Глава 2 «Свет факела»

Пока Германия наслаждалась своими победами, «Запад» пребывал в некоторой растерянности. Стокгольмский мир, взбаламутивший всю Европу, не остался незамеченным и за океаном. Сложившееся соотношение сил резко изменилось, чаша весов качнулась в сторону «Оси». Объединенный комитет начальников штабов США и Великобритании оказался перед нелегким выбором. С одной стороны выход Советского Союза из активного противостояния не был сюрпризом — русским и так удалось продержаться дольше, чем предполагалось. С другой стороны, отсутствие неожиданности отнюдь не уменьшало тяжести последствий. Армии союзников были пока не готовы к прямому противостоянию с Вермахтом.

Для полномасштабного вторжения в Европу не хватало ни войск, ни десантных средств, ни самолетов и эскортных кораблей для поддержки и прикрытия высадки. Недавняя вылазка англичан в Дьеппе продемонстрировала всю ту бездну трудностей, которые будут поджидать любой крупный десант на атлантическое побережье. Целая канадская бригада, усиленная танковым полком и батальоном коммандос, поддержанная несколькими сотнями самолетов и легкими кораблями флота, была наголову разгромлена силами местного гарнизона, так и не сумев выполнить поставленные перед десантом задачи. Немцам даже не пришлось привлекать свои оперативные резервы! А что будет ожидать силы вторжения, когда немцы закончат переброску своих войск с востока? Пока СССР сражался, можно было не торопиться, время явно работало на союзников, но теперь ситуация перестала быть столь однозначной. Германия быстро восполнит понесенные потери и преумножит свои силы за счет новых приобретений на востоке.

Перспектива прямого единоборства с отдохнувшей и усилившейся Германией настолько не радовала, что, после начала стокгольмских переговоров, Объединенный комитет даже всерьез прорабатывал идею вторжения в Европу уже в этом году, до прибытия туда немецких подкреплений с востока. Планировалось осуществить высадку в Нормандии или Бретани, захватить один из крупных портов (соответственно Шербур или Брест), и удерживать этот плацдарм, постепенно накапливая на нем силы для прорыва в центральные районы Франции. Плану операции даже успели присвоить название — «Слэджхаммэр». Помимо прочего, не исключалось, что после этого СССР прервет мирные переговоры и продолжит борьбу. На эту тему было даже произведено осторожное зондирование через военное представительство в Советском Союзе. Однако объективные трудности перевесили. Такое решение было признано авантюрным ввиду невозможности спрогнозировать дальнейшее поведение недавнего союзника, уже официально объявившего о выходе из Атлантической хартии и разрыве большинства подписанных ранее военных договоренностей. Сворачивать уже подготовленные операции и ставить всё на карту ради эфемерной надежды на успех посчитали нецелесообразным.

Вместо этого было решено сконцентрироваться на проведении уже спланированных наступлений, а также усилить подготовительные мероприятия, попутно увеличив их масштаб. Уже в 43 г США должны были довести свою сухопутную армию до 215 дивизий, а к 44 г предполагалось сформировать еще сотню с лишним. Кроме того, несколько корпусов предполагалось развернуть в составе морской пехоты. ВВС должны были создать 20 воздушных армий, в том числе 4 стратегические, укомплектованные тяжелыми четырехмоторными бомбардировщиками. Англия и ее многочисленные колонии и доминионы тоже должны были внести свой посильный вклад. Численность только американских вооруженных сил составила бы 13 миллионов человек — колоссальная сила, которая по замыслу должна была просто раздавить нацистские армии и флоты чередой последовательных ударов.

И первой ласточкой грядущего наступления на «Крепость Европа», о создании которой заявил Гитлер, должна была стать операция «Торч» — факел. Этой десантной операции отводилась важная роль. Как и высадка в Дьеппе, она была своеобразным полигоном по отработке новых методик проведения транспортировки крупных войсковых контингентов и их высадки на вражеское побережье, репетицией грядущего полномасштабного вторжения. Кроме того, в момент немецкого триумфа на востоке, этот зажженный «факел» должен был стать своеобразным маяком, знаком для врагов и союзников. Американские корреспонденты, со свойственным им размахом, окрестили «Торч» первой волной океанского прилива, пришедшего с запада, чтобы затопить дамбу «Атлантического вала», воздвигнутого немцами и их союзниками.

В результате, не смотря на приближающиеся зимние шторма и продолжающие бесчинствовать на атлантических коммуникациях волчьи стаи немецких субмарин, огромные колонны транспортов потянулись к берегам Африки — первая масштабная операция совместных американо-британских войск началась. Общее командование всеми силами, предназначенными для высадки, осуществлял американский генерал Дуайт Эйзенхауэр. Морскими силами руководил британский адмирал Эндрю Каннингхэм. Замысел был прост: высадить десанты на побережье Марокко и Алжира, захватить африканские базы, с которых немецкие и французские подводные лодки выходили в свои пиратские набеги, и, совместно с войсками 8-й британской армии О'Коннора, взять в клещи франко-итальянские войска, сражающиеся в Тунисе.

