Искривлённое пространство

18

Сказать определенно, что он услышал какой-либо звук, Антон Сухов не мог. Ему лишь показалось, что донесся входной сигнал, и настолько явственно, что Антон поднялся из-за стола, дочитывая абзац в монографии «Особенности биохимических реакций у хирургических больных при длительном режиме искусственного дыхания». Работу эту Антон читал не впервые, находя каждый раз что-нибудь новое и интересное для себя, а когда не находил, довольствовался тем, что ему хочется найти свежую мысль в новейшем и очень серьезном исследовании. Однако ощущение того, что кто-то вот-вот вновь включит сигнал, ощущение, что кто-то стоит у двери его квартиры, было настолько реальным, назойливым, что Сухов все же подошел к входной двери, но открывать не спешил.

Он с неудовлетворением взглянул на себя в зеркало. Ночь. Поздняя ночь. Дети и жена спят. Все нормальные люди давно спят. Нормальным людям ничего не мерещится. Он довольно долго стоял, думая о своем, научно-методическом. Но вот Антон осторожно приоткрыл дверь и выглянул. Никого. Определенно — никого. Да разве могло быть иначе? Пора отдыхать. Нужно вообще сменить режим жизни. Явное переутомление.

Он уже закрывал дверь, когда послышалось тихое повизгивание. Опустил взгляд — щенок. Маленький рыжий щенок. Беспомощное живое существо.

Сухов колебался — зачем им щенок? Лишние хлопоты. Дети ухаживать не будут, им только бы поиграть. А у него и Вероники времени нет.

Щенок опять заскулил — жалобно, настойчиво.

Антон, ни о чем больше не думая, наклонился и взял в руки маленький лохматый клубочек. Щенок поднял на него мордочку, высунув красненький язычок, причмокнул, благодарно уставился.

— Откуда ты такой?

Щенок как-то не по-собачьи пискнул.

— Как же тебя назвать? Рыжиком или… просто Приблудой?

— Тяв-ав!

— О, да ты уже с характером, — улыбнулся Антон.

Он внес песика в свою комнату, постелил на полу в уголке свой старый плащ, поставил рядом мисочку, накрошил хлеба и полил вчерашним бульоном.

— Спать, дружок, спать! Весь завтрашний день я буду занят, и куда мне тебя утром девать, просто ума не приложу. Но ничего, что-нибудь придумаем. Правда же, Рыжик? Правда, Приблуда? — погладил песика за ухом. — Спать. Говорят, что утро вечера мудреней.

Щенок слушал все, что говорил Антон, будто бы понимал каждое слово. Он, подняв мордочку, преданно и внимательно смотрел, готовый подчиниться любому приказу.

— Хочешь есть?

Приблуда подполз ближе к мисочке, полакал немножко, а потом вновь поднял взгляд, словно спрашивая: можно есть еще или нельзя?

Сухов с улыбкой смотрел на него. Затем нашел тюбик с пастой «Уни». Собачке паста понравилась.

— Смешной ты, Приблуда. Такой комичный. Ну, спать!

— Тяв-ав! Ав!

А утром Антон с удивлением заметил, что щенок заметно вырос за ночь. Бросилось в глаза и то, что цвет шерсти заметно посветлел, стал уже не рыжим, а соломенно-желтым. (Таким был и Антон в детстве. Мама рассказывала.) И продолговатые черты собачьей мордочки вроде притупились. Однако в первое утро Сухов только удивился своим наблюдениям, объяснив все переутомлением и буйной фантазией.

Он налил воды в мисочку, попросил Веронику, которая выходила на работу обычно чуть позднее, чтобы не сердилась за то, что взял Приблуду в дом. Жаль стало живое существо. И детям будет радость. Вероника, к удивлению Антона, не возмутилась и восприняла появление Приблуды просветленным, кротким взглядом.

— Такой милый песик. Он будет скучать, пока никого не будет дома. Но мы как-нибудь все устроим. Правда, Антон?

