И смерть уродам

1 Бежмятежное начало

Схлопотать по башке — это ерунда. Получить снотворное два раза подряд за один вечер тоже терпимо… Но выйти на улицу подышать свежим воздухом и очутиться в чужой комнате с незнакомой женщиной, да еще в костюмах Адама и Евы, — это, пардон, уже перебор. Ну а если вспомнить, что со мной случилось дальше…

Однако вернемся к началу того самого первого вечера, летнего вечера, чтобы быть точнее. Какого это было числа, значения не имеет.

Сам не знаю почему, но ближе к ночи в тот день мне не сиделось дома. Как правило, я ложился спать и вставал как можно раньше; но бывают такие дни, когда появляется желание немножко выпить, ощутить рядом человеческое тепло, короче, побыть в компании. Может, я просто сентиментален. По моему виду этого, конечно, не скажешь, но внешность часто обманчива: иод мощной мускулатурой бьется сердце, достойное Золушки. Я очень люблю друзей. И очень люблю подруг. И тех и других у меня всегда было предостаточно, поэтому я периодически мысленно благодарю своих родителей за внешность, которой они меня наградили. Знаю, многие возносят хвалы за это Господу, но, между нами, я считаю, что они хотят приписать Ему то, к чему Он не имел абсолютно никакого отношения. Как бы то ни было, а у матери я вышел просто на славу… и у отца тоже… ведь и он в какой-то мере к этому причастен.

Так вот, дома мне не сиделось, и я вышел прогуляться. Какая благодать, когда твои родители еще и обеспеченные люди! Друзья ждали меня в «Зути Слэммер»: Гарри Килиан, работавший репортером в «Колл», приятель по университету Кларк Лэйси — он, как и я, жил недалеко от Лос-Анджелеса — и наши постоянные спутницы. Только не подумайте, будто они из тех девиц, что таскаются за каждым, у кого водятся хоть какие-то деньжата, нет, они не из безголосых певичек, не из слишком опытных танцовщиц. Этого я не люблю… Они так и норовят прижаться к вам покрепче. Только не это. Ни за что. Я говорю о настоящих подругах — это вам не фигурантки, ищущие контракта, но и не наивные простушки слегка «того», а обычные милые и симпатичные девушки. Просто ужас, каких трудов мне стоит найти именно таких. Вот у Лэйси их сколько угодно, и ему удается встречаться с девушкой десять дней подряд, прежде чем она полезет к нему целоваться. А я произвожу на них совсем другое впечатление, и, можете поверить, как мне осточертело постоянно отцепляться от красивых девушек, которые так и кидаются на шею. При этом я бы все-таки не хотел иметь такую рожу, как у Лэйси. Но тут уже другой разговор. А сейчас я знал, что в «Слэммер» увижусь с Берил Ривс и Моной Coy, а уж они-то на пакость не способны. Похоже, будто все остальные девушки почему-то решили, что главная цель в жизни — это любовь, особенно когда видят перед собой парня весом в девяносто кило и ростом шесть футов два дюйма… Я всегда объясняю, что держусь в такой форме именно потому, что исповедую воздержание. И если бы им вдруг пришлось таскать на себе такую гору мяса, то просто не оставалось бы сил еще и приставать ко мне… Во всяком случае, Берил и Мона не такие, они-то знают, что соблюдение гигиены в личной жизни куда предпочтительнее тех затасканных острот, коими принято обмениваться в постели.

Я вхожу в «Зути Слэммер». Довольно милое заведение. Хозяин, чернокожий толстяк Лем Хэмилтон, был когда-то пианистом в оркестре у Лезеберда. Он знаком со всеми музыкантами побережья, а уж только Господь знает, сколько их в Калифорнии. В «Слэммер» всегда можно послушать настоящую музыку. А это я люблю, музыка расслабляет, а поскольку по натуре я парень раскованный, то вся здешняя атмосфера воздействует на меня исключительно благоприятно. Гарри ждет меня, Лэйси танцует с Верил, а Мона бросается мне не шею…

— Добрый вечер, Мона, — здороваюсь я. — Что новенького? Привет, Гарри.

— Привет, — отвечает Килиан.

Он, как всегда, безупречен. Красивый брюнет с бледной до голубизны кожей. Ярко-красный галстук-бабочка на шее настолько выглажен, что кажется накрахмаленным. За что я особенно люблю Гарри, так это за его умение одеваться со вкусом — я имею в виду, что наши вкусы полностью совпадают.

