Исполняющий обязанности

Глава 8 Бремя выбора

Спрашивается, чего было бежать сломя голову, если к Наташе меня все равно не пустили? Рожала моя супруга не в родильном доме, как мне казалось, было бы логично — там все-таки и медперсонал, и уход, да и опыт своего времени протестовал против домашних родов. Матушка моя, правда, всех своих деток — моих старших братьев и сестер кроме меня, самого младшенького, рожала дома. Ну так когда это было? В пятидесятые — начало шестидесятых годов! Да и жили мы в деревне, пока роженицу везешь до города — по дороге родит. А здесь, Париж, все-таки, культурная столица мира. Нет, культурная столица мира наш Петроград, а Париж — столица Европы.

В спальню то и дело забегали какие-то женщины, гремели чем-то железным, металась туда-сюда теща, а мы с тестем уныло торчали в коридоре и всем мешали.

А потом донесся тонюсенький плач.

Я, дернулся, было, но меня перехватил тесть.

— Олег, нам туда нельзя. Позовут. — Вслушиваясь в плачь младенца, старый граф спросил: — А кто родился-то? Чей плач — мальчика или девочки?

Определить по плачу пол ребенка я не смог.

Наконец-то мне разрешили на минутку посмотреть наобессилевшую Наташку, поцеловать любимую в щечку, потрогать ребенка за пяточку. Но на руки мне пока малышку (да, девчонка!) не дали. Личико маленькое, красненькое и сморщенное, но самое прекрасное в мире! Волосики на головушке черненькие, хотя мы с ее мамкой светло-русые, но плевать. Моя!

— Посмотрели? Хватит. Девочкам нужен покой. А теперь марш отсюда.

Я что-то замекал, попытался возмущаться, но доктор Форш — один из лучших русских гинекологов Парижа, обладатель такого мощного брюха, что мой армейский старшина Казачек обзавидовался бы, вытеснил меня из комнаты. Заодно он выставил и тестя, тоже пытавшегося поздравить дочку. Против докторского пуза ни у меня, ни у тестя шансов не было, и мы с позором покинули спальню, превращенную в палату.

— Надо бы отметить, — раздумчиво посмотрел на меня граф Комаровский, потом вздохнул. — Эх, как жаль, что мне зять достался слишком уж правильный. Сейчас бы по рюмочке коньяка. Как у нас когда-то говаривали — ножки обмыть.

По рюмочке коньяка? А и черт-то с ними, с моими принципами и трезвостью. За такое дело, как рождение дочери (второй, между прочем, если считать и ту, что осталась в моей реальности) можно и принципами поступиться. Вспомнив единственную армейскую команду, начинавшуюся на букву «А», махнул рукой.

— Наливай!

И вот, мы укрылись в кабинете у тестя, тот с радостным видом принялся разливать коньяк по крошечным рюмкам. Авось, с одной-то рюмашки я не помру.

— Эх, лучше бы мальчишка родился, и был у нас бы новый граф Комаровский, — вздохнул тесть, поднимая рюмочку.

— Девчонка тоже неплохо, — отозвался я, чокаясь с тестем.

Попытался выпить, не удалось. Сделал глоточек. Тьфу. Как же эту гадость-то народ пьет?

Кажется, от крошечного глотка в голове зашумела, все вокруг поплыло.

— Кстати, а как вы ребенка назвать решили? Или еще не решили? — полюбопытствовал тесть.

— Мы же сразу сказали — если мальчик, так будет Виктор, а девочка — то Виктория.

Андрей Анатольевич помолчал, потом осторожно — так, чтобы я не заметил, стряхнул слезинку, вылезшую из глаза, посмотрел на мою рюмку, вздохнул и недрогнувшей рукой налил себе еще одну рюмку. Выпив, поблагодарил:

— Спасибо. Жаль, что не Виктор Комаровский, но Виктория — это великолепно.

Я хотел сказать, что вторым ребенком у нас может быть и мальчик, но не стал. Не знаю, решимся ли мы с Наташей на второго? Хотя, тут как Бог даст.

Да уж, как Бог даст якобы неверующей большевичке и чекисту-агностику.

— Все образуется, — похлопал меня тесть по плечу. — Не переживай так. Мы с супругой двоих родили, ничего.

Неужели так заметно, что я переживаю? Но как не переживать-то?

Без стука в кабинет влетела теща.

— Андрей, а где конвертик для доктора?

— Ух ты, — подскочил тесть и принялся хлопать себя по карманам. — Да только что тут был! Гонорар-то для доктора… И куда делся?

