Идентификация эльфа

2

Вольфганг не любил утро, точнее, раннее утро. Он любил ночь. Любил одиночество. Ночью он оставался наедине со временем. Вы знаете, как оно, остаться наедине со временем? Нет? Попробуйте как–нибудь. Хотя… Возможно, никто, кроме Вольфганга и не знает, что значит остаться наедине со временем. По крайней мере, даже те, кто проводил иногда часть ночи в обществе Вольфганга, не замечали ничего особенного. Вольфганг ночью ничем не отличался от Вольфганга днем. Когда на него смотришь или слушаешь его, трудно представить себе мир без Вольфганга. Представьте себе мир без солнца, без зеленой травы, без моря. Нет? А без Вольфганга? Представили? Значит, вы просто не знаете Вольфганга. Это нормально. Вы можете его не знать. Главное, что теперь вы всегда его узнаете, как только увидите эльфа, без которого трудно представить мир.

В замке ордена «возвышенных» все просыпались с первыми лучами солнца. Все, кроме Вольфганга. Здесь все знали, что он не любит раннее утро и любит ночь, потому что ночью остается наедине со временем. И все закрывали на это глаза. Потому что каждый мог представить орден без самого себя, но не мог представить орден без Вольфганга.

Тот день сразу же начался не так, как обычно. Проснувшись, Вольфганг с удивлением уставился на часы, — уже добрых полчаса, как у дверей его комнаты должен был не прекращаться шум и гам, с помощью которого братья–рыцари иногда ненавязчиво намекали, что даже у привилегий Вольфганга есть границы. Но в этот раз было тихо, подозрительно тихо. И не потому, что за массивной стеной никого нет, а потому, что подавленные чем–то рыцари стараются бесшумно прошмыгнуть мимо его комнаты и тихо перешептываются по углам. Только вот слух Вольфганга ничего не улавливал, да и когда он, наконец, выбрался из своих покоев, коридор был пуст.

Все рыцари эльфийского ордена находились в зале для молитв и в полной тишине дожидались прихода Вольфганга. Но когда он появился, никто даже взглядом не выразил своего недовольства его опозданием, потому что глаза всех присутствующих были потуплены в холодный мраморный пол. Вольфганг занял свое место за кафедрой и стал растерянно листать Книгу Песен. Тяжелые взгляды братьев, упершиеся в его спину, мешали сосредоточиться и открыть нужную страницу. В конце концов, Вольфганг потерял над собой контроль и, совершенно не задумываясь, не глядя в книгу, запел Песню Розы. Нужно было видеть изумленные лица рыцарей, когда они услышали первые звуки едва ли не единственной эльфийской песни, заставляющей кровь стынуть в жилах. Понадобилось несколько мгновений, чтобы присутствующие один за другим стали помогать певцу. Еще через мгновение несколько десятков эльфов пели настолько слаженно и с таким внутренним трепетом, будто это самое важное, что все они должны сделать в своей жизни.

Вольфганг слышал только свой голос и ничего более. Внешний слух отказал ему вместе со зрением и осязанием. Песня закончилась, а оцепенение осталось. Потом кроваво–красный лучик стал с остервенением прожигать стену, отгородившую сознание Вольфганга от внешнего мира, и, пробившись сквозь нее, взорвал мозг эльфа. Вольфганг повернулся к своим собратьям и заговорил, совершенно не осознавая смысл своих слов, отрешенным голосом, лишенным даже самых ничтожных эмоциональных красок.

— Роза, багровая роза в моих руках. Ее сочные лепестки источают приторно–сладкий запах, запах крови. С не менее изящных глянцевых листьев, словно капли утренней росы, стекают глухонемые слезы, полные немыслимой и неотвратимой боли. И шипы, холодные и беспощадные, как сама судьба, готовые впиться в живую плоть и разорвать ее на части, как только я передам розу тому, кто тщетно пытается укрыться во мгле и избежать расплаты. Все тщетно… Я вижу, как иссохнут листья и тело, как превратятся в прах прекрасные лепестки и убогая душа.

