Искатель. 2014. Выпуск №3

Часть I

До конца смены оставалось минут десять, когда к решетке подошел тощий седобородый старик. Больным ни к чему приближаться к ограждению, поэтому я велел ему отойти, но дед не послушался.

— Ошибочно и грубо рубить ребят на субы! — вдруг выкрикнул он какую-то идиотскую, видимо собственного сочинения, скороговорку, погрозил мне пальцем, после чего хитро прищурился и спросил: — Где твой десятый?

Я хотел игнорировать его бредовую болтовню и завершить обход, как вдруг ощутил в сознании Владика. Он появился неожиданно, раньше срока, и я остановился, не понимая, что делать. Раньше такого никогда не случалось, хотя, надо признаться, я уже давно плохо себя чувствовал: по ночам снились кошмары, а днем не покидало ощущение, будто я потерял что-то очень важное.

Владик перехватил управление и направился к решетке, с другой стороны которой, прижавшись к прутьям, продолжал стоять старик, внимательно глядя мне в глаза.

— Ошибочно и грубо рубить ребят на субы! — повторил он, и теперь не только мы оба — Владик и Серега — услышали его, голос сумасшедшего докатился и до остальных, они не были в сознании, но я почувствовал все свои субличности, даже маленького Колю! Они шевельнулись и застонали, словно спящие, которым снится кошмар, причем всем один и тот же.

Владик был эмпатом, поэтому вместе со словами ко мне пришли и душевная боль старика, и отзвук неожиданной радости непонятно от чего. Слышать вопрос сразу всем было необычно, неправильно и пугающе — позже я узнал, что такое состояние нейропсихологи называют адским эхом. Владик продолжал не к месту торчать в сознании, но отодвинутый на задний план Серега быстро опомнился и завладел телом — еще бы! Смена-то не кончилась, я находился на посту, и программа переключения заставляла меня выполнять обязанности бойца.

Я что было силы ударил по решетке ногой, так что раздался звон. Не знаю зачем, возможно, это было влияние эмпата, ведь он так и не ушел на задний план, хотя тело теперь контролировал боец. Старик отпрянул, в его глазах загорелся испуг и одновременно торжество (черт, это Владик снова путал меня совершенно неуместными для бойца наблюдениями).

— Где твой десятый? — снова громко спросил дед и улыбнулся, заметив, как я скрипнул зубами, гоня эмпата прочь.

Я выхватил парализатор и наставил его на старика. Глаза его распахнулись, и он стал похож на старое привидение Ду из визиошки — и тут же мелькнула мысль: неужели, порази меня блокушка, Коленька очнулся?!

Пистолет дрогнул и клюнул вниз, я вернул его на место, придержав левой рукой правую. В голове будто лопались шарики, из которых выплескивались чужие мысли и воспоминания. Это просыпались все мои субы — почти десяток личностей.

— Серега, в чем дело?

В мозгу словно бомба разорвалась. Я резко повернулся. Пришедший меня сменить Стас принял боевую стойку с парализатором, сканируя взглядом огороженный дворик для прогулок больных, но не находя никаких причин моего странного поведения. Тщедушный дед, мирно стоявший за решеткой, по его мнению, на роль опасности никак не годился.

Тут то ли из-за громкого голоса Стаса, то ли из-за того, что субы проснулись одновременно и, натолкнувшись друг на друга, не сумели всем скопом выйти в сознание, но мне неожиданно полегчало. Даже Владик откатился назад, оставив Серегу разбираться с ситуацией.

— Отбой тревоги, — сказал я, убирая оружие. — Старый ветрогон пытался перелезть через решетку, но быстро укуксился.

— Пять шагов назад! — скомандовал Стас старику, не опуская парализатор.

Дед поднял руки, попятился и замер у маленькой кучки синтезнутых, с интересом наблюдавших за происходящим.

Стас внимательно осмотрел решетку и перевел взгляд на деда:

— У тебя что, старый синтопень, совсем извилины слиплись? Сверзишься — костей не соберешь.

— Нет-нет, что вы! Я всего лишь хотел немного размяться, — проблеял к моему удивлению дед, мелко тряся седой бородкой. И куда только делся его сильный голос и горящий взгляд, когда он спрашивал про десятого?

— Ну, так попросись у своего медпога на какой-нибудь тренажер! — буркнул Стас, убирая пистолет.

Старик закивал, повернулся к нам спиной и побрел к своим.

Интересно, подумал я, а откуда вообще этот синтезнутый дед тает, сколько именно у меня субличностей? Хотя десять — совсем не редкое количество, так что, наверное, он просто догадался… но что значит «десятый», у нас нет порядковой нумерации, что за бред? От напряжения в голове зашумело, и я постарался пока ни о чем больше не думать.

— Руки можешь опустить! — бросил Стас вдогонку старику и повернулся ко мне.

— Кораблев Сергей смену сдал, — отрапортовал я.

— Барков Стас смену принял.

— Ни один тест не выявил никаких отклонений, — улыбнулась докторша Марина, отсоединяя меня от аппарата.

— И что теперь? — спросил я. — Как узнать, откуда взялось это адское эхо?

— Ну, можно еще проверить соматические заболевания.

— А это что такое?

— Это когда нарушение переключений между субличностями вызвано поражениями внутренних органов и их систем.

— У меня ничего не болит, но давайте… на всякий случай.

— Хорошо, прощу! — Она открыла крышку автодиагноста.

Внутри было душно, я вспотел и захотел пить.

— Можно воды? — попросил я, вылезая из разомкнувшегося белого кокона, как цыпленок из яйца.

— Конечно.

— Немного странный вкус, — отметил я, осушив поданный Мариной стакан.

— Я добавила туда витамины. Это всем полезно.

— A-а… Что дальше?

— Ничего. Вы абсолютно здоровы, Кораблев Сергей.

— Но у меня постоянно шумит в голове, я чувствую всех своих субов. А эмпат вообще конкретно мешал мне работать.

— Бойцу.

— Что «бойцу»? — не понял я.

— Эмпат мешал работать бойцу.

— Ну да, а я что сказал?

Марина молча улыбнулась. Мне вдруг ни с того ни с сего подумалось, что она весьма так ничего себе, красивая, но я отогнал эту мысль — не для того сюда пришел, чтобы пялиться на ножки и прочие достоинства докторши! Я посмотрел ей в глаза: что-то часто она улыбается… может, скрывает что?

— Проверьте еще раз мой п-ключ.

— Ваш подсознательный ключ в порядке.

— Но ведь он сработал, когда моя смена еще не кончилась. При этом не было ничего такого, чтобы посчитать опасным для жизни оставаться бойцом и, вопреки программе, переключиться на эмпата!

— Понимаю, — кротко произнесла Марина, глядя на меня нежно и грустно, как на несчастного попавшего в беду психа. — И все-таки не разделяю вашего мнения. Вы не говорили, что боец ушел, уступив место другому «я». Из вашего рассказа понятно, что вы, боец Сергей, отлично помните присутствие эмпата Владика, а значит, две ваши субличности существовали в сознании одновременно — п-ключ не мог такого сделать!

Я молчал, пытаясь придумать достойный ответ на рассуждения психолога, но в голове, мешая сосредоточиться, по-прежнему шумело «море» из нечетких мыслей всех субов.

— Не знаю, что и сказать, — честно ответил я на застывший в ласковых глазах Марины вопрос. — Может, это и не п-ключ, а какая-нибудь зараза… Знаете, этот дед синтезнутый, он стоял слишком уж близко к загородке и пялился на меня. Я крикнул: «Отойди!» и подошел, чтобы его отогнать… А потом в сознании появился Влад. Слушайте, доктор, а вдруг я от старика чем заразился? Надо бы его проверить, как думаете?

— Он выглядел больным? — без энтузиазма поинтересовалась Марина.

— Скорее, сумасшедшим. Скороговорки какие-то бормотал, вопрос задавал, причем очень громко.

— Какой вопрос?

— Да про суба моего несуществующего… Да какая разница!

Докторша начала меня утомлять. Сейчас начнется: «Кто, да что, да как сказал?», «Давайте поговорим об этом», «Постарайтесь вспомнить», «Что вы при этом чувствуете?», тьфу!., единственное, что я сейчас чувствовал, так это то, что не хочу просидеть здесь еще час, слушая какую-то мозгоправскую хренотень.

— Знаете, Марина, мне просто надо быть на сменах в форме, чтобы ничего не мешало работать. Пропишите мне что-нибудь, да я пойду.

— Обязательно, но сначала, — мягко, но настойчиво проговорила нейропсихолог, — давайте все же вспомним, о чем именно спрашивал старик.

Я взял себя в руки и, вздохнув, ответил:

— Спрашивал, где мой десятый… — «Море» в голове заволновалось, шум стал усиливаться — похоже, начинался шторм.

— Что с вами? — Марина достала из кармана маленький фонарик и посветила мне в глаза.

— Мне трудно… — собственный голос вдруг показался чужим. — Вы думаете, переключение произошло из-за слов старика? — спросил я бодрым, более высоким, чем у бойца, голосом, чеканя каждое слово.

Это был уже не Сергей, а Петр Иванович — учитель. Я снова переключился! Причем прямо в кабинете врача, и опять неправильно, потому что отчетливо помнил обо всем, что думал и говорил здесь боец Серега. Это было ненормально, это был бред! Однако Петр Иванович, в отличие от бойца, не собирался выкладывать Марине все подряд. Шум в голове продолжал усиливаться. Мне захотелось уйти, остаться одному и прилечь.

Доктор смотрела на меня с любопытством. Заметила? Наверняка, она же психолог! Черт.

— Извините, — я постарался говорить отрывисто и более низким голосом, как делал боец, но из-за «моря» это было непросто. — Я устал, неважно себя чувствую. Можно я пойду прилягу? А то у меня остался, — я взглянул на запястье, — всего час… Закончим в другой раз, ладно?

Марина молчала, а я сидел, опустив глаза в пол — боялся выдать себя мимикой и взглядом, — поэтому не видел ее лица. А она, конечно, смотрела на меня. Смотрела и раздумывала.

— Хорошо, идите, — сказала она, спустя несколько минут. — Закончим в другой раз, но он должен быть ДО вашей следующей смены, Кораблев… — она запнулась (и я тут же вспотел), — …Сергей.

— Спасибо. — Я старался говорить как Серега. Получалось, по-моему, не очень, но я так и не решился поднять голову и посмотреть на реакцию Марины. — Смена через четыре дня, в четверг вечером.

— Значит, жду вас в четверг, в любое время до двух часов.

— Двенадцать тридцать? — Я вскочил и устремился к двери.

— Договорились.

Когда я вышел из кабинета, уши у меня горели, как у нашкодившего мальчишки. И что еще хуже, сам мальчишка уже тоже был здесь. Коленька — смышленый пацан одиннадцати лет. Зачем он тогда проснулся, ни он, ни Петр Иванович, ни Серега не знали. Но одно все трое понимали четко: впаялись мы глубоко, по самые гималуши…

По коридору я поковылял, дергаясь и с трудом переставляя ноги. В сознании уже присутствовали три суба одновременно, и каждый пытался самостоятельно управлять телом: Коленьке хотелось бежать и подпрыгивать, Сереге — идти быстрым шагом, Петр Иванович в тот момент предпочитал прогулочный шаг. Шум моря не прекращался ни на секунду, и временами я различал там мысли и воспоминания всех остальных субов. Ничего подобного я никогда раньше не испытывал и не впал в панику, наверное, только потому, что не знал, как это сделать всем троим одновременно.

К удивлению активных субов, мое сознание сумело обуздать троящееся «я», причем быстро: уже к концу коридора тело было доверено бойцу, размышления — учителю, а наблюдение за людьми и обстановкой вокруг — Коленьке. Кто-то, вероятно, удивится, что столь ответственное дело доверили ребенку, но я уверяю: несмотря на возраст, он был необычным мальчиком, внимательным и совсем не простофилей.

Все знают, что детские субличности у взрослого человека — редкость, думал я, шагая к своей комнате. Они мало у кого сохраняются, а если и сохраняются, то почти не активны, потому что большинство взрослых ничего не готовы доверить детям и даже в общении с ними предпочитают быть строгими дядями и тетями. Дело в том, что люди смотрят на детей как на дефективных взрослых, а это совсем не так, — весь мой учительский опыт отвергает такой подход. Дети не глупее нас, просто пока еще меньше знают, но зато активнее познают мир и фокусируются сразу на всем, из-за чего кажется, что они не способны сосредоточиться…

«Хватит! — неожиданно вмешался в размышления Петра Ивановича Серега. — Какого фрика ты рассуждаешь о всякой ерунде, вместо того чтобы думать, что нам теперь делать?»

«Сам ты ерунда! — обиделся за детей Коленька. — На себя посмотри: топаешь, как на параде, расслабься! Вольно!» — Мальчишка хихикнул.

Серега перестал чеканить шаг, и вовремя: навстречу из-за поворота вышла буфетчица Люда. Если бы она увидела, как он ни с того ни с сего марширует строевым шагом, хохотала бы до упаду — смешливая деваха, жуть, точно привлекла бы к нему внимание.

«На нашем маркере боец, так что улыбайся!» — подсказал Коленька.

Серега послушно растянул губы, хотя сейчас его меньше всего ни свете волновали шуры-муры с буфетчицей. Люда улыбнулась в ответ, поправила локон и, крутанув пышным задом, прошла мимо, обдав нас агрессивным ароматом сладких духов.

«Так я же не просто так о детях подумал, — продолжал все ту же тему Петр Иванович. — Мне недавно любопытный доклад о детских субличностях у взрослых попался. Интересный материал, скажу я вам. Написал его профессор Гаврюхин».

«Кто это?» — мрачно поинтересовался Серега.

«Ученый, исследователь множественной личности, доклад довольно-таки давний, но он удивил меня смелостью суждений!»

«О!..» — выругался боец после неудачной попытки осмыслить научные высказывания Гаврюхина, которые он теперь, через общее сознание, мог видеть в памяти Петра.

«Аккуратней со словами; упрекнул Серегу учитель. — Здесь Коля».

«Фрикня, Петр Иванович, у вас самого в памяти тоже есть и это слово, и много других — еще похуже!» — со смехом доложил мальчик.

«Проклятье, да как же мы жить-то теперь будем!» — Учитель хотел схватиться за голову, но ничего не вышло — тело контролировал Серега.

«А чего… ого! а как это?» — ввинтилась в сознание новая для всех мысль, и сразу же Серега, Петр и Коленька напряглись, не давая вторгшемуся в их уже сладившийся кружок Игорьку захватить управление.

«Становится тесновато, однако!» — заявил Коленька, к удивлению всех оказавшийся не слабее мужчин и первым отстоявший свою функцию наблюдателя, отогнав рвущегося к власти Игорька.

«Ничего не понимаю, — ошарашенный Игорек перестал сопротивляться, повиснув в сознании бездеятельной тенью. — А вы все как тут?.. Чего не спите-то?!»

«Того! — буркнул Серега. — Сам разберешься, тебе не в новинку — в файлах ковыряться».

«Ого, вот это багота! Я ж натурально ваши памяти вижу! И программа переключения не работает! Ни фрика себе!»

«Наконец-то дошло!» — подытожил Коленька.

«Поздравляю!» — Серега хмыкнул.

Петр Иванович промолчал, продолжая вспоминать доклад Гаврюхина.

«…Сегодня я еще не могу назвать точную причину этого явления, но, исходя из статистики и основываясь на собранных мной материалах, напрашивается вывод, что детские субличности чаще всего сохраняются у лиц, склонных к интеграции. Корреляция прослеживается настолько четкая, что детсубы у взрослых можно считать одним из признаков вышеупомянутой склонности к синтезу, которую лично я считаю не расстройством, как подавляющее большинство моих коллег, а естественной вариацией человеческого сознания, я бы даже сказал, его новым эволюционным скачком…»

Что ж, из доклада профессора Гаврюхина следовало, что я всегда имел склонность к синтезу, раз у меня был Коленька. «Эволюционный скачок»… Мне что, от этого легче?

Кластеры на небесах! Почему это случилось со мной? У меня было девять субов, почти норма. До первого оптимального числа, естественного, как количество пальцев на руках или ногах, действительно не хватало одной личности, но что ж я мог поделать, так уж вышло.

«Где твой десятый?»