Я тоже подскочил и полез в карман за бумажником.

— А сколько надо?

— Да вон же он, конвертик-то! — фыркнула теща, отгоняя мужа от кресла. — Прямо под твоей задницей лежит! Ну, дал бог муженька…

Ольга Сергеевна ухватила конверт и умчалась обратно.

Ладно, что не обматерила. Это я поначалу думал, что в аристократических семьях все так, как показывают в старинных фильмах и муж, обращаясь к жене, непременно должен ей говорить вы, а та, в ответ на слова супруга, обязана приседать в реверансе. Ага, как же. Все у них так же, как и у нас.

— Вот так вот и живем, — философски изрек тесть, усаживаясь обратно. Взяв рюмку, понюхал ее и поставил обратно. Наверное, мой пример заразителен.

— Андрей Анатольевич, как вы смотрите на то, чтобы поработать в посольстве? — поинтересовался я. — Для начала — неофициально, вне штата, а потом, надеюсь, сумею пробить вам какую-нибудь должность. Все-таки, дипломатов у нас немного, нельзя разбрасываться.

— Отпадает, — сразу же отозвался тесть. — Одно дело — давать зятю частные консультации, совсем другое работать официально или полуофициально. Со времен становления русской дипломатии существовал негласный запрет работать в одном департаменте, или в посольстве близким родственникам. Формально, мы не кровные родственники, но тесть, служащий в подчинении зятя, равно как и наоборот — моветон. Бывали, разумеется, исключения, но это происходило лишь в том случае, если там (Комаровский многозначительно поднял ввысь указательный перст) на это давали высочайшее соизволение.

Получается, мне нельзя взять Наталью на должность переводчицы посольства? Или атташе по культуре? Выходит, что нельзя. В торгпредстве это было возможно, а в посольстве нельзя.

— Олег, с тобой очень хочет встретиться Маклаков, — сообщил тесть.

И я бы не прочь встретиться с Маклаковым. Не то, чтобы мне был нужен бывший посол Временного правительства, пробывший в должности всего пару месяцев, он даже верительные грамоты президенту Франции вручить не успел, как грянула революция, а новый министр — вернее, нарком по иностранным делам, которым в то время был товарищ Троцкий, его уволил. Но сам Василий Александрович Маклаков не считал свое увольнение законным, полагая себя единственным представителем интересов России и был изрядно обижен, что Игнатьев не передал ему хранившиеся у него деньги. А двести с лишним миллионов франков очень бы пригодились и Деникину, и Врангелю.

У меня к Маклакову был иной интерес. В отличие от моих здешних современников, я знал, что Василий Александрович вывез из России в Париж не только материальные ценности (дорогую мебель, картины), но и часть архива Центрального отделения по охранению общественной безопасности и порядка, в просторечии именуемого «охранкой» и передал их в Стэнфордский университет. А вот что именно он вывез, сколько, еще предстояло узнать. А то, что пока документы пребывают в Париже, я знал. Я уже как-то упоминал, что не очень-то опасался, что выплывут какие-то материалы, компрометирующие руководство Советской России (если бы выплыли, то в будущем бы об этом знали), но меня раздражал тот факт, что какая-то заокеанская сволочь станет хранить наши исторические источники. Это наши документы и их должны исследовать наши историки!

Университет Стэнфорда — вернее, научно-исследовательский Институт Гувера при университете, основанный будущим президентом США как центр, по изучению Первой мировой войны, стал Институтом, изучающим проблемы войны, революции и мира.

В мое время, институт Гувера, прикрываясь «академической» оболочкой, на самом деле ведет чисто политическую деятельность, изучая проблемы, которые помогают Соединенным штатам проводить свою политику во всем мире. А здесь и методика проведения «цветных» революций, и подготовка проамериканских лидеров, и работа с агентами влияния.

Ладно, что в институт Гувера попали архивы Керенского и Врангеля, бумаги, имеющие отношение к Л. Г. Корнилову и В. Н. Коковцеву, множество иных персональных дел, но там еще и копии документов, имеющих отношение к коммунистической партии СССР, которые, по приказу товарища Ельцина, были переданы в Конституционный суд, должный объявить вне закона КПСС. Понимаю, что у Ельцина имелась своя задача — представить деятельность КПСС, как деятельность преступной организации, поэтому подборка документов была чрезвычайно тенденциозной. Следовало продемонстрировать, что в СССР было полное пренебрежение к правам человека и международному праву. Далек от мысли представить нашу коммунистическую партию как «мягкую и пушистую» организацию, но если подбирать документы, руководствуясь только идеей очернительства, то можно так подобрать и скомпоновать, что КПСС покажется куда хуже, нежели НСДРПГ. Это во-первых. А во-вторых, мне не нравится, когда наши отечественные документы (пусть даже в копиях!), очерняющую нашу действительность и бросающую тень на прошлое, становятся достоянием наших врагов. Информация — тоже оружие.

