ГЛАВА 3

В «Старбаксе» на площади Утика, на территории открытого торгового центра, расположенного на другом конце улицы, ведущей к нашему Дому Ночи, было полно народу. Понятно, что вечер выдался непривычно теплым для зимы, но все-таки надо и честь знать! На календаре — двадцать четвертое декабря, на часах — девять вечера. Я намекаю, что в такое время людям полагается сидеть по домам и мечтать о рождественских кексах и прочих радостях жизни, а не занимать столики в кофейне.

«Заткнись! — резко одернула я себя. — Никто не виноват, что у тебя выдался тяжелый день, ясно? И не смей встречаться с бабушкой в таком настроении! Мы с ней и так почти не видимся, так что не вздумай испортить вечер».После такой самовыволочки на душе сразу стало легче. Кроме всего прочего, моя бабушка прекрасно понимает разницу между Рождеством и днем рождения. В отличие от некоторых, не будем показывать пальцем… У меня просто замечательная бабушка, и она всегда дарит мне что-нибудь редкое и особенное.

— Зои! Я здесь!

Бабушка энергично махала мне рукой из самого дальнего угла открытой веранды перед входом в кафе. На этот раз мне не пришлось выжимать из себя натужную улыбку — при виде бабушки я каждый раз испытывала прилив самого настоящего счастья. Вот и сейчас рот у меня сам собой разъехался до ушей, и я принялась проталкиваться сквозь толпу к заветному столику.

— Моя Птичка Зои! Как же я соскучилась по тебе, у-ве-тси-а-ге-я! — Слово «дочь» на языке чероки показалось мне таким же нежным, как долгожданные бабушкины объятия, как ее руки, от которых сладко и умиротворяюще пахло домом и лавандой. Я крепко-крепко обняла бабушку, впитывая в себя ее любовь, защиту и одобрение.

— Я тоже ужасно соскучилась, бабуль!

Она еще разок прижала меня к своей груди, а потом отстранилась немного и лукаво улыбнулась.

— Ну-ка, ну-ка, дай-ка я на тебя погляжу. Ну что ж, сразу видно, что моей Птичке уже семнадцать. И выглядишь взрослее, и ростом стала повыше, чем моя прежняя шестнадцатилетка!

Я прыснула со смеху.

— Не смеши, бабуль! Я же знаю, что ни капельки не изменилась!

— Не спорь с бабушкой. Ты относишься к тем женщинам, которым каждый прожитый год добавляет красоты и силы.

— И ты тоже! Ты выглядишь просто сногсшибательно. Ни за что не скажешь, что ты моя бабушка!

И это была чистая правда. Моей бабушке уже миллион лет — по крайней мере, хорошо за пятьдесят — но для меня она совершенно не старая.

Нет, она, конечно, не может сравниться с вампирами, которые в пятьдесят с хвостиком (равно как и в сто пятьдесят с хвостиком) выглядят на двадцать с небольшим, но моей бабушке этого и не нужно. Я хочу, чтобы она всегда оставалась такой, как сейчас — милой женщиной в возрасте, с густыми серебряными волосами и добрыми карими глазами.

— Какая жалость, что перед встречей со мной тебе пришлось замазать свои прелестные татуировки, — вздохнула бабушка и нежно дотронулась до моей щеки, которую я старательно заштукатурила толстым слоем консилера.

По правилам школы все недолетки обязаны скрывать свои Метки перед выходом «на люди». Только не подумайте, будто мы от кого-то скрываемся! Люди прекрасно знают о существовании нашего народа, и взрослые вампиры открыто носят свои Метки. Но для недолеток существуют особые правила. В этом есть свой резон, ведь молодежь вступает в конфликты намного чаще взрослых, а выпутывается из них гораздо сложнее. Кроме того, следует учесть, что людское общество вообще склонно к конфликту с вампирами.

— Правила есть правила, бабушка, — беспечно мотнула головой я.

— Но ведь ты не стала закрашивать свои чудесные Метки на шее и плече? — заговорщически спросила бабушка.

— Нет, поэтому пришлось надеть пиджак. — Быстро оглядевшись по сторонам, я убедилась, что на нас никто не смотрит. Тогда я рывком отбросила за спину волосы и выпростала из пиджака плечо, чтобы продемонстрировать бабушке изящный темно-синий узор.

— Ах, Птичка Зои, какое чудо! — прошептала бабушка. — Я так горжусь, что Богиня Отметила и Избрала тебя!

