История Темного Властелина

Глава 11

Письма, послания, перехваченные донесения, доносы — несколько поставленных впритык столов были попросту завалены бумагами. В комнате без окон со спертым, несвежим воздухом горели обычные масляные светильники, освещающие плоды труда не одного десятка человек. Плоды тщательной проверки на вшивость, работы целой канцелярии — отдельной стопкой высились «случайно» добытые раскрытые донесения с дезинформацией от врагов. В другой — подлежащие утверждению перед распространением собственные послания, наполненные очевидной правдой искусно перемешанной со скрытой ложью. В третьей написанные канцелярией записки с приложениями, пояснениями и выводами. Роскошь читать это была уготована одному человеку. Лис долгие часы проводил в комнате, узнавая тайны врагов, комбинируя и утверждая то, что в скором времени точно попадет его противникам на столы. Он сам определял истину в последней инстанции.

— Человек не может знать всего, поэтому всегда поступает на основании того, что знает, — так он говорил своим подчиненным из канцелярии, своим шпикам, внедренным нюхачам, своим разведчикам. — Но если мы будем знать больше других, то всегда будем способны определять действия врага. Определению поддается все кроме идиотизма.

Лис читал новости, невзирая на позднее ночное время. Он спал три-четыре часа в день, вставая на рассвете. След так идиотски сбежавшего месяц назад Грая терялся где-то на юге от Хёргэ — не иначе бывший владыка Триградья пытался убраться в Эрц. Что ж, все равно сейчас не до него.

Лис развернул очередное письмо — на этот раз из Грейбриса. Обстановка в городе была накаленной.

Вот уже четыре недели миновало с того часа как на всех углах славного города Грейбриса и за его пределами протрубили новости, поразившие всех слышавших их людей. Война с Царством окончена, вещали глашатаи. Усилиями славного Наместника Эйстерлина Третьего подписан мирный договор о дружбе между Царством и Вольным Триградьем на долгие годы.

Конец странной войне, говорили на улицах удивленные горожане. Конец бессмысленным тратам, подушным налогам и военным сборам передавали друг другу торговцы. Конец вражде и постоянным грабежам, вздыхали с облегчением селяне. Конец сверхурочной работе светлели лицами оружейники и поставщики. Конец большому барышу вздыхали содержатели борделей, игорных и питейных домов, продавцы «порошков блаженства».

Но все эти ожидания оказались обманкой. Им не суждено было сбыться. Потому что конец одной войны…

— Все вооруженные отряды отказывающиеся сложить оружие и отбыть по месту указанному военными комендантами объявляются вне закона. Все вооруженные отряды, которые самовольно будут продолжать агрессию против мирных жителей или представителей власти объявляются врагами и подлежат истреблению. Все вооруженные отряды заключившего союз государства, не отбывающие за пределы Триградья в указанный срок, считаются дезертирами.

… означал начало войны другой.

— Великий Дракон Триградья пал! — эти слова вселяли ужас в сердца людей, для которых Дракон был не просто Темным Властелином, но символом их собственного благополучия. Символом их безопасности.

— Однако он успел оставить наследника! В последнем письме Дракона называется имя и это имя — Эйстерлин Третий. Наместник Грейбриса верой и правдой служивший Триградью оказался достоин, унаследовать дело Дракона!

Поэтому все воины обязаны были присягнуть на верность Наместнику. Всем командирам, имеющим отряды на просторах Триградья, вменялось явиться в Грейбрис для принятия присяги, как это уже сделали, уважая последнюю волю Дракона, предводители двух сильнейших воинств Цекут и Крейган.

Новый враг, воспользовавшись тревогами и гибелью Дракона, раскрыл свой лик. И этим врагом оказался бывший советник Дракона — Лис. Изменник подбил Хёргэ на смуту. Честолюбивый проходимец пытался узурпировать власть.

Теперь следовало проявить лишь достаточно жестокости, чтобы вернуть все на круги своя. И наступит новая эра. Эра благоденствия и счастья.

Так говорили глашатаи. Так говорили сплетники. Люди же украдкой судачили о другом. Все чаще появлялись возле городской черты странные и нелепые создания, опаленные вечным холодом. Персонажи страшных сказок и легенд, рассказываемых зимними вечерами — дикии и ифриты. На большаках изводили путников лидерки. В селах вечерами являлись аземы. Что-то изменилось в окружающем мире. Изменилось в худшую сторону, раз зимнее зло поднимало голову, все чаще вмешиваясь в людскую жизнь. Еще одним тревожным знаком была разом куда-то запропастившаяся обычная нечисть.

Приходилось приспосабливаться. Давать отпор. Без помощи магов, которые теперь были скорее ненужным грузом для городской казны. Недовольство чародеями только росло. Росло быстро подпитываемое народной молвой, завистью и откровенной ненавистью. Тем более что Окульты не были самыми главными героями страшноватых баек.

Нет, первенство здесь принадлежало иному. Говорили, беспокойным шепотом о странных женщинах, которые мелькали то тут то там. Они, эти женщины попадались обиженным и обманутым, предлагая нести возмездие обидчикам. И несли — слухи о загадочных смертях здорово нервировали начальника городской стражи.

Платой «отпевальницы» всегда брали с человека странное обещание — отдать право на месть за проступок им. Безобидная просьба и ослепленные ненавистью часто соглашались на условие таинственных незнакомок. Что стояло за ним мало кто догадывался — но говорили — никто из отмщенных счастья потом не видел. Сплошные неприятности.

Опасности подстерегали суеверных людей на каждом шагу. Опасности и страхи имели разное обличье. Дезертиры, чудовища, воры, бандиты, «отпевальницы» — все они ждали на улицах. Прятались в темных проулках, за щербатыми углами, заглядывали в окна ночною порой.

Часто, но не всегда. От некоторых страхов не спасали и теплые дома с крепкими стенами.

На улице шел дождь, барабанивший каплями по деревянным настилам, крышам и брусчатке. Шелестел под окнами, стекая разводами по стенам. Заполнял ямы, оставленные на ночь во дворах ведра, сточные канавы.

