Исполняющий обязанности

Глава 20 Крестные родители

Я уже несколько раз заводил разговор и с тестем, и с тещей на предмет того, что я должен вносить какую-то сумму за свое собственное содержание в их доме, а также и за свою супругу, а теперь и за дочь. Все-таки, я тут и сплю, и завтракаю, а иной раз и ужинаю. Выражал готовность оплачивать хотя бы коммунальные расходы. Я же, в глубине души, так и остался советским (ладно, пусть постсоветским) человеком, считающим деньги от зарплаты и до зарплаты, привыкший, что за свои расходы должен платить сам. Конечно, до такой степени маразма, как Германии, когда теща предъявляет зятю счет за обед (если это не миф), мы не дошли, но коли зять регулярно обедает у тещи, то он должен как-то компенсировать расходы.

Все-таки, нынешняя эпоха — это не времена рыцарей, когда странствующий идальго безо всяких пробелем находил кров и стол в любом попавшемся на пути замке, и никто бы не додумался вчинить ему счет за постой.

Но родители любимой супруги, услышав такое предложение, отреагировали странно. Андрей Анатольевич только покачал головой, пояснив, что такая мелочь, как пребывание в их доме, меня смущать не должна. А Ольга Сергеевна просто расплакалась, решив, что я ее не люблю и не уважаю, коли приходят в голову такие странные мысли. Несет, дескать зять какую-то дичь, ей даже стыдно. Мол — они не богачи, но прокормят и дочь, и зятя, не говоря уже о внучке. И вообще, с появлением в их особняке молодоженов, подарившим им внучку, их жизнь снова обрела смысл, который уже был утрачен.

Ну, не знаю, что и сказать. Я бы от такого смысла сбежал. Без нас Комаровским жилось гораздо спокойнее. Зять — советский полпред, дочь — сотрудник Коминтерна, да еще и с норовом.

Я ведь до сих пор не знаю источников доходов своего тестя. Понимаю, что до революции он считался человеком небедным, но не из богачей. Имений не было, собственного дома тоже, но снимал квартиру во весь этаж, да еще и на Литейном проспекте. У тещи, вроде бы, в приданом имелось какое-то имение — но это так, символически. Скорее всего, какие-то деньги у Комаровских все-таки были, и они умудрились не просто вывезти их из России, но и достаточно удачно вложить. Вон, и здешний особняк у них не в аренде, а собственности. Но расспрашивать тестя об источнике доходов было не очень-то удобно.

Наташка опять поругалась с Ольгой Сергеевной. И повод на этот раз был серьезный — вчера, пока единственное чадо уходило по делам, поручив ребенка своей бабушке и няне, те быстренько сбегали в церковь и окрестили девочку. Мне уже попало, что недоглядел, но с меня как с гуся вода — я вчера весь день был на службе.

В принципе, даже если бы я знал, то мешать крещению бы не стал. Правда, сам бы не пошел смотреть, как крестят ребенка. Моего, между прочем! Как девчушку окунают в купель с водой (наверняка холодной!), а она плачет. Да я бы не выдержал, схватил свою ляльку в охапку и убежал.

За завтраком ссора между матерью и дочерью разгорелась с новой силой.

— Мама, мало мне венчания? — возмущалась супруга, успевая есть еще и манную кашу. — Но с венчанием еще ладно, базу для руководства мы подвели, а крестить-то зачем? Теперь ты хочешь, чтобы все указывали на меня пальцем и говорили — вот, мол, старая большевичка, которая проповедует атеизм, а сама, между тем, ребеночка окрестила!

— А ты атеизм и не проповедуй, — резонно отвечала теща, державшая внучку. — Проповедников и без тебя хватает. Ты лучше кашу ешь, тебе малышку кормить.

Теща перекусила раньше нас, а теперь тетешкалась с Викусей.

Ольга Сергеевна вообще девчонку с рук не спускала, даже мне и Наталье, не говоря уже о няне, давала понянчить внучку с большой неохотой. Наташка была в более выигрышном положении, нежели я — она, все-таки, кормила младенца, а меня вообще почти отстранили. Но я, откровенно-то говоря, и не роптал.

