Игра в косынку. Практикум

Слово Марго. Карнавал (некоторые тезисы о нашей личной жизни)

Весь день мы ужасно тупили — даже и не приврешь чего-нибудь прикольного вроде героического спасения старушек на водах. Хотя — плевать, мы в глубоком отпуске, не нравится — сваливайте.

— Если ты собираешься просить счастья человечеству, то не забудь про детенышей морских котиков, — голос Анечки плыл по комнате — глухой и низкий, потому что ей лень было поднимать голову из завала подушек.

— А им-то оно на хрена? — у компьютера я угнездилась только к вечеру, от лени слабели ладони, так, что мышка не кликала.

— Всем, значит, можно, — пробормотала Анечка, с кряхтением выдираясь из постели, — а котикам нельзя? — она протопала через всю комнату и тяжело опустилась рядом со мной, — хотя, знаешь, я с тобой согласна — пошли эти котики в задницу.

— Забудем про котиков, — кивнула я, — поможем себе.

— Умище-то куда девать, — порадовалась за меня Анечка.

— Пошла ты, — отмахнулась я.

— Вот еще, — почему-то обрадовалась Анечка, — у меня отпуск и я желаю провести его здесь.

— Ну и молодец, — буркнула я.

— Знаю, — скромно согласилась Анечка, — я вот лежала и думала.

— Очень рада, — сдержано покивала я.

— Думала про то, что ты мне на лестнице рассказывала, — продолжала Анечка, не обращая внимания на мои слова, — и поняла, чего ты должна попросить у своей косынки.

— Чего?

— Что бы все это позабыть и послать подальше — Васю этого, хренасю… И за меня до кучи попроси — чтобы я тоже все это послала туда же. И вообще — открывай свою хрень и сейчас же раскладывай — не тяни.

Я послушно щелкнула мышкой, открылась косынка и я принялась сонно перетаскивать карты с места на место. Теплый вечерний ветерок бесцельно болтался по комнате, красноватые солнечные пятна дрожали на стене, пахло персиковыми косточками, греющимся системным блоком, оливковым рассолом, опадающим зноем с улицы, вечерней зеленью и подушками, на которых валялись, сладко раскинув руки. Я раскладывала косынку с опаской, потому что совершенно не хотелось, чтобы мы опять вывалились из квартиры и нас понесло в какую-то задницу типа Питерской ментовки, после изнуряющей исповеди на лестнице Вася припоминался мне с трудом, его лицо сменялось какими-то полузнакомыми, а то и совсем левыми лицами, я судорожно старалась сосредоточиться, но мысль плелась по своей колее, ее траектория никак не давалась мне в руки, Анечка над ухом напряженно сопела, а потом пасьянс, как всегда сошелся. Счет: 13005. Я с болезненным интересом смотрела на разлетающиеся по экрану карты.

— Сейчас начнется, — выдохнула Анечка.

— Может, — пожала плечами я, — ничего и не будет.

— Может, — с готовностью согласилась она.

Еще некоторое время мы сидели и ждали, что произойдет. Кругом было тихо и сонно. Мы нервно переглянулись.

— Ну? — почему-то шепотом спросила Анечка.

Я развела руками, мол, с меня взятки гладки и тут раздался звонок в деверь.

— Дерьмо какое, — пробормотала Анечка, — могли бы что-нибудь поинтереснее придумать…

— Ты, — начала я с опаской, — ты думаешь, что там… это самое… Вася?

— Он, родимый, — с мрачным удовлетворением сложила руки на груди Анечка, — ну, ты пойдешь открывать, или это сделаю я и с ноги засажу ему в репу?

— Не надо в репу, — примирительно коснулась я Анечкиной руки, — сейчас я пойду и сама все открою.

— Ну, — выжидающе уставилась на меня Анечка.

— Что? — тонким вибрирующим голосом взвизгнула я.

— Ты сидишь на месте и ни фига не открываешь.

— Я иду, — сказала я и поежилась — звонок раздался снова.

— А ну! — Анечка подскочила, схватила меня за руку, сдернула с места и пинками погнала к двери.

— И-и-и… кто там? — спросила я на всякий случай. Молчание.