— Надо будет как-нибудь встретиться, — кивнул я. — Может, согласуете с ним встречу где-нибудь в кафе?

— Олег, ты это серьезно? — прищурился тесть. — Ты собираешься назначить Маклакову встречу в кафе?

— А что, он такая большая фигура, чтобы отказываться зайти в кафе и поговорить о делах?

— А при чем здесь Маклаков? — усмехнулся граф Комаровский. — Василий Александрович, хотя и считает себя полномочным посланником, на встречу с тобой прибежит.

— И что тогда? — удивился я.

— Это тебе, дорогой мой, невместно бежать в кафе и встречаться с каким-то Маклаковым, который неизвестно кого или что представляет.

Я хотел было сказать — какая ерунда! Но подумав, сообразил, что Андрей Анатольевич абсолютно прав. Одно дело начальник торгпредства, которому по должности положено носиться по Парижу, искать выгодные контракты и совсем иное, если я выступаю в роли посланника Советской России. Если мы пересечемся с Маклаковым хотя бы в кафе, то получается, что сама страна Советов распивает кофий с экс-посланником, ярым вражиной, что помогал всем антисоветским силам.

Беда с должностью. И все излишние передвижения придется прекратить, потому что за послом присматривает не только полиция, как за торгпредом, а еще и простые обыватели, и журналисты. И что, мне придется сидеть в посольстве и встречаться лишь в кабинете? Как же. А кто будет разведкой заниматься? Надо будет принимать дополнительные меры предосторожности, вот и все. И искать иные возможности для встреч и контактов.

— А что за человек Маклаков? — спросил я, надеясь получить от тестя какую-то информацию, способную дать компромат на бывшего посланника Временного правительства.

Увы, Комаровский ничего нового не сказал.

— Из адвокатов, записной либерал, депутат Государственной Думы. Свою карьеру построил благодаря ораторскому мастерству. Например, благодаря его красноречию и критике доказательств, собранных обвинением, был вынесен оправдательный вердикт Бейлису, которого обвиняли в убийстве русского мальчика.

Это я помнил. Помнил еще и то, что Василий Александрович неоднократно защищал революционеров. Нужно сказать, что делал это довольно успешно, потому что в таких делах он умело подменял правовой анализ революционной риторикой. Словом, Маклаков был профессионалом очень высокого уровня, а еще числился бессребреником, из тех, что делали себе имя на скандальных, но убыточных процессах, а деньги зарабатывал на ведении дел богатых клиентов. В общем-то, похвально. С богатого клиента грех не содрать лишнюю денежку, но вот брался ли Маклаков за невыгодные, но рядовые дела, это вопрос другой.

В кабинет тестя вошла теща. На сей раз явилась чинно, как и подобает графине. Окинув нас просветленным взором, уселась рядом. Поймав мой встревоженный взгляд, успокоила:

— Спят обе. И Наташа, и малышка. Все поменяли, перестелили, — Перекрестившись, Ольга Сергеевна сказала: — Ух, слава тебе Господи. Думала, уж никогда внуков не дождусь. Нынче же схожу в церковь, свечку поставлю.

Кивну на коньяк, тесть спросил:

— Выпьешь?

— Спасибо, что-то не хочется, — отказалась теща. Переведя взгляд на меня, спросила: — Володя, а зачем вам с Наташей ребенок?

Если бы я держал рюмку, то выронил бы. Даже не обратил внимание, что графиня опять нарушила конспирацию.

— Как понять, зачем нам ребенок? — вытаращился я — А разве детей рожают зачем-то?

— Нет, я сейчас не про то, — отмахнулась теща. — Я к тому, что и ты, и Наталья — люди государственные. Ты вон, целым послом стал, а Наташка, как после родов в себя придет, опять начнет по своим собраниям да заседаниям бегать. Как вы ребенка-то собираетесь воспитывать? А как растить?

— Да как все воспитывают, так и мы, — пожал я плечами. Вспомнив про Артура, сказал: — У моего друга — а у него работы не меньше, чем у меня, даже побольше, своих двое, да жена еще девочку на вокзале подобрала. Живут они, пусть не богато, но счастливо.

