Игра Бродяг

Глава 4. Шванн

Пробудившись, Наёмница ощутила спокойное тепло Вогта, прижавшегося к ее спине, а затем и нежный поцелуй солнечного света, льющегося на ее щеку сквозь брешь в листве. Пару минут она полежала в обалделой истоме, потом отодвинулась, выпуталась из плаща и встала. Она вытащила кинжал из ботинка, ботинок натянула на ногу, кинжал завернула в плащ и, подражая Вогтоусу, произнесла дурацким голосочком:

– Проснись-проснись-проснись! Очередные глупости сами себя не сделают!

Вогт безмятежно дрых. Его опущенные ресницы походили на веера из светлых пушистых перьев. «Так странно, – подумала Наёмница. – Почему я не испытываю к нему отвращения?» Придется признать – этот слюнтяй довольно красив. Насколько только может быть красив слюнтяй. Борода у него как будто бы не росла вовсе, и ничто не нарушало гладкость нежного, приятно округлого подбородка с маленькой ямочкой посередине. Наёмница вспомнила грубую щетину, что столько раз раздирала ей кожу, и страдальчески поморщилась. Откуда он такой, как он вообще может быть таким? Или и вправду…

Ну. Уж. Нет.

Наёмница размахнулась левой, босой ногой и дала Вогту пинка.

– Уже утро? – моргая и сипя спросонья, уточнил Вогт.

– Нет, уже день! Снова в бой!

– Это вовсе необязательно, – Вогт сел. Он взглянул на Наёмницу серыми большими глазами и спросил: – Как твоя рана?

– Нормально.

– Нормально или хорошо?

– А что, есть разница?

– Разумеется. Для меня.

– Тогда хорошо.

– Совсем не болит?

– Слегка. Я регулярно о ней забываю.

– Нам бы раздобыть чистую ткань для перевязки. И какую-нибудь мазь… – пробормотал Вогт, плетясь к речушке. – Я выглядывал в городе, но там не было ничего подходящего.

– Я сама разберусь с этим, – возразила Наёмница. – Это мое дело. Тебя не заботит.

Вогт поднял руки.

– Конечно. Только не сердись.

Склонившись к реке, Вогт плеснул на лицо воды и посмотрел на Наёмницу. Плеснул еще раз и снова посмотрел на Наёмницу.

– Что? Что? – не выдержала она.

– Да я все думаю о твоем имени.

– А чего о нем думать?

– Но когда-то же оно у тебя было, верно?

– С чего ты так решил?

– У всех есть имя, – убежденно заявил Вогт. – Мы с ним рождаемся. Называя нас, родители лишь придают ему определенную форму. Когда же я пытаюсь нащупать твое, я лишь натыкаюсь на пустоту. Разве ты сама не ощущаешь нехватку?

– Я не хочу говорить об этом.

– Почему?

– Потому что все это чушь, потому что мне совсем не интересно.

Вогт пожал плечами. Наёмница отвернулась.

– Знаешь, ты мне приснилась сегодня.

– У меня тоже бывают кошмары.

– Да нет. Ты мне не угрожала, не делала ничего плохого.

– Тогда это была не я.

– Ты шла. По мосту. Потом мост упал. Я испугался за тебя и проснулся. Увидел тебя поблизости, успокоился и снова заснул.

Наёмница то ли усмехнулась, то ли оскалилась.

– Очень содержательный сон, – сказала бы она, но слово «содержательный» не пришло ей на ум, поэтому она просто буркнула: – И что? Ничего.

Его сон она тоже не намеревалась обсуждать, и угрюмое, упрямое выражение ее лица намекало на это более чем ясно.

– Куда пойдем дальше? – спросил Вогт.

– Не знаю. Только не в Торикин.

– Что случилось с тобой в Торикине, что ты так его ненавидишь?

– Ничего, чтоб ему рухнуть.

Наёмница сжала свернутый плащ крепче, чтобы ощутить твердость запрятанного в нем кинжала. Наличие оружия утешает. О да, всегда.

***

Молодая поросль впитала прозрачную воду, бывшую прежде белым снегом, добавила к ней золотистый солнечный свет и все превратила в сияющий зеленый, хоть это было вопреки всем правилам цветосмешения. «Это что же, – не без удивления спросила себя Наёмница, – трава каждый год была такой, или просто весна выдалась особенно мокрой и солнечной?» Прогибаясь под ступнями, травинки затем снова поднимались, неповрежденные.

Наёмница устремила взгляд туда, где синее небо обманчиво соприкасалось с землей, и подумала, что это и есть настоящая свобода: идти к линии горизонта, которая край всему, и знать, что к ней невозможно приблизиться; ощущать кожей это огромное пространство, обозначенное зеленым полотном травы и бесконечно продолженное ввысь небом, наполненное светом и ветром. Данное тебе, как будто ты еще имеешь на что-то право в этом мире.

Вогтоус испытывал схожие чувства. Он успел уже не пять, и даже не десять раз споткнуться, так как большую часть его внимания занимало небо, а не неровности почвы. Впрочем, в этом не было ничего для него необычного – Вогт всегда при ходьбе смотрел куда угодно, только не себе под ноги, тогда как Наёмница наоборот – обычно горбилась и низко опускала голову, и в итоге кроме земли вообще ничего больше не видела. Вогт был счастлив.

Наёмница поглядывала на него украдкой. Она считала, что глупо быть беспричинно счастливым, и в то же время ее угнетало, что сама она не может надумать ни единой причины для счастья. Разве что деньги могли бы ее порадовать, потому что деньги означали возможность отдохнуть, подлечиться, забыть на время о крысах и прочей дряни, которой ей иногда не позволялось брезговать; может, даже снять комнату и поспать на кровати, а не на земле, под деревянной крышей, а не под небесной, хоть и впечатляющей своей обширностью, но гораздой на дождь, снег и прочие мерзости.

– Я устал, – сообщил наконец Вогт, отвлекшись от души и сосредоточившись на теле.

Наёмница не устала, но великодушно согласилась немножко посидеть.

– Если бы у нас была еда, – беспечально помечтал Вогт, – мы бы устроили отличный обед.

– Если бы мы были овцами, – сказала Наёмница, – мы бы тоже устроили отличный обед. Столько сочной травы вокруг.

– Чего бы тебе хотелось больше? – спросил Вогт. – Чтобы перед нами вдруг появилась еда или чтобы мы превратились в овец?

Наёмница не отвечала на глупые вопросы.

– Считаю, мне нужно предупредить тебя, хотя я не знаю, насколько это нам угрожает… – продолжил Вогт тем же тоном.

– Ты о чем? – насторожилась Наёмница.

Вогт безмятежно посмотрел в небо. Его серые глаза сейчас казались голубыми, как будто небо поделилось с ними синевой.

– О ловушках. Я отдохнул, мы можем идти дальше, – он вскочил на ноги и бодрой рысью помчался прочь от нее.

– О каких таких ловушках? – крикнула Наёмница, спеша нагнать его. Ей представилось, как земля внезапно разверзается под их ногами и они летят в открывшуюся черную яму.

– В любой игре есть ловушки, – уклончиво ответил Вогт.

– Мне плевать на любые игры, – огрызнулась Наёмница. – Что нас может поджидать в нашей?

– Не знаю, – только и раздалось ей в ответ.

Наёмница, уверовавшая в глубине души, что он если чего-то не знает, то наверняка догадывается, внезапно страшно на него обиделась.

– Но хотя бы где они? – раздраженно осведомилась она.

– Узнаем, когда в них окажемся. Или не узнаем. Знаешь, иногда попадаешь в ловушку, выбираешься из нее – и так и не понимаешь до конца, что это было на самом деле.

– Мы что, прямо вот сейчас можем очутиться в ловушке? – встревожилась Наёмница.

– Сейчас? Вряд ли, – заторможено-расслабленно откликнулся Вогт. – Еще даже следующий этап не начался.

– Начался, – констатировал он чуть позже.

Наёмница уставилась на него, и он молча указал ей на линию горизонта. Маленькие темные дергающиеся пятна. Наёмница прищурилась, но все еще не могла рассмотреть.

– Что это? – настороженно осведомилась она.

– Собаки, – мирно объяснил Вогт.

– Собаки?

– Да, охотничьи.

Теперь она и сама видела. Собаки приближались с ужасающей скоростью. От их лая зазвенел воздух. Они были огромные.

– Бежим, – заметалась Наёмница. – Скорее! Они же нас растерзают!

– Они все равно быстрее, – возразил Вогт и встал. – Если мы побежим, это только разозлит их, вот и все.

– Я боюсь собак, – панически зашептала Наёмница, беспокойно переступая с ноги на ногу.

– Не двигайся.

– Я боюсь! – закричала Наёмница. – Я боюсь! – и побежала.

Она мчалась как вихрь. Вогтоус испуганно посмотрел ей в спину и, сорвавшись, помчался за ней.

Псы настигали. Из-за горизонта показалась процессия ярко разодетых всадников.

Близкое рычание собак заставило Наёмницу и Вогта остановиться и одновременно обернуться. Что им оставалось? Разве что продолжать бежать еще несколько секунд, до тех пор, пока острые зубы не вцепятся в их икры. В голове Наёмницы промелькнула идея попытаться отбиться кинжалом, но желание утаить от Вогта тот факт, что она в очередной раз его не послушалась, заставило ее помедлить. А затем ее ударили в грудь тяжелые лапы. Линия горизонта опрокинулась, затылок больно стукнулся о землю, влажная собачья пасть крепко обхватила горло. Чувствуя острые зубы, глубоко вдавливающиеся в кожу, Наёмница в ужасе зажмурилась и хрипло задышала.

– Не дергайся, – с трудом выговорил Вогт, чье положение было не лучше. – Они ждут хозяев.