— Открывай, — засвистела мне на ухо Анечка, — он же сейчас уйдет…

Я выполнила простенькое дыхательное упражнение, попыталась прокачать энергию ци через горловую чакру (резонно предположив, что находится она где-то в горле), представила себя в красивом месте, где мне уютно (перед глазами упорно возникала какая-то свая) и четыре раза сказала «Аум». Анечка сдержано попросила меня не юродствовать, и я обречено заковырялась в замках. Через пару секунд дверь мне поддалась и я в недоумении застыла на пороге.

У входа в мою квартиру стояла до боли знакомая очень старая и страшная женщина с нарисованными бровями и в чадре, закрывавшей пол-лица.

— Хай, Анья, — сказала женщина очень знакомым голосом, — Ай лав ю вери мач.

— Что за херня? — в недоумении я обернулась к Анечке и еле успела поймать ее: моя подруга медленно закатила глаза и плавно осела мне на руки.

— Э-э-э? — я обернулась к женщине, силясь не уронить Анечку на пол.

— Хай, Маргоу, — продолжила женщина, не меняя тона, — ай лав ю вери мач.

— Да елки! — возмутилась я, — какого хрена? — и тут странная мысль зародилась в моем мозгу, но мешала сосредоточиться медленно приходящая в себя Анечка, слабо трепыхавшаяся у меня на руках. Я вдруг поняла, откуда я знаю эту женщину…

— Сто-о-о-оп, — проговорила я, — это же и не женщина вовсе… Это…

— Майкл Джексон! — простонала Анечка и снова отключилась. От изумления мои руки разжались и она с глухим стуком упала на пол. Передо мной стоял Майкл Джексон во плоти — ничего кошмарнее я не видела в жизни. На нем был блестящий черный костюм с эполетами и медалями. В руках он держал черные очки.

— Хай, Анья, — продолжил он светскую беседу, — Ай лав ю вери мач.

— Э-э-э… — страшно оскалилась я, — как вам понравилась столица?

— Очень умно сказано, — пророкотала с пола Анечка, — Блеск. У него там еще мотоцикл должен быть.

— Мотоцикл? — потерянно обратилась я к Майклу Джексону. Он не очень реагировал.

— Хай, Маргоу, — начал он.

— Знаю, знаю, — замахала я руками. — Мне надо сосредоточиться.

— Ты что, не помнишь, — Анечка принялась медленно подниматься с пола, — ну, давай, шевели мозгами: пятый класс…

— Хай, Анья, — не унимался Майкл Джексон, — ай лав ю вери мач.

— Бля, как я сосредоточусь, — истерично выкрикнула я, — когда он меня все время перебивает!

— Да вспомни ты, — Анечка тоже завопила, — как в пятом классе мы привораживали Майкла Джексона, чтобы он приехал за нами на мотоцикле в школу и сказал…

— Хай, Маргоу…

— Черт, да у него даже интонации те же самые, — взвыла я и резко захлопнула дверь.

— Ты чего! — завопила Анечка так, что уши заложило, — открой сейчас же!

Я послушалась и смущенно распахнула дверь. Майкла Джексона не было. Тишина и пустота лестничной клетки, сыро, гулко, лампа дневного света жужжит и потрескивает. Анечка слету выскочила за порог и заметалась между лифтом и глухими дверьми.

— Он же был тут! — выкрикивала она, размахивая руками, — он же был тут!!!

— А теперь он не тут, — рывком я втащила Анечку обратно в квартиру, — успокойся.

— Я же своими глазами видела! — завывала Анечка, выворачиваясь из моего захвата.

— Возьми себя в руки! — тонко выкрикнула я, Анечка дернулась и затихла. Загудел и поехал вниз лифт. Мы немного помолчали. Анечка шмыгнула носом и высвободилась из моих рук.

— Черт, — неуверенно проговорила она, — может быть, мы с тобой просто рехнулись к чертовой матери? А?

— Вот еще, — надулась я.

— Поясню, — с готовностью кивнула Анечка, — только что к нам в гости заглянул Майкл Джексон. Ты сходи, расскажи кому-нибудь про это, года два из дурки не выберешься.

— Слушай, — скривилась я, — как там, на том сайте было написано?

— Как? — нахмурилась Анечка.

— А вот так: косынка предоставляет вам возможность менять свою жизнь. Понимаешь, всю!!!