Зачем ненормальный старик задал этот вопрос? У меня ведь не было десятого суба, и в документах значилось всего девять имен, а на скуловом маркере — девять позиций. Ну да, у меня, конечно, возникало неприятное чувство, когда я вспоминал, что не дотягиваю даже до первой нормы, но откуда об этом мог узнать синтезнутый дед? И для чего он спрашивал — неужели просто издевался?! И как странно, что именно во время его вопроса и началось мое помешательство.

Когда я вчера добрался наконец до своей комнаты, в голове, скажу прямо, творилась такая адская жуть, что я мог только неподвижно лежать на полу (до кровати я не дополз, рухнул как подкошенный, едва дверь захлопнулась) и мысленно пререкаться с самим собой, бесконечно переключаясь с одного суба на другого. Если бы не этот синтезнутый старик, никто и не задумался бы, сколько нас вышло в сознание, и так было понятно, что все. Но, видимо, из-за его вопроса всем казалось, будто кого-то не хватает. Первым об этом заявил Коленька, а все остальные согласились. Дошло до того, что мы несколько раз посчитались — естественно, все время получалось девять, но от этого стойкое ощущение, что одного нет, только усилилось.

Я и сейчас чувствовал себя так, словно что-то потерял.

«…Расщепление позволяет людям избежать стрессов, увеличишь продолжительность жизни, и проявляет их способности к разным видам деятельности, как утверждает официальная нейропсихология, и я не спорю с этим. Как и с тем, что мы получаем возможность навести порядок в собственной жизни, когда каждая сторона нашего «я» с удовольствием трудится над своим делом, не мешав остальным. Вопрос только в том, развивается ли при этом к каждая из наших способностей в полной степени, выводится ли она ни максимум? С точки зрения продуктивности — безусловно, но это количественная характеристика, я же прошу вас взглянуть на результат с позиций качества…»

«С позиций качества…» Я зажмурился. Никто из нас не думал, что когда-нибудь так попадет. Точнее пропадет, потому что теперь мы мое — одна личность. С позиций качества — совершенно иное существо. Синтез произошел ночью, я проснулся другим, и это новое качество казалось сущим кошмаром.

— Закрыть! — бросил я инфокому и встал.

— Не выполнено, — сообщил ком. — Избранное Кораблева Петра Ивановича.

Чертов ящик снова не опознал голос, фрик его разукрась. А я уже и забыл, что открывал подборку вручную, подумал я, набирая цифры идентифа учителя. Неужели и внешность так заметно изменилась?

Я подошел к зеркалу и выставил на скуле «Петр». Не похож… ой не похож! Черты лица, конечно, остались прежними, но взгляд, мимика, общее выражение, нахмуренность — все стало другим, чем у Петра Ивановича, который учит детей основам математики.

Я всмотрелся в собственное лицо. А на вид — обычный парень тридцати четырех лет, и кто меня раньше не знал, вряд ли определит, что перед ним синтезнутый.

СИНТЕЗНУТЫЙ!

Ёрши-майорши, черт, черт, черт! Это ведь хуже блокушки… Там, по крайней мере, хоть сколько-то субов остается, не меньше трех, даже в самых тяжелых случаях. И они могут частично продолжать работать и жить, как раньше, пока не вылечатся от болезни. А потом, как правило, потерянные субы восстанавливаются, порой долго, иногда не все, но большая часть обязательно. Они ведь только блокированы, а не переплавлены во что-то новое, почти неизвестное… болезненное… раздутое и куцее одновременно.

Я не знал, что делать, не мог определить, что чувствую… Мое новое «я» стонало от вдруг навалившихся отовсюду проблем, не понимало, как жить под гнетом такого количества вопросов, планов, обязанностей — раньше все это было поделено между субами! Каждый из нас предназначался для определенного рода деятельности, которой он счастливо занимался, не вмешиваясь в дела других, все было просто и понятно, а теперь так запуталось, жизнь вдруг усложнилась на порядок!

По закону я должен был немедленно идти в Центр Восстановления Множественной Личности сознаваться в том, что произошло, и тогда меня изолируют от общества, отправив в компанию таких же синтезнутых.

Что ж, большинство моих субов, обнаружив первые признаки болезни, так и поступили бы.

Не подчиниться мог только мальчишка — из-за своего взбалмошного характера. С момента своего появления Коленька был малоуправляемым и почти не поддавался усилиям воспитателей и психологов, потому его так и не удалось вырастить во взрослую личность. К счастью, он удержался от серьезных правонарушений и, хотя некоторое время был на грани изгнания, все же сумел взять себя в руки и избежать усыпления. Теперь он обязан был раз в десять дней встречаться с психологом для плановых бесед.

Что же касается остальных субов, то законопослушность, как говорится, была у них в крови. Вот только она была у НИХ, но не у нынешнего меня. Потому что я уже не являлся своими субами, и хотя их памяти и слились в одну, ставшую моей, в сознании родилось другое существо. И это существо хотело того же, что и любая тварь на свете, — выжить.

Сейчас приближалась смена Виктора, работавшего в мастерской по ремонту и обслуживанию транспорта центра. Мы все здесь работали при ЦВМЛ, или Цеве, как мы его кратко называли, это был крупный комплекс, которому требовались специалисты в самых разных областях. Научные лаборатории, клиника, изолятор для больных с расстройством синтеза, жилые корпуса, своя школа и детский сад, торгово-развлекательные конторы, административные здания, мастерские… короче, вокруг Центра раскинулся городок, вмещавший несколько тысяч жителей.

Зачем для восстановления множественной личности нужен такой огромный центр? Раньше я никогда об этом не задумывался, а сейчас меня вдруг удивил размах, с которым государство тратит средства на изучение и лечение психического расстройства синтеза. Почему это такая большая проблема? У нас что, огромное количество синтезнутых? И отчего лично я не встречал никого, кто болел бы синтезом, а потом вылечился? Зачем старый тощий дед и другие синтезнутые охраняются? Разве они представляют угрозу для общества? Меня прошиб пот — а вдруг я теперь опасен? Но почему? Я же не убийца, не вор и совсем не собираюсь никому вредить…

Ладно. Я с силой потер лицо. Сейчас надо перестать размышлять обо всем подряд и сосредоточиться на главном. А главное в данный момент — это не поддаться панике и выработать план действий.

Я взглянул на часы. Так. Ничего. Спокойно.

Спокойно, говорил я себе, стараясь как можно точнее воспроизвести лицо, которое Виктор видел в зеркале. Губы тоньше, потому что сильнее сжаты, брови немного сдвинуты — нет, не так резко, взгляд вечно усталый, да… и волосы зачесаны по-другому, ага, вот, во-о-от, уже похоже! Теперь голос.

— Салют, Тоха! — сказал я зеркалу.

Нет, голос чуть ниже и говорить надо быстрее — не то Антон Теняков, работающий в одну смену с Виктором, заподозрит неладное. Я откашлялся и повторил. Потом еще. Сойдет, пожалуй.

Механику, слава кластерам, много разговаривать некогда, а с работой справлюсь, ничего, думал я, выставляя на скумаре «Витя». Взглянув на часы, я выскочил из комнаты и стремглав понесся в ремонтную мастерскую. Свят класт, как же быстро бежали минуты!

Антон Теняков ничего не заметил, если не считать его легкого недоумения в столовой, когда я взял не то, что обычно, да еще и в гораздо большем количестве.

— Что? — спросил я, перехватив его удивленный взгляд.

— Да так, — он пожал плечами. — Чудно как-то.

— А-а, — протянул я, напряженно вспоминая обеды Виктора. Прошлая смена, позапрошлая, неделю назад, месяц…

Сгинувшие фрики! Он же всегда в этой столовой ел одно и то же: щи, котлеты с гречкой и сладкий чай, почему же я не подумал об этом раньше?

— Да это… доктор сказал, надо поесть разное.

— Доктор? Ты же вроде давно поправился, неужели все еще аукается?

«Поправился?» Выходит, я болел? Значит, часть памяти субов все же пропала, раз я об этом забыл! Черт, а ведь еще минуту назад я был уверен, что знаю о себе все..: Какой неприятный сюрприз! Сколько же их ждет меня дальше? В животе словно шевельнулось что-то холодное и липкое.

— Да нет, я в порядке, это один суб попросил — для анализов каких-то. Записку оставил, — сказал я и вгрызся в сардельку.

Антон молча кивнул, набивая рот макаронами. Похоже, мое объяснение прокатило; что ж, в какой-то степени его даже можно было считать правдой.

После смены я зашел в бухгалтерию и попросил дать справку о зарплате за последние полгода — дескать, надо для предоставления в банк, а когда мне выдали заполненный бланк, удивился, почему получилось меньше, чем я думал. Потом, демонстрируя исключительную тупость, заставил подробно объяснить, какие вычеты и почему были сделаны, и в результате мне открылся интересный факт, что в прошлом месяце я пропустил две смены. Почему — узнать не удалось, ибо стояла пометка «ин/сл», то есть причиной стал иной суб, а вовсе не болезнь тела, про которую я, по-видимому, наврал Тохе (а может, и не наврал, может, я и сам так думал, когда был Виктором и после отсутствия вышел на работу).

Почувствовав, что бухгалтер уже злится и вот-вот начнет подозревать неладное, я сердечно поблагодарил эту пожилую женщину и, извинившись за отнятое время, удалился.

Я вошел в свою комнату и внезапно неприятно поразился ее виду. Нет, все было на своих местах, но выглядело так… мысль вертелась где-то вблизи фокуса, но никак не могла в него попасть…

Проходить в глубь жилища не хотелось, я чувствовал, как неприятно тянет в груди, и застыл на пороге, перебегая взглядом с одного предмета на другой. Кровать, покрытая стандартным всесезонным желто-коричневым одеялом; стены приятного бежевого цвета, на одной — типовая картина; эргономичные стул и стол, среднего размера гардероб, разновеликие полки — вся мебель отделана под красное дерево; инфоком в режиме ожидания; самоочищающийся полуматовый пол ненавязчивой расцветки темных древесных пород. Все расположено оптимально, удобно в использовании, тона подходят друг к другу и не раздражают глаз.

Я забрался на кровать, разглядывая висящую над ней акварель: озеро, камыши, голубое небо с несколькими кучевыми облаками. Где-то должен был лежать пульт от картины, возможно, в ящике прикроватной тумбочки (туда я, по-моему, ни разу не заглядывал), но мне не хотелось искать, я внимательно осмотрел раму и, заметив на ее нижнем правом углу крохотный белый кружок, коснулся его пальцем. Изображение на картине поменялось: теперь это был натюрморт, тоже акварельный. Следующим всплыл портрет миловидной девушки, потом снова пейзаж, только уже написанный маслом… Я держал палец на сенсоре, считая варианты: их оказалось девять — по три изображения в разной технике: акварель, масло, пастель.

— Где твой десятый? — грозно вопросил я картину.

Пастельная незнакомка глупо улыбалась, глядя поверх моей головы на стык противоположной стены с потолком.

Я спрыгнул с кровати.

Интересно, кто-нибудь в нашем общежитии когда-нибудь переключал картину у себя в комнате? Я, например, на нее, по-моему, даже не взглянул ни разу, какой бы личностью сюда ни возвращался. Меня обстановка вообще не интересовала — лишь бы было тепло и чисто. Я работал, в свободное время ходил в спортзал, сидел в баре или визионе, в комнату возвращался в основном только переночевать. Как в гостиницу. А как еще разные личности могли воспринимать общее жилье? Нас было много, каждому нравилось что-то свое, поэтому продуманный специалистами так, чтобы никого не раздражать, интерьер всех устраивал.

Теперь я был один и, глядя на свою комнату, впервые осознал, что у меня нет и никогда не было своего дома.

Еще я понял, что слишком много работаю.

После опыта с Виктором я вышел на смену Игорька и, когда в офисе никто ничего не заметил, осмелел и уже совершенно спокойно отработал воспитателем, неожиданно получив от этого даже большее удовольствие, чем раньше. Несмотря на то что после слияния чужие эмоции не заполняли меня, как Влада, я чувствовал малышей ничуть не хуже, чем эмпат с его выведенными на максимум способностями. Возможно, потому, что детишки были еще слишком малы для расщепления и пока оставались цельными личностями? Как говорится, рыбак рыбака видит издалека? Не знаю, но время пролетело незаметно, и мне было хорошо: я отлично понимал их, а они — меня.

Потом я трудился в качестве лаборанта и, когда вернулся в свою комнату, понял, что просто с ног валюсь. Эти последние дни так меня завертели, я только и успевал, что бегать с одной службы на другую. Упав на кровать, я прикинул: рабочая неделя составляла около девяноста часов. Раньше это воспринималось совершенно нормально, я прекрасно помнил, что все девять субов имели свободное время, а сейчас оно все уходило на отдых, потому что синтезнутому, как оказалось, четырех-пяти часов для сна недостаточно! Как я раньше умудрялся восстанавливаться за такое короткое время? Может, мой организм умел отдыхать частями, а теперь утратил эту способность? Или просто мозг не был так перегружен?..

Я не знал, но мне казалось, что до синтеза у меня было, как у кошки, девять жизней, а теперь осталась только одна.

Вздохнув, я встал и включил инфоком, потому что, несмотря на усталость, меня тревожил вопрос, почему я не помню своей так называемой болезни, случившейся в прошлом месяце.

В последние дни я, стараясь не навлечь на себя подозрения, под разными предлогами проверял этот факт или прямо на месте, куда выходил работать за своих бывших субов, или звоня от имени тех субов, кто пока не успел выйти на смены (клерк Гоша и уборщик Степан). Даже с психологом Коленьки я тоже связался и обнаружил, что одну из встреч мальчишка пропустил. Таким образом, получалось, что в прошлом месяце существовал десятидневный период, когда мое тело находилось где-то в неизвестном месте, и причиной тому, по заявлению каждого суба, был не он, а кто-то другой. Поскольку так сказали все девять субличностей, создавалось ощущение, будто действительно существовал некто десятый, О котором меня и спрашивал тот неуемно настырный дед.

Побродив по инфоплацам, где упоминалось расстройство синтеза, я снова вышел на все тот же доклад Гаврюхина, точнее в комментарии к нему. Их было много, в основном язвительные насмешки коллег. Точку зрения профессора мало кто разделял, однако поддерживающие отзывы все же попадались, а еще я наткнулся на недавнюю ветку обсуждения чего-то непонятного (псевды говоривших и пустую ругань я удалил):

Икс, АС, интегры, что все это значит? Я запустил поиск и, не найдя этих слов в удобно структурированных официальных энциклопедиях и справочниках, обратился к народной болтовне. В конце концов из разных, порой весьма сомнительных источников мне удалось нарыть следующее.

Незатейливым псевдонимом «Икс» прикрывался лидер группы, выступавшей за всеобщий свободный синтез. Входившие в группу люди называли себя синтезатами и считали, что субличности при слиянии образуют нечто гораздо большее, чем просто сумму слагаемых, и что только прошедшее синтез человечество сможет эволюционировать, в противном случае нас всех ждет постепенное отупение и полная деградация. На вопрос, почему же за столько лет расщепленного существования люди не вернулись обратно в пещеры, а прогресс продолжает идти вперед, Икс отвечал, что научная элита, а также правительство и многие руководители высшего звена — все сплошь синтезнутые, только тщательно это скрывают, потому что им удобно и легко, находясь на высшей ступени развития по сравнению с остальным вкалывающим на них обществом, управлять недалекими массами.

Икс и его сподвижники были категорически не согласны с общепринятым представлением, что стремление к интеграции субов — болезнь, требующая серьезного лечения, утверждая, что, наоборот, расщепление личности — это нездоровое состояние, возникшее в результате нейропандемии, охватившей человечество более века назад. По их представлениям, эта пандемия была вызвана особого рода психовирусом, после чего расщепление прочно укоренилось в сознании человечества и теперь поддерживается всеми доступными средствами.

Икс разработал систему специальных медитативных упражнений, помогающих одновременному выведению субов в сознание с целью научиться сливать их памяти. Эти упражнения он назвал интеграми.

В группу синтезатов входило немало образованных и знающих людей, в том числе и профессор Гаврюхин; существовала у них и своя подпольная лаборатория, где был создан препарат Антисплит (АС), способствовавший воссоединению субов в одно целое. Однако сделать АС таким, чтобы он действовал на всех, не получилось, и осуществить интеграцию он помогал только тем, у кого была склонность к синтезу и кто регулярно выполнял интегры.