Элерни тихо пела, сидя на кровати сына. Её ребенок всегда засыпал, только слыша удивительно красивый для простой горожанки голос. Она пела сыну о дожде, омывающем землю и леса. Большие величественные леса с живыми деревьями и волшебными зверями. Старая детская сказка.

Внизу на первом этаже за своей конторкой возился её муж. Чудак, мечтающий перевернуть представления людей о мире. Многие её товарки втихомолку посмеивались над талантливым, но совершенно неприспособленным к жизни парнем. Но Элерни верила, что его мечта когда-то исполнится. Когда-нибудь благодаря его знаниям они вырвутся из нищенских трущоб. Она верила в своего мужа, поддерживая его в трудные минуты, бывавшие в их молодой семье чаще, чем минуты радости.

Он не спал ночами, по утрам не выспавшийся с красными воспаленными глазами отправляясь на работу. Вечно забывал поесть и если бы не она наверняка живший бы впроголодь.

Элерни пела, представляя, как он сейчас возится со своими бумагами и чертежами за залитым воском столом и вполголоса говорит сам с собой. Лился, омывая город дождь. Сын Элерни маленький, но бойкий мальчуган сонно посапывал в кровати. Набегавшись за день, он уже смотрел сны. Она тихо поправила лоскутное одеяло, задула свечу и, поднявшись, пошла к выходу.

Уже притворяя дверь, вдруг застыла, ощутив неясную тревогу. Екнуло, отдавая в груди холодком сердце. В размеренном шуме дождя послышалось конское ржание. В такие дождливые ночи иллюзии и призраки витают вокруг людей, нашептывая им свои страхи. Показалось.

Элерни стала спускаться по лестнице, все еще мурлыкая про себя колыбельную, когда в дверь внизу постучали, вернее нет — ударили. Резко и властно ударили. Так что хлипкий засов едва выдержал. Но не успела удивленная девушка сделать и трех шагов как тем, кто стоял за дверью, очевидно, надоело ждать. С сильным треском ломаемого запора дверь распахнулась, и по полу застучали шаги многочисленных ног. Шаги быстрые и уверенные.

В полутьме дома Элерни разглядела непрошенных гостей. И попятившись, не сдержала испуганного крика. Костюмы глухого покроя, маски и висящие на поясах говорили сами за себя. За стенкой встревожено заголосил что-то её муж. Гости встрепенулись, двое с ловкостью ласок скользнули к кабинету, а вторая пара, заскочив на лестницу, угрожающе нависла над сжавшейся в комок девушкой.

— Дорогая, что здесь… — он открыл дверь, увидел незнакомцев и, не раздумывая, бросился на них, услышав, как кричит жена. Только опыта у молодого ученого не было — поэтому его первый удар, не достиг цели и оказался единственным. Руки отнялись, стрельнув болью, тело согнулось в три погибели.

— Элерни! — закричал он, бессильно дергаясь в крепко держащих руках. Послышался звонкий шум пощечины и всхлипывания. Наверху, разбуженный шумом испуганно заплакал ребенок. — Пустите меня, мерзавцы! Пустите!

— К чему эти бесполезные метания, мастер? — услышал он вдруг над собой слащавый и спокойный голос. — Кулачные драки никогда не были вашей сильной стороной. В отличие от ума.

— Кто вы… такой, — скрипя зубами от боли в выворачиваемых суставах, простонал он. — Отпустите. Отпустите мою жену!

— Поверьте, интереса к ней мы не испытываем. Единственная причина, по которой в эту дождливую ночь мы вынужденно ворвались в этот дом — это вы. Я же всего лишь посланец благословенного всеми богами места. Места, которое вы так заинтересовали своим мышлением.

— Что вы хотите? Вы грабители?

— Я спишу вашу неспособность слышать мои слова на сильнейший шок. Еще бы — такая неожиданность. Обычно мы действуем совершенно иначе, поверьте, мне самому не слишком приятна такая спешка. Дело в том, что нам известна ваша идея. Также нам известно, что воплотить её в жизнь сами вы не сможете. Потратите полжизни, сопьетесь, но, увы. Поэтому было принято решение предложить вам помощь — защиту от грозного воздействия внешнего мира. И самые необычайные инструменты. Все, что вы должны будете делать, это заниматься любимым делом. Не зарабатывать гроши в вонючей конуре и трястись, портя зрение над свечой, а работать. В свое удовольствие и, не испытывая проблем.

— Вы… вы…

— Не перебивайте, прошу вас. Как я уже сказал, обычно мы действуем иначе — хотя бы спрашиваем согласия. Но в последнее время кое-что сильно изменилось. Нам приходится форсировать дипломатические приличия. Поэтому вы сейчас же, дабы не подвергать вашу драгоценную жизнь отправитесь с нами в небольшое путешествие. Вам очень понравится.

— Я никуда не поеду! Отпустите меня! Здесь моя семья!

— Сожалею, но на семью наше приглашение не распространяется. Господа, помогите мастеру выйти из дома. Вещи ему собирать не понадобится. К чему весь этот сентиментальный мусор и долгие расставания.

— Нет! Нет! Стойте! Элерни! Элерни! — орал, впадая в безумие утаскиваемый в дождливую ночь парень. — Люди! Люди!

Если соседи и слышали крики, то предпочли сделать вид, что крепко спят.

Рыдающая и бьющаяся в истерике Элерни увидела, как по лестнице неспешно поднимается человек. В строгой подогнанной по высокой фигуре одежде никогда прежде не виданного жительницей бедного района фасона. С изумительными белыми волосами, собранными в хвост за ушами. Страшный человек с белой неживой кожей и розовыми глазами злого духа. Он остановился рядом с силой удерживаемой на месте девушкой и, небрежно опершись на перила, сказал:

— Я вынужден разочаровать тебя, юная красавица. Обычно мы все же заботимся о семьях добровольно ушедших на остров Харр людей. Помогаем исподволь.

— Монстр! Монстр! — закричала она в вишневые глаза, не желая слушать сладкоголосую речь, исполненную изощренного цинизма.

