Испивающие Души

Глава пятая

«Гончая» и «Вечное правосудие» убегали от Имперского Флота уже шесть месяцев, последний из которых они провели в гуще Поля Цербера. На расстоянии оно казалось прекрасной россыпью мерцающих пылевых облаков и ярко святящихся астероидных скоплений, озаряемых светом звезд, сверкавших в глубине. Но, подлетев поближе, вы понимали, что глубоко заблуждались. Вид открывался омерзительный. Поле целиком состояло из как будто пережеванных глыб камня, вращающихся совершенно независимо друг от друга. Самые большие из них были размером с луну Терры, хотя больше всего вреда причиняли маленькие, постоянно набиваясь в сопла двигателей и оставляя на стеклах иллюминаторов извилистые трещины.

Именно тут нашли пристанище крейсеры космодесантников. Они висели в груде камней с выключенными двигателями, темно-пурпурная краска на корпусе кораблей была уже практически полностью содрана постоянными столкновениями с микрометеоритами. Постоянное мельтешение пыли и каменных облаков скрывало их от корабельных сенсоров, поэтому команды звездолетов могли спокойно переговариваться друг с другом. Засечь местоположение крейсеров можно было только случайно, посмотрев на каменное поле и заметив крохотные серебряные всполохи звездного света, отражающегося от металлической обшивки.

Но не это определяло ситуацию. На кораблях осталось мало горючего и подходило к концу продовольствие.

Апотекарий Паллас беспокоился за сержанта Теллоса, даже лично вызвался заботиться о нем, так как чувствовал странную ответственность за этого человека. Он вытащил его из переделки и доволок огромное тело десантника до поверхности платформы, и долг заставлял Палласа завершить лечение.

Но это было давно. Теперь, шесть месяцев спустя, любопытство и интерес сменились заботой и обеспокоенностью за изувеченного сержанта. Правда, прежде чем приступить к лечению Теллоса, сначала его надо было найти, так как десантник опять сбежал из лазарета, где Паллас наконец-то придумал, что же с ним делать.

Теллоса было нелегко отыскать, впрочем, это уже никого не удивляло, так как беспокойный больной сбегал с больничной койки уже по меньшей мере раз шесть. «Гончая» была не самым большим кораблем Испивающих Души. Где-то там, на их базе, стояли огромные боевые баржи и раздутые транспорты снабжения, но экипаж крейсера был лучшим из лучших, а вследствие этого крайне малочисленным, поэтому целые палубы пустовали. Здесь, в монастырском крыле, где ни один брат-десантник не появлялся веками, грохот тяжелых керамитовых подошв эхо разносило по кельям и часовням. Тут и там мелькали сервиторы-уборщики, поддерживающие это место в идеальной чистоте, но каким-то образом их присутствие делало все вокруг еще более пустым и бесприютным.

Паллас проверил биосканер. Ничего. Это само по себе беспокоило — датчики жизнедеятельности Теллоса за последние несколько недель все реже и реже мелькали на экранах прибора апотекария. Он взглянул на высокие арки потолка и на темные, матово-серые стены келий, выстроившихся аккуратной линией вдоль прохода. Множество мест для укрытия, особенно если знаешь, чего хочешь. Может, Теллос считал эти еженедельные прятки своеобразным вызовом судьбе? Если так, то он мог скрываться тут неделями и даже дольше — согласно последним данным, сержант отдыхал и ел все меньше и меньше, существуя только на энергии собственного тела.

Коридор привел к флигелю либрариума. Прошли годы с тех пор, как сюда ступала нога космодесантника или послушника, а «Гончую» переделали в абордажный корабль. Раньше здесь держали летописи Ордена, от новейшей боевой статистики до древних песен, сочиненных давно умершими героями, желавшими, чтобы их легенды не канули в бездну времени.

Сейчас полки, упиравшиеся в потолок, стояли пустые, только пара книг виднелась то тут, то там. Рядом стояла кафедра, с которой капеллан некогда бранил послушников или вдохновлял их рассказами о великих свершениях Ордена. На ней лежал текст эпической поэмы о каком-то крестовом походе, даже память о котором давно исчезла во тьме веков. Паллас постарался не дотрагиваться до пожелтевших ветхих страниц перчаткой доспеха.

Одна стена полок была доверху забита тонкими томиками «Боевых Катехизисов» Дениятоса с иллюстрациями. Здесь все говорило о смерти, так как эти книги принадлежали погибшим десантникам, и на их страницах навеки остались комментарии, написанные от руки. По правилам, убрать все тексты из либрариума можно было только после того, как «Гончую» спишут в утиль.

Запищал биосканер, краем глаза Паллас заметил предупреждающий огонек. Сигнал слабый, но это все равно мог быть Теллос.

Апотекарий прижался к стене, зная, что тени, привольно раскинувшиеся в сумрачном свете, не скроют его от зоркого взгляда другого десантника. Одна рука сомкнулась на ручке инжектора, впрыскивающего лекарство и извлекающего генное семя из мертвых тел, другая обхватила рукоятку болтера.

Нет, Теллос, конечно, не станет нападать, но сержант всегда был непредсказуем. Паллас чувствовал в душе холодок неуверенности, слишком уж изменился за последнее время его пациент.

Он увидел, как кто-то пересекает либрариум и входит в арочный проем, ведущий в боковую часовню. Лишенные кожи мускулы существа обвивали прутья ржавого металла, две сверкающие линзы выдавались вперед из ободранной головы, казалось, состоящей только из сухожилий и костей. В одной руке создание держало пулемет, в другой — алебарду с двумя лезвиями. За ним шлейфом вились пучки проводов, а сервомоторы выли при движении.

