Искатель, 2001 №6

Сейчас, да как и во все времена, многие увлекаются охотой. Ждут не дождутся, когда государство, владелец угодий, флоры и фауны, разрешит эту самую охоту. А что такое охота? Охота — это когда очень охота: охота побродить с ружьем по полям, лесам и перелескам, охота стрельнуть в то, что замаячит в неясном сумраке рассвета за кустами ли, над водной ли гладью, в чистом ли желто-зеленом, а то и белом поле. Охота переключить свое сознание с будничных забот сытой ли, неустроенной ли жизни в условиях агрессивной технократии на хищное и волнующее ожидание осторожной добычи. Охота ощутить неизбывную радость оттого, что ты лишаешь жизни живое существо, которое природа снабдила лишь чуткостью и осторожностью, но не снабдила его эквивалентными средствами сопротивления в виде карабинов, ружей, капканов, и только тем перед тобою и виноватого. Охота побалагурить у костра в веселой компании, расположившись в полулежачем положении вокруг загнанного откормленными собаками и умертвленного зайчишки или кривой серой уточки, не успевшей во время набрать высоту и потому безжалостно расстрелянной отлитыми на специальных производствах свинцовыми шаричками. Ну и, конечно, ценна охота еще в одной своей ипостаси — это охота выпить и закусить. Подстрелил ты кого, не подстрелил, а выпить все равно выпьешь. Потому что выпивка безмерно обостряет и без того острые ощущения, снимает напряжение и усталость, сглаживает досаду от неудач и усиливает радостное возбуждение от успеха. Да чего там греха таить, выпивка хороша уже и сама по себе.

По этой причине многие вообще на охоту не ездят, а выпивают прямо в городе или в условиях, приближенных к городским, домашним. Есть даже такие, это которые ценители искусства, так те любят выпивать только «в Греческом зале».

Однако же многие все-таки увлекаются охотой. Потому что для них она является огромным удовольствием. Но известно, что за удовольствия, как и за все, надо платить. И плата эта взимается регулярно. Плохая видимость, излишняя затуманенность мозга винными парами, злой умысел, а иногда и просто несчастливое стечение случайных обстоятельств приводят к тому, что почти каждый сезон где-нибудь кого-нибудь из охотников да подстрелят. Ухлопают, одним словом. И часто — до смерти.

Однажды к Владимиру Ивановичу Интерполову, сыщику по воле божьей и по должностным обязанностям, обратился за советом один давний знакомый, ныне практикующий адвокат Сергей Феодосьевич Юртищев. Он занимался делом некоего Цаплина, шофера птицефабрики, который обвинялся в убийстве своего шефа, директора этой же фабрики, ныне имеющей статус открытого акционерного общества. Дело вроде бы простое, случайный выстрел по пьяному делу на охоте. Кстати, вот вам и загадка психологии: директор птицефабрики, а ведь чтобы подстрелить какую-никакую птичку, надобно тащиться черт-те куда, на охоту.

Так вот, дело-то вроде и выеденного перепелиного яйца не стоит, но что-то в этом деле не давало покоя адвокату. У него было какое-то ощущение логической незавершенности следствия, противоречивости логических выводов из всех данных по этому делу. Он чувствовал, что что-то здесь не так, но что именно — сформулировать не мог. И вот, вспомнив по этому поводу о знакомом сыщике Интерпо-лове и о том, что тот любит разгадывать всякие хитроумные головоломки в «мертвых» делах, Юртищев решил попробовать заинтересовать сыщика этой интересной проблемой.

Созвонившись, они договорились встретиться после рабочего дня в одной уютной, если такой термин подходит к подобного рода заведениям, рюмочной. Оба к рюмкам как носителю алкоголя относились прохладно, но в данном случае рюмка была средством общения, а рюмочная — принятым на Руси издавна местом встречи, которое изменить нельзя. Конечно, рюмочной это место называют сейчас, по-современному, но у него есть и более старые лингвистические эквиваленты: шинок, «голубой Дунай», забегаловка, чепок и т. п.