Последующая минута была одной из самых неприятных в жизни Наёмницы. «Ненавижу собак, – думала она. – Ненавижу. Разве что на вкус. На вкус они ничего. Лучше, чем крысы, определенно». По ее шее стекали капли собачьей слюны. Земля задрожала от ударов копыт – звук раздавался все ближе, и ближе, и ближе. Наёмница уже решила, что сейчас пробегутся прямо по ней (утешало одно – собаке тоже достанется), когда топот наконец-то стих.

– Взгляните, господа, каких странных кроликов поймали наши псы, – произнес насмешливый женский голос.

Послышался смех дружной компании – мужские и женские голоса вперемешку. Серебристо звенящий голосок насмешницы выделялся четче всех. Он ярости у Наёмницы потемнело в глазах.

– Не соблаговолите ли вы приказать вашим псам отпустить нас? – дипломатично предложил задыхающийся Вогт.

– Пожалуй, – медленно согласился женский голос. – Волк, Зуб, фу!

Челюсти разжались. Наёмница поднялась, держась за склизкое от слюны горло. У нее жгло язык от желания высказать этой дамочке, что она думает о ней и ее паршивых псах, но, увидев обидчицу, восседающую на прекрасном вороном коне, она потеряла дар речи.

«Нет, – подумала Наёмница, сама не замечая, что ссутуливается, как будто пытаясь стать меньше и незаметней. – Таких не бывает».

Небо и трава вдруг поблекли.

***

Все рожденные прежде женщины нужны были лишь для того, чтобы, потренировав руку на их лицах и телах, природа смогла создать лицо и тело Шванн. И, любимое дитя, Шванн предстала во всем совершенстве – кожа белая, как алебастр, рыжие волосы струятся по спине, как жидкое пламя. Ее красота завораживала и подавляла, занимала все собой, никому и ничему не оставляя места. Там, где была Шванн, была лишь Шванн – и только. Остальное теряло свое значение, утрачивало облик.

Сейчас Наёмница рассмотрела каждый хрупкий палец затянутой в перчатку руки, сжимающей позолоченную уздечку, но едва ли бросила взгляд на сопровождающих Шванн охотников.

– Знаете ли вы, где находитесь, бродяги? – услышали они низкий мужской голос. Один из охотников выступил вперед.

– Знаем. Здесь, – не отводя от Шванн восторженных глаз, ответил Вогт.

– Жалкое отребье! – воскликнул охотник. – Это владения самой Шванн – величайшей женщины в стране! Вот куда вы забрели, осквернив эти края своим мерзким видом и вонью ваших грязных шкур!

– Да, мы этого не знали, – кивнул Вогт, боясь моргнуть и упустить такую красоту из виду хотя бы на долю секунды. – Мы не хотели. Отпустите нас.

Охотник обнажил меч.

– О нет, вы так просто не уйдете! Никто и никогда не смел явиться в эти земли самовольно! Только смерть искупит вашу вину!

Наёмница судорожно сглотнула. Их действительно могли убить, и даже наверняка убили бы, если бы тут не вмешалась Шванн, чей голос тек как холодный прозрачный ручей:

– Думаю, нам следует повременить с этим, господа. Мы отправились на охоту, а поймали этих двоих – следовательно, охота наша была не безрезультатна, хотя и с несколько необычной добычей. Предлагаю отогнать их в мой замок. Мы столь редко видим настоящих простолюдинов, окруженные непроницаемой стеной отборнейшей знати, что представители черни, эти странные полулюди-полузвери, для нас лишь немногим уступают в экзотичности причудливым животным, которых привозят для нас с далеких островов. Во время вечернего пира они будут нашим развлечением, а завтра мы решим, что с ними делать – если, конечно, от них останется что-нибудь до завтра, – Шванн рассмеялась, а за ней рассмеялись и охотники.

«Смешно, – злобно подумала Наёмница. – Ну просто очень ХА-ХА. Особенно для тех, от кого до завтра ничего не останется».

Идею Шванн бурно поддержали все, кроме, разумеется, Вогта и Наёмницы. Они просто промолчали, понимая, что право высказывать возражения было безнадежно потеряно в тот самый миг, когда они ступили на эти земли. Впрочем, Вогт и не возражал.

Их погнали впереди лошадей. Вогтоус пыхтел себе преспокойненько, Наёмница же клацала зубами от унижения и злости.

– Она смеялась! – прошептала Наёмница Вогту. – Ее псы чуть не разорвали нас, а она смеялась!

– Красивая, правда? – выговорил тяжело дышащий Вогт.

– Смеялась! – повторила Наёмница, чья раненая гордость страдала и кровоточила. – Наши недавние неприятности в городе вскоре покажутся нам приятным воспоминанием. У тех сволочей в городе не было фантазии, мы хоть знали, чего от них ожидать. А у этой рыжей твари, поверь мне, фантазия имеется.

Казалось, этот мучительный бег никогда не закончится. Стоило Наёмнице и Вогту хотя бы немного замедлиться для передышки, как всадники начинали свистеть и покрикивать, а собаки принимались злобно лаять. Даже Наёмнице, привыкшей к физическим нагрузкам, это показалось слишком, а Вогт и вовсе обливался потом и дышал так, словно у него в горле дыра. Один раз он споткнулся, упал, и в то же мгновение длинный хлыст свистнул в воздухе, срезав пучок травы возле его ноги. Придись такой удар по ляжке, он снял бы слой кожи с такой же легкостью, как нож отделяет кусок подтаявшего масла. У Вогта сразу же обнаружились силы подняться и продолжить бег. «Теперь мы действительно обратились в зверей, – горестно подумала Наёмница. – Парочка трусливых удирающих кроликов!» Она опустила голову ниже, вся подалась вперед, и ее пятки засверкали вдвое чаще.

Едва не скатываясь кубарем, они помчались по склону, увидели пламенеющие в закате стены замка и, достигнув его в последнем рывке, упали у крепостных ворот почти бездыханные.

***

Подвешенная цепью к потолку, клетка была приподнята над полом примерно на половину человеческого роста. Она была чистой, но для двоих очень тесной – не более пяти шагов в длину и три в ширину. Сверху клетку прикрывал кусок алой материи.

Вогт не стал оказывать сопротивление и, широко улыбаясь, проследовал в клетку как в родную. Нуждаясь в отдыхе после пробежки, он не имел ничего против такого расклада. Наёмница показала себя беспокойным зверем. Она вцепилась в прутья металлической двери и орала, не позволяя закрыть дверь и впихнуть себя в клетку. Клетка отчаянно раскачивалась.

– Разожми пальцы, – уговаривал Вогт, подбадривающе улыбаясь. – Ничего страшного.

Но пальцы по собственной воле она так и не разжала: ее оторвали от прутьев и швырнули в клетку. Она могла бы как следует ушибиться, но, к счастью, налетела на Вогта, вбив его в решетчатую стенку.

– Поймал, – моргнув, сказал добрый Вогт и обнял ее большими мягкими лапами. Наёмница извернулась, ударила его локтем, села на пол и часто задышала.

– Ты заметила?

– Что?

– В саду.

– Я спрашиваю, что, а не где.

– Значит, ты не заметила.

– Хватит! – закричала Наёмница. – Хватит! Хватит! Все ужасно и без твоих глупостей!

– Зато мы увидим пир, – попытался успокоить ее Вогт.

– Из клетки, как звери, как какое-то поганое зверье! А они все будут пялиться на нас сквозь решетку, вопить, протягивать руки, пытаться схватить!

– Ой, – сказал Вогт. – Тогда это просто здорово, что мы в клетке – так им будет сложнее нас схватить. Как звери… Это ты отлично придумала. Словно животные. Теперь у меня есть план.

– Какое унижение, – прошипела Наёмница, зеленея от злости.

– Ты просто относишься ко всему чересчур серьезно.

– У тебя нет гордости, тупица.

«А еще у тебя нет представления, что с нами может сделать толпа изобретательных, любопытных, начисто лишенных сострадания людей», – подумала она, но вслух этого произносить не стала. Картины возможных истязаний, развернувшись пред внутренним взором, заставили все волоски на ее теле встать дыбом.

– Ты очень странная. Стоило приравнять тебя к животному, как ты смертельно обиделась. С тех пор, как я вынужден был покинуть стены монастыря, я не раз видел, как люди поступают так низко и подло, как никогда ни одно животное, поэтому, я думаю, едва ли здесь есть причина для обиды.

– Ладно, – неохотно пробормотала Наёмница. – Тогда что нам делать? Скажи мне, если ты такой умный!

– В данный момент – ничего, – невозмутимо заявил Вогт. Он сел и прикрыл глаза. – Просто расслабься и отдыхай, пока есть такая возможность. А потом постараемся повеселиться.

– Расслабиться? – поразилась Наёмница. Она потрогала языком свое сухое, шершавое, как кора, нёбо, провела ладонью по впалому животу. Рассчитывать хотя бы на кусочек хлеба и глоток воды не приходилось. Кинжал у нее, разумеется, отобрали. Зеленый плащ – и тот не отдали. Вот же уроды. – Мы в полной заднице, придурок, ты до сих пор не заметил?

– Незачем быть такой грубой, – надул губу Вогт. – К тому же это неправда. Это даже чисто физически невозможно!

– Я тебя сейчас стукну, – пообещала Наёмница, но не стукнула.

Она ухватилась за холодные прутья и тоскливо оглядела зал. Он был огромным, с великолепными арочными окнами и громадным камином, мертвым до осени. Тщательно вычищенное от золы, жерло топки темнело, как вход в пещеру. Пространство над камином занимал портрет увешанной драгоценностями хозяйки замка. Шванн была изображена в полный рост и натуральную величину, создавая иллюзию ее постоянного присутствия в зале – дополнительная причина для Наёмницы чувствовать себя отвратно. Художник удивительно точно передал и манящие изгибы тела Шванн, и несравненную красоту ее лица, и змеиную подлость ее взгляда. Менее крупные портреты Шванн, а также несколько зеркал в массивных золоченых рамах украшали другие стены. Стояли длинные столы и лавки возле них.