Во взгляде Вероники — тепло и покладистость. Как в прежние времена. Правда, взгляд ее сейчас был обращен не на Антона, а на щенка, тем не менее всплыло в памяти давнее, волнующее. Захлестнула на миг томительная нега. И все же Сухов встрепенулся и с металлическими нотками в голосе проворчал:

— Мне пора бежать. А ты не обижай Приблуду. Я постараюсь сегодня прийти пораньше. Если удастся.

Вероника оставила его слова без внимания. Склонилась над рыжеватым щенком, ласкала его. Антону даже захотелось самому стать таким же рыжим, лохматым и бездомным.

Вечером Сухов убедился — собачонка действительно растет очень быстро. И не просто растет. Приблуда изменялся. Менялся цвет шерсти, менялся абрис мордочки.

— Что же из тебя вырастет, Приблуда?

— Тяв-ав-ав!

Юпитер приволок пульт дистанционного управления, вытащив его из укрытия, известного только ему. Пульт он оставил посреди комнаты, сам сел возле ножки стола, подобрав хвост поближе к себе, замурлыкал от удовольствия и зажмурил глаза.

Антик увидел пульт, как только Юпитер появился на пороге комнаты. Неимоверная радость заполнила все его маленькое игрушечное тельце. Он еще сможет действовать! Пусть совсем немножко, может, всего несколько минут, но сможет двигаться! Разговаривать!..

А потом наступит вечная тьма.

Он не чувствовал ни капли страха, только радость. Вот сейчас пульт заметит Витасик. Он тоже обрадуется. Вот сейчас. Еще чуть-чуть подождать. Витасик вставит штекер в гнездо и…

— Я приветствую вас! — воскликнул Антик изо всех сил и рассмеялся, но вдруг почувствовал, что силы оставляют его: тяжело даже руку поднять в приветствии, невозможно произнести ни слова.

Антон сидел в кресле с закрытыми глазами. Но не спал. Даже не дремал. С ним происходило непонятное. Сознание металось, не находя выхода из одновременно овладевших им безотчетного ужаса и неведомого ранее, жестокого своей неизбежностью чувства внутреннего обновления. В самой глубине существа пульсировали, ища освобождения, остатки сил бунта и самоутверждения. Все это повергало Сухова в панику, вызывая удушающую волну отвращения к самому себе.

Антон не услышал радостного восклицания Антика: «Я приветствую вас!» Но тут же открыл глаза и порывисто поднялся с кресла.

Витасик плакал, склонившись над Антиком на ковре посреди комнаты.

— В чем дело, сынок?

— Он… Он уже… уже не действует… Он умер.

— Кто?

— Антик. Ты же видишь. Антик умер.

— Не плачь. Мы возьмем себе другого, — тихо утешал его отец и, как лунатик, подошел к окну.

Сердце бешено стучало в груди. Хотелось повторить жизнь сначала. А перед глазами стояли лица Гиаты и Серафима.

Осенние клены за окном расставались со своими большими желто-горячими листьями.

Вдруг Сухов почувствовал резкий толчок в ногу. Это Приблуда ткнул его носом и поднял вверх морду. Антон посмотрел на него и оцепенел — взгляд щенка напомнил ему, как и в недавнем сне, взгляд Гиаты Бнос. И не просто напомнил, а казался зеркальным отражением. Он плотно зажмурился, вытер пот со лба.

…На следующее утро Сухов наскоро оделся и побежал на работу, словно в панике сбегая из дома.

Витасик с Аленкой подошли к маленькому песику, гладили его.

— Какой ты забавный. Как хорошо, что ты к нам приблудился. Мне с тобой почти так же хорошо, как с Антиком. Даже лучше, потому что ты живой, хотя и не умеешь разговаривать.

— Тяв! Гав!

«Я с самого появления на свет знал их язык. Но я боялся, что мне так и не посчастливится пожить… Я оказался неполноценным, и единственное, что заложено во мне в полной мере, — это желание жить. И я еще живу. Может, мне все-таки удастся стать настоящим каром — во всем похожим на людей и одновременно во всем отличающимся. Какое это счастье, знать, кем ты станешь завтра, послезавтра, знать, ощущая свое предназначение, свой развитый ум взрослого существа в маленьком тельце щенка…»

— Ты просто чудненький. Как же тебя назвать? Папа назвал тебя Приблудой, а нам не нравится.

