Истории Гипербореи (Сборник)

Гэри Майерс Уста бога Gary Myers The Mouth Of God

Не вызывайте то, что не можете победить. Никакая иная заповедь о магических искусствах не важнее этого. Она приказывает магу не призывать силы, без предварительного рассмотрения ужасных результатов, которые могут возникнуть из-за этого призыва, а так же подготовить необходимую защиту от каждого непредвиденного обстоятельства, которое может возникнуть. Более чем одному колдуну удалось спасти свою жизнь, следуя этому простому правилу. Но ошибки в колдовстве часто затрагивают много больше, чем колдуна, который их совершает. Его семья, место, где он обитает, и даже весь мир могут пострадать из-за его глупости. Поэтому недостаточно применять это правило только к своим личным действиям. Добросовестный колдун должен также применять его к действиям окружающих и, в случае необходимости, предотвращать эти действия любыми средствами.

Я не скоро забуду цепочку событий, что донесли эту великую истину до меня, Эйбона из Му Тулана. Я ехал на верблюде по песчаной пустыне к северу от Тшо Вулпаноми. Я слышал об озерах кипящего битума, которые являются примечательной особенностью этой далекой местности, самой южной на гиперборейском континенте, и захотел увидеть это природное чудо. Пустыня была ровная и пустая, что позволяло путнику видеть невероятно далеко в любом направлении, которое он выберет, но не было ничего в любом направлении куда ни кинь взгляд. Так что можно представить мое удивление, когда я, взглянув на восток, увидел нечто, что представляло собой темную каменную фигуру, лежащую на дальнем горизонте, гигантскую и обнаженную человеческую фигуру, покоящуюся на спине в песках пустыни!

Никто не сможет взглянуть на такое зрелище и не захотеть побольше узнать об этом. Но когда я повернулся, чтобы расспросить своего проводника, он несколько неохотно отвечал мне. Даже когда я стал настаивать, он сказал только, что фигура приносит неудачи тем, кто смотрит или говорит о ней, и что только игнорируя ее, мы могли бы безопасно миновать эти места. Но его увертки лишь подогревали огонь моего пылающего любопытства.

— Это обещает быть более интересным, — сказал я, — чем озеро с кипящим битумом. Я должен рассмотреть поближе. Но я не стану просить вас проводить меня до места, которое вы так боитесь. Вы говорите, что Тшо Вулпаноми не более чем в полудне езды отсюда. Идите вперед и ждите меня там. Я вернусь до захода солнца.

И не дожидаясь его ответа, я сразу повернул своего верблюда к той далекой цели. Тем не менее, я все еще не мог понять, насколько далеко она находится. Я проехал час в том направлении, не приближаясь и даже не уменьшив расстояния между ней и мной. Эта фигура лишь становилась все больше, пока я приближался, и вскоре заполнила половину горизонта впереди меня. Но как бы ни увеличилась эта фигура, она не потеряла своего человеческого облика. И чем ближе я подходил, тем больше сомневался, что это было природным образованием. Возможно, оно и было им когда-то, но со временем было изменено кем-то. Возможно, армией маленьких человеческих фигур, которые как я теперь видел, работали вокруг основания фигуры.

В этот момент мой верблюд, который до сих пор ни на что не жаловался, внезапно отказался нести меня дальше, и никакие уговоры не смогли сломить его железную решимость.

— В таком случае, мы тоже должны расстаться? — сказал я. — Не важно. Оставшееся расстояние не так велико, что я могу пересечь его и на своих собственных ногах. Но жди здесь моего возвращения.

После этого я продолжил путь пешком и один. Я чувствовал, что могу проделать его в относительной безопасности, потому что ровный и бесплодный песок мало являл препятствий для меня, а те, к кому я приближался, были слишком заняты своими делами, чтобы оглядываться. Но я был слишком оптимистичен в своей оценке, как только я двинулся вперед, две маленькие фигуры отошли от остальных и направились ко мне. Через несколько мгновений они были рядом. Их внешний вид видимо должен был быть угрожающим, но, как мне показалось, они выглядели просто грустными. Они были невероятно высокими и очень худощавыми, с пустыми глазами и невыразительными лицами. Они были оба совершенно голые, не считая волос, а их кожа была сожжена почти до черноты под палящим солнцем пустыни. Ни один из них не заговорил, но каждый поднял одну длинную руку и указал пальцем позади себя.