Боевой сервитор. Еще послушником, как и любой Испивающий Души, Паллас истребил десятки подобных штук болтером, цепным мечом, ножом, голыми руками и всеми видами оружия, которые мог использовать или найти на поле боя. Он до сих пор помнил, как трудно было их убить, к тому же тренировочный автомат стрелял далеко не холостыми патронами. Ученики, провалившие боевые испытания, не выживали по определению.

Искусственные глаза сервитора сканировали либрариум. Паллас знал, что у механизма ограниченный угол зрения и пока он его не видит. Апотекарий даже не предполагал, что на «Гончей» остались столь древние машины. Должно быть, их, как и книги, забыли, когда перевозили оборудование монастыря.

В тишине зала послышался легкий щелчок, сервитор переключил пулемет со стрельбы одиночными на стрельбу очередями.

Паллас поднял болтер, прочитав молитву, когда взгляд механических глаз остановился на нем.

Вторая фигура, на этот раз человеческая, упала прямо с потолка, блокировав прицел Палласу. Сверкнуло что-то длинное и серебряное, и половина головы сервитора упала на землю, поблескивая влажной поверхностью свежеразрезанного мяса. Пулемет выпустил очередь, пули защелкали по массивным колоннам, остановился на секунду, выбрал мишень и выдал еще одну очередь.

Но атакующий был слишком быстр. Робот промахнулся.

Мелькнула алебарда. Разумеется, у нее не было силового лезвия, но голубое потрескивающее поле энергии могло парализовать мускулы и отвлечь противника, давая сервитору драгоценные секунды найти в теле мишени уязвимое место. Послышался лязг, когда вновь прибывший парировал удар изящным движением, закрутив меч вокруг алебарды.

Неожиданно механизм разрезало от горла до крестца, кабели и петли мышц повалились на пол. Потом удар пришелся на оружие, затем на ногу и, наконец, на оставшуюся часть головы.

Куски соскользнули по металлической поверхности сервитора и с хлюпаньем шлепнулись на пол. В неожиданно наступившей тишине слышалось только бормотание затихающих сервомоторов да тяжелое дыхание победителя.

Обнаженный по пояс, бледный, с широкой спиной, человек стоял над останками тренировочной машины. Кожа мужчины просвечивала, и Паллас видел, как перекаченные мускулы спины и рук медленно расслабляются по мере того, как остывает ярость схватки, а под ними проступают странные черные щитки.

Оружием необычного воина оказались любовно заточенные метровые лопасти вентилятора воздушной шахты, отполированные до зеркального блеска. Мужчина прикрепил лезвия к культям рук.

— Приветствую, сержант Теллос, — медленно произнес апотекарий.

Десантник повернулся. Кожа на его лице была такой же, как и на спине. Паллас видел, как двигаются мускулы челюсти при разговоре.

— Апотекарий. Не ожидал, что ты найдешь меня даже здесь.

— Ты подчиняешься приказам, Теллос, и должен оставаться в лазарете. Тебе надо вылечиться. — Паллас почувствовал запах пота, когда подошел поближе к своему пациенту. Затем он взглянул на сочащиеся останки сервитора. — Практикуешься?

Теллос улыбнулся:

— Заново прохожу тренировку, апотекарий. Если Орден захочет снова отправить меня в бой, я должен всему учиться заново.

— Сержант, ты не можешь сражаться. Мы тебе говорили это много раз. Шок повредил нервы, мы не можем поставить бионические…

— Мне не нужны протезы, Паллас. Я не могу держать в руках цепной меч, но зато могу отдать свою жизнь за честь Ордена. Ничего не изменилось. — Теллос поднял свои самодельные лезвия, их кромки ярко засверкали в полумраке. — Мне просто нужно больше практиковаться. В конце концов, все мы когда-то были новичками.

— Нет, Теллос. Все кончено. Поговори с капелланом, если тебе трудно принять это. Я забочусь о твоем физическом здоровье, ты — мой брат, и, хотя твоя жизнь на поле боя осталась в прошлом, я все равно за тебя в ответе. Мы не знаем, что с тобой происходит, Теллос. Ты меняешься. Может быть, это твои прогеноиды так реагируют на травму, мы не знаем. До тех пор, пока твое состояние не стабилизируется, апотека-риум не может позволить тебе гулять где вздумается. — Он снова посмотрел на сервитора. — Откуда ты выкопал эту древность?

— Просто исследовал все вокруг. Никогда не делал этого раньше. Я годами летал на одном корабле, потом на другом, но никогда не задумывался, что находится за следующей переборкой. Почему так, Паллас? Может, мы боимся? Подчиняемся приказам? Или просто нам никогда не приходит в голову спрашивать?

— Такие вопросы надо обсуждать с капелланом, Теллос. Позволь мне тебя осмотреть, и ты сможешь поговорить с ним.

— Я снова буду сражаться, Паллас.

— Знаю, сержант. Так ты пойдешь со мной?

Апотекарий повел Теллоса из либрариума обратно в лазарет «Гончей», где сервы и апотекарий Ордена снова изумятся процессам, происходящим в его теле, и в очередной раз пожмут в недоумении плечами.

Обзорный экран в лекционном зале на борту «Упорного» уже несколько месяцев показывал одну и ту же картину — Поле Цербера, озаренное отблеском дальних звезд. Где-то там, в парящей массе камня, затаились два крейсера Испивающих Души.

Скопище астероидов блокировало для сканеров флота все сигналы, кроме самых основных. Пока все данные разведки говорили только о том, что «Гончая» и «Вечное правосудие» практически не сдвинулись с места за пять месяцев. Что делают десантники, сколько их осталось, каковы их планы, состояние кораблей, количество боеприпасов — все это по-прежнему оставалось в области предположений.