На практике всё было намного сложнее. В разгар «Битвы за Атлантику» с атлантических трасс было снято огромное количество эсминцев и эскортов специальной постройки, которые были брошены на прикрытие войсковых конвоев. Как следствие, потери торгового тоннажа резко подскочили вверх. Пользуясь тем, что маневренные группы эсминцев были отозваны к берегам Африки, а непосредственное прикрытие конвоев не только не усилилось, но даже несколько сократилось, У-боты Дёница активизировали атаки на караваны, проходящие через так называемую «Атлантическую дыру». В результате этот район центральной Атлантики, не прикрытый патрульными самолетами Берегового командования ВВС Великобритании, стал настоящим кладбищем союзных транспортов.

Отнюдь не безоблачно обстояли дела и с самой высадкой. Сопротивление французских кораблей удалось подавить быстро — численное и техническое превосходство союзников сказалось. Несколько эскадрилий французских ВВС также продержались недолго. Зато гарнизоны и особенно береговые батареи дрались упорно, причинив, высаживавшимся в первом эшелоне, американским войскам немало неприятностей. Еще больше проблем десантники союзников создали себе сами. Неопытные экипажи десантных катеров и барж, столкнувшись с сильным прибоем, едва не сорвали всю высадку. Множество этих суденышек перевернулось или просто не смогли подойти к берегу. Другие, потеряв ориентировку, высадили десантников и грузы вдали от запланированных мест.

К этим организационным неприятностям добавлялись обычные на войне незапланированные неожиданности и неучтенные детали. Так, например, в одном из секторов десантирования под Ораном высадку до предела осложнил, находящийся позади барьера из дюн, ров с водой, который не был выявлен во время аэрофотосъемки будущего плацдарма. В результате десантники, едва оказавшись на берегу, столкнулись с абсолютно неожиданным препятствием, задержавшим их продвижение, а прибывшие французские подкрепления и вовсе заставили их отступить, фактически сорвав планы союзного командования в этом пункте.

Тем не менее, общее превосходство, созданное союзниками, делало свое дело. 70 тысяч англо-американских солдат, начав высадку 8 ноября, после недели упорных и довольно кровопролитных боев, постепенно добились перелома. Стратегически важные порты североафриканского побережья — Оран, Алжир и Касабланка были захвачены. После этого в наспех расчищенные от заграждений и затопленных судов порты хлынул поток свежих войск и грузов. На захваченные алжирские и марокканские аэродромы были переброшены самолеты с авиабаз Мальты и Гибралтара, обеспечившие поддержку и прикрытие десантников и районов высадки.

В результате уже в декабре началось общее наступление союзников в Марокко и Алжире. Французские войска покидали свои теперь уже бывшие колонии, отступая в Тунис — последний плацдарм «Оси» на берегах знойного континента.


* * *

— Что мы можем предпринять уже сейчас? — Гитлер, по своему обыкновению, нервно реагировал на любые неудачи. К этому все давно уже привыкли, но, так или иначе, с нервным фюрером нужно было держаться настороже. Поэтому ответ генерал-полковника Гальдера был обличен в максимально обтекаемые фразы:

— Штаб сухопутных сил считает нецелесообразным отправку войск за пределы Европы. Более рациональным было бы формирование боеспособной группировки в Италии, для пресечения дальнейшего распространения начавшегося наступления англо-американских войск.

— То есть вы предлагаете просто подарить англосаксам Африку? Вы отдаете себе отчет, что она станет плацдармом для наступления на Европу с юга? Вам мало того, что мы вынуждены оборонять тысячи километров атлантического побережья от Нордкапа до Биаррица, так теперь еще придется растягивать наши силы по всему Средиземному морю с его заливами и островами?!!!

Гальдер привычно-невозмутимо выдержал эмоциональный шквал, после чего, как ни в чем не бывало, начал излагать свои возражения:

— Оборонять средиземноморское побережье от возможных, или вернее — неизбежных, десантов западных союзников нам придется в любом случае. Англичане еще с 41-го года прочно контролируют все острова восточного Средиземноморья, включая Крит и Родос, а также побережье Северной Африки до Туниса. Морские коммуникации, связывающие Италию и Францию с африканскими портами, находились под постоянным давлением морских и воздушных сил Великобритании, базирующихся на Мальту и Гибралтар. Королевский флот и раньше явно доминировал на средиземноморском театре. Теперь же к этому прибавился захват американо-британскими войсками портов Алжира и Марокко, что еще больше осложнит снабжение франко-итальянских войск. К тому же, британский Средиземноморский флот получил весьма существенные подкрепления из Метрополии, а также от американских союзников.

