Игра Бродяг

Глава 3. Правила Игры

«Ну и сон, – подумала Наёмница, не открывая глаза. – Все казалось таким отчетливым. Я ведь совсем поверила, что это происходит на самом деле».

Чуть слышно зашелестела трава – кто-то шел мимо. Глаза Наёмницы распахнулись. Белые ступни Вогта.

– Эй ты, – сказала Наёмница. – Я уже решила, что тебя нет.

– Я есть, – ответил он, с улыбкой глядя на нее сверху. После утреннего купания в его волосах сверкали капли воды.

Он опустился на четвереньки и, едва не касаясь носом травы, проследил за какой-то букашкой.

– Красный муравей, – сказал он. – У нас в обители таких не было.

– Велика важность – муравей, – бросила Наёмница, отчаянно зевая.

– Мне приятно думать, что, когда я умру, по моему лицу будут ползать всякие жуки и муравьи, – начал Вогт. – Потом черви съедят мое тело. А то, что они не съедят, истлеет в земле, само обратившись в землю. Весной на мне вырастет трава. Я стану пищей, я стану почвой. Мысли об этом делают меня счастливым, потому что я чувствую уверенность – даже когда моя жизнь закончится, я не пропаду бессмысленно и бесследно. Я все еще буду приносить пользу.

– Да пошел ты, – сказала Наёмница и встала. Пора валить от этого типа, определенно.

Одна маленькая проблема – когда, потихоньку прихватив кинжал, она решительно устремилась вдоль притоки прочь, монашек просто пошел следом. И, спустя несколько часов, все еще тащился за ней, как хвост.

– И где же город? – осведомился он с самой невинной интонацией.

– Понятия не имею, – Наёмница редко терялась в пространстве и сейчас чувствовала себя растерянной. Она развернулась и посмотрела на воду, вспыхивающую под солнцем синими искорками. – В любом случае, если идти по течению притоки, однажды-таки выйдешь к Нарвуле и вдоль нее доплетешься до Торикина. Он большой, не пропустишь.

– Торикин! Город! – обрадовался Вогтоус. – Далеко до него?

– Мы не пойдем в Торикин! – прорычала Наёмница.

– Я только спрашиваю, – с широкой улыбкой заверил ее Вогт. – Так далеко или нет?

– Да откуда ж я знаю? Сколько бы ни было, а с тобой туда тащиться втрое дольше – потому что ты ущербный недоумок. В любом случае в Торикин я не сунусь. Паскудное местечко.

– Почему? Что с ним такое стряслось?

– Да что с ним случится… Он исправно платит дань кочевникам.

– Вокруг так много нового и непонятного. Я не все понимаю, – смущенно признался Вогт. – Вот, например, в чем разница между кочевниками и наемниками?

– Совсем тупой, да? Наемникам платят – и они воюют за тебя. Кочевникам платят – и они не воюют против тебя, – Наёмница ухмыльнулась. – Впрочем, в случае с наемниками оно может и иначе повернуться.

– Как это – иначе повернуться? – заинтересовался Вогт.

– Пришли мы в одну деревню. Они дали, но мало. Мы сказали: дайте еще. Они не дали. Тогда мы попросили у тех, с кем они собрались воевать, и те сразу заплатили втрое больше. Мы вернулись к первым – те ничего не подозревали – и сожгли их дома дотла. Эх, выгодная была сделка. Жаль, нельзя повторять такое часто, а то нам совсем перестанут верить, – объяснила Наёмница.

У Вогтоуса был несколько замороченный вид. Тем не менее он заметил:

– Кажется, вы плохо с ними поступили.

– Да? – окрысилась Наёмница. – Мы сказали: дайте больше, а они не дали. Они вообще нас за людей не считали. У них было озеро. Большое. А они не позволили нам начерпать из него воды, чтобы мы его ненароком «не запачкали». Указали на вонючее болото. Вот, говорят, идите туда. Потом мы все блевали, один даже помер.

– Тогда, видимо, все хороши, – резюмировал Вогтоус примирительным тоном. – Но тебе хотя бы было жаль того, который умер?

– Мне никого не жалко.

«Это даже забавно, – подумала она, – но мне никого никогда не жалко. Хоть бы себя пожалела». Она уселась на траву, там, где меж ветвей пролилось большое солнечное пятно, отломала от зачерствевшего, обглоданного по краям каравая половину и вонзила в нее зубы. Через минуту от куска ничего не осталось (Наёмница всегда ела жадно и быстро – а ну как отнимут?). Она принялась за остальное. Пухлый монашек может подкормиться за счет подкожных резервов. Она голодная, а кроме нее самой ее никто не заботит.

– И все-таки нам нужно в город. Там можно раздобыть карту, помнишь?

– Ненавижу Торикин. Я провела в нем слишком времени.

– Но нам нужна карта.

– Я не хочу туда идти.

– Но нам нужна карта.

Наёмница сердито замолчала. Толку-то говорить с этим придурком. Все гнет свое. Вогт задумчиво озирался. Осмотрев этот берег, он переключил внимание на противоположный.

– Там, на той стороне, кажется, дорога, – заявил он. – Вон пыль вьется.

– Я ничего не вижу, – отрезала Наёмница.

– Посмотри внимательнее.

– Вот еще. Тебе надо, ты и смотри, – буркнула Наёмница.

– Это определенно дорога, – взбодрился Вогт. – А каждая дорога куда-то ведет. Хм. Но не пуститься же нам вплавь…

– Мы поплывем, – стиснув зубы, процедила Наёмница. – До середины и потом ниже и ниже, до самого дна.

– Нет, – кротко и серьезно отозвался Вогт. – Туда нам не нужно. Нам нужно добраться до дороги.

– Наверняка где-нибудь дальше будет мост, – заметила Наёмница и угрюмо насупилась. Вот, начинается. Обсуждает его кретинские планы, как будто намерена в этом участвовать.

День выдался даже жарким – солнце ощутимо пригревало макушку. Вогт подошел, погладил Наёмницу по волосам и отметил: «Горячие». Наёмнице это ужасно не понравилось, но ее размышления по поводу того, чего бы такого гадкого ему сказать, чтоб навсегда отбить охоту ее трогать, так затянулись, что в какой-то момент стало поздно огрызаться. Она припрятала остатки каравая в свернутый плащ, сам плащ сунула под мышку и встала.

– Еда кончилась, – уведомила она. – Даже не проси.

Они продолжили движение вдоль притоки, Вогт немного впереди, босой, сверкая круглыми розовыми пятками («Омерзительно, – подумала Наёмница. – Детские ножки»). Сандалии он нес в руке и весело размахивал ими, чем постепенно доводил Наёмницу до белого каления. «Хотя бы молчит», – успокоила она себя, и тут Вогт сказал:

– Смешная она.

– Кто? – неохотно спросила Наёмница.

– Эта птица. Такой тоненький голос.

– Чего? Какая птица?

Вогт удивился.

– Как ты умудряешься все это не замечать? Тебе не интересно?

– А зачем оно мне нужно? За это денег не дают.

– Неужели тебе совсем не нравится? Птицы, солнце, река.

Наёмница пожала плечами.

– Нет, – ответила она с плохо скрытым удовольствием.

– Тебе надо научиться радоваться жизни.

Да ну? Это ж все равно как научиться радоваться раскаленному шампуру, засунутому в задницу.

Позже Вогт спросил:

– Тебе не бывает тоскливо вот так, в этом оцепенении чувств?

– У меня навалом чувств, – возразила Наёмница. – То холодно, то жрать хочется, то ногу натерла.

Вогт тихо вздохнул.

– Это ощущения.

– А что, разве это не одно и тоже? – не поняла Наёмница.

Еще чуть позже он снова заговорил с ней:

– Ты не такая, как другие. Тебе приходилось делать жестокие вещи, но тебе это никогда не нравилось.

– Да-а? – снисходительно хмыкнула Наёмница. – Какая же я в таком случае?

– Ты не жестокая. Ты ожесточенная.

Она снова подумала – разве это не одно и то же? Но озвучивать эту мысль не стала. Вместо этого проговорила притворно-ласковым голосом:

– Ты слишком умный для этого мира. Твое рождение – несчастная ошибка. Наверное, мне следует ее исправить.

– Правда? – недоверчиво спросил Вогт. – Как?

– Открутить тебе башку! – закричала Наёмница.

Далее Вогт предпочел помалкивать и только при виде моста разразился радостным криком:

– Отлично! Как по заказу – то, что нужно!

Берег в этом месте вздымался, и мост – неверный, старый – повис высоко над водой. Кое-где вместо одной или нескольких досок в нем зияли широкие дыры, сквозь которые поблескивала вода.

– Ты хорошо плаваешь? – спросила Наёмница.

– Не знаю, – ответил Вогт.

– Если на середине переправы мы провалимся в воду, сможешь ли ты доплыть до берега и вскарабкаться по обрыву наверх?

– Не знаю, – снова ответил Вогт.

– Оно и к лучшему, – решила Наёмница, выдавив усмешку. – Я-то сумею, – она крепче сжала плащ под мышкой и объявила: – Я первая.

Вогт с тревогой окинул взглядом мост.

– Не слишком-то он удобный, да?

– По-моему, вполне ничего, – бодро заявила Наёмница. Если у нее вдруг и задрожали коленки, она не собиралась в этом признаваться. – Я пошла, – она шагнула на мост.

Мост вздрогнул. Наёмница отчетливо ощутила, как ветхие доски прогибаются под ее ступнями. Ей захотелось весить не более голубиного пера.

Вогт схватил ее за руку.

– Я с тобой.

Доска под ногами Наёмницы чуть повернулась.

– Пошел вон, придурок, двоих эта развалина точно не выдержит, – она переступила на другую доску, но та едва ли была надежнее первой, потому что гнили они под одними дождями и, может, даже были когда-то частью одного дерева.

– Уверен, будет лучше, если мы пойдем вместе. Я же везунчик.

«А я, получается, неудачница?» – хотела было огрызнуться Наёмница, но это было не лучшее место для пререканий, поэтому она просто двинулась вперед. Вогт следовал за ней, мягко сжимая ее руку. Костистые смуглые пальцы Наёмницы полностью скрылись под пухлыми Вогтовыми пальцами. Внизу с шумом мчалась река. Наёмница посмотрела вниз, на плещущую воду, и в этот момент на нее накатило резкое, болезненное ощущение узнавания. В следующий момент порыв ветра качнул мост, и Наёмницу толкнуло на Вогта.