И вот, используя содержимое рюмок чаще для проверки его прозрачности в свете тусклого светильника, чем для приема внутрь, приятели-знакомые трепались за жизнь и подшучивали друг над другом. Юртищев припомнил, как однажды Владимир Иванович стал на долгое время предметом обсуждений, восхищения и вообще всяческих воспоминаний в кругу друзей и сослуживцев по поводу вот такого курьезного случая. Случилось так, а это у него нередко бывало, что Интерполов возвращался с работы домой поздно вечером. И вот, уже недалеко от дома, на одной из тихих пустынных улочек к нему подходят трое молодых людей подозрительной наружности и спрашивают:

— Дядя, не найдется ли у вас трех спичек?

Внутренне трухнувший было, но внешне не подавший и вида, Владимир Иванович с облегчением достал из кармана коробок и протянул подошедшим. Вообще-то он не курил, но так уж бывает у универсальных людей, что все у них оказывается к месту. Спроси у него какой-нибудь приятель, скажем, прокладки для своей жены, и то окажется, что он предложит выбирать — с крылышками или без крылышек. В общем, спички он ребятам протянул. Те открывают коробок и начинают отсчитывать спички.

— Берите весь коробок, ребята, у меня еще есть, — лукавит он.

— Да нет, дядя, нам нужны только три. Чтобы разыграть твой кошелек.

И тут сослуживцы, отвечая своею жизнью или служебной карьерой за правдоподобность рассказа, излагали два варианта дальнейшего хода события. В одном из них утверждалось, что, мол, идет дальше обчищенный Владимир Иванович налегке и клянет себя: «И зачем я, идиот безмозглый, еще и весь коробок им отдал! Ведь им и надо-то было всего три спички». В другом же варианте дело заканчивалось так. Когда грабители с наглым юмором усмешки объяснили, что, мол, «да нет, дружище, нам нужны только три, чтобы разыграть твой кошелек», Интерполов, перекладывая на виду у хулиганов заряженный пистолет из рукава в карман, сказал: «А-а, а я думал, вам нужен весь коробок!» В ответ на что бандиты моментально испарились.

Вот так, балагуря и вспоминая всякое такое прошлое, приятели подошли к основной цели разговора. Сергей Феодосьевич с художнической точностью набросал мазки информации этого ставшего для него тупиковым дела. А суть его состояла в следующем.

В конце августа, в ночь открытия охоты, в устье реки с поэтическим названием — река «Эхма», почти в упор из охотничьего ружья на берегу был застрелен охотник Журавлев. Как мы уже говорили, до этого рокового выстрела он был директором птицефабрики. Выстрел раздался ровно в семь часов утра. Он совпал с сигналом точного времени так же точно, как и полуденный выстрел пушки в Петропавловской крепости Санкт-Петербурга совпадает с астрономическим полуднем, и многие находившиеся в том месте охотники его слышали. Его — выстрел на берегу Эхмы, а не Невы.

Слышали, но за деревьями не видели, кто стрелял и сколько тут было человек. Судя по вечерней трапезе, должны быть двое, Журавлев с Цаплиным. Интересно, что и фамилии у них какие-то схожие, подходящие для охотников. Да, собственно, кто бы обратил внимание на этот выстрел? Ведь охота началась, и кругом идет пальба. Но в данном случае выстрел сопроводился жутким, похожим на предсмертный, криком. Поэтому-то те охотники, которые находились неподалеку, в сотне-другой метров, и подошли. А когда подошли, то увидели рядом с застреленным охотником его напарника по охоте Цаплина. Тот тупо смотрел еще не протрезвевшим взглядом на застывшее лицо своего напарника, на подошедших охотников, но ничего сказать не мог. У кого-то из подошедших оказался при себе мобильный телефон (вот так теперь на охоту ходят), по нему и сообщили в милицию. Прибывшие к месту происшествия милиционеры задержали Цаплина, поскольку он единственный находился рядом с убитым, ствол его ружья хранил явные следы от недавно произведенных выстрелов.