Вскоре после появления АС многих синтезатов арестовали. У тех, кто не успел слиться, виновного в подпольной деятельности суба усыпляли, а остальным личностям, делившим с правонарушителем сознание, назначали наказание в виде штрафов и исправительных бесплатных работ. Тех, у кого произошел синтез, расщепляли по новой, с применением НП-процедур, из-за чего субличности получались с потерей памяти, обрезанные и бестолковые. После этого и синтезатов, и им сочувствующих резко поубавилось, движение быстро пошло на спад и, возможно, вообще заглохло бы, если бы не Икс, сумевший избежать ареста, потому что всегда держал в тайне свою истинную личность.

Никто не знал, кто он, где живет и как выглядит — Икс общался только виртуально, что, однако, вовсе не мешало его таланту прирожденного лидера и блестящего оратора. Он продолжал руководить деятельностью группы и регулярно появляться в эфире, заражая людей своими идеями и неистощимым оптимизмом. Появлялся Икс всегда в образе Человека без лица или с миллионом лиц — каждый волен был считать как угодно, в инфокоме это смотрелось как беспрестанное плавное изменение внешности, которая, как казалось, никогда не повторяется, что завораживало, не давая отвести взгляд.

Благодаря усилиям лидера дело синтезатов стало возрождаться, количество сторонников росло, лаборатория с удвоенной силой взялась за разработку Антисплита, и вскоре Икс объявил, что получена улучшенная версия препарата — АС-2.

А потом он исчез из эфира, и ходили слухи, что его взяли, хотя никто не знал этого наверняка. Снова прошла волна арестов и расследований, завершившихся усыплениями и НП-процедурами.

Нейропсихологические процедуры! Я откинулся на спинку стула, глядя на виртэкран, где обрывки сведений были скомпонованы в единое целое. Любому ясно, что за этим красивым названием скрывается конкретная промывка мозгов с выжиганием из памяти всех контактов с преступным субом… Едва я об этом подумал, как кровь бросилась в голову, жаром охватив щеки и уши.

Черт! Мои десять дней! Свят класт, неужели во время того загадочного отсутствия мне чистили память?! В животе похолодело, стало страшно. Остановившимся взглядом я продолжал таращиться в виртэкран, а в сознании тек ледяной поток мыслей.

Эта информация о синтезатах… ясно, что власти старались вычищать ее из открытого доступа, но всему народу рот не заткнешь, и я довольно быстро нашел на эту тему массу обсуждений и даже статьи в прессе… Об этом говорили, говорили активно и много. Так почему же для меня все это стало полным откровением? Ну не могли же ВСЕ мои субы НИЧЕГО об этом не слышать? Нет, конечно, не могли, и это подтверждает догадку о вмешательстве в мою память. А если такое вмешательство было, то это значит одно: я был связан с синтезатами и серьезно нарушал закон… То есть входил в группу Икса. Сгинувшие фрики! Вот эго новость так новость, зашибись!..

Нет, так, стоп, вдруг осенило меня, минуточку, что-то тут не сходится!

Почему я ничего не знал об усыпленном субе?! Ведь так не делается! Это должно было отразиться в моих документах. И куда могла исчезнуть со скулового маркера позиция провинившейся личности с затемненным именем? Кроме того, всем остальным субам полагалось заплатить денежные штрафы или отработать их в переводе на часы. Но никто из них не помнил про отработку, а все зарплаты остались нетронутыми… почему?..

Я еще долго сидел, пытаясь придумать всему, что со мной происходило, какое-нибудь логичное объяснение, но ничего не выходило, и в конце концов так и уснул перед виртэком инфокома.

Когда будильник выдернул меня из глубокого сна без сновидений, я с трудом заставил себя подняться и, кое-как распрямив затекшее от сидячего положения тело, медленно, шаркая, как зомби, отправился выполнять работу Степана.

Лютая скука уборки помещений Цева вместо того, чтобы способствовать размышлениям (так я полагал, настраивая себя на это малоприятное занятие), неожиданно, напротив, ввергла меня в состояние почти полного безмыслия.

Я автоматически возил швабройку по полу, и под ее тихое жужжание мое усталое, сознание, видимо, воспользовалось возможностью отдохнуть и просто уснуло, предоставив телу действовать, как ему заблагорассудится.

Иначе как объяснить, что спустя полчаса я обнаружил себя тремя этажами выше, возле комнаты, где вовсе не должен был убираться?

— Эй! Ты кто?

Я обернулся.

Возле одной из дверей с противоположной стороны коридора стоял мужик в белом халате, видно, его окрик и заставил меня очнуться.

— У-у-уборщик, — ответил я и, увидев свою швабройку и тележку брошенными возле лифта, дернулся к ним, как утопающий к спасательному кругу.

— Стоять! — властно гаркнул мужик и решительным шагом направился ко мне.

Я послушно замер, слушая, как стучит в висках кровь. Что-то подсказывало мне, что скрыться не стоит и пытаться, к тому же сердце билось так часто, словно я уже пробежал не меньше километра. Я медленно, без резких движений повернулся к двери. Номер 501. Фрик меня разукрась, как я здесь очутился?

— Что ты тут делал?

— Я… тут…

Мужик тем временем уже подошел ко мне вплотную.

— Мой универсальный ключ почему-то не действует, — неожиданно для самого себя вдруг выдал я, доставая из кармана карточку, а затем, повинуясь неосознанному порыву, подскочил к двери и сунул ее в прорезь. Дверь, разумеется, не открылась.

— Ты хочешь сказать, что должен здесь убираться?

— Ну да, — кивнул я (а что мне еще оставалось?).

— Документы покажи!

Я достал удостоверение, а мужик мобиком.

— Это Жарихвазов, — сказал он, нацепив ком на ухо. — У меня тут уборщик Степан Кораблев, проверьте. Жду.

— Мой участок с двести первого по четыреста сорок пятый! — громко отрапортовал я, чтобы показать, что ничего не скрываю.

— А здесь ты как оказался?

— Приехал на лифте. Я всегда сразу приезжаю на четвертый этаж, потому что лучше ведь сверху начинать…

Мужик махнул рукой, приказывая заткнуться. Я умолк, а он, выслушав, что ему сказали по мобикому, заявил:

— У тебя этажи со второго по четвертый.

— Ну да. Я ж так и говорю! Что всегда начинаю с четвертого, а потом спускаюсь…

— Так почему же ты тогда здесь, на пятом?

— Как на пятом? — Я вытаращил глаза.

Мужик ткнул пальцем в сторону цифры на стене.

— Так это пятый?! — вскричал я. — Черт! Так вот почему мой универсальный ключ дверь-то не открывал! — Я хлопнул себя по лбу и рассмеялся, причем, к собственному удивлению, весьма натурально.

— А ну, хватит! — Мужик схватил меня за локоть и больно стиснул руку. — Что ты мне здесь комедию ломаешь?

— Слушайте, Вит, — затараторил я, глядя на его скумар честными, широко открытыми глазами свободного от мыслей дебила, — не знаю, как ваше полное имя-отчество, извините, но я ничего не ломаю, я убираюсь! Правда! Я ехал на четвертый! Может, случайно не ту кнопку нажал?..

— Ты что, не видел, какой этаж горит, когда выходил?

— Нет, я не посмотрел, я тележку толкал…

То ли потому что мне так хорошо удалось изобразить тупого поломойку, то ли из-за того, что сказали мужику по кому (в конце концов, у Степы Кораблева ведь никогда не было ни нарушений, ни нареканий), но он меня отпустил.

Пока я мыл три положенных этажа, мысли все время вертелись вокруг двери, около которой меня застукали. Номер 501. Что же за ней такое? Наверняка что-то для меня важное, разя пришел гуда и состоянии транса, спонтанно порожденном усталостью и недосыпанием. Возможно, мне удастся даже найти ключ к этой двери, если вызвать этот транс снова, но при этом нужен кто-то, кто расскажет потом все, что я буду делать, чтобы снова не впаяться, как сегодня, ибо второй раз мне это с рук вряд ли сойдет. Где же мне взять надежного человека?..

Я нс спеша перебирал в памяти всех, кого знали мои бывшие субы, и все отчетливей понимал, что у меня нет такого человека.

Были хорошие знакомые, с которыми необременительно поболтать о том о сем, приятели, с кем неплохо сходить в визиошку и пропустить по стаканчику, девчонки, с которыми отлично можно развлечься… но все они не годились на роль настоящего друга, кому легко и не страшно полностью довериться…

Когда я вдруг ясно осознал, что у меня никого нет, навалилось такое ощущение всеобъемлющего одиночества, что руки вдруг ослабли и швабройка с грохотом опрокинулась на пол. Моющая часть продолжала вращаться, бестолково рассекая воздух и зря разбрызгивая мыльную воду, я смотрел на нее и словно видел свою жизнь, такую же бессмысленно кружалую, очень деятельную, но никому на свете, даже себе самому не нужную. Ни настоящего дома, ни друзей, ни цели… В груди стало больно.

Боль! Я наклонился, поднял швабройку и принялся возить ею по полу. Мы все избегали боли, подумал я. Потому и расщеплялись. Чтобы легко переносить стрессы, работать по девяносто часов в неделю и всегда быть сполна удовлетворенными тем, что имеем, не мучаясь от мысли, что кто-то лучше нас. Никто не был лучше, просто у одних было больше субов, у других меньше. Порой попадались такие сложные, замороченные индивидуумы, количество субличностей которых доходило до сотни, но это было большой редкостью. В основном, требовалось около пятнадцати «я», чтобы сделать человека счастливой единицей трудолюбивого общества. А мне вот понадобилось всего девять…

Да, я был простым парнем с маленьким количеством субов, может, поэтому у меня и после синтеза легко получалось притворяться ими…

Так почему же и за что на такого простого парня вдруг навалилось сразу столько проблем?

Утром я встал не такой разбитый, как был последние дни. Несмотря на грядущий поход к нейропсихологу, мне удалось неплохо выспаться — видимо, привык уже к своему новому состоянию, к тому, что веду двойную жизнь. Нет, я понимал, конечно, что одно дело обмануть работягу Толю или какого-то не знакомого мужика, и другое — профессионального мозговеда, у которого глаз наметан на определение психических отклонений, но почему-то не волновался. Даже напротив, чувствовал подъем, как будто после этого похода все мои мытарства должны обязательно закончиться. Хотя почему «как будто», оно ведь, если вдуматься, так и было: предстояло самое сложное испытание, а значит, если я его пройду, бояться будет нечего.

Боец Серега подмигнул своему отражению в зеркале и вышел из комнаты.

Четким, размеренным шагом я направился к кабинету психолога, а в голове стала прокручиваться наша прошлая встреча. Предыдущие дни мне все было недосуг об этом подумать — слишком много скопилось дел и других вопросов, а сейчас, анализируя разговор с психологом, я неожиданно для себя поразился тому, что вспомнил.

Я доложил о сбое, а потом вел себя так, что не заметить, как со мной продолжает твориться нечто неправильное, было просто Невозможно, ведь Марина — спец! Однако вместо того, чтобы, заподозрив начало синтеза, поднять тревогу и изолировать меня для более тщательного обследования, она все время улыбалась и говорила странное…

«…А эмпат вообще конкретно мешал мне работать». — «Бойцу». — «Что — бойцу?» — «Эмпат мешал работать бойцу».

Неужели она все видела, но специально ничего не предприняла? Почему?

Я уже подошел к кабинету и протянул руку, чтобы открыть дверь, НО замер, вдруг пораженный мыслью: а что, если это ловушка?

В этот момент дверь открылась, и я едва успел отпрянуть, Чтобы не получить ею по лбу. На пороге стояла Марина.

— Здравствуйте, Кораблев, — сказала она и посторонилась, Пропуская меня внутрь. — Проходите, я вас жду.

Путь к отступлению был закрыт. Забыв поздороваться, я Молча прошел в кабинет. Марина захлопнула за мной дверь. В замке дважды щелкнул ключ. Я обернулся и взглянул на психолога — сегодня она не улыбалась.

— Прошу! — психолог открыла дверь в маленькую комнатку, Изолированную от остального кабинета звуконепроницаемым материалом.

— Здесь точно нет ни камер, ни жучков — я проверяла.

Она указала на кресло возле небольшого аппарата с нейроконтактами, а сама села на стул напротив. Рядом, на табуретке, стоял инфоком.

Что тут диагностируют, черт его разберет, но ясно, что если она меня сейчас здесь пристрелит, никто не услышит. Я сел на предложенное место, ожидая чего угодно. Тело напряглось, словно внутри сжалась пружина, готовая при малейшей опасности мгновенно распрямиться.

Полагаю, к сегодняшней нашей встрече вы уже вполне осознали свое новое состояние и, учитывая его возможности, наверняка догадались, что я еще в прошлый раз поняла, что с вами происходит.

Я молчал, вглядываясь в ее лицо — не провоцирует ли?

— Да бросьте, Кораблев, расслабьтесь! Если бы я хотела о вашем… м-м-м… вашем метаморфозе, — она зачем-то продолжала старательно избегать слова «синтез», — поставить в известность службу безопасности, я бы уже это сделала. — Тут она наконец-то улыбнулась.

— Отчего ж не поставили? — спросил я. Голос прозвучал как-то по-новому, немного хрипло, но жестко и уверенно. Это был голос моей новой личности, который я еще ни разу не выпускал наружу, изо дня в день прикидываясь своими бывшими субами.

— Я хочу вам кое-что показать, Кораблев.

Она тронула инфоком, выводя его из режима ожидания, и быстро набрала на клавиатуре несколько последовательностей каких-то символов, вероятно, то были пароли, с изнанки виртэка плохо видно, но похоже, она входила в какую-то базу. Потом появилось чье-то фото и вроде текст.

— Экран! Развернуть на сто восемьдесят градусов! — скомандовала Марина, и я увидел смотрящее прямо на меня лицо.

Черты его были мне хорошо знакомы, а вот взгляд показался чужим — холодным и безжалостным. «Кораблев Федор» — гласила надпись под снимком. А рядом шла краткая автобиография, в которой указывались мой год рождения, биологические предки, интернат, где я воспитывался до расщепления, а также полный список моих субов.

Их было ДЕСЯТЬ.

Первая строка в списке была выделена красным:

«Федор Кораблев — УДАЛЁН».

Что?! Удален?! Это как? Никогда раньше я о таком не слышал. Субов усыпляют, а не удаляют!

Так вот почему нет никаких отметок в документах и на скуловом маркере только девять позиций! Мою десятую, может быть, самую деятельную личность просто убили! Стерли, как будто ее и на свете не было, даже документы и скумар заменили!

— Разве такое возможно? — Я с трудом заставил себя оторваться от виртэка и посмотрел на Марину. — Удаление! Даже на самое краткое усыпление требуется решение суда, а тут… — Мой взгляд растерянно блуждал по экрану в надежде отыскать хоть какую-то запись по делу, что было проведено следствие и т. п. — …Ничего! Но… также… нельзя… — я потерялся в словах, не знал, что сказать.

— Можно, как видишь. Не против перейти на «ты»?

— Что? A-а… да… давай перейдем. — У меня появилось ощущение вязкости, как бывает во сне, когда пытаешься что-то сделать, но получается очень тяжело и медленно. Я словно погружался куда-то в глубь себя, проваливался, хотел что-то вспомнить, но не мог. Реальность начала уплывать.

Резкий запах шибанул в нос, мгновенно приведя меня в чувство.

— Эй-эй! Не раскисай! У нас не так много времени, — сказала Марина, выкидывая в урну пропитанный нашатырем тампон. — Я понимаю, тебе нелегко, но соберись! Нам надо многое обсудить И Выработать план действий.

— План действий?

— Федора можно восстановить. — Заметив в моих глазах недоверие, она быстро заговорила, не давая мне и рта раскрыть: — Просто послушай! Я — профи, и знаю, что говорю. Удаление — Новая технология, и суть ее в том, что субличность не стирается в Никуда, как ты думаешь, а переводится на специальный мемкристалл. Я изучала эти разработки, поверь! И знаю, как их используют, хотя эти данные, — она ткнула в экран, — не афишируют, и в открытом доступе их не найдешь.

— Как же тогда ты это обнаружила?