Он поймал ее за плечи, остановив падение, и взглянул в ее побледневшее лицо.

– Ты боишься? – удивился он.

– Нет, – прошептала Наёмница. – Да. Быстро.

Они зашагали быстрее (теперь уже Вогт оказался впереди, волоча за собой Наёмницу), цепляясь за веревочные поручни, когда мост раскачивало ветром, и перешагивая дыры. Один раз под Наёмницей проломилась доска и, царапая голени, она начала проваливаться вниз, не выпуская плащ из-под мышки, будто в нем было все ее спасение. Вогтоус, сохраняя свой обычный безмятежный вид, схватил ее за предплечья и поднял. Все произошло очень быстро.

– Спа-па-па-сибо, – сказала Наёмница, растеряв от потрясения свою грубость.

Мост тянулся и тянулся. Когда они добрались наконец до земли, Наёмница плюхнулась в траву, сама не менее зеленая.

– Что с тобой такое? – спросил Вогт.

– Не трогай меня, – дрожа, огрызнулась Наёмница. – Даже не подходи. Оставь меня в покое.

Вогтоус подождал некоторое время и сказал:

– Но это же только река.

– Я никогда не пугалась мостов раньше. Но этот… ужасный, – плаксиво ответила Наёмница. – Кошмарно, когда под ногами все ходуном ходит. Ветер. Гнилые доски. Гнилые веревки. Странно, что мы все-таки не упали. Проклятье, у меня голова разболелась, – она провела по лбу ладонью.

Она была сама на себя не похожа. Отрастающие короткие волоски на ее макушке встали торчком. Если бы Вогту вздумалось пригладить их, она бы ему руку сломала. Он, вероятно, ощущал исходящую от нее ярость, поэтому близко не подходил.

Ветер усилился. Мост теперь болтало так, что, не успей они вовремя добраться до берега, их уже опрокинуло бы в реку.

– А все-таки он красивый, – выдал Вогт. – Может, это немного странно – находить красоту в том, что настолько разрушено. Но я смотрю иначе. И я действительно не думаю, что он виноват в чем-то из случившегося.

– Хватит говорить непонятности. Достало, бесит! – огрызнулась Наёмница. Она встала, и ветер бросил ей на лицо ее черные космы.

– Солнце высоко, – отметил Вогт. – Нам лучше поспешить.

Очередной порыв ветра, ударив сбоку, заставил их наклониться влево. Позади раздались тихие хлопки разрывающихся веревок, затем грохот падения, и их окатило брызгами, от внезапности показавшимися особенно мокрыми и холодными.

Наёмница и Вогт постояли некоторое время, с невозмутимыми лицами слушая, как оседают волны. А затем одновременно оглянулись.

– Я так и думала, что он упадет, – спокойно сказала Наёмница.

Вогт посмотрел ей в глаза:

– Я тоже.

***

Наёмница впала бы в великую мрачность после столь позорного для нее перехода, однако падение моста успокоило ее, ублажив ее мстительность. В то же время ее терзало недоброе предчувствие. Был ли обрушившийся мост знаком, что обратного пути нет? Наёмница не знала, хорошо это или плохо (позади точно не осталось ничего такого, о чем она стала бы тосковать), но в итоге подумала, что плохо – просто потому, что всегда так думала.

На этом берегу действительно обнаружилась дорога. Обычная грунтовая, иссеченная глубокими колеями от телег. Наёмница стиснула зубы и устремилась. Вогтоус жизнерадостно потрусил за ней.

После первых полутора часов пути Вогт сказал:

– Мне жарко.

Еще через полтора часа он произнес:

– Я хочу пить.

А еще через час пожаловался:

– У меня ноги устали.

– О боги! – завопила Наёмница. – Ноешь, не переставая, всю дорогу!

Вогт обиделся, взъерошился, надул губы и сказал, что иногда она настолько хорошо притворяется злой, что он начинает ей верить. Наёмница не могла сказать, что так задело ее в его словах, но дальше они шли в ледяном молчании. Впереди дорога ввинчивалась в рощу. Запрокинув голову и щурясь от света, Наёмница по положению солнца прикинула время. Уже перевалило за полдень. Что ж, зато роща предоставила столь желанную тень. На выходе из рощи они узрели окруженную узким рвом стену из частокола. Над стеной неровной гребенкой торчали побитые башенки и облезлые крыши небольшого городка.

– Город! – возликовал Вогт. – Я же говорил – дорога обязательно нас куда-то выведет. Уверен, мы сумеем отыскать здесь карту. А карта – это самое важное на данный момент.

Наёмница только стиснула зубы. «Не пора ли свалить?» – спросила она себя, однако же ноги сами вели ее к городу.

Ров, принимающий в себя всю массу городских нечистот, смердел так, что хотелось снять нос и убрать в карман. Поднимаясь с зеленой поверхности воды, зловонные испарения отравляли синее небо. «Городишко только зря небо коптит», – с типичной для нее злобностью констатировала Наёмница. Однако в действительности ее куда больше взвинтило другое – на переброшенном через ров узеньком мостике, высокомерно вытянувшись, стоял стражник.

– (…)! – выругалась она. – (…), (…), (…)! (…) стражник!

Вогт выслушал ее с большим интересом. Он уловил, что Наёмница дала стражу некую нелестную характеристику, но разобраться в сути не сумел.

– За дерево, – приказала Наёмница, втягивая Вогта обратно в рощу. – Да поживее, жирная ты задница.

– Что-то не так? – спросил Вогт в приступе редкостной проницательности.

– Там стражник. Он нас не пропустит.

– Я могу попытаться убедить его, – предложил Вогт.

– Убедить? – издевательски усмехнулась Наёмница. – Ты-то?

У Вогта было что возразить – пусть и исторгая громкое шипение, но Наёмница все еще оставалась поблизости и шла туда, куда он ее вел. Тем не менее он благоразумно промолчал. Наёмница села на корточки, прислонившись к дереву спиной, и, используя собственную пятерню в качестве расчески, принялась распутывать свои космы – так яростно, что клочья волос полетели во все стороны. Затем она откинула волосы назад, хотя обычно позволяла им болтаться, закрывая лицо чуть ли не полностью, пригладила торчащие пряди, и неожиданно обрела такой безобидный вид, какого от нее и ожидать было невозможно. Глаза Вогта округлились.

– Что ты делаешь?

– Что я делаю? – невнятно откликнулась Наёмница, кусая губы, отчего они распухли и покраснели. – Ты дурак? – продолжила она, щипая щеки. – Ты ничего не понимаешь?

– Нет, – ответил Вогт, у которого впервые в жизни возникло ощущение, что происходит что-то непристойное.

– Подойди сюда.

Когда он приблизился, Наёмница вскочила на ноги и звонко ударила его ладонью по лбу.

– Больно, – возмутился Вогт, ухватившись за лоб и отшатнувшись.

– Ненавижу вас всех! – звенящим голосом выкрикнула Наёмница. – Все одинаковые! Все ублюдки! – и резко рванула вниз свою рубаху, отчего ее грудь обнажилась едва ли не до самых сосков. – Подбери челюсть, уродец! – она решительно зашагала прочь.

Вогт проводил скорбным взглядом ее вихляющие бедра, немного постоял под деревом, приходя в себя после нервного потрясения, и только потом нагнал Наёмницу и понуро побрел за ней.

При их приближении стражник снял с головы нечищеный, давно утративший блеск шлем и поскреб жидкие волосенки на макушке.

– Кто такие? – осведомился он презрительно.

– Мы… – начал Вогт.

– А сам-то как думаешь, милый? – перебила Вогта Наёмница, начавшая невесть отчего говорить дурацким тонким голосочком.

Стражник ухмыльнулся. Вверх по губам к носу у него шел большой, хорошо заметный шрам, и от этой располовиненной улыбки Вогту стало тем более не по себе.

– У нас такого добра и без тебя хватает.

– Да ну? – развязно осведомилась Наёмница (Вогт расслышал в ее тоне угрозу, а стражник – нет). – Я лучше всех.

Стражник хрюкнул в сомнении.

– Эй! – заорал он. – Гляньте на красотку!

Из-за городской стены выкатилась еще парочка таких же стражников в нечищеных шлемах и встала рядом с первым, все трое на одну небритую рожу. Оценив внешние данные Наёмницы, они дружно заржали. Вогт, жадно втянув в себя воздух, мелко, нехорошо затрясся.

– А этот придурок с тобой кто? – продолжил расспрашивать Наёмницу первый стражник.

– Этот придурок? – переспросила Наёмница, оборачиваясь к Вогту и втыкаясь в него острым взглядом. – Это… па-по-чка.

«Кивай давай», – беззвучно потребовали ее губы, но Вогт не двигался и лишь багровел, так что добиться от него содействия не было никакой возможности.

– Слышь, парень, – сочувственно обратился к Вогту один из стражников. – Пустое дело, бросай. На такой ты ничего не заработаешь.

– Заработает, – уверила Наёмница, нежно положив ладонь на плечо Вогта. Ее рука была тяжела как камень. Вогт перекосился на один бок.

– Гони триста ксантрий, – решил первый стражник, водружая шлем на голову.

– Триста ксантрий! Ха-ха-ха, – отрывисто рассмеялась Наёмница. – Мелко копаешь. Шестьсот, милый, но на выходе.

– Ты не поняла, шлюха? Триста ксантрий сейчас, и только тогда вы проходите.

Вогт вздрогнул. Наёмница ухватила его за руку и крепко – очень крепко – сжала ее.

– Это ты не понял, прелесть моя, – возразила она стражнику, демонстрируя зубы в улыбке, которая по привычке выглядела как оскал. Ее глаза излучали нежность: сдохни. – Шестьсот ксантрий. На выходе. А сейчас мы проходим. У нас нет денег – пока. Я заработаю и расплачусь. Куда я денусь-то? Не улечу же я из города.

– Кто знает. Мож, тебя прибьют где-нибудь в подворотне, и что тогда? С вас даже в залог взять нечего, поганые бродяги.