Поле Цербера было подлинным кошмаром, попытки вытащить оттуда Испивающих Души — верным самоубийством. Крейсеры всего лишь уйдут еще дальше, а имперские линкоры попадут под массированный удар астероидов, если попытаются продолжить преследование. Но, с другой стороны, десантники не могли покинуть свое убежище, у них практически не было шансов уцелеть в случае побега, так как флот Администратума стал гораздо больше и мог запросто обложить все Поле Цербера по периметру.

Старший консул Хлур никогда не думал, что будет рад потерять контроль над самой важной миссией в своей жизни, но теперь ощущал странное облегчение — теперь от него ничего не зависело. Конечно, его имя вписывалось в официальные коммюнике, давая принятым решениям статус номинального одобрения Администратума, но вот его мнение больше никто в расчет не принимал.

Хлур стал пассажиром, наблюдателем, неспособным изменить события вокруг себя. Он избавился от любой ответственности за то, что могло стать очередной кровавой бойней.

Если бы Векк не решил действовать быстро и решительно, они бы никогда не нашли след двух ударных крейсеров в варпе. В зоне астероидов связь с адмиралтейством подсектора отсутствовала, поэтому линейный флот Администратума больше не получал подкреплений. «Гидранэ Ко» остался у Лаконии на ремонт, но еще до прибытия в Поле Цербера в их распоряжение поступили два новых крейсера, артиллерийский дивизион эскорта, несколько подразделений истребителей-бомбардировщиков, космический госпиталь Департамента Муниторум и огромное количество кораблей поддержки, роем носящихся вокруг гигантских звездолетов. Им даже прислали «Ярость кающегося грешника», видавший лучшие дни «Рагнарек», огромный боевой корабль, оснащенный большим количеством разрушительных средств, чем Хлур мог себе представить.

— Пять месяцев, — пробормотал он.

— Консул? — Кто-то неслышно подошел к нему сзади.

Талая, должно быть, стояла там уже какое-то время. Она была флотским тактиком, одной из семи дюжин, которых послало адмиралтейство. Именно они в конце концов вырвали власть из рук Хлура и теперь все вместе фактически управляли флотом Администратума.

— Тактик, я думал, что нахожусь здесь один, — указал он на гигантский обзорный экран амфитеатра. Обычно на нем показывали тренировочные лекции, но сейчас подключили к экрану капитанского мостика. — Иногда вдали от шума и суеты легче критически оценить ситуацию.

— Согласна с вами. Вам не нужно ничего объяснять. Ваша должность — это такой стресс и напряжение.

Хлур не мог понять, скрывалась ли в ее словах издевка, или просто Талая мало общалась с людьми. У нее было острое бледное лицо, призрачным пятном выделяющееся на фоне темно-синей униформы, которое, казалось, просто не создано для выражения эмоций.

— Вы что-то сказали, консул?

— Просто думал… Они там уже пять месяцев. Никто не приходил и никто не уходил. Нам постоянно подвозят припасы, а у них ничего нет. Ни одного шаттла. Что они делают с едой? Или топливом?

— У нас очень мало информации, мы не знаем, какова степень сопротивления космодесантников физическим лишениям, — ответила Талая. — Вполне возможно, что в традиционном смысле им вообще не нужны еда и вода. Даже требования, предъявляемые к поддержанию жизни, у них совсем другие, не как у обычных членов корабельного экипажа, принимая во внимание их сопротивление ужасающим условиям на поле боя.

— Может быть. Ваши выводы как-то не вдохновляют, мы же вроде собираемся уморить их голодом.

Он видел только один путь сломить волю Испивающих Души и послать их на дисциплинарные процедуры. Все наступательные стратегии были отклонены с порога, учитывая плотность поля астероидов и возможную наступательную способность ударных крейсеров. Правда, люди просто не упоминали об ужасе перед еще одним абордажем Испивающих Души.

До сих пор никто не мог понять, кто же будет проводить военный трибунал над тремя сотнями космодесантников, никто не мог подсчитать ущерб, нанесенный разрушением звездного форта и захватом «Гериона». На фоне ожесточенных ведомственных споров как-то затерялся резонный вопрос, есть ли на кораблях достаточно крепкие и просторные тюрьмы, в которые можно посадить солдат, по слухам, разбивавших переборки голыми Руками и смеявшихся от прямого попадания из хеллгана в грудь. Так далеко у тактиков мысли не заходили.

— Блокада — это только одна стратегия. Есть и другие. Когда подойдут еще несколько наступательных кораблей, мы сможем провести полноценную атаку, для чего запросили космическую фабрику класса «Голгофа».

С ее помощью мы сможем расчистить дорогу сквозь поле астероидов.

— Талая, это займет месяцы. Годы.

— Если понадобится, то мы пойдем и на это, консул. Они предатели, эти космодесантники из знаменитого и проверенного в боях Ордена. Я не могу даже представить себе более опасного врага.

Естественно, она была права. Где-то в гуще Поля Цербера дрейфовали два корабля с самыми смертоносными и фанатичными солдатами, которых уже трудно было назвать людьми. Что бы ни заставило их вонзить нож в спину союзников, пусть даже этот урод Хоботов и тупая безделушка, которую все вокруг напыщенно называли Копьем Души, Хлур слышал достаточно легенд о десантниках и понимал очевидное: они не сдадутся, они не простят обид, они скорее всего просто не поймут, что предали Империум.

— Нам придется убить их всех, консул. У нас нет другого выхода.

Он посмотрел на Талаю. На лице женщины не отразилось ни единой эмоции.

— Вы отдаете себе отчет в том, что сказали, Талая? Я имею в виду, это же…

— Нельзя представить ничего хуже, консул. Предатели, свободные делать все, что им вздумается. Бандитизм, идолопоклонничество, раскол — все самые страшные преступления, совершенные с доблестью и самоуверенностью Ордена Космодесанта. Если у нас уйдет век и мы потеряем все корабли этого флота, все равно надо их остановить. Мы осознаем, к каким последствиям может привести уничтожение воинов такого класса, но также понимаем, что сделают они, если мы не будем действовать с максимальной жестокостью.