Пришла служанка с кипой скатертей и застелила столы. Наёмницу и Вогта, сидящих в клетке, она как будто не замечала. Лицо у нее было бледное и злое, а передник грязный. Когда служанка прошла мимо клетки, Наёмница уловила запах крови и птичьих перьев.

– Эй, неряха! – окликнула она служанку, чтобы немного повеселить себя. – Что у нас на ужин? Гусятина? Утятина? Пара-другая таких клуш, как ты?

Служанка смерила Наёмницу презрительным взглядом и молча отвернулась.

– Могла бы и сказать что-нибудь, уродина! – закричала Наёмница удаляющейся спине служанки. – Постирай свой передник!

Вскоре явились другие слуги. Они принесли разноцветные свечи и яркие гобелены с вышитыми на них цветами. Пока слуги украшали зал, Наёмнице представилась очередная возможность поупражняться в язвительности. Она выдала еще несколько столь же неудачных реплик, но никто даже не посмотрел в ее сторону.

– Выродки, – громко, чтоб все слышали, охарактеризовала она присутствующих и после этого наконец заткнулась.

Усевшись в углу клетки, Наёмница стиснула челюсти, и теперь ее растущая злоба, не находя выхода, копилась внутри. Небо за арочными окнами начало розоветь – закат. Вогт открыл глаза, принюхался и, вскочив, приник к прутьям.

– Пахнет вкусной едой.

– Эта еда не для нас, – напомнила Наёмница. Она стиснула виски ладонями, пытаясь раздавить гнусные воспоминания, заполонившие голову. Разумеется, это не помогло.

Слуги начали разжигать свечи.

– Запомни – мы зверики. И все будет в порядке, – Вогт взглянул в ее страдальческое лицо. – Эй, ты должна довериться мне. Иначе кому вообще ты будешь доверять?

– Если до тебя еще не дошло, кретин, я предпочитаю не доверять никому, – Наёмница вот только ядом не плевалась. – Зверики, будь ты проклят! Я даже придумала название для тебя – тупырь!

– Тупырь? Мне нравится, – обрадовался Вогт. – Тупырь, – повторил он. – Тупырь, тупырь, тупырь…

– Заткнись! – проорала Наёмница.

Она закрыла глаза, открыла и увидела не тысячу горящих свечей, а все затмевающее белоснежное лицо Шванн, вокруг которого пламенем вились потоки ее волос. Губы Шванн слегка изогнулись в улыбке, и Наёмнице подумалось, что, пусть они и ярки как кровь, но холодны, как у неживой. Прекрасные переливающиеся насмешливые глаза Шванн обратились на нее, и Наёмнице снова захотелось уменьшиться, превратиться в тусклую искорку, а потом и вовсе погаснуть. Никогда еще она не ощущала себя настолько ничтожной.

– Не правда ли они невыразимо странны, господа? – осведомилась Шванн у своей невидимой свиты. – Они, разумеется, не такие, как мы. Более того: их превосходит даже тот скот, что нам прислуживает. Порой я задаюсь вопросами, на которые принимаюсь искать ответы, даже если заранее убеждена, что обнаружить их невозможно. Вот сейчас я спрашиваю себя: что они представляют собой, эти бродяги? Действительно ли они – то, чем кажутся? В чем они схожи с нами, как бы невероятно это ни звучало? И в чем они отличны от нас? Может быть, в боли?

– Ты просто от безделья маешься, кровожадная сука, – прошипела Наёмница и затем хрипло вскрикнула, поддавшись ужасу: – Отпустите нас!

Кошмар приближался к кульминации. Вогт безмолвствовал, никак не помогая Наёмнице вытребовать их общую свободу. Глаза Шванн сверкали, как обледенелые изумруды.

– Этой ночью, господа, мы узнаем их сущность.

– Вогт, – испуганно позвала Наёмница. – Вогт?

Вогт упал на четвереньки. Его глаза, оказавшись вровень с глазами Шванн, неотрывно смотрели в них.

В Наёмнице гасли последние искры понимания.

Это зрелище завораживало ее и приводило в ужас. На ее руках поднялись тонкие волоски. Вогт тянулся к Шванн, не произнося ни слова, его глаза выражали лишь любопытство и кротость. Он походил на золотистого доброго зверя. Шванн почти неосознанным движением протянула к нему руку…

И Вогт осторожно, мягко лизнул ее ладонь.

– Что ты делаешь? – спросила Наёмница. – Недоумок, ты сошел с ума, так?

И опять ее никто не слушал.

Ее сознание оплывало, как свечи. Ее слепил желтый дрожащий свет. В шуме смеха и голосов она перестала различать собственные мысли. Вогт был мягок, нежен, безмозгл, ему было легко. Наёмнице же казалось, что большего унижения она в жизни не испытывала, хотя, конечно, испытывала – да сто раз.

Сейчас она вертелась в клетке волчком, впав в совершенное безумие, а к ней сквозь решетку тянулись руки. Она видела их уже и там, где их не было. Сплошь руки, руки, руки. Иди к нам, иди, и мы разорвем тебя в клочья. На нее выплескивали вино до тех пор, пока красная жидкость не пропитала всю ее рубаху, заставив ткань облепить тело, и ее маленькие, торчащие груди походили на твердые яблочки, которые всё норовили оборвать. По ее голове и телу ударяли обглоданные, обслюнявленные кости, и всякий раз Наёмница вздрагивала от отвращения.

Гости Шванн были совсем уже пьяные, глаза самой Шванн полны жестокого блеска. По клетке стучали – бум, бум, БУМ. В своем неистовстве они готовы были разорвать их на части. Затем клетку начали раскачивать, заставляя Вогта и Наёмницу беспомощно валиться друг на друга. Рана Наёмницы вскрылась, кровь каплями выступила на рубашке, невидимая на винном фоне – красное на красном. Шванн, обхватив прутья руками, прижалась лицом к решетке и жадно втянула ноздрями воздух. Ей не надо было видеть кровь, ведь она могла ее чуять.

– Достаньте оборванку, – потребовала Шванн. – Я хочу поиграть с ней.

Наёмница в ужасе отпрянула к стенке клетки. Это все. В руках Шванн она обречена. Вдруг Вогт поднял голову и то ли пропел, то ли выкрикнул дрожащий высокий звериный звук. Что-то было в этом звуке… что-то, проникающее в самое сердце, и даже бушующая в Наёмнице ярость погасла.

Она больше не чувствовала на себе морозящий, колющий взгляд Шванн. Без сил она сжалась в комок в углу клетки и закрыла глаза. Вокруг нее все сходило с ума, звуки смешались в монотонный рокот. Чуть позже, подняв тяжелые веки, она увидела, как Шванн протягивает что-то Вогту, а он берет это губами с ее ладони. Вся поверхность его кожи излучала сияние, словно его покрывала мягкая золотистая шерсть. Улыбнувшись, Шванн погладила его по щеке. Казалось, хозяйка замка позабыла о своих планах насчет Наёмницы и обо всех этих гнусных, бесчеловечных вопросах, что так часто приходили ей в голову. Все, чего ей хотелось – это трогать золотистую шерсть и смотреть в сияющие, полные преданности глаза.

***

Если бы не храп и пульсация боли в голове, Наёмница никогда бы не проснулась. Она чувствовала себя растерзанной. Рядом (собственно, где же еще, учитывая размеры клетки) безмятежно спал свернувшийся калачиком Вогт. Омерзительные раскатистые звуки совершенно определенно издавал не он.

Наёмница села, прислонившись спиной к холодной решетке, положила на колени сцепленные пальцы и хмуро оглядела разгромленный зал. Повсюду красовались объедки и подсыхающие винные лужи. Скатерть, стянутая со стола, валялась комом, обсыпанная осколками посуды. Из кома торчали чьи-то ноги, поросшие черными волосами. Эти ноги и храпели – вернее, их владелец. «Свинопир, – подумала Наёмница. – Прекрасное начало прекрасного дня». Она ударила Вогта ногой, чтобы разбудить его. Вогт засопел и перевернулся на другой бок.

Наёмница поменяла положение на более удобное и начала размеренно обрабатывать носком ботинка Вогтову спину. На пятнадцатый раз она перестаралась – Вогт взвизгнул, как щенок, зато наконец проснулся, вскочил и вылупил на нее свои светлые зенки.

– Доброе утро, – промямлил он.

– Ты вправду так считаешь? – поинтересовалась Наёмница.

В проеме двери вспыхнула облаченная в красное Шванн, и Наёмница уставилась в свои ободранные коленки. Пока Шванн дошелестела до них стелющимся за ней подолом своего пламенного платья, мышцы Наёмницы затвердели как камень. Вогт же с очевидным нетерпением ожидал, когда Шванн приблизится к ним. Наёмница испытала вспышку ледяной злобы. Проклятый недоумок, он совершенно не понимает исходящей от Шванн опасности. «Эта его тупость, – объяснила она себе, – кого угодно доведет до бешенства».

– Подними взгляд, оборванка, – раздраженно приказала Шванн. – Смотри на меня, когда я с тобой разговариваю.

Вогт пялился на Шванн во все глаза. Без всяких требований.

Наёмница неохотно отлепила взгляд от коленок.

– Умоляю простить меня, госпожа, – процедила она с почтительностью, сочащейся фальшью. От гнева она раскалилась добела. И лишь подозрение, что после ночного веселья, переполненного излишествами, утро Шванн тоже не радужное, чуть остужало ее. – Я вас не заметила.

На прекрасном мрачном лице Шванн мелькнула гримаса недовольства. Наёмница украдкой ухмыльнулась. Она представила, как Шванн начинает утро с того, что долго и мучительно выблевывает полупереваренные остатки того изобилия, что было употреблено вчера, и ухмыльнулась еще раз.

– Вам-таки удалось пережить эту ночь, – резко произнесла Шванн. – К сожалению, у меня не сохранилось воспоминаний о произошедшем, но, вероятно, здесь не обошлось без какого-то трюка. Следует ли мне сделать вывод, что вы не столь просты, как кажетесь?

