Глава 6. В ловушке

«Все, ослепла!» – в панике подумала Наёмница, приземлившись на все четыре и тараща глаза в непроницаемую тьму. В следующий момент на нее обрушился дождь, едва не вбивая в скользкую землю. Глаза адаптировались к темноте, и сквозь жесткие дождевые струи вдалеке вспыхнули блеклые оранжевые пятна. «Я вижу!» – успела обрадоваться Наёмница, и первое же, что ей удалось рассмотреть: это массивное лошадиное копыто, опускающееся на ее лицо.

Избегая удара, она моментально откатилась в сторону и дальше уже полетела кувырком под уклон, скользя по липкой грязи – одна рука судорожно притискивает к груди украденный кристалл, другая пытается зацепиться за редкую мокрую травку, что лишь замедляет падение. С открытым ртом она рухнула в тепловатую воду. В голове был полнейший сумбур. Она даже не сразу сообразила оттолкнуться от пересыпанного острыми камнями дна и вынырнуть. Чуть проплыв вперед, она смогла встать и тогда уже наклонила голову, исторгнув из глотки поток воды, откашлялась и проныла: «Ууу!»

На крутом, высоко вздымающемся берегу носились смутные всадники, издавая душераздирающие вопли. «Бред какой-то», – растерянно подумала Наёмница и погребла вперед по реке. Не стоит плескаться здесь долго. Если ее заметят, в нее вполне могут запустить стрелой. На противоположном берегу, казалось, все было тихо, и она решила направиться туда. Ее накрыло тенью. Она запрокинула голову и увидела над собой широкое тело моста. Хоть какое-то укрытие. Доплыв до другой стороны, она вцепилась в скользкую сваю и прищурилась, пытаясь высмотреть в темноте место, где сможет выбраться на сушу. Кажется, вон там, прямо у опор моста, нечто вроде пологой насыпи.

К ней она и направилась. Грести одной рукой было весьма проблематично, тем более что зеленый плащ вздулся пузырем, мешая движениям. Вот так и потонешь, хотя тут плыть-то… Было бы, конечно, куда разумнее сбросить плащ, но Наёмница так к нему прикипела, что была готова потонуть, но не расстаться. Мокрые волосы навязчиво липли к лицу. Все еще пытаясь убрать их с глаз, она шагнула на насыпь, и тут же сильный удар в грудь сбил ее с ног. Наёмница клацнула от злости зубами и рухнула в воду, подняв сноп темных брызг.

– Какого (…), (…)?! – заорала она из воды.

– Пошла на (…), пошла отсюда, (…)! – ответил ей истеричный женский голос.

Всего лишь женщина. Если это действительно просто женщина, а не очередная паскудная ведьма, как Шванн, то Наёмница справится с ней без труда.

– Вот еще, сука, – миролюбиво ответила Наёмница, выходя на берег и замахиваясь. – Сейчас сама отсюда пойдешь.

Ее оппонентка предпочла промолчать. Наёмница умиротворенно уселась на землю, положила кристалл на колени и принялась выжимать волосы и плащ. Возле злобно съежилось темное взъерошенное создание.

– Что вообще происходит? – спросила Наёмница. Она основательно нахлебалась воды из реки, в желудке так и булькало.

– Заткнись, услышат, – прошипело съежившееся создание, яростно сверкая в темноте белками глаз. – ААА! Свет убери!

«Какой свет?» – не поняла Наёмница и только тут осознала, что кристалл светится. Она поспешила спрятать его за пазуху и еще для надежности прикрыла плащом.

По мосту над ними загрохотали копыта.

Тонко запищал ребенок. Создание испуганно задергалось, путаясь в мокрых тряпках, и снова зашипело, на этот раз обращаясь не к Наёмнице:

– Заткнись, заткнись, заткнись!

«Еще и младенец», – вздохнула Наёмница. Любая сложная ситуация становится абсолютно невыносимой, стоит добавить в нее младенца. Одно утешение – если она слышит родную речь, значит, она все еще в Нарвуле. Наёмница не имела ни малейшего предположения, почему ее вдруг зашвырнуло сюда. Одно она знала точно – так просто ей отсюда не вырваться.