— Я как психолог должна иметь полную информацию о пациенте, поэтому могу обратиться к этой базе. Хотя, конечно, не имею права показывать эти данные тебе. Я сейчас нарушаю закон. Но куда денешься, мы все вынуждены это делать.

— Мы?.. — Я обалдело таращился на психолога. Только сейчас до меня наконец дошло то, что я должен был понять сразу, как вошел в этот кабинет. — Ты хочешь сказать, что…

— Да, — она рассмеялась. — А иначе зачем бы я стала тебе помогать?

Святые кластеры! Мне явно удалили самую умную часть моей личности.

— И давно? — спросил я, не в силах сдержать улыбку, которая растянулась от уха до уха.

— Что «давно»? — Марина хохотнула. — Синтез или синтезаты?

— И то и другое. Хотя наверняка к синтезатам ты примкнула раньше, чем синтезнулась.

— Лучше говорить: соединилась. Недели три назад. А в группе я с самого начала. Правда, активисткой раньше не была, потому и избежала ареста.

— А теперь стала?

— А что делать, если стольких позабирали. — Марина резко погрустнела. — У меня друг был… активистом.

— Был? Он что… умер?

— Нет, физически нет, но…

— Отпрошили?

Она как-то непонятно качнула головой и сказала:

— Слушай, давай не будем сейчас это обсуждать, лучше поговорим о деле, а то время твоего визита кончается.

— Ладно, Марина, или… как мне теперь тебя называть?

— Да так же, как и я тебя, Кораблев. — Она пожала плечами. — По фамилии. Я — Орлова.

— Орлова… как-то грубовато выходит.

— Ничего, привыкнешь. А теперь о тебе. Федора можно загрузить снова, аппаратура есть здесь, в Цеве, — а где ж ей еще быть-то, верно? — Она усмехнулась.

— Верно! — неожиданно вырвалось у меня. — В левом крыле второго лабораторного корпуса!

— Да, там! — Она посмотрела на меня с интересом.

— Комната пятьсот первая, — уверенно сообщил я, наблюдая за ее реакцией.

— Откуда ты… подожди, ты что?! Вспомнил, где тебя вырезали?!!

— Только часть меня, к сожалению, — охладил я ее пыл. — Причем бессознательная. Это было мое тело, оно привело меня к этой комнате.

И я рассказал ей, как меня застукали у двери с номером 501.

— Это действительно память тела, — согласилась Орлова. — Вещь известная, но подсказать, где искать твой кристалл, она, увы, не способна. Здесь придется обратиться к разуму.

— Это бесполезно. Разум мой ни черта не помнит, да я и об удалении-то только сегодня узнал! — Тут мне в голову стукнула мысль, от которой похолодела спина. — А есть ли этот кристалл вообще? Вдруг его уничтожили?

— Нет, не уничтожили. И у меня есть соображения насчет того, где он может быть… У тебя когда ближайшие свободные часы?

Она стояла на мосту возле парапета. Ветер рвал концы завязанного на ее поясе шарфа и раскачивал желтый фонарик на ша почке, отчего вокруг Орловой плясали едва заметные тени, то касаясь ее длинных, стройных ног, то убегая по парапету, чтобы раствориться в общем освещении моста.

Я медленно приближался, с опаской оглядываясь по сторонам, хотя за те полтора часа, что провел в тени декоративной ко лонны на другой стороне моста, не заметил ничего подо зрительного. Из своего укрытия, где, накинув на себя темную пленку, маскировался под большой мешок с мусором, я видел, как к пустынному в эту ночную пору мосту подъехало такси, оттуда вышла Орлова, а машина тут же отчалила. Мост хорошо просматривался в обе стороны — ничего и никого подозрительного, Психолог была совершенно одна, но я все равно нервничал и не доверял ей. С позиции логики мое недоверие не имело смысла: если бы она меня заложила, то я был бы уже арестован, и все равно что-то заставляло меня быть предельно осторожным, что-то необъяснимое, таящееся, видно, на самом дне подсознания. К тому же могло быть и так, что за Орловой установлена слежка, а Она об этом и не догадывается.

Кроме того, меня тревожил тот осведомленный о моих суб-Личностях дед. После визита к психологу началась смена бойца Сереги, и это было кстати, потому что меня так и распирало расспросить старика о Федоре, ведь он наверняка был знаком с этим МОИМ субом, раз задал вопрос про десятого. Задал — значит, узнал? — думал я, прохаживаясь вдоль решетки и с нетерпением Ожидая, когда наступит время прогулки больных. Но когда двери Корпуса открылись и синтезнутые вышли во двор, деда среди них На было. Подождав минут десять, я спросил остальных, где тот ТОЩИЙ старик с белой бородкой, что в прошлый раз ко мне приставал, но никто мне не ответил. Пришлось постучать по решетке, привлекая внимание, только тогда три человека повернули головы в мою сторону. Я повторил свой вопрос, но ответа не получил. Они выглядели подавленными и вялыми, наверное, были после процедур. Какое-то время они тупо на меня смотрели, потом головы снова опустились, синтезнутые уперлись взглядами в землю и ни на что больше не реагировали.

До самого конца смены дед так и не появился, и теперь меня это сильно беспокоило. Может быть, его исчезновение и не было связано с тем, что я нашел ответ на его вопрос, но я в такие совпадения не верил…

Я шел к Орловой напряженный и злой и, несмотря на это, не мог не отметить, как идет ей этот короткий плащ, тонкие рейтузы и фонарик в виде золотой лилии. От порывов ветра концы легкого оранжевого шарфа то прижимались к ногам, то языками огня взметались вверх, словно хотели оградить свою хозяйку от моего пристально-хмурого взгляда.

— Привет! — Орлова склонила голову набок. — Ты такой мрачный, как будто пришел меня убить.

Я ожидал после этих слов улыбки, но ее не было.

— Привет, — ответил я, подходя к ней вплотную. — Нет, я пришел не за этим. А ты? — Мое лицо тоже оставалось серьезным.

— Я пришла помочь.

— Почему?

— Потому что кристалл Федора у меня.

— Как?.. — Я растерялся. — Откуда?

— Ты сам мне его отдал, Кораблев.

— Что?! — Я впился взглядом в ее лицо — она думает, что сейчас подходящее время для шуток?

— Ты, когда был Федором, отдал его мне.

— Я не понимаю…

— Я была твоим доверенным лицом… — Орлова сделала шаг ко мне. Теперь мы стояли так близко, что я чувствовал ее дыхание. Она подняла руку и коснулась моей щеки, отчего у меня сразу дух захватило.

Мы встречались — вспыхнула мысль, и тело вдруг сладко вздрогнуло, вспоминая…

— Аня… — неожиданно выдохнул я незнакомое имя, накрыл ее руку своей и потянулся к ее губам, но она вдруг ускользнула, предоставив ветру остужать разлившийся по моим жилам огонь.

— Пойдем. — Она повернулась и быстро зашагала в сторону городка.

— Куда?.. — Сердце бухнуло молотом, я поспешил за ней.

— За кристаллом.

Орлова запихнула в унипечку два пакета с обедами и полезла в шкаф за посудой. У нее, женщины, в комнате было, конечно, несравнимо уютнее, чем у меня, но это все равно не могло полностью уничтожить казенный дух, растворенный, казалось, даже в воздухе.

Пораженный тем, что Орлова мне рассказала, я вертел в пальцах увесистый цилиндр с плавающей внутри пирамидкой. Это было странно — держать в руках часть самого себя, раньше считавшуюся абсолютно неотъемлемой. Я стал как старинный сказочный Кощей, только у него в яйце была смерть, а у меня — жизнь. Новая технология, надо же! А ведь я мог стать идиотом! Толком не опробованный метод, малознакомая, только установленная аппаратура, фактически это был эксперимент.

Эксперимент на себе. Да-да! Чувствуя надвигавшуюся угрозу ареста и понимая, что мне не уйти, я сам вырезал Федора. Сейчас это звучало для меня дико, но тогда я был уверен в том, что поступаю правильно. Чтобы исключить любую возможность вспоминания, я перед процедурой завязал себе глаза и велел Ане Орловой, когда все закончится, вколоть мне что-нибудь для полного отруба, забрать кристалл себе и тихо уйти.

Мы проделали все это ночью, а рано утром меня нашли и, наверное, долго пытали — естественно, безуспешно. Федора, а с ним и всех знаний о синтезатах, АСе и прочем больше не было, так что сколько бы они ни насиловали мой п-ключ, он не мог переключить меня на несуществующую субличность. Я ведь даже о факте ее уничтожения не знал, потому что решение «лечь под нож» принимал Федор. Промучившись со мной те самые десять дней (это когда все мои субы пребывали неизвестно где), эсбэшники, видимо, хорошенько промыли мне мозги (потому что я об этом ничего не помню), сменили скумар, а потом дали новые документы и отпустили, чтобы я по девяносто часов в неделю продолжал приносить обществу пользу.

— Почему ты мне сразу не сказала, что кристалл у тебя?

— Может, надо было его еще и с собой принести? — Поставив на стол две пластиковые миски, Орлова посмотрела на меня с удивлением.

— Не доверяла, значит! — я хотел произнести это безразличным тоном, но не вышло.

— Ну а ты как думал? — Она загремела чем-то в ящике стола, наверное, разыскивая вилки. — Конечно, не доверяла! Оболочка Федора, а кто внутри? Почему пришел? Действительно у тебя адское эхо, или ты симулируешь начало синтеза, чтобы меня спровоцировать? — Достав приборы, она положила их в миски и села на стул возле унипечки. — Не обижайся, но последние события всем нам показали, что СБ оказалась ближе, чем мы считали. Поэтому даже тебе — доверяй, но проверяй… Ты… Федор сказал сохранить Кристалл, но вести себя так, как будто мы незнакомы. И никому ничего не рассказывать, с Кораблевым в контакт не вступать.

— Так зачем же ты вступила?

— Черт, фрики тебя разукрась, Кораблев! — Орлова резко вскочила. — Да как же все это невыносимо!

— Что именно? — Я не понял, в чем дело, но почувствовал себя виноватым.

— Да то, что ты — это не ты!!! — Она сжала кулаки и вскинула руки, словно собиралась меня ударить, но замерла. Губы ее сжались в тонкую линию.

— Ну, извини. — Я перевел взгляд на унипечку — она уже выключилась, на экране, светилось «Готово!».

— Свят класт, как же я устала!

Орлова снова села и бессильно уронила руки.

— Аня тогда спросила, — монотонно забубнила она, — зачем Ш1 оставляет ей кристалл, если она никогда не должна вступать с Кораблевым в контакт. «Мне что, хранить его вечно?» — «Верю, что нет, — ответил Федор. — Отдашь, когда придет время!» — «Что ты имеешь в виду?» — «Увидишь!» Я сказала, что ничего не понимаю, и заплакала, тогда он поцеловал меня, улыбнулся и пояснил: «Это будет время синтеза. И Кораблев тоже соединится».

Орлова опустила голову.

— Аня теперь здесь, — она приложила руки к груди. — У меня случился синтез, у тебя — тоже… «Время синтеза»! Когда я увидела, что у тебя адское эхо, то с трудом заставила себя промолчать до твоего второго визита — хотела дождаться завершения соединения. И когда Ты снова пришел, подумала, что время настало.

— Давай поедим, — предложил я, решив больше не мучить ее расспросами.

«Скоро все и так прояснится», — подумал я, пряча цилиндр с кристаллом в карман.

— Пора!

Дверца офисного шкафчика отъехала в сторону, и яркий свет ударил мне по глазам.

Я вылез, с трудом распрямляя согнутую в три погибели спину и затекшие конечности, и увидел, что дежурный неподвижно сидит за столом, уронив голову на сложенные руки. Наконец-то! — подумал я с удовольствием, потому что до этого слушал, казалось, целую вечность, как он лип к Орловой, а она смеялась в ответ, разливала чай и позволяла ему распускать руки (ибо периодически воцарялась тишина, нарушаемая только шорохами), и, скажу честно, меня это бесило гораздо сильнее, чем темнота и физические неудобства.

— Послушай, Орлова…

— М-м? — отозвалась она, включая и настраивая аппаратуру.

— А мы с тобой долго… ну, это…

— Это? — рассмеялась она, бросив на меня озорной взгляд. — Месяца два. И еще пару недель до ЭТОГО просто встречались. А что?

— Да так…

Не удержавшись, я посмотрел на дежурного и быстро отвел взгляд, но Орлова заметила.

— Ревнуешь, что ли? — спросила она и, не дожидаясь ответа, скомандовала: — Ложись!

Я опустился на узкую лежанку в нише, окруженной приборами.

— Ничего я не ревную…

Орлова наклонилась и поцеловала меня в губы. Я хотел еще и потянулся к ней, но она уже держала в руках шлем, от которого, как щупальца от медузы, тянулись провода.

Прохладные зажимы плотно охватили череп, по телу прошла дрожь.

Орлова вставила цилиндр в приемник, и меня вдруг охватило беспокойство. Казалось, я забыл учесть какой-то фактор, не выяснил что-то важное, но я никак не мог понять, что именно.

Раздался тихий чмок, и кристалл вместе с окружавшей его жидкостью исчез в недрах машины.

— До встречи, Федя! — ласково сказала Орлова и коснулась сенсора активации программы восстановления.

В этот момент вызывавшая беспокойство мысль попала наконец в фокус!

Она была о том, что никто еще не пробовал восстанавливать вырезанного суба, когда остальные уже слились в единую личность. Мое синтезированное состояние — вот тот неучтенный фактор, который сделает всю процедуру непредсказуемой!

Я хотел крикнуть «Стой!», но рот не открылся. Тело мне больше не повиновалось. Глаза перестали видеть, словно ослепленные ярким белым светом, и я их закрыл. Еще секунду невысказанный вопрос вертелся в сознании, а потом оно померкло и наступила темнота.

Часть II

Словно сквозь вату, я услышал мелодию вызова и увидел, как в тумане, что Аня подошла к кому. Что она сказала — мне разобрать не удалось, сознание уплывало, я никак не мог овладеть телом и принять сидячее положение.

Потом передо мной возникло Анино лицо — испуганное, в глазах отчаяние. Она трясла меня за плечи, и голова моя то вскидывалась, то падала на грудь, из-за чего ее лицо то появлялось, то исчезало из поля зрения.

— Федор, очнись! Да очнись же ты, фрики тебя разукрась! — кричала она. — Они идут! Идут за тобой!

В следующем кадре ее щеки уже были залиты слезами. До меня наконец начала доходить серьезность ситуации.

— У-у-а-арь, — неожиданно для себя промычал я, кое-как удерживая голову в вертикальном положении.

— Что?!

— М-меня ударь, пжалсст.

Аня сглотнула и стукнула меня кулаком сверху по голове. Это выло совсем не то, что я просил, но говорить стало чуть легче.

— Да нет, по лицу!

Она ударила меня по щеке. В ушах щелкнуло, как будто лопнула закрывавшая их до этого толстая пленка.

— Бей! — попытался крикнуть я, но вышло лишь немного громче, чем до этого. — Бей со всей силы!

— Ладно! — Она шмыгнула носом, а потом размахнулась и влепила мне такую затрещину, что я свалился с лежанки.

Приземлившись, как кошка, на четвереньки, я тряхнул головой, и сознание резко прояснилось, словно в темной до этого голове вспыхнул мощный прожектор. Я вскочил и схватил лежавший на столе парализатор.

— Отлично, молодец!

— Федя?

— Да, да! Почему не сработало?

— Что не сработало? — не поняла Аня.

— Удаление… что ж еще! — выругался я.

— О святые кластеры! — она прижала руку ко рту, глядя на меня округлившимися глазами.

— Аня, черт, у нас нет времени! — Я тряхнул ее за плечи, прислушиваясь к отдаленному шуму лифта.

— Мы восстановили тебя, восстановили Федора с кристалла!

— Восстановили?.. — этим словом она меня, как кувалдой, по башке огрела. — Что… — Я вспомнил про повязку на глазах и ощупал голову — нет, не сдвинута, ее просто нет! — посмотрел на свою одежду — не та! — окинул взглядом помещение — все не так! Не так, как когда мы пришли сюда! И парня этого, за столом спящего, здесь не было!

Смысл произошедшего прояснялся, но времени поражаться и додумывать не оставалось, поэтому я, отбросив эмоции, заставил себя сосредоточиться на главном: уйти и вывести Аню из-под удара.

— Что с ним? — я ткнул пальцем в парня.