— Я знаю, тактик. Я видел, что осталось от «Гериона». Но… я никогда в жизни не мог себе представить, что дойдет до такого.

— Разумеется, нет, консул. И вам не надо винить себя за потерю звездного форта и предательство Испивающих Души. Вы просто не ожидали такого поворота событий.

По-видимому удовлетворившись моральным воодушевлением, тактик Талая неслышно поднялась по ступеням аудиториума и исчезла в артериях «Упорного», где офицеры и специалисты из разных имперских ведомств объединили усилия, сформировав нервный центр миссии. У него даже имя появилось. Попытку выследить и поймать или скорее всего убить предателей официально нарекли «Лаконийской травлей».

В тщедушном теле Изера жил на удивление мощный голос, наполнявший часовню «Вечного правосудия». Комната была полностью высечена из камня, от кафедры впереди до скамей с высокими спинками, на которых разместилась паства священника. Под потолком металось холодное эхо. Это место, казалось, несет на себе печать возвышенной одухотворенности, а Испивающие Души сейчас очень в ней нуждались.

— Вы уже видели, что происходит, когда имя Императора поминают всуе, — говорил Изер. — Когда Он становится всего лишь предлогом для установления законов, помогающих некоторым получить власть и богатство, когда Он превращается в монстра из детских сказок, дабы боялись Его слабые и подчинялись раз вращенным.

Вы видели, ибо все вы, мои заблудшие братья и сестры, подвержены этому богохульству, как десантники, так и низшие из паствы моей. Теперь на нашу долю выпали тяжкие испытания. Столь велики машины порчи и самолюбования, построенные этими людьми, что Даже величайшие из воинов, избранники самого Императора, тяжко гонимы их наваждением.

Но Император, Архитектор Судеб, все видит и все знает. Разве не нанесено подлинное оскорбление Империуму, живо стоящее пред глазами вашими? Разве не проявили себя отступники самовлюбленные, кинув в грязь имя Испивающих Души и подняв руку на них? Но знаем мы, что, хотя мало число наше, а враги Императора окружают нас даже сейчас, ведомы нам подлинные замыслы Повелителя нашего и сильнее они, чем самый могущественный космический флот.

Возможно, слова эти покажутся слабым утешением тем, кто много потерял или уже умирает. Но быть просветленным на пороге смерти в тысячи раз величественнее, чем жить веками, пребывая в невежестве. Нас мало, нас окружили со всех сторон, но мы свободны.

Изер взглянул на собравшуюся перед ним паству. Из его последователей осталось меньше тридцати человек — многие оказались ранены или просто забыты в суматохе эвакуации из звездного форта, другие умерли от слабости, болезней, из-за скудной пищи. Но среди выживших стояли новые последователи, привлеченные светом истины Архитектора Судеб, — космодесантники, Испивающие Души. Около сотни гигантов в полных доспехах, отремонтированных и сверкающих, стояли перед ним на коленях и молились.

Его обескураживала сама мысль, что такие люди слушают его, когда сам он некогда был вором, низшим из низших. Но Изер знал: истина на его стороне. Он слышал, как Архитектор зовет его, убеждает, призывает сыграть решающую роль в его священном плане, уводя от развращенной идолопоклоннической церкви Адептус Министорум и суеверного ига ее многочисленных культов. Теперь, когда Испивающие Души вживе увидели, как Империум обращается с теми, кто старается следовать по дороге Императора, они открылись учению Изера. Каждый десантник, у кого не было работы на «Гончей» или на «Правосудии», стоял тут, безмолвствуя, погруженный в размышления, постепенно позволяя словам священника смешаться с десятилетиями обучения, через которые они прошли. Даже их капеллан Иктинос, никогда не снимавший свой шлем в виде черепа в присутствии Изера, слушал его и находил зерна истины в словах проповедника.

Бывший вор чувствовал силу. В своих мечтах он видел легион воинов в пурпуре и кости, который возьмет планы Архитектора Судеб и воплотит их в реальность. Если Изер будет с ними, когда это произойдет, если поможет показать им путь… Но сам он ничего не значит, он просто рука Императора, направляющая их мысли.

— Будьте сильными, братья и сестры. Не сдавайтесь пред оком Его. Наполните жилы свои верой, отриньте врагов и приготовьтесь. Ибо Он — наше спасение, погибнем ли мы под руками неверных или нет.

Когда проповедь закончилась, паства вернулась к своим обязанностям. Одни отправились к больным, другие — на корабль, многие десантники решили посвятить эти минуты предписанным периодам размышления, они думали о принципах, на которых построена их жизнь. Один подошел к священнику — Изеру не нужно было даже подымать голову, чтобы понять, кто это, так как он ощутил энергию, клокочущую в его собеседнике.

— Изер, я бы хотел поговорить с тобой, — сказал Сарпедон, тот, кого другие десантники называли командором. — Некоторые из нас… меняются. Ты, наверное, слышал о Теллосе.

— Мне стыдно, но моих ушей коснулись эти слухи. Несколько моих последователей внушают твоим воинам благоговение, командор Сарпедон. Они любопытны, и они говорят.

— Мы не знаем, что с ним происходит или как именно он меняется. Детали сложны, но полностью трансформировалась химия тела Теллоса, и он отказывается признать, что его боевые дни кончились, хотя раны говорят сами за себя. Есть и другие, но у них все не столь явно. Модифицируется костная структура руки сержанта Грэвуса, а Гивриллиан говорит, что какие-то изменения происходят с его зрением. И это всего лишь два человека из множества.

— Если ты желаешь услышать объяснение от меня, командор, то я тебя разочарую. Я могу чувствовать присутствие Архитектора Судеб, я ловлю отблески того, что Он хочет мне сказать, но больше ничего не знаю.