— Гав!

— И тебе тоже не нравится? А как же тебя назвать?

«Я чувствую, как осыпается моя шерсть под их маленькими ладошками. Чувствую, как расту с каждой минутой, как меняются очертания моего тела…»

— Ну, мне нужно идти, песик. Аленку в садик отвести, а потом перед школой обещал с товарищем встретиться. Завтра у нас контрольная по математике…

— Вечером мы с тобой поиграем, — весело перебила Аленка.

«И знаю, каким я стану завтра. Каждую минуту, каждое мгновение я становлюсь собой. Сходит с меня моя рыжая шубка, моя шерсть. Прекрасно! Пусть отправляется в мусор».

Возвратившись вечером домой. Вероника не сразу сообразила, откуда взялись рыжие клочья на полу, на столе.

— Витасик! — позвала она. — Аленка!

Но детей не было дома. Вероника, не раздеваясь, достала из стенного шкафчика пылесос, — включила его, и тут ее осенило — ведь это шерсть Приблуды. Побежала заглянуть в комнату Антона, где на старом плаще она оставила щенка. Но его там не было.

— Странно, — произнесла вслух и сразу вспомнила рыбок в аквариуме с отрезанными хвостами. Опять ребята что-нибудь натворили? Или Приблуда с Юпитером не поладили? Но не мог же Юпитер так общипать его? Заметила, что кота тоже нигде не видно. А он всегда важно встречал ее у двери, когда Вероника возвращалась домой. Что же произошло?

— Юпитер! Юпитер! Кис-кис-кис…

Приблуду Вероника нашла через несколько минут совершенно случайно. Песик спал на шкафу. Хотя песиком его назвать теперь было невозможно.

Вероника испуганно отпрянула и брезгливо сморщилась. Она стояла на стуле, держа шланг пылесоса, и недоуменно смотрела на голое, без шерсти, существо. Оно спало. Ребра под розовой кожей ритмично поднимались и опускались от дыхания.

Не сразу, а постепенно в душу закрадывался панический страх. Вероника выпустила щетку пылесоса. Стояла бледная, обескураженная. Потом дотронулась до чудовищного существа. Приблуда вздрогнул, открыл глаза и порывисто, как это обычно делал Антон, сел. Именно сел, а не встал на лапы, передние конечности свесил вдоль туловища.

— А-а-ав, — сонно подал голос.

— Что случилось? — хрипло выдавила из себя Вероника. Сказала это непроизвольно самой себе, но тут же поймала себя на мысли, что обратилась она к Приблуде. Даже мурашки пробежали по спине.

Приблуда спрыгнул со шкафа на пол, приземлившись на все четыре лапы, и это несколько успокоило Веронику. Она готова была убедить себя в том, что ей просто померещилось сидящее на шкафу существо, сидящее, как человек, поджав ноги.

— Авава! — сказал Приблуда.

Веронике показалось, что тот улыбается.

— Что? Что ты хочешь? Что с тобой произошло? Как все это понимать? бормотала Вероника.

— Авава. Вава.

Жуткий гул в голове выводил Веронику из себя, тело налилось слабостью, к горлу подкатывалась тошнота.

Уродливое чудище подошло к пылесосу и правой лапой… Веронике вдруг привиделось, что лапа Приблуды чем-то напоминает человеческую руку… Правой лапой существо нажало на клавишу.

Гула в голове как не бывало. Вероника поняла, что перестал гудеть пылесос. Тошнота постепенно начала проходить.

Стараясь не смотреть на Приблуду, Вероника вышла с пылесосом к мусоропроводу, с отвращением выбросила огромный клок рыжей шерсти.

Когда Вероника вернулась, Приблуда сидел на ковре среди комнаты, по-восточному скрестив ноги, морда его почти не походила уже на собачью, вся застывшая без движений фигура напомнила древнего идола.

Веронике показалось, что она совершенно теряет чувство реальности. Галлюцинации?