Взгляд Шванн не отрывался от глаз Наёмницы. Наёмница понятия не имела, что ей ответить, чтобы это не навредило им еще больше, поэтому обошлась уклончивым:

– Должно быть, не следует.

– Вот как… – протянула Шванн. – Моя интуиция заставляет меня усомниться в правдивости твоего ответа.

«Так какого (…) ты вообще меня спрашиваешь, стерва?» – чуть было не выпалила Наёмница, но успела вовремя прикусить язык.

Вогт протянул к Шванн руку сквозь решетку.

– Меня зовут Вогтоус, – жизнерадостно сообщил он.

Усмехнувшись, Шванн посмотрела на его широкую ладонь – вероятно, наивная наглость простолюдина показалась ей забавной – и все же медленно положила на нее свою узкую руку, унизанную сверкающими перстнями, такими огромными, что странно, как ее хрупкие пальцы не ломались под их тяжестью.

Вогт широко улыбнулся, обнажая ровные зубы, белые, как у ребенка. «А мне он так никогда не улыбался», – угрюмо подумала Наёмница. Она ощутила острое желание всадить изогнутый кочевничий клинок прямо в его пушистый затылок, но вспомнила, что кинжал теперь находится неизвестно где. Как и плащ. Как и остатки гордости, что были при ней еще накануне… Не успев зажать ладонями самовольный рот, она выпалила:

– Отдай мой плащ!

Высвободив ладонь, Шванн отступила от клетки и насмешливо уточнила:

– Тебя интересует плащ или то, что в нем спрятано?

– Плащ, – быстро ответила Наёмница, воровато покосившись на Вогта.

Шванн ухмыльнулась и засчитала себе победу. Наёмница стиснула зубы и зачислила себе поражение.

Вдруг Шванн покачнулась и заметно побледнела – похоже, похмелье давало о себе знать.

– Здесь душно, – пробормотала она, схватившись за висок. Но затем ее рука бессильно упала вниз, и пальцы скрылись в складках платья. – Мне нужно на свежий воздух. Прогуляюсь в саду. Вы двое составите мне компанию.

В руке Шванн оказался ключ. Перед тем, как отпереть клетку, она пристально посмотрела в глаза Наёмницы.

– Не советую тебе предпринимать какие-то неразумные действия. Что бы ты ни попыталась сотворить, результат будет один: мои люди разорвут тебя в такие мелкие клочки, что и собаки потом не найдут чем поживиться.

– Не сомневаюсь, – буркнула Наёмница.

Наёмница решила покинуть клетку с достоинством: выпрямила спину и широко шагнула вперед, с грохотом треснувшись лбом об оказавшуюся неожиданно низко перекладину. Шванн растянула губы в снисходительной улыбке. Вогт должен был спросить как обычно: «Тебе больно?»

Но не спросил.

Наёмница уныло побрела последней, ощущая, как веревки все туже затягиваются на горле. Если она не предпримет «неразумные действия», то неминуемо наступит удушение. А если предпримет, то уже никогда не сумеет себя собрать. Выбор довольно сомнительный. Неудивительно, что ей не по себе.

Голова раскалывалась.

***

– Что тебе известно обо мне, оборванка? – спросила Шванн, не оборачиваясь.

Вогт шел следом, не замечая ни тепла, ни света, ни пения птиц, и благоговейно придерживал край ее подола, чтобы он не волочился по траве.

«Этого не может быть, – подумала Наёмница во внезапном озарении. – Ничего этого не было раньше. Да я в жизни не видела ни единого замка!» На секунду она твердо уверилась: Шванн никогда не существовало, но затем она с удивлением обнаружила, что в действительности много слышала о Шванн. Что в стране нет женщины могущественнее. Что даже кочевники не смеют нарушать пределы ее владений. Что вся ее прислуга – исключительно отпрыски знатных семейств, и им запрещено поднимать взгляд на Шванн, ведь она столь прекрасна, что мужчины, единожды посмотрев на нее, впадают в тоску – в ущерб их обязанностям, а завистливые женщины начинают ее ненавидеть.

Наёмница не знала, насколько все это правда, но сама уж точно возненавидела Шванн и горела желанием придушить ее, хотя едва ли это было связано с красотой хозяйки замка. Наёмница и до встречи со Шванн хорошо понимала, какая она – темная, худая и взъерошенная. Ну и что? Однако в присутствии рыжей стервы она ощущала себя не только уродливой, но и ничтожной – и именно это доводило ее до безумия. Она не была ничтожной! Наверное…

Интересно, впадет ли Вогт в тоску?

– Я слышала, что ты – куртизанка, – с улыбкой, более похожей на оскал, ответила Наёмница после долгого молчания. На самом деле формулировка была несколько иной – «фаворитка правителей». Что ж, суть-то одна и та же. – Что, я достаточно много о тебе знаю?

– Ну, а кто ты, можешь не рассказывать. Я сама все увидела, – очаровательно осклабилась Шванн. – Не то чтобы на лбу написано, но что-то вроде, не так ли, оборванка? – она ввинтилась взглядом Наёмнице в висок, где под покрывалом волос сверлило и жгло клеймо.

– Это только мое дело, – ответила Наёмница со смертельным холодом в голосе. Но как бы она ни стремилась уничтожить противницу своей ненавистью, та оставалась неуязвимой для нее.

Шванн рассмеялась.

– Не думаю.

Одновременно они обратили взгляды на Вогта. Он улыбался.

– А кто такие куртизанки?

«Хорошо, что он недоумок», – подумала Наёмница.

– Он не недоумок, – сказала Шванн.

– Я не недоумок, – подтвердил Вогт.

– Как тебя зовут, оборванка? – лениво осведомилась Шванн. Снисходительность в ее голосе сменилась настороженностью.

– Наёмница.

Шванн задумчиво потерла подбородок.

– Это твое настоящее имя? – уточнила она каким-то особым тоном.

– Нет, – вставил Вогт. – Не настоящее. У нее нет имени.

– Нет имени? – повторила Шванн эхом, как Вогт когда-то.

– Нет. Совсем, – радостно подтвердил Вогт.

Если бы Наёмница могла, она бы просочилась сквозь почву и унеслась подводными водами прочь отсюда.

– И что? – спросила она вызывающе.

Шванн развернулась так резко, что подол, удерживаемый Вогтом, обмотался вокруг ее лодыжек. Хотя она и стремилась скрыть волнение, но Наёмница видела его в ее сжатых губах, в блеске ее глаз, в том, как замерли ее руки, вскинувшиеся, как будто они собирались что-то схватить.

«Зачем ты сказал ей? – повернувшись к Вогту, спросила Наёмница одним лишь взглядом, опасаясь даже пошевелить губами. – Зачем?!»

Вогт пожал плечами.

– Игра, – глубокомысленно и громко ответил он.

Если бы не подавшая голос Шванн, Наёмница бы его придушила.

– Я устала, – капризно заявила Шванн. – Я хочу побыть одна, мне нужно отдохнуть. Сейчас вас отведут в замок. Приведите себя в порядок. То, что вы бродяги, меня мало волнует. А вот соответствующий запах я терпеть не могу. Вечером вы мне понадобитесь.

Казалось бы, Наёмница должна испытать облегчение. Но вместо этого ее терзало тоскливое чувство. Хотела бы она знать, когда эта сучка их отпустит – если отпустит вообще. И что так взволновало Шванн в том обстоятельстве, что у Наёмницы нет имени?

– Мы хотим есть, – сказала Наёмница.

Шванн махнула рукой. Ей не терпелось от них избавиться.

– Вас накормят.

– И еще, – встрял вдруг Вогт со своей подзабытой заботой. – У нее ранено плечо. Ей нужны лекарство и бинты

– Да, конечно, бинты, – утомленно согласилась Шванн. – Уведите их! – чуть повысив голос, приказала она кому-то.

Вероятно, челядь Шванн действительно обладала способностью становиться по желанию невидимой – чтобы быть всегда на подхвате, но при этом не мозолить глаза. Появившись невесть откуда, слуги живо схватили Наёмницу и Вогта под локти и потащили к замку.

– Пустите, – прошипела Наёмница. – Я сама пойду.

Разумеется, ее не послушали, силой подавляя ее попытки вырваться, тогда как Вогт спокойно ступал рядом. Когда за ней захлопнулась тяжелая дверь, Наёмница поняла, что в ближайшее время возможности сбежать ей не представится. Впрочем, так или иначе, а смиряться и не сопротивляться она не собиралась.

***

С усилием оторвав старую повязку, Наёмница промыла плечо, с некоторой опаской обработала его предложенной мазью и перевязала чистыми бинтами. Плечо болело, но все же оказалось в гораздо лучшем состоянии, чем она ожидала. Просто поразительно, что рана до сих пор не воспалилась. Почти так же поразительно, как тот факт, что Шванн подчинилась требованию Наёмницы и приказала вернуть ее зеленый плащ.

Морщась от неискреннего отвращения, Наёмница натянула на мокрое тело одежду, принесенную слугами Шванн. Чистейшая одежда – как это непривычно! Никогда раньше у нее не было столь аккуратно пошитой рубашки из такой белой, гладкой ткани. Черные короткие штанишки, которые ей выдали взамен ее рванины, тоже очень порадовали. Поверх новой рубашки Наёмница застегнула свой старый ремень.

Она присела на край кровати (кровать!) и обвела взглядом комнату. Конечно, это была самая обычная комната, из тех, в которых селят прислугу, и все же Наёмницу с непривычки пугала подобная роскошь. Неужели кто-то постоянно живет в хорошем доме, каждую ночь спит на кровати? Ей это казалось настолько невероятным, что даже думать об этом не стоило. «Я бы так не хотела», – сказала она себе и отчетливо расслышала ложь. Она посидела некоторое время, сжимая пальцами предплечья, а затем встала и направилась к Вогту.

Вогт лежал на кровати, прикрытый покрывалом лишь до пояса, после умывания розовый, как новорожденный поросенок. Наёмнице это как бы не понравилось. В комнате воды было по колено, словно он не столько принимал ванну, сколько выплескивал воду на пол. Хотя, возможно, так оно и было, ведь воды в бадье осталось совсем мало.