Владимир Иванович с унылым видом слушал своего приятеля. Его интерес к услышанному не превышал того интереса, который он испытывал к газетным заметкам из раздела происшествий, где сообщалось о том, как после совместного распития спиртных напитков какой-нибудь. Петров застрелил или зарезал нибудь-какого Иванова. А сыщик такого рода заметок вообще не читал ввиду полного отсутствия к ним интереса. Профессиональный же интерес к подобным вещам он удовлетворял знакомством со служебной информацией в оперативных сводках. А сейчас, вместо напрашивавшегося вопроса: «И что же ты видишь в этом для меня интересного?» Интерполов, чтобы не обидеть своего знакомого, спросил:

— А что же показал этот Цаплин? Какова его версия? Ведь он, насколько можно судить по твоему тону, не признает себя виновным?

— Конечно, — довольный тем, что слушатель еще не заснул, оживился Юртищев, — он, мне кажется, всерьез и не воспринимает того факта, что является подозреваемым в этой смерти. Но слушай дальше. Цаплин описывает события той ночи и утра вот таким образом. Вечером он со своим начальником приехал в деревеньку, расположенную выше по реке Эхме, к знакомому егерю, как они это делали каждый год. Там они взяли у егеря моторную лодку и спустились вниз по течению километров на двадцать, к устью, где Эхма впадает в большое живописное и богатое всякой живностью озеро. Там, в дельте реки, в одном из ее многочисленных рукавов и решено было устроить стоянку, чтобы на утренней зорьке всласть поохотиться. Приехали. У них с собой было. Отметили предстоящую охоту. Отметили неплохо. К тому же на огонек костра подтянулись многие из расположившихся неподалеку охотников. В общем, горючее, рассчитанное с запасом на два дня, кончилось где-то часа за три до назначенного местными властями часа, когда можно было делать первый выстрел. Покемарили у погашенного костра и, только ночную мглу стали тревожить первые кванты рассеянного от еще не взошедшего солнца света, поднялись и приготовили заряженные ружья. Охотились на водоплавающую дичь.

В округе раздались первые выстрелы. Ба-ба-ах, ба-ба-ах!! — взрывалась временами предутренняя тишина. И чем яснее становились очертания прибрежных кустов, тем чаще раздавались эти бабахи. А у них, как назло, никого ни пролетало, ни взлетало. Когда стало уже совсем светло, пальнули пару раз по воронам, которые, несмотря на смертельную опасность, шастали в округе возле погашенных костров, подбирая богатые объедки от ночных охотничьих пиршеств. Стало совсем тоскливо. Надо бы промыть прицельный глаз, а уже и нечем. Всю промывку вчера израсходовали. Журавлев как начальник принимает ответственное решение. Дает задание завести моторку и слетать в деревеньку, что в десяти километрах выше по течению. Там должен быть магазин. Моторчик-то у лодки, старенький, так что не меньше получаса в одну сторону чохать нужно.

Поехал. Было где-то около шести часов утра. Приплыл в эту деревеньку, а оказалось продавщица в район уехала еще вчера, так что раньше положенного времени отпустить все равно было бы некому. Поспрошал мужиков, которые не спят, где, чего да как, можно ли найти спиртного. Нормальные мужики, которые если еще и остались, так те в шесть утра еще спят. А которые не спят в эту пору — так это те, у кого и у самих все внутри полыхает, огнетушения требует. Говорят, мол, в Макарьине, еще четыре километра вверх, там можно добыть, это точно, и в проводники набиваются, дорогу показать и все такое. Но Цаплин посмотрел, а в баках горючего только лишь обратно вернуться. И то еще хорошо, что по течению. Не рискнул подниматься в Макарьино и вернулся обратно. Не доехал с четверть километра, слышит — выстрел, а за ним выворачивающий внутренности крик. Потому-то, наверно, и услышал его сквозь гул мотора. Причалил, вылез из лодки, видит, на берегу лежит его шеф. Глаза уже стеклянные, хотя прошло всего несколько минут, как он, Цаплин, услышал выстрел и крик. А тут как раз и другие охотники подошли.

