горечью спросил он. — Корабли эльфов потоплены, воины мертвы или в цепях, а те, кто на свободе, прячутся, как мы с тобой. В прекрасных замках обитают ветер, снег да волки, враги восседают на тронах великих предков. Эльфы слабы, голодны, безоружны…

Она поцеловала его. И тут на единый миг он как будто наяву узрел во тьме серебристый клинок.

Он вскинулся, встрепенулся, стиснул зубы; его била крупная дрожь. Наконец он выдохнул:

— Меч!., дар асов… ну конечно!..

Фреде почему-то стало страшно.

— О чем ты? Какой такой меч?

Прижавшись Друг к другу, чтобы согреться, они лежали в сумрачной пещере, и Скафлок шепотом, словно опасаясь, что ночь подслушает, рассказал Фреде, как Скирнир принес на пир сломанный клинок, как Имрик велел схоронить оружие в подземной темнице, как Тюр поведал ему, Скафлоку, что близится срок, когда меч пригодится эльфам.

Фреда задрожала. Он никогда не видел ее такой испуганной.

— Мне это не нравится, Скафлок, — выдавила она. — Я боюсь твоего меча.

— Боишься? — воскликнул он. — Но ведь в нем наша единственная надежда! Одину, которому ведомо завтра, должно быть, известно было, что Альвхейм не выстоит, и он вручил нам клинок, чтобы мы покарали троллей. Безоружны? Ха, как бы не так!

— Грешно внимать языческим богам, — проговорила Фреда. — Они замыслили зло. Прошу тебя, любимый, забудь об этом мече.

— Да, боги наверняка что-то задумали, — признал он. — Но с какой стати им вредить нам? Волшебная страна мнится мне шахматной доской, по которой асы и етуны передвигают эльфов и троллей. Их ходы недоступны нашему пониманию. Однако мудрый игрок не швыряется фигурами.

— Но меч находится в Эльфхьюке!

— Я как-нибудь проберусь туда.

— Клинок же сломан. Где нам искать того великана, который будто бы сможет сковать его заново? Как заставить его, чтобы он выковал оружие против своих родичей-троллей?

— Придумаем, — в голосе Скафлока слышались стальные нотки. — Я знаю, как нам найти его. Пойми, лишь дар богов может спасти Альвхейм.

— Дар богов! — Фреда заплакала. — Он причинит много зла, Скафлок, я чувствую это. Если ты отправишься на его поиски, наши дни вместе сочтены.

— Ты бросишь меня из-за него? — Юноша даже отшатнулся.

— Нет, милый, нет, — она припала к его груди, — душа нашептывает мне о расставании…

Он прижал ее к себе, принялся целовать — неистово, исступленно; голова девушки закружилась, а он смеялся и ласкал ее. В конце концов Фреда совладала со своими страхами, убедила себя в том, что они недостойны невесты Скафлока.

Однако в глубине души она сознавала, что предчувствия не лгали. Будущее было горьким и мрачным.

Глава 19

На закате следующего дня они вывели из пещеры коней, вскочили в седла и пустили животных в галоп. Скафлок торопился: ему не терпелось завладеть клинком. Бледная луна выглядывала из-за облаков, ее призрачный свет серебрил заиндевевшие ветви деревьев и утопал в сугробах. Пар изо ртов наводил на мысль о душах, покидающих тела убитых воинов.

Скафлок осадил коня.

— Пора, — прошептал он. Фреде почудилось, будто его шепот прогремел на весь лес. — Дальше я пойду один.

— Зачем ты так спешишь? — Фреда потерлась о его руку. Лицо ее было мокрым от слез. — Почему не дождешься дня, когда они будут спать?

— Солнечный свет разрушит колдовство, — объяснил он. — А когда я окажусь в замке, мне будет все равно, день на дворе или ночь, ибо тролли с тем же успехом могут и спать, и бодрствовать. И потом, обитатели замка помогут мне, Я полагаюсь в основном на Лию.

— Лия… — Фреда закусила губу. — Твой замысел представляется мне безумным. Разве у нас нет иного выхода?

— Нет. Тебе, милая, выпало самое трудное — ждать моего возвращения. — Он взглянул в печальное лицо девушки, словно хотел накрепко запомнить каждую его черточку. — До рассвета, не забудь, тебе нужно будет соорудить из шкур укрытие для лошадей. Я вернусь в обличье человека, иначе мне не унести мою ношу. Значит, я приду не раньше завтрашнего вечера. Будь осторожна, принцесса. Если вдруг покажутся тролли или если я не вернусь к вечеру третьего дня, беги отсюда, беги к людям и солнцу.

— Ожидание не пугает меня, — ответила она, — но бежать, не зная, жив ты или… — она запнулась, — или мертв, это выше моих сил.

Скафлок спрыгнул на снег, быстро разделся донага, дрожа от холода, обернул шкуру выдры вокруг своих чресел, набросил на плечи шкуру орла, а поверх нее накинул волчью.

Фреда тоже спешилась. Они поцеловались.

— Прощай, любимая, — проговорил он, — прощай и жди.

Он отвернулся от плачущей девушки, плотнее запахнулся в волчью шкуру, опустился на четвереньки и произнес нужные слова. В тот же миг тело его начало изменяться, чувства на мгновение притупились, — и вот перед Фредой возник огромный волк. Зеленые глаза его посверкивали в темноте.

Холодный нос ткнулся в ладонь девушки. Она потрепала волка по грубой шкуре, и тот потрусил прочь.

Вскоре он перешел на бег. Ощущать себя волком было несколько непривычно. Мышцы взаимодействовали совсем не так, как в человеческом теле. Зрение было затуманенным и бесцветным. Зато он отчетливо воспринимал самый слабый звук, самый тихий шорох. Молчание ночи обернулось бесчисленным множеством шумов, различить которые бессильны уши людей. А еще — его окружали бессчетные запахи, они подступали со всех сторон и свербили ноздри. А еще — он чувствовал то, для чего в языке людей невозможно подобрать слов.

Он будто очутился в новом, неизведанном мире, где все было по-другому. Он изменился не только телесно, мысли его стали мыслями волка, менее отвлеченными, зато более ясными. Будучи волком, он не мог думать, как человек, а приняв прежний облик, не способен был вспомнить своих ощущений в звериной шкуре.

Вперед, вперед! Лапы его едва касались наста. В ночном лесу кипела жизнь. Он уловил запах зайца — перепуганного зайна, что следил за ним округлившимися от ужаса глазами. Волк облизнулся было, но человек восторжествовал над зверем, и заяц остался далеко позади. Заухала сова. Деревья и холмы тянулись нескончаемой вереницей, которую лишь изредка прерывали закованные в ледяной панцирь реки.

Наконец-то! На фоне подернутых лунным серебром облаков замаячили усыпанные зимними звездами башни Эльфхьюка. Эльфхьюк, прекрасный Эльфхьюк, ты теперь принадлежишь врагам, а потому таишь в себе угрозу.

Распластавшись на снегу, зверь пополз на брюхе к стенам замка. Он настороженно принюхивался.

Вот он учуял троллей, поджал хвост и оскалил зубы. Замок провонял троллями.

Волчьи глаза не могли разглядеть гребня стены, по которому расхаживали стражники, но он слышал их, различал их запахи, дрожал от ярости и желания перегрызть им глотки.

Тише, тише, успокоил он себя. Они прошли, не медли, меняй шкуры.

Поскольку он был уже в зверином обличье, ему понадобилось лишь усилие воли, чтобы перекинуться в орла. Все поплыло у него перед глазами, но в следующий миг он взмыл в небо на широких и могучих крыльях.

Зрение его чудесно обострилось, тело наслаждалось полетом, каждое перышко словно пело от радости. Однако трезвый орлиный рассудок возобладал над пьянящим восторгом. Ведь, паря над головами стражников, Скафлок являл собой отличную мишень для их стрел.

Он перелетел через стену, осмотрелся и сел на землю в тени главной башни. Мгновение — и в заросли плюша шмыгнула юркая выдра.

Теперешнее его чутье уступало волчьему, но слышал он ничуть не хуже, а видел даже лучше. Он ощущал то, что попросту недоступно людям; он проникся чувствами резвого и самовлюбленного зверька — ему доставляло удовольствие думать о том, какой он ловкий, проворный, какой у него роскошный мех.

Со стены доносились удивленные крики. Должно быть, кто-то заметил орла. Похоже, ему не стоит задерживаться.

Выдра осторожно выбралась из зарослей. Конечно, безопаснее было бы принять обличье ласки или крысы, но увы! Хорошо еще, что Фреда догадалась прихватить с собой эти три шкуры. Нежность к девушке накатила на него морской волной, однако он гут же вновь сосредоточился на выполнении своего замысла.

Он проскользнул в башню через приоткрытую дверь. Лабиринт коридоров был знаком ему с детских лет. Усы выдры зашевелились — зверек принюхивался. Пахло троллями и глубоким сном. Что ж, пока ему везет. Враги спят, а тех, кто несет дозор на стенах, можно не опасаться.

Он прокрался в трапезную. На полу, в самых диковинных позах, храпели пьяные тролли. Шпалеры превратились в лохмотья, на столах виднелись царапины и пятна, орнаменты из золота, серебра и драгоценных камней, украшавшие залу на протяжении многих веков, исчезли без следа. Лучше бы замок захватили гоблины, подумалось Скафлоку. Они хоть знают толк в красоте, не то что эти свиньи…

Винтовая лестница привела его к покоям Имрика. Новый хозяин замка наверняка спит здесь… вместе с Лией!..

Выдра прижалась к стене и беззвучно зарычала, оскалив острые зубы. Глаза ее сверкнули. За углом она учуяла тролля. Значит, князь выставил охрану…

Волк прыгнул на сонного тролля. Тот не успел еще ничего сообразить, а белые клыки уже впились ему в горло. Стараясь оторвать от себя зверя, он упал — и испустил дух.

Скафлок выжидал. Из пасти его капала кровь, она имела кисловатый привкус. Неужели никто не слышал звона доспехов? Как будто нет. Замок так велик… Придется оставить тело тут, прятать его некуда. Подожди-ка…

Скафлок перекинулся в человека, схватил меч тролля и рассек мертвому воину горло. Те, кто найдет стражника, решат скорее всего, что его зарубили в пьяной ссоре. Скафлок вытер губы и невесело усмехнулся.

Снова обернувшись выдрой, он подобрался к двери и издал приглушенный свист. Щелкнул замок. Скафлок толкнул дверь носом и проник внутрь.

На постели Имрика лежали двое. Если новый князь проснется, Скафлоку несдобровать. Выдра подползла к ложу; удары собственного сердца оглушали ее.

Приподнявшись на задних лапках, зверек заглянул в лицо Лие. Та сладко спала, ее золотистые с серебряным отливом волосы разметались по подушке. Мужчина же…

Значит, Эльфхьюком владеет Вальгард! Скафлок с трудом удержался от того, чтобы не сомкнуть на его горле волчьи челюсти, чтобы не выклевать ему глаза, не распороть когтями живот.

Однако тогда в замке начнется переполох, и придется бежать без оглядки, оставив всякую мысль о клинке.

Он ткнулся носом в щеку Лии. Та приоткрыла глаза. Длинные ресницы чуть заметно дрогнули.

Она медленно села. Вальгард заворочался, застонал. Лия замерла. Берсерк забормотал что-то во сне.

— …подменыш… — услышал Скафлок, — …топор… матушка, матушка!..

Лия поставила ногу на пол, одним движением встала с постели, выскользнула из спальни в соседнюю комнату, а из той пробежала в третью, закрывая за собой все двери. Скафлок не отставал от нее.

— Теперь мы можем поговорить, — выдохнула она.

Он обернулся человеком, и она, смеясь и рыдая, бросилась ему на шею. Поцелуи ее заставили Скафлока на какое-то время забыть о Фреде.

Лия потянула его на кушетку.

— Скафлок, — шептала она, — милый мой Скафлок.

Он высвободился.

— Мне некогда, — сказал он грубо. — Я пришел за сломанным клинком, который подарили мне асы.

— Ты устал, — пальцы эльфиянки коснулись его лица. — Ты голодал и замерзал, опасности подстерегали тебя на каждом шагу. Позволь мне исцелить тебя. Я укрою тебя в тайнике…

— Некогда, некогда, — прорычал он. — Фреда ждет меня в самом сердце тролльих владений. Отведи меня туда, где находится меч.

— Фреда, — повторила Лия, побледнев. — Она по-прежнему с тобой.

— Да, и доблестно сражается за Альвхейм.

— Я тоже не бездельничаю, — усмехнулась Лия. В ее усмешке былая злоба причудливым образом соединилась с тоской, которой раньше не было. — Вальгард из-за меня убил ярла Грума. Он крепок, но я гну его, как мне удобно.

Она прильнула к юноше.

— Он лучше троллей, он почти такой же, как ты, но все-таки ты, Скафлок, — это ты. Как мне надоело разыгрывать страсть!

— Поторопись! — Он схватил Лию за плечи. — Если меня поймают, гибель Альвхейма не предотвратить.

Она помолчала, потом отвернулась и посмотрела в окно: луна скрылась за облаками, над заснеженными просторами сгущались предрассветные сумерки.

— В самом деле, — проговорила она. — Ты прав. И вполне естественно, что ты спешишь возвратиться к возлюбленной, к своей Фреде.

Она вдруг беззвучно рассмеялась:

— Знаешь, кто твой отец, Скафлок? Сказать?

Он зажал ей рот своей ладонью, чувствуя, как в сердце закрадывается страх.

— Нет! Ты же помнишь слова Тюра!

— Замкни мои уста поцелуем, — прошептала она.

— Время уходит… — он нехотя подчинился. — Теперь мы можем идти?

— Холоден твой поцелуй, — пробормотала эльфиянка, — холоден и равнодушен. Куда ты пойдешь в таком виде, голый и без оружия? Ты оборотень, и железо отпугивает тебя, но, — она раскрыла сундук, — вот одежда. Рубахи, штаны, башмаки — выбирай, что нравится.

Скафлок торопливо оделся. Платье пришлось ему впору; по этому и по меховому подбою плаща он догадался, что Лия облачила его в наряд Вальгарда. На пояс он повесил топор из эльфийского сплава. Лия закуталась в огненно-алую накидку и поманила юношу за собой.

По длинной лестнице они спустились в подземелье. Там было холодно и тихо, но тишина, казалось, вот-вот сменится многоголосым гамом. Им навстречу попался тролль. Рука Скафлока невольно потянулась к топору, но воин лишь кивнул головой, очевидно приняв юношу за Вальгарда. Сходство между людьми усиливалось еще и тем, что, будучи в бегах, Скафлок отрастил себе бороду.

В сыром мраке подземелья лишь изредка мерцали факелы. Шаги Скафлока отдавались эхом под низкими сводами, Лия ступала неслышно.

Они остановились у стены, среди камней которой проступаю из тьмы белесое пятно. Присмотревшись, Скафлок различил на пятне руны. Чуть поодаль видна была запертая дверь. Лия показала на нее.

— Там Имрик держал мать подменыша, — сказала она. — Иллреде велел подвесить его в той же темнице над неугасимым огнем. Вальгард, когда напьется, приходит сюда, чтобы отхлестать моего брата кнутом.

Пальцы Скафлока стиснули рукоять топора. Однако, подумалось ему вдруг, разве иначе обращался Имрик с троллихой, да и со многими другими? Разве не права была Фреда — вернее, се Белый Христос, о котором она говорила, — в том, что зло порождает зло и ведет к Рагнареку? Ведь любовь и прощение побеждают гордость и мстительность, они вовсе не проявление слабости, а то, к чему нужно стремиться и чего так трудно достичь.

Но Имрик воспитал его, Альвхейм приютил, и какое ему дело до людских заповедей? Скафлок ударил топором по стене.

Сверху донесся шум — топот ног и крики.

— Тревога, — прошептала Лия.

— Наверное, они нашли стражника, которого мне пришлось убить, — Скафлок надавил на топор. Цементная кладка начала осыпаться.

— Тебя видели? — спросила эльфиянка.

— Может быть, когда я орлом кружил над замком, — рукоять топора неожиданно обломилась. Скафлок выругался.

— Вальгард достаточно умен, чтобы сообразить, что это был за орел. Он пошлет воинов, и если они застанут нас здесь… Скорее же!

Она напряженно прислушивалась к звукам наверху, которых не могли заглушить ни скрежет металла о камень, ни шорохи подземелья.

Скафлок вставил топор в трещину и навалился на него всем телом. Раз, два, три — закрывавший нишу камень вывалился наружу.

Дрожащими от волнения руками Скафлок взял меч.

Он был огромен и тяжел, этот обоюдоострый клинок, к половинкам которого прилипли комья сырой земли. Как ни странно, ржа не тронула его, и острия ничуть не затупились. Отливавшая золотом рукоять изображала свернувшегося кольцами дракона; шишечка, которой она заканчивалась, была головой чудовища, а гарда — его хвостом. Заклепки сверкали словно самоцветы драконьего клада. Широкое лезвие меча испещрено было рунами, прочесть которые Скафлок не мог, но колдовское чутье подсказало ему, что могущественнейшие из них расположены у самого кончика.

— Оружие богов, — взгляд юноши выражал благоговейный страх. — Последняя надежда Альвхейма…

— Надежда? — Лия попятилась, закрываясь руками. — Хороша надежда! Неужели ты не чувствуешь?

— Что?

— Эта сталь голодна, она жаждет крови. Да, клинок тебе подарили боги, но сила его — не от них. На нем лежит проклятье, Скафлок. Он погубит всех, кого только сможет. — Лия вздрогнула; ей стало холодно, однако не оттого, что они находились в подземелье. — Сдается мне… Скафлок, прошу тебя, положи его обратно.

— Но ничто другое нам не поможет! — завернув обломки клинка в свой плащ, он сунул их под мышку. — Пойдем.

Лия неохотно довела его до лестницы.

— Осторожнее, — предупредила она. — Мы наверняка с кем-нибудь столкнемся. Говорить буду я.

— Зачем подвергать себя опасности? Или ты бежишь со мной?

Эльфиянка повернулась к нему:

— Ты боишься за меня?

— Разумеется, как за весь Альвхейм.

— А… за Фреду?

— Фреда для меня дороже всего на свете, дороже эльфов, богов и людей, вместе взятых. Я люблю ее.

Румянец на щеках Лии сменился прежней бледностью.

— Не стоит за меня бояться, — сказала она. — Я всегда сумею убедить Вальгарда, что ты околдовал меня и принудил пойти с тобой.

На верхней ступеньке лестницы маячила фигура стражника.

— Стоять! — гаркнул тролль, едва завидев их.

— Ты смеешь приказывать своему князю? — ледяным тоном осведомилась Лия.

Тролль попятился:

— Прости, господин… я… ты проходил мимо совсем недавно…

Они вышли во двор. Скафлок уверен был, что обман вот-вот раскроется. Бежать, бежать отсюда! Лишь могучим усилием воли удалось ему сохранить наружное спокойствие.

Воинов во дворе было немного. На востоке уже занималась заря. Было очень холодно.

Лия жестом велела отпереть западные ворота замка. Тролли повиновались. Эльфиянка заглянула в глаза Скафлоку.

— Дальше ступай один, — проговорила она. — Ты знаешь, что делать.

— Да вроде бы, — ответил он. — Мне нужно найти великана Болверка и заставить его выковать меч заново.

— Болверк… Его имя означает «злодей»… Я начинаю догадываться, что это за клинок и почему до него не осмелится дотронуться никто из карликов. — Лия покачала головой. — На твоем лице, Скафлок, я читаю, что никакие бесы и демоны не остановят тебя, разве что смерть или отчаяние. Но подумал ли ты о своей драгоценной Фреде? — последние слова она произнесла с кривой усмешкой.

