Искатель, 1998 №5

ПУТЕШЕСТВЕННИК? ИСТОРИК? ИЛИ ПИСАТЕЛЬ?..

Вышла в свет очередная книга серии «Библиотека «Искателя», составленная из фантастических и детективных произведений, а так же переводов популярного писателя Кира Булычева. В предисловиях к ним автор Алисы с присущим ему юмором коснулся истории, предшествовавшей их созданию и перерождению Игоря Можейко в Кира Булычева.

Сегодня Кир Булычев как бы продолжает начатый в «Библиотеке «Искателя» монолог, лейтмотив которого: как я стал писателем.

А ведь все начиналось с «Искателя»…

Первая моя реакция на предложение выпустить книжку под условным названием «Сорок лет спустя»[1] была отрицательной. Прежде всего от самого названия, от идеи, несет снобизмом. Кто я такой, чтобы соответствовать такому замыслу? К тому же в «Искателе» я печатался мало, либо на заре нашей с ним биографии, либо в последние год-два…

Но вот, мысленно произнесенные слова «на заре нашей с ним биографии» что-то во мне всколыхнули. И я понял, что мне самому интересно вспомнить о давних событиях, о моих самых первых шагах в литературе, о которых мало кто знает, да и я забыл.

Я открыл первый номер журнала за 1997 год и стал читать подряд, год за годом, номер за номером, содержание за тридцать пять лет существования «Искателя». Вскоре понял, насколько полно и во всей исторической сложности эта библиография рассказывает о жизни журнала и в то же время о истории фантастики в нашей стране и отношениях ее с «Искателем».

Заинтересовавшись, я углубился в исторические изыскания, а углубившись, понял, что мне хочется сделать книжку — «Я и «Искатель». И не тщеславие водит моей рукой, а попытка выразить себя в необычных мемуарах.

Я пришел в журнал «Вокруг света» в конце 1959 года. Я бы не решился идти в настоящий журнал, если бы не подруга моей мамы Елена Абрамовна Цуккерман, переводчица с английского, которая сотрудничала в том журнале. Она знала, конечно, что я недавно приехал из Бирмы, где проработал два года переводчиком на строительстве и поступил по приезде в аспирантуру Института востоковедения. Жить на стипендию несладко, особенно когда родилась дочь Алиса, и желательно было подработать. Вот Елена Абрамовна и сосватала меня в журнал, в надежде, что я смогу написать что-нибудь о Бирме.

Татьяна Чеховская, которая тогда ведала в журнале литературой, утверждала потом, что мое первое появление в маленькой комнатке отдела было эффектным — вошел крайне худой, рыжий и рыжебородый молодой человек в купленной в Дели кожаной, на волчьем меху летной куртке. Впрочем, кто тогда не появлялся в журнале!

Татьяна предложила мне написать очерк о Бирме и сказала, что если мне попадется любопытный рассказ или очерк на английском языке, он тоже может пригодиться журналу.

Я воспрял духом и с того момента началось мое десятилетнее сотрудничество в «Вокруг света», в котором я проводил больше времени и работал охотнее, чем в востоковедческой аспирантуре. Я даже подумывал о том, не бросить ли науку и стать профессиональным журналистом. Но так и остался между двух стульев.

За десять лет работы в «Вокруг света» я написал там столько заметок, статей, очерков, рассказов, столько перевел с английского, что, по самым скромным подсчетам, из моих материалов можно было составить больше двух номеров журналов, то есть страниц сто пятьдесят текста, не считая многих фотографий и рисунков, включая даже две обложки. То есть я полагаю себя небольшим монументом во славу «Вокруг света».

Тысячу раз я уезжал в различные командировки от журнала, побывал в Средней Азии и на Ледовитом океане, на Дальнем Востоке и на Байкале… правда, за границей побывать не удалось, в то время журнал таких корреспондентов не имел. Приходилось ездить и в любопытные поездки по проведению подписных кампаний. В те годы проблем с тиражами у журналов не было, и «Вокруг света» имел свои три миллиона подписчиков, а «Искатель», учрежденный как приложение в 1961 году, сразу получил «фиксированный тираж» в триста тысяч экземпляров и превратился в одно из самых дефицитных изданий в нашей стране.

Конечно, меня подмывает сейчас вспомнить какие-то не совсем пристойные эпизоды из нашей тогдашней жизни, но я держу себя в руках, потому что помню, что я — старый человек и подвожу итоги творческие, а не какие-нибудь еще.

И все же я должен признаться, что в те дни в журнале «Вокруг света» и особенно в комнате, которую занимал «Искатель» во главе с бывшим юнгой Северного флота Володей Зыслиным, а потом Колей Коротеевым, часто выпивали (по окончании рабочего дня). Но эта прискорбная деталь требуется для правдивости последующего рассказа.