— Вы хотите, чтобы я сопровождал вас, — сказал я. — При обычных обстоятельствах я бы подумал дважды, прежде чем принимать столь сомнительное приглашение. Но так как мое любопытство подталкивает меня в том же направлении, я не могу сделать лучше, чем следовать за вами. Ведите!

Так они и сделали. Они привели меня к большой каменной фигуре, сначала прямо к левой руке, затем непосредственно вокруг плеча к шее. Мы прошли мимо многих рабочих по пути, все они находились в таком же печальном состоянии, как те двое, что вели меня. Но, в отличие от моих проводников, они не интересовали меня. Они продолжали безмолвно заниматься своими делами, собирая грязь и камни, в которые гигантская фигура была наполовину погружена, и унося камни и грязь, которые они уже собрали. Тем не менее, они так медленно выполняли свою колоссальную задачу, что я предположил, что им придется заниматься этим еще долгие годы.

Между плечом и шеей находилась деревянная лестница, неровная линия ступенек и площадок, вздымающаяся до самого верха. Мои проводники проводили меня по этой лестнице, один шел впереди меня, а другой — сзади. Фигура, показавшаяся мне высокой с земли пустыни, казалась еще выше, когда мы поднялись над ней. Горизонт позади нас поднимался все выше и выше, а копатели под нами уходили все ниже и ниже, пока первый не стал выглядеть как край глубокой серебряной чаши, а последние, как муравьи у его основания. Это было облегчением добраться до вершины фигуры и увидеть, что она предстала перед нами, как огромная каменная равнина. Только когда я взглянул на эту равнину, я увидел, что это было на самом деле: верхнее плечо человека, такого большого размера, что трехсот человек построенных в ряд, было бы мало, чтобы измерить его.

Мои проводники повели меня по плечу к горлу, по горлу к скале подбородка и к подножию высокого деревянного строения, стоящего прямо под ним. Вид этого строения заставил меня остановиться, поскольку оно было немного менее внушительным, чем фигура, которая его поддерживала. Это была открытая конструкция из деревянных балок, похожая на осадную башню, но осадную башню полную колес, веревок и сетей, наполненных валунами. Такая сложная конструкция, без сомнения, должна иметь свою цель, но сейчас у меня не было времени ее определять. Мы поднялись по деревянной лестнице с одной стороны этой башни, чтобы ступить на деревянный настил, который едва достигал огромного подбородка. И здесь я обнаружил множество толстых тросов, скрученных в семь канатов, выходящих из башни, поднимающихся над настилом и над подбородком, чтобы через равные промежутки исчезнуть между каменными губами.

— Признайся! — Сказал мужской голос рядом со мной. — Признайся, что ты никогда не видел такого великого зрелища!

Я быстро повернулся, чтобы увидеть говорившего. На мгновение я подумал, что он имел в виду самого себя, настолько впечатляющую фигуру он имел. Он был почти так же высок, как голые землекопы, но в отличие от них носил легкий и ниспадающий плащ с капюшоном, более подходящий для этой пустынной земли. Лицо, выглядывающее из складок, было таким же лысым, как и у копателей, но не таким худым и темным. Глаза у него были невероятно голубые. Его позиция говорила, что он прождал здесь довольно долгое время и что наблюдал за нашим медленным подъемом не только на башню, но и на фигуру, что под ней. Я удивился, почему я не заметил его раньше. Но мало кто мог окинуть взглядом все окружающие нас окрестности.

— Да, признаюсь, — совершенно честно ответил я. — Я считаю себя учеником мира, я много путешествовал, чтобы увидеть его многочисленные чудеса. Но во всех моих путешествиях я никогда не видел такого чуда, как это. Я Эйбон из Му Тулана.

— А я — Омнерон, живший в Цернготе. Я приветствую тебя, Эйбон, в моем нынешнем доме.

— Я так понимаю, Омнерон, что именно вы тот, кто привел меня сюда?

— Я. Моя высокая позиция позволяет охватывать огромные пространства. Я наблюдал ваш путь по западным пескам почти с того момента, как вы начали его. И, конечно же, знал, что привлекло вас сюда. И поэтому велел моим слугам привести вас сюда, чтобы вы смогли осмотреть все поближе.