Всё это делает положение тунисского плацдарма безнадежным. Переброска туда немецких войск во-первых приведет к высоким потерям при транспортировке от действий вражеских военно-морских и военно-воздушных сил, а во-вторых еще больше усугубит и без того тяжелое положение со снабжением, так как существующий поток грузов не может в полной мере удовлетворить даже потребности уже развернутой франко-итальянской группировки.

Слушая эту размеренную речь начальника штаба ОКХ, Гитлер все больше и больше злился. Наконец, копившееся раздражение прорвалось наружу:

— Гальдер, прекратите рассказывать мне о том, что мы не можем сделать! Я хочу знать, что мы МОЖЕМ сделать, для срыва планов западных союзников!

— Для срыва вражеских планов в Африке — ничего существенного, мой фюрер. Время уже упущено. Алжир и Марокко потеряны, Тунис блокирован. Союзники быстро наращивают свою африканскую группировку, а наиболее боеспособные наши войска всё еще находятся на востоке. К тому же большинство наших восточных дивизий нуждаются в отдыхе и пополнении…

Тут, заметив, что Гитлер опять закипает, Гальдер плавно перевел разговор в другое русло:

— Поэтому вместо того, чтобы вмешиваться в, стратегически уже проигранную, африканскую кампанию, нам следует сконцентрироваться на том, чтобы сорвать дальнейшие планы противника.

Гитлер, уже собиравшийся снова прервать докладчика, сдержал себя и продолжил слушать.

— Для этого нам нужно сосредоточить в Западной Европе достаточно мощную и мобильную группировку, способную оперативно реагировать на вторжение англо-американских войск, где бы оно ни произошло. Существующее ныне положение, при котором штаб ОКХ практически не имеет резервов и вынужден постоянно заниматься перегруппировкой войск между различными театрами военных действий, является более нетерпимым. Лучше всего для формирования стратегического резерва использовать наиболее боеспособные дивизии с богатым боевым опытом, снятые с востока. Аналогичным образом следует усилить нашу западноевропейскую авиагруппировку. Эти мероприятия можно осуществить сравнительно быстро и без существенных материальных затрат. В среднесрочной же перспективе следует обратить внимание на строительство укреплений, а также на реформирование структуры сухопутных сил, в соответствии с новыми задачами.

— Поясните.

— До сих пор наша армия вынуждена была оперировать на огромной территории с враждебным населением. Как следствие, для охраны коммуникаций и тыловых объектов, дорожного строительства и прочих вспомогательных задач были задействованы весьма значительные силы. В частности, сформированные специально для восточной кампании охранные дивизии, количество которых постепенно возрастало. Теперь, в связи с изменением ситуации, надобность в этих соединениях отпала, и они могут быть расформированы, также как и значительная часть охранных батальонов, использовавшихся нами на Востоке и Балканах. Железнодорожные, инженерно-строительные и прочие части обеспечения также могут быть существенно сокращены, а их функции переложены на гражданскую оккупационную администрацию.

В связи с начавшейся переброской полевых армий с востока, могут быть расформированы многие крепостные батальоны, составляющие сейчас гарнизон «Атлантического вала». Расформировать следует и стационарные пехотные дивизии, а также дивизии 15-й волны, обладающие ограниченной боеспособностью. Создание этих соединений было временной мерой, призванной обеспечить наше военной присутствие в Европе, на время кампании в Советском Союзе. В целом, штаб ОКХ считает целесообразным расформировать 39 дивизий и большое количество более мелких частей, общей численностью около миллиона человек. Высвободившийся личный состав старших возрастов при этом может быть возвращен в промышленность, а остальные — послужат пополнением для частей с более высоким уровнем боеспособности.

— Насколько я понимаю, это сможет существенно повысить боеспособность наших частей первой линии, и несколько уменьшит давление на службу снабжения. Возвращение некоторого количества людей в промышленность не может не порадовать наше министерство вооружений и боеприпасов, равно как и все остальные гражданские министерства. Но какое это имеет отношение к событиям в Африке?

— Самое прямое, мой фюрер. Англо-американские союзники, обладая превосходством на море и стратегической инициативой на западном направлении, уже сейчас, не дожидаясь ликвидации блокированного тунисского плацдарма, могут осуществить вторжение на Сицилию, Сардинию, в южную Италию или Грецию. Также нельзя исключать и возможность десантной операции в Норвегии, хотя это и менее вероятно. В перспективе непосредственная угроза вторжения нависнет также над атлантическим и средиземноморским побережьем Франции.

Учитывая протяженность пригодного для вторжения побережья, слабость наших союзников и необходимость оставить довольно значительные контингенты для контроля наших восточных протекторатов, Германия просто не в состоянии прикрыть все эти направления достаточным количеством войск. Следовательно, нам остается полагаться только на достоверность наших разведданных о планах противника. Но практика показывает, что с достаточной точностью намерения врага удается вскрыть лишь непосредственно перед вторжением, когда признаки, указывающие на место и время наступления, становятся слишком масштабными и вражеские средства маскировки и дезинформации становятся недостаточно эффективными. Это сводит к минимуму время для организации противодействия, остающееся в нашем распоряжении.