— Она не хочет расставаться со мной, — улыбка Скафлока исполнена была любви и гордости. Первые лучи солнца золотили его волосы. — Нас с ней не разлучить.

— Так-так. А где ты собираешься искать великана?

Лицо Скафлока посуровело.

— Я думаю пробудить мертвеца, — сказал он. — Имрик научил меня, как это делается. Им многое ведомо.

— Но ведомо ли тебе, что мертвые мстят тем, кто нарушает их сон? Устоишь ли ты против призрака?

— Я должен попытаться. Сдается мне, колдовство убережет меня.

— Тебя, может, и убережет, а… — Лия запнулась. — А если он отомстит тебе, погубив Фреду?

Его губы побелели.

— Она так тебе дорога? — тихо спросила эльфиянка.

— Да, — ответил он хрипло. — Ты права, Лия. Пускай лучше падет Альвхейм, чем…

— Подожди! Я хочу дать тебе совет. Но сперва я попрошу тебя об одолжении.

— Скорее, Лия, скорее!

— Скажи мне вот что. Если Фреда покинет тебя… погоди, погоди, не перечь… если она покинет тебя, что тогда?

— Не знаю. Я не могу представить себе такого.

— Может, вернешься с победой сюда? И вновь станешь эльфом?

— Посмотрим. Пока я ничего не знаю. Скорее, Лия!

Она улыбнулась и лукаво поглядела на него:

— Слушай же, Скафлок. Пробуди тех, кто рад будет помочь тебе, тех, за кого мстишь ты сам. Разве Вальгард не убил всех родичей Фреды? Пробуди их, Скафлок!

На мгновение юноша замер, потом бросил на землю клинок, схватил эльфиянку в объятия, прильнул к ее губам; подобрав меч, он пробежал через ворота и в следующий миг скрылся в лесу.

Лия долго смотрела ему вслед. Если ее догадка насчет клинка верна, значит, должно произойти то же самое, что случилось однажды в былые годы. Она рассмеялась.

Вальгарду доложили, что по замку бродит его двойник. Когда он приступил с расспросами к своей наложнице, та, дрожа как осиновый лист, пробормотала, что ее околдовали во сне и что она ничего не помнит. Однако на снегу остались следы, а потому на закате князь и его воины оседлали коней и пустились в погоню.

Фреда неотрывно глядела в ту сторону, где находился Эльфхьюк. Шла вторая ночь ожидания. Девушка замерзла так сильно, что перестала даже чувствовать холод. Эльфийские лошади не могли согреть ее, они ничуть не походили на тех теплых, добродушных животных, к которым она привыкла дома. Вспомнив о доме, она неожиданно остро ощутила свое одиночество: ей почудилось, будто на всем белом свете нет никого, кроме нее, лунного света и снега.

Она не смела плакать. Скафлок, Скафлок, жив ли он?

Поднявшийся ветер пригнал откуда-то тучи, они накинулись на луну, словно огромные черные драконы, и поглотили ее. Ветер завывал вокруг шалаша, в котором пряталась девушка, забирался внутрь, проникал под одежду. «Хой, хой! — восклицал он, швыряясь снежными зарядами. — Хой, хой!»

«Хой, хой!» — откликнулись тролльи рога. Фреда насторожилась. Страх кинжалом пронзил ее сердце. Тролли охотятся! А кого еще они могут ловить, как не…

Вскоре она услышала заливистый лай собак. О, эти псы — громадные, черные, свирепые! Фреда выбралась из шалаша, не замечая, что по щекам ее струятся слезы. Скафлок, милый Скафлок!

В непроглядной тьме она споткнулась о пень, чуть не упала, пнула его ногой, желая всей душой, чтобы он провалился в преисподнюю. Скафлок! Ох…

Луна на мгновение выглянула из-за туч, и в ее неверном свете Фреда различила высокую мужскую фигуру. Незнакомец, седобородый и седовласый старик, кутался в плащ, что крыльями развевался у него за спиной. В руке он сжимал копье. Из-под шляпы с широкими полями глядел один-единственный глаз.

Девушка судорожно вздохнула. С уст ее готов был сорваться призыв к Небесам, но старик заговорил раньше. Голос его был низким и звучным:

— Я не причиню тебе зла, наоборот, помогу.

Фреда опустилась на колени. Взор ее каким-то чудом достиг холма, на который взбирался утомленный Скафлок. Он был безоружен, псы троллей настигали его.

Видение померкло и исчезло. Она взглянула на старика.

— Ты Один, — прошептала она, — у нас с тобой разные дороги.

— Никто, кроме меня, не спасет твоего возлюбленного, ибо он язычник, — взгляд бога словно пригвоздил ее к земле. — Ты согласна заплатить мою цену?

— Чего ты хочешь? — выдохнула она.

— Торопись, или собаки разорвут его в клочья.

— Согласна!.. Согласна…

Бог кивнул:

— Тогда поклянись своей душой и всем тем, что для тебя свято, отдать мне, когда я потребую, то, что у тебя за поясом!

— Клянусь! — воскликнула она, вновь ударяясь в слезы. Но это были слезы облегчения. Почему Одина называют жестоким? Ведь ему нужна такая малость — снадобье, что дал ей Скафлок. — Клянусь, господин, и пусть небо и земля отринут меня, если я нарушу клятву!

— Хорошо, — сказал он. — Тролли будут плутать в лесу, а Скафлок очутится здесь. Держи свое слово, женщина!

Странник пропал — будто растворился в ночи.

Фреда едва заметила его исчезновение. Она бросилась на шею Скафлоку. Тот, ошарашенный тем, что внезапно оказался в объятиях любимой, когда уже считал себя погибшим, крепко прижал девушку к груди.

Глава 20

Отдохнув пару дней в пещере, Скафлок принялся собираться в путь.

Фреда не плакала, хотя слезы комом стояли у нее в горле.

— Ты видишь зарю, — сказала она, — а на деле сгущаются сумерки.

— Ты о чем? — удивился он.

— Клинок исполнен зла, и наша задумка не принесет ничего хорошего.

Он положил руки ей на плечи.

— Тебе не хочется тревожить мертвых, — проговорил он. — Поверь, я тоже не рвусь, но кто другой поможет нам? Если тебя страшит встреча с родными, оставайся тут.

— Нет, я последую за тобой даже в могилу. Пойми, я боюсь не родичей. Они любили меня, а я любила их, и смерть не сделала нас врагами. — Фреда закусила губу, чтобы та не дрожала. — Если бы мы додумались до этого сами, дурные предчувствия терзали бы меня гораздо меньше. Но Лие я не доверяю.

— С какой стати ей вредить нам?

Фреда молча пожала плечами.

— Мне вовсе не нравится твой договор с Одином, — пробормотал Скафлок. — Не в его обычае запрашивать так мало. Но кто разберет, что на уме у бога?

— Меч… Скафлок, мне чудится, что, когда его выкуют заново, в мир возвратится могучая и ужасная сила. Я предвижу великое горе.

— Горе троллям, — Скафлок выпрямился во весь рост, коснувшись головой закопченного свода пещеры. Голубые глаза его воинственно сверкали. — Как ни труден наш путь, иного нам не дано. Что суждено, от того не уйти, и не пристало воину бегать от судьбы.

— Мы встретим ее вместе, — Фреда прильнула к нему. Липо ее было мокрым от слез. — Я прошу тебя лишь об одном.

— О чем?

— Подожди до завтра, умоляю тебя, — ее пальцы стиснули его плечи. — Я умоляю тебя, Скафлок!

Он неохотно кивнул:

— Но почему?

Фреда словно не слышала его вопроса. Опьяненный поцелуями девушки, Скафлок скоро забыл обо всем. Но Фреда помнила, помнила даже тогда, когда их тела слились воедино.

Ей открылось, что это — их последняя ночь.

Тусклое зимнее солнце скрылось за иссиня-черными штормовыми тучами, что нависли над побережьем. Вой ледяного ветра смешивался с грохотом прибоя о скалы. С наступлением темноты издалека донесся топот копыт, который перемежался громкими криками и собачьим лаем. Скафлок вздрогнул. В полях гуляла Дикая Охота.

Они оседлали своих коней, навьючили поклажей двух других. Скафлок закинул за спину завернутый в волчью шкуру сломанный клинок. С пояса свисал эльфийский меч в ножнах, в левой руке Скафлок сжимал копье. Под меховыми одеждами на них обоих были кольчуги, а под шапками скрывались шлемы.

Фреда оглянулась. Пещера снаружи выглядела холодной и мрачной, но в ней они были счастливы. Девушка отвернулась и уставилась прямо перед собой.

— Эгей! — крикнул Скафлок, и кони с места взяли в галоп.

Ветер задувал все сильнее, пенные брызги застывали на лету, волны с ревом накатывались на берег и отступали, скрежеща галькой; казалось, будто на камнях извивается и стонет какое-то морское чудище. Оглушительный шум взмывал под самые небеса. Бледная луна сопровождала всадников, то пропадая за тучами, то вновь возникая из небытия.

Кони стремительно мчались к югу, их копыта крошили лед и высекали искры из скал. Быстрее, быстрее! Воздух свистел в ушах, обжигал горло и легкие. Быстрее сквозь снежную пелену, сквозь мрак, что окутывает вражеские земли! Быстрее туда, где высится курган славного воина и вождя!

Со стен Эльфхьюка протрубил рог. Самого замка в темноте видно не было. Тролли было погнались за людьми, но скоро отстали: их лошади не могли состязаться в быстроте бега с эльфийскими конями.

Вперед, вперед! Мимо заледеневших деревьев, что растопырили свои голые ветви, мимо замерзшего болота, мимо холмов, по пустынным полям — вперед!

Фреда начала узнавать местность. В тучах то и дело появлялись прорехи, и луна проскальзывала в них, освещая заснеженную землю. Да, вон знакомая речка, где они с Асмундом ловили рыбу, вон лес, где она охотилась вместе с Кетилем, а вон на том лугу Асгерд плела им венки из маргариток… Как давно это было?!

Слезы застыли на ее щеках. Скафлок на скаку коснулся руки Фреды, и девушка благодарно улыбнулась ему. Если бы не он, у нее просто не хватило бы духу вернуться сюда. С ним же она ничего и никого не боялась.

Юноша натянул поводья.

Посеребренные лунным светом сугробы, из которых кое-где торчали обугленные головешки, — таким предстало глазам Скафлока и Фреды подворье Орма. На берегу моря возвышался курган.

Из вершины его вырывалось слепящее бело-голубое пламя. Фреда вздрогнула и перекрестилась. Она знала, что там, где похоронены языческие герои древности, люди часто видят по ночам надмогильные огни. Ну и ладно! Пускай Орм покоится в неосвященной земле — он ее отец!

Отец… Он качал ее на колене, он пел ей песни, так громко, что сотрясались стены… Фреду била дрожь.

Скафлок спешился. Рубаха его под кольчугой взмокла от пота. Никогда раньше не пользовался он заклинаниями, которые хотел сотворить сегодня.

Он шагнул вперед — и остановился. Дыхание с хрипом вырывалось из его груди, ладонь легла на рукоять клинка. В отблесках пламени он разглядел неподвижную черную фигуру. Если ему придется сражаться с духом…

Фреда по-детски всхлипнула:

— Мама!

Скафлок взял девушку за руку, и они медленно поднялись на вершину кургана.

Женщина, которая сидела там, поблизости от огня, показалась Скафлоку удивительно похожей на Фреду. Те же черты лица, те же широко расставленные серые глаза, те же рыжеватые с золотистым волосы. Но она исхудала от печали, щеки сделались впалыми, глаза тоскливо глядели на море, неприбранные волосы рассыпались по плечам. Из-под теплого мехового плаща виднелись какие-то лохмотья, которые едва прикрывали иссохшее тело.

Когда Скафлок и Фреда вступили в круг света, женщина повернула голову. Ее взгляд задержался на юноше.

— С возвращением, Вальгард, — проговорила она глухо. — Вот она я. Зачем ты пришел? Убей меня, я истомилась по смерти.

— Матушка, — Фреда упала перед женщиной на колени.

Элфрида молча смотрела на нее.

— Не понимаю, — сказала она наконец. — Ты моя Фреда? Но Фреда мертва. Вальгард похитил тебя, ты не могла прожить долго.

Она улыбнулась, покачала головой и протянула дочери руки.

— Ты не забыла меня, ты пришла меня навестить. Мне так одиноко, дочка. Иди ко мне, я спою тебе колыбельную.

— Я живая, мама, живая… и ты жива… — Слезы душили Фреду; она закашлялась. — Потрогай, я теплая, я живая. Это не Вальгард, это Скафлок, он спас меня от Вальгарда. Это Скафлок, мой муж и твой новый сын…

Элфрида тяжело встала, опираясь на руку дочери.

— Я ждала, — прошептала она. — Я ждала, хотя меня считали безумной. Мне приносили еду, но и только, ибо страшились безумной женщины, которая не покидает своих мертвых, — она тихо засмеялась. — В чем же мое безумие? Безумны те, кто оставляет усопших.

Она взглянула в лицо Скафлоку.

— Ты сходствуешь с Вальгардом, — сказала она. — Ты высокий, как Орм, я вижу в тебе его и себя. Но твои глаза добрее, чем у Вальгарда.

С уст ее снова сорвался еле слышный смешок.

— Какая же я безумная? Я ждала, я просто ждала, и двое моих детей вернулись ко мне из мрака.

— До рассвета придут и другие, — сказал Скафлок.

Они свели женщину с кургана.

— Мама выжила, — прошептала Фреда. — Я думала, она погибла, но она выжила и провела тут всю зиму… Что я натворила?!

Она заплакала, Элфрида принялась утешать ее.

Тем временем Скафлок воткнул в землю рунные посохи, надел на большой палец левой руки бронзовое кольцо с кремнем, встал с западной стороны могилы и простер руки к небу. Шумело море, выглядывала из-за туч луна, мела поземка.

Скафлок произнес заклинание. Слова обожгли ему горло. Он покачнулся, но устоял на ногах, потом взмахнул руками.

Пламя взметнулось выше. Ветер застонал подстреленной рысью, тучи заволокли луну. Скафлок воскликнул:

Курган вздрогнул. Холодное пламя, казалось, достигало небосвода. Скафлок продолжил:

Курган раскрылся. Из него, сопровождаемый сыновьями, выступил Орм. Он спросил сурово:

Орм опирался на копье. В лице его не было ни кровинки, в волосах серебрился иней. Он не мигая смотрел на пламя, что бушевало вокруг него. Справа от отца стоял Кетиль, бледный и неестественно прямой, в голове его чернела дыра. Окутанный тенью Асмунд прикрывал руками рану в груди. За спиной вождя виднелись очертания его ладьи. Друг за другом пробуждались остальные призраки.

Подавив страх, Скафлок сказал:

Голос Орма гулко раскатился в студеной ночи:

Фреда сделала шаг вперед.

— Отец! — воскликнула она. — Отец, ты не узнаешь свою дочь?

Взгляд Орма обратился на нее, и ярость исчезла из глаз вождя. Он склонил голову и замер, охваченный со всех сторон пламенем. Кетиль сказал:

Элфрида медленно приблизилась к Орму, взяла его за руки, — стылые, как земля, из которой он вышел. Орм проговорил:

— Не могу, Орм, — ответила она, потом коснулась его лица. — Иней в твоих волосах, земля у тебя на губах. Какой ты холодный, Орм!

— Я мертв. Могила разделяет нас.

— Так давай соединимся. Возьми меня к себе, Орм!

Он поцеловал ее.

Скафлок повернулся к Кетилю:

Кетиль сказал:

Скафлок помотал головой. Тогда Кетиль, опершись на меч, произнес:

Неожиданно в разговор вмешался Асмунд. Лицо его оставалось в тени, а голос исполнен был муки:

Фреду обуял ужас. Она прижалась к Скафлоку, и так они стояли обнявшись под мудрым и грустным взором Асмунда. Тот сказал:

С громким стоном земля сомкнулась. Пламя погасло, и лишь луна теперь освещала курган вождя данов.

Фреда отпрянула от Скафлока, словно тот вдруг обернулся троллем. Он, спотыкаясь как слепой, двинулся за ней. Из горла ее вырвался сдавленный всхлип. Она бросилась бежать.

— Мама, — шептала она, — мама…

Но Элфрида пропала, и с тех пор люди больше ее не встречали.

На востоке занималась заря. Тучи над морем будто примерзли к небосводу. Падал редкий снежок.

Фреда сидела на вершине кургана, глядя перед собой невидящим и взором. Она не плакала. Она не знала, сможет ли когда-нибудь заплакать.

Скафлок, отведя лошадей в лес, чтобы укрыть их от дневного света, подсел к ней. Его голос был тусклым, как рассвет:

— Я люблю тебя, Фреда.

Она не ответила. Помолчав, он продолжил:

— Я не могу не любить тебя. Какая разница, что мы с тобой одной крови? Я знавал людей, что были в родстве и женились… Фреда, послушай меня, этот треклятый закон…

— Это заповедь господня, — перебила она. — Я не смею намеренно нарушать ее. Я и так уже достаточно нагрешила.

— Мне не нужен бог, который встревает между двумя, что любили друг друга, как ты и я. Пусть только подойдет, я загоню его обратно на небеса!

— Язычник! — вспыхнула она. — Для своих эльфов ты готов сделать что угодно, даже пробудить мертвых! — На щеках ее заалел слабый румянец. — Ну и ступай к ним! Ступай к своей Лие!

Она вскочила, он тоже поднялся, взял было ее за руки, но она высвободилась. Его широкие плечи поникли.

— Надежды нет? — спросил он.

— Нет, — отозвалась она. — Я пойду к соседям. Быть может, мне удастся искупить мои грехи.

Внезапно она обернулась к нему:

— Идем со мной, Скафлок! Идем! Забудь об эльфах и всех прочих! Я прошу тебя, окрестись, примирись с богом.

— Никогда, — он покачал головой.

— Но… но я люблю тебя, Скафлок, люблю, а потому хочу, чтобы душа твоя познала вечное блаженство.

— Если любишь, — проговорил он, — оставайся со мной. Я не притронусь к тебе, я буду твоим братом. Оставайся!

— Нет, — сказала она. — Прощай.

Она побежала. Скафлок кинулся за ней. Наст хрустел и проваливался у них под ногами. Он догнал ее, заставил остановиться. Фреда увидела, что лицо его искажено гримасой боли, словно кто-то наматывал на острие кинжала его внутренности.

— И ты даже не поцелуешь меня на прощание, Фреда? — выдавил он.

— Нет, — ответила она еле слышно, отводя взгляд. — Я не смею. — Потом бросилась бежать.

Он смотрел ей вслед. Рыжевато-золотистые волосы девушки были единственным, что оживляло студеную белизну снегов. Вот ее фигурка скрылась за деревьями. Скафлок медленно направился в другую сторону.

Глава 21

Затяжная и суровая зима подходила к концу. Как-то под вечер, взобравшись на высокий холм, Гулбан Глас Мак Гриси уловил первое, мимолетное дуновение теплого весеннего ветерка.

Он оперся на копье и огляделся. Снег подступал к самой кромке воды. На западе дотлевал закат, а на востоке высыпали уже звезды. Они мерцали и переливались над морем, по которому двигалась рыбацкая лодка, обыкновенное человеческое суденышко; правил ею обычный с виду смертный. Однако он чем-то неуловимо отличался от остальных людей, да и платье его, в водяных разводах, было явно эльфийского покроя.