– Что ты разлегся как скотина? – спросила Наёмница просто для того, чтобы завязать разговор. – Тебя, похоже, совершенно не заботит, как мы будем спасаться отсюда.

Вогт медленно повернул голову. Ресницы у него были все еще мокрые.

– Спасаться? – спросил он.

– Да, полудурок. Ты еще не понял, в какой кошмарной ситуации мы оказались?

– Оказались?

– Сначала она чуть было не скормила нас своим мерзким псам, потом загнала до последнего издыхания, потом посадила в клетку, как зверей, и издевалась над нами вместе с оравой своих гостей! Кроме того, она вынудила нас искупаться с мылом!

– С мылом? – переспросил Вогт.

По сравнению со столь изощренным издевательством все преступления Шванн, даже последнее, с мылом, поблекли. Наёмница взорвалась.

– ХВАТИТ ПОВТОРЯТЬ ЗА МНОЙ СЛОВА! – закричала она.

Вогтоус надулся.

– И что ты предлагаешь? – спросил он с непривычной холодностью.

– Бежать!

– По-моему, нам и здесь неплохо.

Такого ответа она точно не ожидала. Вогт даже не смотрел в ее сторону. Что ж, тогда она тоже видеть его не хочет. Наёмница уставилась в пол. По полу полз черный жучок. Она проследила за ним взглядом. Он почти дополз до ее ботинка. Злость вспыхивала, как искорки на груде неостывшего пепла. Когда жучок подполз ближе, она подняла ногу.

– Не смей, – вмешался Вогт, у которого глаза были даже на затылке. – Не понимаю, с чего вы, люди, решили, что можете вот так топтать все, что только не попадется вам под ноги. Не вы создали этих существ, не ваше право их уничтожать.

– Мы – люди? – вспыхнула Наёмница. – А ты кто, ты кто?

Вогт выпятил губу. Между ними стеной встала тишина. Наёмница еще раз убедилась, что легче сдвинуть гору, чем что-то втолковать упертому Вогту.

– Она придумает еще что-нибудь ужасное, – сказала она, но для Вогта ее слова были пустым звуком. – Не молчи, – почти взмолилась она, хотя последнее, чего ей хотелось – так это чтобы ее голос звучал умоляюще.

– Ну… – протянул Вогт, и горло Наёмницы стиснуло. – Это ведь ты ей не нравишься…

– Что? – тонким голосом произнесла Наёмница.

Вогт водрузил на голый живот сцепленные руки. В его глазах отразилось противоречивое чувство. Наёмница ждала, медленно коченея.

– Это все из-за тебя, – наконец решился Вогт. – Если бы ты не побежала, собаки не начали бы нас преследовать, и, может, мы прибыли бы в замок более достойным образом. Да и в клетке мне было не так уж и плохо. Я бы даже повеселился, не порти ты мне все своими криками.

Наёмнице показалось, что она упала в глубокий колодец. Она падала и падала в темноте, а затем ее ударило о ледяную воду и дух вышибло.

– А вот как, значит, – задыхаясь, выговорила она. – Эта стерва не виновата. Она добрая. Милая. Куда ни пни, везде сплошная прелесть.

– Она красивая, – возразил Вогт, мрачнея. – Я не думаю, что она плохая. Ей просто скучно. И она так одинока.

– Вокруг этой твари толпы людей. Как она может быть одинока?! – вспыхнула Наёмница. – Она настоящая гадина, вот и все, кто она!

Вогт надул губу.

– Тебе ли говорить об этом? Я прибыл спасти тебя, и что же – я слышу слова благодарности? Напротив, ты только бранишь меня: недоумок, тупица. Вечно грозишься причинить мне вред. Что бы ты ни думала о ней, ты сама еще хуже! Мое терпение не безгранично, и оно иссякает. Я уже жалею, что встретил тебя!

– Вот как? – тихо спросила Наёмница, непроизвольно делая шаг назад.

– Я жалею, что встретил тебя, – твердо повторил Вогт.

– Как ты можешь быть таким? – пораженно спросила Наёмница. – Я не могла и представить, что ты…

– Я могу быть каким угодно. Каким угодно. Ты еще не поняла? Все, хватит. Ты мне надоела, – заявил Вогт, поворачиваясь к ней спиной.

Внутри у Наёмницы все просто кипело от злобы.

– Вот и хорошо. Я рада, – заявила она. – Плевать мне на тебя.

– Так ты рада или тебе плевать?

Она подошла к нему, замахнулась и опустила руку со всей силой. Все, о чем она думала, так только о том, как бы сделать ему максимально больно. Однако она не смогла его ударить. То есть она, конечно, ударила бы, но в последний момент он схватил ее за запястье. Наёмница дернула рукой, поражаясь, что ей не хватает сил вырваться, а затем замахнулась второй. Но и вторую руку тоже перехватили. Мягкая, но твердая хватка. Может, пнуть его? Ведь у него нет третьей руки, чтобы остановить ее. Но она отчего-то не решилась.

– И что теперь? – спокойно осведомился Вогт. – Я сильнее.

– Отпусти меня, ты, кретин! – выпалила Наёмница, умирая от злости. – Отпусти меня немедленно!!!

– Чтобы ты снова попыталась меня ударить? Я знаю все, что ты станешь делать. Ты ведешь себя как ребенок.

– Что-о? – закричала Наёмница. – Как ребенок?

– Да.

– Нет!

– Да.

– Нет! – выкрикнула она ему в лицо.

Вогт закатил глаза.

– Может, перестанешь скандалить и все-таки выслушаешь меня? В конце концов, чем тебе еще заняться, пока я держу тебя и не отпускаю. Так вот: всю свою жизнь ты отбивалась и огрызалась – и теперь продолжаешь это делать даже там, где это не нужно. Эти занятия так занимали тебя, что не оставили тебе времени на то, чтобы повзрослеть, вот ты и осталась разочарованным, озлобленным, одиноким, боящимся всего ребенком, – он высвободил ее запястья. – Ты просто притворяешься, что ты взрослая и сильная. Теперь не тебя бьют, а ты всех лупишь. Ууу, какая ты злая, всем страшно. Да в твоих злобных мыслях половина не правда. Ты врешь даже самой себе. С чего тогда мне тебе верить?

– Да кто ты… – пробормотала Наёмница, пятясь к двери. – Ты просто хочешь наговорить мне гадостей. Но с чего ты взял, что меня задевает вся эта чушь?

– Когда ты кричишь или ругаешься, на самом деле ты плачешь.

– Заткнись!

– Ты плачешь сейчас.

Наёмницу пошатывало от ярости.

– Я сверну твою поганую шею!

– Предлагаю завершить этот бессмысленный спор, где никто никого не слушает, – вежливо предложил Вогт. – Я предпочитаю более конструктивный диалог.

– Отлично, – выплюнула Наёмница, уязвленная неведомым словечком «конструктивный». – Оставайся здесь! С ней!

Она выскочила в коридор и хлопнула дверью так, что чудо, как весь замок Шванн не обрушился (чему Наёмница была бы только рада). Минуты три она тяжело, яростно дышала, а потом приоткрыла дверь и нерешительно заглянула в комнату.

– Ты, кажется, не понял… Уже сегодня вечером я сбегу отсюда. А ты останешься, и мы никогда не встретимся снова. Шванн опасна. И как же наша Игра, Вогт? – впервые в жизни она старалась говорить мягко и убедительно. Никогда прежде ей не приходило в голову хотя бы попытаться.

Вогтоус лениво покосился на нее.

– Я не знаю, зачем мы ссоримся, – примирительно начал он, и Наёмница приободрилась. – Мне это совсем не нравится. Давай разрешим все мирно. Ты – уходи. А Игру я могу продолжить и без тебя.

Внутренне Наёмница визжала и изрыгала ругательства. Внешне она осталась спокойной, как каменное изваяние.

– Да, нам действительно не стоит ссориться. Я тоже могу продолжить и без тебя, – вот уж во что Наёмница совершенно не верила – без Вогта Игра невозможна. – Попрощаемся сейчас?

– Да, – легко согласился Вогт. – Прощай.

– Прощай, – ледяным тоном ответила Наёмница. – Я надеюсь, Шванн вырвет тебе ноги.

У себя в комнате Наёмница села на пол возле кровати и стала ждать, когда Вогт явится забирать свои слова обратно. Но он не пришел и не забрал, и они остались с ней, громыхали в ее черепе, повторяясь снова и снова. «Просто не могу поверить, что он предал меня, – потрясенно подумала она. – Так легко». Только сейчас к ней пришло осознание, что она возложила на Вогта поразительное количество доверия. Это было так глупо. И так на нее не похоже.

– Мне все равно, – произнесла она вслух. – Дальше я пойду без него. Нужен он мне. Я и знать его не знаю.

Хорошо, что в комнате не было зеркала и она не видела своего несчастного лица.

***

Еда была прекрасной. Если бы сейчас Наёмница могла ощущать вкус, она бы оценила. Стол тянулся от одного конца зала до противоположного – нелепо огромный для них троих. Вогт сидел слева от хозяйки, иногда случайно соприкасаясь с ней локтями. Шванн была сверх меры оживлена и много говорила. Ссутуленная Наёмница располагалась там, где ей приказали расположиться – в противоположном торце стола, и, забывая о еде, пыталась понять, отчего у нее такое ощущение, будто над ней издеваются.

– Ешь, оборванка, – снисходительно приказала Шванн. – Тебе понадобится много сил.

Много сил? Наёмница вздрогнула и посмотрела на Вогта, с которым они за весь вечер не обменялись и словом, так как уже попрощались ранее. Вогт и глазом не моргнул.