— И могу ли я считать, что вы открыватель этой фигуры?

— Увы, не я. Эта фигура хорошо известна в этой части мира на протяжении многих веков, хотя местное суеверие препятствует ее посещению или даже обсуждению. Но она не всегда была так хорошо доступна, как сейчас, потому что пустыня так сильно покрывала ее, что немногое оставалось выше поверхности. Поэтому, хоть и не я обнаружил ее, но я в ответе за ее настоящее состояние. И я буду тем, кто будет отвечать за все, что произойдет в будущем.

— Эти раскопки сами по себе достаточно героическая задача. Я не могу представить объем песка и скал, которые вы должны были сместить. Я едва могу охватить масштаб самой фигуры.

— Масштаб фигуры огромен. Она имеет длину в триста и двадцать человеческих ростов, с шириной и глубиной пропорциональными ей. Ее вес неисчислим. Вес, как вы знаете, основан не только на объеме, но и на плотности взвешиваемого объекта. А плотность этой фигуры превосходит плотность человека, как камень превосходит плоть.

— Должно быть, это очень важный бог, раз удостоился такого изображения. Кто он?

Я думал, что этот вопрос был разумным, конечно, не менее разумным, чем другие, которые я задавал. Почему же тогда Омнерон так удивился?

— Прошу прощения, Эйбон. Я думал, вы поняли. Эта фигура не представляет бога, по той простой причине, что это не изображение. Это сам бог.

— Сам бог?

— Вы сомневаетесь в этом? Почему? Вы же не из тех, кто сомневается в существовании богов. Возможно то, что эта фигура божество, вызывает некоторое сомнение. Но я обещаю, что вы не будете сомневаться в этом, когда получите полные и справедливые доказательства, которые такие же большие, как и сама фигура. Ее размеры я уже дал. Она слишком велика, чтобы ее могли перенести сюда одним сплошным куском; так же нет соединений, указывающих на то, что она когда-либо состояла больше, чем из одного куска. Она не могла быть вырезана из местного камня, потому что нет такого камня как здесь, так и во всем мире. Никакая сила на земле не способна разрезать или сломать ее, но достаточное усилие способно растягивать или сгибать ее, в разумном применении. Это фигура из-за пределов мира, титаническая фигура, которая смогла войти в мир благодаря своей колоссальной силе. Какое еще объяснение может связать все эти вещи вместе? Ясно, что лишь одно. Фигура — это бог.

— Возможно, в ваших словах что-то есть, — признался я. — Но вы не можете ожидать, что мир примет это без более убедительного доказательства, чем то, что сейчас есть у вас.

Омнерон странно посмотрел на меня.

— Интересно, что же нужно сказать, Эйбон, чтобы хотя бы на мгновение вы увидели эти доказательства. Я собираюсь начать эксперимент, который, если он закончится так, как я предполагаю, представит вам доказательства настолько прочные, что даже вы не станете их подвергать сомнению. Если фигура — камень, значит, она никогда не жила и не сможет ожить. Но если это бог, он никогда не умрет, хотя и пролежал здесь неподвижным как камень в течение многих миллионов лет. И я его разбужу.

— И как вы это сделаете? — спросил я.

Вместо ответа он сунул руку под одежду в области сердца и вынул богато украшенный кожаный футляр. Этот квадратный футляр был таким же длинным и широким, как пальцы руки, что держала его, но только глубоким, как ладонь.

— Для этого случая есть гонг, — сказал он. — Это не обычный гонг, обычный гонг мне не понадобится. Потому что не имеет значения громкость звука. Спящий пережил громы неба и движения земли без нарушения своего сна, и какой же звук может произвести человек, который будет противостоять им? Здесь не сила имеет значение, а тон: особый тон, который может проникать сквозь атомы мертвой плоти, возбуждать и настраивать их на свои собственные вибрации, побуждая их к таинственному движению, которое есть жизнь. Я обнаружил такой звук. И я придумал средство для его производства.

— Но если у вас есть такое средство, — сказал я, — тогда почему вы не применили его до сих пор?