— Я слышал это сотни раз, — укоризненно покачал головой белолицый. — Даже чаще чем собственное имя. Но ваша грубость все же облегчает дело, заставляя меня вспомнить, что я имею дело с неблагодарной и неотесанной простолюдинкой. Я хочу сказать только одну вещь — обычно мы все же ведем себя иначе. Можете считать это оправданием, если будет легче.

Он чуть поклонился и пошел прочь.

— Что вы сделаете с моим мужем?! — срываясь в рыдания, крикнула Элерни, чувствуя, как сковывает её руки непреодолимая сила чужой хватки.

— Поверьте, на вашем месте я бы задумался о собственной судьбе, — беззаботно ответил страшный человек, не соизволив хотя бы оглянуться. — Нам не нужны кликуши.

Соседи, в самом деле, привыкли к раздающимся в окрестностях крикам. Они спали сладко, не слыша, как проехал по пустой улице черный закрытый экипаж с зашторенными окнами. Дождь навевал приятные сны. Соседи спали пока колыбельную дождя не прервал шум разгоревшегося пламени. Когда они в исподнем выбегали из своих домов, размахивая руками и крича, дом молодого ученого чудака превратился в огромный погребальный костер.

И беспокоящихся за собственные крыши людей, несмотря на лицемерные оханья, меньше всего заботило, был ли кто живой в доме. Вероятно они бы все же немного успокоились, если б нашлась душа способная чуть приоткрыть завесу тайны. Нет, когда дом горел, живых в нем не было. Уже не было.

Только двое бездомных бродяг глухой ночью хоронящихся в тени улиц видали, как пролетела по трущобному району богатая карета.

— Опять проклятый показался, — хриплым срывающимся на одышку шепотом поведал старый молодому. — Утром быть беде, вот увидишь. Верный знак — как мелькнет заколдованная повозка проклятого обязательно, что-то случается.

— И откуда он взялся на наши головы, — расстроено спросил молодой. — Ведь никогда ж не было подобного до войны.

— Откуда-откуда, — проворчал старый. — Колдун он. Точно колдун. А колдуны они завсегда зло делали. Зажравшиеся сволочи считают себя лучше всех. А сейчас и вовсе задались — говорю, жди беды.

Лис задумчиво потер переносицу. Он уже знал, что Наместник договорился с Яромиром. Идущие на восток варвары должны были на всякий случай обезопасить Хёргэ от возможной атаки Эйстерлина, заняв несколько форпостов. Куда больше беспокоило появление в окружении Наместника неприятного типа по имени Корнелий Ассимур. Посол острова Харр. Харр определились со своими протеже в этой потехе. Харр. Всюду они стали совать нос, как пропал их защитный купол — чуют угрозу вот и мутят воду. Берегутся.

Как же не вовремя маги лишились своей силы. Лис отложил письмо в сторону и взялся за свиток, посвященный проблемам, связанным с магами. Вчитавшись, он сообразил, что проблемы теперь не создавались магами — они у них появлялись.

… Ночь утратила свое лицемерное спокойствие. Темнота, манерно скрывающая грязь улиц и грязь помыслов больше могла обманывать своих обитателей, видимостью покоя. И первыми это почувствовали самые приспособленные существа цивилизации. Те, кто больше других имел шансы к выживанию в созданных человеком условиях. Крысы. Серые зверьки, с извилистыми хвостами цепляясь коготками шуршали по битым кирпичам, разбухшим от влаги деревянным балкам и просмоленным бревнам. Крысы чуяли опасность и стремились загодя убраться из притягивающего чужую ненависть места. Далеко на разных концах города тоскливо, словно по покойнику завыли собаки. Их природное чутье было куда острее, чем у лишившихся чутья магического волхвов.

Бодрствующие волхвы из капища Валоха, проводили ночи в молениях к божеству. Покровитель живого мира и хранитель тайны жизни наверняка знал ответ, почему иссякла волшебная сила. Но Валох молчал и даже самые мудрые его жрецы не могли услышать обращения. Прочие божества так же оградились от людей и мира незримой стеной — ни единого намека, ни одного знака не оказывали они. Будто ушли в одночасье все разом.

А вместе с ними ушло из человеческих сердец и терпение. Брайдерийцы всегда славившиеся своим смирением перед ликом богов и почтением к их служителям все больше походили на злых детей. Если жителей погостов и деревень продолжали удерживать верность традициям, память предков и тяжелый постоянный труд вкупе с сопутствующими ему опасностями, то жители городов быстро менялись. Боги умолкли, и только крепкие стены да острые мечи будут защищать нас — так говорили они.

Раньше тихие, они насмехались над утратившими силы волхвами, обзывая обидными словами. По мановению невидимой руки в городах принялись распевать гнусного содержания песенки, обвиняющие волхвов в разных грехах. Только немногие горожане по-прежнему вели себя спокойно — какое-то массовое безумие затягивало людей, не упускавших теперь возможности исподтишка напакостить волхвам.

Волхвы сносили людские нападки молча и терпеливо, без запугиваний и напоминаний, что боги ушли не навсегда. Думали, что, пошумев, люди образумятся. Но люди только зверели сильнее, принимая терпение за слабость. Валили на волхвов все свои неприятности, сваливали на их плечи ответственность за промахи. Оставалось только диву даваться как одни и те же мысли почти одновременно приходят во множество голов. Словно их кто-то настойчиво нашептывает в доверчиво раскрытые уши.

Уже перестали пищать, разбежавшись крысы. Уже умолкли псы, поджав хвосты и спрятавшись в ветхие конуры. Уже сделался тише шепот возносящих молитвы волхвов. Тишина не наступила, сменившись низким, словно рокот прибоя, шумом. Город не спал. Темнота лживо улыбнулась спрятавшемуся за воротами капищу, и в самых черных уголках её поглотившей город улыбки вдруг зажегся тревожный огонь. На ведущих к тыну капища улочках разом появились огненные точки.