– Он все пытался установить в стране мир, – продолжала Шванн прерванный рассказ. – Столько усилий и времени, и ради чего? Утопическая идея, пустые надежды. Зато он был очень красивый. Вьющиеся волосы, глаза цвета фиалок. Таких красивых глаз я ни у кого не видела ни до ни после. Хотя твои, мой друг, мне тоже очень нравятся, – Шванн погладила Вогта по руке, и Вогт закачался на волнах счастья.

Наёмница подавилась куском мяса и закашлялась. Ни Вогт, ни Шванн не посмотрели в ее сторону.

– Я терпела его еще месяц, – рассказывала Шванн дальше. – Сейчас я уже не способна на такое постоянство. Когда я бросала его, он плакал. Мне даже стало жаль его. Все-таки очаровательные глаза. Но мечты глупые. На следующий день я узнала, что он закололся. Какой бессмысленный поступок. К тому же противоречащий его собственным убеждениям. Он всегда говорил – кровопролитие проблему не решит.

– Чем ты гордишься? – огрызнулась прокашлявшаяся Наёмница. – Тем, что угробила человека, который пытался остановить все то дерьмо, что в этой стране происходит?

Вогт поморщился, словно она сказала что-то невыносимо глупое. «Так бы и врезала», – угрюмо подумала Наёмница.

– Нет, – Шванн, вынужденная объяснять идиотке очевидные вещи, снисходительно приподняла изящные красные бровки. – Я горжусь тем, что, если бы не моя красота, все могло бы быть иначе. Я определяю настоящее и будущее. Тебе не понять. Такие, как ты, издыхают каждый день, и что? Меняет ли это ход истории? Нет. Никто и не заметит, если ты вдруг исчезнешь, – Шванн улыбнулась себе под нос, сверкнув белоснежными зубками. Рыжеволосая, она удивительно походила на лису. Хитрую быструю лисицу, сжимающую в пасти кровоточащую, растерзанную, но все еще живую мышь.

– Твое влияние? – не выдержала Наёмница. – Если все оно сводится к тому, чтобы причинять вред, так ты просто паразитка. Как гриб трутовик, иссушающий дерево. Как те черви, что поселяются у нас в кишках.

Она встала из-за стола и ушла, оставив на тарелке почти нетронутую отбивную.

В длинном каменном коридоре, увешанном зеркалами, она встала возле окна. «Центр мира, ты думаешь, ты центр мира?» Ее знобило от всего, что здесь с ней происходит. Ей просто хотелось кричать. Что бы она ни делала, Шванн становилась все больше и больше, а она сама все меньше и меньше. Так можно и вовсе исчезнуть. Впрочем, – и в этом Шванн права – никто не заметит ее исчезновения. Даже Вогт. Она ошиблась, сочтя его особенным.

Летний ветер мягко коснулся ее щеки. В это время года темнело поздно, и небо все еще оставалось голубым как бирюза. В отсутствие Шванн Наёмница снова могла его видеть, и неожиданно по ее щеке скатилась одинокая слеза. Небо было словно… освобождение. В его красоте не было ни капли яда. Наёмница не понимала, что именно так ужасает ее в Шванн… но отчего-то, при взгляде на рыжеволосую хозяйку замка, ее живот заполняли острые осколки битого льда.

«Ничто по-настоящему прекрасное не может быть всеобъемлющим», – прошелестело в ее голове. Это была не мысль Наёмницы. Она даже не знала этого длинного последнего слова, о смысле которого могла только догадываться. Но тогда чья это была мысль? Наёмница ведать не ведала. Она словно прилетела к ней с потоком ветра, утешая ее как раз в тот момент, когда она так нуждалась в утешении. Однако, чем больше Наёмница думала об услышанном, тем больше понимала, что так оно и есть. Хорошие вещи оставляют тебе свободу. Они оставляют тебе тебя.

Шванн красивая. Она всего лишь красивая. Но разве это дает ей право считать, что другие люди созданы лишь для ее удовлетворения ее прихотей? Да кто она вообще такая? Наёмница понемногу успокаивалась. Это наваждение Шванн. Вогт не наговорил бы ей мерзостей, будь он в нормальном состоянии. Наёмница знала это. Нет, чувствовала.

Она прошла по коридору дальше и спустилась по лестнице, истершейся под миллионами подошв. Никто не попытался помешать ей, но это не значит, что она больше не пленница. Ее не останавливают лишь потому, что она не делает ничего, что могло бы вызвать протест Шванн.

Солнце согрело деревья в саду. Их листья касались ее, как пальцы. Нежно. Наёмница начинала понимать, почему Вогту так необходимо ощущать мир вокруг. Хотя сейчас для него не существует ничего, кроме Шванн… весь его мир свелся к рыжеволосой красавице со злыми глазами. Несправедливый обмен, хотя Шванн этого не объяснить.

Наёмница протянула руку и коснулась зеленой ветки. И вдруг чья-то маленькая, покрытая серой шерстью лапка царапнула ее ладонь. Наверное, Наёмница должна была хотя бы вздрогнуть, когда ее вот так застали врасплох, но не вздрогнула. Она раздвинула листья и увидела странного серого зверя, заключенного в клетку, подвешенную на ветвь. Длиннолапый, изящный, он сидел на корточках, совсем как человек, устало наклонив мордочку с большими, словно плошки, глазами. Глаза были ярко-желтые, выразительные и печальные. Никогда в жизни Наёмница не видела подобного существа.

– Эй, кто ты такой? – спросила она.

Зверь промолчал – но так зверям и положено. Хотя прутья клетки позволяли зверю высовывать наружу лапы, срывая листья, усеявшие дно клетки мягким зеленым ковром, все же сама клетка показалась Наёмнице тесной и неудобной. Кроме того, зверю, по-видимому, нездоровилось, потому что он мелко дрожал и его глаза заметно слезились. Не то чтобы Наёмница пожалела животное (ведь она никого никогда не жалела), и все же… ей стало как-то не по себе.

Зверь снова протянул к ней лапку, словно моля о помощи. Наёмница просунула палец сквозь прутья, хотя и отметила, что лучше бы этого не делать – вдруг укусит, и зверь обхватил его прохладными пальчиками с крошечными ноготками. В его медленных аккуратных движениях было что-то завораживающее. И смотрел он так умно, как далеко не каждый человек. Поучаствовав во множестве боев, Наёмница мгновенно узнала это смиренное выражение. Оно означало, что зверь умирает.

– Зачем Шванн держит тебя здесь? – рассердилась она. – Откуда тебя увезли для нее?

Веки зверя дрогнули, смаргивая слезы, и Наёмница ощутила полное эмоциональное опустошение. Она попыталась отдернуть руку, но зверь не хотел отпускать, продолжая сжимать ее палец.

– Я не могу ничего для тебя сделать. Клетка заперта, а ключа у меня нет, – словно оправдываясь, сказала Наёмница. Она говорит с животным – какая глупость. – И вообще, зачем такому маленькому зверю клетка с такими толстыми прутьями? Будь они тоньше, тебе доставалось бы больше света.

Пытаясь хоть чем-то помочь, Наёмница перевесила клетку туда, куда падало больше солнечных лучей, чтобы зверь мог согреться. Она поставила бы клетку на траву, в центр солнечного пятна, но где-то шныряли псы Шванн, и она решила, что это будет не лучшей идеей. Уходя, она оглянулась на зверя, чувствуя себя виноватой и раздражаясь из-за этого, а затем быстро зашагала прочь.

Теперь она видела и другие клетки, которые не смогла заметить утром, когда Шванн была хозяйкой ее глазам. Так вот что имел в виду Вогт, когда спросил ее вчера: «Ты заметила?» Значит, тогда он еще мог различать что-то, кроме Шванн…

Обитатели остальных клеток были не менее экзотичны и не менее несчастны чем тот серый зверек, которого она увидела первым. Может, им было холодно в чужой стране, а может, за ними неправильно ухаживали. Блуждая по саду, Наёмница чуть не наступила на большую разноцветную птицу, шныряющую под ногами. «Даже в самой необычной птице проглядывает что-то куриное, когда ее крылья обрезаны и она не может летать», – отметила она.

Она старалась не приближаться к клеткам и уж тем более не задерживаться возле них надолго. Все равно она никак не может помочь их грустным обитателям, так зачем размышлять о них? Солнце ее уже не радовало. Как бы оно ни светило, ему было не одолеть тьму, затопившую сад Шванн.

Вернувшись в комнату, она легла на кровать и лежала без движения, пока голубое небо не стало темно-синим, почти черным. Тогда она сказала себе: «Пора» – встала и набросила на плечи зеленый плащ.

Она немного постояла у двери Вогтоуса, унимая протестующую гордость. Когда она совсем уже решилась и подняла руку, чтобы постучать, из-за двери донесся чей-то голос. Глухой, низкий – он не мог принадлежать Вогту. Надеясь разобрать слова, она прижалась к двери ухом.

– Она собирается убежать, – теперь говорил Вогт. – Надо срочно сообщить госпоже. Если мы упустим ее, госпожа очень рассердится.

Его хриплоголосый собеседник согласился.

Дверь распахнулась. Наёмница в этот момент уже перепрыгивала шесть последних ступенек лестницы. Беззвучная, как кошка, она помчалась по длинным коридорам, вжимаясь в стены и сливаясь с тенью, стоило ей расслышать чьи-то шаги. «Ну уж НЕТ! – стучало в ее голове. – Я все равно убегу!»

Хотя в замке Шванн не составляло труда заблудиться, в течение дня Наёмница успела хорошо запомнить путь на выход и теперь не теряла его даже в темноте. Кроме этого, она позаботилась высмотреть дерево, ближе прочих подступающее к окружающей замок стене. Тонкой, хрупкой стене, не способной выдержать серьезной атаки, лишь отгораживающей территорию и скрывающей ее от ненужных взглядов – Шванн не нуждалась в защите стен, когда ее опекали сильнейшие люди страны.