Наташка уже начала немного ревновать мамку. Как мне кажется — зря. Хочет бабушка возиться с ребенком, зачем мешать? Хуже, если дед да бабка не желают иметь дело с внуками.

— Мама, я атеизм и не проповедую, я им живу, — ответствовала моя супруга.

— Как бы моя матушка сказала — дурочек и без тебя хватает, не умножай их количество! Жить надо просто, без заумствований. А если не станешь хвастать направо и налево, что у тебя ребенок крещеный — так никто об этом и не узнает. Болтай поменьше, так оно здоровее будет. Верно Олег?

Я как раз доедал яичницу (мне полагался английский завтрак) и хотел поддакнуть, но не успел, потому что супруга уже ответила за меня:

— Олегу, между прочем, тоже придется отдуваться. Мы и так у вас на поводу пошли, когда венчались. А теперь еще и крестины…

Тесть, укрывавшийся за листом «Биржевого вестника», выглянул из-за страницы, оценил обстановку и снова спрятался. Никогда не нравилось, что у некоторых людей имеется манера читать газету прямо за завтраком, но тут оценил — есть в этом своя сермяжная правда.

— А мы отмажемся, — деловито сообщил я. Когда это такое было, чтобы я из-за такой ерунды, да не отмазался? — Если кто что-нибудь скажет, спросит, то мы на Ольгу Сергеевну и Андрея Анатольевича вину свалим. Мол — что взять с двух осколков старого общества, да еще и от графов? А они люди несознательные, в РКП (б) не состоят и не состояли. И еще, пусть предъявят нам документальные снимки и доказательства, что крестили именно нашу дочь. Пусть покажут Викину голую попку, докажут, что это ее попка, но я тогда фотографу аппарат на уши одену, чтобы не подсматривал за голенькими детенышами.

— Володя, тебе бы только шутки шутить! — вспыхнула Наталья, забывая в этот момент о конспирации. — А дело-то серьезное. У нас за такие вещи из партии исключали.

— Так и сейчас исключают, — сказал я. — Или, как минимум, объявляют строгий выговор. А я тебе уже сто раз предлагал создать при нашей миссии первичную партячейку. Никиту Кузьменко пора в партию принимать. Сколько можно толковому парню в комсомольцах ходить?

— А я тебе тоже сто раз говорила, что пока не будет трех человек, то ячейку создавать нельзя. А я на партучете в компартии Франции состою.

Ну вот, дорогая отвлеклась на партийно-бюрократическую канитель, и уже не ворчит. А я собирался снова предложить, чтобы мы на собрании партячейки друг другу выговора вынесли. Ну, а попозже, сами бы их и сняли.

Но Наташе лучше так не говорить. Это я старый циник и к некоторым вещам отношусь довольно спокойно. Например, разделяя и уважая коммунистическую идеологию, не вижу проблемы в том, что сам остаюсь человеком верующим (хотя и не воцерковленным) и готов выполнять некоторые религиозные ритуалы. Но для жены коммунистическая идеология подразумевает и атеизм, и отказ от всего того, что верующие люди именуют Таинствами.

— Я вот на вас иной раз смотрю, и думаю — а кто из вас все-таки старше? — глубокомысленно произнесла теща. — Если по документам, так вроде бы Наташа, а по разуму — так Олег.

— Само-собой, что я старше, — твердо заявил я. — А документы, как всем известно, всегда врут. — Чтобы отвлечь жену от новых стенаний, спросил: — А кого пригласили в крестные?

— Крестная мать — Наталья Владимировна Игнатьева, супруга графа Игнатьева, а крестный отец — граф Владимир Николаевич Коковцев, — отозвался тесть, опять высунувшись из-за газеты.

— Наталья Владимировна — очень достойная женщина, — одобрил я. — Тем более, что она нашей Викусе серебряную ложечку подарила — кстати, самая первая, ей сам бог велел крестной стать. А Коковцев Владимир Николаевич — это тот самый?

Под серебряные ложечки внучки теща завела красивую шкатулку. Причем — уже вторую. Первая оказалась маловата, потому как ложечек накопилось штук двенадцать. Вот, девчонка еще не выросла, а уже хозяйством обзаводится. Может, пригодится на «черный день». Лучше бы таких дней и не было, а вот серебряные ложечки пусть будут.