Лодка пристала к берегу. Человек выбрался из нее, и тут Гулбан узнал его. Хотя ирландские сиды жили обособленно, они поддерживали кое-какие отношения с Альвхеймом. Гулбан бывал при дворе Имрика и запомнил пасынка князя, молодого и веселого Скафлока. Впрочем, тот, кто доставал сейчас из лодки свои пожитки, был худ и мрачен. Неужели дела эльфов так плохи?

Скафлок поднялся на холм. Приблизившись к могучему воину, который недвижимо наблюдал за ним с вершины, он увидел, что это Гулбан Глас, один из пяти стражей Ольстера.

Они обменялись приветствиями. Гулбан наклонил голову, увенчанную золотым шлемом; длинные черные кудри упали ему на скулы. Он отступил на шаг, почуяв зло, что таилось в мешке из волчьей шкуры за плечами Скафлока.

— Мне велено было дожидаться тебя, — сказал Гулбан.

В усталом голосе Скафлока прозвучала нотка удивления:

— Что, у сидов так много ушей?

— Нет, — ответил Гулбан. — Мы чувствовали: что-то близится. Нынче все, что происходит, так или иначе связано с войной эльфов и троллей. Вот мы и ждали эльфа-вестника — по всей видимости, тебя.

— Эльф… — Скафлок сплюнул. Чело его избороздили морщины, глаза были налиты кровью. Наряд юноши подтверждал худшие опасения Гулбана: обитатели Альвхейма всегда выделялись своей опрятностью, если не сказать изысканностью.

— Пойдем, — проговорил сид. — Должно быть, причина серьезная, раз Луг Длинная Рука созвал вождей и всех Туата Де Данаан на Совет в пещеру Круахана. Но ты утомился и проголодался. Я сперва отведу тебя к себе.

— Нет, — возразил человек с упрямством, которое тоже было несвойственно эльфам. — Я не могу ждать. Веди меня на совет.

Гулбан пожал плечами. Он повернулся так, что его лазоревый плащ взметнулся в воздух, и свистнул. Тотчас на зов его прискакали два статных легконогих коня. Они испуганно шарахнулись от Скафлока.

— Им не нравится твоя поклажа, — сказал Гулбан.

— Что делать, — отозвался Скафлок, ухватил лошадь за гриву и вскочил в седло. — А ну пошла!

Животные сидов, лишь немного, пожалуй, уступавшие резвостью эльфийским коням, помчали Гулбана и его спутника по холмам и долинам, по полям и лесам, замерзшим озерам и рекам. Им встретился всадник в сияющей кольчуге и с копьем в руке; сидел у входа в свою нору сутулый лепрехун; мелькнула худая фигура в плаще с клювом вместо носа и серыми перьями вместо волос. Из священных рощ доносилось пение дудок. Морозный воздух, казалось, дрожал в призрачном свете звезд. Сгущались сумерки. Звезды, светлые, как глаза Фреды… Нет! Скафлок отогнал непрошеную мысль.

Вскоре они достигли пещеры Круахана. Четверо дозорных снаружи отсалютовали им клинками и приняли коней. Гулбан провел Скафлока внутрь.

Просторную пещеру заливал зеленоватый свет. С потолка свешивались блистающие сталактиты, в щитах, что висели на стенах, отражались огоньки свечей. Хотя пламя в очаге не горело, было тепло и ощущался запах жженого торфа. Пол устилали стебли тростника. Они шуршали под ногами Скафлока, и этот звук отдавался громом в тишине, что царила под высокими сводами.

В конце стола Совета сидели вожди народа Лупры, маленькие, коренастые, в грубых одеждах: король лепрехунов Удан Мак Одейн, его наследник Бег Мак Бег, толстый, крепко сбитый Гломхар О’Гломрах; таны[420] Конан Мак Рихид, Гаэрку Мак Гейрд, Метер Мак Минтан и Эсирт Ма Бег — в шкурах и в золоте. С такими, как они, смертный чувствовал себя в своей тарелке.

Зато во главе стола располагались Туата Де Данаан[421], дети матери-земли Дану, явившиеся из Золотого Тир-нан-Ога на Совет в пещеру Круахана. Пригожие, молчаливые, они внушали собравшимся трепет; мнилось, еще чуть-чуть — и можно будет воочию узреть силу, что исходит от них. Они были богами Ирландии до того, как Патрик привел туда Белого Христа[422]; им пришлось бежать, но и в изгнании они не утратили ни доли былого могущества и великолепия.

На троне восседал Луг Длинная Рука, справа от него сидел воин Энгус Ог, слева — повелитель морской стихии Мананнан Мак Лер. Дальше — Эохи Мак Элатан Дагда Мор, Дов Берг Яростный, Кае Коррах, Колл-Солнце, Кехт Пахарь, Мак Грейна Орех и многие другие, чья слава гремела по всей Волшебной стране. Вождей сопровождали их жены и дети, дружинники и арфисты. Всякий, кто видел их, преисполнялся радости и благоговейного страха.

Однако нынешний Скафлок ни во что не ставил величие, пышность или опасность. Не опуская головы, приблизился он к Лугу и, глядя тому прямо в глаза, приветствовал его.

Голос Длинной Руки был низок и могуч:

— Здрав будь, Скафлок из Альвхейма! Пригуби вина с владыками сидов.

Луг жестом велел усадить человека на свободное место слева от трона, так, чтобы их разделяли только Мананнан и его жена Фанд. Виночерпии принесли золотые кубки с вином из Тир-нан-Ога; пока вожди пили, барды пощипывали струны арф.

Вино оказалось сладким и хмельным, оно словно огнем выжгло усталость Скафлока, но вот с печалью справиться не сумело.

Прекрасноволосый воин Энгус Ог спросил:

— Что там, в Альвхейме?

— Ничего хорошего, — резко ответил Скафлок. — Эльфы сражались в одиночку и потерпели поражение. Такая же участь ожидает всех остальных: тролли завоюют их земли.

Слова Луга прозвучали рассудительно и жестко:

— Дети Дану не боятся троллей. Мы одолели фоморов, мы, побежденные милезами[423], сделались потом их богами; нам ли чего страшиться? Мы были бы только рады прийти на помощь Альвхейму…

— Верно! — Дов Берг стукнул по столу кулаком. Его рыжие волосы пламенели в зеленом полумраке пещеры; крик бога многажды повторило эхо. — Наши клинки затупились в ножнах, наши кони застоялись в стойлах. Почему мы не помогли эльфам?

— Ты сам знаешь почему, — проговорил Эохи Мак Элатан, Отец звезд. Он сидел, закутавшись в плащ цвета вечерних сумерек. На одежде Дагды, в его кудрях и в глазах посверкивали искорки света. Когда он развел руками, воздух между ними засеребрился и замерцал. — Нынче в битве сошлись не народы Волшебной страны, а боги Севера и их недруги из краев Вечного Льда. Трудно решить, кому из них можно доверять. Нам дорога наша свобода, и мы не желаем становиться пешками на шахматной доске мира.

Скафлок стиснул подлокотники кресла с такой силой, что у него побелели костяшки пальцев.

— Мне нужна другая помощь, — проговорил он срывающимся голосом. — Я хотел одолжить у вас корабль.

— Позволь узнать зачем? — спросил Колл. На лицо его больно было смотреть, панцирь и золотая застежка в виде солнца у горла слепили глаза своим блеском.

Скафлок вкратце поведал богам о даре асов:

— В зверином обличье проник я в Эльфхьюк и выкрал оттуда меч, колдовство открыло мне, что у сидов раздобуду я корабль, на котором доплыву до Ётунхейма. Вот я и поспешил к вам, — он склонил голову. — Да, я пришел к вам как нищий. Но если эльфы победят, они найдут, чем отблагодарить вас.

— Взглянуть бы на этот клинок, — сказал Мананнан Мак Лер. Он был высок и статен, белая кожа и золотистые с серебром кудри слегка отливали зеленым. Глаза его были то серыми, то зелеными, то голубыми; говорил он тихо, но чувствовалось, что он намеренно сдерживает себя. Пышный наряд его дополнял кинжал в изукрашенных каменьями ножнах; рукоять оружия отделана была золотом, серебром и самоцветами. Однако на плечи Мананнан накинул простой, изрядно поношенный кожаный плащ.

Скафлок развернул волчью шкуру. Сиды, которым нипочем были и железо, и дневной свет, столпились вокруг меча. Они сразу же ощутили таящуюся в нем злобу. Послышались шепотки.

Луг поднял увенчанную короной голову и пристально поглядел па Скафлока.

— Ты водишься со злом, — сказал он. — В этом клинке дремлет демон.

— Ну и что? — Скафлок пожал плечами. — Главное, он сулит победу.

— Да, победу и смерть. Он погубит тебя.

— Ну и что? — повторил Скафлок, заворачивая меч в шкуру. Половинки клинка со звоном соприкоснулись, и те, кто слышал звук, невольно вздрогнули.

— Дайте мне корабль, — продолжил юноша. — Заклинаю вас дружбой, что существовала когда-то между сидами и эльфами, заклинаю вашей воинской честью, взываю к вашему состраданию, дети матери-земли Дану: исполните мою просьбу!

Установившуюся тишину нарушил голос Луга:

— Тяжело отказывать тебе…

— Зачем отказывать? — вскричал Дов Берг, подбрасывая свой нож к потолку и ловя его на лету. — Почему бы не собрать войско и не сокрушить варваров Тролльхейма? Насколько обеднеет и поскучнеет Волшебная страна, если в ней не останется эльфов!

— Тролли наверняка скоро нападут на нас, — прибавил Конан.

— Постойте, вожди, постойте, — возвысил голос Луг. — Н уж но все хорошенько обдумать. — Он встал. — Ты наш гость, Скафлок Воспитанник Эльфов. Ты сидел за нашим столом, пил наше вино; мы не забыли радушия, с каким в былые года нас принимали в Альвхейме. Корабль — самое малое, на что ты можешь рассчитывать. Я, Луг Длинная Рука, говорю тебе: Туата Де Данаан не испугаются ни асов, ни етунов!

Раздались громкие крики, засверкали обнаженные клинки, зазвенели щиты, зазвучали боевые песни. Мананнан Мак Лер сказал Скафлоку:

— Я дам тебе лодку. Она невелика размерами, но лучше ее у меня нет. Управлять ею непросто, так что я присоединюсь к тебе.

Скафлок откровенно обрадовался. С большим кораблем он бы вконец измучился; к тому же иметь спутником морского властелина…

— Благодарность мою не передать словами, — сказал он. — Клянусь быть тебе братом! Завтра…

— Не торопись, горячая голова, — остудил его пыл Мананнан. — Сдается мне, отдых и застолье тебе ничуть не повредят, и потом, безрассудно плыть в Землю Великанов, не подготовившись, как подобает.

Скафлок вынужден был признать правоту сына Лера, но внутри у него все кипело. Ближайшие несколько дней обещали быть сущей мукой. Вино лишь оживило воспоминания…

Он ощутил легкое прикосновение к своему плечу, обернулся и увидел жену Мананнана, Фанд.

Пригожими и величавыми были женщины Туата Де Данаан, ибо родились они богинями. Трудно подыскать слова, чтобы описать их красоту. Но Фанд выделялась даже среди них.

Шелковистые волосы, отливавшие золотым, как летний закат, каскадом ниспадали к ее ногам. Платье Фанд переливалось всеми цветами радуги, на пальцах белых рук сверкали кольца с драгоценными каменьями, голову венчала великолепная диадема.

Пытливый взгляд ее фиалковых глаз, казалось, пронзил Скафлока насквозь.

— Ты мыслил отправиться в Ётунхейм в одиночку? — спросила она.

— Да, госпожа, — ответил он.

— Никто из людей не вернулся оттуда живым, кроме разве Тьяльви и Росквы, но им помогал Тор. Ты или безмерно отважен, или безумен.

— Какая разница, где погибать — в Ётунхейме или в каком ином краю?

— А если уцелеешь… — Фанд почему-то запнулась. — А если уцелеешь, то возвратишься к нам с клинком и обнажишь его в битве… зная, что когда-нибудь он повернется против тебя?

Скафлок молча кивнул.

— Мнится мне, ты числишь смерть в своих друзьях, — пробормотала Фанд. — Не пристало то столь юному воину.

— Ни у кого из нас нет друга надежней, — отозвался он. — Она всегда рядом.

— На челе твоем печать обреченности, Скафлок Воспитанник Эльфов, и тяжко мне лицезреть ее. Со времен Кухулина, — глаза ее на мгновение затуманились, — со времен Пса Кулана не было среди смертных бойца, равного тебе силой. Грустно мне видеть тоску во взгляде того, кто прежде был так весел! Червь гложет твое сердце, и боль побуждает тебя искать смерти!

Он не проронил ни слова в ответ, только сложил на груди руки.

— Помни, тоска умирает, — продолжала Фанд. — Ты переживешь ее. Я буду оберегать тебя, Скафлок.

— Вот и чудно! — прорычал он, уже не владея собой. — Ты заколдуешь мое тело, а она будет молиться за мою душу!

Его рука потянулась за кубком. Фанд вздохнула.

— Печальным будет ваше плаванье, Мананнан, — сказала она мужу.

— Пусть себе куксится, — пожал плечами тот. — Меня этим не проймешь.

Глава 22

Три дня спустя Скафлок, стоя у кромки воды, наблюдал, как лепрехун вытягивает лодку Мананнана из грота, где та была укрыта от зимней непогоды. Изящные обводы серебристого корпуса оставляли впечатление хрупкости, мачта была инкрустирована слоновой костью, шелковый парус поражал многоцветьем красок. На носу лодки возвышалась золоченая фигурка Фанд в образе танцовщицы.

Проводить их пришла одна лишь жена Мананнана. Остальные дети Дану предпочли тепло своих постелей прохладе серого и туманного утра. В волосах Фанд сверкали капельки воды, глаза ее светились даже ярче, нежели накануне. Она пожелала Мананнану удачи.

— Да сопутствует вам везенье, — сказала она. — Возвращайтесь скорее к зеленым холмам Эрина и Страны Вечной Молодости[424]. Днем я буду глядеть на морс, а ночью — прислушиваться к плеску волн, ожидая вестей о Мананнане.

Скафлок отошел в сторону, размышляя о том, какими словами попрощалась бы с ним Фреда. Он сказал:

— В путь! — проговорил Мананнан. Они со Скафлоком ступили и лодку и подняли переливчатый парус. Человек сел у руля, а бог ударил по струнам арфы и запел:

Повинуясь его призыву, задул сильный ветер. Лодка устремилась вперед, перепрыгивая с волны на волну. В липа мореходам полетели соленые брызги. Быстроходным, как корабли эльфов, был челн Мананнана, и вскоре уже невозможно стало отличать, где за кормой обрывалась серая полоска земли и где начиналось серое небо.

— По-моему, просто так мы в Ётунхейм не попадем, — сказал Скафлок.

— Верно, — согласился сын Лера. — Колдовство приведет нас гуда, но нам понадобится крепость рук и сердец.

Он прищурился. Ветер развевал его волосы; лицо Мананнана было одновременно веселым и торжественным, лукавым и суровым.

— В землях людей пахнуло весной, — сказал он. — Такой зимы, как нынешняя, не было столетия подряд. Должно быть, виной тому могущество етунов, к вековечным льдам чьей обители мы направляемся.

Он посмотрел на Скафлока:

— Давненько не плавал я на край света. Не стоило, пожалуй, ждать так долго. Ведь когда-то Туата Де Данаан были богами, — он покачал головой. — Даже асы избегают, насколько возможно, появляться в Ётунхейме. Что же до нас с тобой… Не знаю, не знаю. Но я не отступлюсь! — закончил он решительно. — Киль лодки повелителя морской стихии, Мананнана Мак Лера, должен изведать все воды всех Девяти Миров[425].

Скафлок, погруженный в раздумья, не ответил. Лодка вела себя словно живое существо. Ветер играл снастями, водяная пыль окутывала сверкающим покрывалом точеную фигурку Фанд на носу. Было прохладно, однако солнце, ослепительно сияя, разогнало туман. Пенные валы неутомимо продолжали свой бег под голубым небом, по которому мчались редкие белые облачка. Скафлок почувствовал, как шевельнулся руль. Очарование вешнего утра захватило юношу. Он сказал:

Мананнан пристально поглядел на него.

— Нам потребуется все, что у нас есть, — сказал он. — Не оставляй ничего на берегу.

Скафлок покраснел.

— Я не звал с собой того, кто страшится смерти, — бросил он гневно.

— Воин, которому не для чего жить, сражается в битве яростнее других, — проговорил Мананнан, взял арфу и запел старинную боевую песню сидов. Странно было слышать ее на морском просторе. Скафлоку на какой-то миг почудилось, будто он видит, как собирается в небе призрачное войско, блики солнца на увенчанных плюмажами шлемах, стройные ряды копий, реющие знамена, звуки рогов, грохот колес могучих колесниц.

Они плыли на север три дня и три ночи. Ветер постоянно дул с кормы; лодка неслась по волнам точно ласточка по поднебесью. Они сменяли друг друга у руля, спали по очереди на носу, питались вяленой рыбой, сыром и сухарями, пили морскую воду, которую заклинаниями очищали от соли. Говорили они мало: Скафлок был по-прежнему не в духе, а у Мананнана всегда находилось, над чем поразмыслить на досуге. Впрочем, тяготы плавания сближали их, и они вместе пели могущественные руны, которые влекли их суденышко к рубежам Ётунхейма.

Становилось все холоднее, и мрак сгущался с каждым часом. Солнце превратилось в бледный диск, едва заметный среди черных штормовых туч. Стужа забиралась под одежду, проникала в тело, норовя заморозить душу. Снасти покрылись тонкой коркой льда, золоченая фигурка Фанд укуталась в иней. Прикосновение к металлу обжигало пальцы, пар дыхания застывал на бороде и усах.

Они плыли во тьме, по непрозрачной студеной воде, над которой возвышались тускло серебрившиеся айсберги. Небо усеяно было звездами; меж них полыхало северное сияние, что напомнило Скафлоку о пламени над курганом Орма. Тишину нарушали лишь завывание ветра да неумолчный шелест волн.

Дорога в Ётунхейм ничуть не походила на странствование по Мидгарду. Лодка Мананнана очутилась в водах, которых не бороздил еще ни один корабль смертных. Холодное сияние звезд и луны служило сыну Лера и его спутнику единственным проводником в непроглядной ночи. Скафлоку подумалось, что Ётунхейм находится на краю света, у самой бездны, из которой поднялось мироздание и куда оно снова обрушится. Ему чудилось, что он плывет по Морю Смерти и что земли живых остались далеко позади.

Они потеряли счет времени. Луна и звезды бессильны были помочь им, так же как ветер, волны и все усиливающаяся стужа. Чары Мананнана мало-помалу слабели. Задули яростные ветры, сопротивляться которым могло только его хрупкое на вид суденышко, заголосила вьюга. Раз за разом ладья черпала бортом воду, раз за разом повисал ненужной тряпкой парус и грозил вырваться из рук руль. Из темноты то и дело возникали громадные айсберги, и лишь чудо спасало мореходов от неминуемого, казалось бы, столкновения.

Хуже всего был туман — серая пелена, в которой не было видно ни зги, промозглая и сырая. Мокрая одежда прилипала к телу, зубы сами собой начинали стучать от холода. Лодка тогда застывала неподвижно, слышался только глухой плеск волн да звон капели с обледенелых снастей. Дрожа и бранясь, Скафлок с Мананнаном пробовали творить заклинания, но все их попытки оказывались тщетными. Им мерещилось, что к лодке подбираются неведомые твари и, прячась в тумане, жадно поглядывают на них.