— Олег, — наморщила лоб теща, верно, вспоминая мое нынешнее имя. — Не обижайся, но твой друг — это твой друг. Как он своих детей растит, мне не интересно. Ты мне еще можешь сказать — мол, а как это в крестьянских семьях по восемь да по десять детишек выращивают? Знаю, выращивают. Один умрет, второго народят. Но это не мои дети, чужие. А девочка, которую Наташка сегодня родила — моя внучка. Не хочу, чтобы вы ее в Россию увезли, а там, чтобы девочка сиротой осталась.

— Ольга Сергеевна, да почему сиротой?

— Оленька, а ты Олегу прямо скажи, без обиняков, — вмешался тесть. — Дескать — для девочки будет гораздо лучше, если ее станут воспитывать бабушка с дедушкой.

Вот те на… Налицо семейный заговор. Тесть и теща договорились. Я пока не стал ничего говорить, а просто сидел, поглядывая то на тестя, то на тещу.

— Олег, мы тебя очень любим, а уж про Наташу-то и говорить не стану, — вздохнула Ольга Сергеевна. — Ты человек очень добрый, хоть и большевик. Но ты нас пойми… Сколько мы слез выплакали, пока Наташка наша по тюрьмам да ссылкам моталась. Уж сколько денег на адвокатов ухлопали даже говорить не буду. И то, что некоторые родственники и друзья разговаривать перестали, а мои родители завещание переписали, чтобы мать террористки наследство не могла получить! Да бог с ним, с наследством, но какая же Наташка террористка? И сын наш, Виктор… — теща утихла, потом молча заплакала.

Андрей Анатольевич не стал ничего говорить, а встал и молча обнял жену. Сын у них погиб в русско-японскую. Вроде бы, сколько уже лет-то прошло? Но такие раны не заживают.

Ольга Сергеевна немного успокоилась, потом грустно сказала:

— Андрея два раза со службы хотели уволить, даже в чине отказали. Он же в отставку подал, когда заявили, что большевики, мол, немецкие шпионы, а те, кто их родственники, этих шпионов покрывают. И нужно чистку устроить в МИД.

Ну вот, а говорили, что царское правительство не мстило родственникам революционеров. Впрочем, дело-то здесь не в правительстве, как в таковом, а в отдельных людях. Какой-нибудь начальник в МИД не дал моему тестю очередной чин. Что там за статским советником-то идет? Не то действительный тайный, не то действительный статский советник. Не помню. Зато понял причины, по которым Андрей Анатольевич не стал служить Временному правительству. И я с ним полностью солидарен. Возможно, большевики и брали какие-то деньги у немцев, но их шпионами они точно не были. Да и не уверен, что Германия могла в семнадцатом году что-то дать. Давать по мелочи — смысла нет, а по-крупному, так жалко.

Графиня Комаровская продолжила:

— А недавно, когда мы и мечтать-то о счастье забыли, Наталья приехала. Кажется, все теперь хорошо будет. И жених у нее имеется, пусть и большевик, молодой, но у властей на виду. Забеременела до брака — тоже ладно, все понимаем. Нынче — не прежнее время, да и в прежнее-то по всякому было. И поженились вы, честь по чести… Думаю — вот, счастье будет.

— Так что не так-то, Ольга Сергеевна? — не выдержал я. — Дочка замужем, зять человек приличный, даже при должности, дочку вашу любит, вон, внучка родилась. Жить будем, радоваться и внучку вместе воспитывать. Чем плохо?

— А на кого недавно покушение было? — нервно отозвалась Ольга Сергеевна. — А если на тебя покушение будет, когда ты с Наташей и нашей внучкой в машине сидеть будешь? Или в кафе? Ладно Наташка — прости Господи, что такое про родную дочь говорю, но она женщина взрослая, сама понимает, на что пошла, когда в партию большевиков вступила. А девочке-то это за что? А если домой вернетесь, в Россию, будет ли лучше? Война не закончилась, а когда закончится, бог его ведает. Я ведь знаю, что ты весь в шрамах, а в марте еще и контузию получил. А в России-то каково нынче жить? Даже если вполовину верить, о чем в газетах пишут, так плохо там… И куда я свою малышку-то туда отпущу? Голодать? У нас, хотя золота и бриллиантов нет, но хоть какие-то деньги остались, мы же девочку-то и вырастим, и выучим.

Самое грустное, что Комаровские-старшие правы. С моей работой я не уверен, что завтра останусь жив. Но оставлять девочку бабушке с дедушкой? Да вы что?..