Люди с факелами быстро запрудили улочки, вытекли на площадь перед капищем, занимая её подобно заливающему берег песку. Подобный гулу пчелиного роя голос толпы звенел недовольством и откровенной злобой. То и дело проскакивали над головами подзуживающие выкрики:

— Пускай ответят! Пусть скажут нам, глупым!

— Где боги?! Почему они позволяют случаться всем несчастьям, сыплющимся на наши головы!

— Мы их кормить должны?! За свои кровно заработанные кормить этих задавак?

— А если завтра снова, какой враг придет, они же первыми продадут!

Слыша их люди, согласно кивали головами и негодующе высказывали, что думают сами своим ближайшим соседям, чуя своё единение с громадным людским собранием. Чуя свою силу.

Толпа осадила капище, вплотную подойдя к стенам и воротам. В свете многочисленных факелов повернутые к храму волхвов лица казались исполненными яростным внутренним огнем. Городской стражи видно не было. Только десятки и даже сотни еще не разъяренных, но уже порядком раззадоренных и злых горожан самых разных слоев. От тиунов и ремесленников до простых нищих, разящих дешевой выпивкой, щедро розданной им сегодня.

— Выходите! Покажитесь колдуны! — раздались голоса, тут же подхваченные толпой, подобно тому, как мелкие камни, срываясь, увлекают за собой все сметающую лавину.

— Колдуны!

— Обманщики!

— Проклятые трусы выходите!

С каждым новым возгласом многолюдство расходилось все сильнее, изощряясь в ругательствах. Особенно старались распаленные выпитым, подавая своим запалом пример всем прочим.

Глухо стукнув створки ворот, натужно распахнулись, заставляя ближайших к ним потеснится. Сотни взглядов обратились в сторону стоящего в проходе волхва. Лысый, но длиннобородый старик был каменно спокоен.

Волхв Путарь на своем долгом веку повидал такие буйства стихий, что буйство людей его, казалось, не впечатлило нисколько. Он шагнул вперед и, повинуясь незримо исходящему от его поджарой фигуры, одетой в зеленый балахон прислужника Валоха спокойствию передние ряды попытались отступить прочь. Но им не давали этого сделать налегавшие сзади.

— У всех вас, добрые люди, есть какая-то причина собраться в этом священном месте сейчас?

Сам голос его раскатами грома звучащий над площадью подействовал на некоторых собравшихся подобно ушату холодной воды. Взгляд выцветших от времени глаз ощутимо скользил по лицам, запоминая их обладателей, как будто навсегда.

— Есть у нас причина! — зло заорал кто-то из людской массы. — Есть, колдун! Почему мы должны терпеть ваш сброд!

— Колдуны! Мракоглядово отродье! — поддержал первого крикуна второй и люди воспрянув, загалдели, высказывая собственные обиды. А их накопилось немало. По мнению самих людей.

— И кто же говорит сейчас со мной устами собравшихся? — выразительно выгнул бровь старик. — Кто же идет скрытый от взглядов нас простых служителей, но не наших пращуров и богов?!

— Боги отвернулись от нас из-за вас! Вы осквернили имена богов своей колдовской мерзостью!

— Вы сидите на спинах у простых людей! Ничем нам не помогаете, заносчивые сволочи!

— У меня азема дочку сожрал, где ваша помощь волхвы! — истерично завыла какая-то женщина, заражая людей своей ненавистью.

Волхв миг, назад спокойно слушавший распаленный ор, вдруг заметил кого-то в толпе. И побледнел, изменяясь в лице.

— Люди! — урезонил он сборище, простирая руку в небо. — Опамятуйтесь! Вы все идете на поводу…

— Да что его слушать! Все они отпираются! — перекрыли его слова многоголосые крики.

— Точно! Бей его! Бей колдуна!

— Они виноваты в том, что пробудились слуги Мракогляда!

— Из-за них от нас отвернулись боги! Горе нам!

— Бей!

Из толпы полетели камни, застучав по тыну. Несколько попали в старика. Волхв болезненно вскрикнул, схватившись за разбитые губы. Пошатнувшаяся фигура и слабость, опьянили собравшихся еще сильнее. Многие уже забыли, что шли «просто высказать наболевшее». Высшая форма ненависти, ненависть человечья охватила толпу. И та качнулась вперед, забывая все и вся в блаженной жажде рвать того, кто виноват.

— Люуууууудииии! — волхв выпростал вперед руку, жестом которым некогда был способен унять волнующееся море. Но люди даже не заметили этого. Подскочили со всех сторон, завывая и хохоча, сбили старика с ног, принявшись пинать.

— Бей колдунов! — надрывался кто-то и, исполняя незримую волю, толпа бросилась в капище. Встревоженные шумом волхвы встретили их возле жертвенных камней. Попытались образумить, но толпа уже ничего не слышала. Толпа жаждала крови. У многих были с собой ножи и топоры. Они пошли в дело. Добравшиеся до беззащитных старцев пьяные собственной властью работяги с удовольствием били и топтали волхвов, ломая хрупкие кости. В святилище воцарился хаос. Жилища волхвов служили также пристанищем обиженных умом и юродивых. Досталось всем. Завывающие горожане, пользуясь подручными средствами, расправлялись с невнятно рыдающими юродивыми, остервенело, насаживая людей на деревянные колья, предусмотрительно захваченные вилы, рубя протянутые в мольбе руки топорами, раскалывая головы кузнецкими молотами. Кто-то из волхвов пытался оказать сопротивление, вырваться или отбиться — таких убивали с особым воодушевлением. Оружие было далеко не у всех, но люди легко возмещали этот промах своими природными данными. Душили, выцарапывали глаза, буквально разрывали на части.

Трехсаженная деревянная статуя Валоха с суровым равнодушием на челе взирала, как по деревянным брусам стекает кровь его верных служителей. Как кровь подпитывает жертвенники и молитвенные столбы. Группка волхвов заперлась в высоком тереме — горожане, быстро разобравшись в ситуации, принялись выбивать дверь вывороченным из земли столбом.

— Ломай! Пока не колдуют!