Мона не сводит с меня глаз.

— Знаете, Роки, это уже не лезет ни в какие ворота! Вы хорошеете день ото дня.

С Моной я не чувствую ни капли смущения. Ее тон… как бы это сказать… вполне выносим.

— Вы чудо, Роки! Эти светлые волосы… оранжевая кожа… м-м-м… так и хочется укусить.

Все-таки я краснею. Да, я такой. А Гарри сразу начинает подзуживать:

— Вот ты уже и не протестуешь, Роки, — говорит он. — Раньше от таких текстов тебя как ветром сдувало.

— Вообще-то она уже доказала, что неглупая девочка, — парирую я, — но если и дальше будет продолжать в том же духе, мне действительно придется уйти.

И все же хорошо, что рядом нет Лэйси… Терпеть не могу, когда девушки начинают распинаться насчет моей внешности в присутствии Кларка. Это самый замечательный парень на свете, но если мне скажут, что его отец был крысой, а мать жабой, я не удивлюсь — Лэйси и впрямь сильно смахивает на помесь этих двух зоологических тварей. И поэтому он, ухаживая за девушками, ведет себя очень скованно.

А Мона опять за свое:

— Послушайте, Роки, ну когда же вы решитесь признаться, что влюблены в меня?

— Никогда, Мона… Зачем мне тысячи несчастных девушек?

Похоже, она выпила чуть больше обычного, поскольку редко пристает с такой настойчивостью. К счастью, тут возвращаются Кларк и Берил, и мы меняем тему разговора. Хозяин ресторана садится за пианино. Как и у всех толстяков, у него необыкновенно легкое туше, и я не могу удержаться от радостного смеха, настолько мне нравится, как он играет. Гарри идет танцевать с Берил, а я собираюсь пригласить Мону, но меня опережает Лэйси. Однако сейчас мне уже безразлично, с какой девушкой танцевать, игра Хэмилтона всегда действовала на меня, как электрический разряд. Я стою, озираясь по сторонам, и тут-то входит мой спаситель. Им оказался дубина Дуглас Трак. Я вам еще расскажу о Дугласе, но теперь я бросаюсь к его спутнице и тащу ее танцевать. Девушка вовсе не дурна и танцует вполне достойно… Хотя нет… вот и она уже начинает прижиматься…

— Полегче! Я дорожу своей репутацией, — говорю я.

Заявление, конечно, довольно хамское, но, вы же понимаете, с моей рожей мне все сходит с рук. Девушка только улыбается и продолжает в том же духе, а наблюдая за телодвижениями, которые она выделывает всем корпусом, нетрудно догадаться, что у нее на уме.

— Жаль, что это не самба, — преспокойно отвечает она мне.

Девушка смеется, и Гарри — тоже. Смех передается и мне. Да, вот это мои друзья.

— Почему же, — продолжаю я, — мне кажется, и так неплохо.

— Нет, самба горячит кровь, — отвечает она. — А эта музыка все-таки холодновата.

Ну ребята, если она называет холодной эту музыку, то самбу я, пожалуй, с ней танцевать не стану.

Да черт возьми! Что-то все-таки необходимо предпринимать. Я как-никак поздоровее этой фурии — и мне удается оторвать ее от себя. Мы продолжаем танцевать на расстоянии вытянутой руки. Нет, я прихожу к выводу, что нельзя посвящать жизнь спорту и танцевать с подобными девицами. Это вещи несовместимые. А для меня спорт важнее всего остального.

С досады девушка слегка прикусывает нижнюю губку, но все равно улыбается. Ну ничем ее не проймешь! В следующий раз наклею усы и уж тогда смогу потанцевать спокойно.

Музыка умолкает, и я возвращаю девушку законному владельцу Дугласу Траку. Кстати, Дуглас заслуживает того, чтобы рассказать о нем поподробнее. Высокого роста, светлые вьющиеся волосы, а главное, огромный, вдвое больше обычного и вечно смеющийся рот. Он очень молод, пьет как прорва и в некотором роде журналист: ведет колонку в какой-то киношной газетенке, а в свободное время кропает фундаментальный опус в шести томах под названием «Эстетика кино». Все это, по замыслу автора, должно занять лет десять. Дуглас курит сигары. Ну а кроме того, повторяю, он просто бездонная бочка.