— Ну?

— А вот тебе и ну, иди, ставь чайник, а я телевизор пойду включать.

— Тьфу, — махнула на меня рукой Анечка и отправилась на кухню. Я же круто развернулась, подлетела к телевизору, в два счета отыскала пульт и после некоторых нехилых манипуляций (где-то год назад я уронила этот пульт в горячий чай) экран засветился, затрещал и комната зазвенела от взволнованного голоса:

— …аэропорта Майкл скрылся в неизвестном направлении. У нас на связи наш корреспондент Михаил Слуцкий. Здравствуйте, Михаил.

— Здравствуйте, Мария.

— Мы ждем от вас подробностей неожиданного приезда в Москву Майкла Джексона, а потом такого же неожиданного его исчезновения.

На экране замелькали отдельные кадры: Майкл Джексон идет, склонясь, как солдат под обстрелом, под вспышками фотоаппаратов, на нем все те же эполеты и те же медали, и та же паранджа, за ним бегут какие-то люди, но Майкл ныряет в машину, водитель вдавливает в пол педаль газа и на дикой скорости они исчезают в точку на горизонте. Печальное бородатое лицо очкастого корреспондента.

— …узнать, что от команды Майкла Джексона поступило требование дать ему в аренду 4 мотоцикла…

— Четыре? — живо заинтересовалась Анечка, неслышно вплывшая в комнату с чаем.

— Ну… — смутилась я, — мне тогда мечталось, что мы поедем с кортежем.

— А я всегда говорила, что у тебя мания величия, — фыркнула Анечка, пристроила чашки на столе, упала в кресло и закурила. Через пару секунд она подавилась дымом и принялась судорожно жестикулировать, указывая куда-то за мою спину. Я медленно обернулась, вскрикнула и бросилась открывать окно. Мой крик на ходу набирал силу:

— Ты сдурел? — орала я, — десятый этаж, полоумный!!!

Паша швырнул в меня букетом роз и смело шагнул на подоконник. Люлька, в которой он приехал, опасно заколыхалась. Паша легко с нею справился и соскочил с подоконника в комнату. Анечка обречено закатила глаза.

— Ничего нормально сделать не можешь, — она грохнула своей чашкой по столу, — между прочим, мы заказывали Васю. На худой конец, Майкла Джексона.

Я пожала плечами — художника может обидеть каждый. Не нравится — пусть сама рисует. Лично по мне — и Пашка тоже очень неплохо — когда-то мы прекрасно ладили.

— Не надо паники! — наконец-то подал голос Пашка, — я все сейчас объясню!

— Хотелось бы, — нахмурилась я.

— Я понял, что заставил тебя страдать, — с прочувствованным всхлипом начал Пашка, — Слишком много внимания я уделял своим чувствам, и ни капли — твоим. Я понял, что считал, будто ты должна любить меня только за то, что я люблю тебя, к тому же, начал считать это слишком поздно. А сначала я разбил тебе сердце, когда ты была еще совсем юная, нежная и влюбленная. Мне кажется, что ты стала такой жесткой из-за меня, ты ни в чем не виновата передо мной, прости меня, прости!

— Э-э-э… — очень умно промычала я и пошевелила пальцами на ногах. Добавить тут мне было совершенно нечего.

— И ты, Анечка, прости меня, — Паша обернулся к дорогой подруге.

— Что-о-о-о? — возмутилась я.

— Да когда это было-то, — должна признать, Анечка была слегка смущена.

— Прости меня за то, что я навязал тебе систему порочного, отягощенного чувством вины и сладостью запретного плода заигрывания. Это было жестоко по отношению к твоим чувствам, я очень прошу тебя простить меня.

— Ну и сволочь же ты, — возмутилась я, — просто зла моего, Анька, не хватает.

— Ну убей меня теперь, — взбрыкнула она, — пристрели. Из огурца. Кармен недоделанная.

— Кармен, — с достоинством напомнила я, швыряя Пашин букет в сторону, — между прочим, ножичком порезали.

— Поздравляю, — заржала Анечка, — вот и ты туда же.

— Больно надо, — заржала я в ответ, — ножичков на вас всех не хватит.