— Потому что это не так просто, как кажется. Уши — очевидные точки входа, но я обнаружил, что не могу их использовать. Голова бога, как и все остальное тело, глубоко погружена в землю, которую время превратило в сплошной камень. Уши засыпаны полностью. И даже если бы я смог откопать их, я бы обнаружил, что их каналы заблокированы, как я обнаружил у ноздрей перед этим. Но мои исследования в анатомии человека установили наличие второго набора слуховых каналов, ведущих от внутренних ушей к верхнему горлу. Поскольку бог соответствует человеческой форме внешне, он, вероятно, так же соответствует ей и внутри. И так как рот находится гораздо выше ушей, для его открытия потребуется немного меньше усилий.

— Что приводит нас к деревянной башне, — сказал я.

— Да. Это тоже моя работа. Ее строительство было почти столь же трудоемким, как и раскопки бога под ней. Каждое бревно было заготовлено в северных лесах. Каждый трос и установка были сделаны по моим собственным чертежам в моих собственных частных мастерских. Каждая деталь была транспортирована на многие мили по суше и воде для сборки здесь. Но хотя ее структура сложна, ее функция очень проста. Там на передней части находится большое колесо со спицами, мало чем отличающееся от штурвала корабля. Поворачивая колесо, можно втянуть те канаты, которые крепятся скобами между нижними зубами. Это натяжение наклонит челюсть вперед и вниз, открыв рот. Мой план, следовательно, в том, чтобы открыть его достаточно широко, чтобы я смог войти в него. И спуститься в верхнее горло посредине между этими слуховыми каналами. И там ударить в мой восстанавливающий жизнь гонг.

— Ваше объяснение, Омнерон, ясно и лаконично, — сказал я. — Возможно, слишком лаконично. Потому что вы так и не сказали, зачем это делаете.

— Зачем? Разве это не очевидно? Эйбон, ты изучаешь мир, знаком с его чудесами и его ужасами. Мне едва ли нужно указывать на то, что мир не такой, каким он должен быть, что он упал далеко от совершенства, ради которого творец его создал. Ибо всякая вера под небесами согласна с тем, что мир не возник сам по себе, что ему нужен был Создатель, чтобы сформировать его из первозданного хаоса, подобно тому, как горшок требует, чтобы гончар сформировал его из бесформенной глины. И каждая вера под небесами знает, что почти с момента своего создания, мир пострадал от пренебрежения своего творца. Как это может быть? Как может Создатель, который делал мир с такой очевидной осторожностью, оставить его скользить, погружаясь в темноту, разврат и упадок? Каждая вера боролась с этим вопросом, пока эта вера существовала. Было предложено много ответов, каждый более запутанный, чем предыдущий, от великого вмешательства соперничающих богов до мелочности и своеволия людей. Но реальный ответ очень прост. После скучной работы творения, усталый создатель отдыхал. С тех пор и отдыхает. Но теперь долгие эпохи его покоя и пренебрежения заканчиваются. Потому что я, Омнерон из Цернгота, нашел его спящее тело. Я, Омнерон из Цернгота, собираюсь его разбудить. Таким образом, я, Омнерон из Цернгота, верну мир к его изначальному совершенному состоянию.

Теперь вы понимаете, Эйбон, мой великий эксперимент во всем его объеме. Но есть и другая причина, по которой я приказал своим слугам привести вас сюда. Мои слуги достаточно сильны, но у них нет собственных умов. Они могут выполнять только те действия, которые я им приказываю. И хотя мой эксперимент не представляет реальной опасности, я бы чувствовал себя более уверенно с разумным и находчивым человеком, который поддержал бы меня. Поэтому я рад предложить вам, Эйбон из Му Тулана, эту великолепную возможность оказать мне вашу помощь.

Здесь Омнерон остановился и ждал моего ответа. Возможно, он ожидал, что я буду хвалить его за блестящий план или, может быть, благодарить за его щедрость, что позволил мне участвовать в этом. В любом случае он будет разочарован.

