Избранные произведения

Леди с прииска "Красная Лошадь"

Коронадо, 20 июня.

Я все больше и больше увлекаюсь им. И не потому, что он… может, ты подскажешь мне точное слово? Как-то не хочется говорить о мужчине "красивый". Он, конечно, красив, кто спорит, когда он в полном блеске — а он всегда в полном блеске, — я бы даже тебя не решилась оставить с ним наедине, хоть ты и самая верная жена на свете. И держится он очень любезно. Но не в этом суть. Ты же знаешь, сила подлинного искусства — неразгаданная тайна. Но мы с тобой, дорогая Айрин, — не барышни-дебютантки, над нами искусство любезного обхождения не так уж и властно. Мне кажется, я вижу все уловки, к которым он прибегает, и могла бы, пожалуй, сама ему еще кое-что подсказать. Хотя вообще-то, конечно, манеры у него самые обворожительные. Но меня привлекает его ум. Ни с кем мне не было так интересно разговаривать, как с ним. Такое впечатление, что он знает все на свете, еще бы, ведь он прочел уйму книг, объехал, кажется, весь мир и так много всего повидал, даже чересчур, может быть. И водит знакомство с удивительными людьми. А какой у него голос, Айрин! Когда я его слышу, мне чудится, будто я в театре и надо было заплатить за вход, даже если на самом деле он сидит у меня в гостях.

3 июля.

Представляю, сколько глупостей я понаписала тебе в прошлом письме о докторе Барритце, иначе ты не ответила бы мне в таком легкомысленном — чтобы не сказать, неуважительном — тоне. Уверяю тебя, дорогая, в нем куда больше достоинства и серьезности (что совсем не исключает веселости и обаяния), чем в любом из наших общих знакомых. Вот и молодой Рейнор — помнишь, ты познакомилась с ним в Монтерее? — говорит, что доктор Барритц нравится не только женщинам, но и мужчинам, и все относятся к нему с почтением. Мало того, в его жизни есть какая-то тайна — кажется, он связан с людьми Блаватской в Северной Индии. В подробности Рейнор то ли не хочет, то ли не может вдаваться. По-моему, — только не смейся, пожалуйста, — доктор Барритц — что-то вроде мага. Ну разве не здорово? Обыкновенная, заурядная тайна не ценится в обществе так высоко, как сплетня, но тайна, восходящая к ужасным, темным делам, к потусторонним силам, — что может быть пикантнее? Вот и объяснение его загадочной власти надо мною: черная магия. В ней секрет его обаяния. Нет, серьезно — я вся дрожу, когда он устремляет на тебя свой бездонный взор (который я уже пыталась — безуспешно — тебе живописать).

Что если он обладает властью влюблять в себя? Жить! Ты не знаешь, как с этим у приспешников Блаватской? Или их сила действует только в Индии?

16 июля.

Странная история! Вчера вечером моя тетушка отправилась на танцы — балы устраивают в гостинице довольно часто, а я их не переношу, — и вдруг является мистер Барритц. Было непозволительно поздно, я думаю, он поговорил с тетушкой в бальной зале и узнал от нее, что я одна. А я как раз весь вечер ломала голову, каким бы образом выведать у него правду о его связях с сипайскими убийцами и вообще со всем этим черным делом, но едва он остановил на мне взгляд (ибо, мне очень стыдно, но я его впустила…), как я почувствовала себя совершенно беспомощной. Покраснела, затрепетала — ах, Айрин, Айрин, я безумно в него влюблена, а ты по себе знаешь, что это такое.

Ты только представь, я, гадкий утенок с прииска "Красная Лошадь", дочь Бедолаги Джима (так во всяком случае говорят, но уж точно — его наследница), с единственной родственницей на всем белом свете — старой вздорной теткой, которая балует меня, как только может, я, у кого ничего нет, кроме миллиона долларов да мечты уехать в Париж, — я осмелилась влюбиться в Божество! Я готова рвать волосы от стыда — у тебя, конечно, дорогая.

Он догадывается о моих чувствах, я в этом убеждена, потому что он пробыл всего несколько минут, ничего особенного не сказал и, сославшись на неотложное дело, ушел. А сегодня я узнала (птичка на хвосте принесла, птичка с золотыми пуговицами), что от меня он прямиком отправился спать. Ну что ты на это скажешь? Не правда ли, примерное поведение?

17 июля.