— Ну да, других-то графов Коковцевых и нет, — отозвался довольный тесть. — И им не зазорно у будущей графини крестными быть, и нам честь.

Эх, Андрей Анатольевич. Вам бы все ваши игрушки. Графы с виконтами, да прочая отжившая свой век шушера. И куда я со свиным рылом в графья полез? Вон — Викуська спит, и пофиг ей с высокой колокольни, кто ее крестные. Главное, чтобы люди были хорошие.

Но Коковцев-то у нас был министром финансов. Человек умный, свою точку зрения умел отстаивать. Опять-таки — Распутину давал окорот. За что, в общем-то, и поплатился. Правда, есть мнение, что он поплатился местом за категорическое нежелание втянуть Россию в абсолютно ненужную войну

— А чем Владимир Николаевич сейчас занимается?

— Председательствует в местном отделении Международного коммерческого банка, — хитренько посмотрел на меня тесть.

Андрей Анатольевич, беру свои мысли, касающиеся ваших «игрушек» обратно. А уж не Коковцев ли является консультантом тестя в деле, касающимся покупки «семейного» банка? И кто просвещает графа Комаровского о бирже, о котировках ценных бумаг?

Супруга у меня девушка умная, она очень внимательно прислушивалась к разговору и, кажется, уже поняла, что даже крестины родной дочери, проведенные в нарушении заветов и установок партии, можно рассматривать под другим углом. Вот-вот. Не для оправления религиозного культа, а для завязывания нужных связей. Все для пользы страны, государства и партии большевиков.

— Как думаете, Коковцев станет с нами сотрудничать? — поинтересовался я.

— Вряд ли он согласиться вернуться в Россию, — пожал тесть плечами. — Да и вообще… О Советской власти у него воспоминания не самые лучшие. Владимира Николаевича в семнадцатом году в чрезвычайку забирали, сбежал с огромным трудом.

— Сбежал? — удивился я. Не слышал я про такое, чтобы из моей конторы кто-то сбежал. Теоретически, если кто-то помог или похлопотал — то да. Может, какие-то случаи и бывали, но я о них тчоно не знаю. А вот чтобы самому выбраться… А сколько лет-то графу Коковцеву? Наверняка либо под шестьдесят, либо уже за шестьдесят, поздно Эдмона Дантеса изображать.

— Возможно, что не сбежал, а выпустили, граф такими деталями не делится. Но как бы он из чека ушел? Бывает так, чтобы отпускали?

Я немного обиделся. Интересное представление у тестя о моих коллегах. Получается, что никто, кого задерживало ВЧК, на свободу уже не вышел?

— Так очень просто. Ушел ногами. Вон, Гумилева тоже в петрочека тягали, теперь у нас, службу дипломатическую тянет. Если бы всех, кого мы арестовывали, потом расстреливали, так из России одно сплошное кладбище получилось.

— Олег, Андрюша, давай об этом не будем, — попросила теща и мы с Комаровским-старшим прекратили политическую тему.

Вообще, на разговоры о политике у нас было наложено «табу» еще с момента знакомства. У Комаровских — что у тестя, а что и у тещи, имелось немало знакомых и даже родственников, погибших на «той» стороне линии фронта. А у меня, напротив — на моей линии. А у Натальи, получается, и тут, и там. Гражданская война — самое поганое, что может быть. И правых с виноватыми нет, и победителей не бывает. Идеология побеждает, а люди нет. И погибают-то, вот что обидно, лучшие.

Но на Коковцева необходимо подать запрос — когда его задерживали, по каким причинам отпустили? За что задерживали можно не уточнять, и так понятно. Не исключено, что его выпустили под расписку в том, что он не станет причинять вред пролетарскому государству. Такое практиковалось в конце семнадцатого и даже в начале восемнадцатого. Вон, того же Май-Маевского отпустили под такую же расписку. Прекраснодушные романтики! А генерал сразу же рванул на Дон, воевал против нас, а потом, добившись в белой армии высоких постов, с пленными красноармейцами вообще не церемонился, даже не читал обвинительных актов — отправлял на расстрел. А бывших офицеров — на виселицу.