— Вы, несомненно, хорошо подумали обо всем этом, — сказал я. — Но думали ли вы о том, что произойдет, если вы преуспеете? Вы говорите, что мир несовершенен. Несомненно. Но мы, и все, что мы знаем в этом мире, появилось из этого несовершенства. Если вы преуспеете в своем плане пробуждения своего создателя, что тогда будет с нашим миром? В лучшем случае он сильно изменит его. В худшем случае он отбросит его за несовершенство и начнет свое творение заново. В любом случае здесь не останется места для таких несовершенных существ, как вы и я. Нет, Омнерон! Я не могу с чистой совестью принять участие в вашем эксперименте и не могу ничего вам посоветовать. Я могу лишь призвать вас отказаться от данной затеи, вновь скрыть фигуру и покинуть это место. Или, еще лучше, уйти сразу и позволить пустыне скрыть ее самой.

Но в то время когда я говорил эти слова, я понял, что они бесполезны. Лицо Омнерона напряглось.

— Я должен был ожидать такой реакции, — сказал он. — Если история и учит нас чему-то, так это тому, что все великие люди получали такие же советы от робких и близоруких, которые пытались отговорить их от работы. Но все великие люди проигнорировали такие советы, и я проигнорирую их. Я сделаю больше, чем это. Я сделаю вам одолжение, которого другие великие люди не предоставили сомневающимся и недоброжелателям. Я приветствовал бы ваше сотрудничество, но не потребую вашей помощи. Видите моих слуг, стоящих там? Вы должны понять, что они не обычные люди. Это тела мертвых, которые я поднял из могил в пустыне, тела, которые я призвал к жизни, чтобы доказать эффективность своего гонга. Они бессмысленны, потому что умерли слишком много лет назад, прежде чем я поднял их. Но я думаю, что получу лучшие результаты от более свежего предмета.

Я оглянулся на две высокие фигуры, стоящие как статуи немного позади меня. Живые мертвецы? Что еще могло объяснить их медлительность, жесткость, их взгляды, полные унылого отчаянья? Как я не смог разглядеть его раньше? И это то, что планировал для меня Омнерон, когда обнаружил, что нет другого способа обеспечить мое сотрудничество?

— Нет необходимости в таких решительных мерах, — сказал я. — Я преклоняюсь перед вашей высшей логикой. Я буду рад помочь, как только смогу, в вашем великом эксперименте.

— Рад это слышать, — ответил Омнерон. — Значит мы можем начинать.

Он посмотрел на своих слуг и пролаял короткую команду. Они сразу пошли к большому колесу и стали поворачивать его на тяжелой оси. Оно поворачивалось очень медленно и мучительно, со множеством стонов и скрипов древесины и веревок. Но оно сделало работу, требуемую от него, натянув напряженные тросы и опрокинув огромную челюсть. Я посмотрел между разъединенными губами и увидел, что лежит за ними. Но за гигантскими каменными зубами и кончиком каменистого языка была только глубокая и непроницаемая темнота.

Когда челюсти открылись достаточно, чтобы позволить пройти худому человеку, Омнерон пролаял вторую команду. Его слуги обвязали колесо петлей из толстого каната, лежащего под ним, и повернулись, чтобы замереть, как часовые по обе стороны от него. Затем он повернулся к трем другим веревкам, лежащим бухтами на настиле. Первой был тонкий шнурок с крючком, привязанный к небольшому тканевому мешку. В него он положил кожаный футляр, в котором находился гонг и молоточек. Вторая катушка была прикреплена к проволочной клетке в виде полого шара, внутри которого висела медная лампа. Он зажег ее. Третья бухта была самой большой и тяжелой — длинной лестницей из прочных канатов. Ее он подтащил к открытому рту и скинул внутрь, так чтобы она свешивалась во мрак внизу.

Затем он снял свою свободную одежду, оставшись только в набедренной повязке и сандалиях, и замер передо мной почти такой же голый, как и его слуги, хотя гораздо менее загорелый и худой.

— Так лучше, — сказал он. — Халат мешал бы мне при спуске, и мои конечности должны быть свободными. Вы, конечно, не нуждаетесь в такой подготовке, так как я спускаюсь один. Вы останетесь здесь, чтобы выполнить те инструкции, что я вам дам. И первая из них — опускать лампу чуть позади меня, пока я буду спускаться, чтобы мне не нужно было тратить силы на попытки удержать ее.