Но Приблуда махнул правой «рукой» и сказал:

— Вавар-р-р-р. Вевер-р-рон. Вевер-р-р.

Он вновь улыбнулся, разинув свою противную пасть. И тут же разом обмяк, будто увял, повалился на левый бок и закрыл глаза. Веронике показалось, что он умер, но Приблуда дышал. Ровно, глубоко дышал. Он уснул.

Одновременные чувства жалости, омерзения и невероятного удивления не оставляли ее. Вероника отнесла Приблуду в кабинет к Антону, положила в углу на плащ.

Поздно вечером принесли мертвого Юпитера. Антон еще не вернулся с работы. Вероника открыла дверь, предполагая увидеть мужа и собираясь сказать, как всегда равнодушно-традиционное: «Где ты был? Я звонила в клинику…», — хотя никогда она в клинику не звонила и ей теперь безразлично, где пропадает Антон после работы.

Но в тот поздний вечер, когда Приблуда так напугал ее, Вероника с нетерпением ждала Антона и в душе искренне злилась на него.

У двери стояли дети из их двора.

— Простите, это ваш кот? — печально сказал русоволосый мальчик. — Я знаю, это Юпитер. — И затем мальчик заговорил быстро-быстро: — Мы нашли его за трансформаторной будкой. Мы случайно нашли его. Мы не виноваты. Мы не знаем, что с ним случилось. Мы все любили Юпитера. Он был очень умным котом. Мы не виноваты. Мы нашли его за трансформаторной будкой. Он мертвый. Вот он.

Юпитер расслабленно, как пушистая тряпка, лежал на руках мальчика.

Из комнаты выбежали Аленка и Витасик.

— Возьми, Витасик, Юпитера. Мы не виноваты. Он мертвый.

Аленка расплакалась, сдерживая рыдания, побежала в ванную.

У Юпитера оказалось прокушенным горло. Маленькая, едва заметная ранка на шее под шерстью, окрашенной кровью.

Антон Сухов появился дома очень поздно. Жена и дети уже спали. Он тихо вошел в свою комнату, включил свет, прикрыл за собой дверь и, повернувшись, остолбенел.

За его рабочим столом сидел… Серафим.

Антон почувствовал, что его охватывает химерическое, жуткое состояние, как при знакомстве и встречах с Гиатой.

— Как ты оказался у меня?

— Как я оказался у тебя?

— Да.

— А ты не помнишь? Ты сам внес меня в эту комнату. Ты назвал меня Приблудой. Просто я немножко вырос с тех пор.

Темные круги поплыли перед глазами Сухова. Он пытался что-то понять.

— Ты не Серафим?

— Не знаю. Ты хочешь назвать меня Серафимом? Хорошо, я буду Серафимом. Спасибо тебе, что взял в свою комнату. Я бы погиб от голода, если б еще с час полежал под дверью. Спасибо.

— Кто ты? — прошептал Сухов пересохшими губами, садясь на краешек дивана. — Как ты… Если ты и вправду… тот рыжий щенок… Как ты попал к моим дверям?

Антону Сухову не то что страшно стало — зловещий ужас сковал его.

— Как я попал? Я не знаю. Но что-то припоминается. Я все припомню. Завтра. Или чуть позже. Я чувствую, что все припомню. А сейчас давай спать. Но я хотел бы лечь с тобой. Можно? Мне не хочется спать на твоем плаще.

— Со мной?

— Да. Можно?

— Гм-хм… Сейчас я постелю. Подожди немного.

Антон вышел из комнаты медленно, степенно, но как только прикрыл дверь, бегом на цыпочках кинулся в комнату Вероники. Не включая света, тронул ее за плечо, укрытое тонким одеялом. Она сразу проснулась.

— Антон? Наконец ты пришел. Ты всегда так поздно приходишь… — В ее голосе, к большому удивлению Сухова, нет ни раздражения, ни обиды, прозвучали полузабытые нотки… Как в пору их молодости. Это удивило Антона не меньше, чем появление в его кабинете Приблуды-Серафима. По крайней мере, услышав до удивления мягкий голос Вероники, его волнение из-за Серафима поубавилось. — Антон, ты знаешь… Тут у нас тако-ое случилось. Я даже не знаю, как и рассказать тебе. Подумаешь, что я с ума сошла. — Вероника села в кровати. — Ты заходил уже в свою комнату?