В таких условиях наши контрмеры будут эффективны лишь в одном случае — если мобильность наших войск будет позволять им достаточно оперативно выдвигаться в угрожаемые районы, а их ударная мощь обеспечит ликвидацию десантов или, по крайней мере, замедлит их продвижение и даст возможность заблокировать плацдарм. Означенным требованиям отвечают в первую очередь танковые и моторизованные дивизии, на всемерное усиление и увеличение численности которых и следует обратить внимание.

— Вы хотите посадить за забором «Атлантического вала» злую собаку в виде нескольких танковых армий, которая будет бросаться на каждого, кто сделает в заборе дыру и попытается в нее пролезть, не так ли, Гальдер?

Генерал-полковник, хоть внутренне и покоробился от такого сравнения, вежливо кивнул:

— Абсолютно верно, мой фюрер. Ибо статичная оборона, опирающаяся лишь на мощь укреплений, никогда не бывает успешна, если не подкреплена маневром резервов.

— Но это значит, что мы, перейдя к стратегической обороне, добровольно отдаем инициативу в руки противника!

— Увы, мой фюрер, пока что ничего другого нам не остается. Армии нужна передышка — последствия потерь, понесенных на востоке, еще не ликвидированы. К тому же, состояние наших военно-морских сил, как уверяет штаб ОКМ, не позволяет нам самим вторгнуться в жизненно-важные для противника районы. Единственная точка, в которой наши войска сейчас находятся в непосредственном соприкосновении с противником, это северный Иран. Но этот регион настолько удален от наших баз снабжения, а ведущие туда коммуникации имеют настолько малую пропускную способность, что развертывание там достаточно мощной группировки не представляется возможным. Действующий там, в настоящий момент XLIX горнострелковый корпус генерала Ланца вполне справляется с задачей защиты дальних подступов к Баку. Решительное же наступление из Азербайджана в район Персидского залива представляется в данный момент трудноосуществимым, в первую очередь по соображениям снабжения.

— Редер! А вы что молчите?

— Увы, мой фюрер, но флот действительно не в состоянии обеспечить переброску в Африку и последующее снабжение крупного армейского контингента. К тому же, данный морской театр по договоренности является зоной ответственности французского и итальянского флотов.

— Герман?

Однако на этот раз даже верный Геринг предпочел не выбиваться из общего строя, переглянувшись с Ешоннеком — начальником штаба ОКЛ, он довольно вяло произнес:

— Люфтваффе готово организовать бомбардировку североафриканских портов с итальянских авиабаз, а также выделить истребители для прикрытия конвоев и зенитные орудия для организации ПВО портов наших союзников. Но парашютные части сейчас находятся в стадии переформирования и не готовы к масштабным операциям. Можно организовать воздушный мост между Сицилией и Тунисом, но поскольку большинство транспортных самолетов сейчас задействовано на перебазировании авиачастей с востока…

Гитлер недовольно сжал губы — все как сговорились! Вмешиваться в африканские дела не хочет никто. НИКТО! Такого на его памяти еще не было…

Что ж, быть по сему. В конце концов, это ведь не немецкая земля. Пока не немецкая.


* * *

Гейдрих небрежно швырнул фуражку на стол и вальяжно развалился в кресле — в конце долгого дня можно и расслабиться. И подумать.

То, что Гитлер согласился не лезть в Африку, было неожиданно. Мягко говоря. Особенно учитывая крайне болезненное отношения фюрера к любым оставлениям территории, а также весьма настойчивые просьбы о помощи, исходящие от Муссолини и Пэтена… Можно было бы смело назвать это чудом, если бы не одно но. И Гейдрих даже догадывался какое.

Доклад группенфюрера Каммлера о ходе работ и перспективах применения нового оружия произвел на Гитлера просто неизгладимое впечатление. Так что догадаться об истинной причине такой благоразумной уступчивости фюрера нетрудно — он просто считает это вынужденное отступление из Африки временным. Незначительный эпизод великой войны, не более того. Что ж, где-то он и прав, хотя за просто так отдавать англосаксам целый континент конечно обидно. Флот уже сейчас скрежещет зубами по потерянным базам во французской Африке, Люфтваффе весьма недовольно необходимостью укреплять ПВО с южного направления, ну а армия… С армией и так всё понятно — с разгромом последних достойных упоминания войск Франции и Италии в Тунисе, обязанность защиты южных рубежей Европы ляжет именно на нее. Но ничего не поделаешь — в этот раз Союзники сумели обыграть «Ось» вчистую. А до последнего цепляться за проигранную партию без конца повышая ставки — плохая стратегия. Так что принятое решение это действительно лучший из доступных вариантов.