Отчаянно надрывался колокол в вырастающей над тыном бревенчатой башне. Звонарь звал на помощь, до тех пор, пока на площадку не ворвались какие-то одетые в рубище нищие. Они с гоготом вытолкнули мужчину прямо на заостренные верхушки городьбы. И стали, подчиняясь захватившему их ритму толпы, глумясь лупить в колокол.

Выломав дверь струйки захватчиков, ворвались в святая-святых капища. Там их встретили остатки волхвов — они до последнего тщились призвать себе на помощь силу стихий. Кого-то вышвырнули из окна прямо на камни жертвенников. Кого-то потехи ради осыпали раскаленными угольями из курильниц. Пахло горелой плотью, кровью, болью и ненавистью.

Некоторые особо ушлые не отрываясь от убийств умудрялись прикарманивать особо понравившиеся вещицы.

Вдали от безумствующей толпы среди мрака узкой, похожей на кишку улицы голодным золотом блестели кошачьи глаза. Невзрачный человек, совсем недавно зажигавший своими истеричными воплями толпу, слушал, склонив голову в попытке изобразить почтение. На самом деле он скрывал собственную боязнь.

— При встрече обязательно передайте Валу, что вахрасагэр очень доволен.

— Как пожелаете.

— Единственное замечание — на этом наш праздник закончиться тоже не должен. Напротив — святилище Валоха должно стать примером. Успех нужно закреплять.

— Всеми силами постараемся, — с готовностью отреагировал мужчина, глядя на то, как все новые и новые фигурки с факелами просачиваются во двор, похожего на разграбляемую крепость капища. Картина ему не очень нравилась — он смотрел только чтобы не глядеть в кошачьи глаза привлекательной женщины. Сам не понимая почему, он испытывал перед красоткой почти мистическую робость.

— Коль нам не станут мешать, все сделаем в лучшем виде. Людишки волнуются, их в таком состоянии проще пареной репы настропалить. Зажечь святилище Семаргла я не обещаю…

— Не обязательно. Святилище Семаргла в столице вас не касается. Можете даже не забивать головы невыполнимым.

— Как пожелаете, — он смотрел на безжизненно висящее тело звонаря.

— Ты не боишься? — вдруг пошевелилась до этого недвижимая женщина. — Гнева богов?

— Я из Балбараша, — хмыкнул человек. — Моя работа и есть мой бог.

— Удобная жизненная позиция, — согласилась женщина и, не прощаясь, тихо пошла во мрак улицы.

«Почему ж я так слабею перед этой… кошкой. — Мужчина попытался усмехнуться. — С каких пор я стал бояться кошек? Или дело в инстинкте — слишком долго пробыл Крысой…»

Разграбление и массовая резня в капище Валоха, в городе Мрежеве на северо-востоке Царства потрясло всех. По слухам даже самого Яромира. Да и вообще настроения в Царстве всяко были против волхвов.

— Что-то чересчур быстро стали пинать труп мертвого медведя, — обратился к кипе донесений Лис. — Прямо не Царство, а вероотступнический канцер[32]. Так не бывает, если только кто-то за этим не стоит. Кто?

Кипа мудро промолчала. Лис вздохнул, ловя себя на мысли, что с этой ночной работой все чаще начинает говорить сам с собой. Гонения на волхвов. Наместник вроде тоже не жалует пестунов покойного Саламандры — показательные казни бессильных магов, по мнению Эйстерлина только укрепляют его власть. У варваров-островитян тоже не бескровно — многие друиды впадают в безумие. Бросаются со скал. Приносят сами себя в жертву. Среди волшебничьего люда вообще сильно участились подобные самоубийства. Ну, последнее-то понять можно. Для магов всю сознательную жизнь манипулировавших силами и людьми потеря Дара это потеря всего. Что они могут? Что умеют? Ничего по большому счету. А ненавидят их многие.

Относительно спокойно себя могут чувствовать только алхимики. Спрос на их услуги даже возрос — нет конкуренции.

Если так пойдет дальше скоро неведомые разжигающие под магами старых традиций добьются своего — истерия захватит целые народы. Магов вырежут под корень. Достанется и алхимикам — не зря же особо дальновидные стремятся сейчас выехать из Триградья и Царства. Кто-то едет в Балбараш, где настроения пока более мирные. Особо ушлые нанимают суда, пытаясь добраться до Ванн или острова Харр. С последним, кстати, совершенно зря. Тамошние стражи неподкупны и беспощадны.

Волнения из-за магов к удивлению самого Лиса породили целый болезненный в своей неправдоподобности миф. Про некий орден женщин владеющих особым волшебством. Властью над разумами.

Судью здорово штормило. Несмотря на приличествующую сану серьезность должностное лицо раскачивалось на сиденье, точно идущий в атаку кавалерист, а на лице то и дело расплывалась похожая на каракатицу улыбка.

— Обвинение не подлежит обжалованию, — сурово известил законник, расходящимися в разные стороны, глазами шаря по рядам присутствующих.

— Приговор, — любезно поправили судью.

— Какая ядрена вошь разница? — справедливо уточнил тот. — Все равно… йик… не подлежит. Ибо закон.

— А какое обвинение-то? — Тольяр так и не услышал, в чем обвиняли связанного мужичонку.

— Кто ж знает? — шепнул Ольмарк. — Этот пьяный тетерев не может двух слов связать. В любом случае обвиняемый имеет здоровски паскудную рожу. В чем-то да виновен.

Тольяр уже почти месяц жил во владениях Грейнора Ладравальда, пользуясь приглашением Ольмарка и согласием самого сиятельного. Жизнь эта без обязательств и необходимостей была бальзамом на все раны.