Сарпедон развернулся, намереваясь уйти, но затем остановился:

— Изер, есть еще кое-что.

— Командор?

— Мы повернулись спиной к тому, что, как нас учили, является священным. Мы увидели угрозу, которую сам Империум представляет для порядка во Вселенной. Думаю, мы просто поняли, как мало знаем и насколько различны причины, по которым сражаются люди… Для нас это слишком много. Я сам не уверен, что происходит со мной. Вся Вселенная переменилась.

— Вера, командор Сарпедон. Больше ничего не нужно. Но думаю, это тебе известно.

— Разумеется, проповедник.

После того как Сарпедон ушел, образ его горел в разуме Изера еще долго. Он никогда не чувствовал такой силы. Понимал ли Сарпедон, кем может стать? Могли ли даже избранные воины Императора быть полностью готовы к исполнению Его воли? Видения священника показывали, что должно сделать. Он видел мир, построенный на лжи, и ужасный разум в сердце его, и надо было чистить от скверны все вокруг, дабы доказать Императору, что они достойны быть Его слугами. Готовы ли они? Существуют ли на свете люди, способные выдержать такую ответственность?

На все вопросы существовал только один ответ. Вера. А больше ничего не нужно.

Ни единый луч света не пробивался сквозь пурпурно-серые облака искусственного мира Коден Тертиус, но снизу он освещался огнями фабричных ям. Огромные колонны пламени километровой высоты вырывались из выхлопных отверстий, погруженных в каменистую почву, обжигая жилые хабитаты и комплексы управления, ревя от ярости, горящей в сердце планеты. Здесь большинство жилых территорий располагалось в толще скал или под землей, а на поверхности взору наблюдателя открывались длинные и тонкие металлические паутины, раскинутые между опорами и пиками гор, — поддерживающие стойки и сенсорные вершины. Густой слой дыма висел везде, делая любую картину размытой и серой, перечеркнутой мощными колоннами огня, вырывающимися из геотермального ядра планеты.

Техножрица Сасия Коралот смотрела на это зрелище через иллюминатор во флигеле ее лаборатории. Она знала, что когда-нибудь перестанет считать тьму и огни родной планеты такими уродливыми. Мелкие эстетические абстракции становились ничем, когда все вокруг поглощала гениальная логика — инструмент и создание Бога-Машины.

Постепенно Сасия будет улучшаться, получать новые имплантаты, пока от ее первоначального тела не останется столь мало, что разум ее отринет внешний мир, сосредоточившись только на механике реальности.

Техножрица так ждала этого дня, ведь Вселенная была таким мрачным местом, и только Омниссия мог принести в нее смысл.

Покой лаборатории нарушился, и в помещение вплыл сервитор, примитивный механизм, состоящий из устройства передвижения и голосовой коробки.

— Сообщение техножрице Коралот. До вашего сведения доводятся пожелания архимагоса Хоботова. Первое: техножрица Коралот должна связаться с ним, точка встречи — выход Кобальтового маршрута. Второе: ее лаборатория и все инструменты должны пройти очистку и быть готовыми к временному осмотру. Третье: архимагос ожидает, что он получит доступ к проведенным исследованиям и материалам дискуссий. Запрошен ответ.

— Я приду, — ответила Сасия, и сервитор с жужжанием уплыл.

Сама идея, что архимагос Хоботов выбрал ее, что ее работу наконец заметили… Кропотливый инженерный анализ различных объектов, прибывавших с экспедициями, занимал все ее время, рабочие столы лаборатории Сасии были сплошь завалены до блеска отполированными деталями. Но она никогда не думала, что откроет нечто, достойное упоминания, или что ее прилежание и преданность работе заметит кто-то из вышестоящих.

Может, вот оно? Может, так начнется ее восхождение? А может, это просто наивные мечты. Информационная панель, имплантированная в кожу левой руки, засверкала, показывая на карте Кобальтовый маршрут. Сасия вышла из своей мрачной лаборатории и заторопилась по каменным коридорам, забитым сервиторами всех размеров и модификаций, единственной общей чертой которых было присутствие переработанных человеческих тканей, использовавшихся для построения нервной и мускульной систем. Изредка попадались техножрецы, такие же послушники, как и она, или более почтенные магистры, за которыми обычно трусила толпа подмастерьев.

Она уже начала смотреть на людей как на машины из мяса и костей. Лежащая в основе Вселенной логика очаровывала ее, а налет ржавчины, который ей приходилось регулярно счищать с техноклавов и зондов для сбора данных, с каждым разом вызывал все большую волну отвращения. Когда-нибудь она будет парить в этих каменных анклавах со своими собственными подмастерьями, терпеливо снося их бесконечные вопросы и совершенно о них не заботясь. Она все поймет.

Кобальтовый маршрут редко использовался, он был проведен в каменной толще прямо к причалу шаттлов на поверхности. Когда Сасия вышла наружу, то сначала увидела сервиторов, стоявших плечом к плечу по всей улице. Фаланга охранников разделилась, и показался Хоботов собственной персоной, его глазные линзы сверкали в тени капюшона.

Когда-нибудь она станет такой же.

— Техножрица Коралот, — сказал архимагос голосом, похожим на великолепный металлический гул. — Я даю вам разрешение самой набрать команду для испытаний и провести обряды инженерного анализа на свое усмотрение.

Что-то прожужжало за ее спиной. Дрон-херувим — мертвая кожа лица застыла в безмятежной улыбке, вместо рук извиваются ловкие механические дендриты — с преувеличенной предосторожностью передал ей объект исследования.

Сверток, простой, самый обыкновенный сверток, едва ли длиннее ее предплечья. Сасия развернула его и увидела то, что ей предстояло исследовать.