А потом, откуда ни возьмись, принимался бушевать шторм. Мачта стонала, снасти сдирали кожу с ладоней, черные валы рядами накатывались на ладью, и та возносилась под небосвод, чтобы в следующий миг провалиться чуть ли не в преисподнюю.

Скафлок воскликнул:

Мананнан одобрительно усмехнулся и погрозил небу кулаком.

Наконец они достигли суши. Северное сияние высветило лишенные растительности холмы и мерцающие зеленым ледники. Прибой с грохотом разбивался о прибрежные утесы, что круто уходили вверх, перерастая в заснеженные горы, над которыми хрипло завывал ветер.

Мананнан мотнул головой.

— Вот и Ётунхейм, — сказал он. Голос его был едва слышен. — Утгард, где, как ты уверяешь, обитает твой великан, лежит, по моим расчетам, к востоку.

— Ну и ладно, — пробормотал Скафлок, привыкший уже полагаться в выборе пути на сына Лера. Эльфы никогда не заплывали в эти воды; источником их познаний о Ётунхейме были одни только слухи.

Скафлок давным-давно перестал ощущать усталость. Он чувствовал себя кораблем, у которого заклинило руль и который продолжает плавание потому, что иного ему не остается.

Но тут, когда он разглядывал неприветливый берег Земли Великанов, на ум ему пришла мысль, что Фреде, пожалуй, еще тяжелее. Он отправился за клинком, зная, что она в безопасности, а ей ведь ничего не было известно о его судьбе.

— Долго же я соображал! — прошептал он, и на глазах его выступили слезы. Он сказал;

Он отвернулся. Мананнан, который научился не обращать внимания на своего спутника, когда тот впадал в уныние, налег на руль, и лодка устремилась на восток.

Обледенелые скалы выглядели безжизненными. Казалось, их населяют лишь снежные вихри, что кружились среди камней, озаренные сполохами северного сияния. Однако внутреннее чутье подсказывало сыну Лера, что неподалеку затаились и другие. На этой суровой земле обитали те, кто так часто угрожал богам викингов — Аса-Локи, Утгард-Локи, Хель, Фенрис, Ермунганд и Гарм[426], который перед последней битвой проглотит луну.

К тому времени как Скафлок овладел собой, лодка преодолела значительное расстояние. Мананнан вел ее у самого берега, заглядывая в каждый из встречавшихся фьордов. Повелителю морской стихии было не по себе: он ощущал близость Утгарда, и это ощущение вселяло в него страх.

— Мне говорили, что Болверк живет в горе, — произнес Скафлок. — Значит, надо искать пещеру.

— Да, но пещер тут полным-полно.

— Смотри большую, со следами кузнечного ремесла.

Мананнан кивнул и направил лодку к следующему фьорду. Только оказавшись чуть ли не вплотную к скале, осознал Скафлок, как она высока. Когда он попытался разглядеть ее вершину, ему пришлось так сильно запрокинуть голову, что он едва устоял на ногах. В небе над скалами маячили редкие облака. Скафлоку почудилось, будто утесы вот-вот обрушатся на него и мир навеки скроется под водой.

Лодка приблизилась к фьорду. Тот тянулся в глубь суши, насколько хватало зрения — лабиринт островков, шхер и камней. Внезапно Скафлок уловил слабый запах дыма и горячего железа, а потом услышал отдаленный стук.

Мананнан понял его без слов. Лодка проскользнула во фьорд. Вскоре ветер безнадежно заплутался и отстал, так что мореходы вынуждены были сесть на весла. Ладья двигалась быстро, но фьорд был таким длинным, что казалось, будто она ползет по поверхности воды.

Стужа словно заморозила все звуки. Северное сияние полыхало в небесах погребальным костром. Палубу покрывал тонкий слой снега. Скафлоку подумалось, что тишина эта наводит на мысль о хищном звере с жадными глазами и подергивающимся хвостом. Юноша догадывался, что за ними с Мананнаном наблюдают.

Лодка плавно скользила мимо островков и камней, следуя прихотливым извивам фьорда. Один раз Скафлоку послышалось какое-то шуршание на берегу. Сверху доносился вой ветра: тот бушевал чуть ли не среди звезд.

Фигурка Фанд на носу ладьи словно бросала вызов ледяному безмолвию Ётунхейма.

Наконец они нашли то, что искали. Подножие горы, вершину которой венчала Полярная звезда, образовывало в одном месте довольно ровную площадку. Прямо от воды убегал вверх по склону поблескивающий ледник.

— Будем высаживаться? — спросил Мананнан.

Ответом ему было громкое шипение.

— Похоже, нас встречают, — проговорил Скафлок.

Воины надели кольчуги и шлемы, взяли шиты и перепоясались мечами. Скафлок подобрал завернутый в волчью шкуру клинок; Мананнан сжимал в руке огромное копье с тускло сверкающим наконечником.

Лодка ткнулась в лед. Скафлок выпрыгнул и быстро вытянул суденышко на берег. Мананнан напряженно вглядывался во мрак, откуда донесся глухой скрежет, словно проволоклось по камням грузное тело.

— Темна и опасна наша дорога, — сказал сын Лера. — Но нас не испугаешь.

Темнота между глыбами льда поглотила их, и им пришлось передвигаться на ощупь. Лишь изредка мелькали в призрачной вышине звезды. Вонь окружала их со всех сторон, шипение и шорохи становились громче и громче.

Бросив взгляд в расщелину, что вела к леднику, Скафлок увидел в глубине ее бледную тень. Пальцы его крепче стиснули рукоять меча.

Тень начала приближаться. Мананнан издал боевой клич и всадил в нее копье.

— Прочь, белый червяк! — воскликнул он.

Тварь зашипела, кольца ее тела заскрежетали по камням. Мананнан отскочил. Различив во тьме голову чудища, Скафлок нанес удар. Рука мгновенно онемела. Тварь повернулась к юноше. Того, что он видел, было достаточно, чтобы понять: вот она, смерть.

Мананнан вонзил копье в бледное тело. Скафлок вновь взмахнул мечом. Исходивший от чудища смрад заставил его закашляться. Капля крови или яда прожгла его одежду и опалила плечо.

Выругавшись, Скафлок напал на тварь с удвоенной силой. Внезапно меч его рассыпался в прах, и тут же он услышал треск — у копья Мананнана переломилось древко.

Воины выхватили клинки, что до поры отдыхали в ножнах. Червь отполз немного назад.

Он внушал одновременно ужас и отвращение. Грязнобелое тело свернулось могучими кольцами, из разинутой пасти капал яд; в одном глазу твари торчало обломившееся копье Мананнана, другой светился лютой злобой. Непрестанно шевеля языком, змея свирепо шипела.

Скафлок поскользнулся. Громадная голова метнулась к нему, но Мананнан накрыл спутника шитом и выставил вперед меч. Лезвие рассекло раздутое горло змеи. Скафлок торопливо поднялся.

Червь взмахнул хвостом. Скафлок отпрыгнул в сугроб, Мананнан же не успел увернуться. Но прежде чем сомкнулись смертельные объятия, он погрузил клинок в омерзительное тело.

И тварь бежала! Она бежала, обрушилась снежной лавиной в холодное, черное море. Воины долго сидели на льду, жадно глотая студеный воздух.

— Мечи затупились, — сказал наконец Скафлок. — Может, вернемся за новыми?

— Нет, — возразил Мананнан. — Вдруг червь поджидает нас на берегу? Обойдемся, а с руническим клинком нам не страшно будет никакое чудище.

Подъем по скользкому, таинственно поблескивающему леднику был медленным. Мрачная гора заслоняла собой полнеба. Вдалеке раздавалось уханье молота.

Они поднимались с остановками, иногда даже засыпали и не однажды радовались, что сообразили взять с собой пищу.

Ледяной покров был местами чрезвычайно коварным, но в конце концов Скафлок и Мананнан одолели ледник, взобравшись на половину высоты горы, вершину которой венчала Полярная звезда. Едва заметная во мраке тропа уводила влево, вилась по-над самым обрывом. Путники связались веревкой и двинулись дальше. Стук молота доносился все отчетливей.

После множества падений, когда лишь веревка спасала то одного, то другого от гибели, они взобрались на уступ перед входом в пещеру, рядом с которым прикован был цепью к скале огромный рыжий пес. Он оскалил зубы и грозно зарычал. Скафлок взялся за меч.

— Не надо, — проговорил Мананнан. — Мне кажется, что, убив его, мы навлечем на себя неизбывное горе. Попробуем иначе.

Укрывшись под щитами, они поползли к пещере. Собачьи когти царапнули по металлу, громко клацнули челюсти. Животное взвыло гак, что ушам стало больно. Ему не хватило всего лишь какой-то пяди, чтобы добраться до непрошеных гостей.

Воины очутились в непроглядной тьме. Они взялись за руки и побрели на ощупь по наклонно уходившему вниз коридору, частенько натыкаясь на невидимые сталагмиты. Воздух был менее студеным, чем снаружи, но куда более сырым. Где-то шумела вода; они решили, что это, должно быть, одна из тех рек, что текут через преисподнюю. Молот стучал как будто совсем близко.

Дважды они слышали зычные крики и дважды судорожно стискивали клинки. Что-то большое и тяжелое набросилось на них и изгрызло щиты. Сражаясь вслепую, они сумели убить его, но так и не узнали, как же выглядел неведомый враг.

Вскоре впереди замерцала рдяная искорка, похожая на ту звезду, что в созвездии Ориона. Они поспешили на свет и вышли в просторную пещеру.

Ее освещало пламя, пылавшее в кузнечном горне. Оно обагряло стены, которые увешаны были всяческими инструментами умопомрачительных размеров. А у наковальни стоял етун.

Он был так высок, что голова его едва виднелась в полумраке, и так широк в плечах, что казался, несмотря на свой рост, приземистым. Его волосатое тело, все перекрученное, но налитое силой, прикрывал лишь фартук из шкуры дракона. Черные волосы и густая черная борода ниспадали ему до пояса. Правая нога великана была чуть короче левой, на спине выпирал безобразный горб, а руки доставали до земли.

Почуяв путников, он повернулся к ним лицом — плосконосым, широкогубым, в шрамах и ожогах. Под кустистыми бровями зияли пустотой глазницы. Ётун был слеп.

Гулкий голос его напоминал шум воды тех рек, что текут через преисподнюю.

— Охо, охо! Три сотни лет трудился Болверк в одиночестве. Видно, приспела моя пора.

Он отшвырнул меч, который ковал. Тот с оглушительным звоном ударился о стену, и эхо долго еще гуляло под сводами пещеры.

Скафлок, ничуть не устрашенный, произнес:

— Я принес тебе то, что ты знаешь, Болверк.

— Кто ты? — воскликнул етун. — Я чую смертного, но в нем много от обитателя Волшебной страны. Я чую другого, он полубог, но не принадлежит ни к асам, ни к ванам, — великан пошарил вокруг себя. — Вы мне не нравитесь. Подойдите ближе, чтобы я мог разорвать вас на кусочки.

— Мы пришли с поручением, от которого ты не посмеешь отказаться, — сказал Мананнан.

— С каким? — прогремел голос етуна.

Скафлок сказал:

Он развернул волчью шкуру и кинул половинки клинка к ногам великана.

Болверк подобрал их.

— Да, — прошептал он, — я помню этот меч. Моей помощи искали тогда Дирин и Двалин. Им нужен был добрый клинок, чтобы откупиться от Свафрлами, а заодно и покончить с ним. Мы заковали в сталь лед, смерть и бурю, могучие руны и заклинания, неутомимую жажду крови, — великан усмехнулся. — Многие воины владели им. Он приносит победу. Ничто не может устоять перед ним, и лезвие его всегда остается острым. Жато его ядовито, раны, которые он наносит, не исцелить ни снадобьями, ни волшбой, ни молитвой. Однако на нем лежит проклятье — всякий раз, когда его обнажают, он должен испить крови. А еще — он губит того, кто им владеет.

Ётун наклонился вперед.

— Потому, — закончил он с расстановкой, — Тор сломал его. Ни у кого больше во всех Девяти Мирах не хватило на это сил. И с тех самых пор клинок покоится в земле. Но — ты говоришь, что Локи призывает к оружию. Значит, время близится.

— Думай что хочешь, — пробормотал Скафлок.

Ётун не слышал его. Пальцы Болверка любовно поглаживали лезвие меча.

— Время близится, — повторил великан шепотом. — Скоро наступят сумерки мира, боги и етуны перебьют друг друга, и придет конец мирозданию. Пламя Сурта пожрет небесную обитель, солнце погаснет, земля скроется под водой, звезды сорвутся со своих мест. Кончается мое рабство! С радостью я исполню твою просьбу, смертный!

Он принялся за работу. Молот с размаху обрушивался на наковальню, высекая искры. Великан ковал клинок, произнося заклинания, от которых сотрясались стены пещеры. Скафлок и Мананнан отступили в темный коридор.

— Я начинаю жалеть, что связался с тобой, — сказал сын Лера. — Зло возрождается к жизни. Никто и никогда не называл меня трусом, но я ни за что не коснусь этого меча. Где твоя мудрость, Скафлок? Он изведет тебя.

— Ну и что? — угрюмо спросил юноша.

Великан погрузил клинок в яд, чтобы остудить. Раскаленная сталь зашипела. Поднявшийся пар обжигал обнаженную кожу. Болверк по-прежнему распевал колдовские песни.

— Не стоит бросаться жизнью ради утраченной любви, — проговорил Мананнан. — Ты же молод, Скафлок.

— Все мы обречены на смерть, — отозвался человек.

Если учесть, что етун был слеп и что никто ему не помогал, он управился с работой удивительно быстро.

— Эгей, воины! — позвал он.

Они вернулись в пещеру. Болверк держал меч в руках. Лезвие клинка ослепительно сверкало, отливая голубым, глаза дракона на рукояти холодно поблескивали, золото светилось словно своим собственным светом.

— Берите! — вскричал етун.

Скафлок принял оружие. Оно было так хорошо сбалансировано, что воспринималось как продолжение руки и словно поило силой того, кто сжимал его рукоять.

Взмахнув клинком над головой, Скафлок ударил — и рассек пополам камень. Лезвие блистало в полумраке голубой молнией.

— Хей! — воскликнул Скафлок. С уст его сорвались слова:

Болверк раскатисто засмеялся.

— Ликуй, храбрец, — проговорил он. — От тебя будут убегать и смертные, и великаны, и боги. Ликуй! Меч на воле, и конец мира близок!

Он подал Скафлоку ножны, украшенные позолоченной резьбой.

— Вложи его, — посоветовал етун, — и не обнажай, пока не пожелаешь убить. Впрочем, он имеет обыкновение обнажаться по своей воле. И помни, когда-нибудь он обратится против тебя.

— Пускай, — ответил Скафлок — лишь бы он расправился с моими врагами.

— Безумец, — прошептал Мананнан, потом прибавил громко: — Пойдем отсюда. В таких местах не медлят.

Скафлок подчинился настоянию друга. Невидящий взгляд Болверка устремлен был им вслед.

Пес у входа в пещеру, заскулив, шарахнулся в сторону. Воины быстро спустились по леднику. Достигнув подножия горы, они услышали за спиной грохот и обернулись.

Над горой возвышались три черные тени. Их поступь дыбила скалы и вековечные льды. Забираясь в лодку, Мананнан пробормотал:

— Сдается мне, Утгард-Локи узнал о твоей проделке. Должно быть, он хочет расстроить замыслы асов. Да, трудновато нам будет выбраться.

Глава 23

Битва, которую выдержали в Ётунхейме Мананнан Мак Лер и Скафлок Воспитанник Эльфов, заслуживает отдельного рассказа. Следует поведать и о том, как сражались они с яростным ветром и густым туманом, с волнами и плавучими льдинами, с усталостью, что остужала сердца и обессиливала руки. В такие мгновения взоры их неизменно обращались к фигурке Фанд на носу лодки. Следует почтить песней ладью Мананнана, это хрупкое на вид серебристое суденышко.

Ётуны всячески старались покончить с воинами и причинили им немало неприятностей. Но они допытались-таки, какие заклинания здесь действуют, и пользовались ими не только для того, чтобы отражать колдовство великанов. Они вызывали бури, они сдвигали с места горы и насылали их на подворья своих врагов.

Они избегали сходиться с етунами врукопашную, хотя дважды убивали великанов, которым случилось повстречаться с ними в одиночку. Чаще всего они бились с морскими и сухопутными чудищами. Порой они бывали на волосок от гибели, особенно когда отваживались на набеги в глубь Ётунхейма, и каждый их поход стоит хвалебного слова.

Они прокрались в огромную конюшню, похитили лошадей, а само строение спалили дотла. Кони, которых они забрали, считались в земле великанов чуть ли не карликовыми, но никакое другое животное за пределами Ётунхейма не могло сравниться с ними статью и выносливостью. Это были косматые черные жеребцы с огненными глазами. Как ни странно, они привязались к своим новым хозяевам и спокойно стояли в лодке, которая их едва вмешала. Они не боялись ни дневного света, ни железа, ни даже клинка Скафлока и не ведали изнеможения.

В Ётунхейме обитали не одни лишь великаны и чудовища. Одинокие поселяне давали приют скитальцам, не слишком донимая их расспросами. Многие женщины были ростом с обычного человека, отличались красотой и радушием. Бойкий на язык Мананнан наслаждался жизнью, Скафлок же попросту не глядел на женщин.

Можно рассказать еще о драконе и его сокровищах, о пылающей горе и бездонной пропасти, о беседе с великаншей и о ловле рыбы реке, что течет из преисподней, о поединках и о ведьме из Железного Леса, о песне, которую пела себе на рассвете заря, — словом, воины совершили несчетно славных деяний. Но все они не относятся к нашему повествованию, а потому пускай их хранят до лучших времен летописи Волшебной страны.

Достаточно будет сказать, что Скафлок и Мананнан покинули Ётунхейм и направили лодку на юг, к Мидгарду.

— Сколько мы отсутствовали? — проговорил юноша.

— Не знаю. Долго. — Сын Лера потянул носом и взглянул в голубое небо. — Уже весна. — Помолчав, он сказал: — Теперь, когда ты добыл меч — и всласть напоил его, — что ты собираешься делать?

— Разыщу короля эльфов, если он еще жив, — ответил Скафлок, угрюмо глядя туда, где море смыкалось с небесами. — Высади меня к югу от пролива. Посмотрим, что запоют тролли! Мы очистим от них Альвхейм, вернем себе Англию, а потом завоюем их земли и обратим троллей в рабов!

— Если сможете, — хмуро добавил Мананнан. — Попытаться-то вы, разумеется, должны.

— Сиды не помогут?

— Как решит Совет. Пока эльфы не возвратятся в Англию, мы не выступим, ибо это означало бы оставить без защиты наш остров. А там мы, может статься, и ударим — чтобы вновь познать радость схватки и обезопасить себя на будущее. — Повелитель морской стихии вскинул голову: — Однако… Клянусь кровью, которую мы пролили вместе, тяготами, которые вынесли, жизнями, которыми мы обязаны друг другу, что Мананнан Мак Лер будет рядом с тобой, когда ты ступишь на английский берег!

Они обменялись рукопожатием без слов. Высадив Скафлока с его етунхеймским конем на побережье Валланда, Мананнан призвал попутный ветер и устремился домой, к Фанд.