Кстати, для атомной программы, которую он сейчас курирует, потеря Африки тоже довольно неприятный фактор, так как теперь перекрыт канал поставки урановой руды с черного континента. Не смертельно конечно, поскольку достаточные запасы были созданы еще до войны, а после известного события, произошедшего летом сорокового года, эти запасы были весьма существенно увеличены, да вдобавок еще и начаты работы по поиску новых месторождений уже в Европе. И это не считая добычи в Рудных горах.

Гейдрих самодовольно улыбнулся. Нет, все же идея создания специальной структуры под крылышком РСХА для разработки атомного оружия была на редкость удачной. Ученые умники еще бы лет 20 спорили и решали. А тут вдруг оказалось, что если над ними поставить военного, то бесконечные научные споры имеют тенденцию заметно сокращаться. Ну и финансирование (вернее его размеры), конечно, тоже сыграло свою роль — под программу создания супер-оружия Гитлер выделил почти неограниченные ресурсы. Впрочем, какие угодно ресурсы можно растратить абсолютно бездарно, чему есть немало примеров.

Вот только он, Гейдрих, себе такой роскоши позволить не мог. Слишком глубоко ему в память запали слова пришельца из будущего о том, что именно ядерное оружие после войны определяло соотношение сил на мировой арене. — Тут Гейдрих вновь не удержал улыбки. — Нет, англичанин выразился немного не так и вообще он мало что понимал в послевоенной мировой политике. Но то, сколько раз и в каких выражениях он упоминал (а стенографист старательно записывал) ядерное оружие, не оставляло абсолютно никакого простора для фантазии — оно и только оно определяло в будущем военную мощь государства. А Рейнхард Гейдрих дураком не был, потому соответствующие выводы сделал быстро, а действовал еще быстрее.

Был сформирован специальный штаб, куда, кстати говоря, отобрали немало офицеров, так или иначе сталкивавшихся с научной деятельностью или даже занимавшихся ею. Затем была объявлена скрытая мобилизация всех европейских ученых так или иначе связанных с исследованиями атомного ядра и другими подобными областями физики. О, тут его люди проявили себя во всей красе! Отнюдь не все научные светила Европы и даже Германии горели желанием работать на благо нацистского режима, да еще и в такой специфической области, как создание сверхмощного оружия. Но агенты РСХА продемонстрировали поистине великую силу убеждения — в конце концов, к каждому человеку можно найти свой подход, было бы время и желание. И возможности.

У, тогда еще бригаденфюрера, Ганса Каммлера, с самого начала возглавившего проект, возможности были. Кого-то ловили на тщеславии, кого-то на тяге к научной деятельности, которой в покоренной Европе серьезно можно было заниматься только под немецким контролем. Кто-то польстился на земные блага, которые сулило сотрудничество. А кого-то толкнул в объятия проекта страх. Мотивы были разные, но результат один — все виднейшие физики (а также математики, химики и прочие, кто потребовался) старого света оказались так или иначе задействованы в атомном проекте. Даже Нильс Бор — наследник славы и продолжатель дела великого Резерфорда, в конце концов, сдался.

К тому же Каммлер выдвинул оригинальную идею: разделить атомный проект как бы на два этапа — создание реактора и создание собственно бомбы. В результате менее надежных иностранцев можно было привлекать к работам по созданию атомного реактора — в перспективе колоссального источника энергии. Чем не цель для ученого, желающего принести пользу человечеству? Ну а про оружейный плутоний, можно особо не вспоминать — подумаешь, побочный продукт процесса преобразования вещества. Не бог весть какая хитрость, конечно, но люди верят в то, во что им хочется верить. Надо только дать им хотя бы маленькую лазейку, а дальше они сами убедят себя в том, что научный прогресс нельзя остановить. Что если они откажутся, то им найдут замену. Что выгоды нового топлива перекроют для человечества вред от новой взрывчатки… Человек — слаб. И чтобы скрыть свою слабость, хотя бы от себя самого, он всегда найдет ей разумное оправдание. Просто иногда нужно немного подсказать. Совсем чуть-чуть.

Словом, проблемы с людьми были решены, а вот технические никуда не делись. В теории всё было вроде бы понятно, но вот когда доходило до практического воплощения, неизменно начинались трудности. Достаточно сказать, что первый экспериментальный реактор, построенный в Лейпцигском университете, взорвался! Собственно, после этого досадного случая все экспериментальные работы и были перенесены в Гарц. Но даже та локальная неудача обнадеживала — раз реактор взорвался, значит, цепную реакцию всё-таки удалось запустить! А это было немаловажно! Ведь яйцеголовые умники долго и упорно пытались настаивать на строительстве реактора на тяжелой воде — у них, видите ли, расчеты. Ха! Зато у него — Рейнхарда Гейдриха, были стенограммы рассказов из двадцать первого века, где четко и недвусмысленно говорилось: реакторы должны быть графитовыми!