Наконец он сел на каменную губу, склонился и начал спускаться. Я смотрел сначала на его грудь, а затем на его плечи, и, наконец, его голова опустилась за изгиб гигантского языка. Но даже тогда я мог видеть сияние света, который следовал за ним, даже тогда я мог слышать звук его голоса, повторяющий его указания и наблюдения. Вскоре его голос стал слышен несколько тише, приглушенный препятствием и расстоянием. Но я не мог не задаваться вопросом, не был ли он смягчен благоговением перед его мрачным и пещеристым окружением.

— Омнерон! — позвал я. — Я не вижу тебя. Ты еще там?

— Да, Эйбон, я здесь. У меня были трудности, когда я перебирался через язык, но теперь я уже пересек его. Теперь он возвышается, как отвесная скала вверху и передо мной, и твердое небо поднимается, как другая скала позади. Я спускаюсь между ними, как паук на нитке. Интересно, хватит ли ее длины? Теперь твердое небо уступает мягкому, и мягкое небо также проходит выше меня. А вот слуховые отверстия появляются в стенах с обеих сторон. Я добрался до места назначения. Эйбон, привяжи лампу!

Для этой цели я намотал веревку вокруг деревянного клина, установленного в настиле для этой цели.

— Лампу привязал, — крикнул я.

— Очень хорошо. Тогда пришло время для следующего шага. Но сначала я должен обезопасить себя. Я просовываю ноги между ступенями лестницы, так чтобы удерживаться как ягодицами, так и ногами. Затем просовываю голову и руки между более высокими ступеньками, чтобы зафиксировать мои плечи и шею, мои руки теперь свободны для дела. Теперь я в полной безопасности. Матрос на снастях находится менее в безопасности, чем я. Матрос может быть опрокинут ветром, но здесь нет ветра. Хотя кто может сказать, какой ветер поднимется здесь, когда великий бог пробудится и сделает свой первый вздох! Я готов. Эйбон, опускай вниз гонг!

— Спускаю, — крикнул я. И я начал опускать веревку с мешком, в котором был гонг. Но мешочек с тканью не опускался так же легко, как проволочная клетка. Я должен был дергать за веревку, чтобы она двигалась, как рыбак играет своим линем, чтобы заинтересовать рыб.

— Проклятье, Эйбон! Где же гонг? Подождите, я его вижу. Но он слишком далеко слева от меня. Вы должны передвинуть его обратно. Теперь веревка в пределах моей досягаемости, но мешок прошел мимо меня. Вам нужно немного поднять его. Неважно. Я поймал веревку. И сам подниму его. Так мешок в моих руках. Теперь мне нужно только развязать и открыть его. Но подожди! Здесь что-то не так! Проклятье, Эйбон, что ты наделал? Эйбон, ответь мне! Эйбон! Эйбон! Эйб…

И это все. Это было последнее слово, сказанное Омнероном, последнее слово из всех, что он говорил, как я и предвидел с самого начала. Когда он спускался на моих глазах, я вытащил из рукава кинжал. Когда я опускал лампу позади него, я сделал глубокий разрез на одной из семи веревок, которые держали огромный рот открытым. Когда я опускал к нему мешок, я сделал аналогичный разрез на второй веревке. Когда он звал меня, я дотронулся своим лезвием до третьей. И больше мне не нужно было ничего делать. Так как в этот самый момент эти три веревки лопнули как одна, а четыре целые последовали за ними. Губы, зубы и челюсти громко сомкнулись, скрыв последнее слово Омнерона и навеки запечатав все остальные звуки.

Оставшаяся часть моей истории коротка. Омнерон не преувеличивал, когда говорил, что у его слуг нет ума. Без хозяина, способного управлять ими или направлять их, они даже не подумали помешать мне или воспрепятствовать моему побегу. Я спешно отбыл по кратчайшему маршруту и вскоре оставил спящего великана позади. Через час я присоединился к ожидающему меня верблюду, и незадолго до захода солнца мы прибыли к кипящим битумным озерам Тшо Вулпаноми.

Я сказал моему проводнику, что встречусь с ним здесь, и вскоре сделаю это. Но сначала у меня было более неотложное обязательство. В одиночестве я подошел под потемневшим небом к самому краю пузырящегося озера. И с этого края я бросил два металлических предмета в его бездонные глубины. Пусть никто не найдет их и не соблазнится увидеть грандиозный эксперимент Омнерона до его катастрофического конца.

ПЕРЕВОД СБОРНИКА — РОМАН ДРЕМИЧЕВ