Вчера явился балаболка Рейнор и столько всего наболтал, что я чуть с ума не сошла. Право, он неистощим на злословие — не успев распушить одну жертву, тут же принимается за другую; (Между прочим, он расспрашивал о тебе, и тут, по-моему, интерес его был вполне искренним.) Для мистера Рейнора не существует никаких правил игры; подобно самой Смерти (которая пожинала бы с его помощью щедрую жатву, будь злой язык способен убивать), он не разбирает праздников и будней. Но я его люблю — мы ведь росли вместе на прииске "Красная Лошадь".

Его так и звали в ту пору — Балаболка, а меня… ах, Айрин, простишь ли ты мне это? — у меня было прозвище Дерюжка. Бог знает, почему меня так прозвали. Может быть, потому что я носила передники из мешковины. Мы с Балаболкой были неразлучные друзья, старатели так про нас и говорили: Балаболка с Дерюжкой.

Потом к нам присоединился третий пасынок Судьбы. Подобно великому Гаррику, которого никак не могли поделить между собой Трагедия и Комедия, он был предметом нескончаемого раздора между Холодом и Голодом. Жизнь его часто висела, можно сказать, на волоске, на одной лямке, как его штаны, поддерживаемая лишь случайным куском, не насыщавшим, но не дававшим умереть с голоду. Скудное пропитание для себя и своей престарелой мамаши он добывал, роясь на куче отвалов, — старатели дозволяли ему подбирать куски руды, которые ускользнули от их внимания. Он складывал их в мешок и сдавал на дробилку Синдиката. Наша фирма стала именоваться "Дерюжка, Балаболка и Оборвыш", я же сама его и пригласила, ведь я всю жизнь преклоняюсь перед мужской доблестью и сноровкой, а он проявил эти качества, отстаивая в поединке с Балаболкой исконное право сильного обижать беззащитную незнакомку, то есть меня же. Потом старый Бедолага Джим напал на золотую жилу, и я надела башмаки и пошла в школу, Балаболка, чтобы не отстать, начал умываться по утрам и со временем превратился в Джека Рейнора из компании "Уэллс, Фарго и K°", старая миссис Барт отправилась к праотцам, а Оборвыш уехал в Сан-Хуан-Смит, устроился возчиком дилижанса и был убит на дороге при нападении бандитов. Ну и так далее.

Почему я рассказываю тебе все это? Потому что на душе у меня тяжело. Потому что я бреду Долиной Уничижения. Потому что ежесекундно заставляю себя сознавать, что недостойна развязать шнурки на ботинках доктора Барритца. Потому что, представь себе, в нашей гостинице остановился кузен Оборвыша! Я с ним еще не разговаривала, да мы почти и не были знакомы. Но как ты думаешь, вдруг он меня узнал? Умоляю, напиши откровенно, как ты считаешь? Он ведь не мог меня узнать, правда? Или по-твоему, ему и без того все обо мне известно, потому он и ушел вчера, увидев, как я вся дрожу и краснею под его взглядом? Но не могу же я купить всех газетчиков, и пусть меня вышвырнут из хорошего общества прямо в море, я не отрекусь от старых знакомых, которые были добры к Дерюжке на прииске "Красная Лошадь". Как видишь, прошлое нет-нет да и постучится в мою дверь. Ты знаешь, прежде оно меня ничуть не беспокоило, но теперь… теперь все иначе. Джек Рейнор ему ничего не расскажет, в этом я уверена. Он, похоже, питает к нему такое почтение, что слово вымолвить боится, как, впрочем, и я сама. Ах, дорогая, почему у меня ничего нет, кроме миллиона долларов?! Будь Джек на три дюйма выше ростом, я, не раздумывая, вышла бы за него, вернулась в "Красную Лошадь" и ходила бы в дерюге до скончания моих горестных дней.

25 июля.

Вчера был удивительно красивый закат, но расскажу тебе все по порядку. Я убежала от тетушки и ото всех и в одиночестве гуляла по берегу. Надеюсь, ты поверишь мне, насмешница, что я не выглядывала его украдкой на берегу, прежде чем выйти самой. Как скромная и порядочная женщина ты не можешь в этом усомниться. Погуляв немного, я села на песок, раскрыла зонтик и стала любоваться морем, и в это время подошел он. Был отлив, и он шагал у самой кромки воды по мокрому песку — наступит, а песок у него под ногой так и светится, честное слово. Приблизившись ко мне, он остановился, приподнял шляпу и сказал:

— Мисс Демент, вы позволите мне сесть рядом с вами, или мы вместе продолжим прогулку?