Наёмница выбежала в темный сад, на свободу, в шелест листвы, жадно заглотнула прохладный воздух, и силы ее утроились. Это было ее боевое состояние, прежнее, до того злополучного сражения, в котором она так глупо подставилась и получила ранение. Состояние, когда ее тело словно теряет вес, а мышцы, сильные и гибкие, подчиняются ей полностью. Вопреки ослепляющей темноте, она мчалась по саду с невероятной скоростью, огибая деревья, и ни разу не налетела ни на одно, даже ветки не задела. Звери смотрели на нее из темноты сверкающими глазами, и дыхание ветра казалось Наёмнице дыханием подавленной жизни. Только раз она остановилась и, присмотревшись, смутно различила очертания большеглазого зверя: он лежал на дне клетки, свернувшись в клубок. Был ли он мертв либо же крепко спал, сложно сказать. Вероятно, он находился на границе этих двух состояний.

Отыскав нужное дерево, Наёмница высоко подпрыгнула, ухватилась за ветку и, подтянув все тело, встала на нее. Перебираясь с ветки на ветку, она без страха карабкалась вверх, к самой вершине. Совершив рискованный прыжок, она повисла на руках и посмотрела вниз: расслабленно болтались ее смуглые, почти сливающиеся с темнотой ноги. Кожа Шванн наверняка сияла бы, как снег. Ну и что. Она с силой качнула бедрами и легко перескочила на стену. Все. Ей осталось только сигануть вниз и уповать на удачу – чтобы больше одной ноги не сломалось. Уж тогда она как-нибудь да убежит.

И Наёмница полетела вниз… Не в ту сторону, с пронзительным визгом, спиной к земле, не сгруппировавшись, с раскинутыми руками и ногами, ударяясь с ужасающим стуком о ветки. Она хорошо продумала свой прыжок. Но вот что некто, поджидающий с наружной стороны, в решающий момент собьет ее со стены, запустив в нее чем-то очень тяжелым, в ее плане не учитывалось.

Наёмница шмякнулась о землю, такую родную и важную, перекатилась на живот, подобрала все, что уцелело, и, увлажняя почву слезами боли, завыла:

– Су-у-укаа…

Шванн подошла к ней и потрогала ее кончиком блестящей туфельки.

– Стерва – провыла Наёмница. – Убить меня хотела?

– Такую убьешь, – не согласилась Шванн. – Как же твоя особенная способность? Он не говорил тебе?

Наёмница шмыгнула носом, что, вероятно, означало отрицательный ответ.

– Я могла бы схватить тебя раньше, не доводя до травм, но решила, что тебе не помешает хорошенько усвоить: меня никому и никогда не одурачить, – объяснила Шванн. – Думаешь, ты очень умная? Да кто ты вообще такая? – рассмеялась она. – Поднимите ее.

Стонущую и бранящуюся Наёмницу подняли, проволокли через весь сад и снова бросили в пустом гулком зале замка. Зеркала с разных ракурсов отразили ее маленькую скорченную тушку.

– Вон, – приказала Шванн слугам. – У нас с ней особенный разговор.

Их оставили в одиночестве. Наёмница приподняла голову (что стоило ей определенных усилий) и посмотрела в мерцающие изумрудные глаза своей мучительницы.

– Чего тебе надо от меня? – прохрипела она.

– Ничего невыполнимого, оборванка, – ласково ответила Шванн и вскинула уголки рта в очаровательной улыбке. – Всего лишь найти кое-что и принести это мне.

– Я не твоя поганая собака – найди, принеси, – огрызнулась Наёмница. – Почему это должна сделать именно я?

– Бедная дурочка, – вздохнула Шванн. – Конечно, ты ничего не понимаешь. У тебя в принципе большие проблемы с пониманием.

– По делу, – процедила сквозь зубы Наёмница.

– Обязательно, – Шванн подошла ближе и, наклонив голову, посмотрела ей прямо в глаза. Наёмнице было тошно взирать на Шванн снизу-вверх и, пошатываясь, она кое-как встала. – Уже многие годы я обдумываю решение одной проблемы. До этого дня справиться с ней представлялось мне невозможным, но теперь у меня есть способ.

– Какой еще способ? – предчувствуя подвох, спросила Наёмница.

– Ты.

– Я?

Шванн положила ладонь на ее щеку. Наёмнице хотелось стряхнуть ненавистную конечность, словно омерзительное насекомое… но она не пошевелилась. Кожа Шванн была шелковистой и прохладной. Так ощущался бы лунный свет, обрети он достаточную плотность. Ресницы Наёмницы опускались сами собой. Это была власть Шванн, и Наёмница могла ненавидеть ее, но не могла ей не подчиниться.

– Я встречала людей с именами красивыми и невзрачными, длинными и короткими, причудливыми и самыми заурядными. Но человека без имени я вижу впервые. Хотела бы я знать, что ты с ним сделала, однако сейчас нет времени на подобную ерунду. Что действительно важно, так это преимущество, которое твоя безымянность дает тебе там, куда тебе предстоит отправиться.

– Не трогай меня, – открыв глаза, через силу произнесла Наёмница, но испытала сожаление, когда перестала чувствовать пальцы Шванн на своем лице. Наёмница отступила на шаг. Шванн усмехнулась – усмешка лишь слегка изогнула ее губы и сразу увяла. – И куда же ты намерена меня зашвырнуть?

– В замок Колдуна, – небрежно бросила Шванн.

– Что-о-о? – при наличии хорошего меча Наёмнице не составляло большого труда справиться с отрядом из пяти-семи человек. Она могла неделю обходиться без пищи и пить воду из трухлявого пня без особо вреда для себя. Но колдовство? Еще пару дней назад она бы заявила, что не настолько глупа, чтобы верить в подобные бредни. Однако с тех пор многое поменялось, и предложение Шванн повергло ее в ужас. – Да я и носа туда не суну даже за все золото мира!

Выражение глаз Шванн намекало, что у нее заготовлен сюрприз. Гадкий гнусный сюрприз.

– Есть нечто дороже золота, – сладким шепотом произнесла она и крикнула: – Приведите его!

Если Наёмница считала, что на новое потрясение она сегодня уже не способна, она неправильно считала. Слуги Шванн вволокли в зал Вогта, старательно украшенного кровоподтеками и синяками. Один его глаз был закрыт и обведен синим кругом.

– Вогт! – воскликнула Наёмница, рванувшись к нему. Слуги Шванн отпустили Вогта (он упал на колени) и мертвой хваткой вцепились в нее, не позволяя сдвинуться с места.

– Надо же, сразу узнала, – довольно констатировала Шванн. – Хоть это и нелегко сейчас, когда он так изменился. Я покажу тебе мою справедливость. Я предоставлю тебе право выбора.

– Отпусти его, – с ненавистью глядя на нее, потребовала Наёмница.

Нежный голос Шванн посуровел.

– Не перебивай меня, оборванка. Итак, выбирай: либо ты приносишь мне то, что я хочу, и я отпускаю вас обоих, либо же я отпускаю только тебя в нагрузку с твоей нечистой совестью, а твоему дружку солнышка никогда не видать, потому что глазки его закроются навсегда.

От страха глаза Наёмницы стали большие, безумные и блестящие. «Разумеется, ты уходишь, – услышала она свой собственный голос. – Он тебя предал, ты ему ничего не должна! Уходи. Уходишь? Молодец!»

– Я пойду, – ответила она. – Пойду и найду то, что так тебе нужно. Только, пожалуйста, не бейте его.

***

Вогта утащили прочь. Руки Наёмницы дрожали, и она скрестила их на груди.

– Что я должна найти и принести? – устало спросила она.

– Мое обещание.

– Что? Ты издеваешься?

– Не в данный момент, – уверила ее Шванн.

– Как ты это себе представляешь?

– Оно выглядит как некий предмет. Маленький, необычный. Без надписей.

Наёмница старалась не думать о том, что опять пошли нелепые разговоры, вся странность которых просто не способна разместиться у нее в голове.

– Что за обещание? – подозрительно осведомилась она.

Шванн глубоко, печально вздохнула.

– Что ж, придется рассказать тебе. Незнание ситуации может помешать тебе добиться цели.

– Вперед, – буркнула Наёмница. – Только постарайся говорить так, чтобы я не уснула.

Шванн не обратила внимания на ее грубость.

– Я родилась младшей в семье богатого и очень знатного человека. С самых ранних лет я отличалась невероятной красотой. У меня было шестеро старших сестер, но ни одна из них не могла сравниться со мной. Более того – вполне миловидные, на контрасте со мной они блекли и начинали казаться чуть ли не дурнушками. Вскоре они оказались отодвинутыми в тень и позабытыми всеми, даже нашими родителями. Я не видела своей вины в их участи – ведь причиной всему стала моя красота, а ее дала мне природа без моих просьб и согласия. Мои сестры ненавидели меня в отдалении; я росла и хорошела с каждым днем, будучи королевой каждого пира. Мужчины роились вокруг меня, как пчелы…

– …как мухи, – буркнула Наёмница.

Шванн проигнорировала ее.

– Стоило мне улыбнуться, любой из них был моим. Они бросали ради меня возлюбленных, которым когда-то расточали клятвы верности, забывали о женах и детях. Лучшие друзья превращались в кровных врагов. Вассал предавал господина. И тогда я поняла: если моя красота разрушает то, что считается самым ценным – и родственные связи, и узы любви, и цепи клятв – то она и есть высшая ценность.

– Логика, прямо скажем, не ахти, – вставила Наёмница.

– С тех пор тоска, которая так часто змеей сворачивалась в моем сердце, покинула меня, и жизнь потекла легко и приятно. Мне исполнилось двадцать пять, и двадцать шесть, и однажды я стала замечать, что моя кожа уже не так свежа, а в уголках глаз наметились первые морщинки. Я впала в черное отчаянье. Наш замок опустел и помрачнел. Никто не мог вернуть мне былую беззаботность после того, как я осознала ужас неизбежного старения. И тогда мой отец, превозмогая страх, обратился к двум братьям-колдунам, известным силой своего колдовства, а также своим человеконенавистничеством. Неизвестно, через что ему пришлось пройти, чтобы уговорить их, но однажды они вдруг возникли в парадной зале нашего замка, соткавшись из воздуха. Пусть колдуны, но они были еще и мужчины, а значит, я могла управлять ими. Они не догадывались, в какую ловушку попали. В то время они были очень молоды, угрюмы и неопытны почти во всем, что не касалось колдовства. Они дали мне зелье, прозрачное, как роса, одна капля которого вернула мне свежесть семнадцати лет. Так и началась их связь со мной, не принесшая им добра.