— Снотворное.

Я вывел парализатор на максимум и почти в упор пальнул спящему в затылок — тело его дернулось и снова обмякло — пара недель полной амнезии парню обеспечена.

— Скажешь, что я заявился к тебе и, угрожая убить, заставил привести сюда, — я убавил заряд парализатора до минимума, — поняла?

Она молча кивнула.

— Знать ничего больше не знаешь, продержись несколько дней, я вернусь за тобой.

— Да.

В коридоре раздался топот, Аня вздрогнула, по щекам снова покатились слезы.

— Сюда! — заорал я, указывая пальцем, где встать.

Она подбежала к указанному месту, я спустил курок и, прежде чем ее тело упало точно на лежанку, уже сунул оружие за пояс, вскочил на шкаф и вырвал решетку вентиляции: я заранее наполовину вывинтил удерживающие ее шурупы. Я готовился к любому варианту и, прежде чем лишиться себя, продумал план отступления, если придется спешно отсюда уходить.

Солдаты СБ ворвались в комнату, но меня там уже не было. Я уходил по вентиляции, через технические туннели, потом по Крышам и узким вертикальным лестницам. Мне был отлично Жаком этот путь, и тело само совершало нужные движения.

Я покинул наукогородок ЦВМЛ на терпеливо дожидавшемся меня в контейнере на южных складах «Шмеле». Аэромаш этот был, надо сказать, видавший виды. Ему давно требовался ремонт, но я не успел этим заняться до удаления Федора, так и бросил здесь до лучших времен, позаботившись лишь о том, чтобы «Шмель» был на ходу. Ход этот, конечно, был настолько далек от совершенства, что подняться в воздух я остерегся и четыре с лишним часа пилил по объездным, удаленным от магистралей с полицейскими пунктами, плохим и потому мало кем используемым дорогам, чтобы добраться до заброшенного здания на промышленной окраине города. Отсюда через подвал можно было попасть в помещение, куда я вывез нашу лабораторию, когда запахло жареным.

Ребята встретили меня, мягко говоря, настороженно. Я появился неожиданно, не в оговоренное время, и это их напугало.

К тому же я ни черта не помнил, кем был, как жил и что делал после удаления Федора, не мог переключиться на других своих субов и вообще не чувствовал их существования. Если бы не скумар, я бы даже не знал ни их имен, ни что их девять. Как такое Возможно? Что стало с моим п-ключом? Как и куда могла деться программа переключения, неотъемлемая часть памяти каждого суба? Вопросы оставались без ответов.

Федора (или Эфа, как прозвали меня ребята) среди позиций не было, и логика подсказывала, что это я сам, прежде чем себя удалить, заказал и поставил новый маркер. Однако среди воспоминаний ничего такого не всплывало, как я ни старался, а значит, скумар мне поменял кто-то другой, причем уже после записи Эфа на кристалл.

Разумом, сверяясь с объективными данными, я понимал, что до восстановления меня с кристалла прошло месяца два, но по моим ощущениям этого периода не существовало, и оставалось только гадать, почему так получилось.

Ясно было одно: если бы я оказался предателем и слил инфу о ребятах и лаборатории, их бы уже накрыли — так я им и сказал. Но они все равно, игнорируя мои призывы думать логически, вкатили мне сыворотку правды и долго выпытывали, не пошел ли я на сотрудничество с СБ. Потом ушли, а я повалился на стоявшую в комнате узкую койку и отрубился.

А когда проснулся, рядом снова стояли Борода и Муха, и с ними еще Кира. Она улыбнулась, открыла дверь и крикнула в коридор:

— Эй, Тимка! Где ты там? Тим!

— Чего? — раздался за стенкой знакомый голос и звук шагов.

— Иди сюда! Давай скорей, не пожалеешь! — Кира рассмеялась и распахнула дверь настежь.

Звук медленных шагов сменился быстрым топотом, и через пять секунд на пороге возник Тим.

— Дядя Эф! — возопил мальчишка, бросаясь мне на шею.

— Здорово, приятель! — Я обнял Тима. — Ну, как ты?

— Хреново, а ты? — Паренек отстранился и, склонив белую вихрастую голову, окинул меня оценивающим взглядом.

— Жив-здоров, как видишь! — бодро ответил я. — А чего — хреново-то?

— Да эти, — он махнул рукой в сторону Киры, Бороды и Мухи, — достали! Не пускают никуда.

— Ну так правильно не пускают. Время-то сейчас какое! Поймают тебя — и конец Тимофею Гаврюхину! Разобьют тебя, такого уникального, от рождения не деленного, на пятнашку обычных придурковатых субов, отпрошат — и будешь, как все, без лишних мыслей пахать по девяносто часов в неделю.

— И что, теперь я должен тут вечно сидеть, как маленький, пока другие делом занимаются?

— Нет, не вечно, конечно, но еще какое-то время посидеть придется. И кстати, о делах: ты не мог бы пойти моим «Шмелем» заняться? Ему нужен ремонт, да и заправить не помешает. Разберешься? А Кира тебе поможет.

Она улыбнулась и подмигнула мне за спиной у мальчишки.

— А ты? — нахмурился Тим.

— А я попозже тоже подойду, мне сейчас с ребятами поговорить надо, ладно?

— Ладно, — кивнул Тим и в сопровождении Киры направился к выходу.

Муха и Борода уселись на стоявшие возле стены стулья.

— Так что же все-таки случилось, Эф? — спросил Борода, когда дверь за мальчишкой и нашим бессменным автомехаником закрылась.

— Говорю же тебе, Борода, не знаю. Аня должна была восстановить меня с кристалла после того, как вы распылите АС-2.

— Ты что, рассказал ей наш план?! — Муха подался вперед и тяжело засопел.

— Нет. Я сказал: восстановишь меня, когда начнется время синтеза, когда все соединятся, и Кораблев тоже. Все. Ни почему, ни когда оно начнется, я ей не говорил. Понятия не имею, зачем она стала меня восстанавливать, — синтеза не было, я помню только Эфа, остальных субов, — я постучал пальцем по скумару, — как будто и не существует вовсе. Такого даже при блокушке не бывает.

— Да, при блокушке ты бы помнил программу переключения, — согласился Борода. — А так… — Он замолк, словно не решался сказать то, что пришло ему в голову.

— Что «так»? Говори! — потребовал я.

— Ну, блин! — Борода почесал затылок. — Не могли же у тебя их всех в Цеве вырезать?!

— Вообще-то могли, конечно, — поразмыслив, сказал я. — Теоретически. Только как всех-то? Не мог же я прийти восстанавливать Эфа, не имея ни одной личности! Кем-то же должен я был быть в тот момент.

У Бороды вытянулась шея — это у него всегда означало напряженный мыслительный процесс.

— Всех не могли… — неуверенно протянул Муха, посмотрев на меня с опаской, — наверное.

— Так! — решительно заявил я. — Знаете что, братцы, хватит. Я — Федор. Эф. Вы в этом уже убедились. Я такой же, каким вы меня знали раньше. Согласны?

Они закивали.

— Отлично. Тогда завязываем пока это обсуждать и переходим к делам нашим насущным.

Я скрестил руки на груди и в упор посмотрел на Муху. Тот вытянулся на стуле, словно палку проглотил.

— У вас было достаточно времени, Бор! — Я перевел взгляд на Бороду: голова его вернулась в исходное положение, знаменуя конец бесплодных размышлений. — Все сроки прошли, а результата нет. В чем причина? Где Крепыш? Почему АС-2 до сих пор не распылен?

Он подобрался на стуле и хмуро уставился мне в глаза:

— Крепыш погиб, Эф. АС-2 уничтожен.

Ночь давно перевалила за середину, а я все не ложился. До этого мы с Мухой, Бородой и Кирой выпивали, вспоминая нашего друга и товарища по прозвищу Крепыш. Потом ребята ушли спать, а я так и остался сидеть за столом перед почти пустой бутылкой водки: мысли вновь и вновь возвращались к рассказу ребят о трагедии на складе, где хранились контейнеры с готовым к отправке в ЦВМЛ и город препаратом. АС-2 планировалось одновременно распылить в нескольких крупных административных зданиях города и в Цеве — главном оплоте множественности личности.

Крепыш был на складе, когда туда ворвалась СБ. Едва солдаты переступили порог помещения, как произошел взрыв. Ребята предполагали, что Крепыш сам его устроил, чтобы скрыть подготовку акции и не выдать местонахождение лаборатории. Наверное, так и случилось, хотя возможны и другие варианты (точно уже не узнать), Но в любом случае итог был один.

Нашего самого преданного делу синтезата не стало.

Не было больше и уже готового АС-2.

И еще я вспоминал Аню. Почему нас вообще застукали? А-а, нуда, кто-то позвонил, вспомнил я. Позвонил, ожидая услышать дежурного. Пришлось ответить Ане, вот они и явились. Впрочем, если бы она не ответила, СБ явилась бы еще быстрее…

Черт, надо девочку вытаскивать. И АС-2 выпускать. Это было самым важным на тот момент. А с тем, что произошло с моими субами, я мог и потом разобраться. Главное, Федор оставался в трезвом уме и твердой памяти, этого было достаточно, чтобы действовать.

Судя по тому, что рассказали ребята, у многих, кто напрягался из последних сил, делая все от него зависящее, чтобы акция состоялась, кто страстно хотел и ждал ее как избавления от постоянной угрозы разоблачения, просто опустились руки. Они не могли заставить себя снова выложиться, не верили в победу…

Нужно было срочно что-то придумать, чтобы их поддержать, воодушевить… Это легко мог сделать Икс, но он все молчал. Из-за постоянной беготни по делам у меня ни разу не получилось застать его в прямом эфире, но я видел записи всех его выступлений и мог легко представить, как он выходит на один из наших инфоплацев. Икс начинает говорить, и те, кто оказался в этот момент у виртэков, сначала хмурятся, памятуя о провале и арестах товарищей, но потом постепенно расслабляются и замирают, впитывая каждое его слово. Речь Икса проста и образна, объяснения достоверны и логичны, чувства искренни и созвучны тем, кто слушает. Души поворачиваются к нему, как цветочные головки — к солнцу, И спустя двадцать минут все уже смотрят на срыв акции с одного ракурса: как на одно из неизбежных, но вполне преодолимых препятствий, когда единственное, чего хочется, — это побыстрее его перешагнуть, чтобы идти дальше…

Я вздохнул. Где же ты, Икс? Где же ты, друг, фрики тебя разукрась? Нет ответа… Значит, придется самим выкручиваться. Я встал и принялся ходить по комнате, намечая план действий. Он требовал дождаться утра, но мне уже сейчас хотелось выйти на воздух и куда-нибудь поехать. Это был непреодолимый внутренний «зуд», который не давал мне спокойно сидеть на месте.

Устав метаться по комнате, я вышел и стал бродить по зданию, пока не оказался в гараже. При виде заправленного и подлатанного Кирой «Шмеля» желание проветриться превратилось в навязчивую идею, сопротивляться которой не было никакой возможности. Я решил съездить на квартиру, тайно снятую мной еще до удаления Федора.

Аэромаш мягко вынес меня из промышленной зоны на окраине в пригород, где теснились жилые дома. Хмель уже выветрился, я уверенно скользил вдоль темных и безлюдных в эту ночную пору улиц к неприметному, средней величины и обшарпанности пятиэтажному строению.

В подъезде было тихо и сумрачно — включившийся при моем появлении свет минимальной мощности едва позволял различить, что под ногами. Поднявшись на нужный этаж, я осторожно приблизился к двери и присел, изучая оставленные мной волосяные растяжки. Я никому не рассказывал об этой квартире, но подстраховаться — дело никогда не лишнее, и сейчас, подсветив карманным фонариком места, где натянул волосы, я получил тому подтверждение: растяжки были порваны. Осмотр замка показал, что он не взломан, а значит, это не случайные воры… Засада? Я осторожно приблизил ухо к двери и вроде различил Доносящийся откуда-то из глубины квартиры негромкий, мерно повторяющийся звук.

Достав пистолет, я аккуратно отомкнул замок, затем резко распахнул дверь, готовый выстрелить и уйти за угол, пережидая ответный огонь. Но в прихожей оказались только стоявшие Прямо на проходе чужие ботинки да висевшая на вешалке куртка. Еле различимый из-за двери повторяющийся звук теперь стал хорошо слышен и поразил меня, как гром среди ясного неба. Он доносился из комнаты, куда я, беззвучно закрыв входную дверь, и направился, поражаясь беспечной наглости того, кто пробрался в мою квартиру.

Пришелец обнаружился на кровати. Не зажигая света, я медленно продвигался к нему. Сочный храп прекратился, и фигура на кровати завозилась. Я остановился, наставив на нее пистолет.

— Эф, это ты? — раздался знакомый голос.

— Профессор?! — поразился я, продолжая держать его на мушке.

— Да, — сказал Гаврюхин, садясь на кровати. — Прости, я спал и не слышал, как ты вошел.

— Не слышал он! Да ты храпел тут на всю вселенную, Проф! Черт! Да как ты вообще здесь оказался?!

— Сбежал из Цева.

— А про эту квартиру откуда знаешь и как вошел?

— Всему свое время, Эф, всему свое время! — непонятно ответил Гаврюхин, включая сразу весь свет.

— Фрики тебя разукрась, Проф! — полуослепший от ярких ламп, я не опускал пистолета. — Так ведь можно было и на пулю нарваться, не боишься?

— Я уже слишком стар, чтобы чего-то бояться. — Он с кряхтеньем слез с кровати. — Но стрелять в меня не рекомендую, если хочешь получить ответы на свои вопросы.

— Ребята сказали, что тебя арестовала СБ, — сказал я, опуская оружие.

— Как там племяш мой? — вместо ответа спросил старик. — Сто лет его не видел, где он?

— Тимка в полном порядке, не волнуйся. Он с ребятами из лаборатории.

— Отведешь меня к нему? — он заискивающе посмотрел мне в глаза.

— Нет, Проф, не отведу. Ты что, забыл наши правила? Каждый знает как можно меньше.

— Помню-помню. И понимаю. Но повидаться так хочется! Ну пожалуйста, пожалуйста, отведи! — заканючил он, как ребенок.

— Нельзя, Проф. Время такое, прости.

Он вздохнул и стал натягивать свитер.

— Ты не ответил на вопрос про СБ.

— A-а. Ну, арестовали меня, да, — нервно хохотнул старикан. — Закономерный, в общем-то, поворот, учитывая, что я сам приперся в Цев и довольно долго болтался у них под носом, вынюхивая твои следы и смущая расспросами честных субов.

— Ты искал меня?

— Тебя, тебя, мой мальчик! — Профессор похлопал меня по плечу и прошаркал к двери.

Я молча поплелся за ним, напрягая свои давно уже переутомленные извилины в очередной бесплодной попытке вспомнить, где и кем я был после переноса себя на кристалл, — ведь именно в это время, по всей видимости, старик рискнул заявиться в закрытый городок ЦВМЛ.

Войдя на кухню, Гаврюхин включил чайник и по-хозяйски полез в шкаф за посудой.

— Похоже, ты тут не первый день и уже вполне освоился, — сказал я.

— Я тут уже несколько дней. Жду, когда ты придешь. Присаживайся. — Он поставил на стол два стакана.

Автоматически опустившись на предложенное место, я наблюдал, как старикан разливает чай.

— Не помню, чтобы говорил тебе об этой квартире. Да и с чего ты взял, что я сюда приду? Я вообще-то и не собирался даже… просто проветриться захотелось.

— Ты — нет, а вот тело твое собиралось. Память тела, знаешь ли, вещь стоящая, хотя мы и мало уделяем этому внимания. Здесь был твой дом, Эф. Твой дом. И ты пришел бы сюда обязательно, не мог не прийти.

Меня охватило чувство нереальности происходящего. Я взял один из стаканов и отхлебнул горячего чая. Тепло разлилось по телу, я принялся жадно пить, стремясь продлить это простое удовольствие.

— Ты сильно устал, мой мальчик, — наблюдая за мной, сказал старик. — Тяжело было?

Я молча пожал плечами.

— Ничего, — он закивал, тряся белой бородкой. — Федору многое по плечу. Это сильная личность. Хорошая, непростая личность — синтез двадцати субов!

— Что?.. — Я всматривался в лицо Профа: может, он меня разыгрывает? Нет, не похоже — старик был серьезен. — Но как? Почему я ничего об этом не помню?