Сидя на своем черном жеребце, Скафлок озирался по сторонам. Конь выступал по-прежнему горделиво, но заметно отощал, бока его ввалились. Одежды Скафлока превратились в лохмотья, доспехи потускнели и проржавели, накинутый на плечи плащ был весь в дырах. За время своих скитаний в поисках короля эльфов юноша сильно похудел: широкие кости выпирали из-под туго обтягивавшей их кожи. Лицо его избороздили морщины, и оно казалось теперь лицом изгнанного бога. Лишь изредка суровость его смягчалась подобием усмешки. О былой красоте и молодости Скафлока напоминали только чудесные темно-русые кудри. Так, верно, будет выглядеть Локи, когда поскачет на равнину Вигрид в последних сумерках мира.

Утром прошел дождь; земля была сырой, многочисленные лужи и ручейки посверкивали в лучах солнца. Всюду, куда ни глянь, зеленела трава, на деревьях предвестниками лета раскрывались почки.

Холодный ветер, что задувал меж холмов и развевал плащ Скафлока, был ветром весны, он веселил и разгонял застоявшуюся за долгую зиму кровь. Высокое небо слепило голубизной, мокрая трава серебрилась и радужно переливалась в солнечном свете. На затянутом тучами юго-востоке погромыхивал гром и сияла радуга.

Из поднебесья донеслись крики диких гусей, — перелетные птицы возвращались домой. В рощице звонко запел дрозд, две белки прыгали с ветки на ветку рдяными огоньками.

Скоро, скоро наступит пора теплых дней и светлых ночей, зазеленеют леса и распустятся цветы. В душе Скафлока шевельнулась почти забытая нежность…

О, если бы ты была со мной, Фреда…

День клонился к вечеру. Скафлок продолжал свой путь, и не помышляя о том, чтобы остаться незамеченным. Он пустил коня легкой рысью, и тот успевал на скаку пощипывать траву и молодую листву; копыта его сотрясали землю.

Они миновали рубежи Волшебной страны и приближались теперь к срединной области Альвхейма. Там, в горной твердыне, укрылся от троллей король эльфов. Сожженные подворья, сломанное оружие, обглоданные, наполовину рассыпавшиеся в прах кости, — ясно было, что война пожала здесь свою жатву. Иногда им попадались свежие следы троллей, и тогда Скафлок нетерпеливо облизывал губы.

Ночь показалась ему, возвратившемуся из страны мрака, необычно теплой и светлой. Даже подремывая в седле, он не переставал прислушиваться, а потому услышал врагов и надел шлем задолго до того, как они преградили ему дорогу.

Их было шестеро, могучих воинов, что возникли разом из ночной полутьмы. Должно быть, они недоумевали, кто же им повстречался — смертный, но в эльфийских одеждах и в доспехах сидов, на коне, похожем на их собственных, но еще более косматом. Один из троллей крикнул:

— Именем короля Иллреде, стой!

Пришпорив жеребца, Скафлок обнажил меч. Лезвие сверкнуло голубой молнией. Юноша сразил двоих троллей прежде, чем остальные сообразили, что происходит.

Воин слева замахнулся на Скафлока дубинкой, а тот, который был справа, воздел над головой топор. Стиснув коленями бока коня, Скафлок подставил под дубинку щит, а меч его перерубил рукоять топора и вонзился в грудь хозяину оружия. Развернувшись, человек рассек тролля слева от плеча до пояса. Он натянул поводья: конь поднялся на дыбы и передними копытами вышиб дух из пятого тролля.

Шестой вскрикнул и попытался убежать, но брошенный твердой рукой меч настиг его, поразил в спину и вышел из груди.

Подобрав клинок, Скафлок двинулся дальше. Ближе к рассвету он остановился у реки, чтобы немного поспать.

Разбудил его шорох листьев. К нему подкрадывались двое троллей. Он вскочил, вооруженный лишь мечом, ибо надевать доспехи было некогда. Тролли напали. Клинок Скафлока раздробил щит первого и погрузился в его сердце; второй же тролль так спешил разделаться с чужаком, что с разбега напоролся на меч и умер, насаженный на острие, как кабан на вертел.

— Ребячья забава, — хмыкнул Скафлок. — Посмотрим, кто кого!

Около полудня он натолкнулся на пещеру, в которой спали несколько троллей. Он убил их и подкрепился их припасами. Его ничуть не тревожило, что он оставляет за собой гору трупов. Пускай преследуют!

На закате он достиг предгорий. Впереди возвышались во всей своей красе увенчанные снежными шапками пики. Шуршали в сумерках иголками сосны, далеко окрест разносилась песня водопадов. Как нелепо, мелькнула у него мысль, что это исполненное покоя и очарования место стало полем битвы. А разве менее нелепо, что он тут не с Фредой, а с погибельным клинком?

Что ж, так уж сложилось. А все-таки — как она там?

Копыта жеребца звонко застучали по леднику. Небо потемнело, на нем во множестве высыпали звезды. В свете почти полной луны очертания гор сделались какими-то размытыми, едва ли не призрачными. Вдруг Скафлок расслышал знакомый звук: где-то протрубил лур[427]. Он немедля послал коня в галоп. Животное прыгало с утеса на утес, перелетало через мрачные пропасти, воздух свистел в ушах всадника, железные подковы высекали искры из камней.

Идет бой!

Хриплое пение тролльих рогов, крики воинов, лязг оружия… Кто-то выстрелил в Скафлока из лука, но промахнулся. Юноша припал к шее коня, проклиная затаившегося лучника.

Конь вынес его на гребень. Взору Скафлока открылось поле сражения. Люди не увидели бы на нем ничего примечательного: обыкновенная скала, на вершине которой кружатся снежные вихри. Но колдовским зрением Скафлок различил на горе высокие стены крепости, башни которой упирались в ночное небо. У подножия виднелись многочисленные шатры воинства троллей. Над самым большим из них развевался черный флаг, а над одной из башен крепости реяло знамя короля эльфов. Вожди сошлись в поединке.

Тролли штурмовали эльфийскую твердыню. Они копошились под стенами, лезли вверх по приставленным лестницам, били таранами в крепкие ворота, стреляли огненными шарами из баллист. Раздавались истошные вопли, рокотали барабаны, трубили рога; ледники покрывались сетью трещин и разламывались, с гор сходили сокрушительные лавины.

Эльфы пока отражали натиск — клинками, копьями, стрелами, кипящим маслом из котлов, но троллей, похоже, не смущали никакие потери. Они твердо вознамерились овладеть крепостью.

Скафлок обнажил меч. Тот зашипел по-змеиному; лунный свет посеребрил его лезвие.

— Хейя! — воскликнул юноша, пришпорил коня и помчался вниз по склону.

На краю широкой расщелины, что внезапно разверзлась перед ним, конь, — повинуясь посылу всадника, прыгнул — и взмыл в поднебесье, Скафлок с трудом удержался в седле.

Лагерь троллей был почти пуст. Скафлок натянул поводья, наклонился и выхватил из костра пылающую ветку. Шатры загорались один за другим, ветер раздувал грозное пламя. Скафлок поспешил к главным воротам крепости, облачась на скаку в доспехи.

Как и раньше, щит он взял в левую руку, меч — в правую, колени его сжимали бока коня. Тролли у ворот еще не успели опомниться, как он уже зарубил троих и столько же полегло под копытами жеребца.

Воины подступили к юноше. Его колдовской клинок сверкал, стонал и рычал, дробил шлемы, проникал сквозь кольчуги, погружался в холодную плоть. Скафлок косил троллей, словно спелую пшеницу.

Они мельтешили вокруг, бессильные против стали. Скафлок не чувствовал их ударов: такой силой напоил его меч.

Взмах — и покатилась с плеч голова, другой — и тролль повалился с лошади, хватаясь за распоротый живот. Пеший воин оцарапал Скафлоку руку копьем; привстав в стременах, юноша рассек его надвое. Ётунхеймский конь топтал тех, кто попадался ему на пути.

Потоки крови обагрили залитый лунным светом снег. Всюду, куда ни посмотри, лежали трупы. Всадник на черном жеребце вращал над головой смертоносным клинком.

Руби, меч, руби!

Тролли пришли в ужас. Скафлок закричал:

— Хей, Альвхейм! С нами вместе скачет Отец Побед! Сюда, эльфы, сюда!

Только сейчас тролли заметили, что лагерь их охвачен пламенем. Пожар в становище, конь из Ётунхейма, волшебный клинок, — да с кем же они бьются этой ночью?

По их рядам побежали испуганные шепотки.

— Один ополчился против нас… нет, у него два глаза, это Тор… это Локи, он вырвался из темницы, и конец мира близок… Это смертный, одержимый демоном… Это сама Смерть…

Протрубили луры, распахнулись крепостные ворота. Эльфы выехали на бой. Числом они уступали троллям, но в сердцах их возродилась надежда. Во главе отряда скакал на молочно-белом жеребце король. Поверх кольчуги на нем был темно-синий плащ, ветер развевал его седые волосы и бороду.

— Мы не чаяли увидеть тебя живым! — крикнул он Скафлоку.

— Так зрите же, — отозвался тот, в голосе его не было и следа былого благоговения. Ему ли трепетать? Ведь он говорил с мертвыми, плавал за край света и терять ему совсем нечего.

Глаза короля остановились на руническом клинке.

— Я знаю тебя, — пробормотал он, — но мне не ведомо, что ты сулишь Альвхейму.

Вздохнув, он воскликнул:

— Вперед, эльфы!

Его воины обрушились на троллей. Схватка была упорной и кровавой. Мечи и топоры вздымались и опускались, за стрелами и копьями не разглядеть было звезд, лошади топтали погибших и раненых.

— Хода, Тролльхейм! Ко мне, ко мне! — Иллреде выстроил своих бойцов клином. Королевский конь воинственно фыркал, топор Иллреде разил без промаха. Эльфы попятились. Лицо предводителя троллей искажено было гримасой ярости, косички бороды извиваюсь как живые, взгляд внушал суеверный страх.

Завидев его, Скафлок взвыл волком и поворотил жеребца. Размахивая мечом, он пробивался к Иллреде, круша троллей, как дровосек крушит молодые побеги.

— Ха! — взревел Иллреде. — Посторонитесь! Он мой!

Воины послушно расступились. Увидев рунический клинок, король вздрогнул и натянул поводья.

Скафлок рассмеялся.

— Ты угадал, судьба нашла тебя. Всех вас поглотит мрак, мерзкие твари!

— Не одни лишь тролли виновны в том, что в мире царит зло, — тихо возразил Иллреде. — Сдается мне, твое злодеяние не сравнить с моими. Ты выковал заново проклятый меч, на что не решился бы никто из троллей.

— Не посмел бы! — усмехнулся Скафлок.

Иллреде сражался мужественно. Его топор нанес рану етунхеймскому коню, тот поднялся на дыбы, Скафлок вцепился ему в гриву. И тут Иллреде ударил снова.

Человек подставил щит, но удар был столь силен, что тот разлетелся вдребезги. Скафлок покачнулся. Топор обрушился на шлем юноши, и у Скафлока все поплыло перед глазами.

Иллреде замахнулся для нового удара. Скафлок попытался шевельнуть рукой, которой сжимал меч. Послышался лязг металла, и топор развалился на куски. Скафлок помотал головой, чтобы она прояснилась, засмеялся и отрубил Иллреде левую руку.

Король троллей обмяк в седле. В следующий миг и правая его рука упала на землю.

— Не пристало воину мучить беспомощного врага, — прошептал Иллреде. — Ты повинуешься воле клинка.

Скафлок убил его.

Троллями овладел великий страх, и они бросились врассыпную. Эльфы устремились в погоню. Во главе их, как и прежде, скакал король, но недруги бежали не от него, а от Скафлока, оружие которого сеяло повсюду смерть.

Лишь немногим троллям удалось спастись.

Король эльфов оглядел поле битвы. У стен эльфийской твердыни громоздились горы трупов. Холодный предрассветный ветерок трепал седые волосы короля и гриву его коня. Усталый, мрачный, окровавленный, к королю подъехал Скафлок.

— Мы одержали славную победу, — проговорил старец, — но тролли покорили чуть ли не весь Альвхейм.

— Недолго им осталось торжествовать, — ответил юноша. — Под твои знамена соберутся все те, кто прячется нынче в холмах и лесах. Мой меч поможет нам. К тому же, — прибавил он, — вот этот штандарт вряд ли вдохновит троллей на битву.

Король увидел копье, на наконечник которого насажена была голова Иллреде. Губы мертвеца кривились в усмешке.

— Ты переменился, Скафлок, — сказал негромко владыка эльфов. — Сердце твое ожесточилось. Но да будет так, как ты желаешь.

Глава 24

На рассвете зимнего дня Фреда добрела до подворья Торкеля Эрлендссона.

Сам хозяин только-только проснулся и выглянул наружу — узнать, какая погода. Он не поверил собственным глазам, узрев плетущуюся по двору девушку в ярких доспехах и одежде чужеземного покроя.

Он потянулся было за копьем, что стояло у двери, но, присмотревшись, различил знакомые черты. Это же Фреда Ормсдотгер!

Торкель провел девушку в дом и поручил ее заботам своей жены Аасы.

— Как ты исхудала, бедняжка, — проговорила та. — Хорошо, что вернулась.

Фреда раскрыла было рот, но не смогла выдавить из себя ни слова.

— Бедняжка, — повторила Ааса, — совсем измучилась. Пойдем, я отведу тебя в постель.

Тут появился Аудун, второй по старшинству сын Торкеля после погибшего Эрленда.

— Ну и холодина! — воскликнул он и застыл, глядя на Фреду. — Кто это?

— Фреда Ормсдотгер, — ответил Торкель.

Аудун подошел к девушке.

— Я рад, что ты возвратилась, — сказал он, обнял ее за плечи и хотел поцеловать, но вдруг ощутил сердцем терзавшую ее тоску и отступил на шаг. — Что случилось?

— Ничего, — отозвалась Ааса. — Не приставай к ней! И вообще, ступайте отсюда, не мешайте мне.

Фреда послушно улеглась в постель, но сон к ней не шел. Ааса заставила девушку поесть, потом села рядом и принялась утешать ее, как мать утешает младенца. Фреда заплакала, горько и тихо. Ааса дала ей выплакаться. Вскоре девушка заснула.

Когда позднее Торкель предложил ей остаться и пожить какое-то время у них, она согласилась. Хотя оправилась она быстро, прежнего веселья в ней уже не было.

Торкель спросил ее как-то, что с ней стряслось. Она побелела лицом, и он торопливо прибавил:

— Если не хочешь говорить, не надо. Я тебя не принуждаю.

— Мне нечего скрывать, — прошептала она еле слышно. — Вальгард собирался подарить нас с Асгерд языческому королю на востоке, к которому он думал поступить на службу. Но только он высадился, на него напал… другой викинг… Асгерд убили, Вальгард бежал, а меня викинг забрал себе. Однако он отправился… туда, куда мне дороги нет… меня высадили на побережье, у кургана моего отца.

— У тебя диковинные доспехи.

— Их дат мне викинг. Он добыл их в одном из своих походов. Я часто сражалась рядом с ним. Для язычника он был хорошим человеком, — Фреда поглядела на горевший в очаге огонь. — Да, он был лучшим из мужчин, самым храбрым и самым добрым.

Губы ее скривились.

— А почему нет? Он происходил из славного рода.

Она поднялась со скамьи и вышла из горницы. Торкель задумчиво подергал себя за бороду.

— Не все она поведала, не все, — пробормотал он, — но остальное мы вряд ли услышим.

Даже священнику на исповеди Фреда рассказала ту же историю.

Выйдя из церкви, она взобралась на высокий холм.

День выдался ясным и не слишком холодным. Весна приближалась, но снежное покрывало еще укутывало землю. В голубом небе не было ни единого облачка.

— Я совершила смертный грех, утаив, с кем возлежала, — промолвила Фреда. — Я приняла этот крест и буду нести его до могилы. Отец Всемогущий, Ты знаешь все. Я прошу Тебя о милосердии. Покарай меня, но пощади его, — она покраснела. — Я ношу под сердцем то, что всегда угодно было Пресвятой Деве. Да не коснется его Божья кара! Отец, Матерь, Сын, накажите меня, но пощадите невинное дитя!

После разговора с Небесами ей стало легче. На щеках девушки заалел морозный румянец, волосы ее отливали золотым в солнечном свете, серые глаза ярко блестели. Она улыбалась, когда ей навстречу попался Аудун Торкельссон.

Высокий и крепкий, годами он был лишь немногим старше Фреды, пахал землю и умел обращаться с оружием. Светлые кудри обрамляли его пригожее лицо.

Он подбежал к девушке.

— Я… я искал тебя, Фреда…

— Зачем? Я кому-то нужна?

— Нет, просто… ну, я хотел поговорить с тобой…

Она молча ждала продолжения. Искоса поглядев на нее, Аудун спросил с запинкой:

— Что ты намерена делать?

Радость исчезла без следа. Фреда посмотрела на небо, потом огляделась по сторонам. Моря отсюда видно не было, но ветер доносил с берега зычный голос прибоя.

— Не знаю, — ответила она. — У меня никого нет…

— Есть! — пылко возразил он, но тут же смутился и до самого дома уже не размыкал уст.

Миновала зима, наступила весна, а Фреда по-прежнему жила у Торкеля. Никто не попрекал ее тем, что она вынашивает незаконного ребенка; и то сказать, разве удивительно, что она забеременела, после всего, что с ней случилось? Слабости по утрам она почти не испытывала, благодаря то ли природной крепости, то ли пребыванию среди эльфов, а потому трудилась наравне со всеми. Покончив с работой, она уходила гулять, и Аудун частенько бывал ее спутником в этих прогулках. Ааса была довольна: ей было теперь с кем поболтать. Впрочем, Фреда предпочитала отмалчиваться и сама никаких разговоров не заводила.

Поначалу она сильно страдала — не столько из-за совершенного греха или из-за гибели родных, сколько из-за Скафлока.

Ни знака, ни слова с тех пор, как они расстались у кургана Орма! Он покинул ее, отправился едва ли не в преисподнюю за тем, что погубит его. Где он сейчас? Жив ли он еще или воронье выклевало глаза, в которые она так любила глядеть? Рвется ли он к смерти, как рвался когда-то к Фреде? Или позабыл то, что должен был помнить, и нашел утешение в объятиях Лии? Нет, этого не может быть, никогда!

Жив ли он? Где он? Каково ему?

Порой он приходил к ней во сне, и тогда сердце ее отчаянно колотилось; он смеялся, шептал ей на ухо висы, клал руки на плечи. Она просыпалась и долго потом лежала с открытыми глазами.

Фреда изменилась. Жизнь людей казалась ей скучной после того, как она побывала при пышном дворе Имрика, после тех безумно счастливых дней, что они со Скафлоком провели в пещере у моря. Священника она видела редко, ибо Торкель вовсе не был ревностным христианином и крестился, лишь чтобы соседи не отвернулись от него. Господа она почитала, но церковь ей вскоре опостылела. Фреде было тесно в четырех стенах. Она стремилась на волю.

Иногда девушка не выдерживала, вставала среди ночи, брала из конюшни лошадь и мчалась на север. Колдовское зрение помогало ей различить то спешащего куда-то гнома, то сову, что на деле была отнюдь не совой, то проплывавшую у берега черную ладью. Но те, кого она осмеливалась окликать, бежали от нее, а потому ей никак не удавалось узнать, устоял ли Альвхейм или пал под натиском троллей.

Этот таинственный, призрачный мир был миром Скафлока, а когда-то, в незапамятном прошлом, — Скафлока и ее.

Она запрещала себе чересчур много размышлять. Ее молодое и крепкое тело тяжелело с каждым днем. Она испытывала чувства, схожие с теми, какие заставляют птиц возвращаться по весне в родные края. Увидев свое отражение в озерце, она поняла, что превратилась в женщину — стройную, полногрудую, крутобедрую. Она потихоньку становилась матерью.