Цилиндр, поверхность которого сверкала затейливыми золотыми графиками, с какими-то устройствами, встроенными в рукоятку. На первый взгляд они напоминали запредельно миниатюрные генные дешифраторы. Достаточно маленькая вещица, но ее опыт общения с доимперскими технологиями подсказывал, что этот артефакт — нечто большее, чем кажется на первый взгляд. Сасия почувствовала энергию сложности, переливающуюся под ее пальцами.

— Архимагос, что это?…

— Эта вещь известна как Копье Души. Нам стоило больших усилий достать ее. Я ожидаю от вас предварительной информационной исповеди в течение года.

Коралот не могла отвести глаз от артефакта, даже из почтения к Хоботову. Чем же он был — оружием, щитом, средством транспортировки, если один взгляд на него вселял в нее уверенность, что в ее руках лежит шедевр? И разве сможет она сделать анализ подобного творения?

Сасия с усилием оторвала взгляд от Копья и посмотрела на Хоботова:

— Почему вы выбрали меня, архимагос?

— У вас не слишком высокое положение, поэтому ваши исследования не привлекут к себе излишнего внимания. Благоговение передо мной и перед ценностями Омниссии, которые я олицетворяю, не позволит вам предать меня. Когда на карту поставлено столь многое, разумно извлечь выгоду из низших.

Хоботов пронесся мимо, широкими шагами удаляясь по Кобальтовому маршруту, в сопровождении стражи из сервиторов, сомкнувшейся вокруг своего хозяина. Коралот осталась наедине с Копьем Души.

«Низших». Слово неприятно резануло. Но такой она останется недолго.

Кое-что о ней не знал даже Хоботов. Он не понимал глубину ее решимости посвятить себя работе Омниссии, яркости, с которой цель горела перед ее глазами. И не только.

Много больше. На Коден Тертиусе жили и другие, такие же преданные делу, как она. Их связывала не только обычная профессия. Они станут ее командой и с помощью Копья Души начнут свое восхождение в ранг магистров.

Стены цитадели Квиксиан Обскура горели. Артиллерия утюжила их целую неделю, прежде чем началась полноценная атака, и химические пожары, разожженные снарядами, бушевали на зубчатых камнях огромной крепостной стены.

Сарпедон выкарабкался из посадочного челнока и увидел, что они приземлились одними из последних. Командор Кэон уже перебросил свое грузное тело в тяжелых доспехах через край подъемника ворот, поливая зарядами из болтера ксеносов внизу, в то время как энергетические разряды плавили камни вокруг него. Подразделение Каллиса, к которому был приписан Сарпедон, заняло оборонительную позицию, готовясь прикрыть штурмовиков, высадившихся до них. Пятнадцать человек, они должны были захватить управление гидравлическим подъемником и открыть огромные ворота внизу, чтобы ударные части авангарда имперской армии смогли испробовать свои мечи на ксеносах.

Над ними пронесся всполох огня, раздуваемый воющим ветром, но десантники не обратили на него внимания. Каллис оценивал ситуацию. Старый, седой, с лицом как будто сшитым из лоскутков измятой кожи, он командовал еще зелеными юнцами, только недавно посвященными в Испивающие Души, проверял, что же они выучили, будучи послушниками. Они все прошли сквозь жесточайшие тренировки, участвовали в патрулировании, но только некоторые побывали в схватке, подобной этой.

— Я хочу, чтобы плазма сожгла весь восточный край. Огнеметчик, библиарий, снимите вон тот укрепленный узел! — Каллис показал на оружейное гнездо, вырезанное прямо в камне, где раньше скорее всего стояла лазерная пушка или пусковая установка, но сейчас там закрепились шесть чужаков с тонкими чертами лиц, орудийный расчет огромной энергетической пушки, из которой они вели бешеный огонь в тыл наступающим Испивающим Души. Вперед пошел Виксу, огнеметчик, сзади Сарпедон, готовящийся выбросить энергию Ада. Некоторые библиарии Ордена расправились бы с оружейным гнездом с помощью телекинеза или пирокинеза, но у Сарпедона был другой метод. Он взламывал разум врага.

И все-таки… в чем заключался смысл этой битвы? Мысль ворвалась в его разум, подобно захватчику. Он помнил каждую деталь боя за крепость Квиксиан Обскура, как, собственно, и любого сражения, в котором принимал участие, но никогда, никогда не задумывался об их смысле. Нет, он старался представить себе самый страшный кошмар, которого боялись эльдары, и выжигал их, не отставая от своих братьев-десантников, чувствуя только, как по всему его телу разливается праведная ненависть.

Но в чем был смысл? После того как цитадель взяли, что с ней стало? Еще один мир, пустая оболочка, где правят жадность и жажда наживы, населенная мелкими чиновниками, которым просто не понять всю тщетность их жизней. Уничтожить ксеносов — это благородная цель, но потом потакать капризам жирных торговцев и лживых священников? Что в этом-то благородного?

Неожиданно все вокруг стало новым, непривычным. Сарпедон понял, насколько изменилась вселенная вокруг него. Подвиги, которыми он так гордился, теперь казались пустыми и напрасными. Тупой героизм, поддерживающий гнилой режим. Он пытался избавиться от этих мыслей, вытрясти их из головы, но ничего не получалось. Ворчливый голос где-то глубоко внутри оставался, ноя, что все бессмысленно, что он сражался, удовлетворяя прихоти самовлюбленных бюрократов, которые теперь хотели уничтожить его боевых братьев. Когда Сарпедон хотел посмотреть на себя со стороны, то старался оживить битву, а не просто наблюдать, как она бездушной лентой прокручивается в его памяти. Он представлял резкий, режущий ветер, проносящийся над зубцами крепости, зловонные серные облака артиллерийских выстрелов, клубящиеся внизу, тихое громыхание приказов, вырывающихся из миллионов глоток имперских гвардейцев, и мерцание в воздухе сотен несущихся к ним сюрикенов, выпущенных неприятелем.