– Мы расплатимся, – деревянным голосом выговорил вдруг Вогт. – Честное слово.

Стражники отвлеклись от Наёмницы и уставились на него. Вогтоус ответил им взглядом, полным страдания.

– Три дня, – подхватила Наёмница. – А затем вы получите свои деньги, – она просительно посмотрела на стражников.

– Девятьсот, – подал голос тот, кто еще ни разу не высказывался. – По триста на каждого. И еще поработаешь для нас.

«Скотина, – подумала Наёмница. – Да на всем этом вонючем городишке не заработать девятьсот ксантрий!» Хотя «работать» она в любом случае не собиралась. Уж лучше она их всех перережет. С радостью. Даже просто представив себе кровь, хлещущую из их глоток, она немного успокоилась.

– Ладно-ладно, лапочки, – согласилась она.

– И смотри без шуток. Под землей найдем.

– К-конечно, – с затаенной снисходительностью протянула Наёмница.

– Попадетесь без печати в облаву – вздернут.

– Конечно, – повторила Наёмница.

Она взяла Вогта за рукав и, словно ребенка, повела его по мостику к частоколу. Вогт, у которого глаза были на мокром месте, растерянно посмотрел в ров – там плавали отбросы, всякий мусор, какое-то тряпье. И он отвел взгляд.

Они нырнули в узкую улочку меж страшненьких тесных домиков, дошли до поворота налево, дошли до поворота направо, дошли до развилки и остановились.

– Ты чуть было все не испортил, – удивительно спокойно констатировала Наёмница. Поправив рубашку, она тряхнула головой, чтобы волосы снова упали на лицо. – Я уж было решила, что мы все слили, когда ты наконец сообразил подыграть мне.

Заговорив об этом, она пыталась отвлечься от того гаденького, жгучего чувства, все еще остающегося внутри.

– Они так грубо разговаривали с тобой, – выдавил Вогт. – Как они посмели? А ты помешала мне…

– Чему я помешала?

– Заставить их обращаться к тебе повежливее! – выпалил Вогт, покрываясь красными пятнами.

Наёмница фыркнула.

– Тебе же лучше, что не позволила. А то ел бы потом только жидкую пищу.

– Почему? – спросил Вогт, моргая. – Порой я вообще не понимаю, что ты говоришь и что делаешь. Меня очень огорчило все это, а ты вела себя так, словно ничего неприятного не происходит.

– Да ладно, – грубовато-бодро возразила Наёмница, пряча растерянность. Никого раньше не волновало, каким тоном с ней разговаривают, ничего из того, что с ней происходит.

Некоторые улицы были столь тесны, что им едва удавалось разминуться с прохожими. Ежедневно новые жители прибывали в город, ища в нем спасения от внешних опасностей, и, как могли, размещали свои домишки. Места становилось все меньше и меньше, домики, соответственно, тоже уменьшались. Старые здания выглядели относительно просторно, новые соревновались в сбережении пространства, но и их неизменно побеждали конурки, возведенные некоторое время спустя.

Повсюду более или менее ровным слоем лежали мусор, гниющие отбросы и испражнения собак, шныряющих по городу в диких количествах. Все это источало невероятнейшую вонь, безжалостно терзающую нежное обоняние Вогта и даже отнюдь не нежное обоняние Наёмницы, привыкшей вдыхать отнюдь не ароматы цветущих лугов. Вогт, вытаращенные глаза которого уже час не опускались в орбиты, постоянно поскальзывался, и Наёмнице приходилось его ловить.

– Эй, – не выдержала она. – Держись на ногах. Если упадешь в это дерьмо, я не буду тебя поднимать, потому что меня просто вырвет.

Ее настроение, приподнявшееся после успешного преодоления первых трудностей, стремительно падало. Сказывалась и гнетущая атмосфера города, и полное непонимание, зачем она здесь. Она планировала отделаться от монашка, нет? Пойти своей дорогой. Так почему она этого не сделала?

Вогт, ни на секунду не забывающий о цели визита, прилежно крутил головой. Регулярно попадались лавки, торгующие разложившимися овощами или мясом, усеянным мухами, но карт никто не предлагал. Впрочем, должна же отыскаться в целом городе хотя бы одна карта, а больше им и не нужно.

– Ужасно неуютно, – вздохнул он. – Бедные люди, как они здесь живут?

– Как крысы на помойке, – холодно ответила Наёмница. Ее глаза смотрели настороженно и пристально.

Где-то над головой Вогтоуса со стуком распахнулись ставни.

– Отойди! – вскрикнула Наёмница.

Вогт отпрыгнул – и вовремя, потому что толстая женщина выплеснула помои из окна на улицу, да с таким наплевательским видом, что не приходилось сомневаться: останься Вогт где стоял, все это вылили бы прямо ему на голову.

– Вот манеры, – обиделся Вогт. – Надо поскорее выбираться отсюда. Хочу к реке, траве, деревьям. Чистому воздуху, который пахнет небом. Не расспросить ли нам прохожих? Вдруг кто-нибудь подскажет, где можно купить карту.

– У кого это ты вознамерился спрашивать? – скептически осведомилась Наёмница.

В основном им встречались угрюмые женщины и чумазые дети со злыми личиками, исходя из чего Наёмница предположила, что мужчины, как положено, направились с кем-то воевать – и это хорошо, потому что мало ли какие проблемы могли с ними возникнуть. На расспросы Вогта женщины не отвечали, лишь боязливо опускали головы и ускоряли шаг. Вогт попытался заговорить с детьми и получил по затылку от Наёмницы.

– Брось эту идею, – потребовала она, в очередной раз прижимаясь к стене, чтобы пропустить встречных. Ее одежда теперь стала грязнее, чем была до стирки накануне – факт, заставляющий ее скрежетать зубами, ведь Наёмница ненавидела напрасный труд. – Никто нам ничего не скажет.

Но Вогт уже выспрашивал у сгорбленной старухи:

– Бабушка! Бабушка, вы не знаете, где здесь лавка картографа?

– Шо? – отозвалась старуха сиплым, но неожиданно молодым голосом и отбросила с лица черный капюшон. Из ее рта вырвалось почти зримое облако зловония.

Вогт заверещал и закрыл лицо руками. Он продолжал так стоять, не замечая натыкающихся на него прохожих, пока Наёмница не известила:

– Распечатывай зенки, бука ушла.

– Какой кошмар, – слабо проговорил Вогт. – Что случилось с ее носом? Почему он так ввалился? А эти язвы на ее лице… ты видела?

– Лучше б не видела, – брезгливо поморщилась Наёмница. – Я ж говорила: не лезь. Люди как дерьмо: тронешь – завоняет. Ладно, пошли. Доберемся до центральной улицы. Там, думаю, мы сумеем найти лавку со всяким хламом, а в ней карту.

– В вашем мире столько всего уродливого, противоестественного и страшного, – вздохнул Вогтоус, покорно плетясь за ней.

– В «вашем»? Нашем, ты хотел сказать?

– В моем такого не было, – возразил Вогт. – Я ногу натер.

– Отлично, – хмуро откликнулась Наёмница. – Я надеюсь, у тебя начнется гангрена.

– Здорово, – оживился Вогт. – Гангрена. А что это такое?

Они без проблем отыскали центральную улицу, но до этого Вогт успел совершить еще одну глупость. Увидев скрючившегося у стены плачущего мальчика, он подошел и спросил, почему тот плачет. Мальчик встал, смачно плюнул Вогту в лицо и удалился, совершенно успокоенный.

– Ты дурак, – разозлилась Наёмница. – Оботрись, отравишься.

Но ее не столько злил Вогт, сколько сам город. Наёмница ненавидела города. При таком скоплении людей приступы ярости абсолютно неизбежны – у всех вовлеченных.

Они вышли на главную улицу и набрали полные легкие воздуха – здесь, освеженный дуновениями ветра, он был не столь омерзителен. Главная улица была чуть пошире, чуть почище и даже – местами – замощена грубым камнем. Изобилие шатающегося по ней народа не могло не встревожить Наёмницу, и она вцепилась в локоть Вогта мертвой хваткой, готовая резко оборвать любые попытки вести себя ненормально. Вогт задергал рукой, но Наёмница сделала вид, что не замечает, и для верности еще запустила ногти. Вогт сдался.

– Они все мрачные, – сказал он, вертя головой. На его лице отражались любопытство и сожаление. – И злые.

– А чего ты хотел? – снисходительно спросила Наёмница.

– Я всегда чувствую зло. Оно как запах.

«Тогда от меня должно нести как от целой скотобойни», – не без самодовольства подумала Наёмница, но вслух съязвила иначе:

– Ты еще что-то улавливаешь среди всего этого дерьма?

– Дерево, дерево! – обрадовался Вогт, показывая на чахлое деревце в узком проеме между двумя соседними домами. – Это первое, которое я здесь вижу! На нем даже листики есть! Два!

Наёмница закатила глаза.

– Если ты еще раз повторишь «дерево», я тебе язык вырву, – она прищурилась. – Вон там торгуют каким-то старьем. Среди него вполне могла затесаться карта.

Она потянула Вогта вперед, он потянул ее назад. Наёмница была полна решимости заставить его делать что положено и идти куда надо и рванула изо всех сил. Вогт удивительным образом не тронулся с места, а затем с бычьей мощью потащил ее за собой.

– Что за… – вытаращив глаза, пробормотала пораженная Наёмница и от очередного рывка едва не повалилась на Вогта. – Хватит! – закричала она.

Вогт оглянулся, вспомнив о ее существовании.

– Извини, – смутился он. – В этом городе ни цветов, ни травы, только грязь. Это единственное увиденное дерево за все это время. Я умираю от тоски.

Приблизившись к чахлому деревцу, он погладил изрезанный, истерзанный ствол.

Наёмница бросила равнодушный взгляд на дерево, а затем тоскливо уставилась в далекое небо, пытаясь отвлечься. Обломанные ветки напомнили ей сломанные кости, торчащие из прорванной кожи. Почему-то сегодня подобные воспоминания вызывали тошноту.

– Ему больно, – прошептал Вогт. – Как они могли так поступить с ним?

– Ты еще не понял, где оказался? – с презрением осведомилась Наёмница. – В этом мире если ты погладишь собаку, она укусит тебя. Ну или хотя бы зарычит.