Она снова обняла меня, а я прильнула к ней и зажмурилась от счастья. Как хорошо, что у меня есть бабушка! Она принимает меня такой, какая я есть. Ее ни капельки не пугает, что я превращаюсь в вампира. Ее не смущает, что во мне уже проснулась кровожадность, и что у меня есть власть над пятью магическими стихиями: Воздухом, Огнем, Водой, Землей и духом.

Для бабушки я всегда буду у-ве-тси-а-ге-ей, дочерью ее духа и сердца, а все остальное — ерунда. Мне всегда казалось странным и удивительным, что мы с ней так близки и так похожи, и в то же время так разительно отличаемся от настоящей бабушкиной дочери, моей родной мамы…

— Вот вы где! Разумеется, в самом темном углу! Пробки ужасные, дороги просто стоят. В праздники путешествие из Броккен Эрроу в центр города превращается в настоящую казнь египетскую!

Ну вот, вспомнила маму, называется! Мамин голос ледяным душем обрушился на мое недолгое счастье и смыл его в канализацию. Мы с бабушкой отстранились друг от друга и уставились на маму, стоявшую перед нашим столиком с тортом и подарочной коробкой в руках.

— Мама?

— Линда?

От изумления мы с бабушкой заговорили хором.

Меня ничуть не удивило, что бабушка не меньше моего ошарашена маминым появлением. Я отлично знала, что бабушка никогда не пригласила бы ее, не посоветовавшись со мной. Понимаете, мы относимся к моей маме совершенно одинаково. Во-первых, она нас очень огорчает. Во-вторых, мы мечтаем, чтобы она когда-нибудь изменилась. В-третьих, мы обе уже почти оставили надежду на это.

— Ради Бога, не делайте таких удивленных глаз! Можно подумать, я могу пропустить день рождения собственной дочери.

— Но послушай, Линда, так дела не делаются! На прошлой неделе, когда мы с тобой разговаривали, ты собиралась послать Зои подарок по почте, — с плохо скрытым раздражением заявила бабушка.

— Это было до того, как ты сказала, что вы встречаетесь в кафе, — отрезала мама и недовольно посмотрела на меня. — Зои, разумеется, не пришло в голову пригласить родную мать, но я уже смирилась с мыслью, что вырастила неблагодарную дочь!

— Мама, ты за два месяца ни разу мне не позвонила! Как я могла тебя куда-то пригласить?

Я честно старалась говорить спокойно. Я не хотела превращать встречу с бабушкой в безобразную семейную сцену, но что я могу поделать, если мама обладает потрясающей способностью несколькими фразами доводить меня до белого каления?

Если не считать миленькой деньрождественской открыточки, которую я получила от нее сегодня, мы с мамой за все это время общались один-единственный раз, когда она заявилась в Дом Ночи в родительский день под ручку со своим придурочным муженьком, моим ненавистным злотчимом Джоном.

В тот раз мой злотчим, старейшина общины Людей Веры, во всей красе продемонстрировал свои самые чудесные качества: узколобость, упертость, фанатичную нетерпимость и ослиное высокомерие. Не удивительно, что ему указали на дверь и попросили больше не возвращаться. Разумеется, моя мамочка, как покорная жена, засеменила за своим повелителем и сделала мне ручкой.

— Разве ты не получила мою открытку? — Похоже, ее резкий голос все-таки дал небольшую трещину под моим суровым взглядом.

— Получила, мама.

— Видишь, я о тебе помню!

— Да, мама.

— А ты могла бы хоть разок сама позвонить матери, не переломилась бы! — на этот раз в голосе ее зазвенели слезы.

— Извини, мама, — вздохнула я. — Ты же знаешь, в конце полугодия всегда столько контрольных, просто голова идет кругом.

— Надеюсь, ты успеваешь в этой школе?

— Да, мама.

Как ей удается заставлять меня испытывать печаль, одиночество и злость одновременно?

— Очень хорошо. — Мама промокнула платочком глаза и начала колдовать над принесенными коробками. Потом деланно радостным голосом скомандовала: — Ну ладно, давайте праздновать! Зои, сейчас мы откроем подарок, а потом ты сходишь в кафе и закажешь нам кофейку к сладкому. Вот видите, как хорошо, что бабушка меня пригласила! Я так и знала, что кроме меня никто не вспомнит о торте.

Мы послушно уселись на свои места, а мама принялась сражаться с непослушной ленточкой на кондитерской коробке.