Если бы только он… Нет, нет, нельзя… Но я люблю его, я так его люблю!

На землю пролились первые дожди, зазеленели луга и деревья, вернулись птицы. Однажды Фреда заметила двух аистов, что кружили над тем местом, где стояло подворье Орма. Она заплакала; слезы ее были тихими и светлыми, как дождик в конце весны.

Она ощущала, как растет в ее чреве дитя, и радовалась тому, что она снова может на что-то надеяться.

Зацвели яблони. Фреда вышла как-то под вечер из дома. В облаках и в ночных тенях, в рассвете и в закате — всюду ей виделся Скафлок. Ветер говорил его голосом, море смеялось его смехом. Рассеянно ловя лепестки яблоневого цвета, она думала о том, что, сколько бы ни ярилась зима, под сердцем у нее — вечное лето, которое всегда будет напоминать ей о Скафлоке.

Торкель готовился к походу на восток. Он собирался поторговать, а если подвернется случай, то и пограбить. Аудун, однако, день ото дня делался все печальнее, и наконец сказал отцу:

— Я не могу плыть с тобой.

— Что? — изумился Торкель. — Ты отказываешься? Или я ослышался?

— Я… Кому-то нужно остаться.

— А работники на что?

— У Орма работников тоже хватало, — пробормотал Аудун.

— Наше хозяйство Ормову и в подметки не годится. И потом, мы же договорились с соседями весь год выставлять дозорных. — Торкель пристально поглядел на сына: — Что гнетет тебя, паренек? Или ты боишься?

— Знаешь ведь, что нет! — вспыхнул Аудун. — Пускай мне не доводилось еще проливать крови, я убью того, кто назовет меня трусом! Я просто не хочу.

Торкель кивнул:

— Значит, из-за Фреды. Что ж, оно к тому шло. Но у нее нет родни.

— Ну и что? Ей принадлежат земли ее отца. А денег я добуду, следующим летом.

— Ты не забыл про ребенка, которого она вынашивает, от того бродяги, по ком она до сих пор вздыхает?

Аудун сердито уставился себе под ноги.

— Ну и что? — повторил он. — Она ни в чем не виновата. А ребенка я с радостью буду качать на колене. Ей надо помочь, иначе она изведется от тоски по тому, кто походя соблазнил ее. Только попадись он мне, ты увидишь, боюсь ли я обнажить меч!

— Ну, — Торкель пожал плечами. — Не буду тебя неволить. Оставайся, коли решил.

Помолчав, он прибавил:

— Ты прав, негоже бросаться такими землями. Из нее получится жена, она родит тебе много сыновей.

Он улыбнулся, хотя взгляд его выражал беспокойство:

— Ступай, добивайся ее руки. Надеюсь, тебе повезет больше, чем Эрленду.

Засеяв поля зерном, Торкель отправился в поход. Он взял с собой остальных своих сыновей и других молодцов. Они рассчитывали вернуться поздней осенью или даже в начале зимы, ибо хотели достичь дальнего берега Северного моря. Аудун с завистью проводил глазами корабли, но когда заметил, что рядом с ним стоит Фреда, то почувствовал себя вполне вознагражденным.

— Ты вправду остался, чтобы присмотреть за сбором урожая? — спросила девушка.

Он покраснел до ушей, но ответил:

— Сдается мне, ты знаешь почему.

Она отвернулась.

На смену весне пришло лето. Теплые ветры, грозы, песни птиц, серебристые рыбы в реках, цветы, светлые ночи… Все чаще шевелился во чреве Фреды ребенок, и все реже покидал девушку Аудун. Порой она прогоняла его, он подчинялся, но лицо его было таким грустным, что она всякий раз раскаивалась в своем поступке.

К словам его она едва прислушивалась, зато с наслаждением вдыхала аромат цветов, которые он собирал для нее, а он улыбался, робкий, словно щенок. Если они поженятся, он всегда будет глядеть ей в рот. Он не Скафлок, он только Аудун. Где же ты, любимый?!

Однако постепенно память о Скафлоке стаза похожей на воспоминания о минувшем лете. Она согревала Фреде сердце, она разгоняла тоску, будто ветер тучи. Но горевать без конца означало бы проявить слабость.

Аудун ей нравился. Он сумеет защитить дитя Скафлока.

Как-то вечером они вышли на берег моря. Вода неумолчно рокотала у их ног, а за спиной разливался в небе ало-золотистый закат. Взяв девушку за руки, Аудун проговорил с твердостью в голосе, которой недавно научился:

— Ты знаешь, Фреда, что я люблю тебя, любил еще тогда, когда ты жила под своим кровом. За последние дни я пытался добиться от тебя ответа, но ты отмалчивалась. Я прошу твоей руки, Фреда, прошу в последний раз и, если ты мне откажешь, перестану донимать тебя. Ты согласна?

Она взглянула ему в глаза. Голос ее был тих и ровен:

— Да.

Глава 25

К концу лета в северных землях разбушевалась непогода. Дул сильный ветер, почти непрерывно лил дождь, серую пелену тумана вспарывали голубые острия молний. Тролли большей частью отсиживались в Эльфхьюке: отряды их бездомных врагов сделались слишком многочисленными, чтобы с ними можно было легко справиться. Воины бесцельно бродили по замку, пили, играли, ссорились и снова пили. Самое невинное замечание нередко приводило к поединку. К тому же наложницы-эльфиянки бесстыдно изменяли своим хозяевам, а потому не проходило дня, чтобы тролли не вцеплялись из-за них друг другу в глотки.

Замок полнился слухами. Их передавали шепотом из уст в уста. Иллреде погиб, его голову держат в бочонке с рассолом, чтобы она не сгнила до решающей битвы. Новый король Гуро терпит поражение за поражением, и войско его разбегается. Эльфов ведет в бой демон на огромном коне, вооруженный клинком из преисподней.

Вендланд пал, уверял один тролль, эльфы не пощадили ни раненых, ни увечных, и поле битвы завалено было трупами троллей, так что можно было перейти его из конца в конец, не ступив на землю.

Эльфы овладели крепостями в Норвегии, Швеции, Гаутланде, Дании, нашептывал другой. Эти древние эльфийские твердыни сдались на милость победителей, а ничего не подозревавших троллей, которые несли там службу, предали мечу. Враги захватили флот, что стоял в ютландской бухте, и совершили на кораблях троллей набег на Тролльхейм.

Союзникам и наемникам уже нельзя было доверять. Шены в Гардарике перебили всех своих командиров. Восставшие гоблины сожгли в Тролльхейме три — нет, пять — нет, дюжину поселений.

Эльфы продвигаются по Валланду, а тролли пятятся перед ними… Потом пришло известие о резне на побережье, у кромлехов и менгиров[428] Древнего Народа. И во всех рассказах упоминался грозный всадник на черном жеребце и его колдовской клинок, который рассекал доспехи как холстину.

Вальгард, похудевший и помрачневший, попытался поднять боевой дух.

— Вы что, не знаете, как переменчива удача? Она вот-вот отвернется от эльфов.

Но тролли его не слушали. Все меньше и меньше ладей приплывало с другого берега пролива и из восточных морей, а вести, какие они привозили, становились раз от раза все хуже. Вальгард в конце концов запретил своим воинам общаться с моряками. Уцелевшие английские эльфы, которыми предводительствовали Флам и Огненное Копье, осмелели настолько, что нападали даже на крупные отряды. Ирландские сиды, по слухам, вовсю готовились к войне. Троллям было страшно; чтобы заглушить страх, они пили, а напившись, ссорились, подзуживаемые вероломными эльфиянками.

Вальгард рыскал по замку, то поднимаясь на башни, где гнездились соколы и клушицы, то спускаясь в подземелье, где шныряли пауки и лягушки, бранился, вздорил с воинами, убивал их в приступах гнева. Он чувствовал себя в ловушке, он проклинал призрачно-голубые стены Эльфхьюка, Альвхейм вместе с его королем, он клял тот час, когда появился на свет.

Выступать из замка не имело смысла. Эльфы предпочитали действовать исподтишка. Тролли гибли по-разному: кого сражало брошенное невидимой рукой копье, у кого затягивалась на горле удавка, кто проваливался вместе с конем в кишащую змеями яму. Да что там говорить! И за пиршественным столом могло случиться всякое — сколько уже троллей отравилось насмерть!

Эльфы были хитры и терпеливы, они долго выжидали, а потом разили наверняка. Тролли бессильны были понять их и мало-помалу начали трепетать перед теми, кого считали побежденными.

Кто же и кого победил, подумалось Вальгарду. Похоже, Альвхейм оказался крепким орешком.

Берсерк просиживал дни напролет на троне Имрика, осушая кубок за кубком эльфийского хмельного вина. Лия постоянно подливала ему. Он молча напивался и засыпал на мозаичном полу.

Зачастую, впрочем, он, пошатываясь, пробирался к выходу из залы меж распростертых в лужах вина и блевотины тел, снимал со стены факел и сходил по каменной лестнице в подземелье, а там отпирал дрожащей рукой дверь одной из темниц.

Рдяные уголья освещали белое, все в рубцах и кровоподтеках тело Имрика. Приставленный к князю эльфов бес не давал углям остыть. Пленник висел, подвешенный за большие пальцы рук, томимый голодом и жаждой. Живот его ввалился, язык почернел, но он был эльфом, а значит, так просто умереть не мог.

Его раскосые, подернутые дымкой голубые глаза словно пронзали Вальгарда, и по спине подменыша бежал неприятный холодок.

В этот раз, чтобы показать, что ему не страшно, берсерк усмехнулся.

— Догадайся, зачем я пришел, — проговорил он, покачиваясь.

Имрик безмолвствовал. Вальгард ударил князя по лицу. Бес испуганно шарахнулся в сторону, оскалив сверкающие клыки.

— Ты знаешь, знаешь, — ухмыльнулся Вальгард. — Я приходил раньше и приду опять.

Сорвав с вбитого в стену крюка кнут, берсерк облизал губы.

— Я ненавижу тебя, — выдохнул он, глядя в глаза Имрику. — Я ненавижу тебя за то, что ты породил меня, за то, что ты лишил меня принадлежащего мне по праву, за то, что мне никогда не стать таким, как ты, проклятый эльф! Я ненавижу тебя за твои злодейства, за то, что твоего пасынка нет поблизости. Получай же за него!

Он поднял кнут. Бес забился в угол. Имрик не издал ни звука и не пошевелился.

Когда рука Вальгарда устала, он переложил кнут в другую. Когда же заболела и та, он сплюнул и ушел.

Хмель выветрился, оставив после себя головную боль. Проходя мимо окна, Вальгард услышал шум дождя.

Ненавистное лето, которого он так ждал, думая вдоволь нагуляться по зеленым долинам и по берегам говорливых речек, и которое прошло в стычках с эльфами и в отсиживании за крепостными стенами, близилось к концу. Судя по всему, наступал конец и Тролльхейму. Из Валланда не было никаких вестей.

Прекратится когда-нибудь этот дождь? Вальгард зябко поежился. Ослепительно сверкнула молния, раскатисто громыхнул гром.

Спотыкаясь, берсерк поднялся по лестнице в свои покои. У дверей спал мертвецким сном стражник. Пьяницы, буяны, головорезы! Кому, ну кому из них можно излить, что накопилось на сердце?!

Вальгард вошел в спальню. Лия, лежавшая перед его приходом на кушетке, села. Хоть ей я могу доверять, подумал он тупо, она не ублажает всех подряд и знает, как успокоить меня.

Снова полыхнула молния, басовито прогремел гром. Ветер с воем швырнул в окно дождевые капли. Шпалеры на стенах заколыхались, огоньки свечей мигнули.

Вальгард тяжело опустился на край ложа. Лия обвила руками его шею. Взгляд ее был холодным, как лунный свет, улыбка очаровывала, но не согревала.

— Где ты был, господин? — спросила она своим сладкозвучным голосом.

— Где обычно, — отозвался он. — Почему ты никогда не пыталась отговорить меня?

— Сильные вольны поступать со слабыми, как им вздумается, — она просунула ладонь ему под одежду и обольстительно улыбнулась, но он словно не заметил.

— Да, — пробормотал он сквозь зубы, — это правило годится для сильного. Но тролли бегут, Скафлок — он, он и никто другой — гонит их к морю своим смертоносным клинком. Выходит, он сильный?

Вальгард угрюмо уставился на эльфиянку.

— Чего я никак не постигну, — проговорил он, — так это падения крепостей. Пускай эльфы побеждают в поле, но стены должны были остановить их. Ведь нам, чтобы овладеть некоторыми замками, пришлось положить немало воинов. Другие мы взяли измором, третьи сдались нам, как Эльфхьюк. Всюду хватало и оружия, и припасов, но стоило лишь войску эльфов приблизиться к ним, как они пали друг за другом. — Он покачал давно не чесанной головой. — Почему?

— Эльфхьюк не падет! — крикнул он, тряся Лию за плечи. — Слышишь? Я буду защищать его, даже если на меня ополчатся сами боги! Ха! Я стосковался по битве; только схватка способна развеселить меня и моих воинов. Мы расправимся с ними, мы разобьем их в пух и прах, а голову Скафлока я насажу на пику и выставлю над стеной!

— Да, господин, — промурлыкала Лия, загадочно улыбаясь.

— Я силен, — прорычал он. — Когда я был викингом, то ломал людям шеи голыми руками. Я не ведаю страха, и в бою мне нет равных! Много я одержал побед и много еще одержу!

Внезапно он ссутулился и уронил голову на грудь.

— Что с того? — прошептал он. — Почему я такой? Потому что так захотел Имрик. Он дал мне обличье Ормова сына. Потому я и появился на свет, и все во мне от Скафлока.

Он вскочил, глядя перед собой невидящим взглядом, и воскликнул:

— Я всего лишь тень Скафлока!

Сверкнула голубая молния, грохот грома сотряс замок. Ветер взвыл раненым зверем, умудрился как-то проникнуть внутрь и задул свечи.

— Я убью его, — пробормотал Вальгард, раскачиваясь взад и вперед. — Я утоплю его в море. Я убью Имрика, Фреду и тебя, Лия, убью всех, кому известно, что я — нежить, призрак живого человека… Холодны, холодны мои руки…

Гулкие раскаты грома перемежались вспышками молний.

— Давай, Тор, давай! — крикнул Вальгард. — Стучи, пока стучится! Мои холодные руки обрушат чертоги богов! Я растопчу мир! Я нашлю на него бури, мрак и ледники с севера, и пепел будет засыпать мои следы! Я Смерть!

В дверь заскреблись. Вальгард заревел по-звериному и распахнул ее. Пальцы берсерка стиснули горло мокрого, изможденного тролля, что стоял на пороге.

— С тебя-то я и начну, — прошипел Вальгард. На губах его выступила пена. Тролль дернулся — и обмяк.

Когда он, мертвый, рухнул на пол, бешенство оставило Вальгарда. Дрожа как в лихорадке, подменыш прислонился к дверному косяку.

— Зачем? — прошептал он.

— Быть может, он был не один, — проговорила Лия, вышла на лестницу и позвала: — Эй, там! Ярл хочет видеть кого-нибудь из тех, кто прибыл в замок этой ночью!

У подножия лестницы показался тролль с рассеченной щекой, такой же усталый на вид, как и его погибший товарищ.

— Нас было пятнадцать, — пробормотал он, — а вернулись только мы с Хру.

— Какие вести? — рявкнул Вальгард.

— Эльфы высадились в Англии, господин. А еще мы слышали, что ирландские сиды в Скотланде и возглавляет их сам Луг Длинная Рука.

Вальгард кивнул.

Глава 26

Скафлок и его воины высадились на английском побережье в ночь, когда на море бушевал шторм. Король эльфов остался на другой стороне пролива, чтобы покончить с немногими уцелевшими троллями. Он предостерег Скафлока от излишней самонадеянности и сказал, что, если троллям удастся отстоять Англию, материковый Альвхейм по-прежнему будет в опасности.

Скафлок пожал плечами.

— Мой клинок принесет нам победу, — ответил он.

Окинув юношу испытующим взором, король проговорил:

— Будь с ним осторожен. До сих пор он служил нам верой и правдой, но он коварен и рано или поздно обратится против того, кто им владеет, быть может, в тот самый миг, когда потребуется его помощь.

Скафлок пропустил слова короля мимо ушей. Не то чтобы он рвался — в конце концов, ему предстояло много дел, — но и не собирался бегать от смерти, а потому вовсе не стремился избавиться от меча. Тот поил его силой, обострял зрение и слух и все прочие чувства; выезжая с ним на битву, Скафлок не испытывал уже тоски и в мыслях его не было разброда. Он ощущал себя богом; свирепая радость, что наполняла его сердце, чем-то отдаленно напоминала ту, которую он познал вдвоем с Фредой.

Поход готовился долго. Лучшие воины со всего Альвхейма собирались на берегах укромных бретанских бухт, где ожидали их быстрые ладьи. Скафлок переправил весточку вождям английских эльфов, извещая их о своем замысле, а потом, в бурную осеннюю ночь, велел заводить на корабли лошадей и трогаться в путь.

Проливной дождь переходил временами в мокрый снег. Молнии вспарывали черный покров небес своими мертвенно-бледными жалами, яростно грохотал гром, пенные валы накатывались чередой с запада и с ревом набрасывались на прибрежные скалы. В такую погоду даже эльфы не осмелились поднять паруса. Они гребли; брызги летели им в лица, мокрая одежда прилипала к телу. По веслам и по драконьим головам на носах ладей ползали голубые огоньки.

Наконец из темноты проступили знакомые очертания меловых холмов, послышался неумолчный рокот прибоя. Ветер так и норовил швырнуть корабли на рифы или притиснуть их друг к другу. Скафлок усмехнулся и сказал громко:

Он различил впереди заветный мыс, и на какое-то мгновение его охватила печать. Он сказал:

Едва ладьи обогнули мыс, ветер стих. Эльфы подвели корабли к мелководью, попрыгали за борт и принялись поспешно вооружаться. Один кормчий проговорил, обращаясь к Скафлоку:

— Надо бы решить, кто останется охранять ладьи.

— Никто, — отозвался юноша.

— Что? А если тролли сожгут их? Нам тогда некуда будет отступать!

Скафлок огляделся по сторонам.

— Я, — сказал он, — отступать не намерен. Я не покину Англию, пока не покончу с троллями.

Эльфы взирали на него с благоговейным трепетом. Высокий, в железных доспехах, с колдовским клинком на поясе, он казался демоном, а не смертным. В студеной глубине его голубых глаз мерцали зеленые искорки. Воины считали его обреченным.

Он вскочил в седло и крикнул, перекрывая шум прибоя:

— Трубите в луры! Охота нынче будет знатной!

Эльфы двинулись в глубь суши. Конники составляли около трети всего войска, остальные же рассчитывали вскоре добыть себе лошадей. Подобно франкам и норманнам, эльфы предпочитали сражаться на конях.

Дождь и не думал прекращаться, скорее наоборот. Пронизывающий ветер предвещал приближение зимних холодов.

Вдалеке хрипло заревели боевые рога троллей. Эльфы заулыбались, дружно взмахнули клинками. Лязгнули щиты, и снова запели луры.

Скафлок был мрачен, он устал от почти непрерывных сражений, самая мысль о схватке была ему отвратительна. Впрочем, он знал, что стоит ему только обнажить меч, как все сразу переменится, и потому жаждал битвы.