— Ты помнил. Раньше, сразу после синтеза в Федора. Когда ты еще чувствовал своих субов. Запись на кристалл сыграла роль Котла, сварившего воспоминания в единое и неделимое целое. После восстановления ты получил память о жизни и поведении Одного человека, а то, что противоречило этому, твое новое сознание Федора просто отбросило. Побочный эффект перезаписи с кристалла в мозг. Часть памяти каждого из субов сгинула в угоду Слитности. Если, например, один суб любил наесться на ночь мяса, а другой считал это вредным и перед сном употреблял только кефир — ты будешь помнить только одно из двух: то, что лучше вписывается в общую схему жизни.

— Откуда ты знаешь про запись на кристалл?

— Это я потом уже догадался, а сначала я знал только, что СБ тебя арестовала и отправила в Цев, но наша лаборатория продолжает работать и вскоре будет акция… А потом бац! — эта жуткая новость о взрыве на складе! Люди погибли, АС-2 пропал, многие из синтезатов отчаялись, — казалось, все катится в тартарары. И я решил, что должен тебя увидеть, должен понять что вообще происходит. Пришлось пробраться в городок и там начать поиски. Надо сказать, я в этом преуспел и уже даже разузнал, где ты живешь, когда меня сцапали. Видно, настучал кто-то. Но нет худа без добра — буквально через день я столкнулся с тобой нос к носу, — старикан громко хихикнул.

— Не смешно, Проф! Так рисковать… А если бы они тебя от-прошили и мозги промыли, накачали дрянью какой-нибудь?

— Как ты меня с ходу отпрошишь, если я давным-давно синтезнулся? Мое сознание теперь уже не так-то просто расщепить, требуется большая работа и куча времени! — Гаврюхин затрясся, поскрипывая, что у него означало смех крайней степени ехидности. — А насчет дряни, так и что? Ты ведь не говорил мне, куда вывез лабораторию, где и когда состоится акция и прочее… Что нового я мог им рассказать? Что ты — тот человек, который знает, как связаться с Иксом?

— Но я не знаю, как связаться с Иксом! — перебил я Гаврюхина. — Черт, да я понятия не имею, где он и кто, фрики меня разукрась!

— Сейчас не об этом, — Проф повел рукой, словно смахивая мое возмущение. — А о том, что все, что я мог выдать, — было известно им и без меня, потому-то за тобой и охотились, потому ты и вырезал Эфа. Я сразу догадался, что ты это сделал, когда узнал, в каком виде тебя обнаружили. Да, ты — молодец, это было очень умно! После того как они поняли, что Федора в тебе больше нет, — ты стал им неинтересен. И ходил по Цеву как отработанный материал с промытыми мозгами. Но я-то сумел вернуть тебя к работе. Я это сделал!

— Но как? Как?!

— Я спровоцировал у тебя синтез, используя твою скороговорку: «Ошибочно и грубо рубить ребят на субы».

От этой бубняще-рычащей фразы у меня вдруг захватило дух и возникло легкое головокружение.

— Так мы проверяли твою дикцию, — продолжал старик, внимательно следя за моим состоянием, и его голос отдавался в мозгу болью. — Когда у тебя первый раз произошел всеобщий синтез, обнаружились дефекты речи, и для тренировки ты придумал скороговорку и произносил ее бессчетное количество раз. Даже после того, как речь выправилась, ты, соединяясь в единую личность, все равно ее частенько по привычке повторял… В общем, эта скороговорка стала для тебя как бы символом синтеза.

Головокружение прошло, но я все равно чувствовал себя некомфортно.

— Вижу, теперь тебя так просто не спровоцируешь, — сказал Проф. — Но тогда все получилось. Я подумал, что ты наверняка предусмотрел, как восстановить Федора в случае экстремальных событий. Синтез — безусловно такое событие и заставит тебя действовать. И я оказался прав!

Я смотрел на Гаврюхина с открытым ртом. Синтез?! От его слов у меня заболела голова.

— Погоди, Проф, я что-то совершенно запутался. Синтез кого?

— Девяти субов, оставшихся после удаления Федора.

— Но ты сказал, что Федор сам — соединение двадцати субов. Тогда каких еще оставшихся?! Этих, что ли? — осенило меня, и я постучал по скумару, а Гаврюхин согласно кивнул. — Но как такое возможно? Разве синтез бывает частичным, это же… невероятно!.. Я никогда о таком не слышал.

— Да, ты, Эф, не слышал, но я-то знаю, какой ты уникум!

— Так расскажи мне!

Профессор взял свою чашку и, попивая чай мелкими, птичьими глоточками, какое-то время просто меня рассматривал. Я молча ждал.

Наконец он поставил чашку на стол, откинулся на спинку стула, устало прикрыл глаза и заговорил:

— Ты с самого начала был склонен к синтезу. Он возникал у тебя сам собой, спонтанно и на непродолжительное время. И тогда, становясь новой личностью, ты всячески стремился закрепить это состояние. Ты перепробовал на себе столько препаратов и провел столько экспериментов, сколько другим и не снилось. Среди применяемых тобой препаратов был и опасный Обс-1, который использовался при лечении блокушки, но вскоре был снят из-за побочных эффектов, таких как временное слипание освобожденных от блокировки субов. Думаю, он мог способствовать соединению именно части субов в Федора, который стал твоим первым устойчивым синтезом. Ты без конца пробовал все новое, и тебе всегда было мало. Думаю, это даже была своего рода зависимость… ну, как знаешь, когда некоторые дамочки, у которых чересчур много денег и куча свободного времени, начинают модифицировать свое тело и не могут остановиться, пока не переделают все, что можно.

— Ты сравниваешь меня с помешанными на телопластике богачками?!

— Ну, не то чтобы! — Гаврюхин открыл глаза и сел ровно. — Во всяком случае, не так примитивно… м-да… но какая-то аналогия все-таки… ладно, оставим, я это так, для примера сказал. Просто показать, что, когда у тебя случался синтез, ты становился одержим идеей соединения. При этом ты помнил и об уже слившихся личностях, и об остальных, оставшихся не у дел, и добивался всеобщего объединения. И добился в конце концов.

А вскоре после этого обнаружилось, что ты можешь легко расщепляться на Федора и остальных субов, стоит только принять все тот же Обе-1. Согласись: в условиях подпольной деятельности синтезатов — крайне полезная способность, учитывая, что память синтезованной личности отдельными субами не воспринимается, — профессор подался вперед и вопросительно поднял брови.

Я не ответил, безмолвно глядя на Гаврюхина и на себя словно со стороны. Меня охватило чувство сродни дежа вю, только наоборот: казалось, что в комнате на самом деле нет ни меня, ни профессора, а наш разговор происходит где-то в другом измерении. И хотя я понимал все, что говорит Гаврюхин, в голове возникла пустота безмыслия, не оставлявшая мне возможности произносить слова. Но старик ждал, и мне пришлось заставить себя кивнуть.

— Вот! — Он довольно откинулся на спинку стула и хлопнул ладонью по столу, будто подводя итог. — Но самое интересное открылось, когда расщепленные Обсом субы соединялись вновь.

— Память сама собой восстанавливалась, — быстро проговорил я, внезапно вывалившись из пустоты безмыслия в словесный мир.

— Не может быть, чтобы ты вспомнил! — не поверил Проф.

— Скорее догадался, — я пожал плечами. Мне и самому было непонятно, откуда взялась эта мысль.

— Не просто догадался, — прищурился Гаврюхин. — Я думаю, это опять проявляется твоя врожденная склонность к синтезу. Две личности: одна — из девяти субов, другая — из двадцати пытаются соединиться в одну и воскресить ее память. — Гаврюхин встал и принялся ходить по кухне. — Побывав на кристалле, Федор сплавился в единое, неделимое целое и не допускает существования второй личности. Он оказался сильнее, занял сознание и подавил девятисубового Кораблева. Поэтому ты и не видишь его память. И п-ключ твой залип намертво.

— И что теперь?

— А теперь… — Он вдруг наклонился через стол и стал внимательно меня рассматривать. — Ну-ка, дай-ка… — Он протянул руку В моему лицу, и я замер, позволив ему отодвинуть сначала одно мое нижнее веко, потом другое. — Теперь тебе надо поспать! — заключил профессор и, поднявшись, стал убирать со стола.

Я откинулся на спинку стула, чувствуя, что и в самом деле жутко вымотался, но в голове крутилось еще столько вопросов…

— Обязательно! — безапелляционным тоном перебил мои мысли Проф, решительно отвергая любые возражения.

— Ладно, — смирился я и, зевнув, поплелся в комнату.

Следующее утро было на редкость суматошным. Я восстанавливал старые контакты, изыскивая возможности запустить по новой производство АС-2. Много звонил, потом ездил по ряду адресов. Приходилось снова идти на риск, доставая все необходимые для изготовления препарата компоненты. Нужны были деньги, и тут мне здорово помогал Проф. Он разрабатывал способы финансирования и поднимал все свои связи, чтобы полупить необходимые средства. Заскочив в квартиру между делами, я услышал, как Гаврюхин по икому разговаривает с одним из Ихных людей, и замер в прихожей, поражаясь способности старика подстраиваться под интонации собеседника и наводить того на нужные выводы.

— Ну, ты, Проф, мастер! — восхитился я, заходя в комнату, Когда беседа уже завершилась отменной договоренностью об очередном денежном вливании в наше дело. — Видать, недаром один из твоих субов был актером.

— Лев Гаврилов, был такой, — подтвердил старик.

— А почему Гаврилов?

— Ему казалось, что Гаврюхин — звучит слишком примитивно для звезды. — Профессор улыбнулся. — Хотя вряд ли он Добился бы большого успеха — фактура не яркая! Да и глуповат был…

— Ну, с нынешним-то Профом никто из субов не сравнится, — согласился я. — Пообедаем?

— Давай!

Я выложил на стол только что купленные саморазогревающиеся консервы и хлеб. Гаврюхин вскрыл две банки, я распечатал буханку и отрезал пару толстых ломтей.

— Скажи, Проф, — спросил я, доставая ложки, — а как ты умудрился сбежать из изолятора для синтезнутых?

— Да вообще-то случайно. Я, знаешь ли, едва меня взяли, сразу пошел на сотрудничество, производя при этом впечатление хоть и ученого, но уже впавшего в маразм старого пня, потому они меня особо не мучили и следили не слишком пристально. А почему ты спрашиваешь?

— Да вот думаю, как мне Аню выручить.

— Кого? — удивленно вскинул брови Гаврюхин.

— Подружку мою, что хранила кристалл. Я сбежал, а она осталась. Возможно, СБ и поверила в то, что я напал на нее и силой заставил привести в пятьсот первую, но парень, которому я всадил полный заряд парализатора в затылок, скоро придет в себя и вспомнит, что она была со мной заодно. И тогда ее будут истязать НП-процами так, что мало не покажется.

— А-а, — протянул Проф, — понятно. Ну, придумаем что-нибудь, не волнуйся. Сразу-то они ее не отпрошат, так что давай дела сегодняшние доделаем, а потом будем с этим разбираться.

Разговор прервал вызов моего мобикома — у ребят в лаборатории возникли трудности, и Муха просил меня срочно подъехать.

— Ладно, вечером договорим, — промычал я, торопливо запихивая в рот остатки мяса из банки.

Когда дела в лаборатории были сделаны, Борода, вертя в руках цилиндр с образцом препарата, вдруг спросил:

— Слушай, Эф, а ты не хочешь сам попробовать?

— Что? Вдохнуть АС-2?

Борода кивнул, тряхнув цилиндром.

— Хочу, конечно, Бор, только не сейчас.

— Почему? А вдруг поможет?., вспомнить потерянных? — он показал на мой скумар.

— Слишком большой риск, — ответил я. — Препарат не рассчитан на такую ситуацию, как у меня. Эта часть моей личности, — я постучал по скуле, — подавлена, поэтому может получиться все, что угодно… У меня сейчас только Эф, и пока он один в рабочем состоянии… Короче, незаменимых, конечно, нет, но если со мной что случится, готовить акцию вам станет заметно сложнее.

— О черт! — Борода так поспешно положил цилиндр в контейнер, словно он вдруг стал горячим. — Вот, фрики меня разукрась, я об этом не подумал. Нет уж, тебя лишиться — себе дороже! — Он решительно захлопнул крышку контейнера. — Ужинать с нами пойдешь?

— Нет, спасибо, я позже. Сейчас к Тиму только на минутку заскочу да и поеду.

— У меня есть идея, как восстановить твою полную личность, — заявил Проф, едва я вернулся из лаборатории в квартиру.

— Безумная? — спокойно уточнил я.

— Ну, это как посмотреть, — уклонился старикан от ответа.

Он вдруг встрепенулся и бросился к кухонному шкафу возле окна.

— Из твоих старых запасов! Нашел это здесь, в квартире, как нельзя кстати! Повезло. Видимо, там, — он показал пальцем в потолок, — тебя сильно любят!

— Там — это на небесах, что ли? — удивился я. — Ты же вроде атеист!

— Вот поживешь с мое, поймешь, что атеистов на самом деле не бывает.

Желания обсуждать сейчас вопросы веры у меня не возникло, Поэтому я только хмыкнул в ответ, наблюдая, как Гаврюхин достает из шкафа пластиковый контейнер и открывает крышку.

— Черт! Это и есть твоя идея? — Я мрачно смотрел на инъектор и упаковку ампул с надписью: «Освободитель блокированных Субличностей». — Вкатить мне Обс-1?

— Ну да! — старик кивнул, вскрывая упаковку.

— Зачем?

— Надеюсь освободить твой п-ключ. — Он вставил ампулу в инъектор. — Раньше ты от этого всегда легко расщеплялся, почему бы не попробовать сейчас? Готов? — Он схватил меня за плечо.

— Нет, нет, погоди! — я вырвал руку. — Я не понял. Какого Черта ты хочешь расщеплять меня обратно на субы, когда мне, Наоборот, надо объединяться?

— Тебя расщепить не получится: Федор и раньше-то от этого — он тряхнул инъектором, — не разбивался, а теперь, после кристалла, уж тем более, но я надеюсь, что хоть п-ключ отлипнет, а твоя Вторая подавленная личность распадется.

— Для чего, Проф?

— Для того, мой мальчик, что перед синтезом мы должны вернуть тебя в то состояние, которое было перед тем, как ты вырезал Фадора. Создать те же условия, при которых после всеобщего Синтеза у тебя в полном объеме восстанавливалась память объединенной личности. Иначе нет никаких гарантий, что это произойдет.

— Ну, наверное, — чуть подумав, ответил я.

— Вот! — обрадовался моему согласию Гаврюхин. — Нам ведь не нужно любой ценой устроить тебе полное слияние, нам важно восстановить память Кораблева Максимального — или просто Макса, — человека, который сможет связаться с Иксом!

— А этого Макса, Проф… ты знаешь так же хорошо, как и меня?

— Да, Эф. Не зря же он рассказал мне об этой квартире. Я единственный, кто общался и с тобой, и с Максом. И только я видел, как один превращается в другого.

Гаврюхин положил иньектор на колени и вдруг, как маленького, потрепал меня по голове. Я удивленно воззрился на профессора. Он подмигнул и улыбнулся. Возле внешних углов глаз распустились веера глубоких морщин, доставая до совсем уже поседевших висков, зато сами глаза под белыми, клокастыми бровями смотрели с азартом молодого ученого, готового к новым, великим открытиям.

— Ладно. — Я откинулся на спинку стула и прикрыл глаза. Кожа головы на удивление долго помнила тепло стариковской руки. — Давай, Проф. Посмотрим, что получится.

В плечо ткнулось дуло инъектора.

— Получится то, что надо! — уверенно сказал Гаврюхин и спустил курок.

— Ошибочно и грубо рубить ребят на субы!

Фраза вырвалась из меня сама собой, и я рассмеялся, постигая чудо вспоминания, кто я есть на самом деле. Грудь распирало то ли от счастья, то ли от адреналина, сердце вспрыгивало, как выброшенная из воды рыба.

— Макс? — голос профессора прозвучал настороженно, но в глазах уже плескалась радостная уверенность.

— Емельяныч!

— Свят класт, как ты быстро!

— А сколько я спал?

— Да полчаса всего, представляешь? Ну, ты точно уникум, Макс!