– Ага, – задумчиво согласился Вогт. – Ты тоже.

Наёмница стиснула зубы.

– Мы пришли сюда за картой.

– Да, – Вогт в последний раз погладил дерево. – Идем.

Торговка пренебрежительно осмотрела их единственным глазом (второй был украшен синяком и безнадежно заплыл). Перед ней, разложенный прямо на земле, красовался ее товар: какие-то тряпки, битая посуда, потрепанная обувь – несомненно, раньше эта обувка принадлежала кому-то другому, кого сейчас и в живых нет.

– У вас есть карта? – вежливо спросил Вогт и на всякий случай пояснил: – Мира. Нам нужна карта мира.

– Валите отсюда, – ответила торговка.

– Это значит – нет? – уточнил Вогт.

– Валите отсюда, – повторила торговка.

– Это значит – нет? – спросил Вогт у Наёмницы.

– Это значит, что ты недоумок, – объяснила Наёмница, уводя его за руку.

– Нет, – убежденно возразил Вогт. – Если бы она хотела сказать, что я недоумок, она так бы и сказала, а она сказала – валите отсюда.

Они побродили еще немного. С остальными продавцами им повезло не больше – ни карты, ни элементарной вежливости. Вогт уже начал обиженно раздувать щеки, когда его отвлек громогласный вопль:

– РАССТУПИТЕСЬ! РАССТУПИТЕСЬ!

По улице катила телега, влекомая глубоко несчастной, безжалостно понукаемой лошаденкой. Лошадь! Глаза Вогта широко распахнулись, взлетели вверх пушистые ресницы. Прохожие вжимались в стены, высвобождая путь.

Наёмница оглядела стену позади нее. Та была художественно обмазана испражнениями – кто-то отлично провел время.

– Ну уж нет, – пробормотала Наёмница и, ухватив Вогта за руку, побежала с ним вдоль по улице, пока они не достигли узкого переулка, отделенного низким покосившимся заборчиком. Наёмница перемахнула через заборчик одним прыжком; Вогт, преодолев секундную нерешительность, неуклюже перелез. По переулку они вышли к крошечному, с платок, дворику между домами. Здесь были жухлая травка и маленькая, не выше Наёмницы, кривая яблонька – сплошь роскошества природы. В ожидании, пока Вогт закончит восторгаться, Наёмница сделала нудное лицо. В животе у нее протяжно заурчало, и она вздохнула:

– Есть хочется.

– Мне тоже, – согласился Вогт, устремляя в небо голодный взгляд – будто в надежде, что сверху на него рухнет пирог. Но если что и могло на него рухнуть, так только дождь, помои или птичий помет. – Возьмем где-нибудь?

Наёмница шокировано уставилась на него. Похоже, голод заставил монашка пересмотреть моральный кодекс.

– Я не ворую! – возмутилась она. – Убьем и отберем.

– Едва ли это… – возразил было Вогт, но был грубо прерван.

– Вон из моего сада, проходимцы!

Возникнув из ниоткуда, тетка с отвисшими грудями замахнулась на них грязным передником. Груди колыхнулись, напоминая перезревшие, грозящие лопнуть дыни.

Застигнутые врасплох и пораженные обилием волнующей плоти, Вогт и Наёмница прыснули вон от тетки, синхронно преодолели заборчик и вылетели на главную улицу как раз перед телегой, груженой, как они теперь видели (и чуяли) навозом. Впрочем, Вогт мог и не видеть, вперив нежный взгляд в лошадь. Та ответила ему таким же и встала. На них забранились все хором – с телеги и просто помогающие. Но Вогт и лошадь, совершенно очарованные друг другом, ничего не слышали.

Что ж, если глухие и тупые не понимают криков, есть альтернативные методы донести до них требования общественности. К сожалению, они промахнулись, и первый же камень, брошенный в Вогта, больно ударил Наёмницу в плечо. Второй царапнул ее шею. Не дожидаясь, когда у нее станет на один глаз меньше, Наёмница устремилась прочь. Спустя минуту Вогт нагнал ее. Вслед им летели камни. Ощутив жгучий, как пчелиный укус, удар между лопатками, Наёмница обернулась, проорала несколько грубейших ругательств, из которых Вогт не понял ни одного, и снова припустила.

Так они и прибежали на городскую площадь. Потирая места ударов, Наёмница отчаянно ругала Вогта, в особенности раздосадованная тем, что в него так ни разу и не попали. Городская площадь могла похвастаться простором – простором в представлении жителей этого города. Здесь тоже шла бойкая торговля, причем на этот раз не только мертвым мясом, но и тем, которое еще считалось живым, каким бы полудохлым оно ни было: группка рабов, одетых в лохмотья, выбритых на лысо – не отличить мужчин от женщин, унылых и грязных, утомленно прижималась к такой же унылой и грязной стене. От их рук и ног тянулись грубые веревки, надежно примотанные к паре торчащих из стены металлических колец – обычно эти кольца использовались для привязывания лошадей. Возле коновязи скучающе топтался неприглядный мелкий мужичонка в грязной одежде. Вероятно, рабы были низкого качества либо же запрашиваемая цена не соответствовала их истинной стоимости – толпы покупателей не наблюдалось.

Сердце Наёмницы упало. Казалось бы – вот только что ты, проклиная всё и всех, бежала от разъяренной толпы, уворачиваясь от булыжников, а вот уже вспоминаешь этот эпизод с ностальгией, ведь будущее сулит куда более серьезные неприятности. Конечно, в обычной ситуации Наёмница не обратила бы внимания на рабов. Но сейчас с ней был Вогт, что делало ситуацию необычной, непредсказуемой и весьма раздражающей.

– Кто эти люди? – дрогнувшим голосом осведомился Вогт.

– Да не такие уж они и люди. Всего-то рабы, – ответила Наёмница как можно небрежнее. Она бы предпочла что-нибудь соврать, да ничего не успела придумать.

– Рабы? – в ужасе переспросил Вогт, раскрывая свои серые глаза так широко, что ресницы встали вертикально и почти коснулись бровей – Наёмница и не предполагала, что такое возможно. – Хочешь сказать, эти человеческие существа совершенно бесправны, их могут продавать и покупать как вздумается, обращаться с ними сколько угодно жестоко, и хозяин даже не понесет за это наказания?

– Ну как бы что-то вроде, – промямлила Наёмница. – Но, конечно, это не настолько ужасно, как ты говоришь… Уверена, самих рабов все устраивает – у них же рабская сущность! Другой жизни они и не хотят.

Ох уж этот праведный гнев, вспыхнувший в его глазах… Наёмница поежилась.

– В-вогт… – она сама не заметила, что впервые обратилась к нему по имени. – Ты ведь не вздумаешь сделать что-то неблагоразумное? Не вздумаешь…

– Мы должны освободить их! – перебил ее Вогт.

– …освободить их, проклятый болван! – закончила Наёмница.

– Это бесчеловечно! – не слушая ее, воскликнул Вогт. – Рабство глубоко аморально по сути. Ни один человек не имеет права владеть другим!

Наёмницу покачнуло.

– Ты хочешь втянуть нас в историю, тупица? – слабым голосом уточнила она. – Нас повесят за твои фокусы, ты понимаешь это или нет?

– Не повесят, – бездумно отмахнулся Вогт. Искры в его глазах теперь разгорелись в фанатичный огонь. – Видишь этого неопрятного человека с запаршивевшей шеей и кривым носом? Похоже, это работорговец, и его неприятная внешность отражает его внутреннее уродство. Смотри, он собирается уходить!

Мужичонка возле коновязи действительно всем своим видом выражал желание смыться.

– Уходи-уходи, – потопил его Вогт.

Как будто послушавшись, работорговец махнул рукой и устремился к узкому зданию с облупившейся аляпистой вывеской с нарисованной на ней глумливой конской мордой. «Пья-ный ко-нь», – по слогам прочитала Наёмница на вывеске и скорбно выдохнула – времени на совершение опаснейшей глупости им представилось предостаточно.

– Нам повезло! – возликовал Вогтоус, стоило работорговцу скрыться за дверью пивнушки. – Давай сделаем это прямо сейчас! У нас есть шанс спасти шесть человек!

– Я за неделю убиваю больше. Поздно очищать мою совесть, – пробормотала Наёмница, но так тихо, что Вогт не мог ее услышать.

– Сначала мы подойдем к ним с абсолютно незаинтересованным видом, как будто просто так, – громким шепотом проинструктировал Вогт и ломанулся, сам не лучше пьяного коня.

Наёмница вцепилась в него, в очередной раз с не меньшим удивлением убеждаясь, что, если Вогт принял какое-то решение, его не остановить, при всей его внешней мягкотелости. «Я буду стоять здесь! – мысленно пообещала она себе. – Я не буду делать эту глупость только из-за того, что он ее делает! Пусть пропадает без меня! Ведь я так и поступлю, верно?»

Верно?

– Мы пришли освободить вас! – пафосно известил Вогт. Если кто-то на площади его не услышал, то ему следовало прочистить уши еще лет так десять тому назад.

Наёмница в ужасе зажмурилась. Ей хотелось провалиться сквозь землю, лишь бы не участвовать в этом сумасшествии. Однако же на рабов во всех смыслах громкое заявление Вогта произвело куда как меньшее впечатление. Ближайший к ним раб поднял к лицу связанные руки и запустил палец в ноздрю. Остальные не шевельнулись, продолжая апатично глядеть в пространство. Раздавая налево-направо уверения в уже наступившем светлом будущем, Вогт начал отвязывать веревки от коновязи. Наёмница наблюдала за ним, уже не пытаясь вмешаться. У нее было странное чувство – как будто она упала в воду стремительной реки, и теперь ее уносит с такой скоростью, что любое сопротивление абсолютно бесполезно. За поступком Вогта неминуемо последуют проблемы, и лучшее, что она может сейчас сделать – это бежать отсюда подальше.

Но она осталась. А затем зажала под мышкой зеленый плащ и начала помогать Вогту.

«В конце концов, – подумала Наёмница, остервенело разрывая связующие рабов путы, – какая разница, что со мной будет. Я пропала в любом случае».

– Бегите! – повелительно приказал Вогт, высоко поднимая руки, словно на самом деле призывал рабов взлететь. – Бегите! Вы свободны!