На склоне холма показались тролли. Они явились из ближайшего замка — должно быть, из Альвархоя. На первый взгляд их было меньше, нежели эльфов, зато добрая половина вражеских воинов была верхом. За спиной Скафлока кто-то воскликнул весело:

— Какие они заботливые, даже лошадей нам привели!

Однако не все были столь легкомысленны. Эльф, что скакал по правую руку от Скафлока, покачал головой.

— Нас больше, но ненамного, — сказал он. — Еще неизвестно, кому повезет.

— Им нас не одолеть, — проговорил Скафлок, — но лучше было бы обойтись малой кровью, не то следующий бой может стать нас последним. — Он нахмурился. — Где же английские эльфы, разрази их гром?! Они должны были выйти нам навстречу. Или моих гонцов перехватили?..

Под хриплые звуки рогов тролли устремились на эльфов. Скафлок обнажил меч и крутнул им над головой. Тот ослепительно засиял в призрачном свете молнии.

— Вперед! — Скафлок пришпорил своего етунхеймского жеребца, ощущая, как воспламеняется кровь в жилах.

В грозовое небо взмыли стрелы и копья. Сильный порыв ветра отнес их в сторону, и они не причинили никому из противников особого вреда.

Войска сошлись в рукопашной. Скафлок, приподнявшись в стременах, зарубил одного тролля, отразил топор другого и отсек ему голову. В шит его воткнулась пика. Он перерубил ее древко пополам, а конь затоптал обезоруженного копейщика в грязь.

Клинок и топор! Звон, лязг, скрежет! Раздробленные щиты, рассеченная плоть, горы трупов, погребальный танец молний.

Скафлок не ведал пощады. Его могучие удары крушили доспехи и черепа. Враги, как ни старались, бессильны были поразить воина. Его клинок пел песню смерти. Сопровождаемый эльфами, Скафлок прорвался сквозь ряды троллей и напал на них сзади.

Тролли сражались доблестно. Увидев опасность, они перестроились в кольца. Оттуда полетели стрелы; лошади эльфов гибли под копьями, а их всадники — под топорами и палицами. Где же, ну где же подмога?

И тут в ночи протрубил рог! Послышался боевой клич эльфов, и Скафлок облегченно вздохнул:

— Хей, Альвхейм!

Во главе отряда скакал Огненное Копье. По шлему его ручейками сбегала вода, а с наконечника пики капала кровь. Рядом с ним, грозно воздев окровавленный топор, мчался Флам Оркнейский. Дальше виднелись другие вожди эльфов, словно восставшие из родной земли, чтобы очистить ее от захватчиков.

Теперь битва превратилась в резню. Тролли полегли все до единого. Их тела устилали склон холма от вершины до подножия.

Скафлок разговорился с Фламом и Огненным Копьем.

— Мы спешили, как могли, — сказал Огненное Копье, — но нам пришлось задержаться в Рунхилле: ворота замка были открыты, и мы быстро прикончили тамошних троллей. Женщины не подвели. Сдается мне, Альвархой тоже в наших руках, тем более что эта падаль вся оттуда.

— Хорошо, — вложив клинок в ножны, Скафлок почувствовал, что на него вновь наваливается усталость. Небо понемногу светлело, но дождь лил с прежней силой.

— Сиды Эрина присоединились к нам, — сообщил Флам. — Луг высадился в Скотланде, а Мананнан изгоняет троллей с северных островов.

— Что ж, он сдержал слово, — слабо усмехнулся Скафлок. — Мананнан — истинный друг. Лишь ему одному среди богов могу я доверять.

— Он такой потому, что его лишили былого могущества, — пробормотал Огненное Копье. — Нет, с богами связываться не след… а с великанами и подавно.

— Поторопимся, чтобы успеть до рассвета, — сказал Флам. — Нынче мы будем спать в Альвархое. Признаться, я уже позабыл, каковы объятия эльфиянок!

Скафлок состроил гримасу, но промолчал.

Осень в том году началась рано, однако выдалась на удивление долгой и погожей. Казалось, будто земля приветствует наконец-то возвратившихся эльфов. Некоторые из них вернулись в нее навсегда, и клены оплакивали их, шурша багряной листвой. Другие деревья оделись в золото и бронзу. Многоцветный узорчатый покров простирался окрест, насколько хватало глаз. По стволам и ветвям сновали, запасаясь на зиму, белки; олени сбрасывали рога; из поднебесья доносились печальные крики улетавших на юг диких гусей. По ночам на небе во множестве высыпали звезды, такие яркие, что чудилось, они совсем близко, протяни руки — и достанешь.

Эльфы торжествовали победу. Враги повсюду отступали, оставляя высокие замки. Король присылал с материка ладьи с провиантом, и воинам не приходилось уже затягивать пояса. А вот тролли голодали: с юга, запада и востока на них напирали эльфы, а на севере бесчинствовал Мананнан. Дошло до того, что кое-кто из эльфов начат ворчать и жаловаться: мол, не с кем стало сражаться.

Скафлок, впрочем, не обольщался. Он догадывался о замысле Вальгарда: собрать уцелевших троллей в Эльфхьюке и стоять до последнего. Он не сомневался, что замок в конце концов падет, но битва обещала быть жаркой.

Ему хотелось избежать ненужных потерь, он прикидывал так и этак, но не мог прийти ни к какому решению, ибо мысли его постоянно отвлекались на другое.

Если раньше он находил забвение в схватках, то теперь, когда меч оставался в ножнах дни и недели напролет, ему некуда было деться от горьких воспоминаний. Он надеялся, что сердечная рана исцелилась сама собой, однако быстро осознал тщетность своих упований. Он подолгу лежал с открытыми глазами, а когда все же засыпал, то и сон не приносил желанного покоя.

На дворе была осень, а в душе Скафлока снова наступала зима. Он сторонился товарищей, ходил поникший и угрюмый. Но однажды его разыскал Огненное Копье, которому он рассказал о том, что сталось с его подругой, не больше, чем всем остальным. Эльф сказал:

— Слушай, Скафлок, в сумерках я проезжал мимо одного подворья и увидел там девушку, похожую на Фреду Ормсдотгер. Она была в тягости, и мне показалось, что тяготит ее не только ребенок.

Скафлок пустил жеребца легкой рысью. Под копытами коня шуршала палая листва. Те листья, что оставались еще на деревьях, дрожали под порывами холодного ветра. Со всех сторон юношу обступал приснопамятный лес.

Длинные волосы Скафлока выбивались из-под шлема и струились по плечам. Он сидел в седле прямо и гордо, лицо его ничего не выражало, но сердце бешено колотилось в груди, кровь стучала в висках, руки были влажными, а губы — сухими.

Конь вброд пересек ручей, и Скафлок колдовским зрением разглядел плывущие по течению крохотными корабликами пожухлые листья. Он слышат уханье совы и скрип деревьев, но в ушах его звенела странная тишина.

Фреда, Фреда, неужели ты так близко?

Когда Скафлок въехал на двор Торкеля Эрлендссона, в небе уже засверкали звезды. Он произнес слово, и собаки, поскуливая, попрятались в темноту. Под дверью дома виднелась тоненькая полоска света.

Скафлок спешился. Колени его подгибались. Стиснув зубы, принудил он себя подойти к двери. Та была заперта на засов. Он отступил на шаг и прошептал отпирающее заклинание.

Торкель был зажиточным человеком, но никак не вождем, поэтому горница в его доме была не слишком просторной, и кроме гостей в ней никто не спал. Фреда, как обычно, допоздна засиделась у огня. Аудун приблизился к ней сзади и обнял за плечи. Глаза его светились ярче, нежели догорающее в очаге пламя.

— Не могу заснуть, — сказал он. — Зато все остальные спят, так что подсматривать за нами некому.

Он присел на скамью, залюбовался на рыжевато-золотистые волосы Фреды. Она прибирала их, но не покрывала, как полагается замужней женщине.

— Не верится, — прошептал он, — не верится, и все. Скорее бы возвращался отец!

Фреда улыбнулась.

— Сперва я, наверно, рожу и даже успею оправиться, — она посерьезнела. — Ты и вправду не держишь зла на меня — или на него?

— Да что ты! — воскликнул Аудун. — Сколько раз мне повторять одно и то же? Это твое дитя, твое, а значит, и мое.

Он прижал ее к себе.

Засов выскочил из гнезда, дверь распахнулась, и в горницу ворвался ночной ветер. Фреда различила на пороге высокую фигуру. Голос не повиновался ей. Она поднялась, попятилась — и уперлась спиной в стену.

— Фреда, — прохрипел Скафлок.

Ей почудилось, будто грудь ее стягивает железный обруч. Она всплеснула руками.

Скафлок переступил порог. Она шагнула ему навстречу.

— Стой! — закричал Аудун. Схватив стоявшее в углу копье, он заслонил Фреду от прищельца.

— Стой! Я… я… Говорю тебе, стой! — пробормотал он. — Кто ты? Что тебе нужно?

Скафлок прищелкнул пальцами и произнес заклинание. Теперь, пока он тут, никто в доме не проснется. Он сделал это мимоходом, — так человек отмахивается от мухи.

— Фреда, — проговорил он снова.

— Кто ты? — Голос Аудуна сорвался. — Что тебе нужно?

Заметив, как они глядят друг на друга, он весь съежился и заскулил, словно побитый пес.

Скафлок отстранил его.

— Фреда, — прошептал он, — любимая, пойдем со мной.

Она помотала головой и не сдвинулась с места.

— Я был в Ётунхейме. Я вернулся, думая, что время и война помогут мне забыть тебя. Глупец. Что нам клинки, законы и боги с их Девятью Мирами? Пойдем со мной, Фреда.

Она склонила голову. Лицо ее исказилось, беззвучные рыдания сотрясли тело, и слезы потекли по щекам.

— Ты причинил ей боль! — воскликнул Аудун.

Он замахнулся копьем. Острие скользнуло по кольчуге и оставило царапину на скуле князя эльфов. Скафлок зарычал и потянулся за клинком.

Аудун ударил вновь. Скафлок проворно отпрыгнул. Меч с шипением выполз из ножен. Перерубив копье пополам, Скафлок выдохнул:

— Прочь с дороги!

— Не тронь мою невесту! — Аудун был вне себя от ярости и страха; страшила его не смерть, но то, что он увидел в глазах Фреды…

Он выхватил кинжал и кинулся на Скафлока.

Меч со свистом взметнулся к потолку и обрушился на Аудуна. Тот упал, откатился к стене и затих.

Скафлок уставился на окровавленное лезвие.

— Я не хотел этого, — прошептал он. — Я забыл, что он вечно просит пить…

Он обернулся к Фреде. Девушка отшатнулась.

— Я не хотел этого! — крикнул он. — И что тебе в нем? Пойдем со мной.

Она наконец обрела дар речи:

— Убирайся! Убирайся и не приходи больше!

— Но… — он сделал шаг к ней.

Она подобрала кинжал Аудуна.

— Убирайся, или я заколю тебя.

— Давай, — ответил он. Его слегка покачивало, кровь сбегала по щеке и капала на пол.

— Или убью себя, — продолжила Фреда. — Только попробуй прикоснуться ко мне, душегуб, язычник, лежавший с родной сестрой, точно зверь или эльф, только попробуй, и я наложу на себя руки. Господь, я верю, простит меня.

Скафлок так и взвился.

— Господь! — фыркнул он. — Ну, зови его, зови! Докатилась! Продалась за похлебку и за крышу над головой! Где же твои клятвы? — Он поднял меч. — Пускай мой сын не родится вовсе, чем достанется вашему богу!

Фреда не пошевелилась.

— Рази, — усмехнулась она, — рази, отважный воин.

Мальчишки, женщины, дети в утробе — вот кто, оказывается, твои враги.

Он замер на мгновение, потом, не вытерев лезвия, сунул клинок обратно в ножны. Ярость отхлынула, на смену ей явились горечь и раскаяние.

Ссутулившись, Скафлок спросил тихо:

— Ты отрекаешься от меня? Меч проклят, Фреда. Это не я оскорблял тебя, не я убил паренька. Я люблю тебя, Фреда, я люблю тебя, и мир расцветает, когда ты рядом, и вянет, когда тебя нет. Я прошу тебя, пойдем со мной.

— Нет, — выдохнула она. — Уходи. Слышишь? Я не желаю тебя видеть! Уходи.

Он повернулся к двери. Губы его дрожали.

— Однажды ты отказала мне в прощальном поцелуе, — проговорил он. — А теперь?

Фреда опустилась на колени у тела Аудуна и поцеловала мертвеца.

— Милый мой, милый, — прошептала она, погладила его по голове и закрыла ему глаза. — Господь забрал тебя, Аудун, забрал тебя к себе.

— Что ж, — сказал Скафлок, — прощай. Лишь раз еще попрошу и тебя о том же. Проживу я, верно, недолго, ну и ладно. Помни, я люблю тебя.

Он вышел и затворил за собой дверь. Чары его развеялись. Лай собак и топот копыт разбудил домочадцев Торкеля. Они сбежались в горницу. Фреда поведала им, что какой-то бродяга пытался украсть ее.

В предрассветной тьме у нее начались схватки. Ребенок был крупным, а потому роды вышли тяжкими и мучительными.

Опасаясь злодея, что скрылся в ночи, за священником решили не посылать, пока не взойдет солнце. Женщины, чем могли, помогали Фреде. Лицо Аасы было суровым.

— Сперва Эрленд, потом Аудун, — пробормотала она. — Дочери Орма не приносят счастья.

На заре мужчины отправились искать убийцу. Их не было целый день. Вернувшись на закате, они заявили, что не нашли никаких следов и что завтра можно будет послать кого-нибудь в церковь. Тем временем Фреда родила крепкого, голосистого мальчугана. Она лежала в дальней каморке, которую ей отвели, а малыш, причмокивая, жадно сосал грудь.

Она ласково улыбнулась.

— Какой ты красивый, — прошептала она. Мысли ее еще путались после пребывания в стране теней. — Ты такой розовый, сильный и пригожий! Твой отец будет гордиться тобой.

Светлые слезы потекли из ее глаз.

— Я люблю его, — произнесла она шепотом. — Господи боже, я люблю его и буду любить всегда. А ты, мальчик мой, ты его и моя кровинка.

Солнце закатилось. Ветер гнал по небу тучи, из-за которых порой выглядывала ущербная луна. Должно быть, к ночи разыграется буря. Затяжная эльфийская осень миновала, близилась зима.

Подворье постепенно затихло. Ветер задул с новой силой. Застонали деревья, забарабанил по крыше град. Фреде не спалось; она слушала вой бури, к которому примешивался грохот прибоя.

Около полуночи она различила в отдалении звук лога. По спине ее пробежали мурашки. Малыш заплакал, и она прижата его к себе.

Звук повторился, уже ближе. Она расслышала собачий лай. Простучали в ночи, сотрясая землю и небосвод, копыта.

Дикая Охота! Фреде стаю страшно. Почему никто не просыпается? Ребенок тихонько хныкал.

Рог протрубил снова — во дворе, так громко, что дом зашатался. За дверью в каморку Фреды послышались шаги, щеколда откинулась сама собой, ворвавшийся ветер взвил полу плаща того, кто стоял на пороге.

Хотя было темно, Фреда отчетливо видела его. Ему пришлось нагнуться, чтобы не задеть головой о стропила. Копье с ярко сверкающим наконечником, седые кудри и борода; из-под широкополой шляпы зловеще блестел один-единственный глаз.

Голос пришельца был гулким, как раскат грома:

— Фреда Ормсдоттер, я пришел за тем, что ты поклялась отдать мне.

— Господин… — она закуталась в одеяло. Если бы Скафлок был здесь… — Господин, мой пояс вон в том сундуке.

Один расхохотался:

— По-твоему, я явился за сонным снадобьем? Припомни-ка наш уговор: ты должна отдать мне то, что было у тебя тогда за поясом. Разве ты не была уже в тягости?

— Нет! — Она спрятала хнычущего младенца за спину. — Нет, нет, нет!

Сорвав со стены распятие, Фреда выставила его перед собой.

— Во имя господа нашего Иисуса Христа, сгинь!

— Ты поклялась мне, — сказал Один, — и потому твой бог тебе не поможет. Отдай ребенка!

Он забрал у нее мальчика. Фреда сползла на пол и обняла ноги аса.

— Зачем он тебе? — простонала она. — Зачем?

Странник ответил ей так:

— Судьба возвысит его и низвергнет. Распре между асами, етунами и новыми богами пока не видно конца. Тирфинг по-прежнему блистает на шахматной доске мира. Тор сломал его, чтобы он не перерубил корней Иггдрасиля. Я передал его Скафлоку, ибо великан Болверк, который только и мог выковать его заново, не внял бы просьбе ни аса, ни эльфа. Меч нужен, чтобы отогнать троллей, которых тайно поддерживал Утгард-Локи; иначе Альвхейм оказался бы завоеванным приятелями тех, кто враждует с богами. Но Скафлок жаждет истребить всех троллей до последнего, а этого етуны не допустят, они вмешаются в битву, и нам придется выступить против них и навлечь на себя погибель. Поэтому Скафлок должен пасть, а его дитя, которое я забираю, получит однажды клинок и исполнит то, что суждено.

— Скафлок умрет? — прошептала Фреда. — Он?.. О нет, нет!

— Для чего ему жить? — холодно спросил Один. — Если ты последуешь за ним в Эльфхьюк и восстановишь то, что было разрушено у кургана, он с радостью отложит меч. Тогда смерть его будет не нужна. А так он обречен. Клинок убьет его.

Запахнувшись в плащ, Дикий Охотник вышел из каморки. Протрубив в рог, он вскочил на коня и, сопровождаемый яростным лаем, помчался прочь. Вскоре установилась тишина, которую нарушали лишь завывания ветра, рокот прибоя да плач Фреды.

Глава 27

Стоя на верху самой высокой башни Эльфхьюка, Вальгард наблюдал, как подтягиваются к замку отряды эльфов. Скрестив руки на груди, он возвышался над троллями, неколебимый как скала; лицо его казалось вырезанным из камня, живыми были только глаза. Берсерка окружали уцелевшие вожди. Многие из них были ранены. Усталые, понурые, они со страхом глядели на победоносное войско Альвхейма.

Справа от Вальгарда нежилась в лучах луны, что проникали внутрь сквозь незастекленное окно, прекрасная Лия. Ветер трепал ее длинные серебристые волосы. На губах эльфиянки играла улыбка, глаза напоминали своей голубизной о вешних сумерках.

Эльфы разбивали лагерь. Слышалось бряцанье оружия и доспехов, звонко пели луры, подковы коней цокали по стылой земле. Лунный свет отражался от щитов, наконечников копий и лезвий боевых топоров. Перед шатрами один за другим зажигались костры; между ними призрачными тенями сновали воины.

По холмам раскатился гром. Вдалеке показалась сиявшая словно солнце боевая колесница. Она быстро приближалась, и скоро стали видны острые клинки на ступицах ее колес. Ее влекли четыре громадных белых коня; они встряхивали на бегу своими шелковистыми гривами, пар вырывался из их ноздрей. Взгляды всех приковывал к себе тот, кто стоял с копьем позади возницы. Темные кудри обрамляли суровое, исполненное величия лицо с горящими глазами.

— Луг Длинная Рука, — пробормотал кто-то с запинкой. — Он ведет на нас Туата Де Данаан, он косит нас, как спелую пшеницу. Воронье Скотланда попировало всласть на телах наших сородичей.

Вальгард промолчал.

К стенам Эльфхьюка подскакал Огненное Копье. На плечах его был алый плащ, из-под которого виднелась серебряная кольчуга. Он насмешливо улыбался, пика его, мнилось, вот-вот зацепит и сорвет с неба звезду.