Вольфганг не видел мужественных и открытых лиц своих братьев–рыцарей, не ощущал крепких рукопожатий и дружеских похлопываний по плечу, не слышал слов одобрения и сопереживания. Только мерзко копошащийся шорох множества ватных ног, спешащих унести возвышенные рыцарские души подальше от удушающей реальности, неожиданно извергнутой на них помраченным разумом Вольфганга. Рыцари, до сих пор с поистине возвышенным вдохновением принимавшие непостижимые откровения Вольфганга, наотрез отказались осознать то, что оказалось доступным для их понимания, слишком доступным. Даже потом, немного придя в себя, эльфы вели себя так, словно не было Песни Розы и последующих слов Вольфганга. И только уважительные взгляды в сторону брата Готфрида, нашедшего в себе мужество остаться наедине с Вольфгангом и исполнить возложенную на него миссию, напоминали о произошедшем.

Мутный взгляд Вольфганга, наконец, перестал блуждать, а на его лице появилась жалкая затравленная улыбка.

— Гуру Готфрид… — в голосе молодого рыцаря проскользнули первые признаки возвращения разума.

Готфрид не спешил вступать с ним в беседу. Он молча смотрел на своего воспитанника, которого когда–то еще мальчишкой заприметил и привел за руку в орден. Уже тогда Готфрид не сомневался, что отыскал для ордена настоящий бриллиант, и время давно подтвердило его правоту. Теперь же пришел час испытаний, жестоких испытаний.

— Альма, — назвал гуру имя, подействовавшее на Вольфганга словно нашатырь.

— Что с ней? — твердым голосом спросил рыцарь, уже готовый ко всему, даже самому худшему.

— Ее больше нет с нами, — попытался как можно мягче подать худшее Готфрид, если это вообще представлялось возможным.

— Как это произошло?

— Отправляйся домой. Сейчас твоим родителям нужна поддержка, — уклонился от ответа гуру.

Вольфганг посчитал разговор оконченным и собрался уходить. Вопрос наставника остановил его.

— Ты видел его?

— Кого? — не понял молодой эльф.

— Того, кому ты должен отдать Розу.

Какое–то странное чувство на мгновение исказило лицо Вольфганга, но он тут же спрятался за горькой улыбкой.

— Я видел Розу. Для меня и этого достаточно.

Готфрид облегченно вздохнул и стал первым, кто в это трагическое утро смог посмотреть в глаза Вольфгангу.

— Вольфганг, ты можешь стать величайшим из рыцарей нашего ордена, если уже сейчас не являешься таковым. Я не сомневаюсь, что ты достойно справишься с этим тяжелым испытанием, но все же считаю своим долгом дать тебе совет наставника. Вольфганг, мир за стенами замка создан не эльфами и не для эльфов. Помни об этом, когда будешь принимать важные решения.

— Если меня будут одолевать сомнения, я приду к тебе за советом. Как всегда, — пообещал молодой эльф своему наставнику, но тон, которым это было сделано, заставил Готфрида усомниться в искренности воспитанника.

Больше Готфрид не стал надоедать Вольфгангу своим присутствием. Еще раз он подошел к молодому рыцарю у ворот замка и уже без лишних слов передал ему довольно внушительную сумму денег.

— Может, пригодятся, — объяснил гуру свой поступок и, не дожидаясь слов благодарности, ушел.

Вольфганг несколько секунд смотрел ему вслед, потом обвел взглядом окна замка, за каждым из которых угадывался силуэт эльфа, и отправился в мир, созданный не эльфами и не для эльфов, в мир, погубивший его единственную сестру Альму, в мир, к которому у эльфа теперь были вопросы.

Мир встретил Вольфганга глупой беззубой улыбкой, хроническими соплями и странным взглядом, сочетающим в себе патологический цинизм и такую же патологическую рассеянность. Не заставил себя ждать и первый, предсказуемо банальный вопрос.

— Эльф?

— Я рыцарь, из ордена возвышенных, — без малейших признаков гордыни уточнил Вольфганг.

— Я Леонидас. Меня здесь все знают. Но можешь называть меня просто Лео, — так мы сможем быстрее подружиться, — представилось маленькое лохматое существо в мешковатых шортах и футболке размытых цветов, обутое в совершенно новые балетные тапочки. Огромный блестящий кошелек, висевший у него на шее, смотрелся еще абсурднее, чем специфическая обувь.

— Ты кто? — поинтересовался эльф, впервые столкнувшийся с подобным творением природы.

— В прошлой жизни наверняка какой–нибудь король, а в этой — гнусс. Это не я придумал, — это партитура такая, — ответил Лео и ловким движением лапы избавился от спровоцированных труднопроизносимыми словами соплей.