— Привет! — говорит он. — Вас познакомить?

— Конечно!

— Это Рок Бэйли, — объясняет он красивой брюнетке, которая только что пыталась атаковать мою чувственность. — Сандэй Лав[1], — кивает он в ее сторону, — надежда «Метро Голдвин Майер».

— Рад с вами познакомиться.

Я церемонно кланяюсь и жму ей руку. Девушка смеется. Она все-таки милашка. Надежда «Метро». Бог мой, на месте «Метро» я тоже без колебаний возложил бы кое-какие надежды на эту крошку — оснований предостаточно.

— Она в тебя втрескалась, — со свойственным ему тактом заявляет мне тем временем Дуглас Трак.

Мне самому хамства не занимать, но тут все-таки… я решаю поставить его на место.

— Это она нарочно сказала, чтобы ты от нее отвязался.

— В самую точку! — смеется Сандэй Лав.

Она придвигается ко мне поближе. Ну и отрава же эти самки, чтоб их всех… и что за дурацкое имя — Сандэй Лав!… Взбредет же такое в голову! Звучит как-то по-деревенски. И ей абсолютно не подходит. Готов спорить, эта красотка отнюдь не ограничивается любовью по воскресеньям!

— Давайте еще потанцуем, — предлагает она мне, потому что Лем Хэмилтон снова сел за инструмент.

— Нет, — возражаю я. — Вы хотите вконец развратить меня, а такого рода, фантазии жутко вредят занятиям спортом. Так что идемте-ка, лучше я вас чем-нибудь угощу, если вы не прочь выпить.

— А разве спортсмены пьют? — ничуть не смущается она.

— Еще как! — заверяет Дуглас — он не упускает ни слова из нашего разговора. — Послушайте, Сандэй, вам все равно не соблазнить старину Роки. Он непоколебим, как скала, сколько девчонок о него уже зубы пообломали. И вообще у этих спортсменов напрочь отсутствуют высокие чувства. В том, что вас интересует, интеллектуалам равных нет.

Ителлектуал — это, естественно, он сам. Ну Бог с ним. Я угощаю всех по кругу… Потом Дуглас. Потом опять я. А в промежутках я танцую с Берил, с Моной… Еще раз с Сандэй Лав. Меня забавляет, что, несмотря на все ее усилия, я сохраняю полное хладнокровие. Девушка это поняла и уже откровенно включилась в игру. Сегодня я в прекрасной форме и уверен, что при желании многие из присутствующих женщин могли бы стать для меня легкой добычей. Приятно все-таки быть красивым парнем.

— Послушайте… — говорит мне вдруг Сандэй Лав.

— Я весь внимание.

Сандэй прикасается щекой к моей щеке. От нее очень вкусно пахнет. Запах волос замечательно сочетается с запахом губной помады. И я говорю ей об этом.

— Что за глупости, Роки, прекратите, пожалуйста. Вы ведь все это выдумали.

— Отнюдь нет, моя дорогая. Я как нельзя более серьезен.

— Тогда, может, уедем куда-нибудь отсюда?

— Ну почему вы хотите уехать? Вам что, не нравится музыка старины Лема?

— Нет, нравится… но вам она нравится слишком. Думаете, очень приятно танцевать с типом, который слушает музыку?

— Я знаю, что некоторые танцуют ради девушек, а не ради музыки, — отвечаю я. — Но я лично люблю такую музыку, а женщины, еще раз говорю, меня не интересуют.

— Да ну, бросьте! — говорит Сандэй с укором и ощупывает мои бицепсы. — Не может быть, чтобы вы…

Я догадываюсь, что она принимает меня за «голубого», и начинаю смеяться.

— Конечно же нет! — успокаиваю я ее, — мужчин я тоже не люблю, если вы это имеете в виду… но вот чем я особо дорожу, так это состоянием собственного органона… а для этого только одно средство — спорт.

— О! — отвечает она, состроив кокетливую гримасу, — уж я-то вам вреда не причиню.