Владимир Иванович Интерполов проснулся. Скуки во взоре как ни бывало, глаза озарились тоже охотничьим блеском.

— Слушай, адвокат, а это дело к тебе как попало, по разнарядке, или по индивидуальному договору?

— Да, вообще-то, по служебной очередности. Но потом я как-то заинтересовался, и пошло…

— Да не далеко ушло, как я вижу, — съязвил Интерполов. — И что ты хочешь от меня услышать?

— Ну кое-что я уже услышал, — сказал Сергей Феодосьевич, — твои вечные колкости. Но и это пока немало. Значит, эта история не оставила тебя равнодушным. Но послушай дальше, ведь это еще не все. — Юртищев в очередной раз, прищурив один глаз, просветил другим коньяк, содержащийся в рюмке и, видимо, удовлетворенный оценкой его прозрачности, продолжал:

— Итак, сам Цаплин утверждал, что он ровно в шесть часов поехал на моторке вниз по реке, но увидел, что магазин — цель его поездки — еще закрыт. Перекинувшись парой слов с ошивающимися на берегу помятыми мужичками, он тут же развернул лодку и спустился вниз по реке к тому месту, где оставался Журавлев. Но прибыл он на место несколькими минутами после того, как раздался смертельный выстрел. Кто стрелял — Цаплин не видел, но сам он не мог этого сделать, он приехал позднее. Ведь дорога в один конец составляет десять километров, да обратно десять, и к семи часам он никак не мог вернуться, даже двигаясь на полной мощности своего старого мотора. А что касается того, что у его ружья были при осмотре обнаружены признаки стрельбы, то, конечно, он стрелял сегодня утром, и неоднократно, все-таки они же на охоте. Правда, результатов стрельбы в виде подбитой дичи не было, ведь стреляли они по воронам.

Нашлись свидетели, подтвердившие, что видели, как Цаплин отъезжал на моторке ровно в шесть, а также и те, кто видел, как он доехал до магазина и повернул обратно около половины седьмого утра.

Цаплина, конечно, задержали, поскольку репутация его была подмочена, за ним водились и другие грешки, например, он развозил по округе и продавал отдельным доверенным лицам по заниженной цене небольшие партии яиц, петушков и кур, явно вывезенных с фабрики левым поворотом. Обычная практика, оставшаяся еще со времен социалистической политэкономики. Хотя ведь чему тут удивляться, если раньше даже «у себя» воровали, то теперь-то у частных лиц, у акционеров, стыдно было бы не украсть. Однако же речь сейчас не о том. «Но меня смущает здесь не то, что Цаплина задержали, — сказал адвокат, — а то, что, так получается, задержали «волка за то, что сер», а не «за то, что овцу съел».

Тут Юртищев передохнул, ожидая со стороны Владимира Ивановича какой-нибудь подковырки, но сыщик пока помалкивал, принуждая тем самым собеседника к продолжению рассказа. Он понимал, что главное, что смущало в этом деле адвоката, еще не прозвучало. И Юртищев продолжал:

— Так, значит, Цаплина задержали, моторку его изъяли. Как проверить достоверность показаний подозреваемого о том, что он прибыл к месту гибели Журавлева уже после того, как прозвучал смертельный выстрел? Следователь решил провести следственный эксперимент. Цаплина привезли на озеро, куда впадала злополучная река Эхма, посадили в ту самую моторную лодку и в сопровождении милицейского катера заставили на полной скорости проехать двадцать километров, десять в одну сторону и десять обратно. Засекли время. Путешествие заняло ровно один час. Мало того, чтобы снять сомнение в том, что Цаплин умышленно мог занизить скоростные возможности моторки или чтобы не делал лишних зигзагов с целью увеличить время поездки и тем самым подтвердить свои показания, эксперимент повторили. Теперь моторкой управлял милицейский сотрудник. Уж он-то действительно выжимал из старенькой моторки все, что можно. Результат оказался тот же самый — ровно один час с точностью до секунд. Итак, согласно следственному эксперименту выходило, что мог успеть вернуться и застрелить своего напарника Цаплин. На этом основании ему и предъявили обвинение в убийстве, пока неумышленном.

— М-да, — промычал Владимир Иванович, дослушав рассказ, — то, что эта улика косвенная, косвеннее не бывает. Это одна сторона, это само по себе. Но улика ли это вообще? Надо еще хорошенько подумать, но, сдается мне, что-то со следственным экспериментом не так. Уж если его проводить, так и нужно было проводить в совершенно тех же условиях, на реке. Ведь тогда автоматически был бы учтен и фактор течения. Кстати, а какое там течение, ты не интересовался?

— Да-да, — согласился Сергей Феодосьевич, — я обратил внимание следствия на то, что следственный эксперимент нельзя было проводить в стоячей воде озера. Ведь на реке течение. В эксперименте лодка плыла все время в стоячей воде, тогда как в действительности она двигалась в реке, сначала против, а потом по течению. На это мне какой-то эксперт из следственной группы, умник, понимаешь, с издевкой обронил, мол, физики я в школе не усвоил. Что плыть в стоячей воде, а что в движущейся реке, мол, разницы никакой нет. Половину пути на реке течение помогало моторке двигаться, а вторую половину пути в такой же мере препятствовало движению, так что оба эти фактора взаимно компенсируют друг друга. Ведь пути, пройденные по течению и против течения одинаковы. В общем, посадил он меня в лужу. Но все равно не убедил. А почему — сам не пойму. — Юртищев обескураженно помотал головой. — А в арифметике этой я действительно плохо смыслю. Вот почему к тебе и обратился за советом. Ты-то ведь у нас спец по всем направлениям.

— Интересно вы, люди, рассуждаете, — с улыбкой заметил Интерполов, делая ударение на «вы, люди», как будто себя человеком не считал и к «людям» не причислял. — Если кто-то знает сольфеджио, так он уже и музыкант, выучил таблицу умножения — математик, а уж если все тридцать три буквы алфавита освоил, то вообще писатель. Вот и стали выделять спецов по направлениям. А если нормальный человек с нормальным базовым образованием владеет понемногу, в пределах доступного ему времени, всем, первым, вторым, третьим, и пятым — десятым, так он уже в глазах общества и белая ворона, эрудит, «специалист по всем направлениям»! Ну, это я так, в порядке общего замечания, ты не обижайся, — похлопал приятеля по плечу Владимир Иванович. — Но ты мне так и не сказал, какова скорость течения реки-то? Ты сам-то был на месте?

— Да, о скорости течения, — спохватился адвокат. — Был, конечно, я на реке. Мы хоть и с ущербным базовым образованием, — ехидно огрызнулся он на реплику Интерполова, — но выезжаем за счет интуиции и богатого практического опыта. Скорость течения на тот момент, по оценкам местных жителей, составляла величину около 0,3 метра в секунду. И это запротоколировано. Обвинение эту оценку приняло.

— Знаешь что, Сергей Феодосьевич, — сказал без своей обычной насмешливости сыщик, — я тебе благодарен за то, что ты обратился ко мне и подкинул неплохую задачку. Но давай-ка ты уточни ее. Тебе что требуется, только доказать невиновность твоего подзащитного или же установить и тех или того, кто убил? Если речь идет о раскрытии этого убийства в полном смысле, то у меня ни времени, ни интереса нет. Это отработка версий, связанных с производственными, акционерными мотивами или с возможной пьяной ссорой на берегу. Это бесконечные допросы свидетелей. В общем, длинно и скучно.