— Это вождь английских эльфов, — произнес тролль рядом с берсерком. — Их стрелы настигают нас всюду. Они возникают из мрака и сеют среди нас ужас и смерть.

Вальгард будто не слышал.

В бухте, на берегу которой чернели остовы сожженных тролльих ладьей, покачивались на волнах корабли эльфов.

— Ими командует Флам с Оркнеев, — буркнул третий тролль. — Мананнан Мак Лер потопил все наши суда, кроме одного, что принесло вести о набегах на Тролльхейм.

Вальгард безмолвствовал.

Эльфы принялись устанавливать поблизости от воды шатер размерами больше всех остальных. К ним подъехал воин на огромном черном коне. Он воткнул в землю копье, на которое насажена была отрубленная голова Иллреде. Мертвец неотрывно глядел на башню.

— Это их предводитель по имени Скафлок Смертный, — голос говорившего сорвался. — Никто не может устоять перед ним. Он гнал нас на север, как стадо баранов, и убивал, убивал. Его клинок рассекает камень и металл. Сдается мне, он не человек, а демон из преисподней.

Вальгард шевельнулся.

— Я знаю его, — проворчал берсерк. — Он падет от моей руки.

— Господин, ты не справишься с ним. Его меч…

— Заткнись! — Под свирепым взглядом Вальгарда тролли съежились, словно их хлестали кнутом. — Глупцы! Трусы! Тупицы! Если боитесь, ступайте к тому мяснику! Он не пощадит вас, но вы умрете легкой смертью. А я покончу с ним тут, в Эльфхьюке!

Потом он прибавил уже спокойнее:

— Этот замок — последняя твердыня троллей в Британии. Мы не знаем, почему так вышло, что над всеми другими развеваются эльфийские знамена. Но нам известно, что в нашей крепости, которую еще никому не удалось взять штурмом, собралось множество воинов, и они превосходят числом тех, что толпятся под стенами. Эльфам не поможет ни храбрость, ни колдовство. Они могут уповать лишь на наше малодушие. — Он взмахнул топором, с которым теперь не расставался. — Ночью они станут лагерем. Пусть их! Если завтра они пойдут на приступ, мы отразим их натиск и погоним. Если же они замыслили осаду, то мы сами нападем на них, оставив ворота открытыми, чтобы в любой миг отступить.

Он оскалил зубы.

— Думаю, отступать не придется. Их меньше, и в единоборствах они слабее. Скафлок наверняка будет разыскивать меня: мы с ним особой любви друг к другу не питаем. Я убью его и завладею колдовским клинком!

Он умолк. Тролль из Скотланда спросил:

— А сиды?

— Они не всемогущи, — отрезал Вальгард. — Как только станет ясно, что эльфы побеждены, сиды поторопятся заключить мир. Англия сделается королевством троллей и будет охранять Тролльхейм от набегов. А собравшись с силами, мы вновь обрушимся на Альвхейм.

Он встретился взглядом с Иллреде.

— Я сяду на твой трон, — пробормотал он. — Но что в том толку? И в чем вообще есть толк?

Спустя некоторое время после того, как шум утих, один из работников набрался мужества встать с постели, зажечь лампу и пойти узнать, что же случилось в доме Торкеля Эрлендссона. Он увидел, что дверь в каморку Фреды Ормсдоттер распахнута настежь, ребенок исчез, а женщина, вся в крови, лежит без сознания на пороге. Он перенес ее на кровать. Вскоре у нее началась лихорадка. В горячечном бреду она выкрикивала такое, что спешно вызванный священник только качал головой и беспрестанно крестился.

Немного оправившись, она дважды пыталась убежать. Оба раза ее ловили и водворяли обратно в постель.

Но однажды она проснулась среди ночи, чувствуя, что к ней частично вернулись силы. Хорошенько все обдумав, она поднялась и, стиснув зубы, чтобы они не стучали от холода, добрела до сундука с одеждой. В темноте она натянула на себя шерстяное платье, поверх которого накинула длинный плащ с капюшоном; потом, держа башмаки в руке, прокралась в чулках на кухню, где взяла несколько ломтей хлеба и сыра.

Вернувшись в свою каморку, она поцеловала висевшее над кроватью распятие.

— Прости мне, боже, — прошептала она, — что его я люблю сильнее, чем Тебя. Я грешна, но он невинен пред Тобой.

Она вышла наружу, под усыпанное холодными звездами небо. Студеная ночь была тихой, лишь хрустел под ногами снег. Фреда направилась к конюшне.

День клонился к закату. Сумрачный Эльфхьюк погружен был в сон. Лия осторожно сняла со своей груди руку Вальгарда и соскользнула с ложа на пол.

Вальгард заворочался. Лия презрительно поглядела на него. Щеки ввалились, глаза запали, лицо все в шрамах… Пальцы эльфиянки сжали рукоять кинжала.

Перерезать ему горло?.. А если он вдруг проснется? Тогда ей несдобровать. Нет, не стоит искушать судьбу. Лия надела платье, подпоясалась и на цыпочках покинула спальню ярла. В правой руке у нее был кинжал, в левой — ключи; Вальгард когда-то положил их в тайник, который она ему показала.

На лестнице ей встретилась другая эльфиянка, что несла из оружейной палаты груду мечей. Они не обменялись ни словом.

Стражники провожали Лию плотоядными взглядами, но не останавливали; тролли часто посылали своих наложниц по всяким поручениям.

Лия спустилась в подземелье, подошла к двери в камеру Имрика и отперла тройной замок.

Из красноватого мрака на нее вопросительно уставился бес. Лия прыгнула на него, он взмахнул крыльями — и забился в предсмертных корчах.

Лия разбросала уголья, перерезала веревки. Имрик тяжело упал ей на руки. Она бережно опустила его на пол, вырезала на угольках исцеляющие руны и, поместив черные деревяшки на глаза, ноги и ладони брата, прошептала заклинание. Имрик судорожно вздрогнул, но не издал ни звука.

Лия повесила на крюк в стене связку ключей.

— Когда придешь в себя, — сказала она вполголоса, — освободи других. Их посадили в темницы на всякий случай. Оружие найдете под навесом, что за главной башней. Пока не услышите шум схватки, не высовывайтесь.

— Хорошо, — выдавил Имрик. — Я раздобуду воды, вина и мяса… всего, что задолжали мне тролли…

В глазах его светилась такая ненависть, что Лие на миг стало страшно.

По подземному коридору она добралась до башни астрологов, которой давно никто не пользовался и которая возвышалась над восточной стеной замка. Миновав огромные инструменты и приспособления из меди и хрусталя, она вышла на галерею. Хотя эльфиянка старалась держаться в тени, заходящее солнце на какое-то мгновение ослепило ее; грозные невидимые лучи пронзили ее тело. Она едва различала высокого воина в сверкающей кольчуге, что стоял под стеной, как то и говорилось в послании, которое принес ей накануне вечером нетопырь.

Она не знала, кто это. Наверно, сид, а может быть — ее сердце пропустило один удар, — может быть, и Скафлок.

Она бросила вниз ключи — ключи от замковых ворот. Воин поймал их на копье.

Лия поспешила скрыться в спасительном сумраке. Бегом возвратилась она в покои ярла, разделась и улеглась, и туг Вальгард открыл глаза.

Встав, он выглянул в окно.

— Солнце вот-вот сядет, — сказал он. — Пора вооружаться.

Сорвав со стены рог, он распахнул дверь на лестницу и громко протрубил. Подхваченный рогами стражников, разнесенный ими всему замку, звук этот был сигналом для эльфиянок: их ножи погрузились в сердца медленно пробуждавшихся троллей.

Глаза Фреды застилала кроваво-красная пелена. Девушка находилась в полуобмороке; если бы не острая, жалящая боль, что терзала ее тело, она наверняка потеряла бы сознание и выпала из седла.

Тем не менее она продолжала путь, безжалостно подгоняя коня. Проносились мимо холмы; деревья виделись ей неясно и расплывчато, словно камни на дне бурливой реки. Ее не покидало ощущение, что она грезит наяву. Все было каким-то призрачным, кроме разве что сумятицы в мыслях.

Конь споткнулся и сбросил ее в ручей. Она кое-как поднялась, вскарабкалась в седло и поскакала дальше; платье ее заледенело, а в волосах засеребрился иней.

Спустя целую вечность, когда закат вновь обагрил небо, пала и вторая лошадь из тех, что Фреда позаимствовала в конюшне Торкеля Эрлендссона. Едва различая дорогу, натыкаясь на деревья, путаясь в кустах, девушка побрела пешком по белому снегу.

Голова ее разрывалась от звона в ушах. Она не помнила, кто она такая, да и не пыталась припомнить. Она знала одно: ей нужно идти на север, ей нужно попасть в Эльфхьюк.

Глава 28

На закате Скафлок велел трубить в луры. Эльфы высыпали из шатров, бряцая оружием и оглашая воздух боевыми кличами. Ржали кони, которых седлали и запрягали в колесницы. Под реющими знаменами и головой Иллреде мгновенно вырос лес копий.

Скафлок вскочил на своего етунхеймского жеребца. Меч по имени Тирфинг как будто шевельнулся в ножнах. Лицо Скафлока выражало лютую злобу, он походил на какого-то древнего бога воины.

Он сказал Огненному Копью:

— Ты слышал вопли за стенами?

Эльф ухмыльнулся:

— Теперь тролли узнали, что произошло в других замках! Пускай ловят женщин, если поймают.

Скафлок дал ему ключ со связки.

— Тебе поручаются задние ворота, — напомнил он. — Флам и Ракка будут пробиваться через боковые, а мы с силами и дружинниками короля пойдем в лоб.

На востоке над морем поднялась полная луна. В ее свете ярче заблестели доспехи и глаза воинов. Запели луры. Из множества глоток вырвался боевой клич, и эльфы двинулись на приступ.

В ночи засвистели стрелы. Как ни поражены были тролли гибелью сородичей, подло убитых во сне, они вовсе не собирались сдаваться на милость врагов. Вальгард подбадривал их, сыпя ругательствами и изрыгая проклятья.

Многие стрелы отскакивали от щитов и кольчуг, но некоторые достигали цели. Склон покрылся трупами воинов и животных.

К передним воротам вела одна-единственная узкая и неровная дорога. Эльфы устремились напрямик, прыгая с камня на камень и крича во все горло. Они цеплялись крючьями за скалы, протягивали между утесами веревки, посылали коней по тропам, по которым вряд ли отваживался бы пройти и горный козел; и так они добрались до замковых стен и изготовили к бою луки.

Скафлок же выбрал дорогу, поскольку лишь по ней могли проехать колесницы Туата Де Данаан. Гремели колеса, высекая искры из камней, тускло сверкала бронза. Стрелы со звоном ударялись о шлемы, нагрудники и щиты, но ни возницы, ни верховые сиды не пострадали. Скафлок заставил жеребца встать на дыбы, словно потешаясь над вражескими лучниками.

Со стен на эльфов обрушились потоки кипящей воды и масла, ледяной купорос, огромные валуны; на головы им пролился страшный греческий огонь. Они в беспорядке отступили.

По знаку Скафлока воины выкатили вперед осадную «черепаху». Под ее прикрытием он приблизился к воротам.

Заметив его, Вальгард усмехнулся. Прежде чем тяжелые ворота рухнут под ударами тарана, те, кто копошится внизу, найдут себе могилу под камнепадом с небес!

Скафлок вставил первый ключ, повернул его, одновременно произнося заклинание. Второй, третий… Вальгард помог троллям загрузить баллисту камнем, под весом которого она жалобно застонала… Седьмой, восьмой… Вальгард навалился на рычаг… Девятый!

Передние копыта коня ударили в ворота, и створки тех разошлись. Скафлок промчался под высоким арочным сводом и вылетел на залитый лунным светом двор замка. Вслед ему рванулись колесницы Луга, Дова Берга, Энгуса Ога, Эохи, Колла, Кехта, Мак Грейны и Мананнана. Сиды ворвались в Эльфхьюк!

Топор тролля задел ногу етунхеймского жерсбпа. В следующий миг стражник рухнул на землю, затоптанный могучими копытами.

Скафлок обнажил клинок. Блистающее голубым лезвие вздымалось и опускалось, проворное и смертоносное, как ядовитая змея. Песня смерти, которую оно пело, разносилась по всему двору.

Тролли пятились. Вальгард кинулся им на подмогу. Он зарубил одного эльфа, снес голову другому, раскроил череп третьему…

От задних ворот, в которые ломился Огненное Копье, доносился грохот тарана. Откуда ни возьмись, во дворе очутилась ватага вооруженных мечами оборванцев. То были освобожденные Имриком узники. Они напали на троллей у ворот, и Огненное Копье со своими воинами беспрепятственно проник в замок.

— К башне! — крикнул Вальгард. — К башне!

Заслонясь щитами, тролли с храбростью отчаяния ринулись на эльфов. Те вынуждены были расступиться. Тролли сгрудились у подножия лестницы, а Вальгард взбежал наверх и толкнул дверь.

Та была заперта.

Вальгард ударил в нее плечом. Она не поддалась. Тогда берсерк взмахнул топором, вырубил замок и распахнул дверь настежь.

Тренькнули тетивы луков. Вальгард отпрянул: в левую руку его вонзилась стрела. Послышался насмешливый голос Лии:

— Прочь отсюда, тень Скафлока! У эльфиянок найдутся возлюбленные получше вашего!

Вальгард выдернул стрелу, протяжно взвыл, на губах его выступила пена. Им овладело бешенство. Он принялся крушить всех подряд, не разбирая, где свой, а где чужой.

Меч поил Скафлока силой и холодной яростью. Весь забрызганный кровью, юноша сражался без устали, радовался свирепой радостью, сеял вокруг себя смерть. Тролли шарахались от него, бросались врассыпную, но он догонял их и убивал, убивал.

Луна перекинула призрачный мост над необычно тихим морем. В ее свете ярко засияли клинки, наконечники копий, лезвия топоров. Лязг металла смешивался с криками и стонами раненых. Лошади громко ржали, копыта их утопали в крови. Воины ступали по черепам, топча их своими сапогами.

Луна поднялась еще выше. Восточная сторожевая башня словно пронзила ее насквозь. И тут тролли дрогнули.

Их осталось совсем мало. Эльфы выгнали их из замка на холмистую равнину и принялись травить, как диких зверей.

— Ко мне! Ко мне! — закричал Вальгард. — Ко мне, тролли! — Услышав этот крик, Скафлок поворотил коня. Он наконец-то увидел подменыша: тот стоял в воротах, окруженный кольцом мертвых эльфийских воинов. Около десятка троллей, вняв призыву берсерка, пытались пробиться к нему.

Вот он, виновник всех несчастий… Могло показаться, что устами Скафлока смеется меч Тирфинг. Вальгард, Вальгард, настал твой смертный час!

Скафлок пришпорил жеребца.

Ему почудилось, будто в небе промелькнул ястреб. По спине юноши пополз холодок. Он понял, что конец близок.

Вальгард с усмешкой поглядел на Скафлока, прижался к стене и взмахнул топором. Черный конь наскочил на него. Он вложил в удар всю свою силу. Топор раскроил жеребцу череп.

Конь с разбега врезался в стену. Скафлок вылетел из седла, извернулся и сумел приземлиться на ноги, но не смог сохранить равновесия и покатился по земле.

Размахивая топором, Вальгард устремился к нему. Скафлок выполз за ворота, на залитый лунным светом склон, у подножия которого плескалось море. Правая рука его была сломана. Он отшвырнул в сторону шит и сжал клинок левой рукой. Из многочисленных царапин на его лице сочилась кровь.

Вальгард остановился в шаге от него.

— Многое кончается нынешней ночью, — проговорил берсерк, — и твоя жизнь тоже.

— Мы родились почти одновременно, — отозвался Скафлок. Кровь струйкой бежала из уголка его рта. — Значит, и умрем друг за другом. Уходя, я заберу с собой свою тень.

Зарычав, Вальгард обрушил на него топор. Скафлок подставил меч. Зазвенела сталь, и топор Братоубийца в сполохе искр развалился на куски.

Скафлок зашатался, но не упал; выпрямившись, он воздел клинок над головой. Вальгард, бормоча нечто нечленораздельное, двинулся на него с пустыми руками.

— Скафлок! Скафлок!

Пасынок Имрика обернулся. По дороге, в лохмотьях и в крови, брела, спотыкаясь, Фреда, его Фреда…

— Скафлок! — позвала она. — Любимый!..

Вальгард выхватил у противника меч и ударил сплеча. Он издал торжествующий вопль.

— Я победил! — крикнул он. — Я покорю мир, я растопчу его! Собирайся, тьма!

Он взмахнул клинком. Тот выскользнул из его ладони и своей тяжестью поверг Вальгарда на землю. Острие пронзило шею берсерка. Он лежал, глядя на сверкающее лезвие у себя перед глазами, чувствуя, как капля за каплей покидает его тело жизнь. Он попробовал выдернуть меч, но лишь разрезал себе запястья.

Так отошел Вальгард Подменыш.

У Скафлока была рассечена грудь. Лицо его сделалось мертвенно-бледным, но, когда Фреда наклонилась над ним, он нашел в себе силы улыбнуться.

— Со мной покончено, милая, — прошептал он. — Не плачь, ты слишком красива, чтобы плакать. Забудь меня…

— Нет-нет, никогда! — Слезы ее были словно дождь вешним утром.

— Поцелуй меня на прощанье, — попросил он.

Фреда жадно прильнула к его холодеющим губам. Когда она оторвалась от них, Скафлок был мертв.

На морозной заре, перед самым рассветом, из замковых ворот вышли Имрик и Лия.

— Чего ради возиться с девчонкой? — Голос эльфиянки был глухим и печальным. — Лучше уж отправить ее в преисподнюю. Это она убила Скафлока.

— Так ему было суждено, — ответил Имрик. — А помогая ей, мы оказываем услугу ему. Пускай мы, эльфы, не ведаем, что такое любовь, но мы всегда готовы доставить радость другу.

— Не ведаем любви? — пробормотала Лия еле слышно. — Ты мудр, Имрик, но мудрость твоя не беспредельна.

Она взглянула на Фреду. Та, сидя на стылой земле, укачивала на руках Скафлока, напевая ему колыбельную, которую не спела своему сыну.

— Она счастливее меня, — сказала Лия.

Имрик, с умыслом или нет, неверно истолковал ее слова.

— Да, — кивнул он, — люди счастливее обитателей Волшебной страны и даже самих богов. Куда приятнее прочертить небо падающей звездой, чем влачить годы как вериги. — Он посмотрел на клинок, что по-прежнему торчал в горле берсерка. — Мне кажется, наша пора проходит. Наступит день, когда Волшебная страна исчезнет, когда король эльфов превратится в обыкновенного лесного духа, а боги покинут мир. Но хуже всего то, что мы бессмертны, а значит, обречены бессильно наблюдать за гибелью того, что нам так дорого.

Он приблизился к распростертому на снегу Вальгарду и велел рабам-карликам взять клинок.

— Мы выбросим его в море, — сказал он, — хотя, сдается мне, это бесполезно. Волю норн изменить нельзя. Меч причинит еще много зла.

Следом за карликами он взошел на ладью, и та легко заскользила по волнам. Мананнан Мак Лер забрал у Фреды тело Скафлока и повел девушку к своей колеснице, не доверяя никому заботу о погибшем товарище и его подруге. Лия дождалась на берегу возвращения Имрика. Рука об руку они прошли в ворога Эльфхьюка, и те закрылись за ними. Небо на востоке заалело в первых лучах солнца.

Так заканчивается сага о Скафлоке Воспитаннике Эльфов.