— Г-м-м!!! — прокашлялся Пашка. Мы, как по команде, обернулись к нему.

— Ну, — нахмурилась я, — чего надо?

— Я это… — начал Пашка, но тут раздался новый звонок в дверь. С криком:

— Он вернулся! — Анечка дернула открывать. Послышалось щелканье замков, дверь распахнулась, и я, выбегая вслед за Анечкой, чуть не сбила с ног…

— Мама, — сказала я, — какие люди…

— Марго! — торжественно продекламировал Миша, — прости меня, если сможешь.

— Так, — я выжидающе уставилась на него.

С Мишей мы тоже когда-то жили, поэтому я тоже могла бы потребовать уважения к нему, однако мне и рта открыть не дали.

— Прости меня, — начал Миша, — за то, что не смог разглядеть твою тонкую и ранимую душу, я просто не был готов к сиянию твоей многогранной и прекрасной личности.

— По-моему, — прошептала мне на ухо Анечка, — он издевается.

— И ты Анечка, прости меня, — продолжал Миша.

— За что это? — возмутилась та и обернулась ко мне, — вообще не по поводу встрял чувак…

— Да, вот за что она должна тебя простить? — медовым голоском осведомилась я.

— Просто, прости и все.

— Санта-Барбара, — буркнула я, — сговорились, — я постояла некоторое время в коридоре и пошла на кухню — кажется, там были сигареты. Вся толпа рванула за мной.

— Прости меня, Марго! — орал мне вслед Миша, — что я ожесточил твое сердце!

— Да пошли вы все! — я вбежала на кухню и лицом к лицу столкнулась с Лехой.

— Прости меня, Марго! — взвыл тот.

— Во ты закабанел-то, — только и смогла вымолвить я.

— Прости, что не принимал в расчет, что ты тоже имеешь право на самовыражение!

— Кто это? — живо заинтересовалась Анечка.

— Идиот один, — отмахнулась я, — сжег половину моих дневников. Если ты скажешь хоть слово про мое сердце, — метнула я гневный взгляд в сторону Лехи, — засвечу тебе в морду!

Тут из комнаты послышался дикий грохот и какие-то вопли. Мы втроем метнулись туда и застали очаровательную картину: Паша восседал на Мише и, что было сил, бил ему лицо. Миша же, с выражением величайшего в своей жизни усилия, душил Пашу, от чего Пашина физиономия приобрела нездоровый багровый оттенок. Кругом валялись перевернутые кресла и выпотрошенные журналы. Чашки были раскрошены в пыль, оседавшую в лужах чая.

— Ты никогда не понимал ее! — орал Паша в перерыве между ударами.

— А ты, — выл Миша, — ты думаешь, понимал?

Увидев подобную идиллию, Леха бросился в самую гущу событий, и серией коротких ударов показал Паше и Мише, кто на самом деле мою тонкую и ранимую натуру понимал. Впрочем, оба легких, но сильных стратегией моих бывших гражданских мужа быстро сгруппировались, объединили усилия и начали теснить Леху к окну.

— Да ну их всех в жопу, — вздохнула Анечка, — пошли все-таки чаю попьем.

— Пошли, — согласилась я. Но чаю попить нам не дали. Из ванной вышел Никита, прообраз опереточного злодея в личной жизни Анечки, первая любовь на всю жизнь и бессердечный мерзавец, под руку с Глебом, так сказать, моим первым мужчиной. Тут же раздался звонок в дверь. С опаской отправилась я открывать.

На пороге моей квартиры стоял какой-то мужик.

— Здрасте, — кивнула я. К счастью, мужик был мне совершенно незнаком, так что я даже слегка расслабилась и повисла на дверном косяке, соображая, не является ли он каким-нибудь соседом, офигевшим от наших воплей. Как по заказу в комнате грохнуло что-то бьющееся и за жуткой матерной руладой послышался очень своевременный Анечкин комментарий:

— Компьютер.

Стало очень тихо. Мужик начал багроветь.

— Вы это… — с опаской начала я.

— Прости меня, Марго, — заговорил вдруг мужик до боли знакомым баритоном, — что я смеялся над тобой в школе.

— Вы смеялись надо мной в школе? — подозрительно вскинула бровь я, — какого хрена?