Вообще оказалось, что умственные способности школьника из будущего он поначалу довольно сильно недооценил. По истории у этого путешественника во времени действительно больше тройки быть не могло, зато физикой парень видимо увлекался всерьез. Судя по всему, рассказанная им информация там, в довольно отдаленном будущем, была общедоступной и уже давно ни для кого не являлась секретом. Но здесь и сейчас она была поистине бесценна. Чего стоило хотя бы тоже сообщение о бесперспективности тяжелой воды как замедлителя происходящих в реакторе ядерных реакций? А ведь таких интересных вещей, пускай и в общих фразах, без особой конкретики, англичанин сообщил немало! И большой удачей было то, что очутившись в Гестапо, он перепугался так, что сам (!), стуча зубами от страха, принялся взахлеб рассказывать о сверхоружии будущего, о котором его никто поначалу не спрашивал. По наблюдениям следователя, мальчик очень боялся за свою жизнь и безопасность, вот и старался доказать собственную полезность.

Что ж, ему это определенно удалось. Даже жаль, что он так быстро погиб, мог бы рассказать еще много чего интересного. Вот хотя бы и про лазеры. А так осталось только невнятное упоминание без какого-либо описания — следователь куда больше заинтересовался супербомбой и всё время сворачивал разговор на нее. Хотя может и к лучшему. Судьба отпустила пришельцу из будущего слишком мало времени в чужом для него веке и если бы следователь во время допросов погнался за всем сразу, то мог бы в итоге не получить ничего — только набор бессвязных отрывков. А так… по крайней мере, когда работа над атомным проектом была начата, Гейдрих знал, чего требовать от ученых и промышленников. И, что гораздо важнее, он сумел этого от них добиться!

Так что принятое Гитлером решение не вмешиваться в африканскую кампанию — безусловно, правильное. Исход войны будет определен вне зависимости от того, кто будет контролировать бесполезные барханы. Германии сейчас нужно всего лишь выиграть время, не отдав слишком много. А пески Сахары к жизненно-важным территориям явно не относятся. Да и армии требуется отдых и время, чтобы привести себя в порядок — судя по тому, как резво англосаксы ворвались на соседний континент, сорок третий год в Европе будет жарким!


* * *

А вот Нойнера кровавые отблески заокеанского факела не коснулись никак и, соответственно, это масштабное событие благополучно прошло мимо его внимания. Нет, кое-какой профессиональный интерес это вторжение у Ганса конечно вызвало, но именно «кое-какой», так как на первый план вышли совсем другие события, первым из которых стало получения отпуска.

Двухнедельный отпуск Ганс, как и все остальные ветераны, получил вскоре после прибытия в Дахау, где к тому времени собрались уже все остальные части дивизии — маленькая награда перед новыми испытаниями. А перед самым отбытием саперы из 9-го полка, сражавшиеся с партизанами под его началом, преподнесли ему неожиданный подарок. Узнав неведомыми путями, что он уезжает к родителям, проживающим в сельской местности, они торжественно вручили ему поросенка на поводке — того самого, что сумел выскочить из сгоревшего сарая. Как выяснилось из расспросов, несгораемый свинтус прижился у саперов, став своеобразным талисманом роты. Возникла даже идея увековечить поросенка или его фрагмент, например пятачок, в качестве ротной эмблемы. Однако перебазирование в стационарный учебный лагерь поставило на этих далеко идущих замыслах жирный крест. Если в полевых условиях в части можно было завести хоть слона в балетной пачке, лишь бы командир не возражал и корма от службы снабжения не требовал, то в военном городке, который время от времени посещали под различными предлогами весьма крупные военные и партийные шишки, требовалось соблюдать определенные приличия. Это и решило судьбу эмигранта-погорельца.

От Ганса потребовали соблюдения только одного условия: не пускать свина под нож, а оставить на развод. После того, как улыбающийся Нойнер пообещал не обижать подарок, ему торжественно вручили поводок и пожелали счастливой поездки и удачного отдыха. Пожелания оказались в руку, так что уже через три дня, 24-го ноября 1942-го года бравый гауптштурмфюрер, навьюченный многочисленными подарками, высадился из автобуса в своей родной деревне Вальгау посреди Баварских Альп. Рядом, у ноги, дисциплинированно стоял Пожарник — именно такое прозвище носил подаренный свин.