***

Периодами впадая в чуткую дрему, лишь на рассвете они решились покинуть свое убежище под мостом. После столь безумной ночи дикая орава едва ли наскребет силы на скорое возвращение.

Они выбрались на берег, не помогая друг другу. В процессе создание едва не выронило младенца, но тот молчал как покойник. Наёмница даже заподозрила, что и впрямь, но уже на берегу младенец заорал во всю глотку. Гвоздями вонзаясь в уши, его вопли доставали до самых мозгов.

Наёмница поморщилась.

– Заставь его утихнуть!

Создание раздраженно тряхнуло младенца и, когда тот заглох, сняло капюшон и оказалось совсем молодой еще девицей с растрепанными каштановыми волосами. «Хороша», – ухмыльнулась Наёмница, рассматривая остренькую ассиметричную физиономию. Нечасто ей приходилось видеть женщин менее привлекательных, чем она сама, и это немного улучшило ее настроение. Почувствовав на себе взгляд, девица отступила на шаг, вскинула голову и оскалилась, открывая мелкие неровные зубы.

– Стой где стоишь и не подходи ко мне, крыса, – сказала она, прикрыв ладонью лицо младенца.

– Не приближусь ни на шаг, шлюха. Пусть твои блохи остаются на тебе.

Завершив положенный обмен любезностями и соблюдая благопристойную дистанцию, новые знакомые перешли по мосту на другой берег – полюбоваться на изгаженные окрестности. Девица чуть кренилась под весом мешка, привязанного к ее талии – вероятно, в нем были все ее пожитки.

Деревня состояла из порядка пятнадцати домов и, вероятно, до поджога выглядела вполне прилично. Дождь помешал уничтожить дома полностью, стены почернели, но выстояли, лишь крыши кое-где обрушились. Стоял сильный запах жженой древесины. Трупы деревенских были немногочисленны, но и живые селяне отсутствовали – то ли они разбежались, то ли их угнали нападающие. Повсюду валялись выволоченные, яростно растоптанные вещи и осколки кухонной утвари. Среди прочего она заметила разорванное в клочья одеяло и перевернутый стол, тычущий в небо единственной уцелевшей ногой. Также было много отломанных, разбросанных по земле веток, и, рассматривая обожженные стволы деревьев, Наёмница вдруг процедила с ненавистью:

– Славно порезвились.

Девица, почему-то удивленная, оглянулась на нее, и тут же выражение ее лица поменялось:

– Вот он! Паршивец!

Наёмница проследила за ее взглядом. Из-под набросанных ветвей торчали чьи-то босые волосатые ноги.

– Вот же гад! – завопила девица, подскакивая к ногам. – Я заплатила ему пятьдесят ксантрий, чтобы он защищал нас, а он, мерзавец, позволил себя убить!

Младенец решил составить ей компанию и тоже заорал.

«Пятьдесят ксантрий», – хмыкнула Наёмница. Определенно не стоит того, чтобы умереть. Просил бы триста, не меньше.

Девица небрежно зашвырнула ребенка в мокрую траву и принялась ощупывать покойника, хотя шанса разыскать деньги уже не было никакого. До нее нашли. Наёмнице стало противно смотреть на мертвую рожу, залитую кровью, и еще противнее на живую, кривящуюся в лихорадочной жадности, поэтому она перевела свой унылый взор на младенца. Младенец был довольно-таки крупный и безобразный, как все младенцы, но (вынуждена была признать Наёмница во избежание лжи самой себе) не настолько уродливый, каким мог бы быть с такой мамашей. На его круглой бестолковой голове пушились светлые волосы. Похоже, ему совсем не нравится лежать в мокрой траве в мокром же одеяле. До чего же гадко орет, аж побагровел от натуги. Уж лопнул бы, наконец.

– Ну ты, пузырь, – пробормотала Наёмница, и если перед мостом колдовские слова ей не удались, то сейчас определенно сработало: младенец неожиданно закрыл рот и слегка повернув голову, выпучив на нее круглые, неопределенного цвета глаза. «Голубые, – подумала она. – Нет, серые. Серо-блекло-голубые», – решила она в итоге.