Мысль о том, что меня может не прельстить ни то, ни другое, даже не пришла ему в голову. Представляешь, какая самоуверенность. Самоуверенность? Дорогая моя, просто нахальство, и больше ничего! И думаешь, простушка из "Красной Лошади" оскорбилась? Ничуть. Запинаясь, с колотящимся сердцем, я ответила:

— Как… как вам будет угодно…

Ну что может быть нелепее, верно? Боюсь, дорогая подруга, что другой такой дурищи не сыщется на всем белом свете. Он с улыбкой протянул мне руку, я, не колеблясь, даю ему свою, его пальцы сомкнулись на моем запястье, и я, почувствовав, что рука у меня дрожит, зарделась ярче закатного неба. Однако же встала с его помощью и попробовала было руку у него отнять. А он не пускает. Держит крепко, ничего не говорит и заглядывает мне в лицо с какой-то странной улыбкой, то ли нежной, то ли насмешливой, или еще какой-нибудь, не знаю, я ведь не поднимала глаз. А как он был красив! В глубине его взгляда рдели закатные отблески. Ты не знаешь, дорогая, может быть, у этих душителей и факиров при Блаватской вообще глаза светятся?

Ах, видела бы ты, до чего он был великолепен, когда стоял, возвышаясь надо мною и склонив ко мне голову подобно снисходительному божеству! Но всю эту красоту я тут же нарушила, так как стала оседать на песок. Ему ничего не оставалось, кроме как подхватить меня, что он и сделал: обнял меня за талию и спрашивает:

— Вам дурно, мисс Демент?

Не воскликнул, не встревожился, не испугался. А просто осведомился светским тоном, потому что так в подобной ситуации полагается. Я возмутилась и чуть не сгорела со стыда, ведь я испытывала неподдельные страдания. Вырвала руку, оттолкнула его и… плюхнулась на песок. Сижу, шляпа с головы свалилась, волосы растрепались и упали на лицо и плечи. Стыд и срам.

— Уйдите от меня, — говорю ему сдавленным голосом. — Прошу вас, оставьте меня! Вы… вы душитель, убийца! Как вы смеете это говорить? Я же отсидела ногу!

Этими самыми словами, Айрин! Буквально. И заплакала навзрыд. От его надменности не осталось и следа — мне было видно сквозь пальцы и волосы. Он опустился рядом со мной на колено, убрал волосы с лица и нежнейшим голосом произнес:

— Бедная моя девочка, видит Бог, я не хотел тебя обидеть! Как ты могла подумать? Ведь я люблю тебя… люблю столько лет!

Он отнял у меня от лица мокрые от слез ладони и стал покрывать их поцелуями. Щеки мои были точно два раскаленных угля, лицо пылало так, что, кажется, даже пар от него шел. Пришлось мне его спрятать у него на плече больше-то негде было. А по ноге — иголки и мурашки. И ужасно хотелось ее выпрямить.

Так мы сидели довольно долго. Он снова обнял меня, а я достала платок, высморкалась, вытерла глаза и только тогда подняла с его плеча голову, как он ни старался чуть-чуть отстраниться и посмотреть мне в лицо. Наконец, когда я немножко пришла в себя и вокруг уже начало смеркаться, я села прямо, взглянула ему в глаза и улыбнулась — улыбнулась самой неотразимой из своих улыбок, как ты понимаешь, дорогая Айрин.

— Что значит: "люблю столько лет"? — спросила я.

— Милая! Разве ты не догадываешься? — отозвался он так серьезно и прочувствованно. — Конечно, щеки у меня теперь не впалые, и глаза не ввалились, и волосы не как перья, и хожу не нога за ногу, и сам не в тряпье, и уже давно не ребенок — но как же ты меня не узнаешь? Дерюжка, я — Оборвыш!

В одно мгновенье я вскочила на ноги, вскочил и он. Я уцепилась за лацканы его пиджака и в сгущающихся сумерках впилась взглядом ему в лицо. Дыхание у меня перехватило.

— Так ты не умер? — спросила я, сама не соображая, что говорю.

— Разве что умру от любви, дорогая моя. От бандитской пули я оправился, но любовь поражает насмерть.

— А как же Джек? То есть мистер Рейнор? Знаешь, ведь он…

— Мне стыдно признаться, дорогая, но это он, хитрец, надоумил меня приехать сюда из Вены.

Ах, Айрин, ловко они обложили кругом твою подругу!

P.S. Да, а тайны в этой истории никакой нет, вот обидно! Все сочинил Джек Рейнор, чтобы разжечь мое любопытство. Джеймс не имеет к сипаям никакого отношения. Он клянется, что хотя и много странствовал, но в Индии никогда не бывал.