— Я не мог ответить на твои чувства, и просто не был в состоянии оценить чистый порыв цветущей девичьей души.

— Андрей? — спросила я сдавленным голосом. Мужик покраснел и потупился. Драка в комнате переходила в решающую стадию.

— Господи, — простонала я, — когда ж вы там друг друга поубиваете?

По коридору с воем промчался Никита. Его почти догнал Денис, но затормозил, увидев меня, и запричитал:

— Прости меня, Марго, если сможешь, прости!

— Тебя-то за что? — простонала я, — вроде бы, ты пострадавшая сторона? — положа руку на сердце, так оно и было. После какой-то неудачи я вволю оторвалась на Денисе, как он жив-то после этого остался…

— Я — мерзавец! — патетически заявил Денис, закусывая губу и ломая руки.

— Разберемся, — кивнула я, отодвинула Дениса в сторону и отправилась на кухню искать Анечку.

Боже, сколько там было народу! Проведя короткий анализ, я признала: Димочку, с которым у нас был бурный постельный роман, Леню, у которого я жила некоторое время, совершенно пьяного Лерика, который являлся нашим общим с Анечкой достоянием, Сашу, с которым у меня тоже что-то было, а так же Анечкиных Степу, Виталика и еще одного Сашу. Анечки на кухне не было. Услышав шаги, все обернулись в мою сторону и грянули:

— Марго, прости…

— А-а-а-а!!! — я зажала руками уши и рванула в комнату. Там было не легче, зато я нашла Анечку. Ее как раз качали на руках Пашка, Леха, Миша, еще один Миша, Коля, Петя и Борис, а так же еще два совершенно незнакомых мне мужика. Не успела я переступить порога комнаты, как меня подхватили на руки и стали качать вместе с Анечкой. Судя по подругиной физиономии, которую я сумела выцепить краем глаза между серией полетов вверх и вниз, ее одолевала морская болезнь.

— Ма-ма-ма-ма! — завывала Анечка.

— Отпустите! — вопила я, но меня никто не слышал.

— Прости, прости, прости, прости!!! — скандировала толпа обезумевших кабальеро.

— Знаешь… чего… я… боюсь? — выдохнула Анечка, тут мы с ней пребольно столкнулись лбами и у меня в глазах замелькали самые настоящие, как в мультиках, звезды.

— Чего? — дурея, спросила я заплетающимся языком.

— Мы же… с каждым… из них… типа… того…

Тут бесконечное подбрасывание прекратилось и нас поставили на место. У меня резко потемнело в глазах и я пошатнулась. Тут же меня подхватили в свои крепкие объятия Миша, Паша, Коля, Петя, оба незнакомца и принялись бурно нацеловывать.

— Вы мне это бросьте! — заголосила я, выдираясь.

— А вот этого я и боялась! — страшно прошептала Анечка, отбиваясь от второй половины толпы. Нас теснили, мы встали спиной к спине, и, улыбаясь, как китайские болванчики, принялись стоять за свою девичью честь.

— Заметь, как странно разделилась толпа, — прошипела Анечка, наступая на ногу одному из Миш.

— В смысле? — я пыталась вывернуться из объятий Жени и Бориса, но толком сделать этого мне не давали Петя и Коля.

— Ну, к примеру, Борис — это моя школьная любовь, а, впоследствии, и мой муж, теперь уже, к счастью бывший. По большому счету, мне наплевать, но какого хрена он так активно напирает на тебя? У вас с ним что-то было?

— Честно говоря, — я на секунду задумалась, потеряла бдительность и дала нежнейшим образом снять с себя кофту, — честно говоря, ни хрена не помню.

— Так ты сосредоточься, — вспылила Анечка.

— Как тут сосредоточишься! — потерянно простонала я и тут появился король праздника.

— Вася! — звонким пионерским голосом выкрикнула Анечка.

Вася со всего размаху упал на колени и провозгласил:

— Марго, я готов составить твое счастье! — все остальные расступились, молчаливо признавая неоспоримый перевес самого большого подонка и мерзавца.

— А мое? — нахмурилась Анечка.

— И твое! — так же патетически проорал тот.

— Поясни, — подбоченилась я, — каким это образом?