Младенец продолжал пялиться на нее пристальным изучающим взглядом. Наёмница предпочла отойти. Младенец отследил ее глазами и снова орать не стал.

«Вот же ты дура, – сказала себе Наёмница и осуждающе скривилась. – Сейчас бы проснулась на уютном каменном полу в замке Колдуна в окружении не напрягающих беспамятных людей. А теперь тебя куда занесло! И все потому, что хватаешь что ни попадя!» Кристалл оттягивал рубашку. Наёмница потрогала его сквозь ткань. Нет, эта штука стоила риска, а вот тот листик ей трогать действительно не стоило… И вдруг ее осенило. Колдовские травы! Стоит их заглотить, как она сразу перенесется в замок Шванн!

Она похлопала себя по груди, пытаясь отыскать подвешенный на шею мешочек, и похолодела. Мешочек с травами, серым камушком и золотым шариком отсутствовал. Где она могла его потерять?! Наёмница сломя голову бросилась на поиски. Она металась по берегу, высматривая орлиным взором, но мешочка нигде не было – а ведь она издалека заприметила бы его яркие тесемки. Впрочем, ее не оставляло чувство, что его не было с ней уже какое-то время… кажется, с тех самых пор, как она попала сюда. Могла ли она каким-то образом потерять мешочек где-то в замке Колдуна? Как это неприятно. Нет, куда хуже – омерзительно, ужасно.

Ей отчаянно хотелось выругаться, но она сдержалась, помня о присутствии мышастой девицы, неприкрыто вылупившейся на нее. Впадать в отчаянье в любом случае непозволительно. Думай, думай, думай. Стоит поразмышлять хотя бы о том, зачем ее вообще забросило в это поганое местечко, и какое отношение к этому имеет Вогт – ведь это его имя она прочла на том злополучном листе. И сразу же ей повстречались девица и пучеглазый младенец… если, конечно, не считать первой встречной ту конягу, что чуть не раздробила ей череп. Должен быть во всем этом какой-то смысл?

У Наёмницы уже успело сложиться впечатление, что в Игре все не просто так. Следовательно, и сюда она загремела не просто так, и девица эта не просто так. Поэтому на данный момент лучшее, что она может сделать, – следовать за мышастой и надеяться, что что-то прояснится. Надо расспросить убогую. Может, удастся сориентироваться на местности. «А Вогт, как же Вогт?» – мелькнуло у нее в голове. Сколько времени у нее осталось? Три дня, считая этот. Можно ли за три дня успеть разобраться со всем? Неизвестно. Лучше пока не думать об этом, просто стараться изо всех сил.

Несмотря на весьма сомнительные перспективы успеха, Наёмнице удалось немного успокоиться. К тому же она сочла собственные рассуждения довольно умными, и это ей польстило.

Девица подхватила младенца и ковыляла прочь. Наёмница поспешила нагнать ее. Лицо девицы было мрачно. Деньги она, конечно, не нашла.

– Торикин далеко? – спросила Наёмница.

– Торикин? – не поняла девица.

– Город, большой город, – терпеливо объяснила Наёмница дурочке. – Он называется Торикин.

Девица пусто посмотрела на нее.

– Здесь есть город. Три дня пути. Я как раз туда иду. Но Торикин… первый раз слышу.

Что ж… возможны два варианта. Либо девица совсем темная, носу из своей деревни не высовывала, знать ничего не знает, либо…

У Наёмницы возникло точно такое же давящее ощущение, как тогда, когда ее заперли в клетке. На что она надеялась? Разве не поняла сразу, что, хоть это место и очень похоже на обычную Нарвулу, ничего обычного в нем нет? Она чувствовала это. Не могла объяснить, просто… все как-то не так. Даже воздух другой, она не может ощутить его, вдыхая. Словно во сне. Вот только тут она может потеряться по-настоящему, спасительного пробуждения не дождаться. И огромного, каменного, привычно-омерзительного Торикина здесь может просто не быть.

– Как тебя зовут? – спросила она девицу.

Девица сразу насторожилась.

– Тебе зачем?

– Просто так.

Девица посомневалась еще с минуту и выдавила:

– Веления.

«Врет», – догадалась Наёмница. Объяснить такую осторожность она ничем не могла и не особо пыталась.