Погода была как на заказ — на землю уже лег снег, скрыв осеннюю грязь, а легкий морозец приятно бодрил, разомлевшего в автобусе Ганса. Если бы не два привходящих обстоятельства, то можно было бы неспешно прогуляться по окрестностям, описав небольшую дугу по окраине села. Собственно, Нойнер так и собирался поступить, но, увы, те самые привходящие обстоятельства не позволили столь нагло себя проигнорировать. Первое из них, через минуту после высадки из относительно теплого автобуса, напомнило о себе жалобным хрюканьем — поросенок явно мерз, не смотря на то, что Ганс заботливо обернул его плащ-палаткой. Второе обстоятельство ощутимо давило на плечи массой в тридцать килограмм. Большинство продуктов в Германии уже довольно давно распределялись по карточкам, поэтому всем отпускникам, для повышения настроения во время отпуска (как себе, так и родственникам), выдавали специальный подарочный продуктовый набор. Так что теперь Ганс сгибался под тяжестью мадьярских копченостей и датского масла, бельгийского шоколада и голландского сыра, норвежских рыбных консервов и эстонских копченых угрей, французских вин и коньяка. К этому добавились еще кое-какие тряпки и шмотки, купленные им уже самостоятельно. В общем, взвесив все «за» и «против», Нойнер скорректировал первоначальный план и отправился к дому напрямик — по главной (и единственной) улице поселка.

Вид эсэсовца с семенящим на веревочке поросенком в камуфляжной попонке немало позабавил парочку встретившихся по дороге мальчишек и скучающую на лавочке перед домом бабульку, но к смешкам и улыбкам встречных Ганс уже успел привыкнуть за время путешествия из Дахау. Чего стоил один только разговор с кондуктором на мюнхенском вокзале! До Мюнхена свин ехал вместе с багажом в отдельном вагоне, как и положено добропорядочному животному. А вот на пригородном поезде, на который Ганс пересел в столице Баварии, багажный вагон предусмотрен не был. Кондуктор — бодрый дедок в очках, грудью стал на защиту родного вагона. Нойнер, к вящему удовольствию собравшихся зрителей, минут пять пытался ему втолковать, что свинья на поводке ничем не хуже собаки и в доказательство даже заставил свина выполнить команды «сидеть» и «лежать», которым его обучили неугомонные саперы. Дедок не унимался, твердя, что он еще не ослеп и из ума не выжил, чтобы спутать свинью с собакой, а перевозить скотину в пассажирских вагонах категорически не позволяет действующее наставление по организации железнодорожных перевозок. «Так что свинью в салон никак нельзя, не смотря на всё уважению к господину офицеру, да».

Упоминание его офицерского звания навело Нойнера на новую мысль. Подхватив свой багаж, и пинком подняв причину задержки, всё еще выполняющую команду «лежать», Ганс безапелляционно заявил, что свинья является специальным саперным имуществом, используемым для поиска и извлечения из земли вражеских мин, а специмущество, как и личное оружие, во время отпуска всё время должно находиться при солдате. После этого, пользуясь подавляющим физическим превосходством, Нойнер оттеснил от входа в вагон опешившего кондуктора и, таща за собой недовольно хрюкающего Пожарника, все-таки утвердился на своем законном месте в поезде под веселые комментарии попутчиков и провожающих.

Так с улыбкой, вызванной воспоминаниями о дорожных приключениях, Ганс и подошел к своему дому, но спокойно войти под отчий кров ему не дали. У самой калитки одна белокурая особа, тихо подкравшись сзади, с торжествующим криком «агааа, попался!!!», резво прыгнула ему на шею — история имеет свойство повторяться!


* * *

Прыжок был — что надо! Будь на месте Нойнера кто-то с менее впечатляющей комплекцией, он был бы неминуемо свален с ног и позорно погребен под собственным двухпудовым рюкзаком. Однако история не только повторяется, она еще и не имеет сослагательного наклонения, а потому Ганс не только уверенно устоял на ногах, но и удержал повисшую на нем Кристину… и тут же полез целоваться. Кристина правда и не думала возражать. И вообще, Ганс сильно подозревал, что именно с этой целью она на нем и повисла.

— Привет, Кристи! Я же обещал, что вернусь.

— Надолго?

— Две недели.

— Так мало. — Кристина явно расстроилась, надув губки и всем своим видом как бы говоря: так не честно! Ее лицо выражало прямо таки детскую обиду, но рассердиться на несправедливую судьбу как следует, на сей раз не получилось. Кристину Терезу Хаусвальд непочтительно перебили громким «хру-у» — замерзший свин не желал наблюдать до конца трогательный момент выяснения отношений, он жаждал прильнуть к теплу домашнего очага и мечтал о сочной брюкве и свежей соломенной подстилке в комфортном свинарнике.

— Ой, а кто это?

— Специальный саперный свин. Зовут — Пожарник.

— А почему пожарник?