С утра выпивши можно было целый день развлекаться от души, проникаясь весельем воинов Грейнора. Эти жили только сегодняшним днем — пили, играли в азартные игры, пили, развлекались с селянками, пили. Время от времени выезжали погонять мелкие разбойничьи шайки, тревожащие владения сиятельного или собрать плату с подданных. Чаще сопровождали сиятельного в его «походах» — после двух таких поездок Тольяр признал, что обыкновенный бандюга Грейнор очень хотел славу героя. Он охотился на бродящих по лесу Окультов. Команда его разгильдяев на поверку оказалась весьма спаянной дружиной, в которой каждый знал свое место. За первую такую охоту Грейнор умудрился одолеть четверых дикиев, попутно набив малой и крупной дичи. За вторую троих дикиев и одного лидерку. В остальное время сиятельный вел себя как и подобает правителю, пускай даже маленького надела. Решал споры, пировал, не брезговал время от времени, пользуясь неразберихой большого мира пограбить торговцев на дорогах.

Еще Грейнор очень любил присутствовать на судилищах — Тольяр подозревал, что сиятельный чувствовал ни с чем несравнимое удовольствие, когда наблюдал, как судят других.

Он даже имел своего штатного судью — мужчину образованного для этого дикого края в самый раз. И очень любившего в силу собственного образования выпить. Поэтому, не помня приговоров судившего с исключительной беспощадностью.

— Слушай, а чего сиятельный-то сам не судит? — поглядывая на пафосного Грейнора, занявшего высоко стоящий на дощаном помосте стул, дал волю любопытству Тольяр. Их с Ольмарком тихих переговоров никто не слышал — верноподданные сиятельного исправно галдели, выражая согласие с буквой закона. В отведенном под судилище стойле царили оживление и запахи пота, опилок, прелого сена, мочи.

— Ему как-то давно гадалка нагадала, что смерть его настигнет из-за жертвы несправедливого суда, — тихо пояснил Ольмарк в перерывах между особо активным обсуждением вины осужденного. — Так-то Эйн очень любит чувствовать себя олицетворением власти. Тяжелая молодость сказывается.

Осужденный — невысокий старик с бородавчатым лицом, крючковатым носом и безумно всклокоченными седыми волосами с легким недоумением созерцал процедуру, мусоля в руках соломенную шляпу. Красные лучи закатного солнца проникали сквозь открытые ставни в многочисленные расположенные под потолочными балками прямоугольные оконца.

— Таким обрзм воля суда следующая… — судья склонил голову в задумчивости. И захрапел. Судейский охранник под громовой хохот невозмутимо пихнул чиновника в бок. Тот, выходя из глубоких раздумий, огласил приговор:

— За кражу и посягательство на урожай, попытку саботажа, явный шпионаж злодей повинен быть казнен. Казнь суд предоставляет выбрать самую легкую, на усмотрение мирного люда.

Мирный люд, довольно скалясь, размахивая оружием. Селянин побледнел и затрясся как осенний лист. Тольяр невольно ужаснулся:

— Да неужто этот старикашка способен сделать все, что ему приписали?

— Вряд ли, — отбирая у порядком набравшегося бородача глиняную бутыль с вонючим пойлом отозвался Ольмарк. — Скорее всего, дедка словили на том, что пытался утащить брюкву или свеклу. Или что-то в этом роде. А шпионаж пришили за то, что утаскивал ночью. Отсюда же вытекает и саботаж — как же добры молодцы Грейнора, обойдутся без свеклы?

Тольяр уже знал, что свеклу местные мастера приспосабливали для выгона того пойла, которым практически питалась дружина сиятельного.

— Казнить его необходимо?! — нахмурился парень. — Большей чепухи я в жизни не слышал!

Ольмарк философски пожал плечами.

— Какая разница? Все равно мужик явно не местный. Никто его не знает и плакать по нему не станут.

Дверь в судилище распахнулась. По стойлу пронесся вздох удивления. Зашуршало сено под ногами вошедших. Молодчики недоуменно переглядывались.

Грейнор строго рявкнул:

— Кто пустил сюда шлюх?!

Три женщины в одинаковых плащах с капюшонами, надетых поверх дорожных платьев скользили взглядами по занятым лавкам. Тольяр побелел как лист бумаги. Он знал подобный взгляд.

— Грейнор Ладравальд, — звучно сказала та, что стояла, уперев руки в бока в середине. — Три дня тому ты ограбил на большаке торговца.

— Вы кто такие?! — зарычал сиятельный. — Стражницы?!

— Когда торговец с горькими слезами на глазах попросил оставить ему хоть часть заработка чтобы купить подарки маленьким дочкам, ты повалил его на землю и стал насмехаться.

С каждым новым словом бандиты негодовали все громче. Лицо сиятельного опасно побагровело. Судья задремал. Осужденный старик медленно отходил за балки к стене.

— Насмехаясь, ты обвинил торговца в жадности. Ты уличил его в обманах. Уличил несправедливо и, осудив, ударил мечом. Разграбив повозку, ты оставил человека умирать. Но перед смертью он встретил нас. И подарил право отомстить.

— Довольно! — грозно выкрикнул, вскакивая с места Грейнор. — А ну, мужики! Заткните этим курвам рот!

Воины, с одобрением рыча, бросились к беспечно стоящей троице. Скопом, словно получившая дозволение хозяина свора. Тольяр с силой схватив дернувшегося Ольмарка за руку предостерег:

— Нет! Не стоит!

Женщины разом вскинули руки. И воцарилась поистине звенящая тишина. Тольяр почувствовал как у самого лица протянулся, чудом не зацепив неподвижного его, незримый глазом канат. Или скорее щупальце, в мгновение ока, протянувшееся сквозь источающие удаль и злобу тела. Бородатые и волосатые дружинники, походя на восковые фигуры, застыли в самых разных позах, сохранив лишь способность мычать и дергать глазами. Только оставшиеся на местах Тольяр и Ольмарк не попались под действие странной магии. Их просто не заметили в этом море агрессии, пропустили, как рассчитанная на крупную рыбу сеть шириной ячеек пропускает юркую мелочь. И еще Грейнор.

— Ведьмы! Посеку!!! — стрелой сорвавшись с места, он подобно дикому зверю прыгнул вперед, в воздухе занося над головой меч. Достойный вожака стаи прыжок на грани человеческих сил.