— Аббревиатура, наверное, — предположил эльф, обращаясь скорее к самому себе.

— Ага, — радостно подтвердил его догадку Лео и вдохновенно продекламировал с огромным трудом заученную фразу, явно предмет своей гордости. — Гражданин с неопределенным или условным социальным статусом.

— Это как? — не понял молодой рыцарь.

— Не знаю, но звучит круто, — пожал щуплыми плечиками экс–король. — Только во всех бумажках «гнусс» пишут, — им, видите ли, облом полностью писать, законоосновательно.

— Ладно, мне пора. Извини, — удовлетворив в какой–то степени свое любопытство, заявил эльф и продолжил свой путь.

Но Лео, которого все знают, и не подумал оставить его в покое. Он засеменил рядом с Вольфгангом, ни на секунду не умолкая.

— Я еще и лев. Ты не смотри, что маленький. Неразумение получилось, — маманька перед родами генетически мумифицированных продуктов объелась. И папка не алкаш, не. Он тоже объелся. И не болтун я вовсе. Я может, пытаюсь установить между нами доверительные отношения, контромис, так сказать.

От непрекращающегося потока откровений и непривычной вони у Вольфганга начала болеть голова и он таки вынужден был пойти на компромисс.

— Что тебе от меня надо? — спросил эльф остановившись.

Беспорядочный словесный поток сразу начал приобретать определенную стройность и конкретный смысл.

— Мы с тобой, конечно же, друзья, но еще не настолько, чтобы безоговорочно доверять друг другу. Думаю, краткосрочный кредит под залог и умеренные проценты будет в самый раз, — ответил Лео, напустив на себя такой вид, будто делает своему собеседнику невероятное одолжение.

— Что? — в который уже раз не уловил ход мысли собеседника Вольфганг.

— Ну, ты эльф или кто? — возмутился тот, но тут же вернулся в конструктивное русло. — Идея у меня одна появилась. Нужно бы реализовать, пока пираты не украли. Ты платежеспособный?

— Да, — признался сбитый с толку эльф.

— Вот и хорошо, — обрадовался гнусс, — вот мы и договорились.

— Сколько? — устало поинтересовался эльф, наконец вникнувший в суть проблемы.

Тут модифицированный лев взял самую длинную паузу за все время знакомства. Близость цели лишила его уверенности.

— Двадцать, — наконец с огромным трудом выдавил лев из себя.

— Больше нет, — заявил рыцарь, протягивая генератору идей купюру номиналом в два раза меньше затребованного.

Пока Лео взял деньги, его физиономия успела отобразить самые противоречивые эмоции: от торжества до опустошенности. Но, в конце концов, победил мутировавший ген благородства.

— Верну с первой прибыли. Если что, зови. А то я вижу, ты без меня пропадешь. Как та эльфийская самка.

— Какая самка? — насторожился Вольфганг.

— Ну та, без рук. Точнее с руками, но они у нее в рюкзаке были. Я с ней на днях разговаривал, вот как с тобой, а сегодня ночью ее порешили. Ведро шикарных груш изверги перевели. А мне за одну такую недавно зуб выбили. Да, кстати, я у нее одну вещицу одолжил, — в руке зажата была. Прикольная вещица. Может, возьмешь в залог? Только доплатить придется, — знаешь, как она теперь в цене вырастет после такого происшествия. У меня ее с руками и ногами заберут.

Лео долго копался в своем блестящем кошельке, зачем–то отвернувшись от эльфа. Когда лев снова повернулся к нему, на его безобразной роже сияла идеальная рекламная улыбка. В руке он держал обычный черный шнурок с янтарным яблоком размером с вишню.

— Альма, — простонал Вольфганг и вырвал простенькое украшение из рук гнусса.

— Кто такая Альма? — пришел черед Лео не понимать происходящего.

— Моя сестра, — успел объяснить эльф, прежде чем из его глаз покатились слезы.

Какое–то время гнусс тупо разглядывал шокированного эльфа, потом картинно развел руки в стороны и с торжествующим видом медленно повернулся вокруг своей оси, так, будто весь мир сейчас с восхищением взирал на него.

— И кто теперь осмелиться заявить, что я не баловень судьбы? — с пафосом вопросил Лео пустоту и окончательно сформулировал смысл собственного бытия. — Само Приведение привело меня в этот незавершенный мир. Больше просто некому.