— Я не знаю! — радостно выкрикнул Вася, — Марго, прости меня, а? За то, что я такой тупой, за то, что не отважился подойти к тебе ближе, я трус и предатель!

— Я сейчас опять упаду в обморок, — сообщила Анечка бесцветным голосом.

— И ты, Анечка, меня прости, — обернулся к ней Вася, — за то, что я так жестоко обманул твои ожидания и оказался таким трусом…

— С ума все рехнулись!!! — проорала я, и тут снова раздался звонок в дверь. Резко развернувшись, я, походкой каменного гостя, отправилась открывать.

За порогом стоял Гоша с двумя пакетами.

— У тебя вечеринка? — спросил он смущенно.

— С чего ты взял? — возмутилась я.

— Марго, — Гоша попытался заглянуть в квартиру, — во первых, ты в одном лифчике, а на улице не так уж и жарко.

— Гош, — я вдруг почувствовала, как слезы бегут у меня по щукам, — ты прощения у меня просить не будешь?

— За что? — опешил Гоша, — я тебе говорю, надень что-нибудь.

— Гош, ты можешь выгнать из моей квартиры пятнадцать человек? — продолжала я гнуть свое.

— Не знаю, — слегка опешил Гоша, — но попробовать можно. Кого ты к себе поназывала?

— Сам иди и смотри, — буркнула я.

— Гоша! — Анечка возникла из-за моей спины как привидение, — сколько лет! — видок у нее был — не бей лежачего — все порвано, а что не порвано, то перекручено, надето наизнанку или напрочь отсутствует.

— На той неделе виделись, — Гоша слегка потеснил меня и поставил пакеты на пол, — что у вас тут происходит?

— Дурдом какой-то, — вздохнула я и мы с Анечкой и короткими перебежками просочились на кухню. К нашему величайшему облегчению, она была совершенно пустой. Побитую посуду и перевернутую сковороду с курицей мы вообще не брали в расчет — по мне, так эту курицу уже можно было попытаться надеть нам на голову — мы бы и не почесались.

— Внимание, — раздался из комнаты бодрый Гошин голос, — я — участковый, направлен сюда для скорейшей очистки помещения.

Послышался нестройный гул, глухие удары и грохот ломающейся мебели. Некоторое время мы прислушивались к происходящему, а потом махнули рукой и тихонько присели рядышком на диван.

— Васю тоже выгонять? — заглянул к нам Гоша.

Мы синхронно кивнули.

— Понял, — ответил Гоша и скрылся.

Мы с Анечкой переглянулись и тяжело вздохнули.

— Ешьте персики, они в пакетах, — появился Гоша и снова исчез.

— В коридор за персиками не пойду, — категорически заверила меня Анечка.

— Лучше смерть, — горячо согласилась я с ней.

Мы еще раз тяжело вздохнули. Гомон в коридоре усиливался. На кухне снова появился Гоша, швырнул на стол свои пакеты и снова отбыл в коридор. Кто-то заорал:

— Не пойду! Я буду жаловаться! — и Анечка болезненно вздрогнула.

— Никита твой, между прочим, — заметила я.

Анечка уныло подперла голову рукой и пригорюнилась.

Тут хлопнула входная дверь и в квартире воцарилась тишина. Я с хрустом помотала головой.

— Ну вы даете, — раздался Гошин голос, а потом появился и сам Гоша. — Персики помойте.

Мы потерянно молчали.

— Что вам в голову пришло всех их звать сюда? — продолжал допытываться Гоша. Я пожала плечами, и тут мы с Анечкой оказались избавлены от необходимости давать какие-либо объяснения, потому что в открытое окно полилось стройное пение:

С тихим вскриком мы втроем подскочили к окну и по пояс высунулись в него. Час от часу не легче. Вся толпа, выпертая из квартиры, выстроилась перед моим домом в стройный полукруг и мощным хоровым пением давали прикурить всему кварталу. Завидев нас с Анечкой, они завершили музыкальную фразу и смолкли. Раздался тихий голос:

— Три-четыре… — и уже грохот, сделавший бы честь любому военному параду, — Марго, Анечка, простите нас!!! Простите, простите, простите! Ура!!!

Тут раздался звонок в дверь.

— Я открою, — просипел Гоша и отправился к двери.

— Простите!!! — орали кабальеро.