— Мы несем месть, — ладонь Средней буднично указала на Грейнора. И тот не долетев шага, рухнул на колени перед спокойно стоящими женщинами. Несмотря на болезненное падение из перекошенного рта не издалось ни звука. Кричали только широко распахнувшиеся глаза сиятельного.

Ольмарк снова дернулся, но Тольяр втайне радуясь, что их скрывают от Несущих Месть бандиты, превратившиеся в подвешенные на ниточках марионетки, шепнул товарищу:

— Не двигайся. Иначе конец, — Ольмарк не был дураком и знал, когда надо слушать. Моментально успокоился, словно находился в шаге от гадюки. Только смотрел дикими глазами вперед, едва разборчиво бормоча:

— Это магия? Что это за чары?

Тольяр молчал, обливаясь холодным потом и изображая, на всякий случай, подпавшего под поток Силы. Он знал точно, что эти были слабее Астис, а значит, шанс уцелеть был. Они не могли постоянно слушать мысли. Но на всякий случай парень избегал смотреть в их сторону. Только слушал. Чувствовал себя гостем, присутствующим на зловещем спектакле, где актеры играют взаправду.

— Бандит и убийца. Твоя расплата — справедливая смерть, — Левая сделала шаг вперед и поманила пальцем. Рука Грейнора протянула ей меч.

Тольяр забыл дышать. Он, заметив движение, случайно посмотрел в сторону противоположной стены. Туда где в уже сгущающейся полутьме виделся силуэт осужденного старика. Глаза. Люди так не смотрят.

«Проклятая судьба! Занесло же меня!»

Женщины слишком увлеклись процессом отмщения и потому не обращали внимания на спокойно скрывающегося у стены старика. Грейнор подчиняясь легким пассам Правой выгнул спину и откинул голову назад, раскрывая шею и грудь. Поза покорного животного, пасующего перед сильным. Левая хладнокровно прицелилась.

И с неженской силой вонзила меч. Удар, которым в старину победители лишали жизни побежденных, пронзая сердца. Полилась кровь. Несостоявшийся герой на глазах у парализованной свиты закатил глаза и, повалившись на разметанную по земле солому, умер. Солнце зашло, и конюшня окончательно погрузилась в бархатный полумрак.

Как только это случилось, глаза старика загорелись синеватым пламенем. Тольяр чувствуя как сумасшедше колотиться сердце видел начало движения существа, скрывавшегося под человечьей личиной. Вот остерегающе вскрикнула Правая, упираясь в воздух ладонью. Вот старое тело начинает с хрустом мяться. Поздно. Невообразимо широко раскрывается щербатый рот, и светящееся синим нечто, вырывается вперед. Неудержимое и беспощадное.

Азема. Бестелесное чудовище. Одна из наиболее редко встречающихся разновидностей окультов. Почти такая же редкая, как и моровики — смертные духи вечного холода. Чудовищная зараза, прячущаяся при свете дня в плоти, а после дуреющая от пролитой крови и пожирающая все живое. Тольяру разом стало ясно, зачем тот старик воровал брюкву, зная, что в случае поимки его ждет казнь. Казнь в окружении большого числа живого мяса.

Правая с душераздирающим криком бросилась, назад мелькая между парализованными телами и отчаянно размахивая руками. Азема, влепившись в лицо, с удовольствием переваривал женщину заживо — кожу, кости, кровь. Крохотные голубоватые щупальца через глаза и ноздри жертвы пытались добраться до мозга. Левая бессильно взмахивая руками, пыталась воздействовать на азему.

Бесполезно, ибо тварь не обладала ни телом в классическом его понимании, ни разумом. Ни жив, ни мертв, сидел Тольяр на своей скамье, рядом с обливающимся потом Ольмарком, видя из-за немощных фигур синеватые сполохи, слыша скребущие по ушам крики.

Средняя оказалась поумнее Левой. Пасс и марионеточно подергивая конечностями трое бандитов, двинулись на синюю заразу, паразитирующую на лице уже мертвой женщины. Мечи замололи воздух, до крови рассекая бездыханное тело. Бесполезно. Азему без оболочки возьмет только огонь. Или свет солнца.

Но Средняя об этом не знала, поэтому, когда азема поочередно убил троих её невольных помощников, настала очередь следующей тройки. И Тольяра, который решил, что с него хватит.

— На счет раз, — бросил Ольмарку когда шумящие оружием бандиты рубили воздух. Волхв-недоучка резко кивнул, несколько раз глубоко вздохнув. Левая «оживила» еще двоих дружинников, явно не собираясь сдаваться.

— Бегом! — громко рявкнул Тольяр на полусогнутых рванув к выходу…

Женщины-маги? Лис, зевнув, потер глаза. Всякое может быть. Но не до такой же степени невероятное. Абсурд.

Нужно искать подтверждения. Позже, ибо сейчас перед Лисом лежали два важных решения. Впрочем, нет — одно.

— С Наместником нужно покончить, — сонно пробормотал Лис, хлопая себя по щекам. Сквозь закрытые двери донеслась ночная перекличка замковой стражи. — По крайней мере, попытка не пытка. Не зря же я так долго держал этого червяка в его окружении?

— Кто такой Оплетала? — уже в третий раз спросил Зебарий. Велари ничего, не говоря, кивнула на аккуратный двухэтажный домик с невысокой оградой и высаженными на дворе цветами. Пасторальная картинка располагалась примерно в полуверсте от загаженного человеческими усилиями городка Роврэн.

Они поднялись по ступенькам, и Велари постучала в дверь.

— Что бы ни взбрело в твою голову, ты будешь ждать внизу, — предупредила она уязвлено состроившего кислую мину советника.

— Я вас слушаю, — показавшийся на пороге мужчина в одежде слуги был вежлив. Манера поведения не очень вязалась с покрытым оспинами и шрамами лицом.

— У меня дело к хозяину этого дома, — так же продемонстрировала вежливость Велари. Мужчина с видимым огорчением покачал головой:

— К моему глубокому сожалению, мастер Харрок выехал по делам.

— Не очень сожалейте. У меня дело к мастеру Оплетале.