Надо сказать, что придя в «Вокруг света», я ни сном ни духом не подозревал, что когда-то буду писать фантастические рассказы или сценарии. Так продолжалось до тридцати лет. В том, далеко не нежном возрасте, я уже написал немало очерков и статей, возвратился в Бирму; там, будучи корреспондентом АПН, написал две книги очерков, в то же время еще две журналистские книжки вышли в Москве. Я все глубже втягивался в трясину словотворчества. То есть к середине 60-х годов я стал уже опытным журналистом и в то же время заканчивал работу над кандидатской диссертацией по средневековой Бирме.

Когда я возвратился окончательно из Бирмы в 1963 году и снова принялся трудиться в «Вокруг света», я напечатал там свой первый рассказ — был он совершенно реалистическим, барабанным, беспомощным и назывался характерно «Маунг Джо будет жить». В нем, как можно заранее догадаться, говорилось о несчастном бирманском труженике, которого укусила ядовитая змея, а советские товарищи-строители успели отвезти его в Пастеровский центр и тем спасли ему жизнь. Честное слово — писал и рыдал от умиления.

Должен признаться, что я плод запоздалого инфантилизма, что вообще свойственно моему, послевоенному, поколению. Мы сохранили в себе многие пионерские черты до тридцати — сорока лет. Сегодня мы говорим о шестидесятниках, как о властителях интеллигентных дум, но ведь они начинали проявлять себя на четвертом десятке. Мы шагали колоннами под лозунгами и наше пребывание в подростковой психологии было весьма удобно власти.

Казалось бы нонсенс — тридцатилетний мужик, журналист со стажем, видевший уже очень много, пишет, и достаточно искренне, ничтожный по мысли и исполнению, но абсолютно отвечающий идеологическим прописям рассказ, примитивный на уровне стенгазеты, и никто, я в том числе, не удивляется.

Мы любим сегодня поговорить о цензуре, которая нас душила. Это неправда. Цензоры сидели в нас самих — цензура нужна была только для немногих непокорных. Остальные тщательно проверяли себя до того, как показать рукопись редактору, а уж редактор заботился о том, чтобы не потревожить покой цензора. Цензоры ловили за руку не неблагонадежных, а неосторожных. К этой проблеме мы вернемся чуть позже, потому что она связана с появлением первого рассказа Кира Булычева в «Искателе».

Но до этого мне удалось потрудиться в «Искателе» в области фантастики и даже повлиять на развитие одной дружественной нам литературы.

Ради денег и удовольствия я занимался в «Вокруг света» переводами. К тому же не чурался созданием мелких заметок, благо в журнале они всегда нужны. Но, сами понимаете, журналы не любят, если одна и та же фамилия встречается там несколько раз. В глазах читателя это говорит о том, что журнал испытывает дефицит талантливых сотрудников и вынужден обходиться узким кругом авторов.

Когда в «Мире приключений» готовились к печати мои сказочки, я принялся лихорадочно придумывать очередной псевдоним, но как назло, ничего красивого в голове не рождалось. И тогда я подумал: это первые и последние сказочки в моей жизни, не буду я больше писать никакой фантастики. Пойду по пути наименьшего сопротивления… И я взял имя жены — Кира, прибавил фамилию мамы — Булычева, и получился Кир Булычев.

Если бы у меня было побольше времени или другое настроение, я родил бы псевдоним достойный и внушительный, на уровне Горького, Бедного или Беспощадного.

Редактор Детгиза Нина Беркова предложила как-то мне написать настоящую детскую книжку, чтобы в ней были приключения и дружба народов. И я начал писать повесть, которая выйдет в 1968 году под названием «Меч генерала Бандулы». Я не отношу ее к числу своих творческих удач и ни разу не переиздавал. В ней было все, что надо: и борьба бирманского народа с английскими угнетателями-завоевателями, и благородная помощь сегодняшней Бирме страны победившего социализма, и корни той дружбы… Единственное, в чем я могу себя похвалить: в повести не было липы, потому что Бирму я знал, в ее истории немного разбирался, людей представлял и старался не врать, как делали порой мои коллеги, описывая зарубежную зверскую действительность.

Но почему-то меня все больше тянуло к фантастике.

Нельзя сказать, что я не пробовал сил в этом направлении. Когда я жил в Бирме, я написал фантастическую повесть, скорее фантасмагорию «Русалка за сто тысяч», конечно не для печати, а для себя и своих друзей. Потом с той же целью создал сборник рассказов «Новая история человечества», но его пришлось спрятать подальше. К тому же начала писать фантастические рассказы моя жена Кира Сошинская, которую подталкивала к этому ее магаданская знакомая писательница, феминистка. Кира и хотела писать, и не хотела, я ее тоже толкал на этот путь и активно вмешивался в творческий процесс. За 1966 год, если я не ошибаюсь, Кира напечатала в «Искателе» четыре рассказа, еще несколько осталось в столе и не материализовались по разным причинам…

Возвращаемся к проблеме цензуры.