Мы с бабушкой украдкой понимающе переглянулись. Я же говорю, мы понимаем друг друга без слов! Я прекрасно знала, что она не приглашала маму, а бабушка отлично помнила, что я ненавижу именинные пироги. Особенно дешевые переслащенные торты, которые мама с непонятным упорством каждый год заказывает в кондитерской.

В жутком остолбенении, с каким обычно глазеют на развороченные после аварии машины, я смотрела, как мама открывает коробку, демонстрируя скромный квадратик однослойного белого тортика. Выведенная красным кремом стандартная надпись «С днем рождения!» великолепно гармонировала с алыми кремовыми пуансетиями по углам. Зеленая сахарная глазурь отлично дополняла картину.

— Чудо, правда? Нарядно и так по-Рождественски! — прощебетала мама, пытаясь незаметно отцепить с крышки ярлычок с крикливой надписью о 50%-ой уценке. Внезапно ее осенила новая мысль, и она в ужасе вытаращила на меня глаза.

— Неужели ты больше не празднуешь Рождество?

Оказывается, я еще не забыла отрепетированную за три года фальшивую улыбку и с легкостью натянула ее на лицо.

— Мы празднуем Йоль, день зимнего солнцеворота. Он был два дня назад.

— Представляю, как у вас сейчас красиво в школе! — улыбнулась бабушка и ласково похлопала меня по руке.

— Ах, откуда там красоте-то взяться? — снова завелась мама. — Она же ясно сказала — Рождество они не празднуют! Значит, и елок не наряжают.

На этот раз мне не пришлось ничего объяснять, потому что бабушка пришла мне на помощь.

— Линда, Йоль праздновали в те далекие времена, когда никакого Рождества еще и в помине не было. Наши предки украшали ели, — бабушка с едва заметным сарказмом подчеркнула это слово, — на протяжении тысячелетий. Так что эту традицию христиане позаимствовали у язычников, а совсем не наоборот. Скажу тебе больше, христианская церковь не случайно выбрала датой рождения Христа именно двадцать пятое число, так христианство подстраивалось под празднование Йоля. Разве ты забыла, как когда ты была маленькая, мы с тобой всегда обмазывали шишки арахисовым маслом, нанизывали на нитки яблоки, попкорн и клюкву и наряжали большую елку перед домом? Помнишь, я еще называла ее Йольской елкой, чтобы отличать от Рождественской, которую мы ставили дома? — Бабушка с едва заметной грустью и растерянностью посмотрела на свою дочь, а потом повернулась ко мне. — Наверное, вы у себя тоже так делаете?

Я с готовностью закивала.

— Ага, это так здорово! Выглядит потрясающе, а птицы и белки просто с ума сходят от таких украшений.

— Ладно, открывай скорее подарки и давайте пить кофе с тортиком! — скомандовала мама, давая понять, что наши слова ей до лампочки.

Бабушка просияла.

— Да, детка, мне уже целый месяц не терпится вручить тебе мои подарки! — Она нырнула под стол и вытащила оттуда два свертка. Первый был большой и упакован в виде небольшого шатра из яркой (и при этом совершенно не рождественской) оберточной бумаги. Второй подарок был размером с книгу, элегантно завернутую в шелковую кремовую бумагу, как любят упаковывать покупки в дорогих бутиках. — Сначала вот этот, — велела бабушка, пододвигая ко мне бумажный сверток в виде шатра.

Я нетерпеливо разорвала бумагу — и увидела сказку моего детства.

— Бабуля!!! Спасибо, спасибо тебе! — Я зарылась лицом в пушистый кустик цветущей лаванды, высаженный в глиняный лиловый горшок, и глубоко вдохнула знакомый аромат. Говорят, запахи — лучшая машина времени. Так оно и оказалось. Волшебный запах цветка мгновенно напомнил мне о долгих летних днях на лавандовой ферме и пикниках, которые мы устраивали с бабушкой. — Просто чудо, — тихо прошептала я.

— Пришлось спешно вырастить его в теплице, чтобы он зацвел к твоему празднику. Да, и вот тебе еще, — бабушка выдала мне объемистый бумажный пакет. — Там специальная лампа дневного света и крепеж, чтобы ее установить. Можешь не беспокоиться, наш цветочек будет получать достаточно света, и тебе не придется раздвигать шторы и издеваться над своими глазами.

— Ты все предусмотрела! — восхищенно улыбнулась я и украдкой покосилась на маму.