Рабы не выражали особой радости по поводу освобождения, но все же устремились прочь. Нет, не прыснули, как тараканы при виде света. Скорее начали расползаться, как гусеницы. Наёмница и Вогт, спотыкаясь и при поворотах с разгона стукаясь о стены, затерялись в сложной паутине улочек города.

– Как ты думаешь, – спросил Вогт, отдышавшись, – они смогут убежать в прекрасный лес, построить там дома и жить счастливо до конца их жизней?

– Что-то подсказывает мне, что нет, – ответила Наёмница, обессиленно опустившись на липкую мостовую. – Итак, – констатировала она, – мы голодные, усталые и почти задохнувшиеся в навозной куче, которую они именуют городом. Мы не нашли карту и – по твоей, недоумок, вине – влипли в крупные неприятности.

– Мы можем просто уйти отсюда и поискать карту где-то еще, – жизнерадостно предложил Вогт.

Наёмница испепелила его взглядом, выдыхая клубы дыма из ноздрей – от ярости она вся раскалилась. Каков же тупица! Он хоть что-нибудь понимает в происходящем?

– (…) придурочный! Нас не выпустят! У нас нет денег! И нет печати! При первой же проверке нас задержат и швырнут в тюрьму ждать повешения, вот что с нами будет!

– Печати? Какой печати?

– Печати, – простонала Наёмница. – Это такие маленькие круглые каменные штуки, которые нам дали бы, если бы мы заплатили за вход, и которые мы должны отдать при выходе. Понял, дурак?

– А. Тогда нам не стоит идти к выходу. Должен же быть другой способ улизнуть? – поинтересовался Вогт, нисколько не тревожась.

Наёмница уже готова была разразиться очередным потоком брани, но тут ее лицо просветлело.

– Другой выход… Хм… Все города, – она поднялась на ноги и задумчиво потерла подбородок, – стоят возле каких-либо рек. Притока расположена неподалеку. Вероятно, город каким-то его краем соприкасается с ней. Значит, должен быть второй выход из города, к воде.

– О, – удивился Вогт. – Мы поплывем по воде?

– Мы пойдем по воде, кретин, – огрызнулась Наёмница.

– Нет, – возразил Вогт. – Это у меня плохо получается. Я всегда проваливаюсь. Если только пару шагов.

– Тише, – перебила Наёмница. – Голоса, – она прислушалась, потом прошипела: – Бежим!

И они ударились в бегство.

Улица сменяла улицу, Наёмница галопировала впереди, а за ней, тяжело пыхтя, едва поспевал Вогт. Теперь стало очевидным – это погоня. Позади и вокруг них – за домами – раздавались свист и выкрики. За очередным поворотом Наёмница с силой врезалась в чью-то смердящую пропотевшую тушу, и ее сразу ударили по лицу, да так, что в глазах потемнело. Слепая, Наёмница кулем шлепнулась на землю, услышав, как позади то ли вскрикнул, то ли всхлипнул Вогт. Выхватив кинжал, запрятанный в плаще, который она сжимала под мышкой, Наёмница змеей скользнула под ногами противника и вскочила на ноги позади него. С ликующим воплем она направила кинжал прямо в шею здоровяка и уже изготовилась ударить, когда…

Вогт издал дикий, совершенно женский вопль, заставивший кровь похолодеть в ее жилах, а щеки вспыхнуть от стыда.

– Нет! Нет! Нет! – кричал Вогт, пока его не прервали ударом в челюсть. – Не режь… – невнятно завершил он.

– Ты сдурел? – в бешенстве заорала Наёмница.

Она ощутила жуткую боль в области носа и схватилась за него руками. Затем яркие, прекрасные звезды вспыхнули перед ее глазами.

***

Ноги Наёмницы стукнули о порог, и она очнулась. Ее волокли куда-то, ухватив за предплечья, что вызывало яростный протест раненого плеча. Заведенные за спину руки были туго, до боли, связаны в запястьях.

– Отпустите, – пробормотала Наёмница. – Я сама пойду.

Впрочем, ее уже дотащили до места. Наёмницу бросили на пол, она упала, но не ударилась – под ней оказалось что-то колючее и упругое. Дверь захлопнулась, снаружи лязгнул засов.

– С тобой все хорошо? – спросил Вогт откуда-то сверху.

Наёмница застонала в тупой ярости, подняв свинцовые веки. Она лежала на соломе, которую уже обильно залила хлещущая из носа кровь. Голова раскалывалась.

– Все отлично, – буркнула она. – С чего бы мне чувствовать себя плохо?

– Ты бы лучше поднялась, – сказал Вогт, наклонившись к ней. – Сумеешь сама? Я не могу помочь, у меня руки связаны.

Наёмница перевернулась на спину, согнула ноги в коленях, села, а затем и встала, обессиленно прислонившись к стене. Они находились в маленькой, усыпанной соломой каморке, отделенной решеткой от остальной комнаты – длинной, шагов в пятнадцать, с грубо сколоченной трибуной, расположенной на противоположной от них стороне. В зал вела отдельная дверь.

– Это, наверное, как бы здание суда, – догадался Вогт. – И здесь же тюремная камера – очень удобно.

– Ага, – прогнусавила Наёмница. – Быстрое правосудие – оно самое справедливое. Еще ни один из повешенных не попытался это оспорить.

– Смотри-ка, рабы! – обрадовался Вогтоус.

В зал ввели рабов. Они были снова связаны, но не выглядели испуганными или пораненными. Если их и били, то явно недостаточно – следов не осталось.

– Пошустрее, скоты, – прикрикнул на них стражник, появляясь из-за двери последним. – Эти? – спросил он, указывая на пленников.

Рабы равнодушно покосились Вогта и Наёмницу и закивали бритыми головами.

Вогт повернулся к Наёмнице.

– Вот видишь! – радостно воскликнул он. – Они нас узнали! Помнят добро!

На Наёмницу накатила волна той же ледяной злобы, что она ощущала, злорадствуя над убитыми пленниками или пиная распростертое тело врага.

– Сволочи! – закричала она рабам. – Чтоб вы все сдохли в муках, ничтожества!

Никто из рабов и ухом не повел. Стражник поторопил их на выход.

– Простите пожалуйста, а как долго нас планируют здесь держать? – вежливо уточнил Вогт у стражника.

– До утра, бродяжье отребье, – ответил стражник.

– О, – обрадовался Вогт. – Всего-то. Я опасался, что нас засадили лет на десять.

– Утром придет судья и черканет свою подпись в приговоре. После чего вас вздернут, – ухмыльнувшись, пояснил стражник.

– Ну что ж, – с улыбкой сказал Вогт, когда за стражником захлопнулась дверь, – у нас вся ночь свободна.

Наёмница снова плюхнулась на пол. Кровь все еще текла у нее из обеих ноздрей.

– Идиот, – гнусаво проговорила она. – Скотина тупая.

– Тебе больно? – обеспокоенно спросил Вогт. – Приподними-ка голову, не держи ее опущенной, как сейчас.

– Это все из-за тебя! – задрав голову, прошипела Наёмница. – И как быстро нас схватили! Уверена, эти твари-рабы просто устали мотаться по городу, пошли сдаваться и заложили нас!

– Послушай, – перебил ее Вогт. – Игра только началась. Я бы не стал ожидать значительных трудностей на первом этапе…

– Но мы уже проиграли! – закричала Наёмница, выплевывая носом кровавые брызги. – Я не хочу умирать!

– Мы не совершили серьезных ошибок…

– Если бы ты не отвлек меня своими воплями, я бы успела пырнуть того урода и сбежать!

– Если бы ты… если бы я не остановил тебя, все обернулось бы куда хуже, – твердо возразил Вогт. – Ты сама виновата в том, что твой нос кровоточит. Я же предупреждал – нам нельзя брать оружие. Почему же ты не послушалась?

Его голос звучал сердито. Действительно сердито. Наёмница уставилась на Вогта во все глаза.

– Оружие – часть их игры, – продолжил он. – То, что ты делаешь для победы в их игре, приводит к поражению в нашей. За сегодняшний мелкий проступок ты уже расплатилась разбитым носом. Но если ты совершишь что-то более серьезное… последствия будут непоправимы.

– Подожди-ка… нам нельзя никого убивать, это ты пытаешься мне объяснить? – поразилась Наёмница.

На лице Вогта отразилась борьба противоречий.

– Отвечай, – жестко приказала Наёмница.

Вогт медленно, неохотно кивнул.

– Говори!

– Не в такой формулировке. Мы в обители никогда не произносим это слово.

– Чего? Мы не в твоей сраной обители! – отрезала Наёмница. – Да и нет ее больше, вашей обители. Монашки помёрли, служба закончена.

Вогт нахмурился.

– И что за это слово такое? А, – догадалась Наёмница. – «Умереть». Вы не произносите слово «умереть».

– В слове «умереть» нет ничего ужасного. Это естественное завершение жизни. Никто не способен жить вечно. Да и едва ли кто-то хотел бы.

– Ну, значит тогда «убить».

– А вот это неестественное завершение жизни, – ответил Вогт, ежась как от холода. – То, чего вообще не должно происходить.

– Животные тоже убивают.

– Ради выживания, по необходимости. Люди делают это по-другому. Со злостью.

– Скажи – «нам нельзя убивать», – потребовала Наёмница. Кровь уже текла не так активно, но противно стекала по губам. Ощущать вкус жирных соленых капель было омерзительно.

Вогт молчал. Наёмница ввинчивалась в него взглядом до тех пор, пока он не сорвался:

– Я не могу! Да, теперь… теперь я нахожусь в другом месте. Но все еще не могу заставить себя.

– Какой вообще смысл запрещать слово? – разозлилась Наёмница.

– Потому что невозможность и неприятие слова порождают невозможность и неприятие действия.

– Да как же оно невозможно? – усомнилась Наёмница. – Еще как возможно. Вот возьму и сверну тебе шею. Молча.

– Если у тебя нет слова, чтобы обозначить действие, ты не сможешь даже задуматься о подобном поступке.

– Бредни это все, – отмахнулась Наёмница. – Это просто слово, и все. Ну, говори!

– Сказав слово, я обрету возможность совершить поступок.