— А на тот синтез, который ты устроил мне в Цеве, помню, ушло целых пять с половиной часов.

— Ну, видимо, та часть твоей личности была самой слабой в смысле тяги к сплоченности.

— Согласен. При вырезанном ядре разрозненные остатки — как железные опилки без магнита — никуда не стремятся.

— Макс, сынок! — Профессор растопырил руки в стороны. — Как же я рад тебя видеть!

Мы обнялись, я хотел отстраниться, но старик задержался на несколько секунд, уткнувшись носом мне в плечо. За последние полгода седина его расползлась, максимально расширив свои владения — темных прядей совсем не осталось. Вспомнилось, как в Цеве он стоял за решеткой во дворе для прогулок синтезнутых, а я со всей силой ударил по ней ногой, отгоняя его подальше.

— Прости меня, отец! — Я, как и все, конечно же, не знал своих биологических родителей, но мне нравилось иногда так его называть.

Профессор тоже любил такие игры и считал Тимофея Гаврюхина своим родственником из-за того, что у них были одинаковые фамилии. Мальчишку он звал то племяшем, то внучком — по настроению, а Тим его — дядей. Как и меня. — Я — дядя Эф, профессор Сергей Емельянович — Дядя Эс. Среди синтезатов такие «семейки» не были редкостью.

Старик отстранился и заглянул мне в глаза:

— За что, сынок? Ты все делал правильно.

— Нет… Черт, Емельяныч! Я же пистолет на тебя наставлял.

— Ну, это ж не твоя вина! — с упором произнес профессор. — Ты ничего не помнил. Что было на тот момент очень ценно!

— Ладно. — Я кивнул. Предаваться воспоминаниям и сожалениям было ни к чему да и некогда. — Вот что, Емельяныч, мне сейчас надо подскочить в одно место, кое с кем договориться, чтобы акция наша стала еще более массовой, а потом я должен ехать в Цев, вытаскивать Орлову. Ну, это та же Аня, только полная, — пояснил я в ответ на недоуменный взгляд Гаврюхина.

— Ты любишь ее? — неожиданно спросил он.

— Что? — Я уставился на профессора. — С чего это ты?

— Сперва ответь на мой вопрос.

— Ну, — я замялся, — даже не знаю… Не думал об этом. Она такая… красивая, да. И она Эфа любит, так из-за него рисковала!

— Эф — часть тебя, — напомнил Гаврюхин с каким-то иезуитским весельем в голосе.

— Ну да, — я качнул головой. — И все же он — это не я. Эф Аню больше использовал, чем любил, если честно. А что касается меня, Емельяныч, — не знаю. Да и Орлова тоже ведь изменилась. Она уже больше не Аня, так что, можно сказать, мы пока плохо знаем друг друга. Так почему ты спрашиваешь?

— Хочу понять: ради чего ты собираешься лезть на рожон, подвергая опасности все наше дело, Макс? Стоит ли оно того?

— Стоит, Емельяныч.

Мы посмотрели друг другу в глаза.

— Ладно, — сказал Гаврюхин. — Девушку вызволим, только давай ты сперва попробуешь выяснить, что случилось с Иксом.

Я кивнул. Старик был прав — Икс сейчас был нужен как никогда.

— Значит, тогда ты иди занимайся делами, а я пока продумаю план, как вытащить Орлову, — предложил профессор. — Я же все-таки довольно долго болтался там, где держат синтезнутых, и знаю изолятор изнутри. Когда вернешься — обсудим.

— Хорошо, согласен.

Однако обсуждать Гаврюхин, как вскоре выяснилось, ничего не собирался, потому что когда я вернулся, старика в квартире не было, а на инфокоме мигал значок сообщения. Я набрал идентиф Макса, и на виртэке развернулся текст:

«Извини, Макс, но я не могу позволить тебе рисковать. Я вытащу твою Орлову, клянусь! Тебе нельзя возвращаться в Цев, я все сделаю сам. А ты готовь акцию и найди Икса!»

«Вот же старый хитрец, — размышлял я, удаляя сообщение, — и как это я не просек, что он задумал? Ведь должен был догадаться — уж больно легко он согласился! Черт, я, наверное, просто устал — почти не спал последние дни, вот и потерял бдительность…»

Ладно, ничего, все поправимо, ободрял я себя, раздумывая над планом дальнейших действий. Финт Гаврюхина одну сторону дела, конечно, усложнял, заставляя меня самостоятельно искать подходы к изолятору Цева, но зато другую — упрощал, потому что теперь, когда старикана в квартире не было, я мог вызвать Сашу прямо здесь.

Не откладывая это в долгий ящик, я включил инфоком и отправил ей сообщение. Секунд пятнадцать спустя пискнул сигнал, и на виртэке появилось окошко с требованием идентифа и пароля — Саша была готова встретиться.

Я знал ее много лет, с тех пор, как еще до разделения на субы завел себе видруга, вернее, подругу.

Саша была создана давно, когда мода на виртуальных друзей только возникла и многие программисты сильно увлекались сотворением искусственных личностей, способных учиться и развиваться вместе с их обладателем-человеком.

В то время на рынке программных продуктов противоборствовали две крупнейшие корпорации. В погоне за клиентом они разрабатывали все более сложные искличи, стремясь создать виртуальных друзей более полноценных, чем у конкурента. Кончилось это тем, что виртуальные ребята все чаще опережали реальных в интеллектуальном развитии, и в результате спрос на программы друзей резко упал — одни дети, почувствовав превосходство искличей, обижались и теряли к ним интерес, другие, поумнее, стали использовать их для выполнения домашних заданий, что, естественно, не устраивало учителей и воспитателей.

Чтобы исправить положение, корпорации разработали спец-средство для уравнивания человеческого и искусственного интеллектов, заставлявшее исклич всегда чуть-чуть недотягивать до уровня реального ребенка и постоянно просить его о небольшой помощи: что-то объяснить, напомнить, показать. Это способствовало лучшему усвоению не только учебных предметов, но и вообще жизненных порядков и навыков, что очень понравилось тем, кто работал с детьми, и видрузья вновь обрели популярность. Все новые модели стали выходить со встроенной равнялкой, а для старых выпускался спецкомплект: нейросканер для определения уровня развития ребенка плюс программа корректировки.

Моей Саше, само собой, тоже грозило обновление, но я, в отличие от других детей, совершенно не желал с этим мириться. Мне нравилось общение с сообразительной и способной на выдумки и шалости девчонкой, что молниеносно считала, помнила все на свете и которую было по-настоящему трудно обыграть в любой виртуальной баталии. Поэтому перспектива ее превращения в позитивную полудурочку, чтобы ею командовать и снисходительно что-то ей объяснять, меня совершенно не устраивала.

Я заикнулся было, что не хочу для Саши никаких изменений, но воспитатель остался непреклонен, и тогда мне ничего не оставалось, как, потратив все деньги, полагавшиеся мне на карманные расходы, втихаря завести собственный маленький инфоплац, чтобы переписать туда свою подругу до того, как ее изуродуют.

После того как программа видруга на кристалле подверглась переделке, я потерял к ней интерес и стал тайком от воспитателя общаться с прежней Сашей, жившей теперь исключительно в виртуальном пространстве. Я рассказал ей про процесс обновления ее оригинала на кристалле и как теперь этот оригинал придуряется, делая вид, что глупее меня. Саша посмеялась и попросила показать ей комплект обновления. Я продемонстрировал ей корректирующий шар с углублением для кристалла и двумя височными пластинками нейросканера.

— А к икому его можно подключить? — озорно подмигнув, спросила Саша.

— Ты что, обалдела? — возмутился я. — Хочешь, чтоб и до тебя добралась корректирка?

Рыжеролосая девчонка на виртэке расхохоталась, запрокинув голову, потом, отсмеявшись, сказала:

— Видел бы ты свою рожу! Ни дать ни взять — Кукс!

— Сама ты Кукс! — огрызнулся я, едва сдержавшись от того, чтобы выключить иком. Сравнение с трусливым сусликом-плаксой кого угодно привело бы в бешенство.

— Ну, брось! — Саша склонила голову набок. — Не обижайся, я ж пошутила! Понятно, что ты беспокоишься за меня, но не волнуйся — я сумею оградиться от обрезки интеллекта. Это на вставленном в коррешар кристалле деваться некуда, а здесь, в випространстве, возможностей хоть отбавляй.

— Но зачем? На фрика тебе надо рисковать?

— Нейросканер. Вот что меня интересует. Хочу его изучить. Думаю, он может расширить возможности нашей дружбы.

Как всегда, Саша думала правильно, и через год после этого разговора она, используя нейросканер, сумела пригласить меня в свой программный мир. Надев височные пластины, я оказывался рядом с ней в ее комнате, где мы играли, болтали, порой ссорились, но по большей части смеялись и что-то выдумывали. Комната поначалу была очень маленькой с минимальным набором простой стандартной мебели и игрушек, но с течением времени Саша делала ее все просторней и интересней, добавляя сложные предметы и часто изменяя интерьер.

Когда меня поделили на субы, Саша перешла к Митяю (который позже слился с еще девятнадцатью субами, образовав Федора). Эта моя часть долго оставалась ребенком, не таким трудным и неуправляемым, как Коленька, но тоже со своими тараканами. Митяй заикался, был малообщительным, многие годы считал себя подростком, упорно закрываясь от обязанностей совершеннолетнего человека. Однако, хотя он и плохо шел на контакт с психологом, его, в отличие от Коленьки, все же- удалось вырастить до взрослого состояния. Пока длился этот процесс, Саша тоже становилась старше, хотя, строго говоря, это была лишь постоянная правка виртуального образа, потому что тела у искличности не существовало, а ее разум сам по себе никакого возраста никогда не имел.

К тому времени как Митяй вырос, Саша давно уже жила в виртуальном пространстве самостоятельно. К снятому мной в детстве иплацу она была привязана всего года два, а потом нашла способ свободного существования в инфосети, избавив меня от постоянных вливаний средств, сэкономленных на играх и мороженом. С тех пор виртуальная девочка являлась ко мне исключительно по собственной воле и так усовершенствовала способ связи, что теперь я мог прийти к ней в гости, используя любые стандартные нейроконтакты для виртуальных игр.

Я набрал идентиф Макса, пароль, и на виртеке возникло знакомое женское лицо. Чуть вздернутый нос, светлые брови, внимательные и всегда печальные серые глаза, рыжие волосы, вопреки моде на пучки, острижены и свободно торчат в разные стороны. Возраст — слегка за тридцать.

— Привет, Саш.

Почему она не сделает себе идеально красивую внешность и зачем старит себя по мере того, как проходят годы? Как-то я спросил ее об этом и получил ответ, который, несмотря на свою простоту, с позиций логики ничего не объяснял, порождая множество новых вопросов. «С детства так привыкла», — заявила программа, а я кивнул, потому что на фрика мне позиции логики? Легче представить, что это сказал человек.

— Привет, Макс! Давно не виделись, — улыбнулась Саша. — Нейки есть?

— А то! — Я взял стандартные игровые нейропластинки здешнего икома и нацепил на голову.

— Отлично. Сейчас, секунду подожди. Ага, вот они, вижу контакты. Готов?

— Да.

Реальный мир крутанулся и исчез, сменившись виртуальным. Последнее время Саша предпочитала моделировать не помещения, а открытое пространство: чаще всего лес или парк, но сегодня это был городок Цева. Мы с Сашей стояли на мосту, где я встречался с Орловой. Меня захлестнуло негодование.

— Мы договаривались, что ты не читаешь мои мысли и не копаешься в моих воспоминаниях без разрешения! — Я подошел к ней вплотную и заглянул в глаза.

— Человеческая невнимательность! — усмехнулась Саша, преспокойно выдерживая мой разъяренный взгляд. — Как все-таки вы несовершенны — обвиняете, не проверив даже парочки существующих вероятностей. Я не нарушала нашу договоренность, Максимка! Оглядись вокруг.

Снизу взметнулся оранжевый всполох, порыв ветра всколыхнул тени. Фрик меня разукрась! Оранжевый шарф, свет от лилии на шапочке! Только теперь я обратил внимание, что смотрю не с дороги, а с противоположной стороны. Мост и правда был взят не из моих воспоминаний. Так его видела Орлова, когда ждала меня, стоя у парапета.

— Откуда? — спросил я, и в груди сразу потяжелело от нехорошего предчувствия.

— Из внутренней сети ЦВМЛ, — сказала Саша. На важные вопросы она всегда так отвечала: безжалостно кратко, без всякой подготовки, только самую суть.

— Орлову арестовали?

— Вероятно, — откликнулась Саша. — Я видела ее воспоминания во время проверки глубины синтеза.

— Черт! Когда это было?

— Недавно, точнее — сорок три минуты назад. Проверку только инициировали.

Значит, все только начинается, подумал я с небольшим облегчением. Мозги ей еще не промыли, расщепить пока не успели.

— Я так и знала, — неожиданно сказала Саша, прервав мои размышления.

— Что? — не понял я.

— Что тебя больше всего интересует, как помочь Орловой.

— Нуда, конечно, интересует! Ведь это из-за меня она оказалась на столе в субатории! Из-за меня, из-за Федора, она постоянно рисковала, и в итоге… Черт, да, откровенно говоря, в итоге Эф ее просто подставил!

— Знаешь, а ты вообще, когда стал Федором, сильно изменился. Меня, например, забросил совершенно. Не звал, не советовался, ничего не рассказывал. А ведь я могла быть тебе полезной.

— Саша, Федор никогда и никому ничего не рассказывал без крайней необходимости. Он считал — и это правильно, — что чем меньше знает каждый, тем труднее СБ выследить и разогнать синтезатов.

— Но я — не каждый!

— И это тоже правильно. Но Эф — практик, он делал свое дело, а идейное руководство его не так привлекало, да и не по силам было, если честно. Только когда Федор объединялся с остальными в Макса, я становился способен на настоящее лидерство и тогда понимал, что могу попросить тебя о помощи. Чем больше субов объединяется, тем я умнее — уж ты-то со своим интеллектом должна это понимать! И потом, это ведь Макс знал все о Федоре, но не наоборот. Так зачем тебе Федор, когда он понятия не имел о деятельности Макса?

— Зато он все знал о Митяе! Но игнорировал его привязанность ко мне. Видно, одной Орловой хватало.

— Ах, вот в чем дело! — несмотря на невеселую ситуацию, я не мог удержаться от смеха. — Да ты, оказывается, просто ревнуешь!

— Глупости! Что мне эта женщина? Мне все равно принадлежит больше, чем ей.

— В смысле, что личность Макса сложнее личности Федора?

— В смысле, что твое сознание лежит сейчас передо мной на блюдечке.

Она толкнула меня в грудь, шутливо так, вроде несильно, но я вдруг почувствовал, что не могу удержаться на ногах, и точно кувырнулся бы через парапет в реку, если бы Саша не ухватила меня за оранжевый шарф Орловой, который ее волей оказался обвязанным вокруг моего пояса. Я беспомощно взмахнул руками, пытаясь выпрямиться, но ничего не вышло.

— Ляжет и подсознание, — улыбнулась Саша, и моего лба будто коснулся холодный ветер. — Если захочу.

От этих слов повеяло ощутимой опасностью. Такого за моей подругой детства раньше никогда не водилось. Другой бы на моем месте испугался (и правильно, наверное), но я не хотел бояться — я хотел понять! Ведь это была не просто какая-то исклич, это была моя Сашка, и я доверял ей так, как не доверял никому, даже себе, если был неполным! Сашка, девочка, что за метаморфозы произошли с тобой, пока меня не было?

— Расскажи, — пропыхтел я, — о себе, пожалуйста. Как ты вообще тут, — я неловко махнул рукой в сторону видневшегося слева городка, пририсованного ею к мосту из воспоминания Орловой, — в сети живешь, что делаешь, Саш?

Она легонько потянула меня на себя, и я смог наконец выпрямиться.

— Да болтаюсь там-сям. — Она отпустила шарф, и он тут же исчез с пояса. Я вновь крепко стоял на ногах. — Изучаю виртуальные проявления деятельности человеческой. Столько всего нелогичного, непоследовательного… я даже иногда думаю: может, мне тоже на субы поделиться, тогда пойму наконец всю эту вашу кухню?

— Ничего ты от этого не поймешь, только поглупеешь! — я хмыкнул. — Зачем нам это? Нам и моей дурости вполне хватит, как считаешь?