Неужели ей не нравится? Судя по безучастному маминому виду, мысли ее витали где-то очень далеко отсюда. Мне хотелось спросить, зачем она вообще сюда притащилась, но к горлу вдруг подступил предательский комок слез. А я-то надеялась, что уже переросла мамин талант доводить меня до истерики! Похоже, семнадцать лет это еще не так много, как мне казалось…

— Эй, Птичка Зои, ты о чем задумалась? А второй-то подарок для кого? — ласково спросила бабушка, протягивая мне подарочек в роскошной шелковой бумаге.

Ясное дело, она тоже заметила каменное молчание мамы и, как обычно, попыталась хоть как-то разрядить обстановку. Как будто она виновата в том, что у ее дочери напрочь отсутствуют материнские чувства!

Я проглотила комок в горле и развернула второй подарок. Внутри оказалась книга в тяжелом кожаном переплете, судя по виду — древняя, как сама земля. Но тут я увидела название и ахнула.

— «Дракула»! Ты раздобыла старое издание «Дракулы»?

— Бери выше, Птичка! Посмотри на оборот титульного листа! — сияя от гордости, велела бабушка.

Я раскрыла книгу — и не поверила своим глазам.

— Боже мой! Да это же первое издание!

Бабушка залилась счастливым смехом.

— Теперь перелистни еще одну страничку.

Я так и сделала, и обнаружила в нижней части титульного листа размашистую подпись Брема Стокера и дату — январь 1899 года.

— Бабушка, держи меня, я сейчас упаду! Это не просто первое издание, это подписанное первое издание! Да оно же стоит сто мильонов долларов! Где ты это раздобыла? — Я обняла бабушку и крепко-крепко прижала ее к себе.

— Ах, Зои, это целая история! Я отыскала это сокровище в одной маленькой букинистической лавочке, которая прогорела и распродавала книги перед закрытием. Так что книга досталась мне почти даром, представляешь? Как-никак, первое издание в Америке!

— Бабушка, это просто невероятно! Даже не знаю, как тебя благодарить!

— Ну я же знала, что ты с детства любишь этот старинный готический роман, а уж теперь-то тебе точно полагается иметь подписанное издание! Кто бы мог подумать, что судьба сыграет с тобой такую шутку! — засмеялась бабушка.

— А ты знаешь, почему Стокер написал эту книгу? Оказывается, он сам был Запечатлен одной могущественной вампирской жрицей! — возбужденно выпалила я, бережно листая толстые страницы и разглядывая старинные гравюры — нереально крутые и реально жуткие.

— Да что ты говоришь! — оживилась бабушка. — Никогда не слышала, чтобы у Стокера были отношения с настоящей вампиркой!

— Я бы не осмелилась назвать отношениями ужасную связь, возникающую между несчастным человеком и укусившем его вампиром! — брезгливо заметила мама.

Мы с бабушкой молча уставились на нее. Потом я вздохнула.

— Мама, порой между человеком и вампиром возникают самые настоящие отношения. Это и называется Запечатлением.

Вообще-то, я сказала ей не всю правду. Запечатление — сложная штука, замешанная на кровожадности, настоящем сексуальном вожделении и совершенно потрясающей психической связи. Все это мы прошли с Хитом, но маме знать об это ни к чему.

Мама передернула плечами, словно какая-то членистоногая тварь пробежала у нее между лопаток.

— По-моему, это просто отвратительно.

— Послушай, мама. Разве ты не понимаешь, что на ближайшие четыре года у меня есть только два пути? Я или превращусь в существо, которое ты только что со всей откровенностью назвала отвратительным, или умру. — Честное слово, я не хотела ничего ей говорить, и уж тем более не собиралась ссориться, но ее отношение реально доводило меня до ручки. — Скажи пожалуйста, чего ты мне желаешь — смерти или Превращения в вампира?

— Ни того, ни другого, разумеется! — отрезала она.

— Линда! — Бабушка под столом незаметно сжала мне коленку, чтобы я успокоилась. — Зои пытается тебе сказать, что ты должна смириться с ее новым будущим и принять ее такой, какая она есть. Разве ты не видишь, что терзаешь ее своим отношением?

— Своим отношением?! — Я приготовилась к очередному драматическому монологу на тему «почему ты вечно меня критикуешь на глазах у моей дочери?», но вместо этого мама вдруг глубоко вздохнула и посмотрела мне в глаза. — Прости, я не хотела тебя обидеть, Зои.

На какой-то миг она стала похожа на мою прежнюю маму, какой она была до того, как вышла замуж за проклятого Джона Хеффера и превратилась в Идеальную Степфордскую Жену. Неудивительно, что у меня чуть сердце не разорвалось.