А еще были еще такие генералы, как Краснов и Шкуро. Этих тоже отпустили «под честное слово». Вот, расстреляли бы вовремя, так и в гражданскую бы они против нас не воевали, и в Великую Отечественную не формировали казачьи подразделения в составе вермахта.

А ведь похоже, что Владимира Николаевича и впрямь отпустили «под честное слово». Но он, в отличие от иных-прочих, свое слово сдержал. Кажется, ему предлагали возглавить русскую делегацию во время Парижской конференции 1920 года, на которой победители делили шкуру Германии, но граф Коковцев, мотивируя, что он не может быть самозванцем (Россию-то на конференцию не приглашали) отказался.

Хорошо бы привлечь Владимира Николаевича к сотрудничеству. В идеале — даже не с торгпредством или посольством, а с Совнаркомом. Мелковат масштаб для бывшего премьер-министра. Коковцев — фигура крупная, его знания и опыт очень бы пригодились для всей страны.

— Володя, а почему ты не интересуешься — как теперь у тебя дочку зовут? — ехидно спросила Наталья.

— В смысле? — не понял я. — Разве не Вика?

— Так нет среди православных святых этого имени, — сообщила теща. Подумав, поправилась: — Так-то они есть, я даже календарь смотрела, но нашему настоятелю имя Виктория не нравится. Говорит — у русской девчонки русское имя должно быть. Дескать — имя Виктория — сиречь, Победа, оно языческое. А еще так британскую королеву звали, при которой мы Крымскую войну проиграли.

— А какие у нас чисто русские имена? — слегка оторопел я. — Если Маши да Даши, так тоже нерусские. Если только Ольга, так и то, под вопросом. У нас же все имена либо греческие, либо римские, либо еврейские. А, Владимир с Олегом русские.

— Вот ты это нашему батюшке скажи, — захохотал тесть. — Он, как баран…

— Андрюша! — возмутилась теща и тесть поправился: — В общем, упрямый наш батюшка. Сказал — мол, пусть девчонка станет Александрой. Мы будем ее Викой звать, а имя в крещении Александра. Жена моего друга Светлана, так она в крещении Фотиния. Или Фетинья?

— Да какая разница, сколько у девочки имен? — пожала плечами теща. — Вон, у тебя два, а сколько их у Наташи было — со счету сбилась. Она у нас и Ириной Гладиной была, и Анастасией Погребинской, и Ксенией Кузичевой.

— Не Кузичевой, а Кузякиной, — поправила Наталья, а потом фыркнула. — Фамилию мне выписали в честь кота нашего хозяина. Его Кузьмой звали.

Я их почти не слушал. Встал, тихонечко взял спящего ребенка из рук слегка изумленной тещи. Вот значит как, Сашка. Сашка Кустова.

— Володя, то есть Олег, а ты чего? — удивленно спросила Ольга Сергеевна.

— Да у меня маму Александрой звали.

И ведь я не соврал. Маму у меня и на самом деле звали Александрой. А еще — именно так зовут мою дочь, оставшуюся в том мире. Вот ведь, бывают такие совпадения.

Все Комаровские сидели притихшие. А я носил на руках свою дочку, заглядывая ей в личико, пытаясь понять — похожа она на ту мою Сашку, или нет? Вроде бы, не должна быть похожа, даже ни капельки, но мне показалось, что похожа.

— Эх, кто еще из нее вырастет? — хмыкнул тесть.

— Главное, чтобы не стала писательницей.

— Почему писательницей? — в один голос поинтересовались и жена и теща.

— Так с ними, с писателями, сплошное расстройство[6].

Девчонка вдруг проснулась, улыбнулась, а потом почему-то заплакала.

— Кормить пора! — взгоношилась теща, а Наталья, решительно взяла у меня дочку:

— Володька, дай ее мне, кормить будем. И давайте-ка, господа и товарищи мужчины, идите отсюда.

Кажется, а чего тут стесняться? Но Наташа отчего-то стеснялась кормить ребенка прилюдно, даже при муже. Мы с Андреем Анатольевичем переглянулись и вышли. А мне уже и на службу пора. Наверное, уже и авто ждет, и телохранитель копытом бьет.