— Да.

— И видел Приблуду?

— Да.

— Испугался?

— Расскажи мне сначала, что произошло у вас.

— Я пришла с работы. Первое, что заметила, — это клочья рыжей шерсти по всей квартире.

И Вероника рассказала все по порядку. И о Юпитере, которого нашли дети с прокушенным горлом и с небольшой дыркой в черепе.

— Ты давно его видела?

— Кого?

— Приблуду.

— Говорю же тебе, что он уснул и я положила его в твоей комнате. Это было вечером, в шесть.

— И после этого ты не заходила в комнату?

— Я боялась, Антон. Очень боялась. Я даже дверь в твою комнату закрыла на ключ. И детям запретила входить. Все так фантастично, Антон. И я так боюсь.

Вероника долго не могла попасть ногами в пушистые тапочки, стоящие на полу рядом.

Ручка двери казалась непривычно холодной.

Серафим сидел за Антоновым столом и забавлялся карандашом, что-то рисовал на одном из листков бумаги.

— Кто это?

Вероника застыла на пороге, лицо ее сильно побледнело, а светло-сиреневая ночная сорочка придавала ему оттенки потустороннего, нереального мира.

— Кто это? — повторила неслушающимися губами.

— Не бойся, Вероника, — включился в разговор Серафим и оглянулся.

Сухову показалось, что за прошедшие несколько минут он еще подрос, возмужал.

— Это он? — смогла лишь прошептать Вероника.

Сухов кивнул.

— Как же это, Антон? Как же это?!

И вдруг Вероника, охваченная неодолимым ужасом, безумно закричала, захлебнулась собственным криком и бросилась бежать, но сразу же запуталась в длинной сорочке, упала в коридоре. Лежала, не пытаясь подняться. Тело ее содрогалось, как от рыданий, но глаза были сухими. Когда Антон подбежал к ней, она опять страшно закричала, и он зажал ей рот ладонью.

— Детей разбудишь.

А она смотрела на него блуждающими глазами и, когда он убрал руку, лишь бессмысленно повторяла:

— Как же это, Антон? Как же это?

— Я понимаю не больше тебя, — Сухов старался сохранить на лице маску беззаботного спокойствия. — Я тоже ничего не понимаю. Но ты успокойся. Разве так можно? Рано или поздно мы во всем разберемся. Другие разберутся. Успокойся.

Открылась дверь, и появились заспанные личики Аленки и Витасика.

— Что с мамой?

— Ничего. Спите, дети. Мама просто очень испугалась.

— Это я ее напугал! — послышался вдруг резкий голос Серафима. — Но я не хотел пугать, одно мое присутствие… Простите, что я стал причиной этого. И большая благодарность за то, что не дали погибнуть от голода, холода, как у вас говорится. Спасибо. И особенно вам, Вероника. Давайте знакомиться. — Серафим обратился к детям, которые как маленькие галчата разинули рты, стоя на пороге детской комнаты. — Ваш муж, Вероника, и ваш папа, дети, решил назвать меня Серафимом. Итак, я — Серафим! — Он протянул руку для приветствия сначала Веронике, сидевшей на полу и смотревшей на все затуманенными глазами, потом Витасику с Аленкой. — Кстати, Витасик, не найдется ли у тебя лишних штанишек и рубашки? Видишь, я совсем голый, Серафим похлопал себя по животу и звонко рассмеялся. — А сейчас нужно спать. Время уже позднее. Пошли, Антон. Ты обещал лечь со мной. Или я обещал лечь с тобой? Короче, мы оба обещали друг другу спать вместе.

Вероника через силу пыталась встать с пола. Сухов помог ей подняться, но ноги плохо держали ее.

— Антон, нам нужно поговорить. Помоги мне дойти до кровати. Мне плохо. Сильная слабость.

На кровать Вероника просто упала.