— Да нет, конечно, — ответил Юртищев, — разыскивать подлинных виновников в смерти Журавлева, это задача не моя. А мне нужно только найти железные аргументы в пользу невиновности в этом эпизоде Цаплина.

— Ну, тогда это как раз тот случай, когда я могу быть тебе полезен, — согласно кивнул головой Владимир Иванович, думая о чем-то своем. — Более того, кажется, я уже нашел решение, но еще дома прикину, чтобы быть совсем точным, и тебе вечерком позвоню. Идет?

— «Идет! Сказал Финглей!», — процитировал Бернса Сергей Феодосьевич, и они расстались.

Через несколько дней Цаплину изменили меру пресечения — его освободили из-под стражи. Более того, с него было снято обвинение в убийстве. Адвокат добился этого, утверждая, что следственный эксперимент проведен некорректно, и его результаты принципиально неверны. Он представил веские аргументы. В его заявлении по этому поводу говорилось, что обвиняющая сторона поддалась искушению посчитать, будто бы выигрыш во времени на первой половине пути компенсируется проигрышем времени на второй половине, и в итоге влияние течения не скажется. Но это не так. Адвокат (читай — Интерполов, хотя сам Владимир Иванович по причине личной скромности и просил Юртищева без особой надобности не упоминать его фамилию) справедливо рассудил, что время движения лодки по течению меньше, чем время ее движения против течения. Следовательно, фактор выигрыша времени на течении сказывается в меньшей мере, чем проигрыша на обратном движении. То есть в целом при прохождении одинакового расстояния по реке времени потребуется всегда больше, чем в озере. Значит, Цаплин действительно не мог успеть вернуться к семи часам, а следственный эксперимент был проведен некорректно.

Более того, адвокат (читай — Интерполов) подкрепил свои доводы элементарным расчетом минимального времени опоздания. При скорости лодки 20 км/час (примерно 5,6 м/с) в стоячей воде и при скорости течения реки 0,3 м/с лодка плывет вниз по реке со скоростью 5,6 м/с + 0,3 м/с = 5,9 м/с, а вверх — со скоростью 5,6 м/с — 0,3 м/с = 5,3 м/с. Таким образом, она потратит на движение вверх и обратно вниз по течению (10000/5,3) + (10000/5,9) секунд. В стоячей воде на покрытие расстояния в 20 км потребовалось бы 20000/5,6 секунд. Разница, как нетрудно подсчитать, составит примерно 11 секунд, что в расстоянии означает около шестидесяти двух метров. Ну, а с учетом задержки на разговоры у магазина эта расстояние еще увеличивается. Так что вполне реально, что в момент выстрела Цаплин был от места происшествия по крайней мере на расстоянии 250 метров, как он и утверждает.

Итак, Цаплина отпустили. Юртищев позвонил Интерполову и поблагодарил его за восстановление истины. Ну, а следствие пошло по новому направлению. И ведь, представьте, отыскали того, кто подстрелил. Установили всех, кто бражничал в ту ночь у костра Журавлева с Цаплиным, и прощупали всех на предмет, кто что делал конкретно в семь ноль-ноль утра. Причем сравнивали то, что сказал сам опрашиваемый, с тем, что по этому поводу высказали другие. Так, установили, что один из бражников, замерзший, как он потом признался, на своем охотничьем посту, решил подойти к Журавлеву, которого увидел неподалеку, и попросил чего-нибудь согревающего. А в качестве подкрепляющего просьбу аргумента наставил на Журавлева ружье и прицелился, в шутку приговаривая: «Давай выпить, а не то пристрелю!». Шутка закончилась тем, что дрожащая рука непроизвольно нажала на курок, и в итоге Журавлев отправился сразу к праотцам, а шутник, с небольшой задержкой и не без участия Интерполова — на скамью подсудимых.

Так что, если охота — плати.