— О, это долгая история! Во время жестокого боя, его родной сарай оказался под перекрестным огнем и был подожжен. Я послал саперов на помощь, но они не успели — сарай рухнул, пламя взметнулось выше деревьев. Думаешь всё? Как бы не так! Пока сарай горел, свинтус вырыл пятачком подкоп, вылез наружу и хотел удрать! Но не тут-то было — я все предусмотрел и организовал засаду. Там, за сараем, он и попался. А уже после того, как его взяли в плен, я завербовал его в «хиви» и отдал на воспитание саперам. Дальше все просто: его назвали Пожарником, научили искать мины, вести дорожные работы и рыть пятачком траншеи, а когда война в России закончилась, его демобилизовали и я решил забрать его домой на Рождество. Вот и вся история — Под громкий смех своей спутницы Ганс окончил эпическое повествование.

— Ну что, пошли домой пока весь Вальгау не сбежался поглазеть на единственного в мире огнеупорного саперного свина?

Предположение Ганса было не так уж далеко от истины. Поселок, конечно, не сбежался, но все семейство Нойнеров таки высыпало на улицу в полном составе, привлеченное возгласами и смехом, доносившимися от калитки. Так что, едва ступив во двор, гауптштурмфюрер попал в цепкие объятия родни. Правда даже отец с матерью вместе взятые, да еще и с младшей сестрой в придачу, не смогли оттеснить от него Кристину и вскоре Ганс понял почему.

Во время праздничного ужина (тут привезенный подарочный паек оказался очень кстати — не зря тащил), мать как бы невзначай задала вопрос, чуть не заставивший Ганса подавиться:

— А когда свадьба-то, сынок?

— Ммм?

— Отпуск-то у тебя короткий, а еще ж подготовиться надо…

Ганс, продолжая жевать (неистребимая армейская привычка: кормят — ешь!) исподтишка оглядел всех присутствующих за столом. Кристина вроде бы беззаботно ковыряется в своей тарелке, но при этом внимательно косит в его сторону. Сестренка Мартина внимательно слушает, раскрыв рот. Мать с отцом понимающе переглядываются. Donnerwetter! Да они уже всё тут решили! Нойнер разом почувствовал себя в западне — заманили, соблазнили, окружили, а теперь хотят женить! Караул!

Не то чтобы Ганс был принципиально против женитьбы. Да и Кристина его вполне устраивала, опять же в принципе. Но чтоб вот так сразу — это перебор! Они бы хоть до завтра подождали, приличия ради. Нельзя же вот так вот: приехал домой отдохнуть на пару недель, а тут такое… Предупреждать надо! Однако надо что-то решать…

Одна из обязательных черт хорошего командира — способность быстро анализировать доступную информацию и принимать на ее основе необходимые решения, желательно правильные. Ганса все его предыдущие и нынешние сослуживцы считали хорошим командиром, и сейчас он это с блеском подтвердил — за то время, что потребовалось ему для дожевывания набитой в рот еды без снижения темпа работы челюстей, он успел принять решения. И, судя по тому, что впоследствии ему не пришлось о нем жалеть, решение оказалось правильным.

— Завтра.

Еще одна истина, которую Ганс крепко усвоил за время своей службы: противника надо удивить, застигнуть врасплох — это практически половина успеха. В данном случае эффект неожиданности был достигнут. Кристина выронила вилку, Мартина открыла рот еще шире, отец приосанился — сын-то оказывается не только на фронте герой! Мать — главный поборник идеи женитьбы, если не считать потенциальную невесту — и то сбилась с мысли, явно не ожидая от взбалмошного и непостоянного сынка такой решительности.

— Как завтра? А со священником договориться? А гостей созвать? А подготовить сколько всего надо!

Услышав о таком количестве препятствий, Ганс внутренне приободрился — глядишь, и пронесет на этот раз, но внешне остался непреклонен, внеся правда некоторые уточнения:

— Завтра пойду узнавать, что нужно для регистрации брака. Фронтовикам положены льготы, и какая-то ускоренная процедура вроде бы есть — нужно уточнить.

Кристина просто млела от такой речи. Любит! Чтоб там подружки не говорили — любит.

Ганс действительно любил. И соскучился по ней изрядно…, во всех отношениях. Правда любить, не значит жениться, по крайней мере, сразу. Но тут уж вопрос был поставлен слишком бескомпромисно — пришлось выбирать из двух зол меньшее. Авось если не будет сильно упираться, то не будут и сильно настаивать, а там глядишь, и отпуск закончится… Расчет был верный, но на этот раз не сработало. Так что когда недолгий отпуск подошел к концу, провожать Ганса на вокзал в Гармиш отправилась не грустная подружка, как это было в прошлый раз, а счастливая фрау Нойнер-Хаусвальд. Так нежданно-негаданно судьба преподнесла ему сюрприз там, где он меньше всего этого ожидал, лишний раз подтвердив (правда немного неожиданным образом) неоднократно изрекавшуюся его первым командиром солдатскую мудрость о том, что на войне бесполезно загадывать на будущее, потому что никогда не знаешь, что случится с тобой в следующую минуту.



Загрузка...