Цензура существовала, чтобы останавливать прямодушных и неосмотрительных.

Зимой 1966 года был подготовлен и отправлен в цензуру второй номер журнала за 1967 год. Цензура просмотрела его и выкинула переведенный с английского фантастический рассказ.

Тогда я не запомнил, что был за рассказ, кто его написал и почему его выбросили. А потом уже концов не нашел.

Но с цензурой не спорят.

Главный редактор журнала «Вокруг света» Сапарин и редактор «Искателя» Зыслин кинулись к цензору.

Безуспешно.

Они стали доказывать, что снятие рассказа убивает не только «Искатель», но и его родителя «Вокруг света». По простой причине: будучи уверенными в том, что номер пройдет цензуру, редакция отпечатала тиражом в триста тысяч экземпляров цветную обложку номера. Эта обложка теперь пойдет под нож. А «Искатель» рухнет в финансовую пропасть.

— Раньше надо было думать, — ответил цензор, который, как и футбольный судья, даже понимая, что назначил пенальти неправильно, от своего решения не может отказаться — иначе грош ему цена.

Удрученные возвратились наши посланцы в редакцию. Сапарин тут же уехал домой, а остальные собрались в комнате «Искателя». И тут в дело вступил неучтенный фактор: наша трезвость.

В течение нескольких месяцев перед тем в журнале накопилось немало юбилеев, дней рождения и иных праздников. Отмечали их в редакции и как-то вошли в штопор. Стали праздновать все чаще и активнее. И продолжалось это до тех пор, пока после какого-то инцидента мы собрались и решили: пить в редакции больше не будем.

Но хорошо объявить о намерениях. А как их осуществить, если пить хочется?

И вот что мы придумали: купили на общие деньги бутылку водки, бутылку коньяка, две бутылки шампанского и поставили в большой, до потолка стенной шкаф. Туда же поместили тарелку с черными сухарями для закуски, рюмку и баночку из-под майонеза.

И договорились: никаких коллективных выпивок. А если тебе так приспичило, сам иди, открывай на наших глазах шкаф, клади в баночку пятьдесят копеек и принимай. И посмотрим, не станет ли тебе неуютно?

Получилось! Сначала все бравировали, открывали шкаф… под насмешливыми взглядами коллег принимали свою дозу, потом стали делать это все реже и реже, баночка так и не наполнилась доверху. Мы решили было, что бой с пьянством выигран.

И надо же было случиться истории с цензурой! Представляете наше настроение, когда мы сидели в комнате и думали, что делать, хотя придумать ничего не могли. Потом кто-то поднялся, решительно открыл дверь стенного шкафа, вынул наши запасы, поставил на стол, и мы все это тут же выпили, надеясь, что наступит просветление.

И оно наступило.

— Если есть картинка к рассказу, — сказал кто-то, — а рассказа нет, то вместо него надо написать другой.

— Наш, — добавил редактор Коротеев, — советский.

— И к утру, — поддержал еще кто-то.

— Мы очень рассчитываем на бирманскую научную фантастику, — завершил дискуссию приехавший к нам из Магадана Олег Куваев, с которым мы тогда готовили экспедицию на Северную Землю.

Полные надежд мы разошлись по домам и, как оказалось, все мои друзья легли спать. А во мне проснулся благородный графоман.

Утром я принес в редакцию рассказ.

Сонные и злые товарищи признались, что никто кроме меня такого подвига не совершил.

Выбора у редакции не было.

Я стал писателем-фантастом. Это ведь не детские сказочки!

Появление моего рассказа в «Искателе» произвело некоторые пертрубации у нас дома.

До того момента Сошинская Кира писала свои первые рассказы, хотя и была архитектором, а я все мои первые журналистские и востоковедческие книги сам иллюстрировал, хотя к искусству отношения не имел.

— Я подумала и решила, — сказала Кира, — мое дело — рисовать. Твое — писать. Нельзя чтобы мы оба и писали и рисовали. В семье не бывает двух писателей.

Я полностью согласился с Кирой. И принял ее жертву. А она приняла мою. Потому что в семье не бывает двух художников.

Кира перестала писать рассказы, а я прекратил рисовать картинки. Оказывается, мы оба этого хотели.

С тех пор Кира проиллюстрировала около полусотни фантастических книг (не считая нефантастических), а я почти столько же написал. И до сих пор мы не знаем, правильно ли решили в 1967 году.