— Ты назвал его Серафимом?

— Да.

— Взял и назвал? Ты даже не удивился, не испугался. Как это понимать? — Вероника всхлипывала, часто дышала, как загнанный зверь. — Ведь ты знал, что так случится? Ты знал?! — она вдруг снова закричала. — Ты делаешь из меня идиотку!

— Я ничего не знал. Напрасно ты… Я тоже очень испугался сначала. Но… Этот, не знаешь, как и назвать его, очень напомнил мне одного мальчика, одного удивительного вундеркинда, которого зовут Серафимом. И когда я вошел в комнату, мне показалось, что именно тот самый Серафим пришел ко мне. Понимаешь? Я обратился к нему, прежнему моему знакомому, назвав по имени. А он и говорит мне: если хотите, то зовите меня Серафимом. Вот и все… И напрасно ты…

— Я сойду с ума, Антон. Весь этот год у меня шиворот-навыворот. Я больше не могу. Думала, что все образуется. Ведь я когда-то любила тебя. Это действительно было. Мне страшно, Антон. Юпитера он загрыз! — внезапно закричала Вероника и сама себе закрыла рот рукой, а затем продолжила шепотом: — Я уверена, что он его загрыз. Твой Серафим.

— Оставь…

— Не мог же я без настоящей пищи гулять целый день. Я расту. Серафим стоял в дверях комнаты, сложив руки на груди, маленький, но по-взрослому сложенный мальчик, голый: Я расту, вы сами видите. И мне многое нужно. Если бы я… Честно говоря, другого выхода у меня не было. А Юпитер — очень старый кот, старая кровь, старый мозг… Не понимаю, чего ради горевать. Ничто не вечно в этом мире. Зато у нас появилась счастливая возможность общаться. И поверьте мне, вы еще поблагодарите судьбу. Вот я немного подрасту и смогу стать вам очень полезным. Вот увидите, как славно мы с вами заживем. При условии, понятно, если… не будем торопиться.

— Мамочка, — послышался умоляющий голос Витасика из соседней комнаты. — Мамочка, можно мы с Аленкой придем спать к тебе? Мы так по тебе соскучились…

Серафим решительно подошел к Антону:

— Пошли и мы спать. Нам с тобой еще нужно немного поговорить. А они пускай успокоятся.

— Вероника, перестань волноваться. Со временем все станет на свои места. Все станет понятным. Любые химеры всегда имеют вполне реальные объяснения. Постарайся заснуть.

— Уходи! Убирайся со своим Серафимом! Мне с тобой еще страшнее! прошипела Вероника, но Антон не обиделся и никак не отреагировал на ее грубость. Он сам едва держался, чтобы не сорваться и не закричать, подобно Веронике, не забиться в пароксизме безумного страха.

Когда они вошли в кабинет, Серафим сказал:

— Запри дверь. Я уверен, что нас могут подслушивать.

Сухов запер дверь на ключ, пытаясь не выдать своего состояния, затем достал из стенного шкафа постель. Движения его казались спокойными, предельно расчетливыми, и именно поэтому, кто знал Антона, смог бы догадаться, что он очень сильно волнуется. Серафим наблюдал за ним, сидя в кресле за столом. Вдруг он воскликнул:

— Ну, хоть ты успокоишься наконец-то? Чего ты испугался? Понятно еще, что твоя Вероника вообще… — Серафим так искусно скопировал выражение испуганного лица Вероники, что сам удивился.

— А ты, как вижу, только бодришься. Я очень признателен тебе за все. И настаиваю — поскорей успокойся. Возьми себя в руки. Ничего страшного не случилось. Привыкай.

— Расскажи-ка лучше, кто ты такой и каким образом попал к нам?

— Сначала ты должен успокоиться.

— Я совершенно спокоен.

— Не обманывай сам себя. А меня ни за что не удастся тебе обмануть. Я читаю твои мысли и чувствую твое состояние. Понимаешь? Я очень рад, что это не пугает тебя, Антон. Хотя тебе еще нечего утаивать от меня.

— Расскажи, как ты попал сюда.