– А я – Наёмница.

Небольшие глаза Велении чуть приоткрылись. Казалось бы, вот сейчас Веления начнет задавать всякие неприятные вопросы, но та не стала, погрузившись в тревожные раздумья.

Что-то тускло блеснуло впереди, обратив на себя внимание Наёмницы. Веления не заметила, все еще плескаясь в своих угрюмых мыслях. Заинтересовавшись, Наёмница подошла посмотреть и вздрогнула, осознав, что смотрит на изогнутый клинок своего кинжала. Погруженный рукояткой в землю, он нацелился острием прямо в небо. Почва вокруг лезвия была совершенно не повреждена. Как будто кинжал не воткнули в землю… а он сам поднимался изнутри, аккуратно разрезая поверхность. Подцепив лезвие кончиками пальцев, Наёмница вытащила кинжал из земли.

– Это твое? – раздался прямо над ухом голос этой сучки, Велении.

– Да. Я потеряла его. И вот нашла.

– А. Так ты поэтому носилась как в задницу ужаленная… И что же… ты умеешь с этим обращаться?

Наёмница подбросила кинжал, заставив его перевернуться в воздухе, а затем ловко поймала его за рукоятку и заявила:

– Уж не сомневайся. Любого козла зарежу, как курицу, даже хрюкнуть не успеет.

Теперь в маленьких глазках Велении вспыхнул отчетливый интерес.

– Хочешь предложить мне работенку? – подбодрила ее Наёмница.

– Ты сильна, я вижу… Гебер защищал нас… не займешь ли ты его место?

– Где? – спросила Наёмница. – С босыми ногами под ветками?

Веления растянула тонкие губы в нервной дрожащей улыбке.

– Нет. Охранять нас, пока не доберемся до города. Я заплачу.

– Сто ксантрий в день.

Лицо у Велении вытянулось.

– У меня нет таких денег. Я почти все отдала Геберу. Но я могу давать тебе пять ксантрий ежедневно. Получится пятнадцать ксантрий, – голос Велении стал просительным, почти умоляющим.

Наёмнице вспомнилось, как вчера Веления столкнула ее с насыпи и кричала: «Пошла ты на…»

– Тоже мне, – скривилась она в качестве мелкой мести. – Что мне с твоих пятнадцати ксантрий?

– Пятнадцать ксантрий на дороге не валяются, – робко заметила Веления.

– Я не собираюсь в город.

– Однако же, кажется, и другой цели у тебя нет.

Это был аргумент, и Наёмница сделала вид, что обдумывает жалкое предложение Велении. В обычной ситуации она бы ни за что не согласилась – это ж какой кретинкой надо быть, чтобы работать за пятнадцать ксантрий? Сам тот факт, что Веления осмелилась предложить ей столь смехотворную плату, вызывает недоумение. Но ей в любом случае предстояло следовать за Веленией, даже если совсем бесплатно. У Велении дрожали губы. Наёмница понимала, что девице страшно оказаться без защиты, но нисколько ни жалела ее.

– Ладно, – процедила она наконец. – Только потому что я такая добрая. С тебя еще кормежка.

Веления покорно кивнула.

Младенец заорал.

– Высуши его одеяло, что он орет то и дело, – раздраженно посоветовала Наёмница и подвесила кинжал на пояс. – Ты вообще кормила его сегодня?

Веления посмотрела на младенца.

– Точно, – сказала она и торопливо зашарила по груди, развязывая спутанные тесемки.

«Дура, – мысленно прокомментировала Наёмница. – Беспросветная дура».

После очередного замечания Наёмницы Веления все же удосужилась достать из мешка чистую пеленку и перепеленать младенца, после чего они продолжили путь. Они позавтракали на ходу из припасов Велении. Три печеных картофелины – вот, собственно, и все припасы. Одну картофелину получила Наёмница. Не успела она насладиться пищей, как та уже закончилась.

Насосавшийся молока и в кои-то веки сухой, младенец сладко спал.

– Куда конкретно идем? – спросила Наёмница.

– В город.

– Это я слышала. Как он называется-то, твой город?

– Пока никак. Он совсем новый.