– Вот уж не сомневаюсь, – фыркнула Наёмница, презрительно глядя на Шванн.

– Я дразнила их, намекая на страсть то одному, то другому. Ссорила их и мирила тысячу раз на дню. Мысль о том, что я распоряжаюсь теми, кто владел сверхчеловеческими практиками, кружила мне голову. Каждый раз они ссорились все яростнее, а мирились все неискренней, но я не замечала этого.

– Сучка тупая, – пробормотала Наёмница. В голове у нее были одни многоточия.

– Однажды младший брат принес мне цветок, самый прекрасный из когда-либо выраставших на земле. Но незадолго до этого старший подарил мне сверкающий драгоценный камень, так что я бросила цветок и упрекнула: «Это твой подарок? Взгляни, что дал мне твой брат». Младший молча ушел от меня, вернулся в свой замок и убил брата. Тот сопротивлялся изо всех сил. Хитрость помогла младшему победить, но победа далась ему слишком дорого, потому что в противостоянии он истощил почти все свои колдовские силы. Едва живой, он упал без чувств. Очнувшись и осознав, какое страшное преступление совершил и чего лишился, он в горе и ярости выколол себе глаза, ведь через них моя красота отравила его разум. Это трагичная и красивая история.

– Отвратительная история, – возразила Наёмница. – В ней все повели себя как уроды, но некоторые дамочки особенно омерзительны.

– Он возненавидел меня и больше не появлялся в моем замке, а между тем необходимое мне зелье, каплю которого я должна выпивать каждый день, заканчивалось. Отца моего уже не было в живых, и мне ничего не оставалось, кроме как самой обратиться к Колдуну с мольбами. Вероятно, мое лицо не изгладилось в его памяти, и он сдался. Зелье было выдано, я вернулась с победой, но несколько лет спустя, когда бутыль опустела, мне пришлось вновь проследовать тем же путем. Он ждал и тосковал, печаль сделала его сердце твердым, как камень.

– Как до этого любовь обратила в камень его мозги, – пробормотала Наёмница.

Шванн чуть дернула бровью и, не останавливаясь, продолжила:

– В этот раз он не собирался легко уступать моим просьбам. Он поставил условие: либо я убираюсь, не получив и капли, либо он позволит мне на протяжении ста лет вести ту веселую жизнь, которая так мне нравится, снабжая зельем по первому требованию – но по истечении этого срока я вновь прибуду в его замок, чтобы остаться там навсегда, разделив с Колдуном его одиночество, причиной которого я же и являюсь. И я выбрала второе.

– Как будто при твоем тщеславии у тебя был выбор.

– Колдун заставил меня дать ему обещание, а обещание, выданное колдуну, невозможно нарушить. Что ж, сказала я себе, за сто лет мне успеет надоесть весь мир. Однако годы шли, а я так и не сумела смириться с тем, что однажды мне придется замуровать себя во мраке с унылым слепцом. Размышляя, как бы мне сбросить с себя цепи, я пришла к единственному выводу: мне ничего не остается, как только выкрасть обещание.

– Сколько у тебя осталось времени? – спросила Наёмница, взгляд которой был тяжел, как каменный валун.

– Неделя.

Наёмница жестко усмехнулась.

– Ты, однако, не слишком торопилась разобраться с этим делом.

– Дура, – нахмурилась Шванн. – Все куда сложнее, чем ты себе представляешь. В его замок несложно проникнуть, но выйти из него – почти невозможно, если Колдун сам тебя не выпустит.

– И как я должна это сделать? – настроение Наёмницы становилось все сумрачнее и сумрачнее. Во что она ввязалась? И из-за кого? Наглого пухлого монашка, оказавшегося к тому же весьма скользким типом.

– У всех, кто приходит служить к нему, Колдун отбирает имя. Они забывают свое прошлое и свои намерения и ничего не могут сделать против него.

– Можно назваться по-другому. Пусть отбирает фальшивку.

– Ты глупа, оборванка. У человека одно-единственное имя. Называй себя так или иначе, твое истинное имя всегда при тебе. Невозможно помешать Колдуну отобрать его. Но тебя, – Шванн по-лисьи улыбнулась ей, – это не должно беспокоить. Все, что у тебя есть – это унизительные прозвища, которыми ты сама себя наградила, либо же их вручили тебе другие. Наёмница. Шлюха. Грязь.

– Ты бы мне не грубила, старушка, – перебила Наёмница. – Не забывай – спасение твоей шкуры зависит от меня. Лучше расскажи, что я должна делать в замке Колдуна.

– Ты придешь к нему и попросишься в услужение. Разговаривая с ним, не вздумай лгать ему – ложь он почует и сквозь стену. Просто умолчи о том, чего ему знать не следует.

– А что отвечать на вопрос «Как тебя зовут?»

– Любое имя сгодится. Хотя бы… не знаю… будешь, например, Аирид. Неважно. Днем прилежно выполняй свои обязанности и старайся ничем не выделятся. По ночам отправляйся на поиски. Отыщи мое обещание и выкради его. И еще кое-что…

– Еще кое-что? – нахмурилась Наёмница. – Эй, об этом мы не договаривались!

– Я с тобой не договариваюсь. Я тебя заставляю, – напомнила Шванн.

Взгляды двух пар глаз – зеленых и карих – столкнулись, как мечи. Находись здесь Вогт, он бы ощутил в этот момент, сколько в действительности сходства между этими двумя женщинами. Но Вогта не было, а Наёмница и Шванн не допускали и мысли, что могут быть хоть в чем-то схожи.

– Также ты должна разыскать зеленый камень. У меня осталось ровно семь капель зелья, но после того, как ты принесешь мне зеленый камень, я могу не беспокоиться об этом. Теперь слушай меня внимательно, если не хочешь сгинуть в замке: не прикасайся к предметам с именами, даже если они выглядят совершенно безобидно. Ни один из них не оказался там без причины.

– Предметы с именами? – растерялась Наёмница. – Как я пойму, что у них есть имя?

– На них написано, бестолочь. Читать ты, разумеется, не умеешь, но уж буквы как-нибудь сумеешь отличить от декоративных закорючек, дурочка?

– Я умею читать! – возмутилась Наёмница.

Шванн не была настроена восторгаться ее грамотностью и продолжила:

– Если через семь дней ты не вернешься, мне придется отправиться к Колдуну, но прежде я убью твоего друга.

– Он мне не друг.

– Как тебе угодно его называть, – глумливо хихикнула Шванн.

– А как мне добраться до замка? Пешком?

– Дура, – рассмеялась Шванн. – Пешком ты и за год не доберешься, – она хлопнула в ладоши и громко приказала: – Принесите напиток.

Слуга внес дымящийся кубок. На подносе возле кубка лежал полотняный мешочек с длинной тесьмой. Шванн взяла кубок и протянула его Наёмнице. В нос ударил резкий, едва терпимый запах, заставив Наёмницу отпрянуть.

– Что это? – зажав нос, спросила она.

– Напиток, настоянный на четырнадцати колдовских травах и муравьях особого вида, распространенного только в землях Колдуна. Щетинки с крысиных хвостов, немножко перетертых дождевых червей… мне продолжать?

– Нет!

– Пей. В течение ночи ты окажешься в замке Колдуна.

Наёмница неохотно взяла кубок и, преодолевая спазмы в горле, взглянула на мутную жидкость.

– Может, я лучше пешком?

На белом лбу Шванн возникли тонкие аккуратные морщинки.

– Нет времени. Пей.

– А это что? – Наёмница указала на мешочек.

– Четырнадцать сушеных волшебных трав, крылья здешней мошкары, щетинки с крысиных хвостов и, разумеется, дождевые черви. Кинешь в воду и выпьешь чтобы вернуться обратно.

«Если вернусь», – сумрачно подумала Наёмница. У нее вовсе не было такой уверенности.

Шванн собственноручно повесила мешочек ей на шею.

– Повторяй за мной, – почти заботливо сказала она. – Не задерживаться дольше семи дней, не лгать, не выделяться среди остальных, не трогать предметы с именами. Если не понимаешь, что это, но оно вызывает сильнейшее любопытство, можешь прихватить с собой. А если оно внушает страх – лучше вообще не прикасаться.

– Поняла, не тупая.

– Не огрызайся. Я знаю, что ты способна зазубрить правила наизусть, а после все забыть и поступить по-своему, то есть совершенно неправильно. Такова уж чернь – не способна противостоять своим низменным порывам.

– Ага. Ты-то проявила чудеса выдержки. Оттого сейчас и в заднице, – буркнула Наёмница.

Шванн обуглила ее взглядом.

– Мне все равно, как ты отыщешь мое обещание и зеленый камень, но без них не возвращайся.

– Да, – кивнула Наёмница. – Только не причиняй боль Вогту.

– Я подумаю… что с ним можно сделать.

Вдруг Наёмнице пришла в голову жуткая мысль.

– А что, если Колдун догадается, что мое имя – подделка?

– Тогда нам обеим будет очень жаль. И даже хуже.

Наёмница вздохнула и закрыла глаза, готовясь сделать глоток. «Вогт, паршивец, – подумала она. – Что мне приходится ради тебя делать, и, самое главное, зачем?» Дождевые черви наверняка добавили просто для противности… если колдовское зелье не противное, оно не в счет. Она решительно отпила из кубка, и словно жидкое пламя хлынуло в ее горло, потекло вниз. Наёмница скрючилась от боли. Ее закрутило, затрясло, а затем швырнуло куда-то. «Не ори, терпи», – приказала она себе и закричала, но ее крик поглотила черная вязкая тьма.