– Ну, я не думаю, что ты немедленно ринешься рубить всех подряд. И потом, завтра мы сами будем мертвые и холодные.

– Хорошо, – сказал Вогт и замолчал.

– Ну-ну-ну, – поторопила Наёмница.

Он молчал.

– Давай, попытайся. Это совсем просто: «Нам нельзя никого убивать!»

– Нам… нельзя… никого… убивать, – неуверенно повторил Вогтоус, и зрачки у него стали огромными, как луны.

– Хорошо, – похвалила Наёмница, едва уловимо улыбаясь. – Но что все-таки произойдет, если мы…

Вогт побледнел.

– …нарушим это правило? – невинным тоном закончила Наёмница.

– Я… я не знаю, – пробормотал Вогт. – Однако абсолютно уверен: что-то по-настоящему ужасное, – затем он встряхнулся, улыбнулся и принял прежний беззаботный вид. – Какая разница. Мы в любом случае не станем этого делать.

– Но… – еще раз попыталась Наёмница.

Вогт не слушал ее, старательно дергая заведенными за спину руками.

– Когда они связывали меня, я незаметно повернул запястья, чтобы не позволить затянуть веревку туго. Возможно, я смогу ее снять.

Спустя пару минут попыток, к величайшему изумлению Наёмницы, веревка упала в солому.

– Повернись.

Он развязал руки и ей. Наёмница с удовольствием пошевелила затекшими кистями, а затем провела под носом тыльной стороной ладони, пытаясь стереть кровь, но в итоге лишь размазывая ее по всей физиономии.

– Это основное правило игры, – тихо пояснил Вогт, усаживаясь рядом с ней на солому. – В ней много правил. О некоторых ты со временем догадаешься и без моих указаний. Так будет даже лучше – то, до чего мы дошли своим умом, усваивается накрепко. Чтобы ни случилось, не тревожься и помни: пока мы не нарушаем правила, с нами не случится ничего по-настоящему плохого.

– Смотря что считать по-настоящему плохим, – возразила Наёмница и устало положила голову на колени. – Я не могу поверить в происходящее. Я словно во сне. Все очень странно.

– Разве тебе не нравится происходящее?

Наёмница подняла голову и долго всматривалась в густеющую темноту – солнце снаружи почти село.

– Не знаю, – честно призналась она. – Прежде я никак не оценивала события моей жизни, так нечего и начинать. Разве это важно? Ничего-то мои раздумья не поменяют.

– Да, но все изменения, прежде чем воплотиться в реальность, сначала зарождаются в мыслях.

– Не говори мне таких вещей, я все равно не понимаю. Что будем делать?

– Ждать рассвета, наверное, – Вогт лег на солому и закрыл глаза. – Поговори со мной, – мягко попросил он.

Его мягкий голос обволакивал в темноте, как одеяло. Глаза Наёмницы закрылись. Она не знала, как можно успокоиться в такой ситуации, и тем не менее вдруг успокоилась.

– Я не хочу разговаривать.

– Пожалуйста.

Она фыркнула:

– Зачем?

Глаза Вогта сверкнули в темноте.

– Я многое понимаю в тебе, но почти ничего о тебе не знаю.

– Ну и что? Я тоже почти ничего о тебе не знаю.

– Тогда я тебе расскажу… Я был воспитан в обители. Мои настоящие родители мне неизвестны. Моего приемного отца звали Ветелий. Он был основателем Ордена и самым добрым человеком, какого я только знал… Когда мне исполнилось десять лет, он рассказал мне, как нашел меня. Однажды он покинул пределы обители, отправившись в одно из тех путешествий, в которых он разыскивал наших новых братьев…

– Вербовка, – пробормотала Наёмница. – Вот не могут умалишенные тихонько сидеть в своем гнезде. Нет, им надо тащить других.

– Был чудесный солнечный день…

– Разумеется, в какой еще день такое чудо, как ты, могло быть найдено, – глумливо заметила Наёмница.

– Пересекая цветущий луг, Ветелий увидел младенца, лежащего в траве. От кожи и волос младенца исходило сияние, и Ветелий подумал…

– «С таким ребенком можно поберечь деньги и не покупать свечей».

– Нет, – не согласился Вогт. – Он подумал: «Откуда здесь это странное дитя, словно принесенное из иного, высшего мира?»

– Он просто еще не успел унюхать твои пеленки, – возразила Наёмница.

– Он поднял меня на руки, так как его благородное сердце не позволяло ему оставить ребенка в беде. Поблизости он обнаружил несколько людей, распростертых на земле. На их теле не было ни единой раны, они казались спящими – и все же были мертвы. Словно магические стрелы из сверкающего света поразили их сердца, не поранив кожи…

Наёмница тяжело вздохнула.

– К делу, Вогт, – во второй раз назвать его по имени уже казалось привычным делом.

– Никто из них не походил на моих родителей, скорее, они походили на… разбойников, – Вогт выдержал паузу. – Я долго размышлял, что могло с ними случиться. И понял, – он снова драматически замолчал.

– Что понял? – спросила Наёмница, когда отчаялась дождаться продолжения.

– Правду.

– Какую правду?

– Всю.

– Не кривляйся. В рыло двину.

– Ну, я понял, что я действительно оттуда, – многозначительно объяснил Вогт.

– Из высшего мира? – протянула Наёмница.

– Нет. Да. Из Страны Прозрачных Листьев.

– Ага… – медленно кивнула Наёмница. – Как же тебя занесло в нашу кучу дерьма, бедняжечка?

– Высшие силы принесли меня, – доверительно сообщил Вогт. – Какие-то боги. Возможно, я даже сам – бог.

– Ага, конечно, – усмехнулась Наёмница. – От тебя прямо несет божественностью.

– Да нет же, – сказал Вогт. – Я серьезно. Я чувствую на себе высшее благословение. А также ответственность. Они принесли меня в этот мир и охраняли вплоть до того момента, пока Ветелий не обеспечил мою безопасность. Все это определенно было сделано с какой-то целью.

– И что это за цель? – прохладно осведомилась Наёмница, отчего-то рассердившись.

– Я спрашивал себя об этом. Просыпаясь и засыпая. Каждый день. Каждую ночь. Однажды мне приснился сон. Я увидел человека, утопающего в черной воде. Эта вода была не настоящая вода. Она тянула человека вниз. Как бы он ни стремился вырваться, он не мог, погружаясь все глубже во тьму. Проснувшись, я догадался, что должен разыскать этого человека, ибо он тот, кто наиболее достоин спасения. И мне следует поспешить, чтобы успеть до того, как он утонет.

– Невероятно, – хмуро прокомментировала Наёмница.

– Однако я не знал, как это осуществить. Внешний мир огромен, а мне предстояло отыскать в нем одного-единственного маленького человека. Вскоре после того, как мне явился этот сон, Орден погиб. Больше ничто не держало меня на месте, и тогда я понял: «Пора». В это мгновенье ветер подхватил меня и понес с огромной скоростью. Ты можешь это представить?

– Уж будь уверен: даже не пытаюсь.

– Не знаю, сколько это продолжалось – мой завороженный разум забыл о времени. Стоило ветру опустить меня на землю, как страшные люди с оружием схватили меня и швырнули в пещеру. Лежа на ледяной жесткой поверхности, так не похожей на мою уютную кровать в обители, я задался вопросом, как же мне удастся выполнить свое предназначение. И вдруг различил усталое дыхание поблизости, которое я уже слышал однажды – в своем сне, едва различая сквозь плеск воды.

– Кто же это дышал? – спросила Наёмница.

– Ты, конечно!

– Ха, – произнесла Наёмница. – Ну… да.

– Видишь. Ты считала, что до тебя никому нет дела. Но сами высшие силы позаботились о тебе, отправив меня тебе во спасение! Ты… ты мне веришь?

– Разумеется, нет, – заявила Наёмница. – Мне легче поверить, что быки летают. Зачем меня спасать? Во мне нет ничего особенного, я – как все.

– Нет, – горячо возразил Вогт. – Ты совсем-совсем особенная, потому что ты умеешь то, что никто здесь не умеет.

Наёмница пожала плечами и запрокинула голову, ощутив затылком влажность и холод стены. Разговор о ней самой начинал тяготить ее. Она не была такой дурой, чтобы поверить в собственную значимость. Даже если какая-то ее часть отчаянно мечтала об этом.

– Сменим тему.

– Тогда я могу рассказать тебе об обители.

– Не бог весть как интересно. Но ладно уж.

– Просыпались мы очень рано, до рассвета, потому что поздний сон ведет к притуплению ума. После умывания, до завтрака, у нас следовала пара утренних безмолвных часов.

– И что вы делали в эти безмозглые часы? – спросила Наёмница.

– Покинув свои кельи, мы молча встречали рассвет, и наши души взмывали к поднимающемуся солнцу.

– Вам больше заняться было нечем? – спросила Наёмница.

– Достижение гармонии, – надулся Вогт. – Вот наше дело.

– Должно быть, зимой это выглядело еще тупее: стая придурков стоит по колено в снегу и смотрит в небо.

– Там никогда не шел снег. Просто наступал период затяжных дождей.

– Это так далеко? – удивилась Наёмница. – Как же ты дотопал?

– Я же говорил – меня принес ветер, – недовольный тем, что Наёмница постоянно перебивает его, напомнил Вогт и продолжил прежним умиротворенным тоном: – По завершению утренних безмолвных часов мы завтракали.

– А что было на завтрак? – спросила Наёмница. Она не могла не испытывать повышенный интерес к еде – ее живот ныл от голода. Огрызок каравая, великолепный плащ, кинжал – все это у нее, разумеется, отобрали.

– Простой, но плотный завтрак из овощей, злаков и фруктов. Иногда – рыба, мы ловили ее в море.

– У вас было море?

– Да. Ты видела море?

– Нет. Но мне совсем и не хочется.

– Правда? Оно очень красивое. Море – как драгоценность на теле мира. Оно напитано светом, оно полно жизни. Оно больше чем все, что мы способны себе вообразить.

– Вернемся к рыбе, – прервала его Наёмница.

– К рыбе? – растерялся Вогт. – Ладно. Рыба была сырая и скользкая… это интереснее моря? – недоверчиво уточнил он.

– В сотню раз.