– А что, новым городам не нужны названия?

– Все зовут его просто «город». Гебер сказал: иди вдоль речки против течения и придешь.

– А тебя туда пустят?

– Пустят.

– У тебя есть печать? Не вздрагивай, мне не нужна, отбирать не собираюсь.

– Ну, есть одна. Гебер был городской. Он продал мне свою.

– А сам как же?

– Сказал, жизнь в городишке паскудная. Он попытал удачи на юге, но и там не срослось. Собирался проводить меня, да податься на север.

– Что ж тебя в этот город тянет, если жизнь там паскудная?

– Я женщина. Мне слоняться по всей стране не пристало. Мне лишь бы жизнь хоть какая-то была, хоть и паскудная. Я шить умею. Может, найду какую-то работу.

– Знаем мы, какая там работа, – буркнула Наёмница. – А ребенок? Без печати его могут с тобой не пропустить.

– Как-нибудь разберусь, – уклончиво ответила Веления. – Две печати я все равно бы не потянула. Слишком дорого. Раньше, говорят, не надо было столько платить. Это из-за войны.

– Расскажи мне, что происходит.

– А ты не знаешь? – недоверчиво осведомилась Веления.

– Нет. Я была… в каком-то другом месте. А затем оказалась здесь. Совершенно неожиданно.

Неизвестно, что подумала по этому поводу Веления и подумала ли вообще, но если подумала, то ничего хорошего. Любая неясность ее тревожила и пугала, впрочем, как и Наёмницу.

– Мы жили в деревушке на отшибе, вокруг сплошные леса, – начала объяснять Веления. – Нормально жили, тихо. До нас доносились слухи, что вокруг все с ума посходили, но в нашей деревне все было в порядке. А потом начало… вползать. За год все так переменилось. Я теперь вообще не понимаю, что происходит. Везде опасно. Разные сволочи слоняются целыми отрядами. На нашу деревню напали, все выжгли, есть стало нечего, – Веления скорбно оскалилась. – Сволочи, сволочи, собственными ногтями разодрала бы на куски. И тут мне очень кстати повстречался Гебер. Я попросила его проводить нас в город.

– А где ты взяла денег заплатить ему? – спросила Наёмница.

Веления не ответила.

– Мой муженек хорош, – с ненавистью процедила она. – Где-то с какими-то ублюдками. Бросил меня. И теперь я одна должна спасать нашего ребенка. И зачем я только польстилась на его черные кудри…

Они шли весь день и смертельно устали, тем более что были голодны. Во время кратких остановок Веления кормила младенца. Вот кому было хорошо, и он радостно таращил глаза на небо, траву и деревья, ветви которых раскачивал ветер. День был приятно прохладный, что позволило Наёмнице оставить плащ на себе, вместо того чтобы тащить его в руках. Кристалл болтался за пазухой, надежно скрытый плащом. В дневном свете камень казался обычной стекляшкой, и все же не стоило испытывать Велению на честность.

Едва услышав голоса, шаги или стук копыт, они сразу отступали в заросли. Велению особенно беспокоило, что младенец заплачет и выдаст их, поэтому, стоило ему чуть шелохнуться в ее руках, как она впивалась в него злобным взглядом. Младенец же улыбался, а вовсе не плакал. За день мимо них прошла пара отрядов, ведущих меж собой неприятные шумные разговоры, и несколько одиноких путников, тоже, впрочем, довольно подозрительного вида.

Всего в заросли они прятались раз тридцать, потому что нервы у Велении были настолько расшатаны, что она слышала шаги даже когда никто не шагал. Наёмнице это осточертело, и она заявила:

– Хватит. Теперь я решаю, когда затаиться.


***

Наёмница помнила, что это было неприятно, но не помнила, до какой степени. И до чего же холодно! «Я хочу умереть», – подумала она, и сразу почувствовала, что на самом деле ей вовсе этого не хочется. Хотя тогда действительно хотелось. То есть сейчас. Вот как раз в этот момент она должна задуматься, какая смерть ей предпочтительнее – здесь, свернувшейся на полу и промерзшей до костей, как собака в промозглый осенний день, или позже быть убитой, без сомнения, жесточайшим образом.

Загрузка...