— И все-таки ты меня обижаешь, мама, — услышала я откуда-то издалека свой дрожащий голос.

— Прости меня, — повторила она и протянула мне руку. — Мир-мир — навсегда, ссора-ссора — никогда? Давай праздновать!

Я с надеждой и опаской взяла ее протянутую руку. Может где-то в глубине Линды Хеффер все еще живет моя прежняя мама? Все-таки она приехала сюда одна, без злотчима, а это по нынешним временам уже чудо. Я пожала ее руку и улыбнулась.

— Здорово!

— Ну вот и славненько! А теперь открывай подарок, и примемся за торт, — объявила мама, подталкивая ко мне коробку, лежавшую рядом с нетронутым рождественским тортом.

— Ага! — с напускной радостью воскликнула я, стараясь не обращать внимания на то, что подарок был аккуратно завернут в оберточную бумагу с суровым изображением Вифлеемского вертепа.

Но моя улыбка продержалась недолго — до тех пор, пока я не увидела белый кожаный переплет и золотой обрез книги. Сердце мое провалилось куда-то под стол, когда я перевернула книгу и прочла выведенное сусальным золотом заглавие: «Святое Слово, издание общины Людей Веры».

Как оказалось, это было еще не все золото, что блестит. Внизу обложки гордо сверкала надпись: «Семья Хеффер». Книга была заложена красной бархатной закладкой с золотой пушистой кисточкой.

Честно скажу, я просто растерялась. Пытаясь собраться с силами, чтобы сказать вслух хоть что-нибудь, кроме: «это самый кошмарный подарок в моей жизни», я машинально открыла книгу на заложенной странице. Лучше бы я этого не делала! Я крепко зажмурилась, в робкой надежде, что у меня случился обман зрения. Но нет, с глазами у меня было все в порядке.

Книга была открыта на генеалогическом древе. Манерным почерком с сильным наклоном влево, в котором я сразу узнала кривую руку злотчима, было написано: ЛИНДА ХЕФФЕР. Имя моей мамы соединялось тонкой чертой с именем ДЖОНА ХЕФФЕРА, сверху была проставлена дата счастливого замужества. Под именами супругов красовались наши с братом и сестрой имена (как будто бы мы родились от этого брака!)

Допустим, мой биологический отец, Пол Монтгомери, бросил нас, когда я была совсем маленькой, и с тех пор не показывал носа. За исключением редких чеков на смехотворные суммы детского пособия, всегда приходивших в конвертах без обратного адреса, мой настоящий папочка не принимал никакого участия в нашей жизни. Кто спорит, никудышный мне достался папаша. Но каким бы ни был Пол Монтгомери, он все-таки был моим отцом, а ненавидящий меня до судорог Джон Хеффер — нет.

Я подняла глаза от фиктивного семейного древа и посмотрела на маму. Внутри меня бушевала буря, но голос прозвучал на удивление ровно и почти спокойно.

— О чем ты думала, когда выбирала мне такой подарок на день рождения?

Разумеется, от такого вопроса мама тут же окрысилась.

— Нам казалось, тебе будет приятно знать, что ты по-прежнему остаешься частью нашей семьи!

— Но это не так. Я перестала быть частью вашей семьи задолго до того, как меня Пометили. Мы с тобой прекрасно это знаем, да и для Джона это тоже давно не секрет.

— Твой папа никогда не…

Но я подняла руку, прерывая ее.

— Хватит! Джон Хеффер мне не отец. Он твой муж, только и всего. Это был твой выбор, я тут не причем. — Рана, кровоточившая с того самого момента, когда мама появилась перед нашим столиком, наконец, открылась, и теперь я просто истекала злобой и отчаянием. — В этом все и дело, мама. Когда ты выбирала подарок, тебе следовало думать о том, что понравится мне, а не о том, что твой сбрендивший муженек хочет силой забить мне в глотку!

— Следи за языком, Зои, — рявкнула мама и сердито посмотрела на бабушку. — Она во всем берет пример с тебя!

Бабушка иронично приподняла седую бровь и покачала головой.

— Спасибо, Линда. Это лучшее, что ты сказала мне за последние годы.

— Где он? — устало спросила я маму.

— Кто?

— Джон. Где он? Ты приехала сюда не ради меня. Ты приехала, потому что ему хотелось испортить мне праздник, а раз так, он должен быть где-то здесь. Разве он может пропустить такое представление?