Неожиданно Сарпедон снова оказался там, когда десантники ворвались на позицию, превратив энергетическое оружие в полыхающий костер и заминировав все боеприпасы. Но это оказалась засада, и из-за края стены вырвались эльдары в масках, с ярко сверкающими силовыми мечами, они с невероятной быстротой и ловкостью подпрыгивали, увертываясь от выстрелов.

Сложилась критическая ситуация. Но Сарпедон не боялся. Пришла ярость, она бросила его в гущу схватки, заставляя раз за разом разряжать болтер в незащищенные тела, сворачивать шеи и раскалывать черепа, скрытые масками с драгоценными камнями вместо глаз.

Очередь из болтера перерезала ближайшего из нападавших, его почти разорвало надвое, вся красота ксеноса истекла, как только тело упало на камни. За время меньшее, чем понадобилось пуле найти свою цель, к смерти приблизились еще двое. Он рубанул мечом одного, тот упал, другой ответил, и язык лезвия глубоко погрузился в бедро библиария. Десантник ударил нападающего в голову, позволил ему упасть, а потом наступил на шею керамитовым ботинком, почувствовав, как под ногой сминается плоть.

Но в этот раз, переживая все заново, Сарпедон ничего не ощутил. Как будто под подошвой хрустнула яичная скорлупа или какая-то былинка.

Когда покачнулся третий, оставив свою руку зажатой в кулаке библиария, Сарпедон не ощутил священного триумфа, который охватил его в тот день. Когда тело противника, больше похожее на кровавое месиво, перевалилось через край стены и полетело к земле, маячившей в ста метрах внизу, он не воскликнул от радости победы, хотя помнил, что делал так всегда.

То был момент, когда Сарпедон доказал, что достоин носить имя Испивающего Души, показал себя на поле боя. Младший библиарий со странными психопе-редающими способностями, которого приняли в Орден только в качестве эксперимента, убил троих вероломных ксеносов, поддержав арьергард наступающей группы. Его хлопали по спине и приветствовали на победном пиру, когда крепость сгорела. Он знал, что наконец заслужил свое место на стороне Дорна. Теперь все это не имело значения. Вообще.

Архивисты Ордена даже посвятили ему несколько строк в своей саге об осаде крепости Квиксиан Обскура. Это был его третий бой после послушничества. Десантники говорили, что он, наверное, сильно проникся словами Дениятоса, если столь уверенно следует букве «Боевых Катехизисов». Такая честь выпадала только нескольким воинам его статуса, но теперь Сарпедону почему-то стало на все это просто наплевать.

Он знал, что посмотрит вокруг, увидит тело сержанта Каллиса, зарубленного силовыми мечами эльдар, соберет оставшихся в живых из своего подразделения и ударит в тыл ксеносам, уже собравшимся нападать на атакующих боевых братьев. Он знал, что услышит страшный грохот открывающихся ворот, от которого содрогнется земля, и радостные крики тысяч гвардейцев, вливающихся в крепость, дабы предать ее мечу и огню. Он был там, вспоминал момент своего триумфа сотни раз. Но сейчас все оказалось другим, незначительным и отдаленным. Братья-десантники погибли. За что? Презренные тела ксеносов лежали перед ним — разве стоило из-за них тратить жизни отличных воинов? И кишащая тупая орда гвардейцев внизу — разве было в той крепости хоть что-нибудь, за что стоило сражаться? Император, чье имя звенело у всех на устах, находился за тысячи световых лет от поля боя, а Его воля извращалась и попиралась людьми, которые правили вместо Него.

Вокруг простиралась пустыня. Вместо гордости осталась огромная пропасть.

Кэон, стоявший на зубцах гидравлического подъемника ворот, скользких от крови ксеносов, неожиданно повернулся и уставился на Сарпедона глазами, в которых горел бес войны.

— Умри, — сказал он голосом духа машины 674-ХU28. Сарпедон ожесточенно затряс головой, и перед его глазами вновь появились стены кельи. Космодесантники никогда не спали, но в редкие часы полудремы могли грезить, и в этих снах Сарпедон часто посещал крепостную стену цитадели Квиксиан Обскура. Но никогда он не чувствовал того, что сейчас, такой пустоты перед лицом битвы, когда Испивающий Души должен наслаждаться славой сражения.

Зарево горящей крепости наконец погасло, и библиарий оказался один в келье. На стене висела панель Для чтения инструктажей и докладов да полка, на которой стоял томик «Боевых Катехизисов». Доспехи аккуратно сложены в углу, болтер и энергетический посох размещены на оружейной стойке. Больше в комнате ничего не было. Хотя разве Испивающему Души нужно что-то еще?

Все смешалось, волнение переполняло библиария. Он воюет уже семьдесят лет, но понимает ли хоть что-нибудь в этой жизни? Сарпедон затерялся в бесконечной круговерти чести, сражений, священного гнева. Семьдесят лет, сотни битв, а больше ничего нет. Победы, как и прежде ярко горящие в памяти, почему-то перестали наполнять гордостью, хотя еще пару месяцев назад от воспоминаний замирало сердце. Сарпедон посмотрел на свое тело и увидел шрамы от ран и операций — десятки порезов по краям имплантированного панциря, уродливый рубец, оставшийся от орочьего цепного меча, белесое пятно там, где ему пересадили кожу, и дюжина оспин, оставшихся после удачных выстрелов противника. Они никуда не исчезли, просто теперь он почувствовал, что, получив их, ничего не приобрел взамен.