– Мы никогда не употребляли в пищу мясо животных, потому что у животных теплая кровь. Душа растворена в крови, именно душа согревает ее. Нельзя есть того, у кого есть душа. Кроме того, теплота крови роднит животных с человеком. Человек же не может есть человека или кого-то, очень похожего на него, верно?

– Зависит от ситуации, – возразила Наёмница. – У рыб, вообще-то, тоже есть кровь.

– Да, но рыбы плавают в холодной воде, поэтому кровь у них тоже холодная. Значит, у них нет души и они не как люди…

– Странно вы рассуждаете. Что же, если бросить рыбу в кипяток, ее кровь нагреется и у нее появится душа?

– Мы ели ее только сырой, – Вогт немного покраснел. – Все-таки немного тоскливо на одних только крупах, выпечке, овощах и фруктах…

– Тоскливо ему на выпечке, крупах, овощах и фруктах… Меня аж крючит от сочувствия, – буркнула Наёмница, с содроганием припомнив, что ей доводилось жрать.

– Правда? – благодарно отозвался Вогт. – После завтрака мы посвящали время обычным монастырским заботам…

– И какие у тебя были «заботы»?

– Библиотека.

– Это где книги, что ли? Так я и знала. По тебе видно, что тяжелее книжки ты ничего никогда не поднимал.

– Потом следовала пара дневных безмолвных часов…

– Скука какая…

– Мы забывали о стремлениях тела…

– А если кому-то сильно приспичит? Ему позаботиться о стремлениях тела или просто обосраться на месте, сделав непричастный вид?

Вогтоус закатил глаза, но терпеливо продолжил:

– И тогда наши души раскрывались, как цветы. Окружающее, виденное нами много раз, уже не могло заинтересовать нас. Кроме постоянно меняющегося неба. В небе всегда истина, ответы на все вопросы. Надо только спросить его.

– На мои вопросы оно едва ли снизойдет отвечать. Кто три дня назад спер у меня последние десять ксантрий?

– Небо не тревожат по пустякам, – возразил Вогт.

– А если бы сперли тысячу? – спросила Наёмница. Она понимала, что это глупо, но она вошла в раж и просто не могла заткнуться.

– Так учил меня Ветелий. Ты поймешь вскоре, что чувствовали мы: тело для души, как земля для цветка. Голая земля без цветка – бессмысленна, но, когда она дает жизнь цветку, выполняя предназначение, возложенное на нее природой, в цветке она обретает смысл.

– Ты испытывал мало боли, мало голода, – презрительно сказала Наёмница. – Тело делает с душей что хочет.

– Но без нее обращается в прах, так же как цветок увядает, вырванный из земли. Они взаимосвязаны, их существование пусто друг без друга. Только вместе они обретают ценность.

Наёмница не горела желанием вести столь сложные разговоры. Ее особенно раздражало то, что, понимая каждое слово по-отдельности, в такой их комбинации она переставала понимать что-либо вообще. Пытаясь отвлечься от чувства растерянности, она поковырялась в ноздре. Нос больше не кровоточил. Кровь застыла, превратившись в твердые сгустки.

– Ладно, – сказала Наёмница. – Как продвигался ваш день дальше?

– Обед – фрукты, овощи, злаки… рыба. После обеда мы получали позволение разговаривать и шли выполнять свою работу.

– Вы что, до этого все время молчали?

– Нет, мы разговаривали, но не словами. Слова обманчивы. Среди них много пустых, неискренних и ненужных. Чувства честнее, поэтому мы слушали их. Все, что кроме, легко объяснить жестами. И все же, так как в человеке живет потребность в словах, один час в день нам давался, а в большем и нет необходимости.

– Я заметила, – сказала Наёмница. – С тех пор, как мы встретились, ты треплешься не затыкаясь.

– Это потому, что языка чувств ты не понимаешь, – ответил хитрый Вогт.

– А что, пара вечерних молчаливых часов у вас тоже была?

– Три вечерних безмолвных часа – вечер склоняет к раздумьям. Я видел тысячи закатов, и все они были разные, как лепестки цветов. Или камни на морском берегу.

– А разве они не все одинаковые, эти камни?

– Потом был ужин…

– Теперь понятно, о чем вы думали во время вечерних тупящих часов…

– Оставшимся временем мы распоряжались по своему разумению. А ты бы хотела жить в нашей обители?

– Нет, – ответила Наёмница. – Я бы околела со скуки. Хотя от прозябания на выпечке и крупах я бы не отказалась.

– Мне никогда не было скучно. Только иногда тоскливо. Когда Ветелий ушел.

– Значит, его не зарубили вместе с остальными?

– Нет. Он отбыл несколькими годами ранее. Мне известно, где он – там, в Стране Прозрачных Листьев. Ждет меня.

– Откуда это тебе известно?

– Не знаю, откуда, только знаю, что знаю. Уверен, он сумел отыскать дорогу и теперь ждет, когда я сделаю то же самое.

– А чего же он не черкнул тебе письмецо с инструкцией?

– Этот путь каждый должен отыскать сам, – он посмотрел на нее сквозь темноту и выдал вдохновенно: – Знаешь, ты такая же, как мы.

«Я такая, как тот, кто устроил вам резню», – подумала Наёмница.

– И все-таки у всех есть имя, – прошептал Вогт.

– Опять ты об этом.

– Как тебя звали родители?

– Я не уверена, что они вообще меня как-то звали. Сколько себя помню, я была сама по себе.

Вогт помедлил.

– Может быть, ты тоже…

– Нет, – перебила его Наёмница. – В свое прибытие из высшего мира я не верю. Я же нормальная, я не как ты, – объяснила она, но прозвучало это достаточно беззлобно. – Думаю, мне просто все надоело однажды, и я ушла от них. А потом полностью их забыла.

– Но если ты ничего не помнишь о своих родителях и о том времени, когда была с ними, откуда ты знаешь, что они были плохими?

– Знаю, – с подавленной яростью ответила Наёмница.

– И как же ты жила самостоятельно?

– Как получится. Не вздыхай, меня это бесит. Я знаю, что тебе представляется. Я не была испуганной маленькой деткой. Я хотела есть – и думала о том, где бы раздобыть еды. Было холодно – и я думала, как бы согреться. Шел дождь – и я искала укрытие. Мне постоянно нужно было что-то делать, чтобы спасти себя. У меня не было времени на глупости. На всякие безумные мысли и смотрения на небо.

– Почему ты не хочешь понять, кто ты?

– Размышления о себе – это развлечение бездельников и тех, кто слишком труслив для чего-либо другого.

– Неужели никто никогда не пытался помочь тебе?

– Нет, – гордо ответила Наёмница. – Я как бродячая кошка, я сама по себе. Потому мне и не нужно имя – меня никто не зовет, я ни к кому не иду. Мне никто не нужен.

– Всем кто-то нужен, – возразил Вогт. Он коснулся ее плечом.

Наёмница отодвинулась.

– Не мне. Все, что ты говоришь – пустые бредни, в которые не стоит вслушиваться.

– Просто тебя никогда не любили, поэтому ты не можешь понять моих слов.

– Глупости, – разозлилась Наёмница. – Все люди враги меж собой. Только ненормальные, как ты, рассуждают, что мы должны понимать друг друга, мы должны помогать друг другу, мы должны учиться терпению, убивать – плохо. А я знаю одно – если не я, то меня, и лучше я их, а не наоборот.

– Ты можешь искренне в это верить. Хотя ты не веришь, – сказал Вогт. – Но ты чувствуешь иначе. В этом противоречии причина того, что твоя рана не заживает.

– Как ты считаешь, почему я до сих пор не убила тебя? – спросила Наёмница, всматриваясь в него сквозь блекнущую темноту, и продолжила, не дожидаясь ответа. Злость криком рвалась из ее горла. – Только потому, что с тобой я знаю, как потратить следующий час: перейти реку, найти карту, дождаться рассвета. Без тебя же я не представляю, что мне делать. Назад не вернуться, а больше мне некуда идти. Если я начну воевать, я умру. Кроме как воевать, я больше ничего не умею. Я могу сколько угодно спрашивать себя: «Что мне делать? Что мне делать?» – и ничего не смогу придумать, потому что у меня нет твоей способности к бредовым фантазиям. Вот и все. Я с тобой не потому, что мне ценна твоя жизнь или твоя компания. Я просто слишком растеряна, чтобы остаться в одиночестве. Встреть ты меня в моем лучшем состоянии, я бы тебя убила. Понял?

– Да, – согласился Вогтоус. – Но откуда ты знаешь, что завтра твое отношение ко мне не изменится?

– Я не чувствую перемен.

– У тебя низкая чувствительность к переменам. А ты уже не такая, какой была утром.

– Да я и разговариваю с тобой только потому, что темно и что ты такой странный тупица, что я за человека тебя не считаю. Значит, это все равно что я сижу одна и болтаю сама с собой.

– Какая разница, кем ты считаешь меня, если при этом ты позволяешь мне подойти к тебе ближе, – без обиды ответил Вогт, и Наёмнице вдруг пришла в голову тревожная мысль, что, каким бы простачком он ни казался, каких бы нелепостей ни произносил, он может оказаться умнее ее во много раз. Может, даже опасным.

– Ты никогда не замечал, что просто в тепле, исходящем от человеческой кожи, есть что-то омерзительное? – спросила она чтобы хоть как-то оттолкнуть его. В конце концов, она действительно так думала.

Луч солнца упал на ее колено, и она увидела полосу грязи на нем.

Ночь кончилась.

Наёмница вскочила на ноги и только тогда ощутила, как затекли ее мышцы.

– Мы проговорили всю ночь!? Рассвет! – выпалила она. Она представила, как веревка обхватывает шею, и ее заколотило от страха. Никогда прежде жизнь не казалась ей такой важной, такой необходимой. – Не-е-ет!

– Ничего страшного, – улыбаясь солнцу, успокоил ее Вогт. – Мы все делали правильно. Ну, почти все.

Со стороны зала, из-за двери, послышались хриплые голоса и звяканье ключей.

– Они сейчас будут здесь, – прошептала Наёмница, вжимаясь в стену.

– Это только Игра, – Вогт подошел к зарешеченному окну. – Вначале всегда легко.