— Просто не понимаю, о чем ты говоришь! — воскликнула мама, отводя глаза. Ну что ж, значит, я не ошиблась.

Я встала и заорала на всю площадь:

— Джон! Идите сюда!

Ну вот, полюбуйтесь! В тот же миг ко мне повернулся мужчина, сидевший у стойки в самом дальнем конце улицы, возле входа в «Старбакс».

Он неторопливо направился к нам, а я во все глаза смотрела на него, пытаясь понять, что же нашла в нем моя мама. Абсолютно невзрачный тип. Среднего роста — темные, с проседью волосы — скошенный подбородок — цыплячьи плечики — тощие ножки. Короче, пройдешь мимо — не оглянешься. Но если вас угораздит заглянуть ему в глаза, вы сразу поймете, что в них-то и притаилось нечто необычное — а именно, полное отсутствие тепла. Мне всегда казалось странным, что этот холодный бездушный тип может с таким фанатизмом проповедовать свою веру!

Джон подошел к нашему столику, но не успел и рта раскрыть, как я сунула ему в руки «подарок».

— Вот, возьмите, вам нужнее. Это не моя семья, и не моя вера, — сказала я, глядя ему прямо в глаза.

— Значит, ты выбираешь тьму и зло? — уточнил Джон.

— Нет, Я выбираю любящую Богиню, которая Пометила меня и одарила особыми силами. Я выбираю другой путь, только и всего.

— Иными словами, ты выбрала зло. — Он положил руку маме на плечо, как будто она нуждалась в поддержке, чтобы усидеть за столиком. Мама тут же накрыла его руку своей и принялась шмыгать носом.

Я отвернулась от Джона и посмотрела на нее.

— Мама, прошу тебя, никогда так больше не делай. Если ты любишь меня, если скучаешь и хочешь меня увидеть, просто позвони, и мы встретимся. Зачем ты разыграла этот спектакль? Неужели ты не понимаешь, что сделала мне больно? Я поверила, будто ты приехала сюда ради меня, а ты всего лишь выполняла приказ Джона! Зачем ты так поступаешь со мной?

— Хорошая жена должна во всем покоряться своему мужу, — изрек Джон.

Наверное, надо было сказать ему, что он несет шовинистский, оскорбительный и тупой бред, но я решила не тратить силы попусту. Ему же как об стенку горох!

— Катитесь вы к черту, Джон!

Тут в разговор вступила бабушка. Голос ее был полон грусти, но звучал непреклонно.

— Линда, мне очень жаль, что ты слепо исповедуешь веру, основанную на том, что иное — всегда зло.

— Ваша дочь нашла бога, и обошлась без ваших поучений! — огрызнулся Джон.

— Нет. Моя дочь нашла вас, только и всего. Мне грустно об этом говорить, но моя Линда никогда не любила думать самостоятельно. Теперь за нее думаете вы. Но мы с Зои предлагаем вам обоим поразмышлять вот над чем, — продолжая говорить, бабушка протянула мне горшок с лавандой и первое издание «Дракулы», а потом решительно потянула за локоть и вытащила из-за стола. — Мы живем в Америке, а это значит, что вы не имеете права думать за всех нас. Линда, я совершенно согласна с Зои. Если ты когда-нибудь очнешься и захочешь повидать нас потому, что любишь такими, какие мы есть, позвони мне. А если нет, то я больше и разговаривать с тобой не хочу! — Бабушка на миг задержалась и презрительно кивнула головой на Джона. — Что касается вас, то я вас знать не знаю и слышать о вас не желаю!

Мы пошли прочь, но в спину нам ударил полный злобы и ненависти голос Джона:

— О нет, вы еще услышите обо мне! Очень скоро услышите! Вы даже не представляете, сколько вокруг добрых, порядочных, богобоязненных людей, которые устали мириться с вашим злом и считают, что пора положить ему конец! Довольно! Мы больше не желаем терпеть рядом с собой служителей тьмы! Запомните мои слова… Вам уже недолго осталось ждать… Близко время искупления…

К счастью, вскоре его завывания остались позади. Я уже совсем было приготовилась залиться слезами, как вдруг услышала, что моя добрая бабушка свирепо ворчит себе под нос:

— Нет, это просто никакого терпения не хватит! Макака поганая, иначе не скажешь!

— Бабушка!

— Ох, Птичка Зои, неужели я вслух назвала мужа твоей мамы поганой макакой?

— Именно. И довольно громко.

Бабушка посмотрела на меня, и в глазах ее запрыгали веселые искорки.

— И поделом!

Загрузка...