Крохотный зеленый курсор замигал в углу панели корабельной связи. Сарпедон сосредоточился на иконке сетчатки, и на экране появилось изображение техноде-сантника Лигриса. Тот получил ужасную нейротравму во время борьбы с духом машины, и апотекарии хирургическими скобками зафиксировали его лицевые мускулы, чтобы предотвратить постоянные спазмы. Выглядело это так, как будто чье-то чужое лицо прибили к передней части головы техника.

— Командор Сарпедон, требуется ваше присутствие на мостике. Команда сервов что-то засекла.

— Что-то?

— У нас есть некоторые предположения, но нет должного допуска. Тут самые засекреченные коды, которые мы когда-либо видели.

— Поподробнее.

— Карминный уровень, командор.

— Даже наши старшие тактики не могут открыть карминный уровень кодировки. Придется ждать, пока они до нас доберутся, если хотим узнать, кто же это такие. — Векк изо всех сил старался казаться важным, поэтому набрал полную грудь воздуха и заложил руки за спину соответственно ситуации. Скорее всего медали за долгую службу, висевшие на мундире, капитан полировал именно для таких случаев.

Талая взглянула на плывущие по экранам потоки бессмысленных символов.

— Согласна. Предварительное сканирование показывает значительный энергетический потенциал. Предлагаю включить защитные поля, как того требует стандартная процедура на случай приближения неизвестного корабля.

— И приготовить красную ковровую дорожку в одном из стыковочных шлюзов, — продолжил Векк. — Могут быть гости.

— Очень хорошо. Сделайте все. — Хлур не сомневался, что решение приняли без него. Он окончательно превратился в марионетку.

Два взвода истребителей с «Грандиозного» даже сейчас виднелись маленькими помеченными пятнышками на обзорном экране капитанского мостика. Они развернулись веером, окружив новый корабль и тщательно карауля его. На всякий случай.

— Связь потеряна! — закричал кто-то, неожиданнотревожные сигналы цвета спекшейся крови озарили мостик своим болезненным светом. — Мы потеряли контроль над связью!

На палубу по команде тревоги ворвались войска безопасности и несколько команд ремонтников, техножрецы низшего ранга. Служебные сервиторы, блистающие множеством сервоинструментов, выкатились из ремонтных альковов. Все начали ожесточенно рыться в консолях, отвечающих за обеспечение связи.

— Перехвачено управление системой оповещения и сетью связи, — невыразительно пробормотала Талая. — Воспрещение и использование.

— Почему? Они враждебны? — Хлуру пока удавалось избегать непосредственного участия в конфликте, и он явно не желал менять сложившуюся ситуацию.

— Неизвестно, — предсказуемо ответила Талая, темно-красный свет только подчеркнул острые черты ее лица.

Векк спрыгнул в отделение датчиков сенсориума, погруженного в палубу «Упорного», которое сейчас было забито жестикулирующими, гомонящими техножрецами и младшими офицерами, старавшимися понять сигналы, залившие информацией корабельные сенсоры. На полу валялись горы распечаток.

— Вот! — закричал Векк, указывая на поток координат. — Выведите это на экран!

Появился корабль. И какой корабль! Яркая вспышка в космосе, деформирующая потоки света, проходящие сквозь нее, так, что звезды превращались в длинные белые полосы. Несколько сенсорных датчиков, показания которых понимал Хлур, утверждали, что перед «Упорным» ничего не было.

— Это имперские корабли? — спросил консул.

— Возможно, — ответил Векк из сенсориума. — Вот только если это так, нас ждут большие неприятности.

Неожиданно завопили корабельные громкоговорители, Хлур попытался прикрыть уши, но тщетно. Он представил, как точно такой же звук несется из каждого динамика на всех кораблях флота, но связи до сих пор не было, поэтому наверняка ничего сказать было нельзя.

— Потерян контроль над управлением, — сказала Талая, прежде чем полностью вырубилось освещение.

Экипаж застыл. Капитанский мостик «Упорного» освещал только обзорный экран, озаряя лица команды призрачным бело-голубым светом.

— Именем Бессмертного Императора и всех Его Доминионов, — раздался звонкий гортанный голос из каждого громкоговорителя на корабле. — Этот линейный флот переходит под командование лорда Горго Тсураса и Ордо Еретикус. Ваши корабли теперь мои, как и ваши души и тела. Все вы всего лишь инструменты для исполнения воли Императора.

Хлур слышал шепот младших офицеров внизу. По правде говоря, он знал, что это произойдет. Принимая во внимание природу их противника и принципы, поставленные на кон, это должно было случиться. Консул отдал бы все, чтобы сейчас очутиться на какой-нибудь ферме по разведению гроксов, где угодно, только подальше от организации, теперь командующей его флотом.

Изображение на обзорном экране поплыло, когда линкор попал под действие сенсорозащитного поля, отражающего любой сигнал от корабля, омываемого потоками мерцающего света. Взглядам команды «Упорного» предстал темный лоснящийся металл, разбитый на сенсороотражающие треугольные панели, со светящимися черными портами просмотра, похожими на прищуренные глаза, и острыми лезвиями излучателей, выступающими вперед. Звездолет походил на блестящую летучую мышь. Два обтекателя светились сзади, словно веера из стальных перьев, а из сверкающей сердцевины вырывались на волю маленькие хлопья — служебные корабли, образуя вокруг своего родителя ожерелье охраны, сияющее голубым светом выхлопов двигателей.

На полностью черном корпусе корабля сверкала ЭДая эмблема. Очень простой символ, но его хватило, чтобы подтвердились наихудшие опасения Хлура и перехватило дыхание у всех членов экипажа. Мало кто из команды когда-либо видел его вживе, но каждый знал, что он значит, по детским историям, которыми проповедники схолариумов вбивали послушание в учеников.

Большая стилизованная буква «I» со светящимся черепом наверху.

«Лаконийская травля» теперь официально переходила под командование Священной Имперской Инквизиции.