— Откровенно говоря, я не знаю. Но многое ощущаю и помню… Точно так же, как интересный сон. Понимаешь?

Сухов вздохнул.

— Не расстраивайся, Антон, тебе хватит времени выспаться и отдохнуть, — сказал Серафим, улыбаясь. — Тебе хочется знать, как я попал к тебе? Слушай. Мне помнится ночь, глубокая, темная, как колодец. Подле того колодца лежит мое имя. И легкое дуновение звездных мелодий колыбель мою в пространстве качало. Я помню ночь. Ночь зарождения амебы по повеленью высочайшего творца. Прикосновенья помню рук железных к смятенному и теплому лицу… Ну, как я импровизирую? Не правда ли — очень талантливо?! Я — вундеркинд. Хочешь, продолжу?.. Да, помню все, хоть ничего не знал я, запомнилась мне ночь, вобравшая в себя день первый, голод, страх и жажду мне не забыть нигде и никогда. Жуть космоса не стала мне преградой, я выжил — и к людям…

— Погоди, Серафим. Завтра мы с тобой встанем пораньше, — перебил его Сухов. — Утром, до начала моей работы, мы с тобой заглянем к одному моему товарищу, он сам биолог, профессор, известный ученый, ему будет интересно познакомиться с таким вундеркиндом, как ты… Возможно, ты даже останешься с ним… В их институте прекрасное оборудование, замечательные специалисты. Тебе необходимо пройти обследование.

— А вот этого я тебе не советовал бы делать.

— Что-о?

— Не советовал бы тебе избавляться от меня. Это не в твоих интересах прежде всего. Будет очень жаль, если ты поймешь это слишком поздно… Юпитер мог бы тебе кое-что рассказать, если бы он был жив и умел разговаривать. Но, к сожалению или к счастью, те, на кого разгневался Серафим, уже не хотят ничего рассказывать, не желают делиться своей мудростью. Ты меня понял?

— Ложимся спать! — зло приказал Сухов.

— Ты действительно ничего не понял? — произнес Серафим и, внезапно приподнявшись с кресла, прыгнул легко и грациозно почти через всю комнату…

Оказавшись на плече у Антона и сразу же оседлав его, укусил за шею. Сидел, свесив ноги.

— Теперь тебе понятно? Но сегодня ничего не бойся. И вообще никогда ничего не бойся, если мы станем друзьями. Искренними друзьями! Договорились? А о себе я расскажу тебе завтра. Хорошо? Сегодня действительно следует уже спать.

Выключили свет и легли. Но заснуть Сухову, понятно, не удалось. Он лежал неподвижно с закрытыми глазами, глубоко и ровно дыша. Серафим прижался к нему своим маленьким тельцем. Сухов неимоверным усилием воли старался сдержать внутреннюю дрожь всего тела, опасаясь приступа истерических конвульсий. Внушал себе умиротворенность и спокойствие… Но безрезультатно. Сердце бешено колотилось. В голове стоял гул, словно в ней включили мощный трансформатор. Серафим несколько раз за ночь тихо спрашивал:

— Почему ты не спишь?

Но Сухов ничего не отвечал ему.

— Не хочешь со мной разговаривать? И спать не хочешь? Ну, как знаешь, Сухов. Утром Серафим спросил:

— Мне кажется, что ты согласился со мной. Правда? Мне не нужно никакого медицинского обследования? Оставь мне что-нибудь поесть, да наподдать, а сам иди на работу. Я тебя буду ждать. И не вздумай наделать глупостей! — сказал поучительно, даже пальцем погрозил.

Антону нестерпимо захотелось размахнуться, стукнуть вундеркинда и наподдать еще ногой. Но сдержал себя. Посмотрел лишь искоса, почувствовал ли Серафим его порыв, или его способность читать чужие мысли небезгранична. Сухову показалось, что Серафим ничего не заметил. Это его несколько успокоило.

— Ладно, — сказал он. — Поесть найдешь сам в холодильнике. Да на плите Вероника всегда что-нибудь оставляет. Ты, я вижу, такой, что не пропадешь. До вечера.