— Как, блин, на параде, — выдохнула изумленная Анечка, — ни разу в жизни такого не видела.

Я потерянно молчала. Тем временем из коридора послышалось:

— Хай, Маргоу! Ай лав ю вери мач.

И Гошин потерянный голос:

— Вы к кому?

— Хай, Анья! — продолжал дорогой заморский гость, — ай лав ю вери мач.

Анечка осела на пол, держась за подоконник и истерически захихикала.

— Не смешно, — я попыталась поднять ее, но Анечка отбивалась и икала.

— Мы — кре-ти-ны! Мы — кре-ти-ны! Мы — кре-ти-ны! — скандировала толпа под окном.

Я бросила умирающую от смеха Анечку и побежала в коридор. Там я застала побелевшего Гошу и Майкла Джексона со стеклянными глазами. Как только он увидел меня, его взгляд стал чуть более осмысленным.

— Хай, Маргоу, — начал он.

— Марго, — страшно прошептал Гоша, — кто это?

— Ты его не знаешь, — ответила я и резво захлопнула дверь прямо под носом у Майкла Джексона.

— Марго, — Гоша схватил меня за плечи и хорошенько тряхнул, — что вы тут устроили?

— Отпусти! — я оттолкнула Гошу, — заладил: «Что вы устроили, что вы устроили»… Это не мы.

— А кто? — набычился Гоша.

— Оно само.

У Гоши, судя по всему, было что сказать, но его слова прервал душераздирающий рев и жуткие вопли. Потом с кухни послышался слабеющий Анечкин голос:

— Господи…

Мы с Гошей рванули на кухню, отпихнули Анечку, повисли на подоконнике и я почувствовала, что у меня слабеют колени.

По двору моего дома с ревом носилась Годзилла!

Рядом со мной раздался глухой грохот. Я обернулась и увидела, что Гоша упал в обморок.

Тем временем ящер безумствовал. С диким криком, возвещающим возврат к первобытной природе, врезался он в полукруг мужчин всей нашей жизни и принялся гонять их по двору. Страшные крики перепуганных до смерти людей метались между домами, кто-то отлетел в сторону (сверху было не очень хорошо видно кто) и остался лежать бездыханным, а ящер выдрал из земли детские качели и швырнул их на машину. Взвыла сигнализация. Их ступора меня вывел Анечкин голос:

— Это все я виновата.

— М-м-м? — промычала я что-то неопределенное, не в силах отвести глаз от беснующегося Годзиллы.

— Ты только не пугайся…

— Да что ты…

— Но недавно я подумала, что мой идеальный мужчина должен быть пробивным и напористым, как Годзилла, — шептала Анечка. Тем временем ящер слету наступил на одного из Миш. Я отвернулась, тяжело дыша и судорожно сглатывая. Накатила резкая одуряющая муть.

— Ну вот, — дрожащим голосом продолжала Анечка, — и с тех пор это моя любимая метафора во внутренних монологах, касающихся мужиков, понимаешь?

Тут я рванула в комнату, одним тычком включила перевернутый системный блок и треснутый монитор замерцал привычными буквами. Пристроив мышку у себя на коленях, я открыла косынку и принялась лихорадочно раскладывать ее.

— Чтобы все это закончилось! — выкрикивала я, — чтобы все это закончилось! — рев Годзиллы, стоны обезумевших людей и вопли автомобильной сигнализации становились невыносимыми. Потом что-то грохнуло, развалилось на части и откуда-то издалека поплыл, нарастая, вой сирен. Двор накрыло таким воплем, что спинной мозг продрало напильником. Я стиснула зубы и, мерно покачиваясь из стороны в сторону, с новой силой насела на косынку. Вдруг страшно затекли ноги, нежно закружилась голова, захотелось курить, лежать на боку и смотреть фильм «Девчата».

— Прекратилось, — бормотала я чуть слышно, — прекратилось, — с кухни лился истерический Анечкин смех, — прекратилось, прекратилось, — карты перетаскивались по экрану монитора с доводящей до помешательства неторопливостью, — прекратилось…

Последний рывок, бубновая масть закрылась, я судорожно выдохнула, дернулась и одним махом меня накрыло спасительной тишиной и темнотой.

Все.