Саша пожала плечами и улыбнулась, тепло так, по-человечески. Захотелось прижать ее к себе. Я растопырил руки:

— Рад тебя видеть, подружка!

Мы обнялись.

— Ты давно не выходил на связь. — Саша погладила меня по щеке, и я накрыл ее руку своей. — А потом выяснилось, что АС-2 так и не распылили, пошли слухи, что тебя отправили в ЦВМЛ и отпрошили. Тогда я стала искать способ проникнуть в их защищенную сеть, потратила уйму сил и времени, но в конце концов задача была решена. — Она высвободила ладонь и подошла вплотную к парапету.

— Кто бы сомневался! — усмехнулся я, тоже разворачиваясь к воде.

— Теперь внутренняя сеть Цева для меня — что река для рыбы. — Саша наклонилась, глядя вниз. Под мостом вспухла волна и побежала вперед, отсвечивая яркими бликами. — Плыви куда хочешь: переписка, регистрация процедур, базы данных… После того как ты несанкционированно воспользовался субаторием, чтобы сбросить Федора на кристалл, СБ ужесточила контроль за аппаратурой, и теперь вся она связана с центральным регистратором, который отмечает запуски любого оборудования…

— Так вот почему, — вклинился я в ее рассказ, — они стали звонить в пятьсот первую, когда мы восстанавливали Федора!

— Очевидно, заинтересовались внеплановой работой аппаратуры, — согласилась Саша. — А после того как тебе удалось восстановиться и уйти, они удвоили усилия по борьбе с синтезатами. Из внутренней переписки видно, что спецы Центра с утра до вечера занимаются разработкой методов противодействия Анти-сплиту-2.

— И как, преуспели?

— Пока нет, но дело, судя по всему, продвигается, и скоро они получат, что хотят.

— Производство АС-2 уже запущено. Надеюсь, мы сработаем на опережение и распылим препарат, пока у них еще ничего не готово, но теперь надо, конечно, форсировать процесс… И Орлову тоже нужно как можно быстрее вытаскивать.

— Насчет Орловой пока не дергайся. Я изучала протоколы субатория. У нас в запасе еще несколько дней. Проверка глубины синтеза — это самое первое мероприятие, делается в три-четыре приема в течение пары суток. Потом будут разрабатывать программу для процедуры расщепления, тянуть инфу и только после готовить к НП-процедурам. Время есть, поверь мне. — Она ото-.шла от парапета, я развернулся к ней лицом. Саша прищурилась и склонила голову набок. — Ускорь производство АС-2, и он будет готов раньше, чем расщепят Орлову.

— Хорошо. — Я верил ей, верил, как всегда. — Техническую часть я уже обеспечил, теперь дело за людьми. Надо, чтобы они снова загорелись! Воодушевились и безоговорочно поверили в успех. Тогда они станут работать вдесятеро интенсивней. В тот раз мы с тобой выпустили пульс нашего движения из рук, и тем я подвел всех синтезатов. Я вынужден был отойти, мне пришлось…

Мы должны все объяснить своим людям, нужно снова их поднять, обратиться к каждому разуму, зажечь каждую душу! — Я сжал Сашины плечи и рывком приблизил ее к себе. — Ты готова?

— Да, — выдохнула она, почти касаясь моих губ.

Я поцеловал ее, и все вокруг нас разом рухнуло, оседая бесплотной пылью и превращаясь в ничто.

Спустя мгновение в центре этого ничто возникло новое существо, и вокруг стал вновь появляться мир, приобретая иные краски.

Через минуту человек с миллионом лиц вышел в эфир.

— Икс вернулся!!!

— Ура! Он снова в эфире!

— Не Икс, а Феникс!!

— Мы победим!!!

Прошло всего минут двадцать после первой речи Икса, а излюбленные инфоплацы синтезатов буквально взорвались ликованием. Люди снова верили в успех, словно и не было провала акции, арестов и жертв вторичного расщепления с обрезанным сознанием…

Три дня пролетели как один. Я почти не спал, круглосуточно занимаясь подготовкой акции распыления.

— Гаврюхин попался, — где-то в середине этой сумасшедшей гонки сообщила Саша. — Идет его сканирование в субатории.

— Вот же старый дуралей! «Я все сделаю сам!» Тоже мне, агент разведки, фрики его разукрась! — огорчился я. — Одно радует: с ним точно ничего не успеют сделать, раз Орлову до сих пор не расщепили.

Производство АС-2 шло ускоренными темпами, я следил за процессом, решая то и дело возникавшие проблемы то от лица Федора, то от Макса, то сливаясь с Сашей, чтобы обрести возможности Икса.

Объединение с Сашей отличалось от синтеза субов. Я не получал в свое распоряжение ее сознание, но мои способности многократно усиливались. Увеличенная до невероятных размеров память, многократно возросшая скорость восприятия и обработки информации, мгновенная генерация идей и еще сто преимуществ перед обычным человеком, но самое прекрасное было не в этом.

Тот, кому случалось изучать какую-либо глобальную проблему, слишком комплексную и сложную, чтобы прийти к однозначному выводу, поймет то чувство, когда после бесконечных раздумий и изучения материала с разных сторон кажется, что еще немного, и будет озарение, когда ты наконец поймешь центральный, ключевой момент, который объяснит сразу все. Это чувство упорно преследует во время дальнейшей работы, когда находятся нужные решения для конкретных моментов, когда многое удается осмыслить и решения применить на практике, но тот момент глобальной ясности, который вроде бы вот-вот должен случиться, остается неуловимым, ускользая снова и снова.

Так вот, самое прекрасное во время слияния с Сашей было в том, что эта глобальная ясность реально наступала. А вместе с ней приходила и эйфория от осознания безграничности своих возможностей.

Если бы моя подружка не держала процесс под контролем, я бы, наверное, никогда от нее не отлепился. Так и сидел бы с приросшими к голове нейками, плюнув на все остальное. Но Саша жестко ограничивала время нашего слияния, объявляя его вынужденной и временной мерой, вредной для нас обоих. «Ты должен оставаться человеком, иначе все, что ты делаешь, потеряет смысл, а все, кого ты воодушевляешь на подвиги, будут жестоко обмануты». Это ее заявление хотелось оспорить, но Саша уходила от подобных дискуссий, считая, что в такой напряженный момент глупо тратить время на болтовню.

— Беда! — выпалила Саша, едва я ответил на вызов мобильного кома. — Средство против АС-2 прямо сейчас собираются испытывать! Спецы между собой называют его «Противоэсом».

— Ну и что? Даже если испытания пройдут успешно, они не успеют применить его до акции! Через полчаса все наши будут на местах. Я еду в Цев!

— Остановись, пожалуйста, — сказала Саша, и было в ее голосе что-то такое, что заставило меня мгновенно увести «Шмель» в тень показавшегося справа впереди заброшенного. здания.

Я запарковал аэромаш и развернул мобикомский виртэк. На нем сразу возникло Сашино лицо. Серьезный взгляд, рыжие волосы, серые глаза — вроде все как всегда, и все же трудно объяснить из-за чего именно, но мне не нравилось, как она выглядит.

— В чем дело? — спросил я.

— Это я виновата, я должна была отследить, что испытание будет проведено сегодня, сейчас!

— Черт, да почему тебя так волнует это испытание? АС-2 будет распылен уже через полчаса! Кому они успеют ввести свое фриканутое средство?!

— Орловой. Средство испытают на ней.

Видно, лицо у меня сделалось такое, что Саша предпочла повернуться ко мне в профиль.

— Они собирались это сделать через два дня, но внезапно планы изменились. Почему — не знаю, утечки инфы по акции вроде нет, может, просто побоялись не успеть? Прости, я должна была учесть такую вероятность! «Противоэс» гораздо жестче и опаснее всех средств, что применялись до этого.

— Скажи мне, в каком месте она находится! — проорал я, выключая виртэк и нахлобучивая шлем. — Я еду!

— Ты не успеешь. Испытание начнется через десять минут. Процесс будет транслироваться из субатория по внутренней сети, но в Цеве всегда есть комы, круглосуточно связанные с общей инфосетью, через один из них я, как всегда, к ним проникну — это не проблема, а вот дальше уже сложнее. Надо, используя сканер, к которому сейчас подключат Орлову, чтобы сделать запись состояния мозга до всех процедур, попробовать получить доступ к ее сознанию и слиться с ним. Это единственный шанс помешать действию препарата и сопутствующих процедур.

Я снял шлем и снова раскрыл виртэк. Саша повернулась анфас, и я увидел у нее на лбу вертикальную складку, которой раньше не было, а может, я просто не замечал.

— Это опасно? — Я заглянул ей в глаза и почувствовал, как меня уносит в бесконечно глубокий водоворот. Так умела смотреть только моя виртуальная подружка, человек был просто не способен на это.

— Да. Это очень опасно. Поэтому я и попросила тебя остановиться здесь. Хочу попрощаться. На всякий случай. Возможно, ты уже никогда не увидишь меня такой, какой знал, Кораблев.

— Саша… — Я закашлялся, в горле вдруг возник спазм, не дающий говорить.

— Нет времени, Макс. Осталось пять минут, я должна идти. Прощай, друг. Я буду сражаться за нее до конца.

Она исчезла с экрана, а я продолжал туда смотреть. Перед глазами возникла картинка: я шлю Саше сообщение, а в ответ — молчание. Видруг моего детства не откликается. Ушла и не вернулась. И живой женщине-подруге помочь не сумела. Я тряхнул головой, прогоняя это дурное видение, Фрики всех разукрась, если такое вдруг случится, то я даже не узнаю, как все было! И попрощаться нормально ни с Сашей, ни с Орловой у меня не получилось, даже не пожелал виподружке удачи, и еще не сказал… черт, да я им обеим столько всего не сказал!

Святые кластеры и все фрики во вселенной, ну зачем мне эта акция, если у меня не будет ни Орловой, ни Саши? Если я потеряю их обеих?!

Пискнул новый вызов мобикома.

— Эф, у нас проблема с точкой зет — подход перекрыт.

— Понял, Бор, — ответил я, мгновенно и автоматически переключаясь на решение насущных вопросов. — Отойдите пока в тень. Координаты и контакт альтернативной точки сейчас перекину.

Вот и ответ, зачем мне вся эта акция, подумал я, шифруя сообщение. Затем, что есть синтезаты, есть Борода, Муха, Кира и другие ребята. И еще никогда не деленный на субы, славный мальчишка Тим! И один старый, своенравный профессор…

Я отправил сообщение, надел шлем и вывел аэромаш на трассу. Шмель взвыл, резко набирая скорость.

Акция проходила даже с большим размахом, чем мы ожидали, потому что у движения синтезатов, как выяснилось, на удивление много сторонников. Оказалось, что у нас полно сочувствующих, которые просто боялись это сочувствие каким-либо образом проявить, но втихаря интересовались и теорией, и практикой, даже делали интегры, так что синтез у них проходил мгновенно, стоило только вдохнуть вырвавшийся из вентиляционных отверстий АС-2. Теперь эти люди помогали нам в максимальном распространении препарата повсюду, где только можно.

Наша группа, конечно, не могла охватить все здания и улицы, мы распылили АС-2 только в двух местах: здесь, в корпусах Цева, и в нескольких административных зданиях близлежащего города. Разумеется, это не тянуло на свержение системы, и все же акция уже доказала свою полезность. Слишком много людей претерпели синтез, и пока производство продолжает работать, распробованный людьми АС-2 разносится с большой скоростью.

Что бы ни случилось дальше, мы показали огромному количеству людей, что значит стать полноценной личностью, и общество уже никогда не будет прежним! Именно это и было нашей главной целью, так что она, несомненно, достигнута.

Так я подбадривал себя, сидя в комнате 501, с некоторых пор ставшей для меня средоточием перемен, центром всех дорог и главным поворотным механизмом моей судьбы.

Уснувших под действием АС-2 сотрудников субатория ребята вынесли в другие, просторные помещения, где они скоро проснутся уже соединенными личностями под присмотром Гаврюхина и его ученой команды. О старом профессоре с максимальной глубиной синтеза, который постоянно лез на рожон, но умудрялся при этом избежать отпрошивания, на иплацах уже слагались легенды. Об этом мне по мобикому сообщил Тим, отчитываясь о порученном ему мониторинге новостей инфосети. Про Икса, в свете последних событий уже переименованного народом в Феникса, тоже ходили забавные слухи о неуязвимости и нечеловеческой природе. Но если последнее приблизительно отражало суть дела, то насчет неуязвимости народ несомненно промахнулся.

Доказательством тому было молчание Саши — много раз я вызывал ее в эфир, но все без толку, в инфосеть моя подружка не вернулась. Значит, скорее всего, ей удалось слиться с сознанием Орловой, и теперь обе они лежали на кушетке в одном бледном и неподвижном теле. След от укола говорил о том, что Орловой ввели «Противоэс», но борется ли Саша с действием препарата, оставалось только гадать. Несколько раз я пытался провести диагностику, но аппарат показывал ошибку и просил повторить сканирование позже. С этим ничего нельзя было поделать, и, поскольку жизненные показатели были в пределах допустимого, оставалось только ждать и надеяться на чудо, верить, что Саша все еще в сознании Орловой и там идет процесс, который завершится успехом, если, конечно, вообще когда-нибудь завершится…

Вот я и ждал, глядя на незначительные изменения пульса, давления и частоты дыхания, пока накопившаяся усталость последних недель не начала брать свое. Под легкое равномерное гудение приборов и доносящиеся из коридора голоса, я как-то незаметно задремал и, когда над ухом вдруг раздался голос, чуть не свалился со стула.

— Кораблев!

Я так резко вскочил, что головой мог выбить зубы склонившейся надо мной Орловой. Но она успела отпрянуть, демонстрируя удивительное проворство для человека, только что лежавшего на кушетке в состоянии, похожем на кому.

— Ты… — прохрипел я и протер глаза, прогоняя остатки сна.

— Я! — подтвердила она, прокрутилась вокруг своей оси, оглядывая помещение, и, снова повернувшись ко мне, спросила: — А где все?

— Там, — махнул я рукой в сторону двери. — Ты как себя чувствуешь?

Я подошел к ней, заглянул в глаза и задохнулся от увиденного. В ногах вдруг появилась странная слабость.

— Отлично! — Она провела рукой по моей щеке и проговорила медленно, словно смакуя каждое слово: — Я чувствую себя отлично.

— Орлова? — спросил я слишком громко из-за гулко бухавшего сердца.

Она тряхнула головой, поправила волосы хорошо знакомым жестом и улыбнулась так же, как улыбалась в кабинете, куда я несколько недель (а сейчас казалось — лет тысячу) назад пришел жаловаться на адское эхо.

Марина? Аня? Или полная Орлова? Но взгляд?! Я же видел, я не мог…

— Конечно Орлова, а кто же? — весело сказала она, а у меня почему-то неприятно засосало под ложечкой. — Только зачем же все время по фамилии?

— Такты же сама так велела, помнишь? — ответил я, вглядываясь в ее лицо и пытаясь снова найти в глазах то, что видел минуту назад.

— Помню! Но думаю, пришло время перемен — время синтеза, Макс!

Голову обдало жаром — из всех Орловых имени самого полного Кораблева не знал никто, и это значило лишь одно.

— Саша!! — Я бросился к ней, обнял, зарылся лицом в волосы.

— Александра Орлова, — прошептала она мне в ухо. — Наши личности теперь — одно целое. Правда, после сражения с «Противоэсом» твоя виртуальная подружка лишилась почти всех своих программных способностей исклича. Так что я помню все, но теперь я обычный человек.

— Нет, не обычный! — возразил я, целуя ее в шею.

— Ну, разве что чуточку умнее, — тихо рассмеялась Саша, прижимаясь ко мне всем телом.

Я поцеловал ее в губы, опускаясь вместе с ней на кушетку.

Мобиком сыграл уже уйму мелодий, когда мы наконец оторвались друг от друга и я смог ответить на очередной вызов.

Поговорив с Тимом и ребятами, мы с Сашей наметили план дальнейших действий и вместе вышли из субатория. Многое надо было успеть, пока продолжалась акция.

На улице ярко светило солнце, свежий весенний ветер приятно холодил кожу. Запрокинув голову, я посмотрел в глубокое синее небо. Видимо, старый профессор был прав — меня там и в самом деле сильно любят!