— Не знаю такого, — мужчина разом прекратил быть вежливым. Попытался закрыть дверь, но помешала предусмотрительно оставленная в проходе нога девушки.

— У меня нет времени на всю эту ерунду с уговорами, — поморщилась девушка и неуловимо быстрым движением ударила слугу кулаком в лицо. Навалилась, толкая его дверью, и наподдала коленом в пах. Попытку схватить спрятанный за поясом нож мужчина оплатил отдавшейся во всем теле болью и гулким падением на пол.

— Охраняй его и убереги от глупостей, — потребовала Велари, безошибочно выбирая коридор, ведущий к лестнице наверх. Зебарий, уже в который раз поражаясь манере её работы, только покачал головой, закрывая входную дверь на щеколду и приставляя собственный кинжал к беззащитному горлу лежащего человека.

— Ты уверена, что моя помощь не нужна?

— В доме сейчас только один человек, — донеслось издалека. — Ты мне не помощник.

— Что значит один?! Ты-то откуда знаешь?

Велари с раннего детства испытывала массу неудобств и неприятностей, недоступных простым людям. От природы девушка получила странный дар — очень острый нюх. Нюх в десятки раз более чуткий, чем у любого человека.

Человек, наслаждаясь цветком, слышал только один аромат, она же дурея от гаммы окружающих запахов, могла определить даже мелкие нюансы. Например, какой цветок последним опыляла сидящая на бутоне пчела. Мир Велари познавала долго. Сначала глазами и ушами. Слушая наставников. Потом по запахам. По тысячам, трудноуловимых компонентов разреженных в воздухе.

Всю юность, сколько себя помнила, Велари расплачивалась за «вынюхивания» сильнейшей головной болью, а подчас и видениями. Запахи уводили в дурманящий болезненный бред. В её жизни был почти целый год, события которого столь тесно переплетались с видениями, что она по сей день не бралась угадывать, какие происшествия случились, а какие привиделись.

Долгое время она пыталась вылечиться. Избавиться от ненужных подарков судьбы. Но только отточила ненавидимую, хотя и драгоценную способность. Она научилась многому. Определять такие невозможные ароматы как запахи страха, слабости, угрозы. Разбираться в травах. Жить с головной болью, временами исчезающей, а порою накатывающей как морской вал. Боли в голове усиливались от теплых солнечного лучей — поэтому Велари всегда носила широкополую шляпу, позволяя себе похвастать шикарными волосами только в тени.

Много раз её пытались отравить — яды в пище она чувствовала, еще не увидев самого блюда. Прожив не так уж много по людским меркам, Велари почти десяток раз выживала исключительно благодаря своему нюху. Нюху прирожденной гончей.

Она не чуяла в доме людей, кроме избитого слуги. Зато хорошо чувствовала Оплеталу, очевидно не принадлежащего к роду людскому. Его неосязаемый дух напоминал о еловом боре в снежную зимнюю пору. Удивительно, но не слишком. Крадущейся лисьей походкой она перетекала с места, на место, минуя покои второго этажа. Шла зажмурившись. На запах. Недолго.

Деревянная с металлическими углами дверь выглядела вмурованной в стену. Оплетала был там. Велари прислушалась к царящему по ту сторону спокойствию. И невольно поправила выглядывающую из-за спины рукоять. Сегодня она не брезговала оружием.

Несколько секунд протекли в мучительных колебаниях. Стоит попробовать застать Оплеталу врасплох?

— Долго ты там будешь мяться? — вдруг поинтересовались из-за двери. — Можешь входить, раз уж явился.

Здешний хозяин не позволял застать себя врасплох. Велари подавила искушение обнажить оружие.

Добрая половина комнаты тонула в сумраке, только из высокого узкого окна падал на багряный ковер острый прямой луч света. Алые занавесы у окна были неподвижны.

Массивные забитые бумагами шкафы, поблескивая медными ручками, уходили темными абрисами в седую тень.

Велари увидела сидящее в тени существо, с трудом подавляя мимолетную дрожь.

— Дева? — нечеловеческие глаза смотрели с интересом. — Человечья самка? Или не совсем. Необычно.

— Оплетала, я полагаю? Представляла тебя иначе.

— Воображение ценное качество, — согласился сидящий в тени. — Враждебность и злоба всегда питаются воображением.

— Да ты философ, — подбоченилась Велари. — Наверное, в университетах учишь жизненной премудрости. Пестуешь будущих светил учености.

— Я тоже не люблю яркий свет. Можешь снять шляпу.

— Это еще зачем? — моментально насторожилась она. — Хитрость?

— Просто хочу тобой полюбоваться. Мне нравятся зеленые глаза.

— Хорошее начало разговора, — деланно расслабилась Велари. Ей очень хотелось верить, что Оплетала просто боится. Поэтому так вежлив.

В раскрытое окно залетел, всколыхнув занавесь, порыв ветра и у девушки пробежали по коже мурашки. Резко и сильно заныло в висках. Воздух был напоен горьким запахом приближающейся опасности. Опасности пахнущей конским потом и холодным расчетом наемных убийц.

Лис нервно прошелся по комнате. Союзников мало — каганы Синетрии не удостоили его даже ответом. Биргер демонстративно воздерживается от любых вмешательств, скрываясь в Танцевальне, точно улитка в своем домике. Врагов много. Даже слишком много для него одного. Кто бы мог подумать, что единственной возможностью победить в разгорающейся войне он будет обязан неожиданному предложению.

И от кого? От исконного врага. От неудачливого соперника Дракона Триградья. Однако так ли он неудачлив, если Дракон лишился всего, а Саламат только укрепляет свои позиции.

Алхимия единственное направление магии ни капли не утратившее от произошедшего катаклизма.

Бывший советник Дракона Триградья сел за стол и с выражением глубочайшего сомнения на лице придвинул к себе лист бумаги вместе с письменными принадлежностями. Пусть будет Саламат.

«Твое предложение весьма заманчиво. Следует поговорить о деталях. Называй место встречи. Л.» — старательно вывел он крупными буквами.