Наёмница в ужасе смотрела на дверь. Ключ со скрежетом повернулся в замке один раз и застрял. С той стороны двери ругнулись.

– Иде-е-ем, – позвал Вогт как-то странно.

Наёмница обернулась и увидела его ноги, исчезающие в маленьком оконце в стене камеры – как он умудрился протиснуть в оконце свое пухлое тело было вне ее понимания. Оконная решетка лежала на полу.

Вогтоус глухо шмякнулся с другой стороны.

– Давай, – задыхаясь, поторопил он. – Здесь мягко падать, здесь куст.

Ключ издал скрежещущий звук, с усилием проворачиваясь во второй раз. Наёмница совершила резкий, ловкий прыжок из тех, что неоднократно спасали ее от смерти. Ей царапнуло грудь, живот, ноздри втянули показавшийся одуряюще свежим воздух, и, группируясь в коротком полете, она упала в куст.

За одну секунду ей успели представиться хмурые старые ежики, спешащие по своим делам, острые гвозди, гладкие наконечники стрел, тонкие, длинные лучи холодных звезд.

– О боги! Боги! – простонала Наёмница, выбираясь из куста на четвереньках.

Вогт схватил ее за руку, и они побежали прочь. За одним из домиков они остановились. Ни звука. Если за ними и бросились в погоню, то устремились в неверном направлении.

– Боги! – повторила Наёмница, поднимая к расцветающему небу просветленный взгляд. – Какие колючки!

– Колючки? – удивился Вогт, замечая их в плече Наёмницы и принимаясь выдергивать.

– Если я сейчас выпью воды, из меня отовсюду польется, – глаза Наёмницы все еще оставались выпученными. – Почему ты меня не предупредил, что этот … этот куст с колючками?

– Я не заметил, – Вогтоус покраснел. Его гладкие щеки свидетельствовали о его честности. – Во мне же нет ни одной!

– Да что у тебя за шкура! – поразилась Наёмница.

Вогт прислушался. У него даже уши дернулись, хотя Наёмнице, наверное, это только показалось.

– Нам бы лучше пойти. Нас ищут.

– Но куда? – с отчаяньем спросила истыканная колючками Наёмница.

– Туда, – указал рукой Вогт. – Там вода блестит.

Наёмница вгляделась в узкий проем меж домами и действительно увидела поблескивающую вдалеке воду.

– Поторопимся? – предложил она.

– Поторопимся, – согласился Вогтоус, и они припустили во всю мочь.

Они вылетели на пустынную полуразрушенную пристань. Вогт решительно сиганул с причала. Наёмница вскрикнула.

– Тише, – прошипел Вогт снизу. – Прыгай в лодку. Но осторожно, здесь какие-то ящики.

Наёмница подошла к самому краю, взглянула сверху на лодку, в которой, задрав голову, стоял Вогт, примерилась к свободному от ящиков пространству и прыгнула, приземлившись почти бесшумно.

– Молодец, – похвалил Вогт. Он сгреб мешки, валявшиеся возле ящиков, и вручил их Наёмнице. – Мы должны лечь и накрыться этим.

Они неудобно свернулись под мешками, из-за нехватки места тесно прижимаясь друг к другу, и почти сразу услышали голоса и топот. Лодка содрогнулась под чьим-то весом, и Наёмница зажмурилась от страха.

Их не обнаружили. Лодка плавно заскользила по воде. Вогт приблизил к ней лицо, тепло выдохнул ей в шею и прошептал: «Дышать можно». Только тогда Наёмница осознала, что все это время сдерживала дыхание и сейчас почти в обмороке от нехватки воздуха. О борт плескались волны. Какой умиротворяющий звук… Наёмница осознала, что ужасно измотана. Качка усыпляла. Вогтоус согревал. Впервые он не вызывал у нее раздражения. «Это чудесно, – сонно подумала Наёмница, – чудесно». Она слишком устала, чтобы контролировать свои мысли.

– В этих ящиках оружие, – прошептал Вогт. – Они торгуют им.

«Он чувствует оружие сквозь деревянные стенки, он чувствует меня сквозь мою огрубевшую кожу», – подумала Наёмница.

– Если ты заснешь, я разбужу тебе вовремя, – пообещал Вогт. – Спи.

Наёмница закрыла глаза и уснула. Мгновенно.

Створки над водой, установленные на выходе из города, со скрежетом распахнулись. «Плывите, плывите живо!» – крикнул кто-то. Лодка легко скользнула меж створок, и они сомкнулись за ней.

***

Вогтоус мягко барабанил по ее щеке кончиками пальцев.

– Проснись-проснись-проснись, нам пора. Прыгай в воду, тихо.

– Сам ты тихо, – буркнула спросонья Наёмница.

Вогт выполз из-под мешка и беззвучно, грациозно, как выдра, скользнул за борт. Наёмница последовала за ним. Холодная вода пробудила ее окончательно. Наёмница зависла в толще воды, слегка шевеля руками. Вогт пыхтел, задрав над водой нос. Течение быстро уносило лодку прочь. Лодочник не заметил их побег, так же как раньше не заметил их присутствие. Как только лодка скрылась из виду, Вогт громко спросил:

– Куда нам?

Наёмница покрутила головой, соображая.

– Туда, – указала она на место, где берег позволял выбраться.

Она плыла легко, с удовольствием разминая тело. Рана отреагировала на воду ноющей болью, но дискомфорт не превысил тот уровень, чтобы им нельзя было пренебречь. Вогт отставал и так плескался, что на голову Наёмнице летели брызги. У нее сложилось впечатление, что он по большей части пытается не утонуть и только немного плывет. Уже почти добравшись до цели, Вогт издал захлебывающийся крик и, когда Наёмница повернулась к нему, исчез под водой. Наёмница ругнулась, нырнула, вытащила его и обнаружила, что он смеется.

– Какого черта, Вогт? – сердито спросила она.

Он смеялся и ничего не мог объяснить. Наёмница за шиворот поволокла его к берегу.

Стоило ему оказаться на суше, как Вогт немного успокоился и сказал:

– Я рыбу поймал! Она меня ужасно щекотала.

– Рыбу? – не поверила Наёмница, выбираясь следом. С нее ручьями лила вода. Мокрые волосы прилипли к голове, одежда – к телу. – Это, наверное, мертвая рыба, раз ты сумел ее поймать.

– Нет, она запуталась в моей одежде, – объяснил Вогт. Он разжал руки, прижатые к груди, и к его ногам, отчаянно извиваясь, действительно плюхнулась большая серебристая рыбина.

– Хм, – запнулась Наёмница. – Что ж, благодаря твоей везучести у нас есть еда. Варить ее нам не в чем и не на чем, так что сожрем сырую, как ты привык.

– Да, но… – на гладком лбу Вогта обозначились морщинки. – Что же, нам придется ее… умертвить?

– Сама умертвится, – заявила Наёмница и свирепо выжала волосы.

Они молча смотрели на рыбу, бьющуюся на траве.

– Ей больно? – спросил Вогт, заметно бледнея. – Давай вернем ее в реку.

– Ну уж нет, – возмутилась Наёмница. – Тем более что она сама попалась. Ей не больно. Она просто задыхается.

Вогт вздрогнул.

– До сих пор я не присутствовал при подобном. Мне просто подавали рыбу на блюде, с запеченным картофелем в качестве гарнира.

– Я могу шибануть ее о дерево и прервать ее страдания, хочешь?

– Нннеет.

Рыба подергала хвостом и успокоилась. Они разорвали ее на части, честно («Ну, почти честно», – решила Наёмница) разделили пополам и съели. На вкус так себе и жуется плохо, но лучше, чем ничего.

Наёмница встала.

– Ты куда?

– Я тебе про все, что собираюсь сделать, должна рассказывать?

Однако она вернулась уже минуту спустя, позабыв от удивления, зачем вообще уходила… Она нашла свой плащ. Аккуратно сложенный, он лежал у корней дерева. Наёмница подняла его, развернула, не веря своим глазам, и на траву вывалились ее кинжал и ком земли. Огрызок каравая, припрятанный для себя, отсутствовал.

Наёмница быстро подняла кинжал и спрятала его в ботинок. Чтобы Вогт ни говорил, она не была готова расстаться с оружием. Это как лечь голой на гигантский муравейник, разве нет? Сожрут.

– Вогт, – сказала она диким от удивления голосом, разворачивая перед Вогтом плащ. – Можешь мне объяснить, как это здесь очутилось?

Он отреагировал спокойно.

– Это еще не самое странное, что может произойти в Игре.

О, Наёмница уже нисколько в этом не сомневалась. Она вдруг широко зевнула, и ее голова упала вперед. Однако прежде, чем уснуть, ей хотелось задать еще один вопрос. О решетке.

– Предположим, – начал объяснение Вогт, – что до нас там находился какой-то узник, который поставил себе целью выбраться и почти достиг ее – только лишь дернуть решетку, и она оказалась бы в его руках. Но тут явились стражники и увели его, и больше он не вернулся в камеру.

– Предположим, – согласилась Наёмница. – Хотя я не думаю, что это правда.

– Ну, мы же только предполагаем… – Вогт уселся на траву. – Пока ты будешь искать объяснений, не дождавшись, когда они сами придут к тебе, все, что ты найдешь, будет казаться неубедительным.

На Наёмницу снизошло озарение; ее лицо вытянулось.

– Ты знал?

– Что именно? – уточнил Вогт.

– О решетке! Вот почему ты был так спокоен! Ты знал, что мы в любой момент можем сбежать!

Вогт виновато потупился.

– Догадывался. Я был абсолютно уверен, что Игра даст нам возможность улизнуть, поэтому сразу осмотрел решетку и заметил, что она едва держится. Но это было самое подходящее время и самое подходящее место, чтобы получше познакомиться с тобой. Знаешь, когда ты думаешь, что настали последние часы твоей жизни, ты становишься более разговорчивой. Поэтому я решил, что не будет ничего страшного, если мы задержимся.

Наёмнице хотелось ударить его, но вместо этого она зевнула.

– А карту мы так и не нашли.

– Нет. Но обязательно найдем. А если не сможем, то она сама нас найдет.

Спустя десять минут они крепко спали на траве. С первым этапом игры они справились достаточно легко, и это не могло не внушать надежду.