Если откровенно, девочка чертовски хороша, и я уже почти созрел, чтобы поступиться своими принципами. Но, чтоб меня головой о скамейку, ведь я же твердо решил… черт… — ладно, раскалываюсь — я твердо решил оставаться девственником до двадцати лет. Это, скорее всего, полный кретинизм, но бывает, по молодости вобьешь себе в голову такое. Это все равно что ходить только по бордюру тротуара или плевать в раковину, не прикасаясь к ее краю… но не могу же я ей об этом рассказать… Так что мне прикажете делать?

— Конечно, уж я на вас полагаюсь, — таинственно говорю я и слегка сжимаю ее руку, — но по одной причине, которую не могу вам открыть, я вынужден оставаться серьезным.

— Вы наделали глупостей?

Ну здравствуйте! Нет уж, пусть думает что угодно, только не это.

— Не знаю, как вам объяснить, — слегка смущаюсь я, — но, если хотите, давайте встретимся в день моего двадцатилетия, и право первой ночи за вами.

Если я надеялся таким образом охладить ее пыл, то явно угодил пальцем в небо: Сандэй бросает на меня взгляд роковой женщины и начинает учащенно дышать…

— О, Роки… Вы шутите, мой маленький Роки…

Только подумайте, соплячка, которой едва стукнуло семнадцать и которую я мог бы поднять на одной вытянутой руке, уже называет меня своим маленьким! Уверяю вас, женщины — существа не совсем обычные!

— Слово мужчины… — отрезаю я. — И я от него не отступлюсь.

— Могу предложить вам то же самое, — говорит Сандэй, глядя мне прямо в глаза.

В общем, если хотите знать мое мнение, наступает довольно неприятный момент. К счастью, на помощь приходит старина Гарри. Он хлопает меня по плечу:

— Моя очередь!

Я кланяюсь и уступаю ему место. У малышки еще слегка надуты губки, но ясно, что она не сердится, потому что Килиан тоже очень недурен собой. Сандэй опускает ресницы и одаривает меня очаровательной улыбкой. Она похожа на тепличный цветок с киноэкрана, типа Линды Дарнелл…

Я возвращаюсь к стойке бара и присоединяюсь к Кларку Лэйси, который болтает с Берил. Мона танцует с Дугласом. В «Зути Слэммер» ходят только очень симпатичные люди. Почти всех я знаю в лицо. Я потягиваюсь. Как же все-таки хорошо жить, иметь бабульки в кармане и таких чудесных приятелей. Хочется смеяться от счастья. В пепельнице лежит сигара Дугласа и воняет так, что просто святых выноси. Это отвратительное итальянское изделие, узловатое, подобно старой ревматической кости, и пахнущее хуже, чем канализация в аду. Внезапно я испытываю острую потребность подышать свежим воздухом и сообщаю об этом Лэйси.

— Я сейчас вернусь… Выйду на секундочку.

— О'кей… — бросает он.

Я иду к двери и на ходу делаю знак Лему, который широко улыбается в ответ.

Стоит чудная погода. Ночь полна синевы и ароматов, а все огни города сливаются в мерцающее свечение у меня над головой. Я делаю несколько шагов и прислоняюсь к своей машине, смирно дожидающейся меня в двух шагах от «Слэммера». Вдруг сзади появляется какой-то тип и топает в мою сторону. Он крепкого телосложения, коренастый, смахивает на бандита, но не так чтобы очень.

— Огоньку не найдется? — спрашивает он.

Я протягиваю ему зажигалку и вспоминаю, что это классический прием гангстеров перед тем, как сотворить какую-нибудь гадость. Мне становится смешно. Я смеюсь.

— Спасибо, — благодарит незнакомец.

Он тоже начинает смеяться и закуривает свою сигарету. Жаль. Это вовсе не гангстер. Я принюхиваюсь к дыму. Странный запах. Заметив мое любопытство, он протягивает портсигар.

— Вас угостить?

Воняет почти так же, как от сигары Дугласа, но на улице это не столь заметно. Я закуриваю и говорю «спасибо» — все-таки тоже в школе не лаптем щи хлебал.

У сигареты едва ли менее противный вкус, чем у сигары Дугласа, но я даже не успеваю толком это осознать, потому что падаю в полном отрубе, как если бы хватанул залпом четвертную дозу коктейля «Зомби». А мужик, оказывается, просто прелесть, ибо в последний момент я чувствую, как он поддерживает мою голову, чтоб я ею не ударился об асфальт, и тут же уношусь в страну летучих вшей.